Покайтесь, бесхвостые!

Галина Романовна Пестикова (для меня она просто Галька-Тычинка, я ее знаю много лет, еще с университета) получила благодаря своему мужу, Андрею, прозвище Гринпис.
Типа превращения фамилии-имени-отчества в аббревиатуру. И все из-за ее беззаветной любви к животным.
Началось все, впрочем, не с животных, а с людей. Если точнее – с ее, Гринписа-Тычинки, неиссякаемой жажды справедливости.
Она сама называет свое жизненное кредо так: «С тубареткой - в дольчевиту». Излагала она мне всю эту историю, помню, примерно так:
 - Дело, Вовка, было в первом классе. Где-то ближе к ноябрю-декабрю. Помню, уже снега было выше сапог. Тогда ведь чавкали в школу по снегу. Помнишь, Вовка?
- Помню.
- Это сейчас все Собянин чистит-моет, как енот-полоскун. А тогда придешь в школу и, прежде чем сменку надеть, главное – снег из сапог вытряхнуть… Ну да ладно… Значит, помню, переменка… Вторая, кажется. Все по регламенту. Пинки, защипы, дерганье за косы, и прочие элементы малолетней эротики. Мы, первые-вторые классы, на втором этаже. Кто постарше – на третьем, четвертом, пятом. Старшие с красными повязками, человек шесть, дежурят у нас на втором. Бдят, жеребцы, как полицаи. Чтоб наша малолетняя эротика не перешла в криминальный мордобой. А заодно и над нами издеваются. Скучно же полицаям. И вот, Вовка, подходит конкретный ко мне огромный такой лоб из седьмого «Б». Смесь Циклопа с Голиафом. Петька Печеночкин. Он потом еще ножками Буша спекулировал. До депутатов Мосгордумы доспекулировался, сволочь. Отсидел, как полагается, перед этим. Для порядка. Недолго, ясное дело. Законника себе купил под кликухой Печень. Его, правда, так и в школе звали. Все ж, Вовка, в школе, в детстве начинается. Цой вот, например, «Мы ждем перемен» ведь в школе написал. В прямом смысле: поскорей бы кончился урок. Типа задолбался я тут сидеть. Не знал, Вовка?
 - Нет, Галь, не знал.
 - А так ведь оно и было. А уж потом невинный школьный стишок в гимн перестройки этой скотогорбой превратился. Вот так-то. Мне об этом Цоевский друган один рассказывал. Выдающийся, кстати, был алкаш. Помер молодым лет двадцать назад. Может, конечно, с похмелья и наврал… Ладно, проехали насчет Цоя, как говорится, как ландо по болоту… Опять насчет Печени… Ножки Буша с Мосгордумой – все это было далеко потом. А вот на переменке дело развернулось так. Печень этот великовозрастный меня поймал за рукав и спрашивает: девочка-зайка, не хочешь ли сайку? Я, разумеется, говорю: хочу. Я ведь не знала, что такое на самом деле «сайка». Ну, он мне зажал нос своими вонючими пальцами и напевает: вот тебе, за-айка, сладкая са-айка… Больно страшно! Стоит, лбина. Длинный, как кегля. До радостной круглой рожи его красной мне и не дотянуться. Максимум – до ключицы. Попыталась достать – не смогла. Помучил он меня – и отпустил, гад. Я даже, помню, не заплакала от злости. Метнулась, помню, в наш класс. Там – наша дежурная. Ленка Чумкина. Доску моет. Доска – зеленая, чисто ряска с тиной. Я ей, дыша, как карась в сачке: а у нас есть тубаретка? Ленка: что… есть?.. Я опять: тубаретка у нас, Ленка, есть? Ленка: есть, Галь, возле фикуса. Я – к фикусу. Схватила табуретку – и в рекреацию. Печеночкин у окна романтично так стоит. Пейзаж изучает, живодер. В ноздре недры шарит. И яблоко жрет. Я - к нему. Поставила перед ним табуретку, залезла на нее, и – ка-ак зажму ему изо всех сил его вонючий нос пальцами – даже, помню, сопля бирюзовая у него из носа вылезла – и ка-ак запою: оторву тебе я но-ос, будешь жидкий, как поно-ос!.. Детское такое, Вовка, творчество… Тут – звонок. Все по классам. В общем, меня с тех пор на переменках никто больше не трогал. Опасались моего действенного правдолюбия.
Лет тридцать с лишним с тех пор Галя боролась за справедливость среди людей. На работе, в магазинах, в общественном транспорте, на курортах. Она очень старалась. Судилась. Но у нее так и не получилось. «Люди – это вялотекущий гадюшник» - жаловалась, помню, мне Галя.
Годам к сорока пяти Галина Романовна Пестикова пришла к выводу о том, что люди в принципе безнадежны. «Люди – это не порожденье крокодилов, как говорил Шиллер, это хуже, это – порожденье сломанных пылесосов».
 Галя наконец-таки лет пятнадцать назад вышла замуж за ветеринара Андрея Петровича Хвостикова, полного ее единомышленника, и стала «Гринписом». Тут все и понеслось.
Первым она подобрала у помойки старого пса с отгрызенным ухом.
 Он был похож на спонтанно-творчески облитого йодом барана. Или так: на провансальские подсолнухи в тотальном московском тополином пуху. Еще более иначе изъясняясь: на золотую осень в перелесках седой тундры.
 Поскольку клички у пса не было, Галя назвала одноухого товарища, разумеется, Ван Гогом.
Ван Гог прожил четыре года своей счастливой старости у Гали и легко умер во сне. Я помню Ван Гога. Хороший был пес.
 Однажды Галя, Андрей и Ван Гог приехали к нам на дачу. Моя жена надела зеленые штаны и пошла гулять по грядкам салата. Ван Гог посмотрел на нее, заскулил, безнадежно потряс головой и совершенно отчетливо, по-человечески, произнес с оттенком упрека:
 - Нару-нару…
Мы обомлели, но потом поняли: у Ван Гога зеленые штаны и салат слились в единую массу, и псу, чуждому всякой нездоровой мистике, просто не понравилась, что моя жена перемещается в пространстве только своей верхней половиной. Это же чертовщина!
 С тех пор мы в семье любую нежелательную и необъяснимую бяку называем «нару-нару». Раздался нехороший звук – «нару-нару». Отключили воду – «нару-нару». Расстроился желудок – «нару-нару». 
Затем Галя подобрала одноглазого кота. Конечно, он стал Кутузовым. Этот жив до сих пор. Очень хороший парень и очень вдохновенно жрет. Причем – все, что угодно.
А вот год назад Галя прочитала в интернете объявление о том, что во Владивостоке срочно отдается в хорошие руки котик без одной лапки. Молоденький, бодрый, ласковый, но – без лапки. Говорят, чем-то защемило и отморозил. Ветеринары сделали операцию. Все нормально. Берите все. Кличка на выбор – Трояк или Флинт. Доставка за счет, так сказать, благоприобретателя. Поездом. Проводницам – дополнительная оплата.
 Понятно, что моментально благоприобретателем стала Галя. Несмотря на приличную сумму. Равную месячной зарплате рядового ветеринара Андрея.
И вот Флинт (Трояк отпал как-то сам собой как пошлый вариант) у Гали и Андрея дома.
Совсем недавно Флинт выдал удивительную вещь.
Галя с Андреем любят ездить по всяким интересным местам. У нас, в России. На заграницу у них нет ни денег, ни загранпаспорта.
 Из очередной поездки в один из северных монастырей они привезли очередную бумажную иконку. Святого Власия. Ну, привезли и привезли. Поставили на столик, прислонив к чашке.
Сидят как-то в соседней комнате, смотрят телек. Что-то про непотребное, типа Трампа с Харрис. Вдруг видят – идет Флинт, мурлычет, а в пасти – иконка. Положил аккуратно иконку на Галины коленки и смиренно ушел.
Интересное дело. Положили иконку на место.
Через три минуты – то же самое. Идет трехногий Флинт, мяучит, как может, сквозь иконку в зубах. Как бы говорит: «Покайтесь, бесхвостые! Ибо и аже грехи ваши тяжкие понеже и поелику еси днесь…» Ну, что-то такое…
Клали так иконку еще несколько раз. И каждый раз повторялось то же самое. Наконец, убрали ее в шкаф.
Мистика? Нет никакой мистики. Уверен.
Флинту, кстати, очень нравится очень дорогой корм «Четвероногий гурман».
Несмотря на всю неполиткорректность названия корма по отношению к Флинту.
Не хотите угостить котика? В контексте вселенской справедливости. Чтоб была полная дольчевита без всяких агрессивных тубареток.