Девчуля

Живет у нас на улице частного сектора подростковых лет девчуля, мама которой ездит на вишневом Land Cruiser. Я живу в начале улицы, девчуля в конце.

Эта девчуля самая необычная из всех, которых я когда либо встречал! И вот чего...

Где-то пару лет назад, ее мама, как я вскоре узнал давно разведенная успешная бизнес-вумен, переехала жить на нашу улицу с другого края города, купив большой дом у выехавших из него баптистов.

Когда я впервые увидел эту девчулю, а она соответственно меня, она так долго и пристально отчего-то смотрела на меня, что невольно я обратил на нее внимание.

В следующий раз я стоял за двором и разговаривал со знакомым, она проходила по улице мимо и опять буквально пялилась на меня, неотрывно сверля взглядом.

Потом как я с ней пересекался, подобное повторялось много раз.

Невольно я и сам стал отвечать ей долгим взглядом, то вторя ему улыбкой, то подмигиванием, отчего она сразу отворачивалась, как будто смущаясь. Но в следующие разы, как я совершал очередные прогулки, при видя меня, она все равно сверлила меня долгим пристальным взглядом.

"Какая чудная девчушка, - постоянно думал я. - Чего она всегда так смотрит на меня? Влюбилась что ли? Или как это объяснить?"

Со временем дошло до того, что от ее долгих взглядов, я сам начал смущаться, может даже робеть. Тем не менее, делая вечерние прогулки, чем дальше, тем сильнее, у меня неизменно возникало желание увидеть ее.

"Да неужели я и сам запал на нее? Быть того не может!" - со смехом, стал подумывать я.

Если и так, то это было не физическое влечение, ведь она еще девчушка, а скорее легкая платоническая влюбленность.

В ее годы, стан уже сформировался в изящную осинку, прелести округлились волнующей очерченностью, кожа обелилась в лепесток магнолии, личико обрисовалось выразительными глазками, сверкающими молочным шоколадом, чуть вздернутым носиком, придающим приятным чертам определённый шарм, светло-русые волосы заблестели золотистым отливом, ниспадающим шелковистыми волнами чуть ниже лопаток. Вот как тут не пленится таким ангелом, одетым всегда чисто и опрятно, красота которого, расцветала буйно и торжественно? Вот, видно, я и пленился.   

В какой-то из дней я гулял по широкой, утопающей в зелени улице частного сектора, а девчуля в это время каталась на велике. Доехав до конца этой улицы, где проходят поездные рельсы, из зарослей выскочила свора бездомных собак и набросилась на нее. Я как раз подходил к тому месту.

Увидев, что творится, а творилось страшное, я испугался. Собаки лаяли на нее, скалились, пытались хватать, девчуля в слезах кричала на них, отбивалась руками и ногами, собаки отскакивали, еще неистовее заливались, и вновь кидались, едва ли не задирая ее. И кроме меня, вокруг не было никого.

В тревоге я схватил щебень, подскочил к собакам, швырнул в них все, крикнул, схватил валявшийся на земле сук и стал дубасить всех налево и направо. Собаки лаяли, визжали, щетинились, отскакивали, клацая зубами, кидались теперь на меня со всех сторон, и вновь отскакивали. Я запустил в них сук, они кинулись в рассыпную. Я воспользовался моментом и теперь давай хватать камни, щебень, гравий, пыль, в общем все, что попадалось, и швырял в собак, точно расстреливал их из пулемета.

Вскоре они сдались и убежали.

Только они убежали, взволнованный, я подлетел к испугавшейся девчуле, опустился на корточки и давай спрашивать как она, заботливо осматривать со всех сторон, успокаивать... К счастью ее не покусали, я вовремя подоспел.

- Ну все, моя хорошая, ну все, моя девчуля, - так и говорил ей, причем со всею лаской, - все хорошо, моя маленькая, ничего не бойся, я никому не позволю тебя обижать...

Вроде успокоил ее, она вытерла слезы, сказала спасибо, робко улыбнулась, озарив меня, точно ясным лучиком, села на велик и поехала. Но куда? Домой или дальше кататься? Не знаю, я продолжил прогулку, думая о случившемся.

После того случая, я еще несколько раз видел ее и все повторялось вновь: она долго и пристально смотрела на меня, отчего я потом и сам стеснялся, робел, затем со сладостным упоением, много думал о ней.

В один пасмурный сентябрьский день, я вышел на работу. Одетый в синий спортивный костюм и темные кроссовки, с черным рюкзаком за плечами, я шел по тротуару вдоль дороги и трамвайной линии. Случайно я обернулся назад и увидел как девчуля едет за мной на велике, но на большом расстоянии, как будто боялась, что я увижу ее. В этот момент телефонный звонок отвлек меня и я забыл о ней.

С началом рабочего дня, полил сильный дождь. Я разложил вещи, сделал кое какие дела и сел почитать, пока не было покупателей. Хотя с трудом верилось, чтоб кто-то пришел в такую погоду.

Не знаю сколько я так просидел, когда вдруг смотрю в окно, девчуля стоит под моим магазином и мокнет. А дождь был сильный и холодный.

"Что это она там мокнет?" - удивленно подумал я.

Смотрел я на нее минут пять. Она стояла и мокла дальше.

- Нет, так не пойдет, - сказал я, встал, вышел на крыльцо с козырьком и внимательно воззрился на девчулю, тщательно гуляя по ней взглядом с ног до головы, с головы до ног, как будто оценивая товар. Девчуля моя мокрая, точно окунулась в реку, дрожит, как лист на ветру, обняв себя руками за плечи. Велик сзади нее, прислонен к стене. Не без интереса, я спросил у нее: - Девчуля, ты что это тут мокнешь?

- Ничего, - не сразу ответила она.

Я осмотрелся вокруг. Дождь льет стеной, вокруг ни души. В такую погоду и плохой хозяин не выгонит собаку на улицу. Я опять спросил:

- А ты знаешь, что можешь заболеть? Дождь ледяной!

- Знаю...

- Знаешь и мокнешь. Стань хоть под козырек.

Она промолчала, чуть опустив глаза на мощеную площадку перед магазином. Тогда я повторил настойчивей, но с лаской:

- Девчуля, стань под козырек. Идю сюда, не бойся, я тебя не съем.

Смущенно, неуверенно, несколько медлительно, она подошла ко мне, став под козырек.

Тут я рассмотрел ее лучше. Ну что сказать? Как говорится вымокла до нитки.

- Боже! Какая же ты мокрющая и как дрожишь! Ану бегом пойдем со мной в магазин, погреешься, я включу тебе обогреватель в служебной комнате. Давай, давай, я не кусаюсь, или воспаление легких тебе обеспечено!

Мы зашли в светлое прямоугольное помещение и неторопясь пошагали по широкому проходу вдоль длинного стеклянного прилавка слева от нас. Справа гипсокартонная стена с тремя большими окнами с видом на мощенную площадку. Мы шли в дальний конец магазина. Вода с волос девчули и темного свитера, капала едва ли не ливнем, брызгала фонтаном в стороны, кроссовки чавкали, точно квакающие лягушки на озере, следы оставались на дымчатом кафеле целыми лужицами. Так сильно она вымокла.   

Я завел ее в служебную комнату: просторное уютное помещение, с крашенными кремовыми стенами, кафельным полом, мягким светом, льющимся из светодиодных светильников.

- Так, сейчас будем сушить тебя, - сказал я, включил Уфо, подтянул к нему большое мягкое кресло, не без труда уговорил девчулю снять мокрый свитер, взамен дав ей свою теплую серую пайту, усадил ее в кресло, с родительской заботой стянул с нее кроссовки с носками, и сказал: - Заматывайся в мою пайту и грейся. Она очень теплая.

Она замоталась в пайту почти с ног до головы как в кокон, я мигом повесил ее одежду на вешалку-стойку, придвинув ее ближе к Уфо, в кроссовки запихнул электрические мыльницы-сушилки.

- Красотуля, тебе тепло? - с улыбкой спросил я.

- Да, - ответила она, но взглядом больше не сверлила меня как раньше на улице, а смотрела на раскалившиеся лампы обогревателя. Видно, она смущалась.

- Это хорошо. Ты несквик любишь?

- Да.

- Сейчас я сделаю тебе, чтоб ты еще согрелась внутри.

Я быстро сделал несквик, вернулся, дал ей, она стала пить с чашки маленькими глотками, я опустился прямо перед ней на корточки и, не сводя с нее нежного взгляда, начал ласковый допрос:

- Как тебя зовут?

- Соня.

- А меня Виталик. Очень приятно, Соня.

- И мне.

- Сколько тебе лет?

- Тринадцать.

- Ясно, - улыбнувшись, произнес я, мысленно высчитывая нашу разницу в возрасте. Она составила двадцать три года! - Мама знает, где ты?

- Нет.

Соня отвечала сразу, хоть как мне показалось, волновалась.

- Это плохо. В такой дождь, она будет переживать. Тем более ты далеко от дома. Позвони ей, скажи где ты и она приедет за тобой.

- Я без телефона.

- Нечего, позвоним с моего. Помнишь мамин номер наизусть?

- Нет.

- Точно?

- Точно.

Пристально смотрю на нее и вижу, что неуверенность в ее ответе и забегавшие глазки, обнажают неправду. Сам же разговариваю с ней с предельной лаской. Не знаю, правильно это или нет, я решил вести себя по велению сердца. Именно так оно и диктовало мне вести разговор.

- Кажется, я знаю чего ты тут, - задумчиво произнес я и тень улыбки чуть коснулась уголков моих губ.

При моих словах девчуля зарделась, опустив глаза.

- Так, я сейчас позвоню своему другу таксисту, я очень много лет знаю его и доверяю. Где ты живешь, я тоже отлично знаю, потому попрошу его отвезти тебя домой.

То, что случилось дальше, меня удивило.

- Пожалуйста, не звоните никуда! Можно я останусь тут? - все это она сказала в сердцах так пылко, с такой очаровательной мольбой во взгляде, что у меня аж проступил сладостный комок в груди, на глазах едва ли не выступили слезы. Я испытал сильнейшее умиление. Мне отчего-то захотелось посадить ее к себе на колени, нежно обнять, приласкать и поцеловать в губки. Но не поцелуем любовника, а простым безвинным чмоком, возможно, отеческим.

- Что ж мне с тобой делать? - после недолгого раздумия сказал я.

- Пожалуйста, можно я останусь тут? Я не буду вам мешать! - опять с очаровательной мольбой, сказала она.

Может это не верно, но я не смог устоять перед ее обаянием. Какое-то неодолимое, но в тоже время непорочное чувство, подтолкнуло меня сказать ей следующее:

- Пей свой несквик и грейся, я пока займусь своими делами, а вечером после работы, пойдем домой вместе. Я провожу тебя до самого дома и поговорю с твоей мамой, чтоб успокоить ее и чтоб она не ругалась. Ей надо все объяснить. Это обязательно надо сделать! Хорошо?

- Хорошо, - с оттенком радости в голосе произнесла она, как будто засияв каким-то дивным небесным светом.   

Я занялся своими делами, Соня продолжала греться и пить несквик, бросая на меня украдчивые взгляды, когда я временами заходил в служебную комнату.

Не знаю сколько прошло времени, я вновь зашел в служебную комнату и увидел, что осенние холод и сырость, а затем благодатное тепло с горячим несквиком, сделали свое расслабляющее дело - девчуля спала.

Но как она спала! Как говорится свернувшись калачиком, судя по всему ей было удобно и даже уютно, укрывшись моей пайтой. Головка ее покоилась на мягком подлокотнике, волосы разметались лучиками по спинке кресла, личико светилось счастливой полуулыбкой, полуулыбкой небесного ангела. Ей было очень хорошо, я это почувствовал. Чашка с допитым несквиком стояла на полу возле кресла.

Я подошел к девчуле близко-близко, опустился на корточки и довольно долго смотрел на нее с нежной улыбкой. В тот момент я вновь испытал необыкновенно сильное чувство умиления, мне опять хотелось обнять ее, чмокнуть в щечку, носик, губки и ласково сказать:

- Ты - моя ласточка, ты - моя красотуля, ты такая хорошая.

В моих помыслах не было ничего постыдного и близко! Абсолютно! Лишь самые светлые отеческие чувства, смешанные с каким-то загадочным непостижимым для меня благоговейным трепетом. Я взрослый мужчина, с некоторым жизненным опытом и знаниями, чувствовал себя перед этим тринадцатилетним, хрупким, еще не знающим жизни, но прекраснейшим ангелом, глупым, слабым, беззащитным, беспомощным, уязвимым мальчишкой. И мне отчего-то с самозабвенным упоением, хотелось преклонятся ему, с волнением бесконечно лицезреть его, видеть лучезарную улыбку, с затаенным дыханием слышать чарующий голос, наслаждаться смехом, носить на руках, сдувать пылинки, заботится, исполнять желания, воплощать его мечты. Какие сильные, пьянящие и в тоже время чистые, меня обуяли чувства. Они сжали мое сердце несказанной нежностью, в горле проступил сладостный комок, на глазах навернулись слезы счастья.

- Ты мой ангел, - едва слышно, с задумчивой мечтательной улыбкой, произнес я.   

Кончился рабочий день, я бесшумно подошел к Соне, еще с минутку полюбовался ею, она продолжала безмятежно спать, осторожно коснулся ее, точно боялся, что она исчезнет как волшебный мираж, и прошептал:

- Красотуля, просыпайся, пора домой...

Ах! Просыпающаяся девчуля показалась мне восходящим солнышком, ее ленивое потягивание представилось мне распускающимся венчиком райского цветка, от которого веяло упоительное благоухание, сладостное зевание - чарующим гимном, а когда она сонно спросила меня высохли ее вещи или нет, я подумал, что это пропела сказочная птичка.

- Конечно, ласточка, твои вещи высохли, - сказал я. - Одевайся, будем идти домой.

Пока она одевалась, я быстро закончил рабочие дела, собрал свои вещи, погасил свет, мы вышли на улицу, я закрыл магазин и мы пошли домой.

На улице уже было темно. Мы неторопясь шли по тротуару вдоль дороги и трамвайной линии, освещенных бледным оранжевым светом фонарных столбов. Вечер дышал осенней прохладой, моросила водная пыль, по мокрой, иссиня-темной дороге, местами блестевшей лужами, порой проносились машины, свет фар которых, вдали напоминал блуждающие огни. Правой рукой я катил Сонин велик, она же шла рядом по левую. Время от времени мы миновали толстые серебристые тополя, росшие по обочине дороги ровным рядом, точно выстроившиеся в шеренгу пузатые великаны - так раскидиста была их крона. Вот-вот меня ожидал интересный и необычный разговор. Собственно говоря, не ожидая ничего из ряда вон выходящего, я сам и завел его, так как пройдя почти треть пути в задумчивом молчании, я постепенно испытывал растущую неловкость. Чтоб как-то развеять ее, я спросил:   

- Девчуля, ты хорошо согрелась возле обогревателя?

- Хорошо.

- А выспалась?

- Выспалась.

- Что за глупый вопрос я задаю. Еще бы не выспалась. Почти пол дня проспала. Видно, ты очень перемерзла. А твоя мама, наверное, сейчас места себе не находит. Придем домой и я сразу с ней серьезно поговорю, чтоб она не ругала тебя и меня.

- А можно я завтра опять к вам приду? - вдруг спросила девчуля.

- Опять? - я удивленно глянул на нее сверху вниз из-за большой разницы в росте.

- Да, - сказала она, отвечая мне взглядом.

Я улыбнулся и спросил:

- Зачем?

Она не сразу ответила, засмущавшись ненадолго.

- Чтоб видеть вас.

Теперь засмущался я. Да и растерялся тоже.

В ее возрасте я был очень влюбчивым, особенно во взрослых теть. Но никогда из-за сильной природной робости не мог ни одной из них сказать подобное и близко. На мгновение я даже пожалел, что не имел такой же смелости как девчуля. Кто знает, возможно, тогда в моем детстве было бы куда больше сладостных мгновений.   

- Девчуленька, мы не можем видится часто. Нам нельзя, - собравшись с мыслями, ласково ответил я.

- Почему?

- Почему?

- Да.

- Хорошо... Скажи мне... А зачем ты хочешь видеть меня?

Она опять замялась, но всего на пару мгновений.

- Потому что... потому что хочу быть с вами...

- Что ты имеешь ввиду?

- Чтоб мы были парой.

- Чтоб мы были парой?

- Да.

Я вновь чуть растерялся. Неужели это говорила тринадцатилетняя девочка? Да, таких бесед я еще не вел. Но, видно, надо когда-то начинать.

"Тут в пору мне быть парой с ее мамой", - подумал я, но в слух сказал другое:

- Моя ты хорошая, нам нельзя быть парой.

- Почему?

- Ты хочешь, чтоб твоя мама посадила меня в тюрьму?

- Нет.

- Думаю ей это очень не понравится и она сильно разозлится на меня.

- Почему?

- Потому что ты несовершеннолетняя. Есть закон, который может строго наказать меня за это.

- Очень строго?

- Ты даже не представляешь как.

Соня замолчала, опустив голову. Мои слова как будто расстроили ее. Ах этот суровый закон! И откуда он взялся? Кто его придумал? Зачем? Делать тому человеку или тем людям, наверное, было нечего. Лишь расстроили своим законом мою девчулю. Видя это, я заговорил опять:

- Послушай, Сонечка! Ты тоже очень нравишься мне. Я это чувствую. Ты очень хорошая и красивая девочка, но мы можем быть лишь друзьями. Мы можем иногда дружески поговорить и все. Нам нельзя ни обниматься, как это делают пары, разве что по-дружески, ни целоваться, разве что дружеским чмоком в щечку. Да и то, люди зачастую и это могут не так понять, что приведет к большим проблемам для меня. Даже если мы станем просто дружить, то только с разрешения твоей мамы. Она обязательно должна все знать.

И тут, чудесная головка девчули словно засияла в вечерней тьме, озарившись какой-то интересной идеей или мыслью. Она подняла на меня свои выразительные заблестевшие глазки и окрыленно выразила свою мысль:

- А вы подождите пока я стану совершеннолетней, тогда мы можем стать парой и никого не боятся.

Теперь засиял я - улыбкой. Мне даже захотелось рассмеяться, но я сдержался, боясь обидеть девчулю. До чего же она чудная и необычная. Очень необычная!

- Да пока ты станешь совершеннолетней, ты сто раз забудешь меня и влюбишься в кого-то намного моложе меня, - сказал я.

- Нет, ни за что! Вы главное подождите меня.

- Хорошо, хорошо... Но к тому времени я стану для тебя стариком.

- Не станете...

Ее слова отчего-то напомнили мне некоторых моих друзей, которые часто советовали мне:

"Виталик, ищи себе жену лет на пятнадцать-двадцать моложе себя. Пока она молодая, неопытная и глупая, ты воспитаешь ее под себя как захочешь, вылепишь из нее, точно из пластилина, все, что пожелаешь. Это очень удобно и практично даже в зрелом возрасте. Ты не будешь заглядываться на других молодых девушек, так как рядом с тобой будет молодая красивая жена."

Советы моих знакомых, всегда звучали для меня чарующей музыкой. Ведь в свои почти тридцать семь лет, довольно видный, притягательной, спортивной, славянской внешности, я к сожалению был холост, да в общем и никогда не был женат, не имел детей, в душе большую часть сознательной жизни чувствовал себя одиноким. Чего так, не могу объяснить. Наверное, так бывает иногда, как с мужчинами, так и женщинами. Тем не менее, на советы своих друзей, я всегда смотрел больше негативно, отчего всем отвечал так:

"Все это хорошо, но я не хочу никого лепить и воспитывать как мне надо. Если я найду спутницу жизни, то немногим моложе меня: досточно опытную во всех смыслах, с сформировавшимся характером, с выкованными в горниле жизни мировоззрением и взглядами. Не хочу я брать в спутницы совсем юную девчушку и лепить из нее, точно Пигмалион Галатею, свой идеал. А молоденькие девчушки, пусть еще гуляют, радуются молодости и свободе, набираются опыта, наполняются впечатлениями, постепенно куют свои знания, возможно, строят карьеру, и лишь когда созреют во всех смыслах для семейной жизни, тогда пусть окунаются в ее омут! Конечно, я не исключаю, что с годами мое мнение может измениться, - добавлял я. - В жизни все бывает. Но пока оно твердо!"

Примерно все это, но более простыми словами, я пытался объяснить девчуле, когда мы повернули на нашу улицу. Кроме этого, в конце я сказал вот еще что:

- Сонечка, ласточка, мне бы хотелось, чтоб ты выросла состоятельной и независимой ни от кого девушкой, способной позволить себе многое, способной вертеть мужчинами, как игрушками, кружить им головы, сводить с ума, словом, делать с ними все, что пожелаешь... Мне бы хотелось, чтоб они валялись у твоих ног бесконечной чередой...

- И вы тоже, чтоб валялись у моих ног? - спросила она.

- И я в первую очередь. Лишь бы не пьяный... - рассмеялся я, дразня дворовых собак.

Мы почти подошли к Сониному дому. В бледном свете фонарного столба, за двором поблескивал вишневый Land Cruiser, рядом - черный Hyundai Tucson. В стоявшей возле него женщине лет сорока, в оливковом пальто, изящной, с роскошной копной платиновых волос, симпатичным лицом, в данный момент озабоченным, я узнал девчулину маму. Она разговаривала со своей младшей родной сестрой: высокой, грациозной, я бы сказал царственного вида, светлым приятным лицом, обрамленным гривой белокурых волос, одетой в черную кожаную куртку с воротником из белого меха. Разговор их тек эмоционально, и не удивительно, ведь мама была взволнована пропажей Сони. Целый день лил сильный дождь, а дочери все не было. Звонить ей без толку, так как телефон ее дома. Мама обзвонила всех родственников, своих знакомых и друзей Сони. Но нигде ее нет. Что тут может подумать беспокойный родитель? Тогда ближе к вечеру она вновь позвонила сестре и та тут же приехала поддержать и успокоить. Говорила мама девчули на повышенных тонах, сестра успокаивала ее, отчего они не сразу заметили как мы подошли.      

 - Здравствуйте, мама, - взволновано сказал я, стараясь сразу взять инициативу в свои руки, чтоб успокоить женщину. - Вот, привел вашу дочку домой целой, невредимой и счастливой. Не переживайте, прошу вас не ругайтесь, с ней все хорошо, но мне надо с вами поговорить. Пожалуйста, уделите мне время.

Хоть я волновался, но голос мой звучал уверенно, твердо, эмоционально сильно, что произвело на Сонину маму, нужное мне впечатление. Затем, радостными объятиями и словами любви и ободрения, Соня успокоила маму, а чувства немного растроганной до слез мамы, уже в свою очередь передались сестре. Потом сестра повела племянницу в дом, по ходу что-то спрашивая у нее, а мама обратила все свое внимание ко мне, приготовившись внимательно слушать.

На этом, с великодушного позволения благосклонного читателя, я хочу закончить свой рассказ. Надеюсь читатель на меня не в обиде за это и не чувствует себя обманутым. Но мне бы очень хотелось сохранить разговор между мной и девчулиной мамой в тайне. По крайней мере пока. Конечно, мне совсем не трудно изложить его почти дословно, он до сих пор свеж в моей памяти и порой звучит в голове согревающей симфонией. Единственное скажу, что это был один из лучших, приятнейших и волнующих разговоров в моей жизни. Домой я вернулся, не побоюсь этого громкого слова, в счастливом настроении!

КОНЕЦ