Бабушка Тоня. Я - убийца

Бабушка Тоня. "Я - убийца"
.
Я часто думаю: кто им дал право нас убивать? Кто разрешил? Ведь они и сейчас существуют, эти нелюди! И до сих пор они думают, что имеют право кого-то убивать.

Я тоже убийца, и каждый день живу с этой мыслью. Но мне хочется, чтоб у меня было оправдание: такое время, такие условия. Для других я не хочу искать оправданий. Но спасти свою душу....Ой, как хочется.
В пятнадцать лет ты хочешь стать врачом, писателем, учителем... но точно не убийцей.

Нас (детей) погнали с деревни к партизанам в лес. Деревню «готовили» к фашистским «гостям». Травили колодцы, с каким-то ядом пекли хлеб... Не скажу всех подробностей, не столь мне было интересно. Меня волновал вопрос: а как же мы вернёмся сюда?

Было нас шесть человек. «Шесть с половиной» – так командир сказал, когда встретил нас. «Половина» – была у меня на руках. Маленькая двухмесячная девочка. Перед побегом она в последний раз поела грудь своей мамки. Ужасная картина, потому что я знаю уже, чем закончится история. У партизан ребенок вызвал в головах страх и тревогу. Во-первых, чем же кормить такого малыша? Во-вторых, младенческий крик – повод быть найденными.

Мне 15 лет. Я – ребенок, на которого скинули взрослые проблемы. Я умерла с этим ребенком через несколько дней.
Девочка постоянно плакала. Просила есть. Рёв был такой страшный, что через несколько часов мне показалось, что я схожу с ума. НИКТО! Никто её у меня не забирал. Там были женщины! Но никто не подходил ко мне!
Водичка не помогала, командир пару раз приносил разбавленное молоко – помогало на несколько часов.

Прибежали с деревни мальчишки, сказали, что всех убили. Фашисты идут дальше. В лагере должен включиться «режим тишины». Никаких не должно быть звуков. Понимаете, да?

Держу я малышку в руках, а она спит. Так спит сладко, как будто знает всё. И ей я на ушко тихонько: «Прости, родная». Кладу на кровать, и на лицо огромную шинель опускаю и давлю. Как я смогла? Никак. Я там же и задохнулась. Потом убрала шинель, она как будто спит. Только губы синеватые.
Я подправила на ней пеленку, и сижу рядом... мычу колыбельную. Заходит командир, смотрит на нас. А потом протягивает руки свои черные к малышке, прижимает к себе. А меня погладил по голове и сказал: «Спасибо, теперь поспи немного».

Всю жизнь молилась Богу.... не дарить мне ребенка. Как такой женщине можно подарить малыша? Я совершила такое зло, которое не сделали все фашисты в мире. Детей у меня не было. Мужья были, но недолгие.

Если бы она была жива... Смогла бы её вытянуть на себе после войны? Чтобы мы с ней делали вместе? Была бы я ей мамой? Называла бы она меня мама?
Перепишите мою историю…Ну, так, чтоб хороший конец был. У меня и у моей малышки...