Последушка

Пролог.

— Ты как-то раздобрела последнее время, Стёпка! — усмехнувшись, произнесла соседка Марья. Стояла она посередь своего огорода и жевала во рту травинку. — Неповоротливой стала. Вон, траву-то прополоть не можешь уже. Смотри, загуляет от тебя Фрол. И так все знают, что женился на тебе, потому что отцы у вас сговорились!
Степанида покраснела. Столько лет прошло, а ей всё этим отцовским сговором тыкали. Да, не на неё по молодости Фролушка заглядывался, но живут они, ладно душа в душу уже почти двадцать годков. И ни разу она от мужа слова грубого не слыхивала, не пенял он ей ни разу, за то, что навязана ему была папаней. И долг супружеский исполнял Фролушка исправно.
Ведь кабы не люба была она, Степанида, Фролу, разве народили бы они таких прекрасных деток? Дочки, конечно, не красавицы писанные, но и не страхолюдины какие, и собой ладные да хозяйственные. А сыновья все в отца пошли и удалью, и пригожестью лица. А вот, что раздобрела она последнее время, то правда, уже и согнуться нормально не может, и дышать тяжело. И по дому она с трудом управляется последнее время, а огород совсем запустила: трава так и прет на грядках. Двигаться стало тяжело, низ живота постоянно тянул, и поясница ныла.  Уж не хворь на неё какая нашла. Степанида призадумалась.
— Фрол, ты чем жёнку свою потчуешь, что она ползёт как на дрожжах? — не унималась Марья. Она увидела Фрола, вышедшего на крыльцо, и решила продолжить обсуждение Степанидиной внезапной полноты, а заодно самой покрасоваться — в молодости была Марья первой красавицей на селе, да и сейчас сохранила стройный стан и толстую косу без единого седого волоска. В молодости она пользовалась большим успехом у мужчин, да и теперь многие искали её благосклонности, только Фрол не поддавался её чарам.
Вот и сейчас, не обращая внимания на Марью, Фрол подошел к жене и посмотрел на неё с беспокойством.
— У тебя всё хорошо, Стёпушка? — спросил он.
— Да что с нами, бабами, сделается-то? — попыталась встрять Марья, но, поняв, что её не слушают, сплюнула в сердцах и наклонилась над своей грядкой.
А Степанида, увидев, что Марья больше не смотрит в их сторону, тихо ответила:
— Да, притомилась я что-то, Фролушка, голова кружится, и брюхо тянет.
А потом вдруг залилась краской, схватилась за живот руками да как припустила к калитке.
— Ой, Фролушка, ой, — всё время вскрикивала она на бегу.
Фрол побежал за ней.
— Стой, Степанида, стой, ты куда?


***
— О, Велибог, Бог всех живых тварей! О, Великий Змей, Царь всех ползучих тварей! Прояви свою милость! Пожалей детей своих! Пошлите нам змеевицу! – пели змеи, кружась в причудливом танце, извиваясь телами, переплетаясь друг с другом в замысловатые косы и вытягивая свои длинные чешуйчатые тела к небу.
Лес вокруг тихо гудел, словно откликаясь на магическую мелодию змеиной молитвы, не слышно было ни щебетания птиц, ни стрекота насекомых, ни один зверь не мог приблизится этому месту. Здесь, на древней поляне высокие деревья с густыми кронами образовывали зеленый шатер вокруг их повелителя – могучего дуба, сквозь который пробивались лишь редкие солнечные лучи.
Здесь у могучего векового дуба собралось несметное множество змей. Ядовитые и безобидные, наземные и морские, все они просили об одном. Негоже змеям быть без своего человека, который понимал бы их и связывал с этими странными двуногими, которые сами не понимают, что творят.
***
Давным-давно жили двуногие с миром животных в единении. Был единый язык и единые правила для всех. Был баланс. Красивое слово «баланс». Его придумали змеи, они были самыми мудрыми на Земле, у них всегда спрашивали совета. Их представители нашептывали предводителям звериных семейств Свод законов. И тяжкая кара настигала того, кто осмеливался нарушить эти законы.
И был у всех единый бог Велибог, и Великие Цари правили всеми живыми тварями по воле его, и помогали в нуждах их, но и к ответу призывали и наказывали по всей строгости. 
А потом, что-то случилось. И спустилась на Землю Тьма темная, и мелькали искры в небе, и грохотало так, что все живое забилось по норам да по пещерам своим, и носа высунуть никто не смел. Время замерло будто. А потом все стихло. Небо просветлело и выползли твари живые на полянки да на лужайки, хотели обсудить происшедшее, но никто уж не понимал друг друга. Зато среди двуногих вдруг нашлись те, кто понимал речи животных, птиц и тварей ползучих. Они-то и стали проводниками-переводчиками, связывая все живое воедино.
Странным все это показалось змеям, но нужно было привыкать к новой жизни. Кое-как на совете договорились соблюдать прежние правила, но по-прежнему жить уже не получилось. Если животные еще как-то смогли соблюдать прежние веками налаженные договоренности, хотя и не понимали друг друга, то двуногие постоянно нарушали правила.
Они назвали себя людьми.
«Человек – царь зверей!» — говорили они гордо, а животных стали они величать своими меньшими братьями. Теперь стали они прикрывать свои тела, кто травкой да листочками, а кто и мародерствовал, братьев меньших убивал, да из шкурки себе вторую кожу выделывал. Людей, понимающих, язык животных, стали называть колдунами и мошенниками, их боялись, хотя и приглашали на совет, но многих просто изгоняли.
Потом вдруг способность понимать всех живых существ была людьми утрачена, теперь один человек мог понимать только один язык, например, язык птиц, а то и вовсе только воробьев понимал али соек, а остальные языки не разбирал. Но и таких людей, становилось все меньше и меньше. Дошло до того, что совсем не стало змеевиц. Почему-то дар понимать язык змей последние несколько сотен лет доставался только женщинам. Двуногие окрестили их ведьмами и стали сжигать на кострах. Сколько слез пролили змеи над своими сестрами. И вот теперь все змеи собрались здесь у векового дуба в день летнего равноденствия и молили Велибога послать им змеевицу.
***
Бабка стояла около калитки уткнув руки в боки. Это была невысокая женщина с согнутой спиной и морщинистым лицом, на котором отражались годы трудов и забот. Её глаза, глубокие и проницательные, казалось, могли видеть насквозь. Вот и теперь она с внимательно смотрела на подбегающую к ней внучку.
— Ну, наконец-то, уж думала, не дождусь, когда ты догадаешься ко мне прийти, —проворчала она, — поздновато же до тебя дошло.
— Бабанька, помоги, — Степанида схватилась за калитку, — помоги, я, кажется, рожаю.
— Конечно, рожаешь, — сердито ответила старуха, — я давно уже знаю, что ты брюхатая.
— Кто брюхатый? — подбежавший Фрол ошарашенно глядел то на Степанидину бабку, то на Степаниду.
— Кто, кто? Дед Пихто, — бабка так зыркнула на Фрола, что тот аж язык прикусил. — Жене вон своей в хату помоги пройти да на стол уложи, а сам за водой беги.
Тут до Фрола дошло.
— Ах, ты любушка моя, вот подарочек-то нам на старости лет. Это ж как так? — на лице мужчины блуждала счастливая улыбка.
Степанида раскраснелась и хотела, было, потупить очи, но приступ боли заставил её согнуться пополам. Видя, что жене сейчас не до его причитаний, мужчина подхватил её на руки и понёс в хату, где удобно уложил на стол. Он хотел было немного задержаться, но старуха, вошедшая в горницу за ним следом, прикрикнула:
— За водой беги, охламон. Потом друг на друга любоваться будете.
Ещё солнце не успело сесть, как маленькую избёнку на краю селения огласил недовольный детский крик, звонкий и пронзительный.
— Дочушка, — причитал Фрол, омывая маленькое тельце тёплой водой, чувствуя, как в его руках этот крохотный комочек жизни дышит и двигается, полный решимости начать долгий путь в этом мире. — Дочушка, красавица, Ульянушка! Последушка!
Бабка стояла рядом, наблюдая за происходящим с суровым, но довольным выражением лица. Вот и она дождалась. Теперь можно доживать спокойно.
***
Молния осветила лес, громыхнул гром, и на лес обрушился дождь. Змеи подняли головы вверх и прошелестели: «Благодарим тебя, великий Бог всего сущего!»


Глава 1.

Луна, высокая и полная, заливала поле мягким серебристым светом. В этом свете трава и цветы казались почти призрачными, их силуэты качались под лёгким ветерком, создавая таинственный шорох. Через поле, окутанное ночной тьмой, змеилась грунтовая дорога, вся в выбоинах и колдобинах. Вдоль этой дороги бежала девушка, она быстро удалялась от спящей позади неё деревни.
— Я всем им ещё покажу, — шептала она сквозь слёзы, — не пойду туда, ни за что не пойду. Побираться буду, но только не в барский дом.
Девушка оглянулась на почти исчезнувшую из вида деревню, крыши домов которой, покрытые соломой, казались тёмными пятнами на фоне звездного неба, и ей стало страшновато. Ведь это не просто, вот так в пятнадцать лет взять и сбежать ночью, одной из дому. Совсем не просто. Тятька, если её поймают, выдерет, и точно стоять ей у позорного столба. Ох, Ульяне даже представить было страшно, что с ней сделают, если поймают. И зачем только она их барыне понадобилась. Ведь у них горничных полон дом и без Ульяны.
Да, и тятька сам по собственной воле Ульяну барыне бы ни за что не отдал. Она у него в любимицах ходила. Меньшой была. Он ей давеча из города с ярмарки красные сапожки привез. Даже поносить не успела. Ульяна смахнула слезу. Теперь они, наверное, Ирке достанутся. Воспоминания захватили девчонку.
***
Бывалыча, тятька едет в город, медок везет, сало, дичь, так маленькую Улю обязательно спросит:
— Что, доча, свистульку тебе привести али леденец на палочке.
— Свистульку, тятенька, свистульку, — вьётся вокруг отца Улечка, и, хитро прищурясь, добавляет, — и леденчик тоже.
А Фрол смеётся, и гладит свою дочку по шелковистым волосам. Волосы-то у Ульяны красивые, густые, русые с переливом. И сама Ульяна — красавица, вся в отца: ярко голубые глаза, брови в разлет, губы нежно розовые, пухлые. Стройная, ладная, гибкая.
— Знатная ты девка будешь, Ульянка! Надо палку готовить, женихов гонять, — приговаривал батька, глядя на младшую дочь. Старшие дочки Иринка да Лушка, такими не были. Были они пегими, как мать, и рябыми.
Жена Фрола Степанида, была некрасива. Сельчане Фролу сочувствовали, когда женил его отец на дочке своего старинного дружка кузнеца Федота. Но отступиться Фрол не мог, сговорились мужчины ещё по молодости, что через детей породнятся, слово дали, кровью скрепили – отступиться от слова такого позор! Сам барин старый при их сговоре присутствовал, уважал он и кузнеца, и пчеловода-промысловика.
Поэтому, хоть и поглядывал Фролушка на красавицу Марью, но под венец повёл Степаниду. Для них уже и дом был слажен на родительском подворье, светлый, добротный. Для большой семьи. Да и приданое у Степаниды было богатым. Не поскупился кузнец на старшую свою дочь.
Степанида женой оказалась доброй, хорошей и умной. Девка она была не балованная, к мужу своему прониклась, угодить старалась. Ну, а Фрол был парнем не злым, да и повела Степанида себя правильно с самого начала, поэтому жил с ней Фрол и печали не знал. Ну, а красота телесная, что она красота! Не вечная она.
Степанида родила мужу шестерых прекрасных крепких сыновей – помощников и трёх дочерей. Младшую-то они уже и не ждали, в годах были, а тут вот оно – счастье!
Баловал свою последушку Фрол, Степанида ругалась на него, да тоже не могла удержаться, чтобы Улечку лишний раз ни приголубить. Приданное ей пошито было богатое – сарафаны, юбки, рубашки всякие, бельё. И сапожки — вот красные.
***
Вспомнив про сапожки, Ульяна снова расплакалась. Ведь всё так хорошо складывалось. Тятька обещал её в город свозить на ярмарку, а вот теперь она сама в этот город бежит. Одна да по тёмной дороге. Что её ждёт-то там, в городе энтом?
И принес же черт вчера их барыню на смотрины. Обычно управляющий сам девок в дом отбирал, но старался шибко молодых не брать. Понимал, что им ещё поневеститься охота. Жалко ему девчонок было, все в деревне знали, что молодой барин очень охоч до девок. Да только не задерживались те девки в усадьбе, пропадали куда-то раз в полгода примерно.
Некоторые считали, что барин гарему себе, как басурманин какой в подвале развёл, да девок тех там на цепях держал, всякое непотребство над ними творил. Другие говорили, что барин девок сильничал до смерти, а потом за усадьбой прикапывал. Третьи же считали, что девок сама барыня в город сбывала. 
Дворовые, изредка прибегающие к своим родным, слухи эти не поддерживали, а от вопросов отмахивались: дескать, не знаю, не ведаю. А только за последние годы пропало из барской усадьбы шесть девок. И никто из селян не хотел своих дочерей в усадьбу отдавать. И барский дом все предпочитали обходить стороной.
Управляющий-то Иван Тимофеевич всё это понимал, поэтому и отбирал тех, что в девках засиделся, да убогих. Эти не пропадали, в гости к родным с гостинцами прибегали часто, но о том, что в усадьбе происходит, молчали.
Обычно девки в усадьбе менялись раз в полгода, ещё и двух лун не прошло, как увёз управляющий с собой рябую Марью да Ксеньку-вековуху. А тут вчера заявился, и барыня с ним приехала, вся сама из себя разодетая, как на праздник, в длинном, темно-синем платье с вышивкой золотыми нитями по подолу и рукавам. На эту вышивку Ульяна и засмотрелась, шею вытянула, чтобы узор запомнить. Тогда-то ее барыня в толпе и заприметила.
— Вот эту, — говорит, — возьмём, пусть собирается и завтра по утру с вещами приходит!
Сказала, как отрезала.
Степанида бухнулась барыне в ноженьки и заголосила:
— Барыня, Еленушка Сергеевна, помилуй, не губи девчонку. Ведь только на днях ей пятнадцать годиков исполнилось. Выбери кого другого!
— Нам эта нужна, — брезгливо оттолкнула её Елена Сергеевна и пошла к повозке.

Селяне помалкивали, никто не заступился. Елену Сергеевну все боялись. Как умер старый барин, так она чудить начала. Хотя и живой-то он всем ее капризам потакал. Любил очень и боялся. Поговаривали, что она душу дьяволу продала. Старый-то барин добрый был, к крестьянам своим хорошо относился, работой сильно не утруждал. А Елена Сергеевна новые порядки ввела, за работами сама лично следила, да поборы собирала с каждого дома. Должников либо пороть приказывала, либо охоту устраивала с собаками, а должник вместо дичи по лесу бегал, покуда сил хватало. В общем тяжко жить стало и страшно.
Барыня с управляющим уже далече отъехали, крестьяне разошлись по своим делам, прерванным приездом хозяйки, а Степанида все лежала на земле и плакала.
— Не уберегла, Господи! Дочушку свою я не уберегла! За что ты наказываешь нас? Пожалей! Сделай что-нибудь!
— Маменька, пойдем, не позорься, — прошептала Ульяна, помогая, матери подняться.


Глава 2.

Ульяна прислушалась. Так и есть, кто-то скакал по дороге. Стук копыт становился все громче и ближе, заставляя её сердце биться чаще. Девушка свернула в поле и притаилась в траве, стараясь не дышать и не двигаться. Ветер шуршал листьями и гнал облака по небу, усиливая ощущение тревоги. Через мгновение всадник появился на горизонте, его силуэт чётко выделялся на фоне восходящего солнца. Ульяна затаила дыхание, надеясь, что её не заметят. Тени от облаков мелькали по полю, придавая ему таинственность и скрывая её ещё больше.
«Только бы догнать, — думал Фрол, погоняя коня, — только бы догнать». Его сердце тревожно сжималось. Каждая секунда тянулась мучительно долго. В голове мелькали образы возможных опасностей и бед, которые могли подстерегать дочь на темном поле.
***
Побег Ульяны Фрол обнаружил случайно, встав в ночи сходить на двор. Ему не спалось. Решил проверить домочадцев. Лежанка Ульяны оказалась пустой. Фрол потихоньку разбудил Степаниду.
— Уля сбежала, — встревоженно сказал он.
— Догнать надобно, — не раздумывая, ответила жена.
— А потом что? Барыне отвезти? — Фрол малодушно подумал, что, может, и к лучшему, что дочь решилась на побег, так может до города доберется, жива останется. Если доберется. Девчонка ведь, одна, на темной дороге.
— Найди дочь. А там мы её спрячем! Давай, скачи быстрее, она не должна далеко уйти, — поторопила мужа Степанида. — А барыня без нашей Ули перебьётся, скажем, захворала животом.
— А спрячем-то где?
— Да у Аксиньи – ведьмачки! Она давно на нашу Улю поглядывает. По прошлому году у меня в помощницы её просила, помнишь? Ты еще тогда грех на душу взял, соврал ей, что просватана Уленька. А теперь, чую, только она помочь нам сможет. Туда-то барыня не сунется, за сыночка своего побоится. Аксинья ведь его лечит," — объяснила Степанида.
Фрол согласно кивнул, предложение жены показалось ему единственно верным. Тем более, что другого варианта у них не было.
Аксинью знали во всех окрестных сёлах, боялись её, но и уважали, по каждой хвори бегали к ней, многих она с того света вытащила. Была Аксинья не местная, но как появилась в селении, никто уже и не помнил. Вроде всегда и была, жила себе в лесу в домишке на заимке, травки собирала, иногда пропадала куда-то (баяли, на шабаш летала), потом появлялась также неожиданно и всегда готова была помочь страждущим.
Поначалу селяне звали Аксинью ведьмой, но она сама называла себя ведьмачкой. Никто не знал, что это значит, но словечко пришлось селянам по душе. Они даже немного гордились, что у них не обычная ведьма проживает, которая ничего не умеет кроме, как порчу навести. Аксинья-то у них всё-всё умела, она и хвори лечила, и роды у баб принимала, и вывихи вправляла. Сама, при этом, была молчаливой, загадочной, рот открывала только по делу да для молитвы. И молитвы у неё были чудные, но помогали всегда.
Барина молодого тоже Аксинье лечить пришлось, когда все городские лекари от него отказались. Лошадь его на охоте понесла, да и скинула в овраг. Нашли не сразу. Только к вечеру Елена Сергеевна хватилась сына. Всю ночь дворовые с факелами по лесу ходили, только к утру обнаружили у одного из оврагов пасущуюся лошадь, ну в тот овраг то и заглянули, а там барин, а из груди его палка торчит.
Елена Сергеевна тогда всех лекарей городских к себе пригласила, денег сулила заплатить, лишь бы сына спасли. Но лекари пожимали плечами и предлагали пригласить батюшку, дескать, преставиться молодой человек не сегодня, завтра, негоже помирать как нехристь.
Приказала тогда Елена Сергеевна позвать Аксинью, в ногах у той валялась, молила сына спасти, золотые горы сулила. Аксинья не отказала, но и не обнадеживала. Только после её лечения молодой барин остался жив, но, говорят, умом слегка тронулся, стал смеяться страшно, да к девкам приставать, чего за ним ранее не наблюдалось совсем.
— Ведь загубят в барской усадьбе Ульянку нашу, — добавила Степанида, — загубят. Марфушку Иванову-то так и не нашли. А куда она могла деться? А Алька? А другие девки?
Долго разговаривать не стали. Фрол коня вывел и поскакал в сторону города, больше Ульяне податься-то было некуда, по его мнению.
***
Дочь он заметил издалека, остановился рядом, где она таилась, и стал тихонечко звать:
— Доченька, Ульяна, выходи, не прячься, не бойся. Надумали мы с матерью, как тебя от службы в барской усадьбе уберечь.
Ульяна откликнулась:
— И как же, тятенька?
— К ведьмачке тебя отвезу. Уж она-то придумает, как тебя от барыни спасти. Нужна ты ей. В помощницы она тебя хотела.
— Так ведь от меня все отвернуться на селе, тятенька, — заплакала Ульяна. — И замуж никто не возьмет, будут десятой стороной обходить.
— Зато живой останешься, а там придумаем что-нибудь, — ответил отец, — идем, отвезу тебя к ней, а то светает уже.
Фрол посадил Ульяну перед собой и направил лошадь в лес.
Лесная дорога тянулась сквозь густые ряды старых сосен и дубов, образуя туннель из зелени и тени. Под ногами шуршали опавшие листья, изредка трещали ветви под тяжестью птиц. Через некоторое время они подъехали к лесной избушке, спрятавшейся в укрытии могучих деревьев. Она была построена из грубых бревен с крышей из соломы, которая покрывала стены до самого земли. Стены были обвиты плющом.
Аксинья не спала, чувствовала, что будут у нее посетители. Она стояла в дверях и ждала Фрола и Ульяну.
— Что привёз-таки дочку мне, — уточнила Аксинья, когда Фрол снимал испуганную Ульяну с лошади.
— Привёз, Аксиньюшка, — заискивающе проговорил Фрол, — привёз.
— А я её ещё по прошлому году себе просила, — проворчала женщина, — где бы сейчас неприятностей многих избежали.
— Ох, не знали ж мы, что так случиться, всё расстаться с ней боялись.
— А теперь не боитесь?
— И теперь боимся, Аксинья, да беда пришла к нам, дочку теперь спасать надо.
— Знаю я про беду вашу, только вот что! Если барыня чего в голову вбила, так не отступиться. И я ей не указ.
— Ну, придумай что-нибудь Аксинья, ты всё можешь. Христом богом тебя прошу, только спаси дочку. — Фрол бухнулся на колени.
— Ты с коленей то подымайся, чай не в церкви перед иконой, не надобно мне этого, — проворчала Аксинья, —  девчонку оставляй, а сам уезжай, солнце встает. И пока знака не дам, сам сюда не ходи. И Степаниде своей запрети строго.
Попрощавшись с отцом, Ульяна ни жива, ни мертва пошла за Аксиньей в избушку.


Глава 3.

В избушке царила приятная прохлада и тишина, заполнявшая пространство запахами трав и травяных настоев, которые витали в воздухе. Горела лучина, на стенах висели, сушились разные травы, в центре стояла печь, край неё сундук, рядом – большой стол с разной утварью Скромные полки на стенах были нагружены глиняными горшками, банками и сушеными травами.
Ульяна с интересом разглядывала обстановку, не находя ничего волшебного.
—Ну, чего стоишь, ложись, подремли, пока не рассвело, — сказала Аксинья девушке и указала на лавку. — А я пока травы разберу. Перед вашим приездом собирала, теперь вот надо их разложить сушиться.
 Ульяна послушно улеглась, положив свой узелок под голову. Девушка думала, что от переживаний не уснет, но незаметно для себя провалилась в глубокий сон. Проснулась она, когда было уже совсем светло от громких криков.
— Не шути со мной, Аксинья. Подавай мне девку, — услышала она голос барыни. — Ты же знаешь, ради сына, я на все способна! И через тебя переступлю, если надо будет!
— Ради Бога, Елена! Девчонка хворая валяется, всю ночь её рвало, да коростой покрылась. Ты хочешь заразу в дом привезти? — тихо, но твердо ответила Аксинья. — Ради сына, Елена, не трогай девчонку, нельзя её сейчас трогать.
— Я вчера её видела!  Здоровая она была, а теперь хворая, говоришь! Докажи! Покажи мне её! Иначе не поверю! — барыня перешла на визг.
— Заразная она, нельзя тебе к ней, Елена, —  всё также тихо проговорила ведьмачка, — сыну своему болезнь принесешь, не смогу его второй раз с того света вытащить.
Ульяна лежала на лавке и мелко тряслась от страха, хотела спрятаться за печку. Да побоялась, что шумно будет. Поэтому лишь накрылась платком до самых глаз, зажмурилась и молилась про себя: «Господи, защити, рабу твою! Господи, не допусти худого! Пусть барыня уедет поскорее».
— А она выживет? — спросила барыня уже более спокойно, видать смирилась.
— Один Бог то ведает, а нам остается лишь жить по воле его, — услышала Ульяна ответ Аксиньи.
— Что ты заладила, Бог, Бог! А то я не знаю, что ты самому черту служишь, — снова разозлилась барыня. — Ох, доиграешься ты у меня. По краю ходишь, смотри. Чтобы за неделю девка была здорова!
— А ты Бога, смотрю, совсем не боишься, да Елена? — услышала Ульяна всё такой же тихий голос Аксиньи, по всему было видно, что барыню та совсем не боялась.
— Где он? Бог твой? Когда с сыном беда случилась, где он был? — спросила Елена. — Я же тогда все пороги в церкви оббила, а он не откликнулся! Вот и не пеняй мне Богом, Аксинья. Утомила ты меня. Поеду. А девку на ноги поставь. Нужна она мне!
***

Утром, не обнаружив на своем дворе Ульяну с пожитками, Елена Сергеевна очень разозлилась. Молодому барину, сыну её Илье Александровичу было неспокойно. Она знала такое его состояние. Ходил он мрачный, девок бил плетью, но ни одну из них к себе не затаскивал. Верный признак, что скоро он в буйство впадет. Его надобно было отвлечь, но отвлечь было некем. Девки, что остались в доме были не во вкусе молодого господина.
А вот Ульянка Фролова была как раз такая, как надо. С ней бы её Илюшенька успокоился. О том, что ждало после сыновнего успокоения бедную девушку, Елена старалась не думать. Не она первая, не она последняя. Зато сын на полгода снова нормальным будет. А лесное болото все тайны спрячет.
Она послала управляющего Ивана Тимофеевича за Ульянкой, но тот приехал с дурными новостями.
— Занедужила девка. Ночью Фрол её к Аксинье увёл, — доложил Елене Иван Тимофеевич, при этом он отводил глаза, теребил шапку и переминался с ноги на ногу, понимал, что это была лишь отсрочка для девчонки, а всё равно радовался в душе. Видно было по лицу, что радовался. Елена Сергеевна с досадой сплюнула на землю. Никто из слуг не проникся бесконечной преданностью к хозяевам. Боялись, но не любили. Никто. Даже нянюшка её сына обходила своего воспитанника стороной.
— Закладывай коляску. К Аксинье поедем, — бросила Елена, хотя понимала, что скорее всего прокатится просто так.
Елене не понравилось вмешательство Аксинье в её дела, не верила она в такие внезапные болезни, да ещё и крестьян, которые по рабскому своему происхождению права болеть вообще не имели. Если это притворство, то она поймет, и девка уже сегодня будет отправлена убираться в опочивальню Илюшеньки.
Но Аксинья была так убедительна, что Елена убоялась, не решилась пойти в избушку и вытащить оттуда Ульянку. Здоровье сына было превыше всего. Теперь придется ей еще несколько своих деревень объехать, чтобы найти такую же девку. Елена Сергеевна была богатой вдовой. В наследство от мужа ей досталось восемь деревень, усадьба и дом в городе. Но после болезни сына в городе она бывала редко, предпочитала жить в усадьбе, гостей с недавних пор тоже не жаловала.
По прошлому году наведался к ней сосед – помещик Иван Игнатьевич. Все было хорошо, чаю откушали, и для беседы тем нашлось немало. Илюша вел себя примерно, в разговор не встревал, сидел чинно. А уж когда прощаться стали, сынок как вскочит на стул, да как закукарекает, а потом засмеялся громко.
Помещик так перепугался, выскочил из дома, как ошпаренный, в бричку прыгнул и лошадей погнал. Потом его мёртвым нашли посреди дороги, и бричку с лошадьми неподалеку. Убился бедный, шею сломал.
С тех пор по губернии об усадьбе Краснопольских пошла дурная слава. Елену Сергеевну перестали приглашать на званые вечера, к ней тоже старались не заезжать даже мимоходом.
***
— Ну, чего трясешься, как осиновый лист, — сказала Аксинья девушке, заходя в горницу. — Иди, умойся, и завтракать будем. Я каши наварила.

Девушка медлила.
— Не бойся, не вернутся за тобой покамест. А тем временем, я что-нибудь придумаю.
— Спасибо тебе, — пробормотала Ульяна и пошла к умывальнику.
Освежившись, девушка поняла, что очень голодна. Аксинья уже сидела за столом, тут же стояли две плошки и две чашки с каким-то напитком. Пахло вкусно.
— Лесной ягоды напарила, —  объяснила ведьмачка.
Девушка присела за стол, привычно осенила себя крестом:
— Спасибо, Господи, за кров и хлеб!
— Благодарная! — улыбнулась Аксинья. — В Бога-то шибко веруешь?
— Шибко, матушка, — произнесла Ульяна, — как же в него не верить?
— А вот бабка твоя не очень в него веровала, — Аксинья внимательно разглядывала девушку.
— Ты мою бабушку знала? — Ульяна удивленно посмотрела на Аксинью, прикидывая, сколько той может быть лет, женщина выглядела моложе ее родителей. А бабушка умерла вскорости после ее, Улиного, рождения, и родители не очень любили про нее рассказывать. Знала Ульяна лишь то, что была бабушка знаменитой знахаркой.
— Знавала, — улыбнулась Аксинья, — знавала. Так вот веровала твоя бабка в других богов.
— В каких таких других? Бог един, — испугалась Ульяна, — ты и сама его в разговоре с барыней поминала.
— Поминала, поминала, — согласилась Аксинья. — Только не един он в этом мире. И если хочешь у меня остаться, придется тебе это принять. А не то к барыне отправлю.
— Не надо к барыне, — прошептала Ульяна и принялась за еду.
После завтрака, Аксинья стала собираться:
—В лес сейчас пойдем, корешки собирать. Я тебе там платье приготовила, переоденься, а то сарафан на тебе уж больно нарядный.
— Ты меня с собой возьмешь? Учить будешь?
— А для чего тебя отец сюда привёз? У нас уговор с ним. Я тебя укрываю от барина, а ты остаешься моей ученицей. Так что, переодевайся и пойдём. Заодно оценю тебя, а то мне уже стало казаться, что я в тебе ошиблась.


Глава 4.

Лес был окутан легким туманом. Лучи солнца пробивались сквозь кроны деревьев, освещая тропинки золотистым светом. Свежий утренний воздух насыщен ароматами сосновой смолы и влажной земли. Тихий шелест листьев и потрескивание веток успокаивали и заставляли забыть всё плохое.
Ульяна с улыбкой шла по еле заметной тропинке за Аксиньей, тихо ступая босыми ногами на влажную от росы траву. Лапти девушка несла в руках. Лес она любила. Часто ходила в него с матерью, поэтому не потерялась, и правильно определила те травы, что наказала ей искать Аксинья. Их девушка знала хорошо, её мать учила немного.
Аксинья строго следила за Ульяной. Но девушка правильно раскапывала корешки и аккуратно освобождала их от влажной земли, чтобы не повредить ненароком, так, будто каждый день этим занималась. Скоро одна корзинка была заполнена полностью. Тогда Аксинья сказала:
— А теперь пойдем ловить лягушек.
— Зачем? — испугалась Ульяна.
Лягушек она не любила, мать рассказывала, что от них на руках появляются цыпки. А ручки свои Ульяна берегла насколько это было возможно, живя в селе.
— Сушеную лягушачью шкурку во многие лекарства добавляют, — ответила Аксинья, — и не только в лекарства, в приворотное зелье, например.
— А ты и этому меня научишь? — спросила Ульяна.
— Всему, что знаю научу.
До болота шли долго. Ульяна даже притомилась немного. Тем более, что Аксинья постоянно спрашивала её название какой-нибудь травы. А про те растения, которые Ульяна не знала, ведьмачка рассказывала подробно: от чего, как собирать, когда готовить. А потом просила повторить.
— Выучишь травы, заговоры тебе дам учить.
— А если я не захочу, — спросила девушка, но Аксинья пропустила эту фразу мимо ушей.
Наконец путницы пришли к болоту. Оно было окружено густыми зарослями камыша. Вода в нём была тёмной и мутной, местами на её поверхности виднелись крошечные островки из мха и гниющих веток, а между ними плавали листья кувшинок и ряска. Квакали лягушки, стрекотали стрекозы, тихо гудела мошкара.
Аксинья уселась на большую кочку и проговорила:
— Ну, ты лови, а я передохну.
Ульяна с сомненьем оглядела водную гладь, но ослушаться не посмела, сняла лапти, задрала сарафан и стала прохаживаться около берега с палкой и выглядывать лягушек. Если находила, то осторожно подкрадывалась, палкой придавливала, а уж потом руками хватала. По началу было противно трогать этих жаб голыми руками, но потом девушка попривыкла, даже в азарт вошла, старалась лягу пожирнее выловить.
Ульяна зашла поглубже, и вдруг почувствовала, что кто-то обвивается вокруг её ноги. Она замерла. Холодок побежал по коже.
— Аксинья, —  прошептала, было, она, когда на поверхности болота показалась треугольная голова гадюки. Её чешуя переливалась в свете утреннего солнца, играя оттенками серого и черного, словно отполированные камешки. Глаза змеи поблескивали ярким янтарным цветом. Они внимательно смотрели на девушку.
Ульяна замолчала. Её страх вдруг отступил, и она ответила на змеиный взгляд, мысленно призывая её ползти мимо.
«Плыви отсюда, плыви, — подумала девушка, — я не вкусная!»
Змея моргнула, еле заметно покачала головой и снова уставилась на девушку.
Теперь Ульяне казалось, что змея смотрит на неё с удивлением. Гадюка ещё выше поднялась из воды, теперь её глаза находились на уровне глаз девушки. И Уля вдруг поняла, что змеюка ей улыбается, она обвилась вокруг её шеи и стала тереться о девичью щеку.
От этой ласки у Ули душа ушла в пятки.
Но тут в её голове прозвучало чётко: «Не бойся, сестра!»
Аксинья, бросившаяся, было, выручать свою подопечную, смотрела на эту сцену с улыбкой.
«Всё-таки, я в девчонке не ошиблась, — думала она, — будет из неё толк».
Тем временем гадюка ослабила объятия, сползла с девушки и, махнув ей хвостом, уплыла прочь.
Ульяна выскочила из болота, как ошпаренная.
— Что? Что это было? — прокричала она Аксиньи, — я с ума схожу?
— Нет, — ответила ей мудрая женщина, — просто ты начинаешь узнавать себя! И тебе предстоит долгий путь!
Домой женщины возвращались молча. Ульяна вспоминала происшествие со змеей, голос, прозвучавший в её голове, не давал ей покоя. Девушке казалось, что это всё дурной сон, вот она проснётся в своей постели, и тятенька, как обычно, спросит её, хорошо ли она почивала. Но сон никак не заканчивался.
— Останься здесь, спрячься в кусты, — вдруг произнесла Аксинья, — у дома нас ждут. Не нужно, чтобы тебя видели.
Ульяна повиновалась моментально.
К дому Аксинья пошла одна. Там стояла барская упряжка. Елена Сергеевна, проехав две деревни, и не найдя там нужной девицы, снова решила затребовать себе Ульяну. Она уже с полчаса как приехала, успела оглядеть домишко и снаружи, и изнутри. Не найдя в нём болезной, Елена очень рассердилась.
— Где ты шлялась? — накинулась она на Аксинью.
— Травки ходила собирать, корешочки, да вот лягушек наловила, — спокойно отвечала ведьма.
— А девка где? Я заходила в твоё жилище, её там нет! Обмануть меня решила!
— Конечно, нет, в дальнюю пещеру её оттащила, там грязь целебная. Глядишь, полежит она в этой грязи, да и выздоровеет, — самозабвенно врала Аксинья.
— Не врешь? — Елена Сергеевна была очень раздражена новой неудачей, поэтому решила действовать по-другому.
 — Выздоровеет девчонка, ты уж ко мне её приведи, Аксиньюшка, — ласковым голосом проговорила она, — знаешь, же нужна мне она. Плохо с Илюшей, очень плохо.
— Травок дам для него, пожует, поспокойнее будет, али в пищу подмешай.
— Да не ест он ничего. Цельными днями бродит по дому, девок бьет, гогочет. Только эта твоя хворая ему подойти может.
— А девок тебе совсем не жалко? А, Елена? — прищурясь спросила Аксинья.
— Сына мне жальче!
— И расплаты не боишься?
— Ради сына, я с самим дьяволом пировать буду! – лицо женщины перекосилось, на него нашла тень, но тут же всё пропало, и лицо приняло прежний вид. — А коли надо будет, то и отвечу. Только кто спрашивать будет?
— Да найдётся всем нам судья по делам нашим. И с дьяволом тебе будет совсем не просто, матушка, ох не просто, — проговорила Аксинья вслед удаляющейся барыне.

Глава 5.
Ульяна подбежала к своей спасительнице, как только коляска скрылась из виду. Сердце её колотилось от облегчения. Появилась надежда, что в барский дом её не отдадут.
— Спасибо тебе, — прошептала Ульяна, опускаясь перед Аксиньей на колени, — всё, что хочешь для тебя сделаю. Буду воду таскать, хлебы печь, лягушек ловить, зелья варить. Только не отдавай меня барыне!
Аксинья подняла девушку с колен и повела в дом. Всё это время она настороженно прислушивалась. От Елены можно было ожидать любую пакость. Могла она слугу какого под кустом оставить для наблюдения али сама в скорости вернуться. Но лес молчал. Птички пели, как обычно, насекомые стрекотали. Значит, чужаков поблизости не было.
— Не торопись благодарить, — проговорила Аксинья. — До спасения твоего далеко ещё. Путь тебе к нему предстоит далекий. Чую, не легко нам с тобой придется. Ох, не легко.
— Но барыня же уехала, и пока возвращаться не собирается, — удивилась Ульяна. Ей казалось, что раз сейчас её не забрали, то всё в порядке.
— Я сейчас не о барыне толкую, — произнесла Аксинья. — Вечерять давай, а то загулялись мы нонча с тобой. Помоги ка на стол накрыть. Да лицо с руками помой.
Сама Аксинья уже успела освежиться.
— Они у меня, вроде, не грязные, — Ульяна посмотрела на свои ладошки.
— Лягушек ловила? Ловила, — проговорила Аксинья. — Корешки выкапывала. Да и по лесу ходили долго. Как же они у тебя будут не грязными?
— Я ж об сарафан оттерла.
Аксинья с доброй улыбкой посмотрела на девушку:
— Ульяна, запомни первое правило: руки надо мыть, а не обтирать об одежду. Одежда запачкается. Будешь ходить грязнулей, все хвори к тебе липнуть будут. А втрое правило: перед едой руки нужно мыть обязательно. Ты же еду руками берешь, а значит, заразу всякую в свое тело пустить можешь.
Ульяна удивилась:
— Это что же получается, болезни все от грязи? И падучая? И калечность разная?
— Не все, не многие. Падучая не от грязи, а от нарушения работы нашего мозга, — пояснила Аксинья и наткнулась на непонимающий взгляд девушки.
— Что такое мозг?
— Орган такой у нас в голове. Я тебе потом расскажу, как тело наше устроено. Ты же, наверное, об этом ничего не знаешь. А пока вот расставь чашки.
Ульяна отрицательно покачала головой и принялась помогать.
В печи стояла вареная картошка в чугунке. Ульяна вытащила её и поделила на двоих. Аксинья достала из подпола моченые огурцы и масло. Разогрели самовар, заварили травок. Отужинали молча.
Аксинья зажгла лучину и села перебирать травы. Ульяна прибрала со стола и стала ей помогать.
— Барыня так просто от тебя, Ульяна, не отступится, — сказала Аксинья, — даже если замену тебе найдёт. Передышки у нас будет ровно на полгода. За это время многое успеть сделать надобно.
— Но почему? — Ульяна не могла понять, зачем барыне нужна именно она.
— Сегодня не скажу. Поздно уже, завтра вставать рано, — ответила женщина, — к Чёрной горе тебя поведу.
— К Чёрной горе? — глаза Ульяны расширились от ужаса.
Каждый человек из её села знал, что нет хуже места на свете, чем Чёрная гора, находившаяся в 10 верстах от усадьбы. Гиблые болота окружают Чёрную гору. Говорят, что там черти в полнолуние с ведьмами хороводы водят. А ещё говорят, что там в пещере сокровище спрятано. Только те, кто за это сокровище пытались искать, домой не вернулись. Черти их с собой в ад утащили.
— Не бойся, не страшно там, — улыбнулась Аксинья. — Чушь, твои знакомцы рассказывают.
— Но люди же там пропадают!
— Потому что лезут, куда не надо, ради лёгкой наживы! А сокровищ там никаких нет! — сказала ведьмачка. —  Болота вокруг, действительно, непролазные, это правда. Если тайной тропы не знать - сгинешь.
— А ты эту тайную тропу знаешь, значит?  — Ульяна всё ещё не верила, что завтра ей в такое жуткое место идти придётся.
— Знаю, и тебе покажу, — ответила Аксинья.
— Но зачем нам туда? — Ульяна даже подумала, что барыню, наверное, боится меньше, чем Чёрную гору. Потом вспомнила про тех девушек, что пропали из барской усадьбы, и решила, что Чёрная гора всё-таки не так страшна, там ведь с ней Аксинья будет. Ну и любопытство разыгралось, интересно стало своими глазами посмотреть, что же там такого страшного на этой Чёрной горе!
— Отшельник там живёт. Он тебе о твоей силе лучше, чем я, расскажет. Дар у вас с ним одинаковый, — пояснила Аксинья.
— Дар? Какой дар? — не поняла Ульяна.
—  А ты что, думаешь, змея просто так к тебе ласкалась?
— Я, — Ульяна вспомнила голос, — я тогда ни о чём подумать не могла. Страшно было очень, но потом страх отступил. И я голос слышала.
— Голос? Это уже интересно. Ну ка, расскажи.
— Голос в голове прозвучал, сказал: «Не бойся, сестра!». Я так перепугалась, а змея уползла.
— Голос – это хорошо. Краски у тебя когда начались?
Ульяна покраснела от стыда.
— Это важно, очень, — проговорила Аксинья.
— Только третий месяц, как приходят, — ещё больше смутилась Уля, — матушка говорила, что поздновато. Ведь мне уже пятнадцать.
— Нормально это, — успокоила девушку Аксинья, — у всех они по-разному приходят. Ладно, утро вечера мудренее. Спи.
Утром Аксинья разбудила Ульяну рано, и, положив с собой в корзинку немного хлеба и воды, женщины отправились в путь.
Дорожка до горы была, действительно, еле заметная. Если бы не Аксинья, Ульяна, наверняка, заплутала.
Пока шли, Аксинья учила Ульяну заговорам от всяких хворей. Память у девушки была прекрасная, она запоминала всё хорошо.
— Повтори от горячки, — требовала Аксинья, и Ульяна с лёгкостью пересказывала.
— А траву какую варить будешь?
— Медуницу и шалфей?
— Правильно, и можно порошка добавить из лягушачьей шкурки. Лягушачья шкурка от всего помогает, — подсказывала Аксинья.
Повторив очередной заговор, Ульяна вдруг спросила:
— А почему в твоих заговорах нет никаких просьб к Богу?
Она была очень набожной и страдала от того, что была лишена возможности нормально помолиться. Икон у Аксиньи в избушке не было, она все углы проверила.
Аксинья нахмурилась. Девушке предстояло многое узнать о мире, о богах, о разных силах, о себе. С чего бы начать, чтобы не отпугнуть.
— Я верю в своих богов, — наконец, ответила она. — Мы уже говорили с тобой об этом. Забыла? Когда бабушку твою вспоминали.
— Разве есть другие боги кроме Иисуса Христа? – удивилась Ульяна, она и правда забыла тот разговор. Но теперь вдруг вспомнила. А ещё вспомнила, как на одной из проповедей пришлый батюшка гневно порицал злостных язычников, которые попадают после смерти прямо в ад. Ульяна в ад не хотела, она молилась усердно до последнего времени и посты соблюдала, и на исповедь ходила, и причащалась почти каждое воскресенье с родителями.
— Так ты язычница? — ужаснулась она. — И моя бабушка была язычницей?
— Ты тоже - язычница, — раздался вдруг чей-то грозный голос.

Глава 6.
Из-за кустов показался старец в робе. Он был на вид совсем дряхлым и седым, но передвигался на удивление прямо и бесшумно.
— Вот, вышел вас встретить, — ответил он на вопросительный взгляд Аксиньи. И обратился к девушке, — ну здравствуй, Ульяна, змеиная сестра.
— Я? Почему я - змеиная сестра? — спросила расстроенная девушка.
Она-то надеялась, что встреча со старцем будет спасением для нее, и ей не придется больше прятаться у Аксиньи. Девушка очень хотела вернуться домой.
— Мы все чьи-то братья и сёстры, — ответил ей старец, — а домой тебе теперь дороги нет. Ты больше им не принадлежишь.
— А кому я принадлежу? — Ульяна готова была расплакаться.
— Сама себе, только сама себе. И ты скоро поймешь это.
Старец прислушался:
— Пойдёмте быстрее. Я вас поведу особой тропой. Кто-то приближается сюда, нельзя им показать начало пути.
— Неспокойно мне как-то! — произнесла Аксинья, оглядываясь по сторонам.
— Да, близко наши враги подобрались к черной горе. Очень близко, — сказал ей старец, — слухи по губернии идут, что мы золото тут прячем и другие богатства.
— Чего только не выдумают люди, а, — Аксинья была очень расстроена, — что же делать то теперь? Как дальше жить, а Авдотий?
— Там видно будет, — старец пожал плечами и нырнул в кусты.
 Женщины метнулись за ним. Если не знать, что здесь начинается болотная тропа, можно очень долго искать это место. Ничем приметным от остального побережья болота оно не отличалось: кочки, покрытые мхом, рогоз в вперемешку с камышом и булькающая жижа.
— Сейчас идти будешь шаг в шаг за мной, поняла? — сказал старец Ульяне. — И молчи.
Девушка кивнула. Она наблюдала за дорогой, которой они шли, тропа постоянно меняла направление, за высокими кустами путников было не видно тем, кто бродил вдоль берега. Следы их тут же пропадали, едва нога переступала на другое место, а трава меняла цвет и все очертания казались призрачными. Над болотом клубился туман. Старец ускорил шаг, и Аксинья с Ульяной еле поспевали за ним.
По болоту путники петляли примерно с час. А потом вдруг, нырнув в очередные кусты, вышли на прекрасную поляну.
Ульяна огляделась. Здесь было очень красиво. Трава была сочно зеленого цвета, птички напевали чудные мелодии, солнышко светилось в каждом листочке, а ягоды на кустах так и манили.
— Вовремя мы с болота вышли, — облегчённо вздохнув, проговорил Авдотий.
Аксинья кивнула ему и спросила:
— Кто это был?
— Городские. Повадились сюда приезжать. Видели они некоторых из наших и слежку организовали, Михрютку поймали. Да толку от него не добились, он же глухонемой, только нас понимает, и больше никого. Бились они с ним, бились, да допытаться, где тропа, не смогли, пришлось отпустить.
— Ты поэтому тропу сменил?
— Да, теперь вот хожу, каждого встречаю сам и снова тропу меняю. Так что не обессудь. Старой дороги сюда больше нет.
— А почему вы так место это охраняете? — Ульяна, заглядевшись на красоты горы, упустила часть разговора.
— Заповедное это место, не все могут здесь спокойно находиться. Обычного человека здесь ждет погибель. Вот и охраняю, — ответил ей Авдотий.
Ульяна поежилась.
— Ты можешь не боятся, тебе гора ничего не сделает.
— А как вы узнали, что мы к сюда идем? — Ульяне стало интересно, как старец об этом узнал.
— Сорока на хвосте принесла, — ответил Авдотий на полном серьёзе, без улыбки.
Ульяна посмотрела ему в глаза и сразу поверила, что именно сорока доложила этому странному человеку об их прибытии.
— Хорошо, что вы ко мне именно сегодня пришли, — добавил Авдотий. — Неспокойно сейчас за болотом будет, ох не спокойно.
— Почему? — спросили Аксинья с Ульяной в один голос.
— Заметили они нас потому что, — ответил старец, — а вот куда мы скрылись, они не поняли. Сейчас один их человек в болоте увяз, а помочь ему, вытащить его они боятся. Стоят, смотрят, как их товарищ погибает, и нас проклинают.
— А как же нам быть? — Аксинья хотела спросить о том, как им домой вернуться.
Авдотий посмотрел на нее внимательно.
— На месяц у меня до полной луны останетесь. А там посмотрим. Может, надоест пришлым клад искать. А может, ещё чего произойдёт, — сказал Авдотий и добавил. — Ну, пойдемте в пещеру, вечерять уже пора.
Ульяна и не заметила, как наступили сумерки. Она поняла, что очень устала и поплелась за старцем, а рядом с ней ползла змея. И Ульяна могла поклясться, что это та змея, которую она встретила в болоте. Гадюка периодически поднимала голову, посматривала на девушку и улыбалась.
***
Тем днем в усадьбе творились страшные дела.
Елена Сергеевна в одной из дальних деревень нашла-таки подходящую девицу Акулинку и еще двух присмотрела на будущее. Она не стала ждать, пока Акулинка соберётся, Управляющий посадил её в коляску, в чем была, и погнал лошадей, чтобы успеть к полудню в усадьбу.
За коляской бежала и голосила на всю округу, и волосы на себе рвала мать Акулинки -  Прасковья.
— Чтоб ты проклята была с иродом своим, — кричала в отчаянии женщина, но Елена Сергеевна её не слушала. Она ехала домой очень довольная.
Теперь то Илюшенька успокоится.

Историю полностью можно прочитать на портале Литнет https://litnet.com/ru/book/posledushka-b371229