Найденные судьбы

Аннотация:
Когда окружающая реальность надоедает или становится невыносимой, мы часто мечтаем сбежать в другой мир: в далекое прошлое или, наоборот, в будущее. И иногда такие мечты сбываются. Только не всегда так, как хочется. Как говориться, бойся своих желаний…
Марина: Мне скоро рожать, а мой муж уходит к другой тоже беременной от него женщине и не просто уходит, он оставляет меня фактически без жилья и средств к существованию. Я засыпаю в машине скорой помощи, а просыпаюсь… Мама дорогая! Об этом я точно не мечтала!
Марьяна: Как же всё это надоело! Встань до свету, хлеба напеки, бельё на речке постирай, рваное заштопай, нитей напряди, носков навяжи. Да ещё батюшка мужа подыскать грозиться. Я заснула в своей каморке, а проснулась… Божечки! О таком я точно не мечтала!
Две эпохи, два мира, два перевернутых сознания — готовы ли девушки к тому, что ждёт их


1. (Марина)
Говорят, беременность — не болезнь. Однако, не у всех получается зачать с первого раза, многие перед этим долго и упорно лечатся. А тем счастливицам, которым удалось забеременеть самостоятельно, не всегда удается нормально выносить ребёночка, и тогда будущую мамочку укладывают в роддом на сохранение.

На сохранении лежать скучно, то вставать с постели не велят, то капельницами да уколами мучают, то на процедуры какие-нибудь ходить заставляют. И хорошо, если в палате женщины подберутся нормальные, с кем поговорить можно, да душу отвести, а вот если такие, как мне попались в прошлый раз, так это ужас просто, поговорить не о чем, только и знают - курить бегать каждый час, да о мужиках трещать, у кого их больше было. Так с планшетом и провалялась все десять дней.

С такими невеселыми мыслями я ехала на очередную госпитализацию в роддом. Опять у меня тонус. Врач сказала, что это от нервов. Конечно, как же тут не нервничать, когда мужа будто подменили. Как уж упрашивал меня Влад родить нам ребёночка, целый год только об этом и разговаривали.

— Какая семья без ребёнка, — увещевал меня муж, — смысл жизни теряется без детей.

Моя мать и свекровь, обе о внуках вслух мечтали каждую их встречу.

Я и сдалась, сходила к врачу, перестала пить таблетки и уже в следующий цикл забеременела. А теперь мне вот-вот рожать, а мой благоверный влюбился.
Да, так и сказал.

— Люблю, — говорит, — другую, прямо не могу. Ухожу жить с ней в нашу новую квартиру, алименты платить тебе буду, а на большее не рассчитывай.

А квартиру-то мы вместе покупали, переезд планировали сразу из роддома. Я там и детскую уже обустроила, всякого бельишка накупила, коляску, кроватку, пеленальный столик.

— Хорошо, что детская там уже готова, — говорит мой благоверный, — а то моей любимой тоже рожать скоро, покупать ничего не нужно будет.

— Это же я нашему ребенку покупала. И где мы жить будем? — попыталась возразить я. — Нашему ребенку жить где, Влад? Спать на чём? Растить я на него что буду?

— Ещё купишь, — ответил мне Влад, пакуя вещи, — это теперь не мои проблемы.

— Но это и моя квартира, — я не собиралась сдаваться так просто, — и вещи нашей с тобой дочке я покупала на свои декретные деньги. Влад, ты меня слышишь? Ты не имеешь права так со мной поступить!

— А ты докажи, — ухмыльнулся мой теперь уже бывший муж и вышел из квартиры.

У меня вдруг живот схватило, перепугавшись, что могут начаться роды, я вызвала скорую. И вот теперь меня везут на очередное сохранение. Наверное, до самых родов придется лежать. А вот потом что мне делать, я не знала. Договор найма квартиры, в которой мы жили с мужем, заканчивался через месяц, как раз перед моим сроком родов. Мы же планировали, что Влад из роддома заберет меня с ребёнком в нашу новую квартиру. Там к тому времени, как раз ремонт закончится.

А теперь мне с ребенком идти некуда.  Можно к маме, конечно, напроситься, но там отчим может встать в позу. Отношения у меня с отчимом, мягко говоря, были не очень. Я была уже взрослой, когда мать решила свою судьбу попытаться устроить. А полгода назад она прямо дала понять, что на пороге своего дома меня видеть не очень рада, разве что иногда, да и то, когда Славик, отчим, то есть, на работе будет.

— Девушка, а Вы какие фильмы любите?
(Фельдшер, молодой парнишка заметил, что его пациентка на грани срыва и попытался её отвлечь таким стандартным способом: переключить внимание на что-то другое.)
 
— Что? — не поняла я, я настолько погрузилась в свои грустные мысли, что даже не сразу поняла, что к мне обращаются. Фельдшеру пришлось повторить свой вопрос ещё раз.

— Фильмы, говорю, Вы какие любите?

— Фильмы? — переспросила я, сейчас мне казалось, что я уже никакие фильмы не люблю. Какие могут быть фильмы, когда твоя жизнь рухнула в унитаз, а любимый муж на кнопочку слива нажал и глазом не моргнул.

Я посмотрела на молодого человека откровенно непонимающим взглядом.

— Какие фильмы?

Фельдшер смутился.

— Девушка, это он Вас после роддома в кино пригласить хочет, — раздался из кабины веселый голос водителя. — Вот и выясняет Ваши предпочтения. А то купит билеты на мелодраму, а Вы, может, боевики кровожадные любите или ужасы какие.

Машина остановилась на светофоре, и улыбающееся лицо водителя показалось в окошечке.

— Так какие фильмы Вы любите?

Я задумалась. За время своей не очень долгой супружеской жизни я и забыла, какие фильмы любила. Обычно Влад за нас двоих решал, что мы будем смотреть по телевизору вечером. Но у меня не всегда получалось посидеть спокойно перед голубым экранчиком. То Владу хотелось перекусить, то рубашка на завтра была не выглажена, то бельё надо было постирать. Да мало ли дел у хозяйки по дому.

Так и получалось, что Влад после работы садился на диван, а я кружилась по квартире, как заведённая. А в детстве меня к телевизору почти не подпускали, да и в подростковом возрасте тоже. Мать сама смотрела какие-то передачи и сериалы, а мне говорила:
— Нечего зрение портить, иди лучше полы помой или цветы полей, или белье погладь.
В общаге, когда я поступила в Университет, у нас в комнате телевизора не было, мы с подружкой изредка ходили к соседкам на посиделки. У тех был телевизор, но там мне тоже приходилось смотреть то, что смотрели соседки.

— Фильмы! А какие я люблю смотреть фильмы? — спросила я и вдруг заплакала.

— Ну, вот, — снова пробасил водитель, — чего ты, Санька, девушку до слез довел фильмами своими? Сейчас она мне всю машину слезами затопит.

Теперь мне стало смешно, и я весело рассмеялась. А доктор, сидевшая в кабине на переднем сидении, что-то прошептала Саньке, тот порылся в сумочке, достал какой-то шприц и ввел в систему.

«А больше всего мне нравятся исторические фильмы, про князей всяких и царей. Вот хорошо бы было пожить в то время, там, наверное, лучше, чем у нас», — подумала я и заснула.

Проснулась я от окрика:
— Вставай, поганка эдакая! Солнце уже взошло, а печь еще не топлена. Ты когда хлебы выпекать собралась?


2. (Марина)
Над мной стояла какая-то тётка в белой рубахе и длинной юбке в пол, голова её была подвязана платком, а на животе красовалось некое подобие передника.
Я сначала подумала, что вижу сон, и украдкой ущипнула себя. Видение не пропало.
Тогда я огляделась и пришла в ужас от увиденного: я лежала в каком-то чулане прямо на полу на сене, была одета также в рубаху и длинную юбку, а на ногах у меня были самые настоящие лапти. Но самое главное, мой живот был абсолютно плоским.

— А где мой ребенок, — спросила я удивлённо, — я что, уже родила?

— Когда родила, — не поняла незнакомая  тётка, — ты что вчера наливку из кладовки умыкнула? Ах, ты гадина такая! Свалилась на мою голову, такая же пьянь, как и твой папаша. Вставай, говорю, ишь, разлеглась, как барыня!

Тётка пнула меня в бок. 

— Но я была беременная, — пролепетала я. — Это всё Влад подстроил, да? Это он Вас подговорил так разыграть меня? Да?
 
Мне вдруг показалось, что Влад мог заказать для меня весь этот спектакль. Но тогда куда делся наш ребёнок? Да, и денег у Влада столько не было. Значит, меня похитили, и вместе с ребенком  сдадут на органы. Или только ребёнка сдадут, а меня куда-то в рабство продали, каким-то староверам. Я где-то читала, что те ещё живут своими общинами в Сибири.

«Надо срочно бежать отсюда», — подумала я и вскочила на ноги.
Осталось только узнать, куда они дели ребёнка. Без дочки я никуда не побегу. А эта мерзкая тётка мне ни за что сама не признается. Надо подумать, как хитростью выманить из неё информацию.

«Думай, Марина, думай, вспоминай, что там тебе в университете на психологии рассказывали. Да, вот, не спать там надо было, а слушать, слушать внимательно, сейчас, глядишь, всё из этой бабы выудила».

Пока я судорожно соображала, что мне дальше делать. Тётка снова пнула меня, теперь уже метлой и прикрикнула:

— Ну, чего встала, рот раззявила. Тесто само себя не замесит! Пошла, говорю тебе! У неё дел не меряно, а она тут застыла, как статуя!

Тут нервы у меня сдали, и я закричала:

— Куда Вы дели моего ребенка!

— Марьянка, не дури, — прикрикнула на меня тётка, — совсем что ли с дуба рухнула? Нету у тебя никакого ребёнка, у тебя и мужика-то никогда не было! Или был?

Тут тётка хитро прищурила глаза, пнула меня ещё раз в бок и проговорила:
— А ну, Марьянка, признавайся, был у тебя мужик-то али нет? Может, я не знаю о тебе чего? Что не уследила за тобой тётка твоя, да? Может поэтому тебя и замуж никто не брал в вашем селе, потому что ты порченая?

Я смотрела на тётку во все глаза.

— Чего вылупилась? У, зенки твои бесстыжие, — закричала вдруг тётка, — наблудила значит, да плод вывела. А теперь сюда к папаше явилась, чтоб помог пристроиться? Вот я и вывела тебя на чистую воду!

— Чегой-то ты тут раскричалась спозаранку, Меланья? — в дверном проеме показалась древняя старуха со всклоченными волосами, вся скрюченная, одетая в серую рубаху, подпоясанную веревкой.

— Да, вот, матушка, внучка то твоя оказывается порченная? — тётка, названная Меланьей, с какой-то злой радостью посмотрела на старуху.

— С чегой-то ты взяла, — старуха внимательно посмотрела сначала на меня, а потом уже на Меланью.

— Так сама же она мне сейчас раскрылась? Проснулась и орёт, где мой ребенок? А какой ребенок, если она и брюхатой-то не была? Спросонья-то и выболтала всё!

— Чего она тебе выболтала, дура? — старуха вздохнула. — Мало ли чего девке там во сне пригрезилось?

— Чегой-то я дура-то? — не унималась Меланья.

— Да, тогой-то и дура, что у девки грамота от лекаря Трофима Петровича имеется, что с мужиком она не была ещё, — старуха собралась уже, было, выходить, да задержалась, -—ну, чего встали обе. Печь не топлена, хлебы не замешаны, горница не прибрана, а ещё белье стирать барское, да штопки там накопилось.

— Бабушка, — кинулась я к старухе, — бабушка, ну ты-то мне скажи, куда я попала? И где моя доченька?

Старуха в изумлении посмотрела на меня, а потом вдруг лицо её изменилось, как-то помолодело, морщины расправились, глаза стали пронзительными. И старуха произнесла не своим голосом:

— Ты же сама хотела в прошлом пожить, Марина. Говорила, что тут лучше! Теперь тебе надо пройти этот путь!

— Какой путь? — переспросила я и тут же получила от старухи увесистую затрещину.

— Какой ещё путь? Совсем ты мне голову задурила, Марьяна! Иди лучше печь растопи да тесто замеси. Сон-то и сойдет с тебя. 

За пределами чуланчика оказались достаточно просторные сенцы, ведущие в жилое помещение: горницу, или светлицу. Я не знала, как правильно. Конечно, в школе я учила историю, но вот устройство крестьянской избы в учебниках почти не описывалось.

И память тела, о которой писали в тех нескольких книжках про попаданок, которые мне давали читать соседки по общаге, тоже ничего не подсказывала. Она просто молчала, как будто и не было совсем у этого тела никакой памяти. Уж как только я не напрягала свою мыслительную деятельность. А ведь надо было тесто ставить, да хлебы замесить, да потом ещё и испечь.

«Интересно, какой модели у них здесь духовой шкаф?» — подумала я, входя в эту просторную комнату, с названием которой я никак не могла определиться.
Первым, за что зацепился мой взгляд, стала большая русская печь, стоявшая прямо в центре помещения, рядом прямо на полу лежали дрова, а на лавке стоянии глиняные горшки и кувшины.

Я чуть было не присвистнула от удивления. И мне снова захотелось себя ущипнуть, чтобы убедиться, что я не сплю. Я уже было собралась это сделать, как получила увесистый толчок в спину.

— Ну, чего замерла, засоня! Давай, что ли уже печь затопи, — прикрикнула на меня Меланья.



3. (Марина)
— А как? – не придумав ничего более путного, спросила я.

— Марьянка, не дури, — брови Меланьи свелись к переносице.

— Я не Марьяна, — предприняла я ещё одну попытку прояснить ситуацию и быстро затараторила. — Я - Марина, и я не умею печь топить и хлеб месить, и штопать я тоже не умею. А Вас, женщина, вообще первый раз вижу. Я на скорой ехала в роддом.  Меня муж беременную ради любовницы бросил. У меня живот заболел, вот я скорую и вызвала, а там мне укол вкололи. Я заснула, а проснулась у вас тут, и не беременная. Где я? И где моя дочка?

На последних словах я расплакалась.

— Какая дочка, когда ты не рожала ещё? Откудова ты узнала, что дочка у тебя? —спросила Меланья. — Все-то ты, Марьянка, брешешь. Куда ты ехать-то могла? Кака - така скорая? Уколы какие-то? Видать вчерась ты хорошо к настойке клюквенной приложилась.

— Да, не вру я! — воскликнула я. — Мне на УЗИ сказали, что девочка у меня будет. Я и имя придумала уже. Ксения. Так мою бабушку звали.

— Слышь, маманя, иди сюда! Послушай, чего Марьянка бает! Свого дитенка в твою честь назвать хотела, — крикнула Меланья старухе, которая что-то перебирала в сенцах.

— Какого дитенка, Меланья? Ты чего, белены объелась? — старуха повернула к нам голову и внимательно посмотрела на Меланью.

— Почему в честь этой женщины? — спросила я. — Я про свою бабушку Ксению говорила.

— Так вот она и есть - твоя бабушка Ксения, — рассмеялась Меланья, указывая на старуху, — родная мамаша твоего забулдыги-папаши.

— Никакой мой сын не забулдыга, — взвизгнула старуха и кинулась с метлой на женщину. — Нормальный он мужик. Вон ты при нём, как сыр в масле катаисси. Кто тебе сапожки красные купил и душегрею мехом подбитую? А? Ну, а если и позволяет себе когда выпить браги в харчевне, так это же с устатку. Служба ж у него не лёгкая. Ты поди походи за княжескими лошадками, чтобы они холёными да довольными были! А?

Не прекращая говорить, старуха охаживала Меланью древком, а та истошно вопила:

— Маманя, полегче, маманя! Ну, маманя, прости ты меня, дуру болтливую. Язык мой поганый сам не ведает, что мелет.

— А сережки яхонтовые тебе кто подарил? Забулдыга? — не успокаивалась старуха.

Тут дверь в избу открылась, и в горницу вошел крупный мужчина неопределенного возраста. Его смело можно было назвать стариком из-за глубоких морщин на лбу и густой бороды с проседью, но глаза, живые, яркие, и прямая осанка говорили о том, что он ещё не слишком стар.
Я юркнула за печку. Ещё не хватало с этим мужиком объясняться. Мне и родственниц так называемых по самое горло хватает.

— Чегой-то вы тут разорались, бабы? — тем временем спросил мужик. — Вас аж на скотном дворе слыхать.
— А ты чегой-то на скотный двор-то подалси, Василий Спетанович? — спросила старуха. – Али забыл там чего?

— Да проверить всё было надобно! Ведь сами чай на днях приедут. Грамоту Прошка привёз вчерась уже к ночи. Весь взопрел, пока до нас доскакал. Скакуна чуть не загнал. Я его выпороть хотел, да он божится, грит: «Князь де самолично ему сказать, чтобы скакал во весь опор, предупредить, что бы к празднику все готово было. Не один князь едет, гостей везет с собой тьму-тьмущую. Так что, вы тут управляйтесь с хлебами, да в дом идите, комнаты готовить надо, а то сенные девки да горничные не управятся одне. Да, и стирки там накопилось. И не орите тут у меня, как оголтелые.

Заканчивая свою речь, мужчина погрозил женщинам пальцем и вышел в сени, но вернулся тут же, видимо, забыл что-то.

— Ксенья Семеновна, а внучку-то твою уже привезли из Ухарей? — поинтересовался он.

— А как же, — старуха подбоченилась, — ещё на той неделе с другими девками доставили. Их Федор привёз. А чегой-то ты о ней вспомнил? Афанасий у самого князя выпросил, что бы она с нами оставалась, стряпухой её и назначили к нам в помощь, значица.

— Стряпух вас и двоих с Меланьей достаточно, а у меня горничных не хватает на Ивана Игнатьевича покои, —  ответил мужик, — так что внучку твою я с собой забираю. Где она? Чегой-то я её с вами не вижу? Дрыхнет ещё, что ли?

Я, ни жива-ни мертва, стояла за печкой и решила пока не высовываться.  Не известно зачем я этому мужику понадобилась. А бабка эта видно по всему к Марьяне своей расположена была, поэтому лучше пока здесь остаться, осмотреться. А уж потом я придумаю, как выпутаться из этой истории и дочку найти.

В щёлочку мне было видно, как мужик сделал шаг к печке. Но старуха, грозно расправив плечи и уперевшись одной рукой в бок, а другой об метлу, перегородила ему путь.

— Нет, Василий, я тебе внучку свою не отдам, — проговорила она, — ишь чего удумал? Девок у него для княжича мало! Да, у тебя там, почитай, дюжина будет у него в опочивальне. А наша Марьяна сюда самим князем приписана, у ней и грамота имеется. Афанасий выбил для неё письменное предписание. Там черным по белому написано, что крестьянская девка Марьяна из села Ухари, дочь главного княжего конюха Афанасия Степанова, два десяти годов от роду приписывается к стряпухам под начало главной княжей стряпухи усадьбы Веренеево Ксении Степановой. То бишь, под моё начало. Так что иди отседова подобру-поздорову, пока и тебе метлой не прилетело.

— Ох, и грозная ты нонче, Семеновна, ох и грозная, только тута я над вами всеми главный, и я сказал, что девку твою забираю! — топнул ногой Василий.

— И слово князя нашего тебе не указ? — вступила в перебранку Меланья. — Сказано тебе, Марьяна приписана к нам. Сам князь так велел. А ты иди, куды шёл.

Мужчина хотел было ответить, но Меланья продолжила:

— А то смотри, Васька! Я ведь князю и нашептать чего про тебя могу.
А Меланья-то не так проста, как кажется. Интересно, что связывает обычную стряпуху с князем. Хотя, о чём это я. Мне бы дочку найти, да домой вернуться.


4. (Марьяна)
— Красавица, просыпайся! — послышался чей-то голос.

Я с трудом приподняла веки. Перед глазами плыло. Дышать было тяжело. И состояние было какое-то непонятное.

— Вставай, анализы пора собирать! — проговорил всё тот же голос. — А то у тебя вчера только кровь взять смогли, и то на всё не хватило.

Какую кровь? Зачем у меня брать кровь? Я ничего не понимала. Наконец мне удалось приподнять голову. И я рассмотрела место, в котором находилась. Это была не моя каморка, а какая-то светлая большая горница. В этой горнице стояло несколько кроватей. На них лежали разные бабенки и разглядывали меня. Были они все брюхатые. И, божечки, в как развратно они были одеты! Рубахи еле до колен доходили, а у некоторых и того выше. 

— Где я? — прошептала я.

— Как где? В роддоме! — надо мной склонилась тётка в странной белой одежде. Срам-то какой, она была в шароварах.

Я протёрла глаза, а тётка продолжала:
— Ты ж сама скорую вызвала, Самойлова! Аль не помнишь?

— Не помню, — кивнула я.

А что мне ещё оставалось делать, если я действительно не помню, что кого-то там вызывала. Да и не Самойлова я, а Степанова. Только тётка посмотрела на меня как-то странно, и я решила об этом её не говорить.

— А меня ты тоже не помнишь? — спросила она.

— Не помню, — кивнула я.

Я в первый раз её вижу, откуда я её помнить должна.

— И что беречься я тебе говорила, а то родишь раньше времени, ты тоже не помнишь?

Рожу? Кто родит? Я? Я ж девка ещё, не целованная даже. Я брюхатой быть не могу. Я так и хотела сказать этой тётке, как вдруг почувствовала резкий толчок под дых и посмотрела на свой живот. Божечки, я вправду брюхатая! И одета я не лучше других бабёнок. Рубаха на мне с таким широченным вырезом, что грудь того и гляди выпадет.

— Не помню, — завопила я, — ничего не помню!

И схватилась за голову.

—Позовите врача! — завопила вместе со мной тётка. — Врача в шестую палату!

А сама села рядом со мной и принялась причитать.
— Ну, что ты, Мариночка? Что ты, моя хорошая? Успокойся! Всё хорошо. Полежишь у нас до родов, в себя придёшь. А там девочку свою родишь спокойно, да домой отправишься! И всё у тебя будет хорошо, Мариночка! Всё наладится!

Мариночка? Это она ко мне обращается? Но я – Марьяна, и ещё вчера я не была тяжёлой. При этом я сижу в этом странном месте, пузо у меня на нос лезет, и я чувствую, как ребёночек во мне шевелится.  И тётка разговаривает со мной, как знакомая. Но я-то её не знаю. Чем это можно объяснить?

А тётка продолжала причитать:

— И чего ты из-за кобеля своего так разнервничалась? Никуда он не денется! И алименты будет платить, как миленький, и квартиру ты у него отсудишь. Не переживай.

Я смотрела на неё во все глаза. Из всей её речи я поняла только одно, что кобель – это явно не собака. Все остальные слова мне были не понятны, хотя говорила она тоже на русском языке.

— Ну, чего ты смотришь на меня так, будто не знаешь меня? — спросила она. — Это же я – теть Катя, подруга твоей мамы. Я ж тебя вот такусенькую нянчила, на ручках качала.

Она показала руками, какую меня она нянчила. Только я знаю, что она меня точно не нянчила. Меня нянчила мамкина сестра, тётка Ульяна. Тогда ещё мамка жива была. И мы жили в Ухарях. Это потом, когда мамка померла, папаня меня на тётку оставил, а сам в Веренеево подался. Там моя бабка, его мать, в стряпухах на княжьем подворье служила, вот она его в конюхи-то и пристроила, да свела с молочной сестрой князя Меланьей.

А намедни папаня за мной явился.

— Нечего, — говорит, — такой здоровой девке на шее у тётки сидеть. Пора свой кусок хлеба зарабатывать.

Будто я бездельница какая. Да я у тётки всё по хозяйству делала. И корова, и куры, и огород — всё на мне было. И за дитёнками приглядеть успевала.

Тётка так ему и сказала.

— Ты чего это, Афанасий, напраслину на дочу свою наговариваешь? Ни на какой моей шее Марьяна не сидит! Она – первая моя помощница! Не гляди, что молодая! Всё умеет! А какие караваи выпекает! Все деревенские в очередь стоят.

— Ах, первая твоя помощница, говоришь? — вдруг почему-то разозлился отец, — Караваями ейными приторговываешь? Совсем заездила девку! Собирайся, Марьяна, мы уезжаем! Погостила и будет!

— Я заездила! — завопила тётка. — Да, как у тебя язык то не отсохнет такие слова брехать, Афоня! Ты сколько лет сюда носа не казал? Девчонка ужо забыла, как ты выглядишь! А тут явился не запылился! Дочь ему подавай!

— Я отец! — папаня стукнул кулаком по столу. — Право имею! Собирайся, Марьяна! Ты теперь со мной жить будешь!

Как же я не хотела уезжать от моей тётеньки. Но папаня отодрал меня от неё, запихнул в повозку, и погнал лошадей, тётка еле успела мне мои нехитрые пожитки в руки сунуть.

А на княжьем подворье всё незнакомое, непривычное. Мачеха исподлобья смотрит, не довольная. Только бабка приветливо меня встретила.

— Здравствуй, Марьяша, здравствуй, внученька, — говорит.

Бабка-то Ксения хорошая. Она меня после мамкиной смерти приходила навещать изредка. Жалела меня.

— С нами, — говорит, — пока жить будешь. А там просватают тебя, и в мужний дом перейдешь. Папаня-то о тебе уже сговорился. Хорошего жениха тебе подыскал.

Вот, как папаня мной распорядился. И меня ни о чём не спросил. Интересно, когда-нибудь это прекратится? Станут ли девки пусть хоть в далёком будущем по своей воле замуж выходить? Хотелось бы мне на такие времена посмотреть!


5. (Марьяна)
Частенько я мечтала о другой доле. Чтобы не надо было вставать до свету, чтобы хлебы сами пеклись, и коровы сами доились. А у девок воля была от родительского да барского гнёта.

Хотя, мне на судьбу грех было жаловаться. Хоть и росла я сироткой-приживалкой в теткином доме, только там меня никто не забижал, да не притеснял. И наряды дядька мне с ярмарки возил как родной дочке, и даже красные сапожки у меня были припасены.

Пока родитель мой за мной не явился, у меня жизнь была привольная да счастливая.  И на посиделки я бегала, и на Святцы собирались гадали, и так…

Нет, дружочка по сердцу у меня ещё не было, как у подруг моих. Вон Тоська за огороды к Васеньке своему каждую ночь бегала. Да и Глашка тоже хороша, Игнашке себя после посиделок проводить дозволила. А я никого до себя не подпускала, но один парнишка на меня заглядывался. И я иногда на него посматривала исподтишка. Ладный такой, не из нашего села. И чего он на наших посиделках забыл? Каждый вечер приходит.

А теперь уж и не свижусь с ним более.

И так мне себя жалко стало, что я заплакала. А эта тётка, что тёть Катей назвалась, ещё громче закричала:

— Да, позовите уже кто-нибудь врача!

— Чего ты кричишь, Екатерина Дмитриевна? — спросил приятный женский голос.

Сквозь слёзы я рассмотрела в дверях горницы ещё одну бабу, тоже наряженную в рубаху и шаровары.

— Елена Васильевна, тут с Самойловой что-то неладное! — ответила тёть Катя и показала на меня. — Говорит, что не помнит ничего. И в истерику впала.

— Ну, уколи ей чего-нибудь успокоительного, да психиатра на завтра позови, — проговорила вошедшая, не глядя на меня. — Будто не знаешь, что делать в таких случаях?

— А анализы как же? — спросила моя якобы знакомая.

— Ничего с ней до завтра без анализов не случиться! — ответила вредная баба.

Я сразу по лицу поняла, что она противная.  Такую морду скривила: на сраной козе не подъедешь.  И тёть Катя её, вестимо, терпеть не может.

— Елена Васильевна, посмотрели бы Вы её, а? — попросила тёть Катя. — Тонус ведь у неё, а до родов ещё две недели.

— Ну и что? — лениво отозвалась Елена Васильевна уже собираясь выходить. — Ничего с твоей Самойловой не случится! Поспит до завтра, а там уже понедельник! Заведующая с ней разбираться будет!

— А вдруг она ночью в окно выйдет? — подала вдруг голос одна из молодух. — Я слышала о таких случаях! Вы уж будьте добры, примите меры! А то я в страховую позвоню!

— А ты, Краснова, слишком много сплетен слушаешь! — огрызнулась Елена Васильевна. — Лучше бы ты с таким же усердием режим соблюдала, да курить бросила!

Я не ослышалась? Эта молодуха курит табак, как мужик? Я ни разу не видела курящую бабу, и уставилась на Краснову, как на чудо.

В углу захихикали.

— Тебя, Демьянова, это тоже касается! — выкрикнула Елена Васильевна.

— А я что? Я ничего, Елена Васильевна, — послышался хриплый голос, — это я над фильмом смеюсь. «Янки в Африке» не смотрели? Старый такой фильм, тут момент такой ржачный!

— Тебе, Демьянова, всё бы поржать! — буркнула Елена Васильевна. — Тебя уже какой по счёту муж перед родами бросает?

— И чего? — откликнулась та, которую назвали Демьяновой. Она поднялась со своей кровати и встала рядом с вредной бабой. Была она не молода, её кудрявые волосы были какого-то морковного цвета. Я такого ещё ни у кого не видела. Наряжена она была в какие-то совсем коротенькие штанишки, они даже мягкое место не прикрывали, и в прозрачную рубашонку на тоненьких тесёмках. А живот у неё был даже поболе моего. Он торчал из-под этой рубашонки. И бабёнка его даже не пыталась прикрыть.

— Плакать мне теперь что ли по-Вашему? — злобно зыркнула глазами на Елену Васильевну Дементьева. — Бросил и бросил! Ещё не известно, кому больше пользы от этого!

— И какая тебе-то польза, — мерзко засмеялась противная тётка, — пятого спиногрыза нянькать? А через год за шестым придёшь?

В горнице стало тихо-тихо.  Все с интересом следили за этой перепалкой. Я тоже, хотя и не понимала половину из того, о чём говорили эти бабёнки.

— А это уже не твоя забота, докторша! — презрительно прищурившись, ответила Дементьева. — Захочу и приду! А ты вот хоть одного роди, попробуй.

Елена Васильевна открыла рот, схватилась за грудь и выскочила из горницы.

— Зря ты так с ней, — покачала головой тёть Катя. — Несчастный она человек.

— А нечего было на аборты по юности бегать, — огрызнулась Дементьева, — тогда бы уж один раз точно счастливой была.

— Она и не бегала, — ответила тёть Катя, — выкинула на позднем сроке два раза, а потом больше забеременеть не смогла.

— Всё-равно это не даёт ей права так с нами разговаривать! — уперлась молодуха. По выражению её лица было видно, что докторшу ей совсем не жаль.

Докторша. Это же доктор, только баба? Я и помыслить не могла, что такое может быть! Про мужиков-то я слыхала. Говорили, что в городах такие есть и даже простым людям к ним обратиться можно, они от хворей пилюли и порошки давали. А у нас в селе всех лечила знахарка баб Дуня травками и добрым словом.

— Ну, что Мариночка? — услышала я голос тёть Кати. — Успокоилась? Пойдем всё-таки анализы сдадим. А то МарьИвановна меня завтра по головке не погладит.

Что такое эти анализы? Господи, помилуй мя грешную, верни меня в мою каморку!

— Я домой хочу, — пробормотала я.

Тёть Катя ласково посмотрела на меня, потом вдруг лицо её изменилось, как-то помолодело, морщины расправились, глаза стали пронзительными. И бабёнка произнесла не своим голосом:

— Ты же сама хотела в будущем пожить, Марьяна. Говорила, что там лучше! Теперь тебе надо пройти этот путь!

— Какой путь? — спросила я.

— Какой ещё путь? — спросила тёть Катя. — С тобой всё в порядке, Марина?

Я отрицательно покачала головой.


6. (Марьяна).
— Нет, точно надо психиатра звать, — проговорила тёть Катя, качая головой и вышла из горницы.

А я вдруг почувствовала легкий пинок под дых, это шевелилось в моём брюхе чадо. Всё моё естество охватила какая-то необъяснимая нежность. Я непроизвольно погладила по животу и улыбнулась. Интересно, кто там? Девка аль парнишка?

— Ты, Марин, чего дуришь? — ко мне на койку присела Демьянова. — Истерики тут на пустом месте устраиваешь. Ты что, хочешь, чтобы они тебя в дурку запихнули, а ребёнка в детдом сдали?

Я из всего, что она сказала, я поняла только одно, что ребёнка у меня отберут. А ещё я поняла, что всё это не сон, а какая-то другая жизнь. Как там сказала та женщина: «Ты же сама хотела в будущем пожить, Марьяна. Говорила, что там лучше! Теперь тебе надо пройти этот путь!»
Значит, надо пройти.

— Почему отнимут ребёнка? — спросила я.

— Ну, как почему? Напишут, что ты невменяемая, и тебя лечить нужно. И всё! — сказала молодуха.

Остальные бабенки кивали, соглашаясь с ней.

— Что всё? — Божечки, помоги мне во всём разобраться. Почему я вдруг стану невменяемой, это вообще, как? Как блаженная? Зачем меня лечить? Я ведь не болею.

— Заберут тебя в психушку, будут колоть всякие уколы, и ты в овощ превратишься. И дочки своей тебе тогда, как своих ушей не видать, — продолжила объяснять Дементьева.

— А ты откуда знаешь, что у меня дочка? — выхватила я из её слов то, что мне было понятно.

— Так мы ж с тобой вместе месяца два назад лежали. В этой самой палате. Ты что меня не помнишь? — молодуха удивленно посмотрела на меня.

А я посмотрела на неё и решилась. Всё-равно уже хуже не будет. Так и так хотят блаженной объявить. А если Дементьева мне поможет, то я смогу здесь прижиться. В этом, как его там, будь оно не ладно, будущем.

— Я не могу помнить тебя, любезная, — начала своё признание я. — Потому я не Марина Самойлова, я Марьяна Степанова. И я, кажется, из прошлого.

Дементьева молча разглядывала меня, как какую-то неведомую зверушку. А в горнице стало вдруг очень громко. Бабёнки повскакивали со своих кроватей, схватили табуретки со спинками и уселись полукругом около меня.

Первой заговорила та, что собиралась жаловаться, кажется, Краснова.

— Что прям из настоящего прошлого? — спросила она. — И как там? Как ты там жила? Царицей, небось была? Или княгиней? Как к нам попала?

— Ой, девонька, насмешила! — улыбнулась я. — Обычной холопкой я была. Стряпухой при князевой кухне. Хлебы должна была выпекать да пироги с кулебяками. Ну и штопка да стирка на нас была. Уснула в своей каморке девкой непорочной, а проснулась тут у вас, брюхатой молодкой.

— Как интересно! Прямо как в сказках! — пропела одна из молодаек и захлопала в ладоши. — Значит, ты попаданка, а мы должны тебе помочь!

— А как же ты поняла, что попала в будущее? — спросила Дементьева. Видно было, что она мне не верила.

— Так вот та баба, что последняя вышла, когда я домой просилась, обернулась вдруг молодкой и сказала: «Ты же сама хотела в будущем пожить, Марьяна. Говорила, что там лучше! Теперь тебе надо пройти этот путь!» Вот я и поняла. Я ж мечтала посмотреть на то время, когда девок не будут к замужеству принуждать и не нужно будет вставать до свету, печь топить, хлебы месить, потом коров доить, да в реке белье стирать.

— Складно ты рассказываешь, Марина, — перебила меня Дементьева, — как-то не верится. Может, ты действительно того? Умом тронулась?

— Да ты что, Оль, ты послушай, как она говорит, — накинулась на Краснова. — Разве психи могут так подражать старинной речи?

— Психи ещё и не так могут, Мил, — ответила Дементьева, продолжая меня разглядывать. Что она увидеть-то хочет?

— Да, не лгу я, вот те крест, — воскликнула я и перекрестилась, — истинно не лгу!  Ну, хочешь, на Библии поклянусь? Есть тут у вас Библия?

Одна из молодок встала, подошла к своей тумбочке и вытащила какой-то небольшой предмет. Все остальные теперь смотрели на неё с нескрываемым удивлением.

— Мамка взять заставила, — проговорила она, так будто в чём-то провинилась. — Верующая она у меня, каждые выходные в церковь гоняет, то у неё исповедь, то – причастие. На вот, клянись, — протянула она мне небольших размеров странную книжицу.

— Это что? — спросила я.

— Как что? — удивилась молодка. — Библия.

Этот предмет на Библию, к которой я привыкла, был похож мало. Библия у нас в храме была большой. Украшена она была самоцветными каменьями. Золотистые буковки сплетались в красивые строчки. Она уже своим видом вызывала трепет в сердце. А эта книжица какая-то маленькая, неказистая. И никакого трепета она у меня не вызвала.

— Это точно Библия? — засомневалась я.

— Точно, точно! — кивнула молодайка. — Вот тут название большими буквами написано. Читай!

— Я не умею читать, — прошептала я, опустив голову.

В горнице стало вдруг как-то тихо. Я подняла голову и посмотрела на своих нечаянных товарок, они все теперь, а не только Дементьева, смотрели на меня, как на неведомую зверюшку. Я не выдержала их молчания и произнесла:

— И Библия у нас в церкви совсем не такая! Она у нас каменьями украшена, буковки в ней золочёные! И когда батюшка прихожанам её читает, сердце так и заходится в восторге. А уж если докоснуться до неё, то Божья благодать на тебя снисходит, и на душе сразу так светло становится! 

— Так, девочки, — перебила меня Краснова, — чувствую, предстоит нам сильно постараться, чтобы от психиатра нашу Самойлову отмазать.

Я открыла было рот, чтобы возразить, что я не Самойлова, но молодайка меня перебила.

— Привыкай! Теперь ты Самойлова Марина Владимировна, молодая беременная женщина двадцати шести лет. Ты находишься в родильном доме, потому что у тебя накануне болел живот. Тебя привезли по скорой. Мы тебе всё объясним и расскажем. А сейчас мы с тобой пойдем сдавать анализы, спокойно, без истерик. И тёть Катю твою успокоим, а то она уже, наверное, тебе успокоительного в шприц набирала.

Тут дверь открылась и вошла тёть Катя с каким-то подносом в руках.

Книгу можно продолжить читать на портале Литнет по ссылке https://litnet.com/ru/reader/naidennye-sudby-b489419?c=5916599