Русские осколки

         Военный роман (анонс)

     От разбившегося сосуда остаются осколки, разлетевшиеся в разные стороны. Частицами взорвавшейся изнутри Российской империи разметались революционным смерчем 1917 года её граждане – русские осколки.
     Все они – и те, которые остались в России, и те, что оказались за её пределами, искренно любили свою родину. По промыслу Всевышнего следующей проверкой этой связи на прочность явилась Великая Отечественная война, события которой коснулись грозным летом 1942 года и небольшого прифронтового городка.
     Герои романа – стрелки и связисты, зенитчики и лётчики, наблюдатели и железнодорожники, труженики тыла, командиры и солдаты, командующие армиями и фронтами, разведчики и контрразведчики, и даже бывшие белогвардейцы, волею судеб ставшие осколками родной страны, но оставшиеся русскими в душе и не мыслящими себя без России.
     Все совпадения фамилий и имён считать случайными.

 
                Посвящается моей жене Любаше

     Ты моё сокровище бесценное!
     Самый дорогой мне человек!
     Счастье моё необыкновенное,
     И Любовь, которая навек!
          Вместе мы с тобой, и это главное,
          И поговорим, и помолчим…
          Ты моя любимая, желанная,
          Солнца луч и звёздочка в ночи!

 
            ПРОЛОГ, ИЛИ ЛЮБОВЬ С ОТЛОЖЕННЫМ ИСПОЛНЕНИЕМ
     Счастливые события, о которых человек думает, сам себе их желает и потому к ним готовится, как правило, не происходят. Действительность не часто оправдывает ожидания людей. Михаил знал это по опыту своей жизни, поэтому вместе с лёгким одеялом отбросил и сладкие, расплывчатые впечатления утреннего сна.
     Какие уж такие особенные радости могут быть у одинокого, ну почти одинокого, мужчины в возрасте в конце июня 1942 года, в маленьком прифронтовом городке? Немец этой ночью станцию не бомбил – вот тебе и счастье! Однако расставаться с приятными мыслями всё-таки не хотелось. Сны, как и мысли мужчины, по тематике не отличаются широким диапазоном: чаще всего – про женщин. Как и наяву, во сне они бывают разными. Сегодняшнее видение оставило в его душе ощущение неземного света и необъяснимой радости. Лица прекрасной незнакомки он не запомнил, хотя некоторые черты как будто когда-то видел. Она смотрела на него несколько сверху, искренне улыбалась и говорила что-то доброе, что ему было очень приятно слышать, хотя слов его память не сохранила.
     Обмывшись прохладной дождевой водой из садовой бочки, Михаил окончательно проснулся и занялся завтраком. Мысли получили привычное направление: куда сходить, с кем поговорить, что сделать. Как обычно.
     Через полтора часа он уже шёл по своим делам вдоль здания вокзала по перрону первой платформы. Почти всю её поверхность занимали ожидающие поезд беженцы с вещами. Расписания движения поездов здесь уже не существовало. Едва в распоряжении начальника станции оказывались разгрузившиеся товарные вагоны, не имевшие специального предназначения, он отдавал их беженцам и отправлял поезд на Мичуринск. Солнце, поднимавшееся на востоке, безрадостно освещало невесёлые картины человеческих страданий, ставших здесь привычными и потому не вызывавших особого интереса железнодорожников, ежедневно рисковавших своими жизнями и работавших на износ.
     Осторожно ступая между сидящими на узлах и чемоданах людьми, Михаил пробирался в сторону линейного отдела милиции, находившегося в северной части вокзала. Недавно туда попала немецкая авиабомба, разрушившая эту оконечность здания. Михаил хотел осмотреть последствия взрыва и оценить нанесённый ущерб.
     Неожиданно его внимание привлёк солнечный лучик, отражённый какой-то блестящей поверхностью, показавшейся ему знакомой. Михаил застыл на месте и повернул голову к отражателю. Им оказался серебряный перстень с сердоликом на руке женщины, прикрывавшей лицо от солнца. «До чего же знакомый перстень, неужели это тот самый? А женщина?» – сердце его замерло и вдруг бешено заколотилось в предчувствии свершения невероятного. Женщина ощутила тень от его высокой плотной фигуры, и её рука скользнула вниз по чемодану, на котором она сидела. На него взглянули ЕЁ глаза!
– Юля! Ведь это же ты? – он присел перед ней.
Женщина вздрогнула. На её лице отразилась слабая улыбка узнавания.
– Саша? – неуверенно произнесла она осекшимся голосом.
Он утвердительно кивнул и взял её за руку.
– Я узнал наш перстень! – Михаил не отрываясь смотрел на женщину, стараясь навсегда запомнить её сегодняшнюю. «Боже мой! Это она! Те же глубокие карие глаза, те же мягко очерченные губы, овал подбородка. И её нотки в голосе».
– Ты как здесь оказался? – всматривалась она в его лицо.
– Я здесь живу и работаю.
– А я и не знала о том, что все эти годы ты был поблизости, – в её взгляде отразились боль и сожаление.
– Ты здесь одна?
– Да, одна.
– А где же муж и дети?
– Муж погиб перед войной. А ребёнок у меня один – сын. Он сейчас у родственников мужа, на Урале. Вот туда и еду. Только поезда всё нет и нет, – её голос звучал замедленно, с хрипотцой.
– Свободных вагонов сейчас нет. Ты лучше скажи мне, что с тобой? Тебе нездоровится? Что с твоим голосом?
– Простыла, – печально улыбнулась Юля.
– Да у тебя же температура! – коснулся он ладонью её лба. – Тебе нельзя ехать товарняком в таком состоянии. Дорога может всё погубить. Я тебя вылечу! Пойдём ко мне домой!
– К тебе домой? Зачем? С женой познакомишь? – она безнадёжно опустила голову, словно подраненная птица.
– Да ведь я же ни разу не был женат! – шепнул он ей.
Юля подняла веки и пристально посмотрела в его глаза. «Только бы не заупрямилась, как тогда», – затаив дыхание, Михаил заключил обе её ладони в свои руки.
– Пойдём, – её голос прозвучал бодрее.
Он помог ей подняться и взял в одну руку чемодан, а в другую – большую дорожную сумку.
– Держись за ручку сумки и смотри под ноги, – Михаил бережно повёл свою бесценную находку к выходу с платформы. Перед багажным отделением они свернули налево, пересекли железнодорожные пути по переезду для машин и подошли к воротам, которые открыл для них пожилой сторож.
– Здрасьте, Михал Саныч! – поприветствовал он Михаила.
– Привет, Иваныч! – кивнул тот в ответ.
Юля слегка дёрнула сумку, намекая на разъяснения.
– Здесь зови меня Мишей, – загадочно улыбаясь, почти беззвучно прошептал он ей на ухо.
     Они пересекли привокзальную площадь, прошли коротеньким переулком, как и весь городок застроенным частными домами, свернули на какую-то улицу, обошли кинотеатр, свернули в другую улицу и, наконец, вошли во двор дома, в котором жил Михаил.
– Я – доктор, а ты – пациентка. Диагноз – эвакуация. Предписано: лёгкий завтрак, лечебная баня, глубокий и спокойный сон, – без нажима объявил Михаил и провёл Юлю в своё жилище.
– Только спать. Больше ничего не хочется, – она бессильно опустилась на стул.
– Юлечка, тебе обязательно нужно хотя бы немного поесть, чтобы организм окреп, пока будешь спать. Умывайся и садись за стол, – он разжёг примус, поставил чайник и громыхнул сковородой со вчерашней жареной картошкой. – А пока ты справишься с завтраком, я нагрею воды. Это недолго!
     Михаил вышел во двор и занялся приготовлением бани. На ольховых дровах бак с водой нагревается быстро.
     «Кто-то у него, конечно же, есть, – беспокойно размышляла Юля. – Ну, это понятно – как же холостому мужчине обойтись без женщины? Мужики, которым женщины не нужны, выглядят неряшливо, а он опрятен. Однако постоянной женщины в этом доме нет, это ясно». Она окинула взором комнату, на всём замечая печать холостяцкого быта. Отсутствие следа женской руки обрадовало её и успокоило.
     Картошка на сковороде оказалась с кусочками сала, что очень неплохо по нынешним временам, а в чайнике, вполне по-лекарски, заварен зверобой. И хлеб настоящий, вкусный! Утолив голод, она положила голову на руки и едва не уснула за столом.
– У тебя с собой халат есть? – вернул её к действительности голос Михаила.
– Угу, – Юля полусонным взглядом показала на чемодан.
Доставая халат, Михаил заметил выглянувшую из матерчатого кармана под крышкой чемодана акварель с ромашками. «Сохранила! Значит, ей тоже дорого наше прошлое!»
– Переодевайся, сплюшка, – протягивая халат, Михаил посмотрел на неё долгим и тёплым взглядом, – я подожду тебя в коридоре.
     Когда Юля вышла из комнаты, Михаил привлёк её к себе и взял на руки.
– Ты можешь заблудиться, потому что не здешняя и не знаешь местных дорог, – продолжил он в игривом тоне.
– От-пус-ти-и, я-а пой-ду-у са-ма-а, – поддержала она интонацию.
– Не-а, – чуть прижал он её к себе и коснулся щеки губами, – я хочу, чтобы ты вспомнила мои руки.
     В тесноватом коридоре она слегка приникла к нему, чтобы не задеть за выступы.
– Всю жизнь я ношу тебя в сердце, как самую сокровенную мечту, – он спустился с ней по ступенькам и подошёл к бане в глубине двора, – и только сейчас, наконец-то, несу тебя, осязаемую, как моё сокровище во плоти.
     Юля благодарно улыбнулась и вошла в предбанник первой, но безоговорочно пресекла его попытку следовать за ней.
– Не-е-т, не в бане ты сможешь увидеть меня всю впервые, – шутя, она легонько шлёпнула его пальчиком по носу и закрыла за собой дверь.
– Я хотел сам тебя вымыть! В кране вода горячая, а в ведре – холодная! Не перепутай, а то ты там без меня ошпаришься или обморозишься! – напутствовал её Михаил, подбрасывая дрова в топку.
     После хорошей пропарки по настоянию своего банщика Юля выпила полстакана водки с чёрным перцем и улеглась спать, закутавшись в одеяла. Воды в баке оставалось ещё достаточно. Михаил вымылся и присел на лавку. Закурил. Киноленты воспоминаний овладели его мыслями.
     Они познакомились с Юлей в июне 1914 года, когда после завершения обучения в Московском университете он приехал в Липецк навестить родных. Юля только что окончила местную женскую гимназию. Тогда его ещё называли Александром. Взаимная симпатия между недурным молодым человеком и красавицей барышней возникла с первой же встречи. Ему – двадцать один год, ей – семнадцать. На третий день знакомства они почувствовали, что влюблены и хотят быть вместе. Пожениться не успели – их разлучила война, начавшаяся 1 августа 1914 года, поначалу названная Великой. Величаться Первой мировой эта бойня станет только после начала Второй мировой войны 1939–1945 годов.
     Непронумерованное мировое горе оторвало Александра от любимой девушки и затащило в военную круговерть. Уходя на войну, он подарил ей перстень. Ему присвоили офицерское звание, как имеющему высшее образование, и направили воевать в Прибалтику. После погибели Российской империи он предпочёл остаться в русской армии, получившей название Белой гвардии. Поражение вынудило его эмигрировать за границу.
     Сын учителя истории и дочери священника, сам историк по образованию, он понимал, что российская катастрофа совершилась по произволению Создателя. Наказание за грех? Да. А что же будет дальше? К власти придут праведники? Нет. Большевики ликвидировали церковь и уничтожили духовенство. Значит, греха стало ещё больше. Тогда для чего русскому народу такие страдания? Наказание ещё не закончилось? Какие же порядки установились в Советской России? Он решил тайно вернуться на родину, чтобы увидеть новую жизнь соотечественников своими глазами.
     Была и ещё одна очень серьёзная для него причина – любимая женщина.
Кстати, как там она? Опасаясь потревожить спящую, Михаил тихонько подошёл к комнате и осторожно приоткрыл дверь. Юля спала, немного отвернувшись от света. Её ровное дыхание гармонировало с размеренным тиканьем часов-ходиков, как будто желанные сердцу слова положили на музыкальный аккомпанемент. А как бы он объявил композитора и поэта этой песни: музыка – Времени, отсчитываемого часами, на слова – спящей Любимой Женщины? Михаил невольно загляделся на милую тёмно-русую головку и неясные очертания фигуры, проступавшие под покровом одеял. Боясь нарушить её сон пристальным взглядом, он прикрыл дверь и пошёл на терраску готовить обед.
     Привычно нарезая овощи для щей, Михаил обдумывал, как рассказать Юле, почему он сменил имя. Вернуться в Россию самостоятельно было невозможно. Михаил примкнул к одной из белоэмигрантских организаций, по заданию которой, однако, не считая себя шпионом, в конце двадцатых годов нелегально, с оформленными на другое имя документами, проник на территорию СССР. Местом легализации выбрал Липецк, чтобы поскорее получить ответ на волновавший его сердце вопрос – что с Юлей? Быть узнанным кем-то из горожан не опасался – в детстве он бывал там редко, к тому же с тех пор сильно изменился внешне. Он увидел её на первомайской демонстрации, на улице Плеханова. Юля шла под руку со своим мужем, военным лётчиком, который нёс на руках их сына. Не встречаясь с ней взглядами, Михаил продвигался за ними в толпе демонстрантов до площади Революции, бывшей Старобазарной, на которой состоялся митинг.
     Распахнутый красный плащик в колорит эпохи очень удачно сочетался с губками цвета спелых вишен. Михаил залюбовался её завораживающими глазами с подведёнными тёмными ресничками, оттеняемыми нежной белизной лица. От неё невозможно было оторвать взора. «Боже, какой прекрасной женщины лишили меня эти большевики!» – стиснув зубы, едва не простонал он. Потом Михаил осторожно проследил за ними до дома на улице Одноличка, а впоследствии, так же незаметно, установил место её работы, маршрут и время выхода. Подгадав подходящий момент, он объявился перед ней, чтобы после многих лет разлуки обмолвиться хотя бы словом. Она была ошеломлена появлением пришельца из рухнувшего прошлого и импульсивно отстранилась от него, опасаясь за покой своей семьи. Понимая, что ничего изменить уже невозможно, он всё-таки не смог побороть в себе желания хотя бы изредка видеть её. В другой раз Михаил подарил ей собственноручно написанную им небольшую акварель с ромашками и со своими же стихами на обороте. Юля молча приняла листок, только чтобы он более не беспокоил её. Когда же Михаил дерзнул в третий раз заговорить с ней на улице, она резко прервала контакты с ним. Теперь ему оставалось только молча завязать себя на узел, чтобы более не огорчать любимую женщину. Итак, с Юлей всё бесповоротно кончено. Чтобы быстрее перелистнуть горькую страницу жизни, он уехал из Липецка в небольшой пристанционный городок Грязи, расположенный неподалёку. С той поры они не виделись.
– Я совсем здорова! – прервала его воспоминания Юля. – Ты мой ангел-хранитель!
Радостно улыбаясь, она вышла на терраску, протягивая к нему руки. Михаил с готовностью повернулся навстречу и обнял её.
– Чтобы преодолеть неловкость, давай представим, что у нас с тобой всё уже было ещё тогда, в четырнадцатом! А теперь мы только продолжаем наши отношения, – и он обнял её, как имеющий неоспоримое право любить эту женщину и быть любимым ею.
– Я люблю тебя, – его губы встретились с её губами, – стань моей!
– И я тебя люблю! – ответила она поцелуем, прижимаясь к нему.
– Раз оба любим, то пойдём любиться.
     Он перенёс её в постель, чтобы наласкаться за все их недоцелованные годы разлуки и тоски. Наконец-то добравшись друг до друга, они дали полную волю рукам и губам, погрузившись в сплетение картин сна и яви. Она беззаветно предоставила себя, безоглядно лаская своего любимого мужчину и воспринимая его частью себя самой. Он умело и страстно овладел своей обожаемой женщиной, впервые познавая все линии её тела и радостно получая ожидаемые ощущения. Прикосновения влюблённых исцеляют настрадавшиеся души и превращают мечту в совершившееся чудо.Восторг обладания любимой женщиной сравним только с наслаждением, получаемым ею. Влюблённые словно проникают друг в друга: мысли в мысли, тело в тело.Предавшись полной взаимоотдаче, они налюбились так, словно это был последний день их жизни в расцвете лет. Когда он, обессиленный, оторвался от неё, почти бездыханной после вскрика, она по-женски повела носиком и, всё более включая сознание, пробормотала:
– Ты-ы не потуши-ил примус?
     Запах кухонной гари достиг комнаты. Михаил пулей вылетел в терраску, служившую ему кухней, снял с огня кастрюлю со щами и загасил примус.
– Да ты же у меня настоящая жена! – потрясая разведёнными руками, вернулся он к Юле. – Даже после самого страстного момента почувствовала бытовой непорядок!
Он прилёг к ней, и они продолжили целоваться, смакуя каждую свою счастливую минутку.
– Наконец-то я увидел твоё лицо в состоянии полного блаженства. Так выглядеть женщина может только со своим любимым мужчиной в мгновения наивысшего наслаждения. Черты становятся одухотворёнными, – его пальцы медленно поглаживали её лицо, потом по скулам спустились к подбородку и нежной шейке. – Улыбка утончённо-блаженная. Глаза закрыты, чтобы ничто внешнее не могло отвлечь женщину от её переживаний.
     Она смотрела на него, как будто открывая заново, стараясь не пропустить ни единого слова, и замерла, словно бабочка на цветке.
– Только в этот миг раскрывается её подлинная внутренняя красота, которая наполняет собою внешнюю привлекательность. Так вино, наливаясь в хрустальный фужер, придаёт ему смысл и содержание, – его руки нежно скользили по гладкой поверхности желанного рельефа. – Более открытой и красивой, чем в эти секунды, женщина не бывает. Хочу любоваться тобой всегда!
– Боже мой, какого чудесного источника жизни я была лишена все эти годы! Рядом с таким мужчиной женщина не может состариться! – она смотрела на него с восхищением. – Тебе бы писать романы и картины!
– Романы – может быть, – в его глазах блеснула внезапная идея, – а вот художники явно пропустили эту важнейшую тему! Мне до сих пор неизвестно ни одного изображения женского лица на полотне в описываемый мною момент!
– И правда – я тоже не видела ничего подобного! – изумилась она. – Отчего же так?
– Наверное, натурщица не сможет так долго держать блаженную улыбку при заданных обстоятельствах! Выйдет ненатурально. Смеющегося Пушкина тоже ведь никто не изобразил, а биографы отмечают, что он был потрясающе хорош, когда хохотал от души, и это стал бы лучший его портрет. Искренность живёт во взгляде и улыбке всего одно мгновение! Далее приходится держать паузу, что неестественно. А вот я, пожалуй, попробую написать тебя по памяти, но для этого нам с тобой сегодня потребуется сделать ещё пару дублей! – довольно улыбаясь, он недвусмысленно чмокнул её в губы.
– Разве тебе не нужно сейчас возвращаться на работу?
– Нет, я ведь на «липовом» больничном.
– Как же долго я шла к тебе! – Юля провела рукой по его русым волосам, откидывая их со лба и любяще смотря в его серые внимательные глаза. – Через войны, революции, замужество. Мир перевернулся: ведь это же я должна была дождаться тебя с войны! А ведь я и в самом деле очень долго ждала тебя.
– У нас с тобой получилась любовь с отложенным исполнением – улыбнулся Михаил.
– В каком смысле? – удивилась она. – Мы же были влюблены с юности.
– Да, но смогли реализовать нашу любовь только сейчас. По аналогии с договорами с отложенным исполнением. Существуют в народном хозяйстве такие договоры между разными наркоматами. Их заключают заблаговременно, например, до начала войны. А приступают к их исполнению, когда война наступит, – пояснил свою мысль Михаил. – Вот так и наша с тобой любовь оказалась с отложенным исполнением!
Юля согласно покачала головой и продолжила свою мысль:
– Восемь лет замуж не выходила, пока не потеряла надежду. Как я жалела, что не досталась тебе тогда! Едва в девах не осталась. А ты ждал меня всё это время?
– Да, но не просто ждал, а искал и надеялся, – счастливо улыбнулся он. – У меня было неясное предчувствие, что ты опять станешь моей. Потому и поселился недалеко от Липецка. Казалось бы, рассудок не предоставлял мне ни одного шанса! Уверенности не испытывал, но надежда почему-то меня не покидала. Перефразируя классика, я верил в тебя как в Россию! И вот ты снова со мной!
– Непостижимо устроена жизнь: сегодня утром на перроне я закрывалась рукой от солнца и едва не потеряла тебя, а когда на меня нашла твоя тень, то оказалось, что ты и есть моё солнце! – Юля благодарно прильнула к нему.
– Отличный тост! Вот за это надо обязательно выпить! – Михаил поднялся и раскрыл дверцу буфета, на полках которого стояло множество разных банок, бутылок и пакетов. – Мой довоенный запас.
     Они перебрались на кухню обедать. Примус, вместе с горелым запахом, за недостойное поведение был вынесен вон. Пока Михаил разжигал старый добрый самовар во дворе, Юля поставила тарелки и рюмки, разложила ложки, нарезала хлеб и селёдку. Потом она лёгкой и умелой рукой быстренько привела в порядок расположение вещей на терраске, убрала лишнее со стола и позвала его через открытое окно. Войдя к ней, Михаил удивлённо осмотрелся по сторонам.
– Вроде бы всё стоит на своих местах, но что-то неуловимо изменилось за десять минут, пока меня не было здесь?
     Сервировка стола, покрывало на диване и даже занавески на окнах – все вещи обрели уютный и аккуратный вид. Юля загадочно улыбалась, лаская его любящим взглядом и вспоминая того далёкого своего Сашу.
– В моём доме, наконец-то, появилась хозяюшка! – догадался он.
     В знак согласия она слегка качнула головой, закрыв глаза на мгновение.
– Значит нужно юридически оформить наши фактически сложившиеся отношения! – просиял Михаил, обнял её и трогательно добавил: – Я очень люблю тебя, Юленька! Выходи за меня замуж!
– Да! – глаза её увлажнились. – Я согласна! Я тоже очень тебя люблю!
Юля заплакала, плечи её затряслись, и она прижалась к нему, как будто нашла защиту. Целуя, он посадил её на диван и нашёптывал нежные слова из их юности, пока она не успокоилась.
– Мечты сбываются! – поцеловал Михаил перстень на её руке. – Этот перстень всё-таки стал обручальным!
– Я носила его до замужества, когда ждала тебя. Потом пришлось снять и положить в шкатулку. Никому не рассказывала, что это память о тебе. Когда овдовела, то могла только смотреть на него, но не посмела носить, потому что судьба забрала у меня не только тебя – жениха, но и мужа. А перед самым отъездом из Липецка надела твой перстень, чтобы ты всегда был перед моими глазами. И вот он помог нам встретиться, – она тоже прикоснулась к перстню губами. – Первая любовь всю жизнь не забывается.
     Юля села удобнее, чтобы лучше видеть его лицо и продолжила свои размышления:
– Ты всё время жил в моём сердце. Словно заноза, которую невозможно удалить. После замужества пыталась гнать от себя мысли о тебе, но с переменным успехом. Женщина не может одинаково сильно любить двух мужчин в одно и то же время. Её сердце одноместное, в нём может уместиться только один. Поэтому попыталась влюбиться в мужа, как когда-то в тебя. Поначалу получилось, но когда он стал доводить меня до слёз своими донжуанскими выходками, то я невольно сравнивала его с тобой. Не в его пользу. Мне не удавалось совсем не думать о тебе. Я даже помню запах дореволюционного тройного одеколона от тебя.
Она обняла Михаила и прижалась лицом к его рубашке.
– А я всю жизнь помню волнующий букет твоего молодого дыхания и твоих кос, – он зарылся лицом в её волосы. – Это было ни с чем не сравнимое благоухание девичьей свежести и чистоты.
– А сейчас? – выжидающе-насмешливо взглянула она на него.
– А теперь твоё тело излучает умопомрачительный аромат женщины в расцвете лет, – он поцеловал её в шею. – Ах, какая же ты у меня вкусная!
– Принимается, – улыбнулась она, потрепав его за ухо.
– Давай всё-таки пообедаем, – Михаил поднялся, не выпуская её руки, и сокровенно улыбнулся. – У нас сегодня впереди ещё много и дел, и разговоров.
– Разливать по тарелкам буду я! – Юля потянулась к половнику в его руке.
– Совершенно верно! Теперь это твоё право и священная обязанность! – церемонно поклонившись, Михаил двумя руками вручил ей половник, словно жезл.
     Сколько радостей взаимного узнавания дарит влюблённым, спустя многие годы вновь обретшим себя, их новая первая встреча! Словно приветы из далёкого прошлого, узнаются привычки, жесты, взгляды, улыбки друг друга. Взоры находят множество повседневных приятных мелочей, которые вспоминались в разлуке.
     Она всего лишь споласкивает чашки, но точно так же, как и тогда, держит мизинчик чуть оттянутым в сторону. Кисть руки слегка изогнута, по-женски изящно, и именно так, как свойственно только ей. Та же скошенная и зачёсанная прядка возле уха. Исподволь любуясь своей невестой в юности, он мысленно почему-то окрестил эту милую прядку «послушничком» и даже не говорил ей об этой своей безобидной глупости, потому что не смог бы объяснить смысла такого названия. Просто назвал так и всё.
    Самая же драгоценная сохранность – взгляд её глубоких, ненаглядных глаз. В них женская нежность и любовь, домашний покой и убеждённая верность. Теперь же в них ещё отразились блики её трепетной души и непростой судьбы.
– Где же милые глаза с поволокой? Без тебя в людской толпе одиноко, – прочёл Михаил строки своего первого стихотворения, написанного для Юли.
– Твоё имя на устах днём и ночью. Только ты – в висках, в мечтах, в многоточье, – сразу же продолжила она.
– Юленька, и ты помнишь этот стих с четырнадцатого года? – он благодарно поцеловал её руку.
– Да, Саша, конечно, помню, как и тебя самого, – прижалась она щекой к его руке. – А почему ты сменил имя?
– Потому что мне опасно жить здесь под своим родным именем. Я же воевал за Россию в Белой гвардии. Потом эмигрировал за границу, но не пожелал остаться там.
– Ты очень сильно рисковал, возвращаясь сюда, – в её глазах и голосе появились признаки тревоги.
– Да, с точки зрения салтыковского «премудрого пескаря», это был безрассудный поступок, но более всего на свете я хотел узнать, что стало с Россией и что с тобой? Найти ответы для души и сердца. Правда, для этого мне пришлось воспользоваться возможностями белоэмигрантской организации.
– Ты так запросто говоришь мне об этом? – на смену тревоге пришло удивление.
– Как видишь, я открыт перед тобой. Потому что люблю тебя больше собственной жизни. Я знаю, что ты меня ни за что не … – он так и не смог произнести слово «предашь» применительно к ней, – ты сохранишь мою тайну.
– Так ты шпион? – её голос дрогнул.
– Там, – он указал на запад, – полагают, что это так. Я же никогда себя не считал их агентом. Они хотели, чтобы я врос в здешнюю среду, что соответствовало и моим устремлениям. Активных действий мне не поручалось. Я лишь иногда подтверждал им своё существование и сообщал малозначащую информацию о современной жизни в России. Конечно, для советской власти я – враг, подлежащий уничтожению. Так они и своих безвинных арестовывают! Я же изначально духовно поставил себя над всем происходящим в мире. Несмотря на то, что меня запросто могут прихлопнуть как комара. Священная история, то есть Библия, всемирная история и современная мировая политика – вот круг моих интересов. Наблюдаю, оцениваю, анализирую жизнь России, Германии и других значимых стран мира и делаю выводы для себя. Тебя не пугает моя формальная двойственность?
– Нет. Я встретила тебя прежнего, цельного. Ты – настоящий! К тому же если давно живёшь здесь, значит у тебя всё в порядке?
– Всё нормально. У властей нет претензий к Михаилу Александровичу Никонову. Кстати, в этом псевдониме я сохранил память о своём деде – в имени Михаил, о себе самом – в отчестве Александрович и о бабушке по линии отца – в девичестве Никоновой. Оставаясь собой, я сменил оболочку. А вот замену тебе даже не искал, – коснулся он её ладони.
– Да за что же ты меня так крепко полюбил? – удивлённо-задумчиво взглянула она.
– За обаяние. Ты невероятно притягательна для меня. Мысли о тебе не покидали меня надолго. У меня всегда находилось очень много поводов, чтобы вспомнить о тебе: твой день рождения, дни наших встреч и расставаний, твои черты в облике других женщин, упоминание твоего имени, звуки музыки, которую мы слушали с тобой и песни, которые мы вместе пели. Мне хотелось быть с тобой рядом: слышать твой голос, разговаривать с тобой, видеть тебя, – поглаживал её руку Михаил.
– Разве в твоей жизни не было других женщин? – осторожно коснулась она деликатной темы.
– Надеюсь, ты понимаешь, что отдельные знакомства не в счёт. С этого дня ты у меня не только в мечтах, но и наяву. Ты же знаешь, что первое, что я сделал, прибыв в СССР, – разыскал тебя.
– Да, ты подошёл тогда ко мне, замужней женщине, на улице, при людях, которые могли знать меня и моего мужа! Ты мог меня скомпрометировать! В душе я была рада тому, что ты жив, но испугалась за свою семью! Ночей не спала в терзаниях. Моя жизнь только-только вошла в русло после похождений мужа, и я твёрдо решила оградить свою семью от новых потрясений.
Михаил принёс акварель из чемодана и положил её перед Юлей:
– Ты сберегла мой рисунок и даже взяла его с собой в эвакуацию! Между прочим, каждая ромашка здесь имеет нечётное количество лепестков, – дурашливо-поучительно пояснил он, – чтобы на «любит-не-любит» счёт всегда заканчивался в нашу пользу. А жук на одной из ромашек – это, конечно же, я.
– Неисправимый идеалист! – смеялись даже её глаза. – Тебе сколько лет тогда уже было?
– Синдром нереализованной любви в молодости. Однако учти, что если бы все люди были такими, как я, то в мире не было бы войн! Перед расставанием в Липецке в 28-м году я подарил тебе этот рисунок на память о нашей давней любви.
– Сам по себе этот твой поступок был более-менее сносен и даже втайне порадовал меня, но когда муж случайно обнаружил стихи на обороте, то устроил жуткий скандал на несколько дней! – она перевернула лист и прочла, делая акценты на выделенных жирными буквами словах:
     Что Вам сказать, чтоб не обидеть
     И подозрений не навлечь?
     Вас невозможно ненавидеть,
     Как невозможно уберечь
          От бегло брошенного взгляда,
          Вами не прошенных стихов…
          Увы, беречь для Вас не надо
          Ни слов, ни музыки, ни снов…
    Они вышли в сад, огороженный высоким сплошным забором.
– Ужели он не оценил рифмы и размера? – притворно удивился Михаил.
– Сейчас, по прошествии времени, можно пошутить, но тогда ты меня очень сильно подвёл. Муж использовал этот призрак компромата в своих целях – обрадовался поводу обвинить меня в неверности.
– Так вот почему ты столь резко запретила мне подходить к тебе? Прости меня, Юленька, – Михаил обнял её за плечи и поцеловал. – А ведь я помню каждый твой жест и каждое слово. В тот день ты была особенно красива. Тряхнула своими чудесными волосами с отливом и словно гвозди вбила в меня металлическим голосом, произнося слова раздельно для доходчивости: «Прошу вас больше ко мне не подходить!»
– Ты обречённо ответил: «Хорошо». И ушёл в сторону на четырнадцать лет! Какой послушный оказался! А сегодня почему подошёл? – лукаво посмотрела она на него снизу вверх. – Ведь я же тебе тогда запретила ко мне подходить?
– Запретила, но ты не сказала «никогда!»
– Ах ты, буквоед какой! – шутливо коснулась она ладонью его усов.
– Я подумал тогда: «Какой замечательной женщине мешаю своим мельканием». Даже в гневе ты была очаровательна!
– Да уж, очаровашка. Вот и муж ворчал, что раз я нравлюсь мужчинам, значит, подаю повод к тому! А вы же все на красоту падки. Глаза таращите, как ненормальные. Поэтому я не люблю слышать от мужчин, что я красивая. Это мне и без них про себя известно с детства. И вообще они мне не нужны со своими комплиментами. Кроме одного, моего единственного, – прижалась она к Михаилу.
– У красивых женщин свои привычки! Однако внешность человека, как и его судьба – дар Божий, то есть мало зависит от самого человека и принадлежит ему лишь до поры. На красу же природы дозволено смотреть всем, а вы, женщины, – неотъемлемая часть красоты этого мира. Женскую красоту, пожалуй, можно даже назвать талантом, данным от Бога, – Михаил стал целовать её. – Поэтому прошу тебя, с высоты талантливой женщины будь снисходительна к мужчинам вообще и к здешним, советским, в частности.
– Да разве способны они понять, что такое Женщина! Какая вселенная царит в её душе? Какого тонкого внимания и понимания она достойна? – как о безнадёжном деле, махнула она ладошкой.
– Немногим представителям «отряда членистоногих» дано понимать это, – он сорвал для неё цветок маргаритки, росший у садовой дорожки. – Литературу они ещё в гражданскую войну пустили на самокрутки. Обходительности с дамами им поучиться тем более негде, а что стало с их душами – одному Богу известно.
– Тем не менее «красавицу» я могу принять только от тебя, потому что только ты даришь мне свои замечательные стихи, – Юля приблизила руками голову Михаила и стала покрывать нежными поцелуями его лицо, медленно приговаривая, – и потому-у что ты-ы через всю-ю жи-изнь пронё-ос на-а-шу с тобо-ой любо-овь.
– Тогда я воспользуюсь предоставленной мне льготой и скажу, что краса твоя ещё более расцвела со времени нашей встречи в Липецке. Ты неотразимо красива, стройна и обаятельна! Любоваться тобой – это особенное счастье! Тем более что судьба лишила меня многих радостей жизни. Например, я не видел тебя беременной. Любимая женщина по-своему интересна в таком состоянии. Кстати, разве мы с тобой недостойны продолжения? Мечтаю поглаживать тебя по округлому животику с нашим ребёнком и представлять, каким он будет, когда родится.
– Забеременеть в наше время? Ведь идёт война!
– А другого времени у нас и нет. Кто же знает, когда оно наступит? И какие ещё события уготованы России? Призыву в армию я не подлежу. Ребёнка мы поднимем. До войны я успел создать запасы ширпотреба, на который можно выменять всё, что нужно, поэтому материально неплохо обеспечен. Вот только опасно, что здесь бомбят. В принципе, я могу уехать отсюда с тобой куда угодно! Только нужно к этому подготовиться.
– Сейчас я не могу остаться здесь. Моего сына должны взять на войну, и я спешу успеть увидеться с ним, – сказала она, словно простонала.
– Сокровище ты моё сокровенное! Я не хочу расставаться с тобой даже на один день! – прижал он её к себе.
– С роднёй мужа жить не останусь, – Юля заговорила быстро, не подбирая слов, а так, как подсказывало сердце. – Верь мне, я обязательно вернусь к тебе. Ведь ты приехал сюда из-за меня! О жизни в Советской России ты мог бы узнавать в Европе из газет, за чашкой кофе, но ты вернулся сюда и разыскал меня! Я же понимаю, что ты был готов взять меня в любом состоянии! Да разве я от тебя откажусь – белого или красного? Знаешь ли ты, как способна женщина любить Своего мужчину? Как собственного ребёнка – до самозабвения! Поняла это, лишь когда сама стала матерью. Именно так я люблю тебя! Нас проверило время.
– Верю, потому что знаю, что любовь привязывает, – он бережно обнимал Юлю. – Любовь неразделённая давит тоской, разрывает болью, делает человека несчастным. Разделённая любовь приносит счастье, вдохновляет и окрыляет. Однако и та, и другая опутывают волю человека, делают его зависимым от предмета любви. Я же безмерно счастлив ощущать на себе эти сладостные путы, связывающие нас с тобой!
     Обнявшись, они до вечера сидели на лавочке, с радостным удивлением открывая в себе новые ощущения жизни, прислушиваясь к возникшим чувствам и стараясь сохранить их в своих сердцах, словно огонёк пасхальной свечи из храма. Незаметно стало смеркаться. Небо закрыло землю плотными одеялами облаков, чтобы даже звёзды не смели сейчас подсматривать за людьми.
     Влюблённые, как никто другой, умеют ценить минуты, проведённые вместе. Это о прошедшем времени они могут сказать, что оно пролетело, как стрела. Настоящее же время проживается ими неспешно, кадр за кадром, цедится по нектарной капельке, смакуется на привкус любви. Время. Оно и вечное, и быстротечное. В мире нет ничего менее заметного и более дорогого, чем время. Напоминая об уходящих минутах, заморосил мелкий, умиротворяющий дождик-сеянец.
– Пойдём домой, – шепнул Михаил Юле, лаская её. – Сейчас наше время: мы никому его не отдадим и не потеряем даром.
     Утром следующего дня он проводил Юлю на вокзал и посадил её на поезд. В кармане под крышкой чемодана, вместе с акварелью, она везла написанный Михаилом на тетрадном листке гимн их любви:
     В любви опутаются двое,
     Чтобы уйти от суеты,
     Сплетеньем радости с тоскою,
     Укрыться в коконе мечты.
          Оставить вне долги и ливни,
          Забыться там, где явь, как сон,
          Где каждый взором осчастливлен,
          Прикосновеньем исцелён.
               Лишь то не подлежит забвенью,
               В чём жизни суть и счастья нить.
               В часы растянутых мгновений
               Не оборвать и не забыть!
     Вспоминая события минувшего дня и перечитывая свои строки, Михаил думал о Юле, о себе, о войне – неужели судьба побаловала их всего лишь одним вчерашним днём? А что же будет сегодня?
(продолжение следует)