Русская дочь военнопленного немца-50

 на фото будущий город Когалым.


станция Когалымская.
Вечером Валентина зашла к соседке, Галке Павлушиной. Муж у Галки человек очень добрый и хороший, одна беда, выпить любит. Сама Галка тоже замечательная, всегда поможет и поддержит, если обратишься. Дочка Иришка, девочка славная, добросовестная.

— Галь, ты завтра дома, или работаешь?

— спросила она соседку.

— Работаю. В день, а что? За Алёнкой приглядеть?

— Ну да, я к пяти на работу. Домой приду часов в девять или около, не раньше.

— До работы я сама пригляжу, а потом Иринку разбужу. Она с ней и посидит до девяти

— заверила соседка.

— Хорошо, спасибо Галь. Она до девяти и проспать может, но иногда просыпается. А в обед я её с собой, на работу возьму.

— А что Толик, не вернулся?

— И не вернётся. Приходит, когда меня дома нет. Рыбу приносит. На днях ведра три принёс, так я консервы сделала на зиму. Почти каждый день ягоды приносит. С сахаром кручу. Всё под кроватью трёх-литровками заставила, теперь в диван ставлю. Иногда Алёнку забирает со столовой и катает по селу на своём мотороллере, привозит к концу работы. А так с глазу на глаз мы не общаемся.

— Я смотрю, он появляется, а спросить, помирились или нет, как-то неудобно. Дело-то семейное. Все равно ведь приходит. Стыдно видать прощение-то попросить. Вот дурачок.

— Ничего ему не стыдно, он знает, что это бесполезно.

— Да ты что, не простишь? В жизни всякое бывает, кто не ошибался?

— округлив глаза от удивления, сказала Галка.

— А зачем? Когда один пошёл налево, общей дороги, увы, уже нет. Это не жизнь, только видимость.

— Ну и как ты одна с двумя-то?

— недоумевала соседка.

— В войну и с одним трудно было, а его мать троих подняла. Сейчас не война, проживём. На алименты подам. Жила бы в Балыксе, так в школе бы работала, Алёнка бы в садик ходила. Приступы почти прекратились. Настоем лопуха пою, да закаляю. Но туда возвращаться некуда. В сентябре с Алёнкой к маме, в Кемерово поедем, там рожать буду.

— Сильная ты. Я как вспомню, когда у Алёнки приступ был… Ой, это же ужас был. Ей плохо, температура тридцать девять и пять, а ты не даешь жар сбить. Плачешь, а не разрешаешь. Тогда Анна Семёновна у её постели всю ночь провела. Оставить боялась. А ты всё уксусной водой протирала, по щекам слёзы градом, а уколы делать не даёшь. Я бы так не смогла. Я тогда очень переживала, вдруг ты не права, а врачи тебя слушаются. А чё случись, кто будет виноват? Слава Богу, всё обошлось.

— Три дня температура держалась, справились. Теперь думаю, всё позади.

— А ты видела, Анатолий тебе огород пригородил к забору?

— Это он пригородил? Я его весной просила, он не хотел, говорил у матери шестьдесят соток, куда ещё? Зачем, говорит, тебе это болото? Надо же, пригородил и ничего не сказал. Понял, что я у них садить не буду. Теперь, надо канаву рыть вдоль забора, чтобы ручей в неё бежал. Как болото высохнет, так перекапаю потихоньку. К весне хороший огородик получится.

— Сама что ли рыть, да копать будешь? Тебе же рожать скоро!

— Да ладно, Галь, справлюсь. Пойду я, Алёнку кормить надо. Да на утро суп надо сварить.. Галь, пусть Иринка вместе с ней за компанию утром покушает, а то она одна плохо ест. Хорошо?

— Не переживай, справится, не в первый раз

— засмеялась Галка.

— Спасибо вам, выручаете. Раньше Кизиловы помогали, вот уехали отсюда. Всегда их вспоминаю. Как родные были. Такое чувство, что без них я здесь сирота.

— Да, вы очень сильно дружили, а Юрку-то как жалко, а!

— Не верится. Он же крестный Алёнке был. Он тогда её на мотоцикле катал, потом к дому родителей подъехал. Отец его на крыльце был, нож точил. Собирался борова резать, а зарезал сына

— тяжело вздохнув, тихо сказала Валентина.

— А это правда, что ему всего четыре года дали?

— Правда. Он фронтовик. Герой. Судья сказал, что он не смог стерпеть неуважительного отношения к себе собственного сына. Вот такой Тарас Бульба, оказался. Ладно, пойду я, а то Алёнка хватится, а меня нет. Только вы утром не забудьте про неё

— ещё раз напомнила она про дочь и зашла к себе в квартиру.

Копать канаву вдоль забора Валентине не пришлось. Анатолий и канаву прокопал и даже сделал маленький бассейн для полива растений. В Тебе не только весной в домах холодно и летом в дождливую погоду печи топить приходится. А в августе уже совсем холодно. Не зря поговорка появилась у тебинцев, что июнь ещё не лето, а июль уже не лето.

Анатолий перед работой заходил в квартиру, заносил два ведра угля, топил печь и, стараясь не будить жену и дочь, уходил.

В сентябре Валентина с дочерью уехала в Кемерово, а Анатолий взял отпуск и поехал с матерью в Называевск. Тяжело заболела старшая сестра Варвары, они торопились застать её в живых. Анатолий беспокоился о жене и убедил мать сразу после похорон вернуться в Тебу.

— Я домой забегу, подарки оставлю, да тёще позвоню, вдруг уже родила

— сказал он матери, когда они в Тебе сошли с поезда.

— Ну, ступай, ступай. Я домой и без тебя дорогу знаю

— хмуро ответила Варвара..

Забежав в квартиру, он тут же позвонил в Кемерово, соседке Марии и попросил пригласить тёщу. Долго ждать не пришлось, вскоре он услышал её голос.

— Привет зятёк, наконец–то позвонил! Думала не дождусь. Сама звонила, звонила, а ты трубку не берёшь

— высказала Мария зятю свои упрёки.

— Привет тёща, как там дела, как мои?

— С ещё одной дочерью тебя зятёк. Вот и названивала тебе, чтобы сообщить.

— Да я мать в Омск возил. Как самочувствие Валентины, как она, всё хорошо?

— Да с ней–то всё хорошо, вот малышка, как грудь взяла, так и пожелтела. Всё и лежит под капельницами. У Валентины какие-то антитела в молоке появились. Она дочку-то покормила, а из-за них в крови у малышки какое-то вещество увеличилось. Так ей кровь вливали, но ты не переживай, спасут. Здесь врачи хорошие. Всё хорошо будет.

— Понятно. Алёнка где там, далеко?

— Да с дедом играет. Собрались старый да малый, пыль до потолка.

— Давай я завтра в это же время позвоню, а ты Алёнку возьми с собой, с дочерью поговорить хочется, соскучился. В больницу часто ходишь?

— Конечно, каждый день, а как же. Валентина расстраивается, так я ей чего-нибудь домашненького сготовлю, да принесу. Всё полегче беду переносить, когда кто-то рядом.

— У меня отпуск заканчивается. Думал успею забрать. Ты, тёща, если что, звони вечером, сообщай чё да как. Я всегда у аппарата.

— Хорошо, если не дай Бог что, так сразу звонить буду. А если всё хорошо, то завтра в это же время давай и созвонимся.

— Ну ладно, передавай, всем привет. Значит завтра в это же время ты с дочкой, договорились?

— Хорошо, договорились.

На следующий день с самого утра, он взялся за подготовку квартиры к приезду новорождённого. Сняв тюль и портьеры, отнёс их к Галке, которая согласилась их перестирать. Нанял двух женщин из строительной бригады, чтобы побелили в квартире. После побелки Анатолий принялся за полы, тщательно промывая их от извести. А когда всё было готово, развесил шторы и занавески, а на просохшие полы в зале постелил четыре одинаковых гобеленовых ковра.

Увидев эти ковры в магазине в Омске, он вспомнил, что похожий ковёр привезла себе мать в прошлую поездку, а Валентина сказала, что вот бы таких четыре ковра на пол в зал, красиво было бы в комнате и нарядно. Ковры бордовые с орнаментом, как она любит. Окинув взглядом комнату с застеленными полами, он убедился, что жена была права. В зале стало уютно и даже шикарно.

Через неделю позвонила тёща и сообщила, что Валентину с новорождённой выписали из больницы.

— Я завтра приеду.

— Давай, ждём.

Он пробежался по комнатам, ещё раз проверил, всё ли в порядке? Кроватку для ребёнка собрал, нарядил. Эх, не хватает на голом столе вазы с цветами. Но цветы уже убил мороз. И тут он догадался, чем можно украсить пустое место.

У ручья, возле дома матери был огромный куст калины с яркими красными плодами. Он принёс домой большой калиновый букет, который и украсил стол.

Вот теперь кажется всё готово. Мать пообещала к приезду сварить суп, что–нибудь испечь. Можно спокойно ехать.

Алёнка встретила отца визгом на всю квартиру.

— Тише, тише, маленькую разбудишь

— радостно смеясь, поднимая на руки дочь, говорил Анатолий.

— Да она ещё ничё не слышит

— махнув рукой, заметила Мария.

— Всё она слышит, просто крепко спит

— поправила Валентина.

— Ну чё, когда домой? Я за вами

— обратился он к жене.

— Ты давай за стол, с дороги-то проголодался небось

— заметила Мария.

— Есть немного

— опустив дочь на пол, Анатолий снял куртку, умылся и прошёл на кухню.

— Давайте садитесь, я сейчас бабушку позову

— накрывая на стол, сообщила Мария.

Валентина не рассказывала матери про то, что случилось в её семье, но видя, как сдержанно она встретила мужа, Мария догадалась, что между ними что-то произошло.

— Мама, иди за стол, внук приехал

— крикнула Мария в комнату, где отдыхала Пелагея. Когда все собрались за столом, она достала свой домашний "коньяк" и, разливая по рюмкам, сказала:

— Ну, за новорождённую. Давайте по маленькой

— не дожидаясь ни кого, подняла рюмку и выпила.

— Пусть растёт здоровенькая!

— морщась, быстро проговорила она, забрасывая в рот пластик колбасы.

— Мы не будем, нам ехать

— запротестовала Валентина.

— Да ехать-то ещё когда? Вечером! К тому времени всё проветрится

— уточнил Станислав и выпил следом за Марией.

Пелагея держала рюмку и о чём-то думая, молча смотрела на её содержимое.

— Да ладно отец, пусть как хотят. А мы вот Иринку с внучком встретим вот и наобмываемся. У нас Станислав Дмитрич дедом стал. Я его теперь так и зову, дед!

— засмеялась Мария, а потом обратилась к Пелагее:

— Мам, ты чего там замерла? Молитвы читаешь что ли? Давай за новорождённую!

— А она пить с рюмки не привыкла, ей гранёный стакан подавай и что бы до краёв

— засмеялся Станислав.

— Не дожил батя. Порадовался бы правнучке. Дочка, здоровой будь. А правнучке умишка крепкого, здоровьичка, да жисть счастливу. Не увидеть мне их жисть, так пусть наказ мой, да слово напутственное завсегда с ними будет

— Пелагея выпила, крякнула и стала быстро хлебать суп своей круглой ложкой.

Анатолий, повернувшись к Валентине, спросил:

—А Алёнка–то как, нет приступов?

— Нет

— коротко ответила она.

— Так чё, точно вечером едем, или Иринку хочешь дождаться?

— Едем.

— Как малышка, выздоровела?

— Спасли. Делали переливание и крови, и плазмы. Теперь всё нормализовалось.

Он встал из-за стола, зашёл в комнату, где на диване на огромной подушке спала маленькая его копия. Анатолий наклонился и дотронулся губами до детской щёчки.

— Бракодел ты, Толик, вторая дочь!

— упрекнул его Станислав и засмеялся.

— Природе виднее, когда и кого на свет рожать, с ней не поспоришь. Я в магазин, надо кое-что в дорогу взять

— вдруг спохватился он.

— Я с тобой

— твёрдо заявила Алёнка и быстро побежала в прихожую одеваться.

— Ну, пошли

— согласился Анатолий, и они с дочкой покинули квартиру.

Как только дверь за зятем закрылась, Мария обратилась к дочери:

— А промеж вас чё, чёрная кошка перебежала что ли?

— Ага, кошка. Только не чёрная, а серая и двуногая

— ответила дочь.

— Мужики все кобели. Натура у них такая, животная. Они это за грех не считают. Это говорят грех птичий. А ты чё, поди разводиться надумала?

— Надумала.

— Это ты зря. Найдёшь другого, да такого же, только чужого детям. Ещё и неизвестно, как он к ним относиться будет. А Анатолий вон как по Алёнке соскучился и она тоже. Себя–то вспомни, как тебе было без отца.

— Никто нам не нужен, одни жить будем.

— Ой, не смеши меня, одна она будет. Ага. Природа прижмёт, так побежишь сломя голову, а не пойдёшь. Одна, как же. А им не обидно будет, что ты их без отца оставила? У всех папки, а у них только мамка и чужой дядя?

— показывая на малышку, спросила Мария.

— Куда он денется, я никого от отца прятать не собираюсь.

— Ну, ты–то может и не собираешься, а он что, всю жизнь один жить будет? Вот то-то и оно, что к серой кошке и пойдёт. Она ему своих детей нарожает, он про твоих и не вспомнит. Так–то, моя дорогая. Я жизнь прожила, знаю. Хорошо подумай прежде, чтоб что-то решить и как поступить. Знаешь, жизнь прожить, не поле перейти. Вон Ирка болтается, сына родила и сюда едет. Кому она с ребёнком нужна, кроме отца родного.

А без мужика, как без помойного ведра. Кто тебе тяжёлую работу делать будет, сама? Так и надорваться недолго, а потом загибаться всю жизнь. Двое детей это не то, что ты одна себе, встала, отряхнулась и пошла. Я одна с тобой намаялась. Хорошо деда с бабой всю жизнь выручали. Тебя выручать некому и меня теперь выручать тоже некому. Теперь сама за всё в ответе, вот и борюсь за семью. Когда надо, так и насшиваю и тому, и другому, а Стаса никому не уступлю, так-то.

— Каждый сам решает за что ему бороться. Я бороться ни за кого не хочу. Глупо. Силой милому не быть, так говорят. Ещё говорят, что сколько волка ни корми, он всё равно в лес смотрит. Неспроста видно, мать их волками называет.

— Кого называет, детей?

— Сыновей. Дочь она так не называет.

— Эт чё за мать-то тогда? Если дети волки, она кто?

— удивилась Мария.

Вернувшись из магазина, Алёнка держала в руках небольшие плиточки шоколада, разного сорта. Счастливее ребёнка Валентина никогда не видела. Глаза так блестели, что просто искрились. А сколько было радостного смеха по поводу и без всякого повода! В доме только и был слышен её голос. От отца Алёнка вообще не отходила. Стоило ему присесть на стул, как она тут же оказывалась на его коленях.

Перед отъездом Валентина зашла в комнату к бабушке.

Пелагея лежала на высоких подушках, подложив под щёку ладошки, спала, как ребёнок. Валентина вдруг заметила, что бабушка и сама стала как девятилетний ребёнок, маленькая, сухонькая. Почему-то раньше она этого не заметила. В груди шевельнулась болезненная жалость.

— Баб, мы уезжаем. А ты не болей, и не пей, пожалуйста.

— Дык я ещё не баливала, как сюда приехала. Бог миловат. Батя–то тоже крепким был, а вот Бог призвал. Всю жизню вместе прожили. За других мачеха батина меня сватала, када он в плену был, а я ждала. Она сказывала, мол, Микола сгинул, а я всё одно ждала. Теперь вот опять одну оставил.

— Любила батю, вот и ждала.

— Дак я сразу-то не в любови к нему была. Нет. В девичестве ещё Алёшку приметила, он по сердцу был. А батя–то корыстный ли был, млаже меня. А вот жизню с ним в любови прожили. Нам ведь чё нужно? Чтоб заботу имел, уваженье. Берёг. Как побережёт, так и самому лучша. Жена завсегда здорова будет. А детки пойдут, закружишься с нимя и про всё забудешь. Один дитёнок на ножки, а ты другого уж понесла. А муж и с лаской и с негой к тебе, так лучша его и нет. Бывало младень ночь тебе спать не даст, а к утру тебя и сморит замертво. Батя коров и подоит, и накормит, и в хлеву управит, печь натопит, старшенького накормит и с малым поводится, пока я сплю. А чё спрашивашь? Внучёк не заботливый?

— Заботливый, баб, заботливый. Я про другое. Вот вы мужей из за детей, да уважения любили, а они? Они-то любили или как наши мужики налево бегали?

— Дык, пошто налево? Вобче-то таки случаи бывали. У нас с батей не было, у сестёр моих тако не случалось, а вобче тако бывало. Это када кому–то дитя Бог не дал, или у мужика зазноба была. Быват, када с зазнобой разлучат, а он к ней прикипел, как к жене, вот и от жены к зазнобе и бегат. А та поголубится-поголубится, да возьми и замуж за другого уйди, а он тада над жёнкой измыватся. По другим ходить начинат, по вдовам. Бог любови ему не даст. Бог любовию одарят за воздержанье. Коли будет воздержанье, так и про зазнобу забыват, жену любить ничинат. Вот и браки тада долги, на всю жизню.

— Воздержание? Это когда пост?

— Ну, пошто пост. Када молоды, им позволено постов не блюсти. Хотя тожа пользительно. Када постятся, тада семя сохранятся и в пятьдесят бабы родют. Я вот Маньку с Саркой за сорок уж было, как родила. А батя–то и в восемьдесят ещё силу мужицку имел. А када молодец с молоду избегатся, так всё истратит, тада уж он к старости–то никто. Быват даже и не к старости никто. Вот тада опять беда, баба забегат.

— Тогда что это за воздержание?

— А вот када баба на сносях, да када опосля родов. Вот када он в тако время жёнку побережёт, Бог ему и даст награду, одарит любовию. И жёнка на это откликнется своею любовию и тада живут до гробовой доски в любови, как мы с батей жили.

— А мы–то атеисты, нас наверно никто любовью не награждает — печально усмехнулась Валентина.

— Хворого дитя ещё жальчей.

— Какого дитя? — не поняла Валентина.

— Мы Богу дети. Заблудилось дитё умишком, считай хворый. Богу его ещё жальче. Он и простит, и приголубит, да вы не поймёте. Вы думате, что таки сами везучи. Веришь не веришь, а Он-то есть, он всех жалет.

— Тогда зачем немцев на нас допустил, если любит, так не позволил бы.

— Эх, дочка. Вот твои девки вырастут, ты за них жисть не проживёшь. Руки свои за них в жар не сунешь и в холод шубу не набросишь. Тока повздыхашь, да советом подможешь. Так и Бог, он дал "Закон божий", чтобы по нему жили, а там уж кто как. Это кажный сам решат. Он никому не мешат, как схотели так и живите. Это он потом спросит, када к себе призовёт.

— Ну ладно, баб, мы поехали.

— Поезжайте с Богом. Ладной дороги.

В поезде всю ночь Алёнка спала с отцом на одной полке. Утром приехали в Новокузнецк и после обеда на двух электричках добрались до Тебы.

Погода была осенняя, пасмурная. В Тебе очень редко осенью бывает хорошая погода, даже "бабье лето" бывает не всегда. Лес уже сбросил листья, на вершинах гор белел снег, воздух был чистым, но жёстким и обжигал лицо прохладой.

Анатолий нёс новорождённую, а рядом шла Валентина и вела за ручку Алёнку. Односельчане, то и дело спрашивали "кто родился?", поздравляли, желали здоровья и маме, и дочке. Валентина еле успевала всем отвечать: "Спасибо" В квартиру Анатолий вошёл первым, сбросил с плеча сумку с вещами и продуктами, прошёл с дочерью в зал. Осторожно положив ребёнка на диван, он вернулся в прихожую, что бы раздеться.

Валентина почувствовала, что очень соскучилась по дому. В квартире пахло свежей известью и жареным луком. А когда она зашла в зал, то просто ахнула. Несколько секунд она стояла, любуясь тем, как преобразилась эта комната. Варвара приготовила суп с тефтельками, картофельное пюре с котлетами. Всё это стояло на горячих кирпичах протопленной печи. На краю плиты пыхтел едва кипящий чайник. На столе стояла большая миска со сдобой и сахарница с конфетами.

— Валентина, идите сюда, поедим. Тут мать суп сварила, булок напекла, котлет — обратился к жене Анатолий.

— О, а конфет сколько! — рассмеялась Алёнка и захлопала в ладоши.

— Конфеты потом, сейчас вон суп наворачивай, да котлеты — оборвал её отец.

Пообедав, Валентина сцедила молоко и накормила младшую дочь.

— Как мы её назовём — спросил Анатолий жену.

— Уже назвала Олей.

— Хорошее имя, я так хотел Алёнку назвать. А почему ты ей грудь не даёшь?

— Не берёт. В роддоме к соске приучили.

— Ну а ты не давай соску, есть захочет, так и грудь возьмёт.

— Не возьмёт. Пробовала. Плачет, а не берёт. Спасибо тебе, что в доме навёл такой порядок и за ковры спасибо, с ними очень красиво.

— Ну, я помню, как ты о них мечтала, вот и взял.

— Матери передай большое спасибо. Натопила, наготовила. Воды в баке нагрела. Есть в чём ребёнка искупать.

— Я сейчас на работу схожу, а вечером к ней зайду, всё передам.

Вечером, вернувшись с работы, он первым делом спросил:

— Купала девчушку?

— Нет ещё, собираюсь — ответила Валентина.

Алёнка крутилась возле матери на диване, разглядывая маленькую сестрёнку. Увидев отца, она тут же кинулась к нему.

— А я торопился, помогать же надо — снимая куртку, отвечал он.

— Справлюсь. У меня уже подросла помощница. Пелёнку есть кому подать. Спасибо, что помог доехать. Больше нам помогать не надо. Справлюсь — повторила Валентина.

Анатолий погладил Алёнку по головке, легонько отстранил дочь в сторону и подошёл к Валентине. Он опустился на колени перед женой и, обняв её ноги сказал:

— Прости. Этого больше никогда не повторится. Мне самому противно. Не знаю, куда себя деть. На душе кошки скребут. Прости меня в первый и последний раз. Слово даю.

Валентина молчала.

— Ну что ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь — умоляющим взглядом он посмотрел в лицо жены.

— Не могу. В груди словно всё заледенело. Душа не поворачивается простить.

— Я тебя понимаю. Ты только из дома меня не гони. У нас маленький родился. Я отец, я должен быть рядом. Спать буду на диване.

— Пусти, нужно ребёнка купать.

— Хорошо — согласился Анатолий и поднялся с колен

— Я сейчас стулья к печке поставлю, ванночку со стены сниму — сказал он и быстро вышел из зала.

Купали новорождённую все вместе. Анатолий умилённо разговаривал с маленькой. Алёнка плескала на неё водичкой. Малышка кряхтела, взмахивала ручками, запутываясь в тоненькой пелёнке, но было видно, что эта процедура ей очень нравится.

— Вот и накупались — Валентина подняла дочку, уложила на левую руку животиком вниз и ополоснула чистой водой из ковша. Анатолий грел над печкой махровое полотенце.

— Готово, мы ополоснулись, можно нас накрывать полотенцем — нежно проговорила молодая мама.

Анатолий накинул полотенце на ребёнка, Валентина быстро завернула дочку в полотенце и, положив на стол, стала насухо протирать её тельце. А молодой отец в это время над печкой уже нагревал распашонку, шапочку, пелёнку и подавал жене всё по очереди. Пока Валентина кормила из бутылочки дочь, Анатолий вынес воду, помыл ванночку и повесил её на место.

Всю ночь Валентина думала, как ей поступить. Вспоминала слова матери и свою детскую жизнь. Но чувствовала, что отвернулось сердце от мужа и уже, наверное, никогда к нему не повернётся. Анатолий тоже не спал, он вздыхал, ворочался, сон сморил его уже к утру. Всю неделю они прожили вместе и, если бы кто-то посмотрел со стороны, не понял бы, что между ними разлад. Не понял и Анатолий. Он решил, что если жена готовит ему утром пироги, обращается с просьбами и при этом не напоминает о разводе, значит простила.

Валентина стояла у окна и мыла посуду, когда мимо их дома прошла свекровь. Она свернула в соседний дом и зашла в первый подъезд, туда где живёт Ирина с дочкой и сыном. Но то, что она не зашла увидеть свою внучку, Валентину очень удивило.

— Мать здесь была, у Иринки, а к нам не зашла — сообщила она вечером мужу.

— Она к Ирке ходит водиться с внуками. Ирка же на работу вышла. Вот она ей и помогает.

— Она что и второго внука своим считает? — удивилась Валентина.

—Мать как-то у Ирки застала Валентина. Поругалась с ним. Один, говорит, сын бросает, а другой подбирает. Сильно на него обиделась, но к Ирке ходит водиться.

— Это что, сын от Валентина?

— Да мы- то откуда знаем. Наверное, мать думает, что от него. Так что ей сейчас не до нас. Правда у нас на работе говорят, что она с Шуркой Жижиным гуляла. Только ей знать, от кого сын.

— Всё равно как-то обидно.

— Давай сами сходим. Она после того, как сестру схоронила, сильно сдала. Не обижайся на неё — он обхватил жену за плечи и поцеловал в щёку.

— Больше никогда не прикасайся ко мне, понял? Никогда! — тихо, но жёстко сказала он мужу в лицо.

— Не простила…

— Не могу. Как представлю вас в постели, так отвращение берёт. Наверное, чтобы простить, мне нужно сделать тоже самое.

— Женщинам это делать нельзя.

— А мужчинам можно?

— Для мужчин это баловство. А для женщин всё серьёзно.

— Да откуда тебе знать, как это для женщин!

— Узнал. Перед армией я работал в бригаде плотников. Нас мальчишек в бригаде было четверо. Был у нас бригадир, дед. Завели как-то мужики разговор про женщин, а один и говорит нам, вы, мол, не слушайте, вам рано. Тут дед и сказал, что не рано, а в самый раз узнать обо всём. Ну и стал нас наставлять.

Вы, говорит, уже давно интерес к девчонкам имеете, любопытство с детского сада идёт. Это природа. Многие в вашем возрасте делают такие глупости, что пристают к сверстницам, даже сильничают, а потом срок получают или жениться приходится. А учиться надо у женщин и обязательно у замужних. Заразу не поймаешь и замужняя жениться не заставит. Тут и посыпались от пацанов к нему вопросы, как, да чё. Мол, не подойдешь и не спросишь, "дашь - не дашь", надо как-то по-другому.

Он посмеялся и стал всю грамматику раскладывать. Вначале, говорил, надо обратить на себя внимание. Почаще на глаза попадаться и улыбаться во весь рот. Она заметит и спросит, что тебе от неё надо. Ты не признавайся, скажи, что она сильно нравится. Ну и продолжай обольщать. Тут и сам раззадоришься и она заволнуется. А ты ей брякни, мол, влюбился, жить без неё не могу. Тогда баба сама предложит в полночь на сеновале встретиться. Сразу, говорит, к действию не приступай, а поглаживай, по головке, по спинке, потом по грудям, она сама целоваться кинется. А там всё как по маслу пойдёт.

Ну, вот мы и забегали. Друг дружке рассказываем, кто какую женщину выбрал. У Вовки долговязого первого всё удачно получилось, он хвастается, а нас распирает от желания. У меня у последнего женщина согласилась встретиться. Она мне не особо нравилась, но опыт получил, а потом и пошло. То одна, то другая, как заведёт женщина разговор про развод с мужем, так я к другой.

Когда повзрослел, понял, что мы-то ради куража, да баловства, а женщины уже через неделю начинают на нас планы строить. Они ведь лет на пять и были-то постарше. Для нас казалось тогда это много. Пять лет! А для неё почти ровесник. Потом с Галькой связался. Она уже тогда та ещё пройдоха была. Я в армию ушёл, она по залёту замуж вышла. Меня, Слава Богу, пронесло. А у тебя в селе авторитет высокий, с кем свяжешься, упадёшь в глазах сельчан. Уважать не будут. Хуже того прозвище придумают и детей потом этим прозвищем наделять станут.

— А за то, что блудливого мужа простила, уважать будут?

— А кто свечку держал? Галька, она и соврёт не дорого возьмёт. Это все знают. Семья это семья и в каждой семье что-то, да происходит. Кто на это внимание обращает? Давай жить, как жили. Может быть и оттает твоё сердце. Я тебя понимаю. Я не тороплю. Авось всё и образуется — со вздохом произнёс он.

Последнее время у Анатолия не получалось забежать к матери, а сама она нигде не появлялась. Даже к Иринке водиться не приходила. Вот и решили Анатолий с семьёй на Октябрьские праздники её навестить. Подходя к дому, обратили внимание, что дорожки к дому не прочищены и даже не протоптаны. Войдя в дом, сразу почувствовали, что печь не протоплена. Анатолий кинулся в комнату. Варвара лежала на кровати, тихо стонала и корчилась от болей.

— Мам, ты чего? — подскочив к ней, спросил сын.

— Не знаю. Всё внутри который день болит.

— Давай-ка в больницу. Давай я тебя соберу и отведу.

— Переоденьте меня. Бельё в комоде.

Валентина с Анатолием переодели Варвару в чистое бельё. Но идти из-за болей она не могла. Анатолий, взвалив мать на спину и, твёрдо ступая по снежной тропе, потащил её в больницу. Валентина протопила в доме печь, чтобы ни картошка в подполе, ни цветы на окнах не замёрзли и ушла с дочками домой. Вернувшись с больницы, Анатолий ни с кем не разговаривая, лёг спать. Утром из за болей в спине он не смог подняться с постели.

— У нас есть хреновина? — спросил он у жены.

— У мамы, в подполе есть. Ты что, захотел хреновины? — удивилась она.

— Я спину сорвал, надо на поясницу хреновину положить, чтобы прожгло.

— На санках надо было в больницу мать везти. Тащил её на спине, вот и сорвал.

— Забыл я про сани, сгрёб и потащил. Думал, как быстрее.

— Я к тебе Олюшку положу, ты её на подушке потряхивай. Она, если сухая, так спать будет. А если что, вот пелёнки, замени. Бутылочку с молоком в кастрюльке с горячей водой тебе поставлю. На руку плесни молоко, чтобы узнать, не горячее ли, горячее так остуди. Потрясёшь, оно и остынет.

— Сделаю, иди.

Вернувшись, Валентина отжала через марлю перетёртый хрен с солёными огурцами и, подогрев его на водяной бане, сделала мужу компресс на поясницу.

— Ну как ты? — спросила она его утром.

— Отпустило. На работу пойду …

— Там у матери печь не топи, я в обед сбегаю, а то опять спину сорвёшь.

— Посмотрим. Вроде всё хорошо. Уж печь-то затоплю — буркнул, собираясь на работу.

Через три недели Варвару отправили в городскую больницу, а ещё через две недели позвонили Анатолию на работу и сказали, чтобы забирал мать из больницы домой.

— Мам, давай я тебя к нам заберу, как ты там одна будешь? — предложил Анатолий матери в больнице.

— Нет, сынок, хочу помереть в своёй хате. Вези домой.

С электрички коллеги Анатолию помогли Варвару довести до АУПа.

— Мам, посиди здесь, пока я за лошадью сбегаю.

Усадив мать в сани, он привёз её домой. Ходить она не могла и даже сидеть ей было трудно. Опухшие ноги не слушались и ослаб позвоночник. Рано утром четырнадцатого декабря, 1978 года Валентина побежала к свекрови сварить ей какой-нибудь суп. Спускаясь с насыпи в кромешной тьме, она услышала писк, похожий на писк слепого котёнка. Прислушавшись, она поняла, что котёнок пищит где-то в сугробе. Снега в этом месте надувает много. Выбрасывать слепых, мокрых котят в снег или в воду в деревнях обычное дело.

— Кто-то котят выбросил. В такой темноте не найти, да и куда я с ними? Слепых не выходить — подумала Валентина и, в нерешительности потоптавшись на месте несколько секунд, побежала дальше.

— Мам, что сварить?

— Суп с налимом схотелось чёй-то. Сходи к Генке Поморцеву, у него должно быть. Он кажну зиму налимов ловит. Пусть хошь одну рыбёшку дасть на уху.

— Хорошо, я сейчас схожу — накидывая пальто на себя, ответила невестка.

Валентина сварила уху и поднесла миску с супом свекрови.

— Дай ложку-то, я ещё ложку сама смогу держать.

Валентина протянула ложку и поднесла миску ближе к лицу Варвары. Отхлебнув несколько ложек рыбного бульона, Варвара оставила ложку в миске и откинулась на подушку.

— Ещё будете?

— Нет.

— Я ещё дров в печь подложу и поддувало закрою, чтобы медленно горели. Толик в обед придёт, ещё подложит, а потом кто-нибудь из нас вечером прибежит. Может что-нибудь в магазине купить? Чего хочется?

— Ничего. Лежать устала. Ты найди в комоде длинные полотенца, привяжи к ногам и перекинь через душку кровати у изголовья. Пока вас нет, я их подымать буду, да на пол направлять.

Валентина нашла два вафельных длинных полотенца, привязала их к её ногам у щиколотки и концы полотенец перекинула через металлические дуги кровати. Варвара взяла эти концы в руки и стала поочерёдно поднимать то одну ногу то другую.

— Ну, чё стоишь, иди домой, там дети ждут — не глядя на невестку, заметила свекровь.

— Я вам на табурет воды поставлю и миску с ухой, вдруг вы пить или есть захотите.

— Поставь.

— Ну вот, кажется всё, я побежала.

В феврале Валентина получила телеграмму, от сестры Тамары, она приглашала на свадьбу.

— Я поеду на свадьбу. Олюшку беру с собой, а Алёнка с тобой остаётся.

Заявила Валентина мужу тоном, не допускающим никакого возражения. Анатолий кивнул в знак согласия и она стала собираться в дорогу. Вечером Валентина с четырёхмесячной дочкой уже была на железнодорожном вокзале в Новокузнецке.

— Мне, пожалуйста, билет в купейный вагон до станции Когалымской — обратилась она к кассиру.

— Минуточку. Так, Комсомольская, Крупской … нет станции Когалымской.

— Как же нет! Письма приходят, телеграмма вот на свадьбу пришла, а вы говорите "нет"

— Возможно, там нет железной дороги, это где? Какая область?

— Есть! Все мои родственники работают на железной дороге. Вы посмотрите получше, это Тюменская область — сообщила Валентина и кассир ещё раз проверила списки станций на букву"К"

— Ничего нет. Знаете что, возьмите билет до Тюмени. Если эта станция там, то они её сразу найдут, а у нас её, извините, нет.

— Хорошо, давайте купейный до Тюмени.

— Вагон пятый, вторая полка.

— Нет, нет. У меня грудной ребёнок.

— Есть только в плацкартном вагоне и то боковая у туалета.

— Хорошо, давайте боковую у туалета.

Получив маленький картонный билетик, Валентина поспешила к поезду. Она была рада, что удалось купить билет, это значит, что на свадьбу к любимой сестрёнке она не опоздает. До Тюмени доехали благополучно, но в кассе на вокзале она услышала то же самое, что и у кассира в Новокузнецке.

— Извините, но такой станции нет.

— Как же нет? Есть! Вы посмотрите получше! У меня родственники работают на железной дороге этой станции.

— Какой район?

— Что?

— Станция в каком районе находится? Тюменская область большая — уточнила кассир.

— Сургутский! Кассир взяла телефонную трубку и кому-то позвонила, потом сообщила:

— Станция Когалымская ещё не введена в эксплуатацию. Билеты до этой станции мы не продаём.

— А как же быть? У меня грудной ребёнок, мне срочно нужно доехать до этой станции.

— Вы возьмите билет до Сургута, а там у них с этой станцией есть свои сообщения.

— Да? Давайте до Сургута.

— Поезд "Свердловск-Сургут" время отправления шесть сорок — подавая билет, сообщила кассир.

— Во сколько? Это же завтра утром? Всю ночь на вокзале с ребёнком, Боже мой.

— Устраивайтесь в комнате "Матери и ребёнка" и ждите свой поезд. На всякий случай предупредите дежурную по комнате, чтобы сообщила о прибытии вашего поезда.

— Хорошо, спасибо

Валентина взяла два картонных маленьких билетика и пошла искать комнату "Матери и ребёнка". В комнате была сушилка и тазы для стирки. Валентина накормила и усыпила дочь и принялась за простирывание ползунков и пелёнок.

— Ты хорошие вещи не стирай, дома перестираешь. В сушилке украсть могут. Я в прошлый раз костюмчик повесила, так его мокрым спёрли — сообщила молодая женщина, освобождая место в сушилке.

— Спасибо. Буду знать.

— Вы когда уезжаете? — задала вопрос женщина.

— Завтра утром.

— Мне в буфет нужно, вы не приглядите за моим сыном?

— Идите, посмотрю. Потом я схожу, а вы за моей дочкой приглядите?

— Конечно, пригляжу. Его Ваня зовут. Он спокойный мальчик, если проснётся, плакать не будет. Даже один не плачет, играет сам себе. Ну, я пошла?

— Да конечно, идите — ответила она женщине и со спокойной душой осталась присматривать за её ребёнком.

Женщина взяла сумку и зачем-то пошла в гардеробную. Валентина проверила, как спят дети и снова пошла в прачечную. В это время ещё две мамочки, усыпив детей, принимали душ и о чем-то оживлённо разговаривали. Вскоре проснулся Ванечка. Ему было примерно годика два, он сел и огляделся вокруг.

— Ванечка, мама скоро придёт, спи детка, спи — ласково сказала Валентина.

Ванечка посмотрел на неё, потом соскочил с кровати и побежал к туалету. Ручка двери была для него слишком высока и, не успев открыть дверь, он сделал лужу и заплакал. Валентина подскочила к мальчику, подхватила его на руки.

— Не плач маленький, не плач, мы сейчас всё вытрем. А ты ложись и спи, хорошо? Ванечка перестал плакать, потёр глазки кулачком и послушно улёгся в кровать. Валентина принесла швабру и вытерла пол.

— Мать-то где у мальца? — спросила дежурная, худощавая пожилая женщина.

— В буфет ушла, должна вот-вот подойти — ответила Валентина.

Но мать Ванюши ни вот-вот, ни через час, ни ночью не пришла. Утром, перед приходом поезда, Валентина накормила проснувшегося мальчика, переодела его и обратилась к дежурной:

— Вы приглядите за Ванечкой. Я его накормила. Оставляю ему печенье и молоко, если захочет, то покормите, пожалуйста. Возможно мать Ванечки где-то задержалась и скоро появится. А мы на поезд пошли. Хорошо?

— Да уж чё хорошего! Не явится, так в Дом Малютки сдам, ждать никого не буду. Здесь не ясли — недовольно ответила дежурная.

— Ванюша, вот молочко, печенье, как захочешь кушать, так и поешь печеньки с молочком. А тебе если спать не хочется, вон там — она показала на игровую комнату — игрушки разные есть, поиграй, пока мамы нет. А мы на поезд уходим. Хорошо? Мальчик кивнул и побежал к игрушкам.

— Вот стерва, бросила ребёнка и ушла — возмутилась мамочка на соседней койке.

— Тише вы, он маленький, а всё понимает — одёрнула Валентина женщину.

— Да, ребёнок видать, что привычный, вон спокойный какой. Моя на шаг не отпустит от себя, а этот сказали "спи" он и спит — заступилась за женщину её соседка.

— Вы тут посмотрите за ним. Он самостоятельный, только открыть туалет не может. Переодеть потом его не во что будет. Не ходить же ему в мокром.

— Да ладно уж, идите к поезду, а то опоздаете — заметила первая женщина и Валентина, закутав дочь в ватное одеяло, перевязала его широкой лентой, перекинула через плечо сумку и взяла укутанную в ватное одеяло дочь на руки.

— Удачи вам, мы поехали — сказала она и вышла из комнаты.

Поезд стоял на первом пути, поэтому нырять в переходы не пришлось. Когда вышли на улицу, пронзительно холодный воздух перехватил дыхание и скололо в груди.

— Мужчина, помогите женщине — обратилась проводница вагона к мужчине, что стоял на площадке вагона.

— Да, давайте ребёнка — протянул он руки к Валентине. Она послушно передала дочь в руки мужчины и зашла в вагон.

Купе, в которое ей продали билет, было с разбитым окном и вместо стекла окно было заделано матрасом и завешано одеялом.

— О, Божечки, что это за ужас? Как в таком ехать? У меня же ребёнок — вырвалось у неё, когда она вошла в купе.

— А что вы хотели? Это поезд вахтовиков. В основном это мужики, а с ними всякое бывает — пояснила пожилая женщина. Поставив сумку на полку, вместе с дочерью, Валентина пошла к проводнице.

— Девушка — обратилась она к молодой женщине — у меня грудной ребёнок. А в купе окно разбито и холодно. Дайте нам друге место — потребовала она.

— Вы идите в купе, мы сейчас что-нибудь придумаем — заверила проводница. Вскоре пришёл проводник, поставил под столиком нагреватель и подключил его к сети.

— К сожалению, ремонт будет произведён в депо, а пока вот так. Мы бы вас переместили, но мест свободных нет.

— С открытой дверью тепла в купе не будет, а если её закрыть, то будет темно. А у меня ребёнок. Неужели нельзя найти кого-то чтобы поменяться?

— Немного подождите, решим этот вопрос — пообещал проводник и ушёл.

Пока были открыты двери, то в купе тепла особого не чувствовалось и Валентине пришлось переодевать ребёнка под одеялом. Потом она взяла дочку себе под шубу, прикрыв её ещё и одеялом, накормила. Спать малышка не хотела и то и дело барабанила своими ножками по телу мамы.

— Извините, настольной лампы не нашёл — виновато произнёс проводник и поставил на стол ночную лампу.

Ночник конечно не настольная лампа, но всё же хоть какой-то да свет. Дверь закрыли, и от нагревателя повеяло теплом. Разомлев от тепла, Олюшка уснула. Валентина тоже сидя задремала. В это время проводник открыл купе и спросил:

— Постель брать будете? Все выразили согласие, только Валентина промолчала.

— А вы, что не будете брать постель? — поинтересовался проводник у Валентины.

— Да, да, конечно буду — спохватилась она и полезла в сумочку за деньгами. Проводник привычно зашвырнул на полку комплект белья и стал принимать деньги.

— Можно я помогу вам заправить постель? — предложила женщина и принялась раскрывать простынь.

— А можно вашу девочку подержать? — спросила девушка.

— Подержите — улыбаясь, Валентина протянула дочку девушке. Когда постель была застелена, она уложила на её Олюшку. Обрадованная, что наконец-то она свободна, малышка сучила ножками и ручками, издавая радостный визг. Валентина облегчённо вздохнула.

— Приглашаю всех к столу. Вот сало. О-о-чень вкусное. Сам солю. Огурцы солёненькие. Старуха моя солит, отменно солит, с хреном и смородишным листом. Картошечка отварная в мундирах, кто такую любит, милости прошу — выкладывая на столик продукты, басил дедушка.

— Мне сало тоненький пластик, если можно. Так ароматно пахнет, удержаться невозможно. Я тоже могу кое-чем угостить. Это мёд от пасечника. Угостили меня, я вот вас угощаю — доставая из сумки поллитровую баночку золотистого мёда, сказала женщина. Потом она извлекла из сумки большой свёрток

— А это домашняя курица, прямо из духовки и домашний хлеб. Мама моя печёт — с гордостью подчеркнула она сказанное.

— А у меня печенье и конфеты — весело сказала девушка и выложила на стол пачку печенья и коробку конфет. Коробка была похожа на сундучок с крышкой и замочком. У Валентины было только два пирога с капустой и бутылка молока, это то, что она купила на вокзале в буфете. Пироги выглядели не аппетитно и предлагать их было неудобно. Она легла рядом с дочерью и стала её усыплять. Вагон покачивался, колёса монотонно стучали и Олюшка быстро заснула.

— Женщина — окликнула попутчица Валентину — мы вам вот тут продукты оставили. Вы, как усыпите ребёнка, так перекусите и со стола уберёте. А мы спать. С вечера с деревни до Тюмени добирались, устали, спать очень хочется.

Тут уж совсем Валентине стало неудобно, она даже не знала, что делать. Дождавшись, когда все уснут, она встала, достала пирог с капустой, бутылку молока и села за стол. Аромат запечённой курицы возбуждал аппетит, сало тоже манило чесночным запахом. Она отрезала тоненький пластик сала и небольшой кусочек курицы. Всё остальное завернула в бумаги, в которых были эти продукты. Ночью кто-то выходил, кто-то зашёл новый и только утром Валентина увидела, что дедушки с девушкой в купе нет. На их полках расположилась молодая пара.

— Вас как зовут? — спросила попутчица у Валентины.

— Валентина.

— А меня Анна Петровна, вы до Сургута едите?

— Надо же, как мою первую учительницу, подумала Валентина и ответила:

— До Когалымской, это за Сургутом.

— А давайте попьём чаю. Я схожу за кипятком, возьму у проводников заварку. Сладости у нас есть, хорошо?

— Было бы здорово. А я сейчас всё на столе приготовлю для завтрака. Анна Петровна ушла за чаем, а Валентина стала разворачивать запакованные продукты. Достала последний пирог, половину бутылки молока. За присест всё съесть не получилось и Анна Петровна сказала:

— Валентина, вам ехать ещё за Сургут, а я уже считай дома, вот я вам тут завернула всё, что у нас осталось, возьмите, в дороге пригодиться.

В Сургут приехали поздно, в десять часов ночи. На улице был крепкий мороз с пронизывающим ветром. Он пробирал сквозь шубу до самых костей. Она торопилась быстрее добежать до вокзала и укрыться от холода. Здание вокзала было деревянным, с огромной тяжёлой дверью. Войдя внутрь, Валентина сразу поняла, что здание не отапливается. В надежде, что ей с дочерью на этом вокзале не придётся долго находиться, она кинулась к единственному окошечку.

— Скажите, пожалуйста, а где касса?

— А я здесь и кассир, и диспетчер и справочное бюро, а вам куда? — спросила женщина, окутанная паром.

— А мне до Когалымской.

— Туда сегодня ничего не пойдёт. Пурга — ответила диспетчер.

— Скажите, а что мне делать? — спросила Валентина у диспетчера.

— Идите домой, почаще интересуйтесь, как что появится, так скажем.

— Я с поезда " Свердловск-Сургут". У меня здесь никого нет — чуть не плача произнесла Валентина.

— К мужу едете?

— Нет. К сестре на свадьбу. Через два дня будет — упавшим голосом сказала она.

— Тогда только в гостиницу, здесь с ребёнком вам нельзя, простудитесь — с сочувствием сказала диспетчер.

— А где эти гостиницы, далеко?

— В городе. Пожалуй, я сейчас позвоню, есть ли места. А то со Свердловского вахтовики тоже тормознулись, из за пурги. Зря по морозу-то с ребёнком сходите.

Она принялась обзванивать гостиницы, умоляя найти хоть какое-нибудь место для матери с ребёнком. Но, не смотря на то, что отвечали хорошо знакомые люди, они не могли ничего пообещать.

— Женщина, вы идите сюда, ко мне в кабинет. Здесь можно ребёночка перепеленать и накормить. Заходите — предложила диспетчер Валентине и открыла дверь. Валентина ввалилась в кабинет.

— Вот сюда проходите и на кресле переодевайте ребёнка.

Кресло было большое, мягкое. С обеих сторон и сзади кресла стояли прямоугольные металлические узкие емкости с водой. Вода в них нагревалась электрическими ТЭНами и кипела, наполняя комнату паром.

Валентина положила дочь в кресло, раскинула одеяло. Малышка радостно взвизгнула и стала весело сучить ножками.

— Скажите, а можно где-то набрать кипячёной воды, чтобы смесь развести?

— Да, вот мы сейчас в чайнике и нагреем. Меня Натальей зовут — она поставила на круглую, с голыми спиралями плитку чайник.

— А я Валентина — она достала из сумки кружку и отвернувшись от Натальи, стала сцеживать молоко с обеих грудей.

— Уу, так ты грудью кормишь и смесью подкармливаешь, это хорошо. А то я думала, что она искусственница у тебя.

— Да, подкармливаю смесью, потом своим молоком с бутылочки.

— А грудь чего не даёшь?

— Не берёт, в больнице к соске приучили. Вот теперь так и кушаем, мамино молоко через соску — глядя на резвящуюся дочь, сказала Валентина.

— Ну, вот и чайник скипел. Я сейчас к поезду выйду, а ты тут располагайся. Вон пачечка чая, завари прямо в кружку, как любишь. Вон сахарница, печенье. Бери не стесняйся.

Пока Натальи не было, Валентина приготовила себе чай, достала остатки продуктов от вагонной трапезы и сытно перекусила.

— Ну, вот доченька, до утра жить можно, а там что-нибудь купим. Спать-то будешь? Покушала, мама тебя подмыла, теперь только спать — разговаривала Валентина с дочерью, которая спать и не собиралась.

К утру Олюшка уснула, распластавшись на кресле среди горячих емкостей. Валентина умостилась на самом краюшке кресла и, сложив руки на его спинку, уложила на них голову и задремала. В это время в диспетчерскую вошла раскрасневшаяся, широко улыбающаяся женщина в мехах. В руках она держала трёхлитровую банку сгущённого молока.

— Чё, урвала? — рассмеялась Наталья, которая сидела на стуле рядом с ТЭНами.

— Ой, и не говори! Столько радости теперь будет! Мои без сгущёнки ничего не едят и не пьют. Да и мне удобно. Утром оладьев напеку, они со сгущёнкой налопаются и в школу. А тут смотрю, у них трояки в дневниках появились, я им замечание, а они мне: "без сгущёнки ничего не запоминается". Вот сорванцы — рассмеялась счастливая гостья.

От шума Валентина быстро очнулась и спросила обращаясь к даме в мехах:

— Скажите, а где вы покупали сгущёнку?

— Ой, а уже всё разобрали. Её привозят раз в неделю. У вас есть во что налить, я могу вам дать — предложила она.

— Только бутылочка детская. Я две взяла, в одну воду набираю, а другая под смесь. Я буду одной пользоваться.

— Да ну, что вы, это капля в море. Наташа, я у тебя молоко оставлю, пойду, найду что-нибудь, во что отлить — женщина поставила банку со сгущённым молоком на стол и вышла.

Женщина в мехах вернулась с литровой баночкой и застала Валентину за сцеживанием молока.

— Так вы грудью кормите, вам молоко нужно. Там на Когалыме может и не быть ни молока, ни смеси, забирайте всю банку.

— Да вы что? Вы же говорили, что дети ждут. Я не могу всё взять. Нет — запротестовала молодая мать.

— Обойдутся, уже взрослые. А вам молоко надо для того, чтобы своё было. В дороге бывают со своим молоком проблемы, по себе знаю. Когда сюда ехали, мои ещё малыми были, дочке столь же сколь вашей. А у меня молоко пересохло, вот уж я намучилась с ней. Картофельным пюре кормила через соску. Она тогда тоже грудь бросила. Ну ладно, у меня перерыв закончился, я на пост. А вы, пейте чай со сгущёнкой и всегда в грудях молоко будет — посоветовала женщина Валентине и вышла, оставив трёхлитровую банку сгущённого молока на столе.

— Я в магазин, тебе что-нибудь купить? — спросила Наталья.

— Хлеба, наш уже закончился. Давайте я вам денег дам, не уходите.

Но женщина вышла, не дослушав до конца её слов. Вернулась Наталья с большим серым бумажным кульком продуктов. Она выложила на стол коляску колбасы, консерву кильку в томате и консервированные кабачки с фасолью. Заварила индийский чай, открыла консервы, порезала колбасу и пригласила Валентину к столу.

Вечером, когда Валентина, сидя в кресле, дремала, держа дочь на руках, Наталья тронула её за плечо.

— Повезло тебе, бичевоз отправляется на Когалым со срочным грузом.

— Что отправляется? А пурга?

— Закончилась пурга. Бичевоз, это вагончики, в которых рабочих возят. Садись ещё покушай.

— Не-е-ет, вдруг без меня уедут, я пойду.

— Пока я их не отправлю, никто никуда не уедет. Давай, садись, в дорогу всегда надо сытыми отправляться. Пока вагоны подают, мы перекусим.

— Я никогда не слышала про такой поезд, бичевоз.

— Это от слова "бич". Б – без, И – имени, Ч - человек. Коротко "бич". Так с давних времён повелось. Люди от властей сюда сбегали и устраивались на работу, скрывая имена и фамилии. Вот их урядники так и записывали, бич1, бич2 и так далее. Возили на работу на конных поездах. Вот эти поезда и называли бичевозами. Поезда изменились, а название осталось.

— А сколько часов ехать от Сургута до Когалыма?

— Если всё хорошо, то за четыре часа доедете.

— Ух ты, как здорово. А можно телеграмму отправить, чтобы встретили?

— Зачем телеграмму, я позвоню на Когалымскую диспетчеру. Вы к кому едете, назовите и я передам. А он сообщит.

— К дяде, к Скударнову Серафиму. Дочка у него замуж выходит. Сестра моя.

— Это что механик СЦБ?

— Да! — обрадовалась Валентина.

— Так мы ему прямо домой сейчас и позвоним.

— Так ночь, все спят — робко заметила Валентина.

— У Серафима Николаевича такая работа, что ночь-полночь будь начеку, как штык, — засмеялась она и взяла в руку трубку.

Валентина смотрела на милое лицо женщины, на её простую причёску от паровой завивки, лучистые серые глаза и курносый носик, который она морщила, когда смеялась. Вскоре в трубке послышался знакомый хрипловатый голос дяди

— Скударнов у аппарата!

В поезде было всего два вагона. В первом находился срочный груз, а во втором ехали сопровождающие его рабочие. Проводницей была пожилая, худощавая женщина низенького роста. На ней была длинная чёрная шинель и цигейковая мужская шапка-ушанка. Её худое лицо было изрезано крупными и мелкими морщинами.

— Хрипатый, подбрось угля в печку — говорила она с акцентом, обращаясь к высокому мужчине.

— Иди, молодица, иди, выбирай. Куда сядешь, то и твоё место. А этим я и присесть не дам. Только пурга сникла, сидеть некогда будет. Валентина кивнула и прошла в середину вагона. Вагон давно не мыли, но он был тщательно выметен.

— Поляна, передай женщине с ребёнком — услышала Валентина голос Натальи. В купе зашла проводница и поставила на столик трёхлитровую банку сгущённого молока и свёрток.

— Тебе — бросила проводница и быстро удалилась.

Тепловоз отдал сигнал и вагон тронулся. Вскоре Валентина поняла, о чём говорила проводница, когда сказала, что мужикам "присесть не даст". Через сорок минут пути, тепловоз остановился. Мужчины взяли широкие лопаты и выбежали на улицу. Валентина выглянула из вагона. Перед локомотивом был огромный снежный занос, вровень с крышей тепловоза.

— Ничего себе, вот это сугроб — подумала она и вернулась в купе.

Маленькая Олюшка спала крепким сном. Вагон хотя и был купейный, но он только отапливался, а нагревателя воды в нём не было. Даже просто воды в нём тоже не было. Вытоптав в снегу круглый пятачок, мужчины развели костёр. Над огнём повесили из большой консервной банки, котелок, набитый доверху снегом и стали его таять. Когда вода закипела, они стали подкидывать в котелок снег, чтобы наполнить его водой доверху. Увидев воду, Валентина кинулась к собравшимся у костра с кружкой.

— Пожалуйста, налейте мне в кружку кипятка, я ребёнка обмою. Мужчины понимающе закивали головами. Один из них взял кружку, зачерпнул кипяток. Поставив кружку в купе на столик, она сбегала за снегом. Часть кипятка перелила в детскую бутылочку, а часть разбавила снегом и обмыла ребёнка. Света в вагоне не было, перекусив, Валентина накормила своим молоком ребёнка и они с дочерью легли спать, в надежде скоро оказаться в Когалыме.

Ночью она проснулась от громких голосов и какого-то непонятного гула. Она нащупала дверь и открыла её. Мужчины о чём-то оживлённо разговаривали, держа в руках железнодорожные фонари.

— А что случилось? — спросила он у проводницы.

— Пурга. Топить днём не будем, никто не знает, когда она закончится. Себе фонарь возьми. В пургу света белого не увидишь, а у тебя ребёнок — предложила Поляна.

На тамбурной площадке Валентина увидела костёр, над которым висел котелок со снегом. Когда вода вскипела, мужчины заварили крепкий чай. Так же над огнём подогрели консервные банки с мясом и перловой кашей и приступили к еде.

— Давай к нам — предложила Поляна. Давай, не стесняйся, на севере все друг другу родные. Помогают друг другу. Бери кашу с мясом, грей на костре, а то он скоро потухнет. Вот, на — она протянула открытую консервную банку.

— Бери, бери, не стесняйся. На севере все, это одна семья. Один погибнешь, не выживешь — уточнил мужчина, что был напротив Валентины.

Тут вдруг до неё стало доходить, что она на севере! Ей казалось, что север, это там, где-то далеко-далеко. Она столько читала про невыносимую и опасную северную жизнь. И вот она оказывается на севере. Правда не на крайнем, но всё-таки на самом настоящем севере и здесь всё не просто.

— Пурга. Сколько она будет, час, два, весь день? Продуктов почти нет, хорошо Наташа сложила всё, что осталось и кружочки колбасы и кусочек сыра и хлеб. На два дня хватит. А вдруг завтра не доедем до места? Кто знает, когда эта пурга остановится. Не будут же они всё время меня подкармливать. У них ведь тоже ограничено. Надо кашу с мясом растянуть на три дня. Кружочек колбаски в день и сыра один укус. Больше буду крепкий чай со сгущёнкой пить и для молока хорошо и сама голодной не буду — решила Валентина.

Но пурга не остановилась ни через час, ни через два и даже ни через день. Днём вагон почти не топили, поэтому в нём было прохладно, но всё же терпимо. Дочь она укутывала на день в одеяло, слабо перевязав его лентой, чтобы малышке было свободно.

— Пелёнки почти все грязные, стирать негде. Что делать? А если и завтра пурга не закончится? — подумала она, сцеживая молоко.

Пурга не закончилась, она была и завтра, и послезавтра. Еды не осталось, кроме сгущённого молока. Время от времени Поляна приносила Валентине пряники. Консервы у них тоже почти закончились. Мужчины кипятили воду и делали суп из каши с мясом. Им нужно работать, нужны силы. Поляна с ними не ела, раз в день она свою порцию в кружке приносила Валентине. Смесь для ребёнка тоже заканчивалась, Валентина размачивала в своём молоке половину пряника и кормила этим ребёнка. Чистых пелёнок тоже не осталось, в ход пошли халаты, полотенца. Поляна на каждую ночь набирала полный котелок утрамбованного снега и утром приносила Валентине снежную воду, которой она умывалась сама и обмывала дочь. Через четыре дня пурга стихла и поезд тронулся в путь. До Когалымской оставалось всего шестьдесят километров, но ехали эти километры они всю ночь. Рано утром прибыли на место.

— Скажите, а где здесь вокзал? — спросила она у Поляны, когда поезд остановился.

— А вон видишь, фонарь горит? Вот туда и иди. Другого здания здесь нет.

Сквозь морозную мглу виден был расплывчатый кружок света, к нему и пошла Валентина, неся перед собой спящую дочь. Мороз резал глаза, как стеклом, щёки горели и щипало нос. Подходя ближе, Валентина увидела обыкновенный вагончик и узенькую маленькую лестницу, по которой нужно подняться, чтобы войти. Развернувшись боком, осторожно ступая на ступеньки, чтобы не подскользнуться, Валентина поднялась и толкнула дверь. На удивление, внутри вагончика света не было, но свет шёл от раскалённой плиты. В вагончике было не только тепло, жарко. Возле печи стоял однотумбовый стол, за которым сидела женщина. На ней была зимняя рабочая одежда, и она что-то записывала в журнал.

— Здравствуйте. Вы могли бы позвонить Скударнову Серафиму Николаевичу, чтобы за мной пришли.

— Ну, наконец-то! Всю неделю три раза на день звонят, вас ждут. Два дня назад у молодых регистрация должна была быть, так свадьбу не начинают без вас. Сейчас обрадую.

— Скажите им, чтобы они с собой одеяло взяли тёплое.

— Хорошо — женщина подняла трубку и сообщила о прибытии долгожданной гостьи, не забыла и про одеяло.

— Да что вы стоите, вон стул. Садитесь. Ждите. Мне бежать нужно. Я на работе.

Женщина ушла. А в вагончик стали подходить рабочие. Они совсем не обращали внимания на Валентину, громко говорили, причём с разными акцентами. Кто-то уходил, кто-то заходил и все шумели, шутили, смеялись или даже покрикивали. Вдруг она услышала, как кто-то крикнул в открытую дверь:

— Валентина, ты где?

— Ой. Я здесь, здесь. Я сейчас — бойко пробиваясь сквозь рабочих к выходу, Валентина всё же выбралась из вагончика.

Встречали её тётя Пана, брат Женька и сестра Людмила, в руках она держала тёплое одеяло. Женька быстро взял у Валентины сумку, а Людмила попыталась взять у неё дочь

— Нет-нет. Ты лучше сложи одеяло вчетверо и накрой Олюшку, а я прижму к себе одеяло руками, и понесу.

Мороз на улице стоял крепкий, за пятьдесят. Он перехватывал дыхание, от него слезились глаза, мёрзли даже зубы, их просто ломило. От холода немели губы и жгло щёки. Шли через сосновый бор. До будущего города нужно пройти два километра. Пока дошли до жилья Валентина уже не чувствовала свои пальцы. Скударновы жили в двух вагончиках. В одном кухня-столовая и спальная родителей, во втором зал и две спальные для детей. Между вагончиками был пристроен коридор и прихожая, которые объединяли два вагончика в один своеобразный дом. В доме было тепло и уютно.

— Я не могу руки расцепить. Одеколон есть? Надо их растереть, они замёрзли — еле выговорила Валентина замёршими губами.

— Спирт подойдёт? — спросил Серафим и рассмеялся.

— Мне хоть чем, только бы оттереть — с трудом проговорила она.

— Да они у тебя побелели! Я сейчас — воскликнула Панна и протянула бутылку мужу:

— Открой.

Наливая спирт в ладошку, Панна быстро оттёрла побелевшие пальцы племянницы, руки расцепились.

Подхватив малышку на руки, Людмила унесла её в зал . Уложив племянницу на диван, Людмила развязала одеяло, девочка продолжала крепко спать. Родственники жениха узнали о приезде долгожданной родственницы невесты и сообщили, что в одиннадцать часов придут выкупать невесту. В доме начался самый настоящий свадебный переполох. Невеста не собрана, сценарий куда-то подевался, подруги не оповещены. Невеста, любимая сестра Валентины, Тамара, принялась давать распоряжения.

— Жека, беги за мальчишками, пусть на дорогу дрова все вывалят, пока те будут поленья собирать, мы хоть сами соберёмся. Да двери в доме нужно будет замотать лентами. Размотать сразу не смогут. Пока придумают, всё ещё время потянем. Пап — обратилась она к Серафиму — где твои музыканты, звони им, предупреди, что в одиннадцать выкуп. Пусть несут свои баяны, балалайки, короче пусть собираются.

— Понял, пошёл звонить.

— Люда, где сценарий? Ищи. А я девчонкам позвоню, чтобы пораньше пришли. Надо репетировать. Время час всего остался. Мне ещё самой одеться надо.

— А чего это они так рано-то? Прямо с одиннадцати и за столы? Ну, сватья, чего придумала. Пусть бы к вечеру ближе, часам бы к трём, четырём, мы всё бы успели. Может сбегать, упросить?

— Мам, лучше время не теряй. Давай будем готовиться. Ты не забыла, как будешь будущего зятя испытывать на трудолюбие и умение? Гвозди, молоток, сломанная табуретка, всё под рукой?

— Всё дочь, к одиннадцати все будут тут как штык! — сообщил Серафим, выходя из своей комнаты.

— Пап, а ты не забыл, чем зятя испытывать будешь?

— Как чем? Поднесу стакан самогона, пусть накатит. Выдержит – прошёл испытания. Не выдержит - пусть мимо гуляет, нафига такой зять сдался — засмеялся Серафим.

— Да ну тебя, пап. Ладно, пойду своим девчатам звонить — она юркнула в родительскую комнату и стала обзванивать своих подруг.

Вскоре во дворе раздались ребячьи голоса. Женя привёл друзей и они взялись чинить препятствия на пути жениха. В проулке в нескольких местах верёвками перегородили дорогу, потом тропинку к дому засыпали поленьями.

— Э-э-э, вы чего? А как мы к дому пройдём? — окликнули ребят девчата, столпившиеся возле тропинки к дому.

— Вот кикиморы, чего копались? Теперь шагайте по поленьям — ответил кто-то из ребят.

— Ага, ноги переломать? — наперебой загалдели девушки.

— Скажите спасибо, что двери не успели перемотать — отвечали ребята.

В это время подошли музыканты и под звуки гармони пожилые люди пошли напролом по снегу вдоль заваленной дровами тропинки. Девчата воспользовались проторенной тропкой и поспешили за ними следом.

— Ну вот, теперь ещё дров надо, чтобы эту дорожку завалить — недовольно буркнул Женька и отправился в дровенник за поленьями, ребята потянулись за ним. Когда все тропинки были под дровами, мальчишки забежали в дом погреться.

— Дядь Семён — обратилась невеста к гармонисту — когда Саша придёт с парнями, чтобы им не скучно было носить поленья в дровенник, будешь играть для них на гармошке весёлую музыку, одну-две сыграешь и в дом греться. Тебя дядя Ваня сменит, он на баяне тоже весёлые песни две сыграет.

— Разберёмся дочка. Главное, чтобы жених-то не струсил и наказать не возвернулся — засмеялся гармонист.

— Не струсит. Ну, а если назад вернётся, значит и не жених вовсе.

— Дочка, иди, наряжайся. Девчонки пусть тебе помогут. Пусть репетируют и тебя собирают — поторопила Панна дочь. Ровно в одиннадцать часов у засыпанной дровами тропинки остановился жених с друзьями.

— Жених появился — крикнул друг Женьки. Все кинулись к окну. Столпившись, парни о чём-то оживлённо разговаривали.

— Быстро что-то они верёвки развязали — заметил Женька.

— Да ни фига не развязывали, разрезали да и всё — уточнил его друг.

— А-а стоят, судят-рядят. Не хочется в белых рубашках с дровами возиться. Интеллигенция — засмеялся Серафим.

— Жека, ты нам докладывай, что там происходит — выкрикнула Тамара из зала.

— Да пока нечего докладывать, стоят. Вот Вовка отделился и куда-то побежал, остальные стоят — исправно доложил брат.

— Это чё они там удумали, куда Вовка-то дёрнул? — заинтересовался Серафим.

— Домой сбежал, с дровами не хочет возиться — предположил друг Жени.

— За старшего брата мог бы и потрудиться — вставил своё слово Серафим, наряжаясь в новую голубую рубашку.

— Вот даёт, он коня с санями пригнал. Ну, всё, теперь нам же и дрова на место складывать

— разочарованно протянул Женька.

— Не горюй брат, я на санях из дома не поеду, пусть на руках несёт — заявила Тамара.

— Э-э, да они верёвки-то все попортили. Говорил, не берите. А теперь вон концы на ветру болтаются. Перерезал шельмец! — осудил жениха Серафим.

— Ага и коня пригнали с санями, чтобы по снегу проехать и "Милости прошу" — огорчённо произнёс Женя.

Выкуп прошёл шумно, весело, а в конце жениху с друзьями пришлось убирать дрова с пути, невеста на санях ехать отказалась.

Как и хотела Панна, чтобы свадьбу начали справлять ближе к вечеру, так и вышло. Сели за столы после регистрации в пятом часу вечера. На второй день гуляли в доме жениха, точнее у молодых, выкупали блины. На третий день друзья и родственники жениха, а точнее молодого мужа, пришли в дом родителей молодой жены, для общего семейного праздника, посвящённого рождению новой семьи. На четвёртый день у молодых собралась одна молодёжь. День выдался мягким и не морозным. Гуляли по сосновому бору, как малые дети играли в разные зимние игры. Извалялись в снегу, от души нарезвились, насмеялись и пошли отогреваться к молодым в дом. Молодая жена быстро накрыла на стол и под гитару и современные пластинки веселье продолжилось.

Три дня, что дали молодым на свадьбу, да два законных выходных, прошли быстро и весело. Настало время Валентине с братом Женей собираться в дорогу. Женя учился в Новокузнецке, так что ехать им предстояло вместе. На поезд уезжающих провожала вся родня. Шли по сосновому бору, мимо строительных площадок.

— Смотри Валентина, это будущий город Когалым. Строители здесь со всей нашей необъятной страны! С каждой республики нашей родины приехали сюда на стройку. Каждая республика строит свой квартал и по своим проектам. Все проекты очень разные и в корне отличаются друг от друга. Строят прямо в борах. Так что и озеленение не потребуется. Вон видишь, краны стоят, здесь толи латыши, толи литовцы строят. Все республики на русском общаются, а эти на своём всё лопочат. Эх, так себе народишко — уточнил Серафим, показывая племяннице на строительные объекты …

— Отец, ну чего ты болтаешь? Ну, люди, как люди. Они среди своих и почему они должны по-русски то говорить? Вот уж прям, как начнёшь, так слушать тошно. Да и это вообще-то эстонцы. — возмущалась Панна.

— Ты мать людей не знаешь. Прибалты, это так себе народ. Я бы даже сказал, народец с гнильцой. Сколь им добра ни делай, они как волки, всё в лес глядят.

— Молчи уж, знаток. Лучше возьми у зятя внучку, он, поди, устал — предложила Панна мужу забрать Олюшку у Александра.

— Пусть привыкает, свои пойдут, а он их носить не умеет. Пусть учится — рассмеялся Серафим, глядя на затя и добавил — сейчас всякого народу понаехало. Вот зять мой белорус. Всем семейством сюда рванули за длинным рублём. Вот мы пока в вагончиках живём, скоро и дома построят. Первые-то вообще в палатках жили. Да, ровно три года назад они сюда дорогу пробили. Зимой прокладывали трассу на Уренгой! А летом никак, болотище кругом. Вот зимой, в мороз и стужу, да ещё в пургу бились. Ты ж теперь сама знаешь, что такое северная пурга!

— Да уж, пришлось узнать. Если бы ещё неделю, так окоченели бы все совсем.

— Ну, совсем бы замёрзнуть не дали бы, хотели уж к вам десант посылать, да во время всё стихло. Да вы в вагончиках, да на рельсах. А первые строители бульдозерами дорогу били, да вагончики на полозьях с людьми тянули. Так-то. А знаешь как на языке хантов Когалым?

— Ну отец, откуда ей знать?

— Нет, не знаю — честно ответила Валентина.

— "Гиблое место", вот как.

— Это и понятно, что гиблое, кругом болотище да сероводородная вонь.

— Сейчас-то вонью не несёт, сейчас нефть качают. Когалым, город нефтяников. Здесь три реки

— Ну да, реки есть, а вот рыбки такой, как в Томи нет, потому что вода рыжая.

— Вода рыжая, потому что торфяные берега. Ну ничего, племяшка, живы будем, не помрём! Берега можно камнем заделать и вода хорошая будет.

— Ага, ты чё по всей длине рек будешь берега камнями заделывать? — удивилась жена.

— Почему я? Найдутся кто и помоложе. Нашей молодёжи, всё по плечу. Советский Союз богатый. Нефть, да вот ещё газ здесь брать будут, денег будет выше крыши. Тут не только камнем берега можно будет заделать, тут и дно можно как в каналах плитами выложить. Тут такая красота намечается, что все нам ещё завидовать будут.

— Ладно, поживём, увидим — подвела итог Панна.

— Ты племяшка, как доедешь, так звони. У тебя дома такие же, как и у меня телефоны. Проси Сургут и меня и всё! А я всегда у аппарата.

— Хорошо. Позвоню обязательно — пообещала Валентина, поднимаясь в вагон.

— А то может Анатолия за ребро, да сюда? СЦБисты нам нужны!

— Не знаю. Ты сам с ним на эту тему разговаривай. Счастливо вам оставаться. Молодым жить и радоваться, старикам не пить лишнего и не болеть

— Это кто здесь старик? — выкрикнул Серафим, но, углубляясь в вагон, Валентина его уже не слышала.

До Сургута доехали быстро и почти сразу же пересели на поезд до Тюмени. Всю дорогу Валентина думала о Ванечке.

— Забрала его мать или нет? А может его в Дом Малютки сдали? Если он в Доме Малютки, то я его заберу. Надо узнать про него в комнате Матери и ребёнка, всё равно наверное туда идти понадобится.

Как только они прибыли на вокзал, Валентина отправила брата в кассу за билетами, а сама поднялась в комнату Матери и ребёнка.

— Здравствуйте, места есть? Нам только до вечера.

— Когда они есть, не важно до вечера или до завтра. Документы с собой?

— Да, конечно — она, держа одной рукой дочь, другой поставила на стол свою дамскую сумочку, быстро щёлкнула замочком и достала паспорт. Протягивая его дежурной, спросила:

— Скажите, а мальчика Ванечку, что шестого февраля здесь мать оставила, забрали или его сдали в Дом Малютки?

— А вы кто мальчику?

— Тётя, родная тётя. Сестра его отца. Если он в Доме Малютки, то я его заберу. Он очень хороший мальчик, ему в Детский дом нельзя.

— Вызвали милицию, они быстро нашли его мать. Теперь мальчик с ней находятся в детской больнице на лечении.

— А что с ним?

— Если хотите что-то узнать, навестите их в детской городской. Вон у стены свободное место, располагайтесь — сказала дежурная, подавая паспорт.

Когда пришёл Женя с билетами, Валентина уже выкупалась вместе с дочерью под душем и поила дочь после купания отваром шиповника.

— Купейный?

— спросила она, забирая билет у брата.

— Вам, да. А мне в другой вагон, плацкарт. Других не было.

— Ну и хорошо хоть так. Сходи в буфет, там можно покушать взять котлету в тесте или курицу. Мы вот обсохнем и тоже сходим.

— Не, не ходите, я что-нибудь вам принесу. Ну, я пошёл?

— Давай. Купи курицу с толчёнкой. С собой возьми колбасы, хлеба. Ну чё-нибудь из сладкого. Выпечку какую-нибудь. Трояк возьми — достав из сумочки деньги, предложила она брату.

— У меня есть. Мамка дала десятку, батя дал, Людка. Деньги есть.

— Ну и от меня возьми. Не у матери родной под крылом.

— Не. Ты сама не работаешь. Не возьму. — сказал юноша и вышел из комнаты.

В Новокузнецк поезд приходил поздно, в одиннадцатом часу ночи. И чтобы всю ночь не сидеть с маленьким ребёнком на вокзале, решили поехать к брату, Юрию. Его на свадьбе сестры не было. Причина была серьёзная. У них с Надей родилась девочка с сильной патологией. В свои четыре месяца она весила всего три килограмма. Всё это время девочка находилась под постоянным вниманием врачей. Но пока нужный вариант лечения найти не удавалось, девочка с каждым днём угасала.

Готовясь к выходу, Валентина укутала дочку в одеяло, обмотала лентой, но девочка начала плакать. Всегда терпеливо переносившая дорогу, сейчас она расплакалась не на шутку. А когда сошли с поезда, то стала так реветь, что закатывалась в плаче. Это было очень удивительно. Всю дорогу до Когалыма и обратно, она была в отличном настроении. Да и в поезде почти до самого Новокузнецка была весёлая. С дедом по купе весело общалась, и тут на тебе, ревёт до истерики.

Одиннадцатый час ночи, автобусы и троллейбусы заканчивают свою работу, нужно им успеть на последний автобус, а она так плачет, что ничего не помогает, ни мамины уговоры, ни компотик в бутылочке, ни тряска из последних сил. Заскочили в автобус, истерика у малышки не прекращалась. Она уже не могла плакать, а постоянно "закатывалась". У Валентины тоже слёзы градом лились, она не знала, что делать, как помочь ребёнку. До дома, где жил брат бежали со всех сил. Олюшка уже не плакала, только громко стонала. Женя позвонил в дверь, открыла мать Нади, Раиса.

— Ой, что это с девчушкой, заболела? — озабоченно спросила она.

— Не знаю, как вышли из вагона, так реветь стала. Уревелась вся до истерики, теперь только стонет — через слёзы сообщила Валентина.

— Я сейчас за своей бабушкой сбегаю. Она у мамы этажом выше. Мы её из деревни привезли, чтобы Аллочку полечила. Врачи всякую гадость признают. А она как посмотрела так сразу и сказала, что это "собачья старость" и врачи её не вылечат. Вот пусть и твою посмотрит — накидывая на себя пуховую шаль, быстро говорила Раиса.

Когда пришла бабушка, Олюшка лежала как варёная, всё лицо в мелких капельках пота. Она издавала слабый стон. Взглянув на девочку, бабушка сказала:

— Какой сглаз тяжёлый. Спички мне приготовьте — попросила бабушка и прошла на кухню.

Была она низенького ростика, худенькая, но стройная и очень опрятная. На голове белоснежный платок с концами под подбородком. На прямой пробор гладко зачёсаны седые волосы и затянуты в узел на затылке. Чистое светлое лицо с мудрыми и добрыми глазами. Длинная чёрная юбка и серый пиджак на шёлковой, сиреневого цвета блузке. Она налила из крана в бокал воды и села читать над ним молитвы. Потом взяла спички и подошла к дочери Валентины. Немного отлив воды с бокала на ладонь, старушка стала обтирать девочку мокрой ладонью. Поставив бокал с водой на табурет у изголовья Олюшки, она, читая молитвы, стала жечь спички и тушить их в воде. После того, как все двенадцать спичек были сожжены, девочка перестала стонать, дыхание стало ровным и она быстро уснула. Проснулась Олюшка утром и по её весёлому виду и сучению пухлых ножек, не трудно было догадаться, что все неприятности позади. С девочкой всё хорошо. Валентина была в недоумении.

— Бабушка ничем не поила, ничего не давала её дочери, только обтирала мокрой ладонью и читала молитвы и всё. Как это работает? Как помогает, почему? А у племянницы, что это за болезнь такая "собачья старость"? Моя бабушка тоже от такой же "собачей старости" лечила Валькиного племянника. Но она пекла калач и отдавала его собаке. Это всё-таки с собакой как-то да связано. А как в городе можно спасти ребёнка от такого недуга? Просто молитвами и всё? Бред какой-то. Как это может быть? За счёт чего? Чудеса какие-то и только. Слава Богу, дети идут на поправку.

Маленькая Аллочка, она совсем-совсем крошечная, против Оленьки и ещё слабенькая такая. Но главное, лечение прабабушки помогает, значит поправится девочка. А если бы этой прабабушки не оказалось здесь, чтобы я делала? Страшно подумать. А что будет, когда и прабабушек таких не станет, кто поможет? Мы так не умеем. Надо учиться. Надо хотя бы своих детей, как бабушка на воск научиться отливать. Молитвы я с трёх лет помню. Свекровь тоже молитвами лечит. Чем же Ванечка болен? Хорошо, что у меня ума хватило отказаться от мысли его с собой в Когалым взять, намучила бы больного ребёнка хуже чем его мать. Слава Богу, что они вместе и лечатся. Скорее бы домой. Соскучилась по Алёнке, по дому.

На вокзал Валентина с дочерью, в сопровождении братьев, прибыла за час до прибытия поезда, который отправлялся в девятом часу вечера и уже в двенадцать часов ночи она была дома.

— О, лягушки-путешественницы, чего не позвонили, я бы встретил. Я три дня подряд ходил встречать, думаю, пора бы уже, а вас нет и нет. Сегодня вот проспал, а вы приехали. Спит? — спросил он, беря в руки дочь.

— Спит. Как мама?

— В одной поре. Кушать будешь, я борщ сварил. Каждый день варю кастрюлю, да потом с Алёнкой её весь день сами лопаем — усмехнулся он.

— Да, буду. Тебе от всех наших привет и от Юрки тоже. Они на свадьбе не были, у них девочка очень больная. Мы с Женькой у них день были, потом Юра с Женькой нас до поезда проводили.

— Ну, как дорога на север? Как доехали? Вас там встретили?

— Лучше не спрашивай. Будет время, расскажу, сейчас спать. Устала. Как же дома хорошо! Тепло уютно. Алёнка посапывает. Как же я по ней соскучилась. Она прошла в комнату, коснулась губами нежной щёчки дочери. Потом уложила младшую в кроватку, постелила себе на диване, потому что Анатолий спал на кровати. После того, как покушала, упала на постель и "провалилась" в глубокий сон. Утром, нарядив дочек в обновы, которые купила в Когалыме, отправилась с ними к свекрови. В доме было тепло. Анатолий натопил печь, сварил лёгкие щи и вскипятил чайник. Не раздеваясь, Алёночка побежала в комнату к Варваре.

— Доча, сними пальтишко.

— Да я сейчас, только бабушке скажу "здравствуй". Варвара сидела на кровати и закрыв глаза, читала молитвы. Услышав весёлый голос Алёнки, отвлеклась.

— Здравствуй внученька. Угостить тебя не могу, скажи матери, пусть в столе конфетки возьмёт.

— Мама, мама, бабушка сказала, в столе конфетки — так же весело сообщила дочь.

— Снимай пальто, потом одну возьмешь — строго сказала мать, высвобождая младшую дочь из одеяла.

Олюшка не спала, её глаза небесного цвета радостно блестели. Валентина поднесла к бабушке самую маленькую внучку, которую бабушка увидела впервые. На малышке был белый, трикотажный с начёсом комбинезон и беленькая с рюшками шапочка. Увидев первый раз в жизни свою бабушку, она затрепетала, взмахивая ручками и суча ножками, словно хочет побежать.

— Лебёдушка моя — вымолвила Варвара и заплакала.

— Мам, что приготовить? Может уху сварить? Я к Генке за рыбой сбегаю.

— Ничего не хочу. Воздуху мало, форточку бы открыть, чтобы свежим воздухом надышаться.

— Я тогда здесь у вас открою, а мы на кухне побудем. Может молочной каши сделать? Какой хочется, рисовой, пшённой?

— Свари молочный суп с манкой.

— Хорошо — открывая форточку, ответила Валентина и ушла на кухню. Зимний воздух холодным потоком потёк на пол, надувая тюль, как парус. Валентина вышла на кухню и задёрнула дверные шторы, чтобы морозный воздух меньше проникал на кухню.

Молочный суп с манкой сварился очень быстро, налив в миску супа, Валентина вынесла его в сени, чтобы быстрее остыл.

— А ты суп только бабушке сварила? А я тоже хочу, только мне с сахаром — заявила Алёнка.

— Давай дома сварим, хорошо?

— А я сейчас хочу — закапризничала дочка.

— Бабушку накормим, останется, то ты скушаешь. А пока сядь на диван рядом с сестрёнкой и карауль, чтобы она не упала, хорошо?

— Угу — усаживаясь на край дивана, ответила старшая дочь.

— Мам, можно я форточку закрою, а то уже ноги мёрзнут? — спросила Валентина у свекрови.

— А суп сварила?

— Сварила, вам сахара добавить?

— Мне ведро нужно. Я помочиться хочу. Валентина закрыла форточку, сбегала во двор за ведром. Ведро поставила перед свекровью.

— Вам помочь?

— Придержи меня, я сама на ведро спущусь. Ты мне подняться потом помоги.

— Хорошо, давайте.

Когда свекровь легла на постель, Валентина занесла суп и помогла свекрови сесть, потом поднесла ей миску с супом.

— Мне ложку дай.

— Хорошо. Сейчас. Возьмите миску.

Варвара сделала несколько глотков супа и попросила помочь ей лечь.

— Уходить будете, свет потушите. А то будет всю ночь гореть, потом не расплатишься.

— Хорошо — ответила Валентина, хотя свет и без того был выключен.

— Мы пойдём. В печку я подложила. Воду в стакане вам заменила, может супа ещё налить и на тумбочку поставить?

— Не надо. Толик придёт, покормит.

— Тогда мы пошли.

— Ступайте с Богом. С этого дня Валентина каждое утро собирала своих дочек и шла к свекрови. Варила, кормила, грела воду, обтирала свекровь, помогала ей лечь или наоборот встать. Домой уходили после обеда. Вечером, после работы к матери приходил Анатолий. Третьего марта Валентина застала свекровь в необычном состоянии. Варваре было безразлично, кто пришёл, что ей говорит или делает. Она была полностью отделена от реальной жизни и находилась в каком-то в своём мире. Там она с кем-то разговаривала, то плакала, то смеялась, то кого-то успокаивала:

— Ты не плачь, не плачь. Мы всё сробим, всё успеем. Нам до весны добиться, а там выживем. Лебеда пойдёт, пастушья сумка, сныть, выживём, не плачь мамаша, не плачь. Женечка, Женечка, оденься, замёрзнешь, на улице мороз. Дитё ревёт. Опять ревёт, исты хоче. Нема чё дать, нема Варвара то говорила по-русски, то переходила на украинский язык.

Валентина поняла, что свекровь бредит и что надо дать всем телеграммы, чтобы приехали, пока жива. Четвёртого марта приехали дети свекрови с семьями. На удивление, Варвара была в трезвом уме и твёрдой памяти. Даже не стонала, а была бодрой. Увидев сына Валентина, она глядя на него из подлобья, сказала:

— Умру, чтобы тебя на моих похоронах не было, волка такого.

— Понял, мам. Я тогда пошёл?

— Куда ты — спросила его жена Зина.

— В пожарку, бильярд гонять.

Ночь все провели в доме матери, а утром, каждый сославшись на занятость, попрощался с матерью и все ушли на поезд. Но не успели они появиться в своих домах, как каждому пришло сообщение о её смерти. Добирались все обратно в Тебу, кто на электричках, кто на пассажирском, а кто и товарным поездом. Народу приехало много, кто-то ютился в доме матери, а в основном все находились у брата в квартире.

Анатолий знал, что матери скоро не станет, но её смерть всё же застала его врасплох. Разговаривал он мало, только по делу. Осунулся, лицо стало серым и усталым, глаза были постоянно опущены в пол. Март, ветер, стужа, большие снегопады и снежные заносы. Не так-то просто оказалось пробиться на кладбище. На это ушло два дня. Два дня бульдозер бился с двух, а местами и трёх метровым слоем снега. Анатолий, казалось, не чувствовал ни ледяного ветра, ни крепкого мороза, его посиневшее лицо словно окаменело. На его руках не было ни варежек, ни перчаток. Руки обветрили, покраснели и уже не чувствовали ни холодного снега, который таял на его ладонях, ни ветра, от которого лопалась кожа. Схватив в руки железный лом, вместе с желающими помочь выкопать могилу, с остервенением долбил промёрзлую землю. Кладбище на горе и там, где ветер сдул снег с земли, она промёрзла в глубину до двух метров.

— Анатолий, дай-ка для сугрева, хошь по полстакашика, руки не терпят, ноги стынут — пожаловался Вася Красный, известный выпивоха.

— Под пихтой чёрная сумка, иди наливай сколь надо — не отрываясь от дела, ответил он.

— Пожалуй я тоже приму — заявил сосед Иван и, отставив лопату в сторону, пошёл к Василию.

Вскоре чёрная сумка с водкой была на краю могилы и четверо помощников время от времени наливали в стакан спиртное и выпивали не закусывая.

— Вроде, как и не вредная была покойница, а мороз-то какой злой — заговорил Василий.

— Да, добрая она была, Варвара Даниловна. Всем добра желала. Скольким людям помогла и спину выправит, и пуп на место поставит, и чирей, бывало, заговорит. Зима она и есть зима, ей всё одно кто помирает, она своё дело знает — вставил своё слова сосед Иван.

— Не, не вредная тёть Варя была. Камней-то больших нет. Земля хоть и промёрзлая, а без больших камней, на лопату хорошо берётся — поддержал Ивана другой сосед, Николай.

Когда всё было готово, Анатолий помог мужикам выбраться из ямы, усадил их в сани и развёз по домам.

После того, как отвели обед, все кто приехал, пошли ночевать в квартиру Анатолия. А он остался один в доме матери. На следующий день утром Валентина проводила гостей на поезд, но Анатолий не пришёл в квартиру ни на завтрак, ни на обед, ни на ужин. На работу он тоже не вышел. Валентина решила узнать, что с ним происходит? Она собрала дочек, младшую уложила в саночки на овечью шубу и отправилась в дом свекрови. Подходя ближе, стало ясно, что в доме света нет.

— Странно, подумала она, где он? — но продолжила путь до самого дома. Замка на дверях тоже не было. Они вошли в дом, Валентина включила свет, прошла в комнату. В доме было холодно. Анатолий сидел на кровати в углу, закрыв глаза.

— Папка, папка — закричала Алёнка и, забравшись на кровать, уселась к нему на колени. Он обнял дочь и заплакал навзрыд.

— Папка, ты чё? Папка? — стуча варежкой по его щеке, плача спрашивала девочка.

— Толик, не пугай детей. Вставай. Пошли домой. Здесь холодно, не топлено. Давай затопим, а то картошка замёрзнет. Домой надо картошки набрать. Народу много было, вся кончилась — она подошла и положила руку ему на плечо

— Ты, наверное, так ничего и не ел весь день? Я рассольник сварила, ты же его любишь. Вставай. Я сейчас печку затоплю и пойдём домой, хорошо? Он похлопал по её руке, что лежала на его плече и тихо, почти шёпотом ответил:

— Сейчас, сейчас. Я сейчас встану. Я встану и пойдём домой.

Она оставила его, подошла к печке, у стены лежала охапка дров, заложив их в печь, она запалила берестянку и дрова занялись весёлым и дружным пламенем. Прикрыв дверцу, она вернулась к мужу.

— Знаешь, когда я в Когалым ездила, в Тюмени на вокзале мать бросила маленького мальчика. Он совсем маленький и двух лет нет, а такой самостоятельный. Он мне так понравился, что я хотела его взять. Ты бы был не против? — зачем-то спросила она.

— Нет. Помнишь, я тебе предлагал взять с детского дома двух пацанчиков? — тихо сказал он, глядя куда-то мимо жены, в стену напротив.

— Помню. Сейчас бы было четверо. Как хорошо, когда много братьев и сестёр.

— Всё хорошо будет. Дочки есть и сыновья будут. Всё будет хорошо — он поднял Алёнку и сняв с кровати, поставил на пол. Поднялся сам и спросил:

— А вы что, по такой темени, из-за меня, что ли пришли?

— Да. За тобой пришли — ответила Валентина, забирая на руки младшую дочь.

— Дай, я сам — забирая ребёнка у жены, проговорил он, вышел в двери.

— Я на саночках её везла — крикнула она ему вслед и подхватив овчину поспешила следом.

Анатолий шёл впереди и катил санки с дочками, а Валентина шла за его спиной по узкой зимней тропке домой. На небе горели звёзды. Морозный ветер дул в спину. Стараясь успеть за мужем, она почти бежала всю дорогу.

В конце марта, Анатолий спросил:

— Что будем делать с домом?

— Ну, пусть, как дача будет. Земли там много, а в доме-то места нет на всех. Всего одна комната.

— Пожалуй, ты, наверное, права. Там надо уборку сделать. Какие-то вещи оставить, какие-то на костре сжечь. Побелить, да будем там на выходных жить. Ну и летом, когда с огородом возиться, можно там ночевать.

— Сорок дней пройдёт, и пойдём всё приводить в порядок — ответила она.

— Ну да. А сорок дней в доме отводить будем?

— Ну конечно, а где ещё?

Хоть и суровые в Сибири зимы, а весна всё равно приходит с теплом и надеждами. В апреле снег стал оседать, вдоль железнодорожного полотна вся щебёнка оголилась. На небе хотя и висят, как прежде тяжёлые облака, но яркие лучи солнца, пробиваясь сквозь них, уже сверкают в отражении стальных рельс и даже прозрачным бризом трепещется мираж над путями. Снег на обочине железнодорожного пути стаял, от путей пахло креозотом и ещё каким-то едким веществом. Ещё издали Валентина заметила группу путейцев, столпившихся у тропинки к дому свекрови.

— Интересно, что там случилось? — подумала она.

Мимо дома свекрови бежал сосед Иван Вагин и нёс в руках какую-то зеленоватую большую тряпку. Её концы то и дело выпадали из его руки и он, останавливаясь, подбирал их, чтобы не наступить и не упасть. Валентина подошла к путейцам одновременно с Иваном.

— Давай сюда покрывало — скомандовала, стоящая у снежной кромки женщина и Иван передал ей покрывало.

Расстелив его на щебень, женщина подняла из под снега, вытаявшего новорождённого ребёнка и положила его на ткань. Быстро и ловко принялась укладывать тельце и пуповину с последом на ткань. Словно огненный металлический штырь пронзил тело Валентины.

— Боже мой! Это был не котёнок. Это не котёнок, а маленький человек. Ребёночек умирал. Господи, Господи, прости меня. Прости меня. Ну почему я не побрела по снегу, чтобы убедиться, кто это? Почему? Ну почему? Может быть, меня специально Бог направил тогда сюда тёмным утром, чтобы я спасла его. Чтобы я дала ему шанс жить, а я этого не сделала — словно пьяная, она качнулась и пошла прочь.

Она шла к дому свекрови, обливаясь слезами. Всё её тело ослабло и она не в силах была даже разозлиться на себя. Она постояла у дверей дома свекрови и как в воду опущенная, вернулась домой.

— А ты чё бельё не ходила мочить? Я зашёл, смотрю, корыто висит. Топить или нет, не знал, но затопил на всякий случай. Воды в бак наносил.

— Я была, но я не смогла. Не было сил. Помнишь? На следующий день, когда ты привёз мать из города домой, я утром четырнадцатого декабря, после пассажирского бежала к ней и услышала, как где-то в сугробе кто-то пищит, как будто мяучит котёнок. Подумала, что кто-то выбросил слепых котят, а это был ребёнок. Это он так плакал еле-еле издавая мяуканье.

— А. Это ты про того, что у линии нашли?

— Да. Он умирал, а я постояла, постояла и дальше побежала. Страшная смерть у малыша, замёрз едва родившись.

— Не горюй. У каждого своя судьба. Лучше замёрзнуть, чем сгореть. Замёрз, уснул и всё. Это не твоя вина. Это вина, той, что родила и выбросила. А ты здесь не причём.

— Я ведь могла поискать в сугробе, того кто мяукает. А я этого не сделала. У меня молоко было, много было молока. Спасти бы его могла и молока бы выкормить хватило.

— Значит, не могла. Если бы не мяукал, а как ребёнок плакал, то ты бы его нашла. А так он уже замерзал и поэтому голос еле подавал. Перемёрз, такому уже не поможешь. Ну, или выжил бы и был бы калека. Все его косточки перемёрзли, они бы не развивались, постоянно болели. Нужна такая жизнь? Нет. Никому не нужна. Вот и не бери на себя чужой грех.

На следующее утро Валентина отправилась в дом свекрови, чтобы заняться бельём. В доме было тепло, в баке кипела вода. Она занесла корыто, набрала в него холодной воды, добавила горячей, натёрла хозяйственного мыла. Взбила пену и замочила бельё. Она уже собралась уходить, когда в дом вошёл Анатолий с маленьким букетиком подснежников.

— С первоцветом тебя! — протягивая букетик жене, улыбаясь, сказал он.

продолжение следует....

© Copyright: Валентина Петровна Юрьева, 2024 Свидетельство о публикации №224083101012