Глава 4. Песня дервиша Камади

Наступил день и прошел. Никто из знакомых не позвонил Николаю. Наверное, это ошибочное волнение, которое выражает внутреннее желание свободы. Сам доцент уже ощущал себя освободившимся от пут прежних стереотипов, но никак не мог собрать свои мысли, чтобы отделить правильные от ложных.

До ночи наш герой сидел на кухне, лишь пару раз выходил в магазин за продуктами. После полуночи он снова сидел один за столом и смотрел на огрызок яблока. Рюмка водки снова стояла на готове. Он не хотел запивать безысходность, но и скинуть дрожь неясных волнений тоже надо.

Почему ничего не происходит? Когда он пытается решить свою проблему, то ему везде отказывают. И почему-то создается впечатление, что вот-вот раздастся звонок телефона и ему позвонит какой-нибудь старый знакомый и предложит встретиться. Так, потянув за одну ниточку, он сможет выйти на правильную траекторию и снова вернуться в общество в качестве полноправного ученого, исследователя воосточных эзотерических систем.

Однако все надежды разбивались о молчание телефона, странных прохожих на пути в магазин и обратно, необходимости найти источник заработка. Николай опять голову повесил, словно живет в какой-то страшной неприятной сказке, из которой никак не может выбраться.

Жене уже сообщили, что, если через неделю не будет оплачена аренда квартиры, то надо съезжать. А переезжать некуда. Тяжелые думы свинцовыми ливнями забили по черепной коробке доцента. Где искать выход?

В момент грусти и печали он посмотрел на пол. Наверное, надеялся увидеть муравья, который его научит терпению, как в легенде про Александра Макендонского, стоявшего с войском у осажденного финикийского города Тира. Однако не было никакого муравья, только крошки хлеба и старый дырявый тапок.

Раздумывая над своим отчаянием, Николай стал раскачиваться взад и вперед, словно иудейский раввин у Стены Плача. Закрыв глаза, он перебирал в своем уме имена всех своих старых знакомых. К каждому он обращался за помощью, но никто не помог. На рекрутинговых сайтах висели его резюме, а компании все отвечали ему отказом или просто игнорировали.

Николай раздумывал о том, чтобы пойти добровольцем на войну, но каждый раз его остановливала мысль о том, что его кинули с оплатой экспедиции, а после возвращения из Шамастана его просто не взяли обратно на прежнее место, хотя он сумел собрать много полевого материала, обоготившего его знания о восточных эзотерических концепциях.

Доцент стал представлять, чтобы на его месте сделал тот или иной духовный наставник или посвященный в великие таинства маг. Каждый раз все упиралось в социум. Вне общества все оказывались бессильны. Если они выходили в духовную пустыню, то для того, чтобы набраться сил и снова вернуться в народ. А тут он набрался и сил, и знаний, но его словно невидимая рука абсурда не впускает в общество людей.

Николай вспомнил о греческой традиции остракизма, а также об африканских племенах, которые изгоняли нерадивых членов. Изгои могли сколько угодно пытаться вернуться в среду своих близких и родных, но их каждый раз изгоняли. Так многие умирали от овладевающего чувства тоски и довлеющего отчаяния прямо у мест жизни своих же племен.

«Глупая и в тоже время крайне неприятная ситуация!», - подумал доцент. Ему захотелось кричать, но это вызвало бы опасение соседей, поэтому он смолчал, лишь слегка заскулив, подобно дворовому псу. В груди и у солнечного сплетения становилось моментами больно, а руки обессиленно опускались на стол.

Закрыв глаза и нахмурив брови, Николай почему-то вспомнил дервиша Камади, что бродил по поселкам Шамастана один и развлекал жителей своими песнями и игрой на ситаре. Он ни с кем не общался, но лишь принимал от людей пожертвования и пропитание. Вместо ответов он либо исполнял какой-ниубдь куплет, либо стих, сопровождая мелодией своего старинного инструмента.

Конечно, у человека из другой среды сложилось бы впечатление, что этот дервиш юродивый и сумасшедший. Наврное, он и вправду юродивый, но сумасшедшим не был, поскольку знал как выживать и что для этого делать.

Николая очень опечалила мысль, что его могут воспринимать как юродивого. Глупо, конечно, но сравнение может сработать. Люди вообще везде имеют свойство ехидничать и острить, и особенно забавляются над юродивыми.

Покачав головой, словно выбрасывая идиотскую мысль из головы, доцент снова вспомнил дервиша Камади. Он любил часто исполнять песню, в которой звучали такие куплеты:

Не ищи милая меня в пустыне,
Не ищи в садах в тени кипарисов.
Я брожу вечно в вечной чужбине,
Просыпаясь утром среди ирисов.

Я забываю все, что вокруг происходит.
Но очей твоих нежность помню всегда.
За мною печаль верным другом бродит,
Нам путь освещает Тиштрайа-звезда.

Николай тихо пропел слова этой песни и улыбнулся. Когда слышишь такие мотивы внутри всегда что-то шевелится, какая-то маленькая искорка да загорится, а на душе становится легче.