Глава 8. Сосед Николая

Чтобы понять, нужно раскрыть сердце, распечатать закупоренный сосуд. Свет Истины проникает внутрь, раскрываясь в виде Чистого Знания.

Ты боялся. Ты дрожал. Ты безнадежно ждал. Почему?

Тебя держали взаперти, словно наказывая сильную породистую лошадь, лишая ее возможности ощущать себя естественно в открытом зеленом весеннем поле.

Дни проходили в помутнении разума из-за нестерпимого желания воли, не находящего выход. А ночами снились кошмары. Не понятно, что в таком случае лучше: день или ночь. Они одинакого тяжелы и бессмысленны.

На каждый скрип двери сознание реагирует, словно ожидая раскрытия врат. Но нет, это очередной болван приплелся, чтобы потрепать и поцарапать разованные уши.

Если калитка откроется, и вдруг путь на свободу окажется без преград, то хватит ли сил выйти и побежать?

Не понятно все это.

Странно, когда в редкие дни забвения встречаешь древнее божество Митру, который поит тебя живой водицей, чтобы не окачуриться совсем, и появляется лучик надежды. Но холопы хозяина фермы, заприметив блеск в оживающих глазах и интерес к миру, непременно берут голову за волосы и дубасят по стенам, так что звон в ушах еще долго стоит.

Когда посещал меня Митра, то удавалось собирать по маленькой жемчужине мудрости. И за последний десяток лет мне удалось собрать немало этих прекрасных шариков. Помимо жемчуга попадался иногда изумруд, агат и янтарь. А однажды у моих ног упал самый настоящий сапфир.

Я хранил все эти камешки и кругляшки у себя в старом сундуке. Недавно Митра снова посетил меня, когда я был на грани полного помутнения рассудка. Омыв меня живой водицей, он оставил мне серебряную нить с золотыми застежками. Но увидев, насколько я охвачен отчаянием, подарил еще золотую нить с платиновыми застежками. Я долго благодарил Его, а Он мне сказал:

- Собери жемчужины мудрости и надень на серебряную нить, связывающую твой разум с божественной душой мироздания. Потом возьми золотую нить и повесь на нее все виды драгоценных и полудрагоценных камней, в которых хранится сакральное знание. Потом надень две цепочки на себя и носи под рубахой, чтобы каждое пережитое мнговение боли и отчаяния покинуло тебя, а свет, исходящий от этих даров, наполнял тебя всю твою жизнь.

Сделав, что сказал дорогой моему сердцу Духовный Наставник, я снова встал у врат и опустил голову, чтобы попусту не надеяться.

В этот момент что-то тронуло меня по щеке. Наверное, запоздалая слеза, покатившаяся из-за сильного ветра. Но я стал ощущать настойчивое жжение у самой шеи. Это артерия взбухла от напряжения и запульсировала, выплеснув соленые остатки едкого пота.

Ничего не происходит. Ничего ждать не надо. Но я буду молча стоять, и даже попробую вечером разглядеть закат. А если повезет, то утром встречу рассвет и наслажусь созерцанием оранжево-малиновым солнцем.

Чтобы то ни было, я решил стоят твердо на ногах и, если надо, этой ночью встретить свою погибель. Ведь дальше нет ни сил, ни смысла держаться за жизнь, ускользающую в какие-то щели между бревнами соседнего дома.

Цепляться во чтобы то ни стало за свою шкуру навсегда унизит меня в глазах людей, которым бесполезно расказывать о десяти годах перманентных пыток в заточении. Они не поймут, т.к. ничего подобного не испытывали. А оставаться с ними в образе гнусного шкурного эгоиста мерзко.

Бежать на амбразуру или кончать собой, спрыгнув с крыши какого-нибудь дома, не имеет смысла. Такая смерть сама по себе унизительна.

Я нахожусь все еще в пыточной, но теперь уже на таком пределе, что дальше некуда. Либо выход, либо погибель. Ускорять погибель, как бы это заманчиво ни звучало для того, кого били головой об стену на протяжении десяти лет, желания никакого нет. Верить в долгожданную свободу сил не осталось.

Я стою и чувствую, что цепи мудрости и знания еще больше довлеют надо мной. Сбросить их не сброшу, потому что это дары Митры, и я обещал их бережно хранить. Стоять тоже не выносимо становится. Под грузом всех обстоятельств опустился на какое-то подобие скамейки, поскольку не люблю садиться на корточки, ноги затекают.

Сложив руки, как это делают волейболисты-любители, я опустил взгляд. Как в сказке, голову повесил. Сижу и смотрю в пол, разглядываю какого-то опарыша, виляющего своим противным хвостиком. Ничего интересного.

Озираюсь почему-то по сторонам. Зачем я поднял взгляд? Наверное, показалось, что где-то чей-то голос заговорил. Но нет.

От усталости решил прилечь на этой ущербной скамейке. В какой-то момент я стал слышать волну «Нашего Радио». То говорит ведущий, то звучит анонсированная им песня. Переворачиваюсь на другой бок, а там мое сознание ловит другую радиоволну – «Эрмитаж», и звучит приятный расслабляющий джаз.

Музыка, казалось, звучала прямо в моем сознании. Я стал переворачиваться на этой убогой скамье. В одной позе мой разум ловит волну «Авторадио», в другой – «Спутник». Возвращаясь к первым вариантам, снова «Наше Радио» и «Эрмитаж».

Мне стало казаться, что схожу с ума. Обхватив голову руками и крепко сжав, я тихо-тихо заскулил, чтобы никто не слышал. Наверное из-за стресса и нервов у меня резко заболела десна, прямо там, где шатается зубной протез в виде «мостика».

Если бы я имел силы думать, то, вероятно, сдержал бы себя и не стал расшатывать протез, давя на больную воспаленную десну. Но такова натура человека: когда у него болит зуб или десна, он непременно начинает елозить в этом месте. Сначала проверяет, не показалось ли ему. Потом чуть-чуть надавливает, чтобы убедиться, что все-таки какая-то боль есть, и ему не показалось.

Все это время у меня внутри черепной коробки играло радио «Эрмитаж». Луи Армстронг пел своим приятным негритянским приглушенным голосом. А мои пальцы все сильнее впивались в десну и начинали раскачивать протез, проверяя, не слетит ли он.

Чем больше елозил, тем больнее начинала болеть десна, и я обретал все большую уверенность в том, что мне ничего не показалось. Что так оно и есть. И чем больше я давил и испытывал боль, тем приятней становилось осознание реальности происходящего.

В какой-то момент я так увлекся раскачиванием протеза, что не заметил, как подцепил его ногтем большого пальца руки и выдрал к чертям собачьим. Осознание того, что я сам себе выдрал зубной мост и за установку нового придется платить большие деньги (если, конечно, выберусь отсюда), пришло не сразу.

Сразу, почти мгновенно, я почувствовал, что спертая чужеродным предметом десна, задышала свободно. Меня инстинктивно охватило чувство облегчения, словно после приятного занятия любовью с моей прекрасной женщиной, чей запах успокаивает всегда мои нервы своим приятным постоянством и нежным нектаром сна.

Но на сей раз я не заснул, а лишь прикрыл глаза и снова открыл. Десна ожила, слегка пульсируя. Но в это же время радиоволны куда-то напрочь исчезли! Сколько я ни крутился по скамейке, моему сознанию не удавалось поймать ни одну станцию! А я ведь почти поверил, что научился мозговыми клетками настраивать и переключать радиоволны!

Я присел на скамейке, поймав на себе недоуменный взгляд одного из холопов хозяина фермы. Он, навреное, какое-то время наблюдал за мной, как я переворачиваюсь на старой скамье, словно кот, меняя одну странную позу на другую.

Когда этот крендель, доставивший моим ушам немало раздражения и оставивший на них многочисленные царапины, все-таки ушел, я снова голову свою повесил. Как в сказке. Смотрю, а в руке у меня зубной протез.

Меня охватило чувство недовольства, что придется тратить большую сумму денег на новый мост. Повертев этот предмет пальцами, обнаружил, что у него металлическая вставка внутри, выходившая наружу небольшой пупурышкой.

«Вот почему я слышал радиоволны», - меня осенило. Ведь эта вставка работала как передатчик или антенна, которая ловит радиоволны. За счет этого в моем рту возникал сторонний звук, который я четко слышал, как будто мне в голову вживили магнитофон.

На улице уже стемнело, а ворота так и не открыли. Я лег на скамейку и смотрел в окно через забор. Там обитал сосед по имени Николай, известный прежде доцент восточных эзотерических наук. После того, как он съездил в экспедицию в Шамастан, совсем слетел с катушек. Говорят, ему чудятся разные марсиане и иные инопланетяне. Он уже пятые сутки подряд сидит и чего-то ждет.

«Да, глупо смеяться над Николаем, когда сам постоянно ждешь. Кому скажешь, что тебя десять лет держали взаперти и ежедневно дубасили головой об стены, царапали уши и прыскали перцовой смесью в глаза, никто не поверит!», - подумал я.

В это время доцент Николай стоял у окна и наблюдал за инженером космических спутников Тимофеем Груздевым, валявшимся на старом гнилом бревне у калитки.

«Да, похоже, наш сосед Тимофей Валерьянович совсем лишился рассудка и валяется бомжом в подворотне», - рассуждал Николай, рассматривая облезлого пса, тихо подкравшегося к обезумевшему соседу, после чего поднял свою заднюю лапу и стал ссать прямо ему за шиворот.