Шафер

(из цикла "Хорошие поступки Наполеона")

Ранним утром сестра разбудила Наполеона. Она выглядела озабоченной. Приехал Гиго из деревни. Этот неуёмный тип был при галстуке, тщательно выбритый, что только добавило тревожности Напо (так его звали домашние). Не дав оправиться сонному хозяину, гость обрушился на него потоком слов, из которых следовало, что он женится, прямо через несколько часов, и что Наполеон  несколько лет назад пообещал быть свидетелем (иногда он сбивался на слово шафер) на его свадьбе.
Гиго прибег к своей манере - обхватил за плечи Наполеона, впритык посмотрел  тому в глаза и сделал выговор заартачившемуся было родственнику. Продолжением «ургентной ситуации» стали постоянные помыкания Гиго, непрестанно нывшего, дескать, Напо и его сестра не проявляют должного энтузиазма и с ленцой приводят себя в порядок. «На свадьбу же едем! Больше жизни!» - приговаривал жених. Он почувствовал момент и затих на некоторое время, когда брат и сестра обособились, чтоб обсудить деликатные детали.
- Возьми свои 1000 лари, которые ты приберёг для пальто, - шепнула сестра.             
- Хватит ли? - спросил Напо.
- Не знаю, - ответила сестра, косясь на комнату, где находился Гиго. Потом добавила:             
- Вспомни, как это у твоего славного тёзки: «Ввяжемся в бой, а там видно будет!»      
Наполеона перекосило от этой фразы. «День не пройдёт, чтоб не прошлись по поводу моего имени!» - мрачно заключил он.

На улице их ждал видавший виды Газ-21 Гиго. Пришедший в себя Напо хмыкнул и заметил не без иронии:
- Не пристало жениху на таком монстре разъезжать.
- Тесть обещал мне «Мерседес» купить, - был ответ.

Часа через два прибыли в деревню. Во дворе шла готовка к свадьбе, под раскидистым ореховым деревом расставляли столы. В марани (винном погребе) отец Гиго разливал вино в глиняные кувшины. Стоял прекрасный октябрь, ясный солнечный день. Только-только собрали урожай яблок. Во дворе стояли штабеля ящиков, заполненных красными и жёлтыми плодами.   
- Свидетель прибыл! – разнеслось по окрестностям и народ потянулся к машине. Были такие, кто называл Напо шафером. Впереди всех шли нанятые музыканты. Как только появился Напо, они заиграли. Кларнетист побагровел, его глаза вот-вот должны были вылететь из орбит, а щёки лопнуть, так он их раздувал.  Барабанщику и гармонисту было куда легче, чем кларнетисту. Те с нескрываемым любопытством смотрели на свидетеля и плохо скрывали разочарование, увидев невысокого рыжеватого веснушчатого мужчину. Оглушенный таким приёмом Напо не расслышал комментарии, которые отпускали в толпе. Типа: «Гиго мог быть разборчивее».
Сам Напо понимал, что от него ждут «мужских поступков». Когда шафер начал понимать, что музыка его утомляет, а музыканты всем своим видом показывали, что они сами в изнеможении, на выручку пришёл Гиго. Некоторое время
тот рылся в бардачке своего авто, а когда подошёл к Напо, шепнул ему, что музыкантам надо заплатить. По неопытности шафер заранее не рассортировал купюры. Из кармана он достал первую попавшуюся и весьма высокого достоинства. Класть её обратно было неудобно. Напо картинно передал купюру гармонисту. Музыка смолкла, а народ одобрительно загудел в разнобой: «Свидетель-шафер щедр!!» Зато последовал болезненный щипок сестры.
... На некоторое время музыканты и публика потеряли интерес к Напо, начали расходиться. Гиго передал брата и сестру на попечение своей матушке. Та, слащаво улыбаясь, заметила им, что время ещё есть, можно и отдохнуть.
- Заглянем на кухню, - сказала она улыбнулась, и на этот раз ещё и с хитринкой. Брата и сестру подвели к столу, где женщины готовили кукурузные хлебцы – «мчади».               
- По обычаю вы должны благословить наш хлеб насущный, - сказала хозяйка и передала ему сито, в которое насыпала кукурузную муку. Напо догадался, что муку надо просеять, но не знал слов. Он что-то промямлил из своего репертуара тостов и протянул опорожненное сито хозяйке. Та повела себя непонятно, просто замерла. Женщины, кто находился на кухне, выжидательно смотрели на свидетеля. Напо опомнился, выпростал свободной рукой из кармана очередную купюру и бросил в сито. И пошло по цепочке из кухни во двор: «Свидетель предельно щедр!» Здесь последовал второй щипок. Как выяснилось, в сито достаточно было бросить железную мелочь.

Напо и его сестра отдыхали в  гостиной. Сестра вполголоса отчитывала незадачливого брата, а тот, улучив момент, сортировал купюры, раскладывал их по разным карманам.  Во дворе заиграла музыка... 
Во главе большой толпы шли жених и его свидетель, за ними – играющие музыканты. Шли «брать» невесту. Гиго во всю танцевал, «выкаблучивался», как выразился Напо. «Почему не танцуешь!?» - крикнул жених шаферу. Мешковатый Наполеон попытался изобразить лезгинку.
Идти было недолго. Метров тридцать, только улицу перейти. Остановились перед богатым двухэтажным домом.
- Тебе надо выкупить молодую, - шепнули шаферу из окружения. Напо подумал: «Видать, тесть у Гиго не бедный!» Потом в ужасе представил себе, как его заставляют искать избранницу родственничка по всему дому и в каждой комнате вымогают деньги. Напо отделился от толпы. Воцарилась тишина.
Через кованные ворота, облицованные ангелочками, свидетель вошёл во двор. Там его ждали – весьма миловидная девица, подружка невесты. Напо поздоровался и попросил вывести молодую.
- Надо бы откупиться, - не без кокетства ответили ему.
- Сколько? - здесь у Напо ёкнуло  сердце. Худшие ожидания с выкупом начали свершаться.
- Она у нас бесценная, - был ответ.
- Ну всё же?
- Тысяча лари! – отрезала подружка.  Напо покраснел, но устоял. Даже прибегнул к хитрости. Он не стал возражать, а вдруг перешёл на комплименты в адрес девушки. Она приглянулась ему, не дурна собой и ловкая по виду. Поток любезностей он прервал предложением заплатить сто лари. Но девица не сдавалась. С улицы уже стали доноситься нетерпеливые возгласы. Нетерпение, видимо, проявляли и в доме. Двери вдруг открылись и выглянула невеста. Напо поспешил к ней, быстро всучив её подружке 150 лари.
Их появление из-за кованных ворот ознаменовалось ажиотажем, звучно открывали бутылки шампанского, заиграла музыка, а в голове свидетеля крутилось: «Подружка лучше!»
Пока направлялись к дому жениха, Напо прикидывал, сколько денег у него оставалось. Однако его ждали новые непредвиденные  расходы...

При входе во двор Гиго возникла новая заминка. Все остановились перед воротами. Музыканты прекратили играть. Один мужлан перегородил дорогу. Он вонзил в деревянные детали ворот три кинжала. Те торчали, перекрывая проход во двор. Всеобщую нерешительность должен был развеять, конечно же, свидетель. Кто-то из толпы сзади подтолкнул Напо. Он был по грудь тому громиле, который со свирепым видом посмотрел на него. Сначала шафер подумал, всё, что от него требуется – пригнуться и пройти под торчащими кинжалами. Такая его попытка вызвала смешки в толпе. Тут Напо осенило, и он сделал вид, что шутит и потом протянул деньги мужлану. Тот удовлетворенно крякнул и под всеобщее веселье снял кинжалы из ворот.
 
Наконец, народ пригласили к трапезе. Наполеон заметно проголодался. Столы ломились от яств. Но Напо ждал сюрприз. Место для свидетеля было застлано  подушками, на которых животом вниз лежал мальчонка лет пяти-семи. Свою правую руку, извернувшись, он положил на спину ладошкой вверх. Снова возникла пауза, снова была разыграна оторопь гостей. Напо попытался схитрить, но в последний момент его рука вместо нижнего кармана пиджака, где лежала мелочь, опустилась в левый нагрудный, где находились купюру среднего достоинства. Довольный подношением, сорванец под звуки музыки ушёл. Сестра потом рассказывала, ей послышалось, как по соседству в доброжелательном тоне обсуждалась сумма, которую уже потратил её брат – аж 2000 лари, что было преувеличением, но приятным.
Когда Напо собрался было, наконец,  заправиться, его остановили предостерегающие крики и знак жениха. «Что ещё?» - проворчал про себя шафер. В его сторону, неся над собой огромный поднос, направлялась матушка Гиго. На нём были уложены исходящие паром куски мяса, жаренный поросёнок, всякая другая снедь. Хозяйка положила поднос перед Напо и заговорила. Спич был долгий, исполненный разных умилительных комплиментов. «Батони Наполеон» узнал, что среди родственников его почитают как самого образованного и продвинутого, и ещё... щедрого.
Матушка закончила свою речь. Но уходить не собиралась. Отошла чуть вбок. В свои права вступил отец Гиго. Он был не столь велеречив. Преподнёс  «батони Наполеону» рог.  Наступившая тишина и ставшие узнаваемыми взгляды подсказали Напо, что делать.

Щипки сестры возобновились, когда  Напо с восклицанием «Плакало моё пальто!» предался разгулу. После обязательного подношения невесте и ритуального танца с ней он стал направо-налево раздавать деньги и даже испытал некую прелесть в широких жестах. Он сложил в трубку десятиларёвую и положил её в в кларнет. Сбой в игре музыкантов по этой причине сопровождался возгласами одобрения. Напо весьма откровенно волочился за той самой приглянувшейся ему особой. Плясал без удержу ...

На следующий день утром дома Наполеон проснулся с похмельной головной болью. «Как Бонапарт после Ватерлоо» - ухмыльнулся он про себя. Посиневшее от многочисленных щипков место на правой руке напомнили Напо о его «буйстве» на свадьбе. Что было под конец он уже не помнил, как и то, кто привёз его домой. Ему было ещё страшновато за своё вчерашнее поведение. Не позволил ли себе лишнее? При этой мысли Напо ещё раз пощупал место на правой руке. Потом подошёл к вешалке, где висел пиджак. От денег, прибережённых для пальто, ничего не осталось.
В этот момент кто-то суматошно постучал в дверь. У Напо ёкнуло сердце. Приехал Гиго.
- Как, вы ещё не готовы!? Сегодня продолжение свадьбы! – кричал он.