Неудачник. Глава 12 перевод

Поздно ночью Рэдфорда, лежащего без сна, осенила идея. Неожиданная мысль так сильно его поразила, что он инстинктивно сел в постели и начал нащупывать в темноте около себя спички. Нужно было немедленно всё продумать, чтобы мыслить ясно, требовался свет.

Это озарение было плодом долгих размышлений, терзавших его по дороге домой. Антонина Бруновска интересуется Мильновичем; так ли уж невероятно, что этот интерес перерастёт в нечто более глубокое? Вот к чему он пришёл. Возможно, пока она чувствует только жалость, но женская жалость, как всем известно, со временем переходит в любовь, и тогда…

-О боже! Тогда… - взволнованный Рэдфорд начал рассуждать вслух, - всё может устроиться наилучшим образом!

Эта мысль воодушевила его. Их брак исправит всё причинённое зло. В качестве богатого и счастливого мужа пани, Степан не будет больше сожалеть о своей правой руке, ему это будет просто незачем. Он уже не будет неудачником, а, значит, Альфред Рэдфорд избавится наконец от невыносимого бремени самообвинений, тяготившего его с того злополучного апрельского дня. Это будет то же самое, что избавиться от каиновой метки, что, как ему казалось, незримо горела на его лбу. Если это свершится, он сможет снова жить спокойно, снова наслаждаться дарами благосклонной судьбы, а его здоровая жизнелюбивая натура жаждала наслаждаться, забыть горечь, отравившую последние месяцы.

-Это будет так! Это должно быть так!

Произнося эти слова, он думал только о Степане. Он не осознавал в тот момент, что исходит, главным образом, из собственных интересов.

Конечно, осуществление его плана могло столкнуться с трудностями. Брак Антонины Бруновска с сыном деревенского священника, несомненно, является мезальянсом со всех точек зрения; но, если судить по её поведению, она вовсе не раба общественных предрассудков. Преграда общественного неравенства преодолима, и он, Альфред Рэдфорд, самолично поможет преодолеть её. Вот, наконец, возможность, которую он ждал все последние месяцы – возможность оказать Мильновичу неоценимую услугу. Отныне все его силы будут устремлены к этой цели.

Но что насчёт самого Степана? Как он отнесётся к этому плану? Всегда нелегко понять, что Степан думает на самом деле, но Рэдфорд решился на попытку в самое ближайшее время. Конечно, он не будет бестактен, он как бы походя, en passant, намекнёт Степану, что пани, кажется, питает к нему необычный интерес.

Так он и сделал. Действие безобидного замечания оказалось для него весьма неожиданным. Услышав имя Антонины Бруновска, Степан вскочил со своего места с краской на лице, и уставился на своего товарища с тем же выражением, с каким в давний весенний день, приподнявшись на подушках, отверг предложенную ему дружбу.

-Это просто смешно, - сердито сказал он. – Не представляю, что натолкнуло вас на такую безумную мысль. У Антонины Бруновска доброе сердце, она жалеет всех несчастных, а я несчастен – вот и всё!

-Но мне кажется…, - начал Альфред, немного обескураженный.

-Это смешно, - повторил Степан. – Слышать не хочу об этом, и не вздумайте говорить на эту тему с кем-то ещё. Поняли меня, Рэдфорд?

-Понял, - произнёс Альфред упавшим голосом.

Эта короткая беседа выбила его из колеи. Очевидно, Степан не желал и слышать о его плане. Но почему? Может, другая женщина уже завладела его сердцем? Кто же? Единственные две женщины в деревне, которые не были крестьянками, - это учительницы. Рэдфорд мысленно представил себе большую учительницу и маленькую учительницу, и поморщился.

"Они и рядом не стояли с Антониной Бруновска, - думал он. – Только взгляните на Антонину и на них! Кто видел глаза Антонины, тот уж их не забудет, а глаза этих девиц? Нет, конечно, у них есть глаза, они не слепые, но и только. Но ведь и Степан не слепой!"

Неудача первой попытки лишь убедила Рэдфорда в том, что в дальнейшем надо действовать не так прямолинейно. Несколько дней перебирая в уме возможные пути и средства, он пришёл к выводу, что ему следует посетить барский дом.

Учитывая обстоятельства его последней встречи с Антониной, решение было смелым, всё равно, что отправиться в логово льва. Но он не привык пасовать перед трудностями. Ему было ясно, что необходимо составить мнение и о другой заинтересованной стороне его блестящего проекта.

Тем не менее, Рэдфорд слегка нервничал, когда, одним октябрьским днём, был препровождён в просторную гостиную барского дома. Комната показалась ему огромной и, на его англо-австрийский вкус, странно пустой. Полдюжины больших зеркал в потускневших золотых рамах, несколько стульев, обитых жёлтым дамаском, пара кушеток без подушек, пара больших столов без скатертей, древнее пианино, - вся эта мебель теснилась группками, наподобие островков посреди бескрайнего океана, на полу, не покрытом коврами. Всё было прочным, солидным, дорогим, но каким-то поблекшим, выцветшим, неухоженным, с двойной печатью заброшенности и истинно польской безалаберности. Угол комнаты, где стояла большая печь, один имел уютный вид, так как баронесса Милица не теряла времени, покрыв, по крайней мере, несколько ярдов стены своими японскими веерами и павлиньими перьями, без которых она не выезжала из дома.

-Хоть в какой-то мере сгладить этот ужасный ancien regime остальной части комнаты, - сказала она Антонине, и Антонина была с ней согласна, ибо тётя и племянница были солидарны в том, что касалось ancien regime (старорежимность).

Обе дамы были сильно заняты, как сразу понял Рэдфорд, едва вошёл. Какие-то свёртки бело-красной ткани были разбросаны вокруг на стульях и даже на пианино. Баронесса Милица, с измерительной лентой в руке, что-то оживлённо обсуждала, в то время как Антонина стояла подле, нетерпеливо клацая большими ножницами. На одном из столов лежали мотки красной нити и открытые коробки с большими стеклянными бусинами всех цветов.

-Надеюсь, я вам не помешал, - начал Рэдфорд в некотором смущении.

При виде гостя баронесса прервала свою речь, а Антонина круто повернулась с ножницами в руке.

-Ах, это вы, - сказала она, преодолев удивление. Она глядела на Рэдфорда так, словно не знала, как ей поступить.

"Не выставит ли она меня за дверь?" - пронеслось в уме Рэдфорда.

Однако она лишь неловко кивнула и кратко бросила тёте:
- Лейтенант Рэдфорд, которого я встретила в плебании.

Это было равносильно принятию его в качестве гостя. Видимо, чувство приличия взяло верх над другими чувствами.

-С нашей стороны, это крайне бесцеремонно, - сказала экс-придворная дама, с сокрушением указывая на груды, наваленные по стульям. – Надеюсь, вы нас извините.

-Пожалуйста, не беспокойтесь, - застенчиво сказал Рэдфорд.

-И не подумаем беспокоиться, - ответила Антонина вместо своей тётки. – Если хотите сесть, освободите для себя стул. Я не могу отвлекаться. Так, для юбки будет достаточно, тётя?

-Подожди, Антуся, учла ли ты подрубочный шов? – спросила баронесса, двинувшись к пианино. – Нет ничего столь неподобающего, как слишком короткая юбка.

-Но крестьянки все показывают свои лодыжки, - возразила Антонина.

-Вы хотите шить крестьянское платье? – озадаченно спросил Рэдфорд.

Баронесса вздохнула, как если бы вопрос затронул болезненный для неё предмет. Несмотря на это, сегодняшний день был для неё самым счастливым за всё время её изгнания в эту деревню. Для неё как для поклонницы chiffons (тряпки), возня с тканью, даже с такой как хлопок, измерительной лентой, ножницами всегда была неотразимой, и хотя конечный результат в этом конкретном случае не сулил ей ничего, кроме разочарования, она всё-таки чувствовала бодрость, занимаясь излюбленным делом.

-Да, это будет крестьянское платье, - ответила она. – Я надеюсь, оно выйдет премиленьким.

Она снова вздохнула и, бросив взгляд на Антонину, горестно добавила:

-Такая одежда ужасно неуклюжая, конечно, но для костюмированного бала, например, было бы очень неплохо.

-Вы хорошо знаете, что я не собираюсь ни на какой бал, - строго заметила Антонина с другого конца комнаты, орудуя ножницами. – Платье нужно мне для дела, а не для чепухи. Оно поможет мне стать ближе людям, ведь я буду выглядеть как они.

Баронесса покачала головой.

-Ты знаешь, что я думаю об этом эксперименте, Антуся. Это крайне risqu; (рискованно). Моя племянница полагает, - она повернулась к гостю, - что, если оденется как поселяне, войдёт к ним в доверие. А я думаю, что она только потеряет их уважение, к тому же испортит себе талию.

-Толстой одевается как крестьянин, - возразила Антонина.

-У Толстого нет талии и женских обязанностей. Моё убеждение, лейтенант Рэдфорд, - и не важно, согласитесь вы или нет, - в том, что каждая женщина просто обязана быть всегда хорошо одета, насколько ей позволяют средства. Если бы моя племянница придерживалась моих взглядов, весь этот хлопок не загромождал бы комнату, в то время как три изящных осенних костюма, только что с иголочки, висят без толку в гардеробной.

С драматическим жестом баронесса взяла со стола полоску с начатой красно-чёрной вышивкой и принялась делать стежки. Сидя так, задрапированная в богатую серо-голубую кашемировую шаль, с дорогим кружевом на побелевших, редких, но тщательно уложенных волосах, она была живым воплощением своих взглядов.

-Могу я спросить, почему вы не собираетесь ни на какой бал? – обратился Рэдфорд к Антонине.

-Потому что это против моих принципов, - был краткий ответ.

-У вас, правда, такие суровые принципы? Я думал, что у молодых девушек не бывает принципов, только у пожилых дам.

-О, у Антонины принципы с пятнадцати лет! – уныло пробормотала баронесса.

-Но что плохого в балах? – начал было Рэдфорд, но тут же взял себя в руки. Ему пришло в голову, что он тут не для того, чтобы обсуждать принципы Антонины, а чтобы замолвить словечко за Степана. Надо было придумать повод.

-А что говорит о вашем эксперименте отец Флориан? – наобум спросил он. – Вы спрашивали у него совета, или, может быть, у его сына, школьного учителя?

Он покраснел, говоря это, чувствуя сам, что его слова прозвучали не слишком уместно.

-У меня нет привычки спрашивать советов, - был ответ.

Она закончила резать и устроилась на кушетке среди белой и красной ткани, где принялась что-то нетерпеливо шить.

"Хотел бы я, чтобы Степан видел её сейчас, - подумал Рэдфорд. – Как этот алый цвет подходит к её волосам! Кстати, они у неё чёрные или каштановые? Она не может не нравиться Степану, ведь не деревянный же он! Помню, сначала она мне не очень понравилась. Но сейчас даже не могу вспомнить, почему".

-Но в деле такого рода, - приступил он снова, откашлявшись, – мнение такого почтенного человека, как отец Флориан, имеет вес, или даже мнение его сына. Я уверяю вас, Степан не такой, как все другие молодые люди, хоть он всего несколькими годами старше меня, он гораздо разумнее, гораздо…

-Гораздо сдержаннее, - вставила Антонина, бросив на него мимолётный взгляд.

Рэдфорд прикусил губу. Он прекрасно понял, что она имеет в виду.

-Вот именно, сдержаннее, - упрямо повторил он. – Я знаю его уже много месяцев, и, уверяю вас, он не только благородный человек, но человек, на чьё суждение можно положиться, он много размышляет, - словом, он – выдающаяся личность.

Антонина снова подняла на него взгляд, её руки замедлили свою работу.

-Да я не нуждаюсь в ваших заверениях, лейтенант Рэдфорд, - сказала она, глядя на него с любопытством. – Я убеждена, что лейтенант Мильнович – исключительный человек. Но меня удивляет…

-Удивляет то, что я говорю об этом? Я знаю, что, в ваших глазах, я – убийца, вы мне прямо это сказали.

В его голосе звучала горечь, но он не осознавал этого.

-Говорите тише, если не хотите ввести мою тётушку в курс дела, - холодно заметила Антонина, бросив взгляд в дальний конец комнаты, где баронесса разливала чай из неизбежного самовара.

"По крайней мере, тётке она ничего обо мне не сказала",отметил про себя Рэдфорд, испытав некоторое облегчение.

Чашка чая была принесена ему, и он благодарно взял её из рук баронессы. Итак, его не выставили вон. Снаружи падали листья, спускались прохладные осенние сумерки; а здесь пар от самовара, потрескиванье дров в большой изразцовой печи, маленькие пальчики, занятые работой, за движением которых он наблюдал, - всё имело уютный домашний вид. Возможно, сознание этого, а также мысль о том, что первый шаг его плана успешно осуществлён, вселило в него чувство покоя.

-Разве вы не находите естественным, - спросил он приглушённым голосом, в то время как баронесса вернулась к чайному столу, - что именно я говорю о Степане хорошо?

-Потому что вы хотите сгладить свою вину? – сказала Антонина несколько высокомерно. – Вы, видимо, относитесь к тем людям, что рассчитывают приятными словами исправить свои чёрные дела.

Её иголка стремительно сновала взад и вперёд, щёки зажглись огнём, поскольку предмет беседы затрагивал её за живое.

-Антуся, дорогая, - послышался голос баронессы, - узнай, не добавить ли сахара в чай лейтенанта Рэдфорда. Мне надо спросить Йозефу, не видала ли она мой серебряный напёрсток, тот, который подарила мне герцогиня, этот мне не подходит.

Когда дверь закрылась, Антонина уронила работу на колени и прямо посмотрела на Рэдфорда. В её глазах читался вызов, в его – тоже.

"Удобный случай высказать всё", - подумали оба.

-Откуда вам знать, к каким людям я отношусь? – спросил Рэдфорд первым.

-Я не знаю, но я так думаю. Как бы я хотела, чтобы вы поняли, какую ужасную несправедливость совершили.

-Почему вы считаете, что я этого не понимаю?

-Ваша ответственность как англичанина ещё тяжелее, - продолжала она, не обратив внимания на его реплику. – Ведь англичане – единственная нация, которая упразднила дуэльный кодекс, запретила дуэли. Вы же англичанин?

-Я не знаю, кто я на самом деле. Мой отец – англичанин, я говорю и думаю по-английски, но последний раз я был в Англии в раннем детстве.

-Этого достаточно, чтобы быть англичанином.

-Но я ещё австрийский офицер.

-Что с того?

-Коль скоро я австрийский офицер, дуэльный кодекс для меня имеет значение. Может быть, дуэли – это несправедливо. Но разве справедливо – обвинять меня одного в том, что является нормой во всём обществе? В наше время принято, чтобы мужчина защищал свою честь. Это и был мой случай, моя честь была задета, или, по крайней мере, я полагал, что задета…

Он резко замолчал, глядя на Антонину в полном замешательстве. До него вдруг дошло, что он пытается выгораживать себя в её глазах, хотя никто, кроме него, не сожалел так горько о содеянном. Как это вышло? Ведь он же пришёл сюда говорить о Степане, хвалить Степана? С какой же стати он хвалит самого себя? Разве он сам не считал себя преступником в глазах всех честных людей, а значит, - и в глазах Антонины Бруновска?

-Что с вами? – спросила Антонина немного испуганно. – Вам плохо?

-Нет, не то. Пожалуйста, забудьте всё, что я вам тут наговорил. Всё неправда, не было никакого дела чести. Я виноват кругом, словами дела не поправишь. Я дал клятву самому себе искупить причинённое зло.

-Как же вы искупите? – с сомнением, но и с интересом, спросила Антонина.

-Пока не знаю, - торопливо сказал Рэдфорд, услышав за дверью приближающиеся шаги баронессы. – Но я найду способ.

-Вот он, мой серебряный наперсток, - сказала баронесса, входя. – Моё сердце разбилось бы, если б я потеряла souvenir (сувенир) дорогой герцогини.