Девушка, не ставшая 3-й. Ч. II гл. 37-43

Повесть находится в ОТКРЫТОМ БЕСПЛАТНОМ  доступе.
Предыдущие главы  - http://proza.ru/2024/08/29/1110
=====

37

Гитлер говорил, что по мере познания людей все больше любит собак.
В этом я с ним согласен.
Разочаровавшись в людях, я повернулся к животным.
Я наслаждаюсь обществом бессловесных тварей, пытаюсь проникнуть в их сознание.
Мне интересно знать, о чем думает собака, когда, обнюхав и пометив столб, с улыбкой трусит к следующему.
Еще сильнее меня занимают кошачьи.
Они кажутся непознанной Вселенной.
В прищуре прозрачных глаз всегда таится неведомое.
За крутым серым лобиком молчаливого кота идут мыслительные процессы, о которых оставалось гадать.
А взрослая кошка, которая сидит на подоконнике и ловит лапкой прохожих, шагающих по улице, ввергает в раздумья.
Остается неясным: так ли она глупа, что не способна оценить досягаемость и масштаб, или просто играет – или хочет показать, насколько счастлива в жизни, поскольку всегда умеет себя чем-нибудь занять.
Тайны этого мира кажутся мне куда более увлекательными, нежели заботы людей, у которых нет двойного дна и все лежит на поверхности.
Ведь даже великий Джеральд Даррелл не мог прийти к однозначному выводу: выкрикивает попугай свои ругательства чисто рефлекторно, или понимает, кого и как бранит.

38

Я смотрю на животных и вхожу в их состояние.
Например, представляю, каково быть дикобразом и всю жизнь слышать шуршание своих иголок.
Я сочувствую птицам, которые умеют летать, но не имеют рук.
Я пытаюсь понять, как живет черепаха, таскающая на себе целый гараж.
Черепаха вообще являет одну сплошную загадку.
Она тяжелая, как кирпич, однако не тонет даже в пресной воде.
А я могу – вернее, когда-то мог - плавать лишь в Красном море.

39
 
Зимой мы с женой кормим синиц.
Мы покупаем осенью мешок семечек, каждый день насыпаем на отлив за окно.
Мне кажется, что я узнаю каждую из десятка вертлявых птичек, которым мы спасаем жизнь.
И, уж точно, я понимаю интонацию голосков: разбираю, когда синица здоровается ранним утром, когда просит еще, а когда просто звенит от радости бытия.

40
 
В соседнем подъезде нашего дома живет небольшая черная кошка по имени Туча.
Она домашняя, но целые дни проводит на улице: бродит по двору, валяется в песочнице, попрошайничает у местного магазинчика.
Эту кошку знают все.
Я ее не кормлю, но мне кажется, что между нами имеется инфернальная связь.
Из всех существ, обитающих на обреченной планете, по-настоящему я люблю только двух.
Первой и главной остается жена.
Второй – Туча.
Она точно такая же: маленькая, упрямая, знающая свои приоритеты и умеющая их отстоять.
Хозяева Тучи заехали сюда, когда ей было года три.
С тех пор миновало шесть лет.
В кошачьем масштабе это соответствует моим сорока, прошедшим после поездки в Германию.
Узнал я кошку молодой, упругой, энергичной.
Сейчас у нее поседели усы, вся она как-то поблекла и уменьшилась.
Тучина жизнь исчерпалась у меня на глазах.

41

Точно так же пролетела и моя.
Незаметно и гораздо быстрее, чем хотелось.
Подвизаясь в контакте, я нашел Готтфрида.
С фотографии смотрел старый и грузный, седой старик.
Не верилось, что когда-то он был отражением меня, а каждое слово, каждый совет, данный в крепкой форме, ценился на вес золота.
Казалось, не этот человек порекомендовал мне книгу, которую я все-таки однажды прочитал и, действительно, ощутил примирение с самим собой.
Вероятно, со стороны я выгляжу точно так же.
Хотя седым меня вряд ли можно было называть: уже лет двадцать я стригусь наголо.
Насчет старости я не берусь судить.
На протяжении сорока пяти лет, утром каждого из шестнадцати с половиной тысяч дней, я вижу свою физиономию в зеркале во время бритья.
Функция старения для меня была непрерывной.
Второй закон диалектики в данном случае не работает.

42

Принято считать, что в каждом возрасте есть своя прелесть и расписанную поэтами «осень жизни» надо благодарно принимать.
Эта бодряческая идеология не имеет основы.
Избавляясь от квартиры на Петроградской стороне, я сохранил-таки некоторые вещи, составляющие атрибуты детства.
В частности, я забрал «Жизнь животных» - зеленое академическое издание.
Первый из семи томов надписан бабушкой с папиной стороны как подарок мне, пошедшему в школу.
В отличие от современных википедерических статеек, те книги писали специалисты, доктора биологических наук, член-корреспонденты и даже академики.
Им я верил, перечитывал раздел за разделом, делал собственные выводы.
Будучи математиком, а не каким-нибудь болтуном-философом, я привык к точным понятиям, сравнительному анализу и тезисной формулировке результатов.
Изучив эволюцию животного мира от Amoeba proteus  до Homo sapiens, я сделал радикальный вывод.
Определенный природой срок человека составляет сорок лет.
Все дальнейшее является искусственным продолжением жизни.

43

Мне самому сорок исполнилось в две тысячи первом году – еще при жизни родителей.
Я запомнил возрастные ощущения, могу поспорить с любым записным оптимистом.
До сорока лет жизнь является жизнью.
В ней есть падения, но последующие взлеты выше предыдущих.
Есть радости и ожидание следующего дня – всегда светлые, поскольку биология организма еще не исчерпала надежд.
После сорока жизнь превращается в борьбу между неугасшими желаниями и уменьшившимися возможностями.
После пятидесяти основным вопросом является прогноз того, какая часть тела будет болеть завтра при знании, что именно болит сегодня.
А после шестидесяти…
После шестидесяти каждым утром хочется читать третий стих из третьей главы книги Иова.

=====
Следующие главы - http://proza.ru/2024/09/02/242