Сказка о трёх желаниях

В некотором царстве, в некотором государстве, родился в богатой купеческой семье сын. Назвали его Иваном. Рос Иван не по дням, а по часам, а когда стал на голову выше своего отца, да мешок монет в два раза тяжелей поднял, да товара на две телеги больше за день продал, оставил он отчий дом и принялся строить свой. Пригласил он лучших мастеров со всего света, не пожалел для них денег, и построили они ему такой дивный дом, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Просторный, расписной, с посеребренными крышами, почти дворец. С тех пор зажил Иван припеваючи. Купался он в роскоши и богатстве, которые сам умелой торговлей приумножал, и никогда никого не обманывал.
Так бы он жил дальше, да поживал, никогда бы не горевал, но вот случилась однажды беда. Ударила в его дом молния, и начался пожар. Хотел Иван слуг за водой позвать, но не успел он и слова вымолвить, как огонь уже весь дом охватил. Даже времени пожитки собрать не осталось. Перекинул Иван через плечо первый попавшийся мешок монет, и едва успел за порог шагнуть, как рухнул дом у него на глазах и обратился в пепел.
Слуги переполошились, испугались, Ивана с расспросами окружили, но объяснить он им ничего не мог. Сам ничего не понял. Развязал он свой мешок, достал оттуда седьмую часть золотых монет и, так как он никогда никого не обманывал, отдал каждому слуге обещанную плату за труд. После этого слуги разошлись по своим дорогам, кто куда знал, а Иван остался один. Все товары, всё нажитое богатство сгорело. Ничего от прежней роскоши не осталось. Взглянул Иван ещё раз на угли с пеплом, оставшиеся от его терема, и воскликнул: “За что такая несправедливость? Что за напасть! Был я богатым купцом, в роскоши купался, а теперь ни кола ни двора, и только один мешок монет через плечо перекинут”.
Но делать было нечего. Смеркалось. Время наступало позднее, надо было ночлег искать. Подумал Иван было у отца помощи попросить, да постыдился в таком виде являться.
“Ничего! Сейчас уж как-нибудь переночую, а там новый дом построю, да снова торговлей займусь” — решил он и, подбоченившись, весело пошёл по дороге ночлег искать.
Долго ли, коротко ли шёл, вдруг видит, навстречу ему нищий старик идёт. Сам сгорбленный, худой, тело чёрная мантия укрывает, лицо прячет длинная белая борода, а глаза зоркие, синие, прямо на Ивана глядят.
— Вечер добрый, Иван-сын купеческий! — низко поклонившись, поздоровался он. — Куда это ты путь держишь?
— Откуда ты меня по имени знаешь? — удивлённо спросил Иван. — Кто ты такой?
— Эх, ты! — покачал головой старик. — Как мне тебя не знать-то! Сколько раз я к тебе подходил! Сколько раз милостыню просил! А ты только сейчас меня заметил. Отчего бы это? Видать, беда какая-то приключилась.
Не выдержал Иван и рассказал всё как есть: про ударившую молнию, да про пожар, да про сгоревший дом.
— Как странно… Ведь только маленький дождик моросил, — удивился старик. — Даже туч почти не было, откуда ж молния, да ещё и такой пожар? Видать, место недоброе. В следующий раз строй дом где-нибудь ещё.
— Построить-то построю. Мне бы только сегодня где-нибудь переночевать, — ответил Иван.
— Тогда ступай за мной, — сказал старик.
Иван пооборачивался, пооглядывался по сторонам, да от безысходности пошёл следом.
А старик начал свою историю рассказывать: “Сам-то я тоже когда-то жил по-человечески, но потом состарился и обеднел. Пришлось и всё хозяйство, и дом, и даже своего старого осла продать, а самому на улице остаться. Но ты, в отличие от меня, ещё молод. Ты с этой неурядицей управишься. Построишь новый дом и заживёшь, а сейчас пора на ночлег устраиваться”.
Старик остановился перед высоким раскидистым дубом. Свет в окнах домов теперь мелькал только где-то вдали.
Иван недоумённо оглянулся по сторонам: “А где же спать-то? Здесь?”
— Да, здесь, — ответил старик. — Обычно под этим дубом я сплю, но сегодня, так уж и быть, уступлю тебе место, а сам под открытым небом лягу.
— Ну что ж, какой-никакой, а ночлег, — вздохнув, сказал Иван и сел под тенью листвы.
Старик лёг на траву, укрылся мантией и уже стал было засыпать, как вдруг обернулся к Ивану и спросонок заговорил: “А вообще ступай-ка ты лучше сразу к Василисе-Царевне, да попроси у неё хороший крепкий дом, чтоб веками простоял и внуки твои в нём потом жили”.
— Что ещё за Василиса-Царевна? — спросил Иван.
— Да та, что живёт во дворце на самой высокой горе, — ответил старик. — Говорят, ей целых три желания можно загадать. Любые исполнит.
— Чего же ты сам к ней не пойдёшь? Тебе, видать, нужнее.
— Да куда же мне?! — воскликнул старик. — Ведь эта гора такая высокая, что вершины с земли не видать. И половины пути не пройдёшь, ноги уже в кровь сотрутся, а коль дальше упорствовать будешь, то только из сил выбьешься и замёрзнешь в снегах. Слыхал  я, многие там так лежать и остались.
— Добрый же ты мне совет, старик, дал! — рассмеялся Иван. — Сам идти боишься, а меня отправляешь. Буду я ещё на какую-то гору карабкаться! Я и здесь, своими силами неплохо управлюсь!
— Дело твоё, я только совет дал, — ответил старик и сразу уснул. А Иван лежал-лежал, ворочался-ворочался, да всё без толку. Сна ни в одном глазу. Только смотрит вверх, чёрное небо разглядывает, да диву даётся: “Где это видано? Где это слыхано? Бездомный богатого приютил. Меня под дуб уложил, а сам лёг под открытым небом”.
Уснул Иван только под утро, а когда проснулся, старик уже сидел на траве и о чём-то горевал. Тотчас же высыпал Иван из мешка несколько золотых и протянул их старику.
— Не  горюй, добрый старец, — сказал он. — Вот тебе от меня награда. Приютил ты меня. Позволь тебя отблагодарить.
— Не нужны мне твои золотые, — строго нахмурившись, ответил старик. —  А если хочешь отблагодарить меня, то лучше ступай на берег озера, найди там торговца и выкупи у него моего осла.
— Что? Неужели это тот осёл, которого ты когда-то продал?
— Именно он. Прежде он мне верным другом был. И продал я его только потому, что уже на себя куска хлеба не хватало. А вчера я услышал, что этот торговец собирается моего осла в озере утопить. Вот я и горюю.
— Не кручинься, добрый старец, — ответил Иван. — Выручу я твоего осла.
— Ты его себе потом оставь, — посоветовал старик. — И не смотри, что он такой хилый и дряхлый. Он зато тебе верой и правдой служить будет.
— Так и быть. Сделаю! — ответил Иван и, перекинув через плечо мешок монет, отправился к озеру. И только он вышел на берег, как вдруг видит, прямо к нему навстречу торговец идёт, а за ним на поводу осёл, старый, с облезлой шерстью, ноги едва переставляет.
— День добрый! Здравия желаю! Куда это ты ведёшь своего осла? — спросил Иван.
— Топить буду, — ответил торговец. — Совсем поплохел. Старый, хилый, упрямый, ни на что не годится.
— Ну и что, что не годится? Почём же зря жизнь губить? — рассмеялся Иван. — Лучше отдай его мне. И тебе гора с плеч, и мне осёл ещё верой-правдой послужит.
— Какой верой? Какой правдой? — возмутился торговец. — Он хоть бы до озера доплёлся. Совсем скоро сляжет. А впрочем, воля твоя. Заплати мне третью часть монет из твоего мешка, и я отдам тебе осла.
— Что?! Да ты же его топить ведёшь! — возмутился Иван. — Зачем же ты цену набиваешь?
— Треть мешка, и ни монетой меньше, — строго-настрого велел торговец.
— Да ну тебя! — махнув рукой, с досадой воскликнул Иван. — Не хочешь — не надо. Тебе же работы больше. Веди топить.
Сказал так торговцу и сделал вид, что ушёл, а сам притаился за камышами и стал выжидать. Торговец подошёл к берегу, связал ослу ноги, уложил его в лодку, а потом отплыл на середину озера и столкнул его в воду. Тут Иван и принялся за дело. Засучил он рукава, прыгнул следом, подплыл к ослу и, развязав его, выбрался с ним вместе на сушу. Отдышавшись, поднялся он на ноги, перекинул через плечо мешок монет и повёл осла за собою.
А торговец, как встретил Ивана по пути, как увидел, что он его осла из воды вытащил, так и преградил ему дорогу, рассерженно говоря: “ Что это ты моего осла украл? Я с тебя требовал за него треть золотых, а ты его бесплатно присвоил”.
— Я этого осла не украл, а нашёл, когда купался, — ответил Иван. — Ты от него отказался, ты его утопил. Теперь он не твой, а мне ещё верой-правдой послужит.
Ничего не ответил торговец и, так и оставшись ни с чем, лишь злобно проводил Ивана взглядом.
А Иван шёл по дороге обратно к городу, да, вздыхая, всё причитал: “За что такая несправедливость? Что за напасть? Был я богатым купцом, в роскоши купался, а теперь ни кола ни двора, и только один мешок монет через плечо перекинут, да ещё и старого дряхлого осла за собой тащить. Ну ничего. Новый дом построю, ещё не так заживу”.
Сказано — сделано. Вернулся Иван в город, выбрал себе новый участок с чудесным яблоневым садом, пригласил мастеров, и закипела работа. Пилили они, строили, а Иван только сидел под изгородью, да яблоками хрустел, ослу через раз подбрасывал.
К вечеру работа была закончена. Третью часть монет Иван за день потратил, но хватило их и на участок, и на новый дом.
Встал Иван перед входом, новой избой любуется.
— Эх, скромна, невелика, но не беда! Обживусь, разбогатею, о сегодняшних бедах и не вспомню даже! — с этими словами зашёл он внутрь и осмотрелся. Просторно кругом, чисто, жить бы ещё и жить, но не успел Иван и мешок с монетами на пол бросить, как задрожала земля и затряслись стены. Испугался Иван, побежал к выходу, и едва успел за порог шагнуть, как раскололась изба надвое да развалилась на мелкие щепки.
Стоит Иван, глазам не верит. Только что при нём избу на совесть строили, материалы самые лучшие подбирали. Отчего развалилась?
А между тем, на улице к вечеру стало холодать. Иван продрог, начал ёжиться и зачихал. Тут вышла из соседнего дома пожилая женщина. Пряди на волосах сбиты в клочья, сама укутывается, дрожа, в дырявый платок, а глаза спокойные и лучистые. Смотрит на Ивана и говорит: “Видела я из окна, какое несчастье с тобой приключилось. Так странно! Только лошадь мимо с телегой проехала, а дом уж надвое раскололся. Видать, место недоброе. В следующий раз строй дом где-нибудь ещё”.
— Построить-то построю, — снова чихнув от холода, ответил Иван.  — Мне вот только сегодня где-нибудь переночевать нужно.
— Тогда привяжи осла к забору и заходи в дом, — сказала женщина.
Так Иван и поступил, и едва переступил порог, как сразу согрелся. Тепло было, печь натоплена, а женщина всё куталась в платок и дрожала. Выбежал к ней навстречу худой бледнолицый мальчик и, словно стараясь укрыть от холода, крепко обнял.
— Вечер добрый! — поздоровался он с Иваном.
— Добрый, — ответил Иван и, не выдержав, громко закашлял.
— Что это ты так кашляешь? — спросил мальчик. — Небось, простудиться решил. Надо тебе чаю выпить. Сейчас самовар растоплю.
— Спасибо, конечно, но этого не нужно, — отказался Иван.
— Ещё как нужно! — возразил мальчик. — Ты же кашляешь, да и маменька мёрзнет. Я мигом!
Мальчик поднял со стола самовар и вышел с ним на улицу.
— Это мой сын, Николка, — сказала женщина. — С тех пор как я стала вдовой, он мне во всём по хозяйству помогает. И хотела бы я, чтобы он меньше работал, да вот если скажу ему об этом, он такими строгими глазами на меня посмотрит, что я уже ничего возразить не смогу.
Вскоре Николка вернулся с нагретым самоваром. Он поставил его на скатерть, налил три стакана чаю и пригласил всех за стол.
Женщина села рядом с сыном, а Иван — напротив. Николка протянул ему стакан и сказал: “Выпей, чтоб не простудиться. Я туда лечебные травы добавил”.
— Сам-то ты не боишься простудиться, так много работая? — взяв стакан, спросил Иван. —  Не ребячье это дело. Ты для такого усердного труда ещё не вырос.
— Раз работаю, значит вырос, — ответил Николка. — Я маменьке помогать должен, а здоровье всё равно не выбираю. Какое есть, такое есть. А вот ты, если так о здоровье печёшься, ступай к Василисе-Царевне и попроси у неё крепкое здоровье, чтобы век не хворать.
— К какой это Василисе-Царевне? — улыбнувшись, спросил Иван.
— Да к той, что живёт во дворце на самой высокой горе. Ей можно три желания загадать, любые исполнит, — ответил Николка.
— Ты его не слушай, Николка не понимает, о чём говорит, — возразила женщина. — Слышала я, Василиса-Царевна обладает такой несказанной красотой, что от одного её взгляда можно сойти с ума. Многие, кто её увидел, помешались рассудком, забыли себя и уже даже говорить больше не могли, не то, чтобы желания загадывать.
— Хороший же ты мне совет дал, Николка! — рассмеялся Иван. — Сначала в горах ноги стереть, замёрзнуть, а потом ещё и ума лишиться. Не пойду я ни к какой Василисе-Царевне.
— Да ты просто трус! — поднявшись из-за стола, воскликнул Николка. — А я бы не испугался! Я бы пошёл! Я бы за маменьку и за себя просить бы пошёл! Если бы только у меня были силы.
Николка вдруг побледнел, пошатнулся, схватился за сердце и упал обратно на скамейку.
— Николка! — склонившись над сыном, воскликнула женщина.
Николка приоткрыл глаза, и женщина перенесла его на кровать за печью.
— Что с тобой, Николка! Тебе плохо?
— Нет! Всё хорошо, маменька! — тихим робким голосом ответил он. — Просто я устал.
Женщина принесла Николке воды и уложила его спать. Иван, тем временем, чай допил, а женщина, дождавшись, когда Николка уснёт, вернулась обратно за стол и села на скамейку, приложив руку ко лбу.
— Эх, что за горе, что за несчастье! — запричитала она. — Потеряла я мужа. Неужели теперь и сына потеряю?
— Он чем-то болен? — спросил Иван.
— Ему передался по наследству тяжёлый сердечный недуг. Сначала мой муж от него умер, а теперь вот и сын страдает. С каждым днём становился всё слабее, а сегодня ты и сам видел.
— Но ведь это ещё не смертельно, — ответил Иван. — Знаю я, есть на свете волшебная пустырь-трава. Её привозят сюда из далёких стран. Она мигом все сердечные недуги исцеляет.
— Да знаю я о такой траве, только очень уж дорого она стоит. Нам, беднякам, такое не по карману.
— Отчего же вы помощи ни у кого не попросили? Вряд ли бы добрые люди от помощи отказались.
— Добрые — вряд ли. Только где этих добрых людей найти? Только если среди бедняков, таких же, чем мы. Сколько же я просила, умоляла о милосердии! Сколько кричала, звала, даже под телегу бросалась! Но ты и сам должен понимать, богатые бояре да купцы никогда не смотрят на таких, как мы. А впрочем, хватит о грустном. Пора спать, — женщина встала из-за стола и, поёжившись, ещё сильнее укуталась в платок. — ты наш гость, так что ложись на печь спать.
— Ну уж нет! — отказался Иван. — На печь я не полезу. Мне и на скамье хорошо.
Женщина не стала спорить с гостем и пошла готовиться ко сну.
На улице совсем стемнело. Наступила глубокая ночь. Николка посапывал в углу на кровати, женщина грелась на печи. Все уснули. Один только Иван не спал. Всё только лежал-лежал, ворочался-ворочался, да диву давался: “Где это видано? Где это слыхано? Больной здорового лечит. Сам уставший и слабый, а мне чай подаёт. Сама замёрзла, а мне место на печи предлагает”.
Той ночью Иван не уснул. А наутро встал, перекинул через плечо мешок монет и тихо вышел из дома. Осёл проснулся и закричал неистовым голосом. Иван попытался успокоить его, но женщина уже услышала шум и выбежала из дома.
— Куда это ты в такую рань? — спросила она. — Погостил бы ещё.
— Должна ты знать, добрая женщина, — отвечал Иван. — что я как раз бывший купец. В моём мешке не пожитки, а монеты из чистого золота. Когда я был маленьким, у моей мамы был похожий сердечный недуг. Мы с отцом раздобыли для неё пустырь-траву, и она очень скоро выздоровела. Я помню, где эту траву достать, помню, где купить. Я схожу туда и принесу её вам.
Обескураженная, женщина даже не смогла ничего ответить, а Иван взял осла за поводья и пошёл по дороге.
Вскоре остановился он у знакомой торговой лавки и зашёл внутрь.
— Здравия желаю. Мне нужен пучок волшебной пустырь-травы, — сказал он.
— Есть у нас такая, — ответил человек, стоявший за прилавком — Эту траву нам из дальних стран привезли. Люди рисковали собой, её собирая. А возьму я за неё три четверти золотых из твоего мешка.
— Три четверти золотых! Она же стоила не больше нескольких монет! — негодуя, воскликнул Иван, посмотрел в глаза человеку за прилавком и узнал в нём того самого торговца с озера, у которого забрал осла.
— Я тебя не забыл, добрый молодец, — ехидно сказал торговец. — Не забыл, как ты украл моего осла. Поэтому не удивляйся, что к цене за лекарство я прибавляю цену и за него. Три четверти монет из твоего мешка, ни монетой меньше, а если платить отказываешься, то ступай прочь.
Иван постоял-постоял, подумал-подумал, да делать нечего. Он обещал волшебную пустырь-траву принести, да и Николке очень помочь хотелось.
— Была не была, будь по-твоему, — сказал Иван, вздохнул о своём богатстве и высыпал на стол три четверти золотых.
— Держи волшебную пустырь-траву, — протянув пучок, сказал торговец.
Иван забрал пучок, оставшиеся золотые в карман выложил и вышел из прилавка. Ведя за собой осла, он той же дорогой вернулся в дом и отдал пучок травы.
— Спасибо тебе, — приняв от него дар, сказала женщина. — Век тебя буду благодарить. Как мне отплатить тебе?
— Мне ничего не нужно, — ответил Иван. — Хотел бы я только ненадолго остаться и убедиться, что Николке легче станет.
Вняла женщина его просьбе и сразу же приготовила из веточки травы целебный отвар, а когда дала его Николке, его щёки зарумянились и у него появились силы встать.
— Что ж, теперь я убедился, что Николка действительно идёт на поправку, — сказал Иван. — Совесть моя чиста, значит пора мне своей дорогой идти.
— Постой! Не уходи так с пустыми руками! — остановила его женщина. —  Пусть мы и бедны и многого предложить не можем, но всё же прими этот подарок, — и женщина протянула ему старый, вышитый красными нитками кушак. — Ты моего сына спас. Раньше этот кушак мой муж носил, а теперь я хочу вручить его тебе.
Иван поблагодарил за подарок и подпоясался кушаком. Потрепал он Николку по голове и, попрощавшись, покинул дом.
Солнце в небе пылало, жизнь кругом кипела, а Иван шёл по дороге, осла за собой вёл, да причитал: “За что мне такая несправедливость? Что за напасть? Был я богатым купцом, в роскоши купался, а теперь ни кола ни двора, всего несколько монет в кармане, да ещё и осла за собой тащить. Были у меня богатые одежды, драгоценными камнями вышитые, а теперь в старом кушаке по миру хожу”.
Но отчаиваться Иван не стал. Выбрал он место поскромнее, откуда никто не гнал, на самой окраине у обрыва, закупил брёвен на последние монеты и начал строить дом.
Весь день Иван, себя не жалея, трудился, семь потов с него стекло, а вечером он заложил крышу соломой и отошёл подальше работой своей налюбоваться.
— Эх, кривенькая избёнка, косенькая, — сказал он и потрепал осла по куцему загривку. — Но ничего, жить можно.
Однако не успел Иван и шагу в дом ступить, как ударила молния, затряслась земля, и дом вместе с куском земли в обрыв свалился. Так далеко улетел в пропасть, что уж и не видно было, как и куда упал.
— Эх, ты, Иван-сын купеческий, — раздался позади голос. — Дом-то ты своими руками, своими силами, да на совесть строил, только вот зачем на обрыве? Надо ж было устойчивое, надёжное место выбрать, а теперь все труды насмарку!
Иван обернулся и увидел того-самого старца, который приютил его под деревом.
— Откуда это ты здесь взялся, старец? — спросил он. — Что ты тут делаешь?
— Хожу по миру, милостыню прошу, вот и тебя встретил.
— В таком случае, ступай дальше своей дорогой, — ответил Иван. — Мне нечего больше тебе дать. Хотя бы самому теперь прокормиться.
— Да, вижу я, что дела твои плохи, — ответил старец. — Но вижу так же и то, что ты осла моего уберёг, не отдал никому, последовал моему совету.
— Ну и что же с того? — спросил Иван. — Вон какие тучи сгущаются. Мне и самому негде укрыться, а ещё и осла прятать.
— Ну так последуй и второму моему совету, будет тебе дом.
— Это какому же?
— Хочешь или нет, а тебе придётся подняться на самую высокую гору.
Сверкнула молния, и её блеск отразился в синих глазах старца. Иван усмехнулся и с досадой ответил: “Все меня туда на верную гибель посылают. Сначала в горах замёрзни, потом от взгляда Царевны ума лишись. Какой вздор! Не нужно мне такого, а если уж сам не справился, придётся попросить помощи у отца”.
Иван взял осла за верёвку и пошёл к отцовскому двору. Старец больше ничего не сказал. Чёрные тучи укрыли небо, поднялся ветер, и начался ливень.
Долго Иван ещё шёл по слякоти. Его одежда промокла до нитки, а сапоги перепачкались в грязи. Остановился он у крыльца большого роскошного дома и постучал кулаком в дверь, что есть силы. Дверь отворилась, и на крыльцо выглянул купец, в котором Иван отца своего узнал.
— Кто в такой час, да в такую погоду стучится? — раздраженно спросил купец. — Кто меня потревожил?
— Это я, твой сын, батюшка, — ответил Иван. — Случилась со мной беда непредвиденная, остался я без крыши над головой, да без денег. Не поскупись, смилуйся, впусти меня сегодня на ночлег, поделись ужином, а там я новый дом построю, снова как подобает заживу.
Нахмурил купец брови, окинул Ивана взглядом с ног до головы, да пуще прежнего разозлился.
— Обмануть меня задумал, этакий негодяй! Мой сын — богатый купец. Его дом больше моего, сам он в роскоши да деньгах купается. А ты всего лишь бродяга безродный, и рядом с ним не стоял. Забирай корку хлеба и ступай отсюда, подобру-поздорову, а не то худо будет!
Купец швырнул корку хлеба и захлопнул дверь, да так громко, что стены дрогнули. Остался Иван под ливнем стоять, взглянул на корку хлеба, брошенную в грязь, подобрал, её, положил в карман и пошёл с ослом куда глаза глядят.
Ливень уже и вовсе стеной пошёл, ветер деревья к земле прижал, а Иван шёл против ветра, вёл за собой осла, да диву давался: “Где это видано? Где это слыхано? Отец родного сына не узнал. У самого собаки куриные лытки не доедают, а мне только корку хлеба отжалел, да и ту в грязь бросил”.
Долго он бродил, долго шёл куда ноги несли, да  не заметил, как оказался у дерева, где ему старец приют предлагал. Теперь здесь старца не было, да Иван и не подумал о нём. Лёг он под дерево и воскликнул: “Эх! Нигде мне приюта нет! Отовсюду меня судьба гонит, со всех земель. Видать, и правда таков мой удел. Буду бездомным нищим побираться, а то и вовсе под этим деревом и умру”.
Нащупал Иван в кармане корку хлеба, размокшую от дождя, захотел её съесть, но посмотрел на своего несчастного исхудавшего осла и засомневался.
— Ты жальче меня, да и мне уже ничего не нужно, а ты, быть может, ещё попытаешь своё счастье. Бери.
Иван отдал ослу корку хлеба и обессиленно упал на землю. Но не успел он закрыть глаза, как вдруг засверкали тысячи молний, загремел раскатистый гром, а осёл подпрыгнул до самого неба и опустился на землю уже могучим сильным конём.
Смотрит на него Иван, глазам не верит. Седло узорами расшито, узда изумрудами сверкает, а грива золотым огнём горит, в темноте светится.
Взглянул конь на Ивана и заговорил человеческим голосом: “Благодарю тебя, Иван-добрый молодец, сын купеческий! Сумел ты меня расколдовать. Был я когда-то самым могучим конём на всём белом свете. Не было такой высоты, на которую бы я не допрыгнул, не было края, где бы я не побывал. Одна только беда у меня была. Не мог я наездника себе под стать найти. Кто бы меня ни оседлал, а стоило только мне с места сорваться, как он сразу далеко позади оставался, из седла выпадал. А у меня ведь на роду служить людям написано. Не могу я без всадника. Вот и решил я помощи попросить. Тот старец, которого ты встретил, не бродяга бездомный вовсе, а добрый кудесник. Он нарочно меня в старого осла превратил. Сказал: “Пока что всем, к кому попадёшь, в таком облике служить станешь. А кто сможет с тебя эти чары снять, тот и будет твоим наездником”. С тех пор много веков прошло, а чары с меня так никто до этого дня и не снял. Только ты один справился. Кусок хлеба, который ты мне дал, был не простой, а волшебный. Он силу твоего мужества впитал, а я его съел. Теперь вернулся ко мне мой прежний облик, и я верой-правдой тебе служить буду. В любой край света тебя примчу, любое море, какое хочешь, перепрыгну, на любую высоту подниму”.
Стоит Иван, чуду не надивится, счастью своему не нарадуется.
— Ну раз так, есть у меня к тебе одна просьба, — сказал он коню. — Отнеси меня на самую высокую гору, к самому роскошному дворцу, где живёт Василиса-Царевна. Попрошу я у неё дом, чтоб столетиями стоял, здоровье, чтоб весь век не хворать, да денег столько, чтобы больше никогда не узнать нужды. Будем с тобой вдвоём жить-поживать, да над сегодняшними неурядицами посмеиваться.
Зафыркал бравый могучий конь, затопал тяжёлыми копытами и затряс золотой гривой.
— Да разве ты уверен в своём желании, Иван-добрый молодец? — спросил он. — Ведь все, кто Василисе-Царевне три желания загадал, чуть только она их исполнила, сразу превратились в камень.
Испугали эти слова Ивана, но не остановили.
— Всё равно мне уже терять нечего, — ответил он. — Уж если не смогу жить по-человечески, то пусть хотя бы достойно умру.
И хотел конь Ивана остановить, да делать нечего. Забрался Иван в седло, дёрнул за поводья и едва на месте удержался. Быстрее буйного ураганного ветра помчался конь. Первым прыжком зелёный дремучий лес оставил позади, вторым — сотни хребтов перепрыгнул, а потом всю ночь на самую высокую гору взбирался. Только на рассвете доскакал. Остановился он перед воротами дворца и воскликнул: “Эх! Это даже на лёгкую пробежку не похоже. Я б ещё и сто раз по столько же пробежал, и всё равно б не устал”.
А Иван выпрыгнул из седла, подошёл к воротам и диву дался. Никогда он ещё такой красоты не видывал. Всё золотом, да драгоценными камнями в лучах солнца сверкает, а сам дворец высотой своей до самого неба достаёт.
Постучался Иван в ворота, и раздался величественный царственный голос откуда-то с высоты: “Кто ко мне пришёл? Кто пожаловал?”
— Я Иван, сын купеческий. Пришёл к Василисе-Царевне три желания загадать.
— Ну что ж, заходи, Иван. А когда во дворец зайдёшь, никуда не сворачивай, — повелел голос. — Прямо, по красному ковру иди. Откроешь золотые резные двери — в мои покои попадёшь.
— Будет сделано, — ответил Иван и, когда ворота отворились, зашёл во дворец. Но не успел он и шагу по ковру ступить, как содрогнулся и замер от ужаса. По обе стороны дороги, вдоль обеих стен каменные человеческие статуи стояли. Все с разными лицами, разного роста. И все как живые. Одолел Иван свой страх, пошёл по ковру, а статуи ему точно вслед смотрят, в глаза заглядывают. Вспомнил Иван предупреждение своего бравого коня, да уж поздно было назад воротить. Снял он с пояса подаренный кушак, завязал им глаза и открыл золотые двери.
— Проходи, Иван, вперёд, — повелел голос. — Дай поглядеть на тебя.
А Иван ничего вокруг себя не видел. Сделал он несколько широких шагов и остановился. Слышит, заходила Царевна вокруг него. В одну сторону прошлась, в другую, а потом как засмеялась! Словно звонкий весенний ручеёк, смех побежал.
— Чего это ты, Иван, в таком забавном виде явился? — спросила она. — Кушак обычно на поясе носят, а ты им глаза завязал!
— Это потому, Василиса-Царевна, что не готов я на твою несказанную красоту смотреть. Слышал я, что от одного твоего взгляда многие ума лишились, вот и решил я судьбу не испытывать.
— Тогда отчего же три желания не боишься мне загадать? Ведь все, чьи три желания исполнились, тотчас превратились в камень.
— А мне терять нечего, — сказал Иван. — Я любой удел, любую судьбу приму, лишь бы знать, что я сделал всё, что мог, да по совести.
Приутихла Царевна-Василиса, замолкла и, пусть даже Иван ничего, кроме тьмы, вокруг себя не видел, а всё-таки почувствовал на себе её внимательный пронзительный взгляд.
— Ну и каково же твоё первое желание? — спросила она.
Иван подумал-подумал, захотел было прочный дом на века попросить, но вдруг вспомнил старца, приютившего его под деревом, и ответил: “Хочу, чтобы у всех в нашем царстве была крыша над головой”.
— У всех, кто прежде на улице жил, теперь дома появились, а пока я говорю, эти люди уже и думать о прежних бедах забыли, — сказала Василиса. — Называй теперь второе.
Поразмыслил Иван, захотел уже было здоровье попросить, такое крепкое, чтоб век не хворать, да вдруг подумал о болящем Николке да про его матушку вспомнил и пожелал: “Пусть все телесные и душевные недуги из нашего царства навсегда уйдут”.
— Уж все больные с постелей встали, с родными и близкими своё выздоровление празднуют. А ко всем безумцам рассудок вернулся. Теперь назови своё последнее желание, и решится твоя судьба.
Захотел было Иван хоть что-то напоследок для себя загадать, но затем подумал: “Всё равно в статую превращусь, а так хотя бы у других судьба счастливее моей будет”.
— Пусть все, кто превратился в камень, снова станут людьми.
— Ну так развяжи наконец глаза и обернись, — ответила Царевна-Василиса. — Они позади тебя стоят, улыбаются.
Не поверил Иван своим ушам, снял повязку и обернулся. И правда, узнал он их лица. Очнулись каменные статуи, снова людьми стали.
— А почему же я в камень не превратился? — удивлённо спросил Иван.
— А ты на чело на моё взгляни, — ответила Василиса. — Что увидишь?
Повернулся Иван к Царевне и увидел на её лбу яркую белую звёздочку.
— Свет вижу яркий, — сказал он. — Прямо на меня падает.
— Ну так должен ты теперь знать, что этот свет сущность человека проявляет. Под его лучами человек не в камень превращается, а становится тем, кто он есть. Прежде ко мне люди с каменными сердцами приходили, корыстные желания загадывали, вот и превратились в камни. А ты с чистым сердцем пришёл, доброту в себе отыскал, вот и остался самим собою. И не я сама, но свет моей души тебя избрал, и значит быть тебе царём и править царством.
Василиса взяла Ивана за руки и посмотрела  ему в глаза. Но не помрачился его рассудок, а наоборот, ещё яснее всё вокруг стало. Полюбили они друг друга с Василисой-Царевной и, не откладывая на завтра, сыграли свадьбу. Недавно мимо меня тот самый старец-кудесник проходил. Он и поведал мне, что Иван до сих пор тем царством мудро и справедливо правит.