Путешествие принца Людвига - 15

«В чем она провинилась – пока большая тайна»

В те две недели ноября 1741 года, когда записей в Дневнике не производилось, видимо, произошло много чего незаметного, что не попало на страницы мемуаристов и хроникеров. Да и что было освещать? Не было новых сражений на полях русско-шведской войны - наступившие холода вынудили отвести войска на зимние квартиры. Послы Турции и Персии разъехались, оставив подаренных слонов, которые, наверное, недолго протянули в климате северной столицы. Наконец, наступил пост, а с ним и перерыв в праздниках и  маскарадах. Придворные интриги также несколько приостановились, так как следовало ожидать возвращения графа Линара.

Да, а так ли был важен саксонский посланник для русского двора? Неужели юношеская привязанность Анны Леопольдовны, перешагнувшая в женскую тягучую муку, могла остановить таких прирожденных интриганов как Остерман, Головкин, Миних, Бестужев-Рюмин и других? Разве любовь двадцатидвухлетней барышни к саксонцу и усиливающаяся неприязнь к мужу-брауншвейгцу могли поставит «большую игру» на паузу?
Но на то и называют российский 18-й век «женским», что могли…

Пока секретарь принца Людвига не делает записей в Дневнике, позволим себе вернуться к предисловию нашего исследования и вспомнить, на каком подъеме обсуждали российские и брауншвейгские дипломаты известие о, наконец, объявленном бракосочетании Антона Ульриха и Анны Леопольдовны. И почему это Христоф  Гросс, Август фон Крамм и граф Остерман пару лет до этого позволили себе рассуждать о том, «…. чтобы Россия  не только под прославленным правительством нынешней государыни (Анны Иоанновны), но и в будущем и на вечные времена путем счастливого продолжения желанного престолонаследия сохранила свою блаженную власть и целостность, чтобы не вернулись те тяжелые времена, когда русское государство из-за разногласий из-за наследования находилось под угрозой разделения и даже утраты суверенной власти с вынужденным переходом в другую форму правления, что, как известно, почти произошло в январе и феврале 1730 г. … Повторение такой ситуации и подобных ей случаев необходимо предотвратить»?

И вот прошло два с половиной года, и наступил очередной династический кризис и опять возникли  «разногласия из-за наследования». И всё из-за чего - из-за любви бесхарактерной  девушки к зрелому мужчине?! Из-за инфантилизма её мужа – немецкого принца?! Из-за несостоявшейся пятнадцатью годами ранее  свадьбы другого немца – Карла Августа Гольштейн-Готторпского  – с цесаревной Елизаветой из-за скоропостижной смерти жениха?! Как, однако, всё это непредсказуемо зыбко, когда на троне и у его подножья одновременно собралось несколько женщин! 

Однако следует всё же разобраться, почему те, кто затевал этот брачный проект – породнить старшую ветвь Романовых в лице Анны Леопольдовны и родственника почти всех европейских владетельных домов Антона Брауншвейгского, - не соизволили предусмотреть такую «мелочь» -  любовную интрижку, случившуюся в покоях мекленбургской принцессы при дворе русской царицы? А была ли интрижка? А если была, то, наверное,  имела некие необратимые результаты?!

Несмотря на то, что эта тема достаточно подробно описана в различных исторических серьезных и около того исследованиях эпохи дворцовых переворотов, оказывается, что первоисточников о ней удивительно немного. И они – как и большинство источников о времени между двумя Екатеринами - Екатериной I и Екатериной II, - в подавляющем числе - иностранные. Сумрачные времена, наступившие после смерти случайно оказавшейся на троне супруги Петра I, как-то быстро отучили русских вельмож активно обмениваться приватными письмами, составлять мемуары и прочие записки о происходивших с их участием событиях. На фоне этого резко возросла активность европейских дипломатических ведомств, одни из которых были заинтересованы в вовлечении России в большую политику, а другие – совсем наоборот.
Так вот, оказывается, основным источником, по которому историографы излагают альковую историю Анны Леопольдовны и графа Линара, являются донесения английского резидента (не полномочного посла и даже не консула) Клавдия Рондо.
Рондо, оказавшийся в России в качестве секретаря английского генерального консула сэра Уорта, после внезапной смерти своего патрона неожиданно для самого себя, английского Форин-офиса того времени и отечественной историографии становится  автором подробнейшей информации о России конца 30-х годов 18-го века. Под стать ему была и жена скоропостижно скончавшегося консула – леди Джейн Вигор, которая, рассудив здраво, что возвращаться  в Англию вдовой довольно накладно, взяла и оженила на себе Клавдия. Письма леди Джейн также обильно цитируются исследователями той эпохи.  Характеристики, данные этой наблюдательной англичанкой Анне Леопольдовне, мы приводили в очерки «В поисках княжны Таракановой».
Так вот, по депешам Клавдия Рондо можно проследить, как развивались события вокруг тогда еще принцессы Анны Леопольдовны и Линара с точки зрения резидента страны, вполне дружественной в то время России. 

В депеше от 22 сентября 1936 года среди известий о неудаче фельдмаршала Миниха в крымском походе, сложных отношениях императрицы Анны Иоанновны с венским двором, кончиной архиепископа Новгородского Феофана Прокоповича и о других важных событиях Рондо кратко упомянул саксонского посла, сообщая о делах сугубо политических (здесь и далее цитируется по публикации в Сборнике Русского исторического общества с сохранением орфографии перевода):
«Прошлую среду граф Линар выехал отсюда, получив разрешение возвратиться в Дрезден на несколько месяцев для устройства собственных дел. Перед отъездом он просил заступничество Царицы в Лондоне, Вене и Гааге, дабы в деле о Берг-Юлихском наследстве не было принято решений, противных интересам курфюрста саксонского».

Через некоторое время, однако, касательно отъезда Линара последовало уточнение. В письме от 5-го января (по европейскому календарю) 1737 года резидент Рондо сообщает в Лондон министру лорду Гаррингтону следующее:

«11-го декабря я имел честь выразить вашему превосходительству крайнее сожаление своё о том, что граф Линар в Петербург не возвратится, полагая, что он пользовался большим уважением графа Бирона. Теперь выясняется, что, невзирая на наружно-расточаемые особенныя ласки, обер-камергер нисколько не был расположен к графу, так как в самый день его отъезда писал в Дрезден, прося не возвращать его в Петербург. Так как здесь, однако, все привыкли считать графа Линара лицом, вполне пользующимся расположением Царицы и обер-камергера (т.е - Бирона), это известие вызвало политиков на разныя предположения о причине внезапной перемены. Самое вероятное из них таково: граф Линар – человек очень красивый; у государыни и графа Бирона возникли опасения, как бы принцесса мекленбургская (т.е. Анна Леопольдовна) не оказалась к нему неравнодушной, и они сочли благоразумным предупредить его возвращение к русскому двору. Такая догадка находит подтверждение в том, что в бытность здесь прежней гувернантки принцессы, г-жи Адеркас, граф (т.е. Линар) посещал её почти ежедневно, а потому часто виделся с принцессой. Это крайне не нравилось государыне и вызвало внезапное удаление г-жи Адеркас, о котором я своевременно писал вашему превосходительству. Многие полагают, что русский двор уже с тех пор искал удобного случая устранить графа Линара без шума. Такой случай представился, когда он недавно просил разрешения временно возвратиться в Саксонию по личным делам».

Лорд Гаррингтон, видимо, воспользовался этой сплетней, чтобы освежить свой очередной скучный доклад по международным делам королю Георгу II, о чем свидетельствует депеша Рондо от 2-го марта 1737 года:
«Мне очень приятно было узнать из письма вашего превосходительства от 24 января, что король милостиво одобрил донесение моё от 25-го декабря (т.е. от 5-го января по европейскому календарю) касательно принцессы мекленбургской и графа Линара. Признаюсь, я писал его с некоторым опасением: при господствующим при здешнем дворе произволе и варварстве, попадись случайно моё письмо в руки российских министров, я подвергся бы большой опасности. Тем не менее, раз его величеству угодно знать секретную жизнь здешнего двора, постараюсь передать всё, что узнаю о ней, и нарисовать возможно-верно характер лиц, стоящих у кормила правления, которые очень не многочисленны, так как делается только то, что графу Бирону угодно бывает приказать».

Рондо очень рад, что угодил своему королю. Но заинтересованность короля к альковой интрижке,  произошедшей в далеком Санкт-Петербурге, не могла быть объяснена только банальным любопытством к подобного рода сплетням. Принц Антон Ульрих Брауншвегский происходил из герцогской семьи, находящейся в тесном родстве с Ганноверской династией, правящей в то время в Англии. Посему король вполне мог поинтересоваться у своего министра, а что, собственно, происходит в этой далекой стране, и кто те люди, которые ею правят в то время, когда его родственник собирается жениться на русской принцессе?

Далее в той же депеше Рондо дает понять своему патрону, насколько сложно будет исполнить волю короля:
«Что касается подробностей дела с графом Линаром, их я не знаю, да вряд ли мне удастся узнать их: все избегают разговоров о подобных предметах. Осмелюсь только утверждать, что какого бы лестного мнения принцесса не была о графе Линаре, ничего преступного между ними не происходило; как я и писал вам – Царица признала только осторожным не допускать дальнейшего пребывания графа при дворе, так как принцесса молода, а граф – красавец. Ваше превосходительство поймете, что верныя характеристики Царицы и ея министров потребуют некотораго времени, а потому, получив их недостаточно скоро, не припишите промедление моему нерадению.  Подобныя донесения требуют крайней осмотрительности, и мне необходимо время, чтобы удостовериться в некоторых вещах, сообщаемых, быть может, лицами малосведущими или предубежденными. Как бы то ни было, приложу все старания дать вам подробныя известия обо всем, что здесь делается, хотя есть предметы, о которых едва ли возможно и писать».

Вот эта фраза Рондо – «... какого бы лестного мнения принцесса не была о графе Линаре, ничего преступного между ними не происходило» - кочует по историческим монографиям, как свидетельство «невинных» отношений Линара и принцессы Анны. Но строкой выше дипломат утверждает, что ему вряд ли удастся узнать «подробности дела». Да и у кого узнать, если «все избегают разговоров о подобных предметах»!?

 За год до этого Рондо докладывал в Лондон о некотором незначительном, как тогда ему казалось, инциденте, связанном с упомянутой выше гувернанткой юной принцессы Анны. В июле 1735 года он писал тому же лорду Гаррингтону:   
«20-го июня Ея Величество с племянницей, принцессой мекленбургской, обедала в маленьком загородном дворце в Екатерингофе, в милях четырех от Петербурга. Не успела Государыня уехать, как кабинет-министры явились к старшей гувернантке принцессы, госпоже Адеркас, с приказанием собрать вещи и тотчас же выбраться из дворца, так как принцесса в её услугах более не нуждается. Министры дали ей при этом перевод на Берлин на сумму в две тысячи девятьсот рублей: 1900 рублей в счет ея расходов на издержки принцессы и 1000 рублей в виде подарка от Ея Величества,-  а вслед за тем немедленно явился в комнату майор Альбрайт с 10-12 гвардейцами; они сложили вещи госпожи Адеркас, снесли их в бот, в который посадили затем и саму Адеркас с дочерью, и слуг, привезенных ею с собой в Россию. В тот же день она отвезена была в Кронштадт и сдана на пакетбот, который на другое утро вышел в Любек. Госпожа Адеркас – близкая родственница прусского посланника, барона Мардельфельда, который года четыре тому назад и определил её гувернанткою к принцессе. В чем она провинилась – пока большая тайна, но полагают, что вина ея должна быть велика, иначе Государыня, при доброте своей, не решилась бы выслать её так поспешно».

Итак, в июне 1735 года императрица Анна обедает с шестнадцатилетней Анной Леопольдовной. Всё вроде бы ничего – обычный семейный обед тётушки с любимой племянницей в загородном доме. Племянница подросла и, что называется, уже на выданье. Жених более двух лет находится в России и добивается её сердца и руки. Сейчас он также собирается добиваться военной славы под русскими знаменами в жарких степях Причерноморья в войне против Турции. Племянница, правда, капризничает - жених, мол, ей не нравится. Но да ладно, просто Аннушка вся в мать – бестолковую сестру императрицы - Екатерину Ивановну, царствие ей небесное… 
Но вот что-то пошло не так: «Не успела Государыня уехать, как кабинет-министры явились к старшей гувернантке принцессы, госпоже Адеркас, с приказанием собрать вещи и тотчас же выбраться из дворца, так как принцесса в её услугах более не нуждается».
А что случилось-то?! «В чем она провинилась – пока большая тайна, но полагают, что вина ея должна быть велика, иначе Государыня, при доброте своей, не решилась бы выслать её так поспешно», - указывает информированный Рондо.
При этом производят операцию по выдворению гувернантки не кто-либо, а кабинет-министры,  которые, судя по донесению, прямо-таки врываются к ничего не подозревающей госпоже Адеркас, ну и далее по тексту депеши. Экстрадиция производится настолько спешно, что распоряжение о ней было, видимо, дано ещё во время обеда в Екатерингофе. Родственницу прусского посла незамедлительно, в довольно грубой форме, выдворяют из страны, оскорбительно выдав ей не такую уж крупную сумму отступного.

Если Рондо осмелился занять время своего лондонского патрона этой новостью, то событие было явно неординарное. Иначе «государыня, при доброте своей», не стала бы гонять кабинет-министров за проштрафившейся гувернанткой.

Для того чтобы дать более-менее адекватное объяснение случившемуся, придется обратиться к медицинскому справочнику: «Основной и первый симптом раннего токсикоза — тошнота. Одни женщины испытывают её только с утра, после пробуждения, другие — периодически в течение дня. Приступы могут появляться сами по себе, после приёмов пищи или как реакция на раздражитель. Например, некоторые беременные женщины не переносят запах и вкус рыбы или мяса».

Придется повториться, что Линар покинул Санкт-Петербург только через год после инцидента с высылкой госпожи Адеркас.   
О причинах этого Клавдий Рондо довольно, как цитировалось выше, прозрачно дал понять: «самое вероятное из них (т.е. объяснений причин удаления дипломата из России) таково: граф Линар – человек очень красивый; у государыни и графа Бирона возникли опасения, как бы принцесса мекленбургская не оказалась к нему неравнодушной, и они сочли благоразумным предупредить его возвращение к русскому двору. Такая догадка находит подтверждение в том, что в бытность здесь прежней гувернантки принцессы, г-жи Адеркас, граф посещал её почти ежедневно, а потому часто виделся с принцессой».

Да, опять приходится повторяться, но как ни вспомнить, что камер-юнкер Иван Брылкин был неожиданно отправлен на службу в Казань в том же июне 1735 года.