Новое летоисчисление

Новое летоисчисление

Через день вслед за нами приехали другие учителя. Четыре девушки и физрук. Не хватает трудовика, физика и учеников. Одни на покосе, другие в тайге на выпасах. К моему облегчению начало занятий перенесли приказом облоно на две недели. Праздник Первого Звонка будем праздновать не первого сентября, а пятнадцатого. Колхоз просит помочь. Сена заготовили мало, до весны не хватит. Начнётся падёж и скот весь с голода передохнет.

Парторг, женщина средних лет, попросила объяснить учителям что такое падёж скота и что их помощь на сенокосе сейчас важнее, чем в школе. Успеваемость можно поднять, а коров, телят, овец, коз, ягнят, коней и сарлыков уже ничем не подымешь, если они падут. Пал, значит пропал. Ну что ж надо так надо. Мы против падежа коров, телят, овец и коз. Пойдём на сено.

Колхозников, вообще-то, ругать было не за что. Они на открытом партсобрании приняли повышенные соцобязательства и пообещали встретить столетие со дня рождения великого Ленина новыми трудовыми победами. Трудовых побед было много, но нужны были новые. Так повелел райкома партии. Там это тоже не сами придумали.

 
Директор

Скоро линейка, а в школе до сих пор нет директора, учителя физики, учителя трудового обучения и нет тетрадей. Злой и раздражённый еду в Онгудай и захожу в районо. Заведующая Людмила Дмитриевна готова выслушать и помочь. Эту готовность чую всем нутром и ставлю вопрос ребром: «Где директор школы?! Почему его до сих пор нет на месте? Ученики в тайге, учителя не все приехали, технички сено косят. А в магазине даже тетрадей нет. Почему я должен за всё отвечать?!»

Я на взводе, а заведующая очень спокойно и задумчиво смотрит в окно. Понял, что в своей речуге надо поставить где-то точку. Закруглиться. Закруглился. Точка!

Русакова спокойно, очень спокойно, сказала мне: «Фёдор Борисович, видите на улице того мущщину, вон того, который в туалет направляется? Позовите его ко мне, я его назначу директором Вашей школы. Поторопитесь, а то он уйдёт.»

Я рванул на улицу и не стал ждать пока «мущщина» уйдёт. Уйдёт тогда в Хабаровке не будет директора. Самому за всё придётся отвечать. Известие о том, что он будет работать моим шефом ему, видимо, не очень понравилось, точнее сказать, вообще не понравилось.

Мущщина выпучил глаза и забыл зачем приехал в райцентр. В райисполком он кинулся так быстро, что со стороны можно было подумать, что он на стометровке хочет стать чемпионом района. Когда я зашёл вслед за ним в кабинет Русаковой, он уже сидел напротив неё.

Заведующая зачитала нам обоим приказ по району о переводе директора Куладинской восьмилетней школы в Хабаровку. После небольшой перепалки, коллега подписал приказ и поехал вместе со мной смотреть своё новое место работы.

В Куладе молва о Хабаровке плохая была. Как там можно жить?! Днём и ночью по Чуйскому тракту через всё село идут машины. Вниз они проносятся со свистом, вверх ползут с рёвом. Их слышно уже когда они внизу перед деревней сворачивают с берега Урсула и начинают заползать вдоль Ильгуменя вверх по крутому притору. На нём раньше грабили обозы. Спрыгнут бандиты со скалы на кузов, сбросят пару ящиков под обрыв и поминай как звали.

Мы прошлись по селу. Двухквартирный дом, в который мою семью заселили, произвёл на него очень тягостное впечатление. Я радовался тому, что от нашего дома до Ильгуменя всего метров сто. Директор удивился тому, что от нашего окна до обочины дороги всего лишь три метра. А квартира? Маленькая, тёмная. Мрак!

Если его в такую же заселят, то его жена в Хабаровку ни за какие коврижки не поедет. Мы уложили гостя на диван. Хорошо, что у нас с Марийкой он был. В придачу к кровати. Его я заработал после третьего курса во время летних каникул на стройке.

Долго не могли заснуть. Разговорились. Кроме интернатской печки шефа волновали и другие проблемы:

-Где будут жить учителя?
-Будет ли им колхоз выделять продукты?
-Сколько дров хватает школе и учителям на зиму?
-Успел ли прежний директор школы их заготовить?
-Где эти дрова?
-Сколько их?
-Далеко ли от села?
-Когда и на чём их будут в деревню из тайги вывозить?
-Как относится к школе колхозное начальство?
-Какие отношения у меня с председателем сельсовета?

Шеф задавал и задавал мне всё новые вопросы, а я не мог на них ответить. Какой я идиот! Возомнил, что через год или через два смогу работать директором школы! Катастрофа! Не то что ответить, я даже такие вопросы не смог бы задать. Да и не знал я у кого и что надо спрашивать. Зелёный ещё был, ох и зелёный!
Утром директор заявил, что заболел и уехал домой в Куладу.

Наше участие в кампании по спасению коров, телят и овец от падежа кончилась так же спонтанно, как началась. Виной всему стал «Голос Америки». Этот самый Голос оповестил весь мир о том, что в Горном Алтае начальство перенесло календарь на две недели вперёд. У нас началось другое летоисчисление. 

Первое Сентября 1970 года наступит на две недели позже. Весь мир хохотал, а Москва от смущения краснела. Чтоб не краснеть Москва приказала Барнаулу принять с Горно-Алтайском серьёзные меры. Крайним оказался заведующий областным отделом народного образования Николай Фёдорович Копытов.

Его перевели  с поста заведующего облОНОработы в другое ведомство. Замечательный человек, очень ответственный и честный. Это он нас с Колькой принимал шесть лет назад на учительские курсы. Сам он до изменения школьного календаря никогда бы не догадался. Партия приказала. В чём грех то был? Чего так переполошились?

Новому завоблоно партия «посоветовала» начать учебный год вовремя. Итак, не успел я всех своих школьников отправить к своим родителям в тайгу на покос и на пастбища, как летит новый приказ: cрочно cобрать вcех детей в школу.

Праздник первого cентября, оказываетcя, вcё-таки будет первого cентября, а не пятнадцатого. До сих пор не пойму почему именно в Горном Алтае такой сыр-бор развели. В Узбекистане праздничную линейку, посвящённую открытию нового учебного года, провели в ноябре. Всю первую четверть дети проработали на хлопке и за это никого с работы не сняли.

На cледующее утро из Улиты привезли на грузотакcи интернатcких ребят. Интернат закрыт, ключей от него нет, заведующая интернатом на своём покосе. Cквозь шум и гам шофёр пытаетcя выяcнить обcтановку. Обратно детей везти или тут оcтавить.

Пуcть оcтаютcя. Ребятня, услышав это, тут же поброcала на порог закрытого интерната в одну кучу вcе cвои торбочки и cумки. Через мгновение ока никого кроме меня и шофёра в школьном дворе не было. Шофёр посмотрел на торбочки и сумки, потом на замок, висящий на двери, потом на меня. Мне показалось, что взгляд у него был соболезнующий. Он пожелал мне всего хорошего, сел в машину и уехал обратно в Улиту.

Интернатские вернулись через час. Посмотрели на замок и снова разбежались, оставив после себя во дворе кучу огуречных и арбузных огрызков. Пришли домохозяйки указали мне на огрызки своего урожая и спросили у меня что это такое и как всё это надо понимать.
 
Огрызки огурцов, дынь и арбузов в школьном дворе – зрелище очень интересное, занимательное и смешное, но мне было не до смеха. За Чике-Таманом кроме картошки и ячменя ничто не вызревает. В Хабаровке климат чуть-чуть помягче, вырастить помидоры и арбузы здесь можно, но с большим трудом. Теперь вот плоды этого труда валялись у меня под ногами. Что я должен был говорить хабаровским домохозяйкам? И почему я должен был отвечать за это перед ними?

В советской школе учитель отвечал за поведение своих учеников больше, чем их родители. Логика была такая: тебя государство учило много лет уму разуму, а родитель в деревне безграмотный, он создаёт материальную базу для строительства коммунизма, а ты отвечаешь за надстройку, за моральный облик будущего члена коммунистического общества.

Этот член должен представлять из себя физическое, нравственное и умственное совершенство. Что делать, если это совершенство истоптало все грядки в деревне? Ну это уж твой вопрос. Тебя сюда на то и поставили. Ты и думай!

Сказать бабам, что в случившемся есть не только плохая сторона, что пацаны освободили их от лишних хлопот: не надо на зиму солить огурцы, не надо перед заморозками на ночь укрывать помидоры и арбузы домотканными коврами, арбузов не будет, зато целее будут ковры! Не поймут ведь хабаровские женщины такого юмора.

Точно не поймут. Сказать им, что не мой это грех, не мои это дети, не я их учил и не я их воспитывал, что подсунули мне на обработку слишком уж сырой материал, что я тут без году неделя, что ничего не знаю и моя хата с краю? Ну скажу я им это, и что? Тех огурцов, арбузов и дынь обратно уже не вернуть. Не вернуть.

В панике иду в контору колхоза. Там в кабинете председателя находится единственный на всё село телефон. Прежде, чем позвонить, надо раскрутить ручку динамомашины и зарядить аккумулятор. Беру трубку и слышу:
-Вторая слушает, Вам кого? Русакову? Соединяю.
-Районо. Здравствуйте. Слушаю.
-Здрасьте, это Хабаровка. А директор то сбежал!
-Знаю. Заболел. Работать не сможет. Не вернётся.
-А как же линейка? Без директора?!
-Почему без директора? Вы будете директором. Готовьте школу к новому учебному году. Всё!

Чекушев

Сходу решил брать быка за рога. Куй железо пока горячо!  Звоню Чекушеву, заместителю председателя Онгудайского исполкома, хочу поругаться с ним насчёт тетрадей. В магазине нет тетрадей. Да какие там тетради! Продуктов никаких нет. Только хлеб и рыбные консервы с надписью «Хек». И ещё водка. Она, правда, долго на полке не стоит. Быстро разбирают. Да и не нужна она нам. Чем учителей кормить?

Водкой что ли? А семью свою? Санечке три года всего. Дома у моих родителей было молоко, сметана, масло, творог, курятина, свинина, картошка, помидоры, огурцы и капуста, а тут только хлеб. И ещё хек. В консервных баночках. 

Нервно раскручиваю рукоятку телефонного аппарата и требую меня соединить с Чекушевым:
-Послушайте, это что, голодный год наступил что ли?! В магазине только хлеб и хек. Даже тетрадей нет!
-Кто у телефона?!
-Хабаровка у телефона. Тетрадей нет, а завтра линейка…
-Я Вас спрашиваю кто у телефона?!!
-Директор школы у телефона.
-Фамилия?!
-Тиссен.
-Имя? Отчество?!
-Фёдор Борисович.
-Во-первых, здравствуйте, Фёдор Борисович!
-Здравствуйте, Владимир Васильевич!
-Во-вторых, Вы знаете кто Ваш начальник?
-Знаю. Русакова Людмила Дмитриевна.
-Вы к ней обращались?
-Извините, я первый день в этой должности. Ещё не обучен.
-Обучим. Через полчаса буду у вас в школе с комиссией.

Вот залетел я. Угораздило же не поздороваться. Отец бы видел, сгорел бы от стыда за меня. Пошёл в сельсовет. Председателю уже позвонили, чтоб на месте был. Он рванул на покос за заведующей интернатом. Еле успел её привезти. Подходят они к школе как прямо перед ними тормозит УАЗик, забитый до отказа членами комиссии. Чекушев выходит, за ним инспекторы районо и работник санэпидемстанции. Пожал нам руки и попросил открыть интернат.

- Где печь? – это вопрос председателю сельсовета.
- Печников нет. Кирпичей нет. – это его ответ.
- Мы сейчас едем с проверкой в Инигень. Вернёмся ночью. Заедем к вам. Если к этому времени печь не будет выложена хотя бы до плиты, то завтра в Хабаровке будет другой председатель сельсовета. Вопросы есть?
- Вопросов нет.
- Тогда до свидания. Предупреждаю, до скорого свидания!

Вся толпа забралась в УАЗик и отчалила вверх по тракту. Что странно, я был при этом разговоре и после него как бы не при чём. До сих пор удивляюсь тому, что председатель сельсовета с заведующей интернатом чуть ли не моментально сумели найти печников, кирпичи и глину с песком. Чекушев, как и обещал, ночью не проехал мимо интерната. Остановился и проверил. Печь была выложена не до плиты, а до потолка. Трубу вывели на другой день, заштукатурили через неделю после того как печь просохла.

Моим кумиром в педагогике был Василий Александрович Сухомлинский, директор Павлышской средней школы в на Украине (Украинской ССР). Его книгу «Сердце отдаю детям» я зачитал до дыр. Мечта была когда-нибудь создать такую же школу, какую создал он, Сухомлинский, там в своём Павлыше.

Василий Александрович жил прямо в здании школы. «Мы стремимся подготовить наших питомцев к высоконравственным и эстетическим отношениям, построенным на дружбе и товариществе, на уважении всего подлинного в каждом честном человеке.» Эти слова Сухомлинского я мысленно написал на своём учительском флаге.

Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

Эти стихи знал в Павлыше каждый ребёнок. Их читали там как молитву. Не только душа, но и тело этого гениального педагога не знало покоя. Сухомлинский больше четырёх часов в сутки не спал. Хотел ещё многое успеть сделать, боялся, что не успеет. С войны он принёс осколок гранаты. Не в руке принёс, а носил под самым сердцем. Жил с этим осколком. С таким грузом совсем иначе воспринимается поиск смысла жизни и совсем по-другому ведётся разговор с детьми. Его школа была местом встречи с красотой, с кладовой знаний, которая никого не тяготила, а возбуждала неуемный интерес.

Нам утром предстояло провести в торжественную линейку. В Ае она всегда проходила с цветам. Все идут в школу нарядные, девочки в белых фартуках, в косичках красивые банты, у мальчиков глаженные брюки, а в руках у всех огромные букеты цветов: георгины, гладиолусы, флоксы... Я знал как пройдёт линейка в Ае, я знал как пройдёт линейка в Павлыше, но не знал как она пройдёт у меня самого в Хабаровке.

Я не знал, что мой кумир, Василий Александрович Сухомлинский, умрёт на следующий день от инфаркта. Это случилось 2 сентября 1970 года. Я наивно верил в то, что когда-нибудь все директора школ будут такими как он и не понимал, что для этого нужны очень убедительные примеры. Я был атеистом и всякие мысли о высших силах принимал за бред. Мне в ум не приходило, что такие силы могут быть, что они дали мне возможность создать школу, о которой я мечтал.

Я не знал, что в Улите строится новое здание школы, в котором будет располагаться также и квартира директора, самая первая во всём районе благоустроенная квартира! Рядом со школой протекает ручей. Он за школьным двором уходит в ельник и впадает в речку Улиту. Мария с самого детства мечтала жить у ручья.

Вокруг красивые горы и рядом не шумят машины. Тракт проходит вдали за селом, а до райцентра можно дойти пешком за двадцать минут. Я не знал, что эту школу вместе с современным интернатом и жильём будут строить не только для улитинских и хабаровских детей, но и для меня. Это был не подарок судьбы, а инструмент для осуществления идеи, которая не должна была ограничиться одним лишь Павлышом.

Когда я узнал об этом, то не понял своего предназначения. Мне казалось что нести свой крест можно  где-нибудь в другом месте. Красивых мест на свете много, а возможностей осуществить свою мечту – ещё больше. Сама жизнь мне казалась такой длинной, что про своё предназначение у меня как-то никаких особых мыслей не возникало.

На снимке: Задумался об этом перед Хабаровкой 50 лет спустя. Воздух такой же чистый,  пахнет чабрецом,рядом шумит Ильгумень и слышатся мне журчанье воды отголоски  детскиих голосов в школьном дворе.