Снайпер Хинганской дивизии. Первая любовь

                Глава третья

                Первая любовь

       Не рассвете одиннадцатого августа авангард Второй Краснознамённой армии, разгромив прикрытия противника, подошёл к основным узлам сопротивления. Таким образом, по итогам двух суток, 396 дивизия овладела тремя маньчжурскими городами: Сахалян, Айгунь, Цике. Крупнейшая группировка частей Квантунской армии укрепилась на сопках Малого Хингана, за рекой Суньхэ и множеством других речушек и ручьёв.
        Дроздов вышел из состояния сна, вдохнул всей грудью прозрачный воздух. Аромат листвы, сухая подстилка разнотравья дурманит и придаёт шалашу домашний уют. Насилу поднялся, голова – чугунок, тяжёлая, шумит. Привёл себя в порядок. Сунув в рот две ложки остывшей каши (видно, принесли с завтрака), принялся разбирать винтовку, протирать детали – ночью идти в наряд. Приятный запах оружейного масла вытесняет медовый аромат сена.
        Прибежала до крайности возбуждённая Надя, одетая в чистую гимнастёрку, с аккуратно прибранными волосами на затылке, с порозовевшими ланитами, и протянула ему помидор:
        - Миш, попробуй, сладкий, прямо как у нас…  Она умостилась рядышком, волшебный свет влюблённой, свет призыва струится из девичьих глаз.
        Михаил нежно обнял её за талию, наклонившись, страстно поцеловал в губы. Дыхание его участилось, пальцы руки гладят плечо, робко скользят по стройной белоснежной шее.
        Заворожённая, хихикнула. 
        – Миша, не спеши, - прошептала дивчина, - всему своё время…
        Разрезав томат на двоих, посолив, стали пробовать овощ с рисом. Томат действительно зрелый, сочный, сладкий.
        – В Италии помидор зовут золотыми яблоками, - стала рассказывать Надя.
        Видно, она действительно в этих плодах знает толк.
        – Ну, золотые они или нет, не важно, размышляет Миша, - главное, вкусные.
        – А вот угадай, как во Франции зовут помидоры? – спросила девушка.
        Он может и угадал бы, как французы называют томаты, если бы срочно не вызвали к командиру.
 
        … Прощались быстро, прощались без слов, только целовались.
        И как только их угораздило: впятером ведут сорок военнопленных в город. Необходимо довести эту колонну и передать коменданту.
        Погода, как и в предыдущие дни, не ладится. Небо хмурое, ветерок гоняет тучи туда-сюда, дождь снова поливает землю то мелкими, то крупными каплями. Из-за дурной погоды на душе у Михаила тяжко, а может от разлуки с Надей – прелестной, весьма сообразительной, доброй. И надо же, в неподходящее время отправили, и куда, за «тридевять земель», в Сахалян. Обидно. Очень обидно.
         Мать-природа, бесспорно, гений, взмахнёт волшебной палочкой – и зазвучит мелодия судьбы. Вот только судьба у каждого своя, неповторимая, разнообразная, чёрно-белая или радужная, семицветная, а то и со множеством оттенков, но с двумя темами: женской и мужской. У рыбок, зверюшек, птичек тоже своя судьба. Только у наших меньших братьев нет духовной любви. У нас она есть, человек сам находит прелесть в чертах обожаемого лица, в голосе, в манерах поведения, и любит, и любит! Столь хрупкая игрушка – любовь – появилась недавно, несколько тысяч лет назад. Западёт в душу желание видеть, общаться с человеком противоположного пола, и ты ждёшь этих мгновений. Случись разлуке, и час друг без друга, кажется, длится вечность.               
         Вот и мучается Михаил, - тоска. Но приказ есть приказ!.. На душе неспокойно, да и какое может быть спокойствие – вдоль дороги в кюветах лежат покойники: русские вперемешку с японцами. Хоть их и немного, смотреть на застывшие скрюченные тела невыносимо тяжело. Дроздов пытается о мертвецах не думать. Правда, попытки поразмышлять о чём-то другом тщетны. Даже приятные мечты о белокурой санитарке с глазами цвета морской волны не помогают. «Лежат растерзанные, изуродованные покойники. Лежат без присмотра, мародёры раздели наголо. Соберут их, документов нет, кто есть кто - определи. Вот родные и получат бумажонку, что пропал их кормилец без вести», - от мрачной мысли Михаил глубоко вздохнул. Снова попытался отвлечь себя, стал рассматривать окрестность.
         У небольшой возвышенности, на которой выросли три молоденьких дубка, треск пулемётной очереди вывел колонну из пассивного состояния.               
         – Ложись! – крикнул сержант, плашмя падая в лужу.
         Люди залегли. Но пулемётчик продолжает поливать их свинцовым дождём. Мишка пытается успокоить этого смельчака: производит два выстрела по невидимой мишени – цели не достигает. Не достигают желаемого результата и автоматные очереди.               
         «Псих, что ли? – подумал он. – Драпал бы уже». 
         Японец, видно, думал иначе, продолжает стрелять по своим собратьям.
         – Вилен! Уводи всех из зоны обстрела, отдал команду сержант, понимая, что необходимо уничтожить боевую точку.               
         Военнопленные, захватив раненых, с тремя конвоирами довольно быстро поползли в укрытие. Осталось семеро мертвецов.               
         Дроздов, жестикулируя ладонью руки, показывает бойцу, лежащему рядом, направление необходимого движения.
         Между тем дождь усиливается. По размытой колее бежит вода. По канавкам бурно шумят ручейки, выплёскивая на дорогу мутные лужицы. Вода бурлит, пенится, торопится добежать до колеи, дальше, наверное, в овраг, по оврагу в Амур. Грохнул взрыв, следом второй. С дубков посыпались спелые жёлуди. Пара мокрых бурундуков, попискивая от возбуждения, запрыгнули на макушку деревца и с высоты наблюдает за происходящим. 
          Михаил произвёл перебежку из лужи в залитую алой кровью мшистую впадину. Пулемёт молчит. Вторая перебежка – неприятель никак не реагирует. Перекинулся парой фраз с автоматчиком.
          Героя величают Петей.
          И вот вдвоём крутятся вокруг железного ржавого колпака. Внутри темно, не видно ни зги. Решили, что пулемётчика оглушило. Бросили гранату под дверку. Шарнир непрочный, дверка слетела. В доте смертник, прикованный цепями, убежать бедолага не мог, вспорол себе живот тесаком. Да и бой долго вести не мог, патроны были на исходе, расстрелял впустую.
          – Посмотри, я думаю, это харакири, - разгребая кучу гильз, качает головой Петя, - я бы не смог. Вот так взять, самого себя пырнуть ножом.
          – И я тоже бы не смог, - соглашается Михаил, рассматривая застывшего в нелепой позе покойника, уж если выхода нет…
          Дроздов не договорил, поймал себя на том, что едва ли решился бы застрелиться. Он помнил о приказе, предписывающем в плен не сдаваться. У него даже на такой случай припрятан патрон. Но хватило бы воли – застрелиться? На этот вопрос ответить не мог. Разозлившись на самого себя, громко выкрикнул:
          - В две шеренги становись!..
           Хорошо, среди военнопленных есть толмач, унтер-офицер перевёл приказ.
           Охать, ахать – времени нет. Смастерили носилки, собрали для отчётности покойников, к вечеру доплелись до Сахаляна.