Эдем

Оглавление:

Сингулярность (пролог) ................................................5

Глава 1. Меч сегуна .......................................................7

Глава 2. Лифт в Эдем .................................................36

Глава 3. Оазис .......................................................78

Глава 4. Охота на лис ...............................................121

Глава 5. Лик Медузы Горгоны ........................................ 136

Глава 6. Цена бессмертия ........................................... 146

Глава 7. Исход ......................................................180




=======================Сингулярность (пролог)

«В начале было Слово,
и Слово было у Бога,
и Слово было Бог...»

Библия
Евангелие от Иоанна

В начале была Сингулярность. И Сингулярность была у Творца. И Сингулярность была Творец.

В начале была Сингулярность. И ничего не было кроме Нее. И все было в Ней. И Она была Все. Все через Нее начало быть, и без Нее ничто не начало быть, что начало быть.

В начале была Сингулярность. Она была всегда. Она была, когда времени не было. Она будет, когда времени не будет.

И решил так Творец, и никто не знает, почему Он так решил, и никто не может знать почему, и никто не должен знать почему.

И сказал Творец: отворись!
И открылась Сингулярность. И взорвалась Она. И преодолевая радиус Шварцшильда, вырвалась из плена Сингулярности материя. Голодным, кровожадным зверем она стремительно пожирала пространство и время, набивая свою ненасытную утробу.

И сказал Творец: да будет свет!

И отделилось излучение от вещества, и стал свет. И увидел Творец, что свет это хорошо, и отделил Он свет от тьмы, и назвал Он свет светом, а тьму тьмою.

Освободившись от излучения, вещество успокоилось, собралось в галактики, в галактиках разошлось по звездам. Вокруг звезд закружились планеты. И увидел Творец, что это хорошо. Но никто, кроме Него, не видел этого великолепия. И захотелось Ему, чтобы еще кто-нибудь это увидел и возрадовался вместе с Ним.

И сказал Творец: да будет жизнь!

И со страшным мучительным стоном вырвалась на свободу и обрела поле деятельности слепая, ненасытная, бессмысленная и беспощадная, хотящая только саму себя, Воля к жизни.

Миллиарды лет собирала она себя по крупицам, перебирая бесконечное число вариантов, различные сочетания молекул, аминокислот и других соединений, пожирая саму себя, погибая и возрождаясь снова, пока на Земле не раскрылся первый глаз, способный увидеть великолепие звездного неба.

Но это был глаз насекомого или рыбы. А они не могли восхищаться красотой мироздания.
Они не могли поклоняться Творцу и выражать Ему свою любовь и благодарность.

И тогда создал Творец Человека по своему образу и подобию. Наделил Он Человека Разумом, и появилось у Человека сознание.

И познал Человек красоту звездного неба, и познал Человек холод, голод и жажду. И познал Человек радость жизни, и познал тоску и безысходность Смерти...

И появилась на Земле Любовь, и появилась на Земле Ненависть. И появились на Земле честность, преданность и бескорыстие. И появились на Земле жадность, подлость и предательство...

Появились на Земле люди. Появились - Несущие Разум...



=================Глава 1. Меч сегуна


“В бурях и грозах
Следуй священным Путем,
Не отступая,
Чтобы гремела в веках
Слава страны Островов!”

Император Мэйдзи



Следователь оказался молодым и миловидным, с розовым холеным лицом и нежным пушком над верхней губой. Хотя сейчас он был в “цивильной” одежде, Стас знал из повестки, что, несмотря на свою молодость, он носил звание капитана милиции и удивительно выразительную и звучную фамилию - Фурса.

Когда милиционер, впустив Стаса, вышел, закрыв за собой дверь, следователь занимался выдавливанием прыща на щеке, смотря в маленькое карманное зеркало, приставленное к стопке папок на столе. Он занимался этим долго и усердно, громко при этом сопя, и делал это так, будто был в комнате один. Наконец, закончив операцию, он, поворачивая голову, внимательно осмотрел оперированное место и, очевидно, остался доволен ее исходом. Затем он наклонился, достал из ящика стола пузырек с одеколоном, смочил им кончик носового платка и тщательно протер в целях дезинфекции место, где раньше располагался удаленный прыщ.

После этого капитан Фурса убрал операционные принадлежности в стол, глубоко вздохнул и стал перекладывать бумаги на столе. Он брал одну папку за другой, просматривал ее содержимое и определял ее или справа от себя, или слева, или вообще отправлял в один из ящиков стола.

Все это время Стас стоял у двери и ждал.

Наконец носитель звучной фамилии поднял глаза на Стаса, и некоторое время смотрел на него, словно пытаясь сообразить, зачем же тот тут стоит.

- Та-а-ак, - безразлично протянул он, опуская глаза и открывая какую-то папку. - Станислав... М-м-м, Сергеевич. Ну, я надеюсь, у вас было время подумать и вы готовы чистосердечно во всем признаться? - он  поднял голову от папки, ожидая ответа.
- Я не знаю в чем признаваться. - Ответил Стас.
- Он не знает! - Притворно изумился следователь. - Да, Станислав Сергеевич, не цените вы хорошего к себе отношения. Не цените. Вы ведь могли уже давно сидеть у нас в КПЗ. И поверьте, у нас есть способы развязывать языки. Ну, так что? Будете упорствовать или все-таки расскажите нам, где вы взяли эту вещь?

Стас молчал. Он не знал, как активно противодействовать такому иезуитскому давлению. Он чувствовал апатию и усталость. Поэтому он молчал. Это была пассивная форма его сопротивления.

Капитан, не дождавшись ответа, укоризненно покачал головой и откинулся на спинку стула:
- Ну что ж, проходите, садитесь. На этот раз, я думаю, вы зашли к нам надолго.

Стас прошел к столу и сел на стул, стоявший прямо напротив стола.
- Видите вот эту кнопку? - спросил следователь, указывая на черную кнопку на краю стола, справа от него. - Стоит мне только нажать на нее, и вы из этого кабинета прямиком отправитесь в камеру. Вы этого хотите? Поймите, я вас не пугаю. Как мне вас ни жаль, но я вынужден буду это сделать. Таков закон, а я его слуга. - Он постарался придать своему голосу оттенок искреннего участия и сожаления.

Стас понимал, что капитан Фурса говорит правду. Жалко ему Стаса на самом деле или нет, а кнопку он нажмет. Он был деталькой, винтиком огромной машины, стоящей над людьми и функционировавшей по собственным правилам и законам, не принимавшим в расчет интересы и желания отдельных людей. Вполне возможно, что в кругу своих друзей за рюмкой коньяка он был интересным и приятным собеседником. Вполне возможно, у него были свои понятия о благородстве, достоинстве и чести. Но здесь он не принадлежал себе. Он был органом для исполнения функций, налагаемых на него мундиром и той должностью в иерархической структуре, которую он занимал.
- Так что, нажимать или нет? - Рука с выставленным указательным пальцем зависла над кнопкой.
- Нет, - хрипло выдавил из себя Стас.
- Хорошо, - согласился следователь. - Тогда, я вас слушаю.
- Я не знаю, что говорить. Я уже все рассказал вам. Я зашел в лифт и потерял сознание. Очнулся я уже в больнице. Я ничего не помню, что со мной было.
- Шел, споткнулся, упал, потерял сознание, очнулся – гипс, – с  усмешкой процитировал следователь фразу из известного кинофильма. - Да, это вы действительно нам уже рассказывали. И это мы знаем и без вас. Но нас интересует другое. Где вы взяли предмет, с которым зашли в лифт?
- О каком предмете вы говорите? Вы скажите, и я может быть, что-то вспомню.
- Н-у-у-у, - разочарованно протянул следователь. - Нет, так дело не пойдет! Вы сами должны все рассказать без моих подсказок. Иначе, какое же это будет чистосердечное признание?
- Но я действительно не знаю, о каком предмете вы говорите. Когда я заходил в лифт, у меня с собой ничего не было, кроме обрывка газеты.
- Обрывок газеты? Странно, он не значится в списке того, что у вас было с собой. Ну, да бог с ним. Зато в этом списке значится другое - очень дорогая и ценная вещь, которая стоит больших денег и принадлежит явно не вам. Откуда она у вас?
- Я не знаю, о чем вы говорите. Почему вы не скажете мне, что это за вещь? Корона английской королевы, что ли?
- Почему именно английской? - Удивился следователь. - Нет, это не корона. Но направление верное. Можно даже сказать - горячо. Так, глядишь, мы с вами доберемся и до нашего раритета.

В это время на столе зазвонил телефон. Капитан Фурса снял трубку, некоторое время молча слушал, затем несколько раз сказал “да”, “так точно”, “есть”, поглядывая при этом на Стаса,  из чего Стас понял, что разговор шел о нем.

После разговора по телефону следователь некоторое время молчал, затем поднял глаза на Стаса:
- Ну, не вспомнили?
- Нет, - ответил Стас.
- Хорошо, я помогу вам. Когда вас нашли в лифте, у вас в руках был меч.
- Меч? - изумленно переспросил Стас.
- Да, меч, - подтвердил капитан. - И даже если это была бы дедушкина сабля времен гражданской, или простой кухонный тесак, то и тогда мы должны были бы отреагировать. Холодное оружие, знаете ли. Но у вас в руках была уникальная вещь - меч первого сегуна Японии Токугава, в кровопролитной войне объединившего в начале семнадцатого века Японию в единое государство. Как он у вас оказался?
- Я... я... не знаю. - Стас от волнения даже стал заикаться. - Я не помню, я совершенно не представляю, откуда и почему  он оказался у меня.
- Очень жаль. Очень. Мы вынуждены вас задержать до выяснения обстоятельств. Сами понимаете, дело это касается государства, с которым мы до сих пор находимся в состоянии войны, - с этими словами капитан Фурса протянул руку и нажал на кнопку звонка.
- Подождите! - Воскликнул Стас. - Подождите, дайте подумать! Может быть, я вспомню!
- Да не волнуйтесь вы так! - Успокоил его следователь. - Как только вспомните, сразу скажете дежурному, он приведет вас ко мне, вы мне все расскажете, и мы вас тут же отпустим. Ну, проведете у нас ночку. Не воспринимайте это так трагично. Воспринимайте это как приключение, без которых наша жизнь была бы пресной и скучной.
- Да вообще-то я мог бы обойтись и без этого, - заметил Стас.
- Вы же мужчина! – продолжал капитан. - А мужчина все должен испытать, обо всем иметь собственное мнение. Помните пословицу - от сумы да от тюрьмы не зарекайся?

Розовощекий капитан стер в лица улыбку и приказал  вошедшему милиционеру:
- Определите его временно в КПЗ. Но по первому его требованию сразу ко мне! Ясно?
- Так точно! - Козырнул милиционер.

Когда Стас в сопровождении милиционера выходил из кабинета, он мельком обернулся. Хозяин кабинета снова достал маленькое зеркальце и внимательно изучал свое лицо, выискивая на нем новые объекты для своих косметических операций.

Милиционер привел Стаса в дежурку и сдал его дежурному наряду. Помощник дежурного старший сержант, высокий, плотный, атлетического сложения с хмурым неприветливым лицом провел его во внутреннюю комнату для задержанных и подвел к грязному обшарпанному столу.
- Все, что в карманах на стол, - сказал он сквозь зубы, не глядя на Стаса.

Стас подчинился. Немного мелочи, сломанная расческа, грязный платок и несколько затертых смятых бумажек - троллейбусных билетов, каких-то записок и ненужных квитанций, которые почему-то всегда накапливались в карманах - вот и все, что было у него с собой.

Помдеж похлопал его по карманам, брезгливо поморщившись, с трудом залез своей ручищей в один из них, ничего там не обнаружил, смахнул небрежно все богатство Стаса в ящик стола и указал Стасу на колченогий стул:
- Садись и жди.

Затем он вышел из комнаты в дежурку, оставив дверь в комнату открытой. С места, где сидел Стас, он мог видеть стол перед большой застекленной рамой с открытым окошком, отделявшей дежурку от фойе. За столом сидел дежурный - щуплый, невзрачный и какой-то несуразный типчик в форме с погонами старшего лейтенанта, который всю свою убогость и недоразвитость с лихвой перекрывал громким, неприлично высоким для мужчины голосом и выражением высокомерия и безграничной любви к собственной персоне на лице.

Стас интуитивно почувствовал, что и дежурный, и его помощник были случайными людьми в милиции. Дежурный в силу своей ограниченности и самодовольства обязательно потеряет чувство меры и совершит какую-нибудь глупость, которую ему не простят. В лучшем случае его вышвырнут из милиции без всяких выходных пособий, и он пополнит бесцветные ряды люмпенов и отбросов общества. В худшем –
он будет сидеть на том же стуле, на котором сидел сейчас Стас.

Помощник дежурного, несмотря на свои внушительные физические данные, был недостаточно бесчувственным для работы в милиции. За его хмурым и намеренно недоброжелательным выражением лица, Стас угадал сердце, открытое для сострадания. Такие никогда в милиции долго не задерживались.

Со своего места Стас видел, как дежурный достал журнал, похожий на амбарную книгу. Когда он его открывал, Стас успел прочитать надпись на журнале, написанную крупными буквами - “Книга покамерного учета”.
- Этого переведешь в девятую, этого в третью, - тыкал он в книгу, давая указания помощнику, стоявшему за ним и смотревшему через его плечо в книгу. - В седьмую переведешь этих двоих и Крота. Потом к ним посадишь и его. - Дежурный повернул голову в сторону открытой двери и встретился взглядом со Стасом.

Некоторое время он с интересом смотрел на Стаса, как опытный коллекционер рассматривает достойный внимания экземпляр своей коллекции. Затем он неожиданно подмигнул Стасу, и лицо его ощерилось ухмылкой садиста.

Помощник дежурного прошел мимо Стаса по коридору в КПЗ. Стас услышал лязг открываемых железных решеток.

Стас не понимал что происходит. Скорей всего, он, помимо своей воли, попал в сферу интересов могущественных сил, оказался втянутым в игру этих сил, в которой ему отводилась роль разменной пешки. Но как это произошло? Что он сделал не так? Какой его поступок или какая роковая случайность привели к этому? Стас не мог разгадать эту загадку. Но одно ему было ясно - все это каким-то образом было связано с этим проклятым лифтом, в котором он потерял сознание. И что это за меч сегуна, о котором говорит следователь? Почему он так упорно пристает с этим мечом, если Стас его в глаза не видел? Или все-таки видел?


.    .    .


- Лицом к стене! -  Приказал помдеж, подведя Стаса к двери камеры.

Стас ткнулся лицом в стену. Он видел пред собой в мельчайших подробностях кусок грязной бетонной тюремной стены, он вдыхал тяжелый застойный тюремный воздух, и ему все еще казалось, что все это происходит не всерьез, не по настоящему. Вопреки реальности, он все еще ждал, что вот сейчас помдеж хлопнет его по плечу и скажет:
- Ну что, испугался? Ладно, это была шутка. Ты свободен, иди домой.

Но рядом он слышал скрежет ключа в замке, лязг открываемой двери камеры. Помдеж действительно тронул его за плечо. Но сказал прямо противоположное тому, что хотелось услышать Стасу:
- В камеру!

.    .    .




В камере, в которую поместили Стаса, кроме него было трое. Это была довольно живописная и колоритная троица. Они расположились на нарах, которые были, собственно, продолжением пола камеры, поднятом на полметра. Среди них выделялся один - невысокого роста, невероятно толстый с бесформенным, побитым оспой лицом как из жеваной бумаги. Второй был высокий, жилистый, с руками как оглобли и пудовыми кулаками. Он был лет тридцати, весь в наколках и с придурковатым лицом. Третий - молодой, хлипкий с гнусным и наглым лицом хулигана, был, очевидно, у тех двоих на подхвате - шестеркой по блатному.
- С прибытием на курорт! - оскаблился шестерка, подскакивая к Стасу. - Ты кто, блатной или фраер? А ну покажи руки!

Шестерка бесцеремонно схватил кисти рук Стаса и посмотрел на пальцы с тыльной стороны.
- Бурун, у него нет перстней! - сказал он, повернувшись к жилистому.
- Новичок, - лениво ответил тот. - Значит, нужна прописка.
- Ты понял? - повернулся шестерка к Стасу. - Будем тебя прописывать! - он сделал неприличный жест руками и плотоядно хихикнул.
- Штепсель! - неожиданно просипел толстый. - Раздавай!

Штепсель тут же оставил Стаса, вернулся на свое место и начал раздавать карты.
- На чем сгорел? - спросил Стаса толстый. Голос у него был так посажен табаком, спиртным и тюрьмой, что это был не голос, а шип - шипение змеи с едва заметным намеком на наличие голосовых связок. Но когда он говорил, Бурун и Штепсель почтительно замолкали.

Стас пожал плечами:
- Не знаю.
- Не хочешь говорить? Правильно делаешь - язык целее будет. Но мне ты должен рассказать, понял? От этого будет зависеть, как мы тебя прописывать будем.
- Но я действительно не знаю! - снова сказал Стас.
- Ты кому пургу гонишь? Я три петра тяну. Знаешь сколько, таких как ты, прошло через мои руки?

Толстый немного подождал ответа. Потом безразлично закончил:
- Не хочешь - как хочешь. Пойдешь по полной, - он пожевал губами и отвернулся.

Троица занялась игрой. Стас еще немного постоял и присел на край нар. Но не успел он собраться с мыслями, чтобы обдумать свое новое положение, как получил сильный удар в спину. Удар был настолько силен, что Стас задохнулся. Он отскочил к стене и, широко открывая рот, пытался вдохнуть воздух.
- Ну что, получил, паскуда? - кричал Штепсель, ударивший его ногой, - пока не пройдешь прописку, твое место возле параши! Еще раз сядешь на нары - беньки потушу! Сейчас ты ниже вафлера и петуха. Ты понял?
- Будешь спать возле параши, и выносить ее, - снова засипел толстый. - Пройдешь прописку, посмотрим, куда тебя определить, что ты за фуфло. Будешь возникать - опустим или в колоду положим. Ментам не жалуйся - они тебя не спасут и не спрячут. Везде найдем. Здесь свои законы. И даже менты по ним живут.
- А может он индюк? - подал голос Бурун.
- Нет, - возразил толстый. - Индюки под своих косят. А этот гордый. Ну да ничего - посидит, оботрется – поймет как надо вести себя.

Они снова занялись игрой.

Стас постоял немного у стены, затем опустился на корточки в углу, противоположном от параши. Он закрыл глаза и попытался немного забыться. Но это ему снова не удалось.

Принесли обед. Открылась дверь, и две небритые и помятые личности под командованием помдежа внесли в камеру четыре алюминиевых миски с супом, четыре кружки с чаем и четыре ломтя хлеба.

Троица занялась обедом. Миска Стаса осталась стоять на краю нар. Он совсем не хотел есть, но чтобы хоть чем-то себя занять, шагнул к нарам и взял в руки свою миску. Но не успел он сделать и шага, чтобы вернуться в свой угол, как Штепсель ногой выбил миску из его рук.
- Своих накатываешь? Ты знаешь, что делают с теми, кто у своих ворует? - закричал Штепсель.
- Это моя порция! - зло ответил Стас.
- Нет, не твоя, - засипел толстый. - Есть будешь, когда разрешат. И то, что останется после нас. Понял?

Стас ничего не ответил и вернулся в свой угол.

Через некоторое время Штепсель слил в одну миску остатки супа из трех других и обратился к сиплому:
- Можно дать?

Тот медленно кивнул.
- А не маловато будет? - Хохотнул Бурун.
- А мы сейчас добавим! - Весело откликнулся Штепсель и плюнул в миску.

Бурун захохотал, держась за живот. Штепсель снова посмотрел в миску и с сомнением покачал головой:
- Все-таки еще маловато.
- А ты ему из параши добавь! – с хохотом посоветовал Бурун.

Толстяк сидел неподвижно и следил своими крысиными глазками за происходящим.

Штепсель подошел к Стасу и протянул ему миску:
- Вот, теперь ешь.

Стас молчал и не двигался.
- Крот, он не ест! - доложил Штепсель толстяку. - Что делать?
- А ты его с ложечки покорми! - Продолжал хохотать Бурун.

Крот сидел неподвижно, никак не реагируя.

Штепсель зачерпнул ложкой из миски, поднес ее ко рту Стаса и притворно гнусавым голосом сказал:
- Открой ротик, не выпендривайся, ну!

Стас ударил по руке Штепселя. Ложка вылетела и упала на нары.
- Ах, сука! - выругался Штепсель и выплеснул содержимое миски в лицо Стасу.

В следующую секунду от удара в челюсть Штепсель улетел к другой стене, по дороге запнулся и влетел головой в парашу. Параша опрокинулась, ее содержимое разлилось по полу. Штепсель сидел в луже на полу, размазывал по лицу вонючую жижу, пытаясь протереть глаза, и бессмысленно, дико и злобно орал:
- А-а-а! ... А-а-а! ...

Стас не успел увернуться от удара, и тяжелый пудовый кулак Буруна обрушился ему в лицо. Он услышал, как хрустнули выбиваемые зубы. От удара голова резко мотнулась назад, и Стас сильно ударился затылком о бетонную стену. У него все поплыло перед глазами, и он потерял способность оказывать сопротивление. К нему подскочил Штепсель, и теперь они били его вдвоем. Некоторое время Стас еще держался на ногах, закрывая лицо руками, но скоро упал, и они продолжали остервенело бить его ногами.

Последнее, что услышал на уходящем сознании Стас - это громовой голос помдежа:
- Прекратить!


.    .    .


Стас умирал. Он это понял сразу, как только пришел в сознание в одиночке, куда перенесли его после избиения. Все его тело превратилось в сплошной комок вопящей от боли плоти. В груди и в животе все горело, как будто он выпил расплавленный металл. Правая рука была сломана и не действовала. Все лицо было разбито.

Стас пытался отыскать внутри себя угасающий огонек жизни, укрепить его и удержать. Но он постоянно ускользал. “О, боже! - подумал он. - Что будет с Маргаритой? Нет! Надо выжить! Нельзя сдаваться!”

Отчаянным усилием он разодрал слипшиеся от крови веки. И увидел склонившегося над ним человека. Это было так неожиданно, что сознание на какое-то время прояснилось, и Стас смог его рассмотреть. Это, несомненно, был японец. На вид ему было около пятидесяти лет. Он сидел на корточках, широко расставив колени. На нем было темно-синее кимоно, напоминающее одежду монаха. В его позе, в его фигуре ощущалось спокойствие и сила. Его лицо, прорезанное глубокими морщинами, было суровым и даже жестоким, но глаза излучали доброту и светились мудростью.

Стас на мгновение закрыл глаза и когда снова их открыл, старого японца уже не было. “Что это, бред?” - подумал он.

В замке заскрежетал ключ, открылась железная дверь, и в камеру вошел помдеж. У него в руке был чайник, под мышкой зажата тряпка. Он присел на корточки перед Стасом, смочил водой из чайника тряпку и стал неумело смывать кровь с лица Стаса.

Внезапно из дежурки послышался высокий голос дежурного:
- Клюев! Где ты?

Помдеж тихо выругался, положил мокрую тряпку на лоб Стаса и вышел из камеры, прихватив с собой чайник.

Через некоторое время ключ снова заскрежетал в замке, и в камеру вошли несколько человек. Это были капитан Фурса, помдеж и человек в белом халате, очевидно врач.
- Что же вы затеяли драку? - Укоризненно спросил следователь Стаса. - Вы знаете, что нанесли осужденному Гилязову телесные повреждения? Это может быть основанием для привлечения вас к уголовной ответственности. Осмотрите его, - обратился он к врачу.

Тот закатил рукава халата, чтобы не вымазать их в крови и приступил к осмотру.
- Та-а-ак... Здесь небольшая гематомка, здесь опухоль от ушиба, здесь выкрошен зуб... В общем, ничего страшного. В КПЗ содержаться может.
- Да вы что? - Не выдержал помдеж. - Он же умирает!

Следователь Фурса резко обернулся к помдежу:
- Вы кто - сержант милиции или врач? Если хотите поменять свой мундир на белый халат, то я помогу вам снять погоны. А уж белый халат будете добывать сами.
- Прошу прощения, товарищ капитан! - вытянулся по стойке смирно помдеж.
- Смотрите, еще раз влезете не в свое дело, и я вами займусь всерьез! - жестко сказал капитан.
- Где тут у вас можно помыть руки? - спросил врач.
- Проводите! - приказал капитан помдежу.

Когда они вышли, следователь некоторое время хмуро и задумчиво смотрел на лежащего Стаса, затем резко повернулся, вышел из камеры и с силой захлопнул за собой дверь.

Стас медленно закрыл глаза и почувствовал, что больше их открыть он уже не сможет. Боль уходила. Стас погружался в бездну. Наступало облегчение и предощущение покоя...

Вдруг, что-то грубо и безжалостно вырвало его из блаженного предсмертного забытья. Он ощутил на лице сильный жар. И боль. Жуткую, дикую боль. Казалось, что вся боль, которая была распределена перед этим по всему его телу, теперь сконцентрировалась в его голове, а точнее - в затылке и в правом глазу.

Очень скоро боль стала стихать, сознание проясняться и Стас легко, без особого напряжения открыл глаза. Он снова увидел японца. Тот сидел перед ним на корточках и держал вытянутые руки над его лицом. От них и исходил этот сильный жар, как от раскаленной печи. Лицо японца было напряжено и покрыто каплями пота, как будто он поднимал большую тяжесть. Он медленно перемещал руки вдоль тела Стаса, и вслед за ними перемещалась волна палящего жара. В некоторых местах вспыхивали очаги сильной боли, но очень быстро их интенсивность падала, и они исчезали бесследно. Наконец странный незнакомец убрал руки и смахнул капли пота со лба.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил он Стаса на чистейшем русском языке.
- Кто вы? - спросил Стас, поднимаясь с пола.
- У меня много имен. Но ты можешь звать меня Ками.
- Ками? Так просто?
- Да, просто. Чем проще, тем ближе к истине, - усмехнулся незнакомец. –  Я один из Посвященных Эзотерического Круга.
- Вы пришли мне помочь?
- Не совсем так. Круг решил дать тебе шанс.
- Шанс на что?
- Шанс стать одним из Посвященных.
- Что это значит - быть Посвященным?
- Это значит быть посвященным в истину высшей ступени посвящения Эзотерического Круга.
- И что это за истина?
- Ее можно узнать, только став Посвященным. Сейчас могу сказать одно - ее знают многие непосвященные. Только они не знают, что это истина.
- И что дает это знание?
- Очень много. Свободу, независимость и ответственность. Свободу в принятии решений. Независимость от несовершенства мира. Ответственность за всех, кто находится в поле твоего воздействия.
- И что надо делать, чтобы стать Посвященным?
- Слушай, - сказал Ками.
- Что слушать? - не понял Стас.
- Просто, слушай, - спокойно сказал Ками. - Слушай внимательно, и ты услышишь.

Стас замер, прислушиваясь к звукам, доносившимся до него. Из дежурки был слышен разговор на повышенных тонах. В соседней камере кто-то визгливо, издевательски хохотал. В зарешеченное оконце были слышны обрывочные звуки улицы и тяжелый гул пролетающего самолета. И вдруг Стаса ударила волна теплого воздуха, и он оглох. Все звуки пропали. Стас тревожно посмотрел на Ками, но тот едва заметно, успокаивающе кивнул ему и приложил палец к губам. Затем медленно показал пальцем на ухо - “Слушай!”

И Стас скоро стал различать какие-то мелодичные звуки. Вдруг он понял, что это журчит ручей. Затем он услышал шепот листвы под легкими порывами ветра и пенье птиц.
- Я слышу ручей и птиц, но мы в камере? - Сказал он удивленно.
- Смотри, - ответил Ками, - смотри внимательно, и ты увидишь.

Через некоторое время Стас начал различать какие-то почти прозрачные тени. Постепенно они начали уплотняться, приобретать очертания, форму и цвет. Стены камеры наоборот начали бледнеть и становиться прозрачными. Скоро они исчезли совсем и Стас с Ками оказались в прекрасном саду. Вокруг стояли деревья. Воздух был напоен ароматом трав и цветов. Рядом весело бежал кристально чистый ручей. За ручьем был виден изгиб дороги. Устремляясь вдаль левым поворотом, она упиралась в громаду города из белоснежного камня, который, казалось, парил в воздухе.

- Что это? - спросил Стас. - Где мы?
- Это Эдем. - Ответил Ками. - Сейчас я привел тебя сюда. Но чтобы стать Посвященным, нужно самостоятельно отыскать сюда Путь. Ты уже готов это сделать. Но это будет непросто. Если ты не используешь свой шанс, то снова окажешься в камере и умрешь.
- Зачем они это сделали со мной?
- Они хотели получить от тебя информацию, касающуюся государственной тайны первой степени.
- Но я ничего такого не знаю!
- Если бы ты вспомнил, откуда у тебя меч, ты бы вспомнил и другое, как раз то, что их интересует. Поэтому они так настойчиво и пытались заставить тебя вспомнить.
- Но почему они вдруг решили меня убить?
- Они получили информацию из другого источника. И поэтому ты стал не только не нужен им, но и опасен.
- Что же это за информация, которая есть во мне, но которой я не знаю?
- Ты узнаешь это в свое время. Я открою тебе, что случилось с тобой, пока ты был в лифте без сознания. Но то, что случилось с тобой сейчас, ты забудешь. Ты не будешь помнить ни обо мне, ни об этом саде, ни о том, что тебе нужно вообще искать какой-то Путь.
- Даже если бы я и помнил это, я не стал бы искать его один.
- Я это знаю. Но дело в том, что тебе одному его и не найти. Есть три Пути в Круг. Два первых для тебя недоступны. Но ты готов для третьего Пути. Он открывается, при определенных условиях, только двоим, если они безгранично верят друг другу. Верят один другому больше, чем каждый сам себе. Верят настолько, что готовы без колебаний отдать за другого свою жизнь. Верят так, что эта вера открывает им Истину и Творца.
- Но я атеист.
- Атеизм – это тоже путь к постижению истины. Напрасно ты думаешь, что все верующие обладают верой, как и все атеисты, ею не обладают. Большинство и тех и других обладают верой, но только ущербной. Она имеет много видов. У религиозных людей - вера в различных богов. У атеистов - вера в вождей, в идеологию, в партию, в национальную идею, в технический прогресс и так далее. У тех, кто не относится ни к тем, ни к другим - вера в экстрасенсов, гадалок, колдунов, в астрологию, черную магию, что называется суеверием. Человек вообще не может жить без веры. Если кто-то не верит в бога, он отдает себя во власть дьявола. И не надо представлять себе дьявола чертом с рогами, копытами и хвостом. Дьявол - это деструктивная, разрушающая сила Разума, а Бог - творческая и созидательная. Один из путей освобождения от власти дьявола - это безграничная вера друг другу двух людей, имеющих духовное измерение в своих душах.
- В чем смысл первых двух путей, которые закрыты для меня?
- Первый путь - это Путь Веры. Он открыт для верующих людей. В постижении Творца человек проходит долгий и трудный путь духовного развития. На этом пути он постепенно поднимается по ступеням посвящения во все более и более глубокое понимание Истины. Если ему удается дойти до самого верха этой лестницы, он входит в Круг и становится Посвященным. Второй путь - это Путь Отрицания. Он открыт для атеистов, а точнее для агностиков, ничего не принимающих на веру. Если на этом пути отрицания человек доходит до самого дна, до абсолютного отрицания, он обретает Истинную Веру и становится Посвященным. Это очень тяжелый и крайне опасный путь. По первому пути человека ведет Учитель. По второму - человек идет один, без всякой поддержки. Очень многие на этом пути забредают в сумеречный край Смерти, сходят с ума, становятся мизантропами или преступниками.

Ками с едва заметной улыбкой посмотрел на Стаса.
- Что еще ты хочешь узнать?
- Вы японец?
- Для тебя - да. В Круге нет национальностей. Но для внешнего мира мы представляемся в виде тех конкретных людей, которыми были раньше. В Круге говорят, минуя язык. Я и с тобой так разговариваю. Но ты пока воспринимаешь такое общение в традиционной форме языка. Того языка, на котором ты думаешь. Поэтому, тебе представляется, что я говорю с тобой на русском языке.
- Скажите, почему пришли именно вы?
- Потому что у тебя был меч сегуна Токугава, основателя сегунской династии эпохи Эдо, которым в семнадцатом веке был я.
- Но как он оказался у меня?
- Узнаешь. Теперь прощай. Не упусти свой шанс.

Ками медленно и широко развел руки в стороны. Затем также медленно скрестил их на груди.

Все вокруг Стаса начало медленно вращаться. Это вращение ускорялось и ускорялось, пока все вокруг не слилось в неразличимую пелену. Затем вращение мгновенно остановилось, в уши Стаса ворвалось многоголосие улицы, и он оказался на шумной и пыльной улице своего города.


…



================Глава 2. Лифт в Эдем

"... для миров иных мы также не существуем, как они не существуют для нас. Но, обладая интуицией, мы можем предчувствовать бесконечные возможности иных миров, которые в нашем мире не осуществились, и пытаться осуществить их - в себе и в жизни"

Григорий Померанц



Стас падал в бездну. Он почти зримо видел, как рушится его мировоззрение, сложившееся у него за сорок лет жизни. Перед его мысленным взором часто возникала картина Брюллова "Последний день Помпеи" и он ощущал себя одним из жителей этого несчастного гибнувшего города.

Дожив до сорока лет, он неожиданно для себя обнаружил, что ему совершенно не с кем обсудить создавшееся положение. Как же так получилось, что прожив столько лет среди людей он не нашел друзей?

Но ведь у него были друзья. Были. Только он их всех растерял. Друзья приобретаются только в детстве или в трудном совместном и опасном деле, где иначе, как один за всех и все за одного, нельзя. Он же колесил по Союзу, нигде не задерживаясь подолгу и нигде не обретая прочных связей. Кто он по профессии? Где его родина? У Стаса не было родины. Он с полным основанием мог сказать о себе словами из популярной в одно время песни:

Мой адрес не дом и не улица,
Мой адрес - Советский Союз.

Сейчас же, когда Советского Союза не стало, Стас оказался в прямом смысле человеком без родины. Без роду, без племени. Одним словом - Homo Sovetykus. Или просто «совок».

Бродя по улицам в поисках работы, он видел нищих, просящих подаяние, видел опустившихся, потерявших человеческий облик люмпенов. Он видел их глаза, чаще потухшие, слезящиеся и бесцветные, иногда заискивающие и ждущие, иногда злые, с тлеющим в глубине огоньком ненависти. Он присматривался к ним, как бы примеряя на себя их судьбу, и понимал, что если срочно не предпримет каких-либо решительных шагов, то, возможно, скоро будет среди них.

Но какие шаги он мог предпринять? Стас этого не знал. Ему казалось, что он исчерпал уже все свои возможности. Он постоянно перебирал в уме то, что он хоть как-то мог делать,  чему он научился за сорок лет своей жизни. Но что он умел, было никому не нужно и не могло быть источником заработка. Или он не умел превращать то, что умел в деньги.

Он уже отчаялся найти работу и бродил по улицам целыми днями бесцельно и бессмысленно, мучительно пытаясь найти выход. Общество отторгало его как чужеродную ткань, как инородное тело. Он присматривался к тому, чем занимаются другие, и не мог даже мысленно заставить себя делать то же самое. Все вызывало в нем отвращение до тошноты. Ему хотелось уехать куда-нибудь подальше, в горы, в тайгу, к черту на рога, лишь бы не видеть этой лихорадочной и азартной суеты по добыванию денег.

Неожиданно для себя он вдруг понял, что достоинство, честь, совесть, нравственность - все это химеры, не имеющие никакого значения в мире человека. Поведение всех людей во все времена определялось условиями выживания и выгодой. Чтобы остаться в живых человек должен есть. И если его честность приводила к тому, что пища, минуя его “честный” рот, попадала в рот другому, то его совесть гасла под напором инстинкта самосохранения, как гаснут звезды при свете Солнца.

В общем, если выгодно было быть честным и порядочным - человек и был таким. Невыгодно - человек становился лживым, подлым и безнравственным. Становился таким не потому, что ему этого хотелось, не потому, что он таким вот подлецом родился, а потому, что это было необходимо с точки зрения выживания, что такова природа человека. В этих условиях честными оставались только те, кто в силу своих ограниченных умственных способностей и слабой психики не мог быть хитрым и безжалостным. Как известно, для того, чтобы быть честным много ума не надо. Честность и совесть, как справедливо заметил Ницше, это оружие слабых и убогих против сильных.

Правда есть единицы, которые остаются честными до конца в силу других причин. Это те немногие ненормальные, витающие в облаках и непрактичные, обычно не приспособленные к жизни и не умеющие жить, о которых говорят, что они “не от мира сего”, но у которых в душе есть нечто такое, за что они без колебаний готовы платить звонкой монетой собственной жизни.

Но кто не мог измениться, неважно по каким причинам, в соответствии с изменившимися условиями, тот должен был погибнуть. Они отбрасывались обществом, как сбрасывается балласт с воздушного шара, чтобы заставить его снова подниматься вверх.

Стас оказался в числе балласта. Измениться и как-то приспособиться к резко изменившимся условиям он был не в состоянии. Оставалось попытаться изменить условия - уехать. Но куда? "Никуда ты не уедешь! - говорил сам себе Стас. - Ты не способен на поступок. Ты сам себя сделал таким слабым и безвольным. Ты всегда уходил от выбора и плыл по течению. Ты всегда уходил от борьбы, когда надо было постоять за себя. Когда надо было бить, ты поворачивался и уходил. И вот результат - слабый и нищий, ни на что не способный и никому не нужный, не знающий, как жить и зачем".

Да и куда ехать? Везде было плохо. После развала Союза подавляющее большинство населения оказалось в таком же положении, что и Стас, если не хуже. Уехать за границу Стас тоже не мог. К богоизбранному народу он не принадлежал, а богатой тетушки в Бразилии у него не было.

Первое время Стас внимательно следил за тем, что происходило вокруг, пытаясь увидеть признаки грядущих перемен к лучшему. Он ожидал появления новых ярких личностей, оживленной дискуссии в прессе и на телевидении, появления новых партий, новых идей, консолидирующих общество. Но ничего этого не было. Власть имущие были примитивно скучны и алчны, весь свой напор и энергию направляя на дело личного обогащения. Предприятия-монстры, гиганты отечественной индустрии, уснули летаргическим сном, вышвырнув на улицу толпы безработных, лишних людей. Руководители этих предприятий занимались в основном личным бизнесом или разворовывали то, что еще можно было украсть. Молодежь оказалась перед жестким однозначным выбором - либо становиться преступником, либо спекулянтом, что по новым веяниям нарушением закона не считалось.

После развала Союза, стала очень популярна библейская легенда о Моисее, который сорок лет водил евреев по пустыне, прежде чем привести их в землю обетованную. Он сделал это для того, чтобы ушли поколения, знавшие и помнившие рабство, и появились новые, свободные люди, способные построить сильное государство.

Руководители всех уровней и рангов очень любили ссылаться на эту легенду, когда им задавался вопрос о том, когда же будут изменения к лучшему. "Моисей - говорили они - сорок лет водил евреев по пустыне, прежде чем у них начала улучшаться жизнь. А чего хотите вы? Чтобы за год-два мы достигли уровня развитых западных стран? Надо терпеть и ждать. И упорно работать".

Раньше Стас был внутренне согласен с подобной постановкой вопроса и был готов терпеть, ждать и упорно работать. Но работы не было, терпение превращалось в отчаянье, ожидание выздоровления - в ожидание летального исхода. Процессы, протекавшие в больном обществе, вели его не к выздоровлению, а к гибели -  к социальной катастрофе.


.    .    .


- Проклятый лифт! - В сердцах выругался Стас, беспорядочно нажимая на все кнопки. Но лифт стоял и не подавал никаких признаков жизни.

Ну почему это произошло именно с ним? Десятки, если не сотни людей каждый день заходили в этот лифт, перемещались в пространстве и спокойно выходили, где им было нужно, совершенно не придавая этому факту никакого значения. Но стоило только Стасу, впервые в жизни оказавшись в этом подъезде, попытаться применить лифт по его прямому назначению, как это оказалось невозможным. Многочисленные, незначительные и случайные на первый взгляд события, вроде бы совершенно не связанные друг с другом, сошлись именно в этой точке пространства-времени, некая деталь механизма с многократно превышенным коэффициентом износа дождалась своего часа и сломалась.

Мысли в голове Стаса беспорядочно метались, перескакивая с одного на другое. Он сам не позволял им остановиться и зафиксироваться на том, что с ним случилось, чтобы не дать огоньку паники разгореться в бушующее пламя.

Он проклинал неприятную случайность, произошедшую с ним, костерил непотребными словами все, что относится к лифтовому хозяйству, начиная от дежурного по лифтам, которого невозможно было позвать на помощь, и кончая кабинетом министров и кризисным состоянием экономики. Но в глубине души Стас отчетливо понимал, что происшедшее с ним было закономерно, можно даже сказать - было железным законом или самой судьбой, которая безжалостно тащила его за шиворот по жизни.
       
Разве он случайно оказался в этом застрявшем лифте? Нет, это было предопределено в тот момент, когда он сделал одну из очередных глупостей в своей жизни - написал заявление "по собственному желанию", окончательно разойдясь с начальством во взглядах по основному вопросу, по которому оно подбирало себе подчиненных, - какая команда лучше, московский "Спартак" или киевское "Динамо"? Стас, разумеется, не мог поступиться принципами, и в угоду начальству наступить на горло собственной песне, в которой он воспевал "Динамо".

Именно такие незначительные и незаметные на первый взгляд обстоятельства вершат наши судьбы. У одного потные руки, другой чавкает, когда ест, третий почему-то не понравился жене начальника. А Стас болел не за ту команду. Нет, фанатом он не был. Как, впрочем, не был фанатом и во всем остальном. Ему нравился футбол. И не важно, какая команда была на поле, она ему нравилась, если игроки играли самоотверженно и с полной отдачей. Что же касается предпочтения “Динамо”, то это объяснялось тем, что в юности Стас сам играл в футбол в форме бело-голубых. Да, именно это было главной причиной его увольнения. Но поводом к этому послужило другое обстоятельство.

Институт, в котором работал Стас, получил солидный заказ на разработку системы управления котлоагрегатом для атомной станции. Стасу поручили написать техническое задание. Он, как всегда, честно и добросовестно принялся за порученную работу. В процессе написания технического задания ему часто приходилось повторять слова - “система управления котлоагрегатом”. Поэтому он, как это обычно делается в подобных документах, ввел аббревиатуру, составленную из первых букв. Получилось, как можно легко догадаться, не что иное, как - СУКА.

Непосредственное начальство посмеялось над подобным казусом, но строго-настрого приказало Стасу придумать другую аббревиатуру. Стас честно попытался выполнить это распоряжение. Но, то ли потому, что у него было недостаточно развито воображение, то ли потому, что подсознательно он ощущал правомерность подобного обозначения, не видя в нем ничего неприличного и оскорбительного, придумать ничего другого не смог и оставил все, как есть. А тут, как на грех, нагрянуло высокое начальство с представителем заказчика. Они, естественно, захотели ознакомиться с техническим заданием. Что они там между собой говорили, Стас не знал, только его непосредственное начальство, после отбытия высокого, порекомендовало написать ему заявление “по собственному желанию”, что Стас тут же и сделал.

Правда, потом Стас одумался и пошел с повинной к начальству. Начальство благородно наступило на горло собственной песне и инициировало процесс восстановления Стаса на работе. Но восстановить статус-кво не удалось - вслед за развалом Союза приказал долго жить и родной институт Стаса, и благородное начальство само оказалось на улице рядом со Стасом.

В этом лифте Стас оказался именно потому, что уже больше месяца бегал по городу, высунув язык, в поисках работы.

У Стаса не было никаких запасов "на черный день". Он был нищ как церковная крыса. У него не было ни денег на сберкнижке, ни квартиры, ни дома. О даче и машине даже глупо и говорить. Все его богатство выражалось в нескольких десятках книг по истории, философии и астрономии и нескольких кип исписанных общих тетрадей.

Он уже потерял всякую надежду найти хоть какую-то возможность заработать немного денег, как, вдруг, в случайно попавшемся ему на глаза обрывке газеты прочитал объявление, в котором говорилось следующее:

"Срочно требуется секретарь-референт, умеющий работать на компьютере, владеющий слепым десятипальцевым методом печати, владеющий английским языком, имеющий знания по истории философии, понимающий категорический императив Канта и знающий о причине появления Крабовидной туманности в созвездии Тельца".

Дальше был приведен адрес, по которому следовало обратиться по данному вопросу. Телефона указано почему-то не было. Именно по этому адресу сейчас и направлялся Стас.

Хотя категорический императив Канта и причину образования Крабовидной туманности Стас по чистой случайности знал, но он никогда не работал секретарем. К тому же, с его несобранностью, заторможенным мышлением и дырявой памятью, ему, скорей всего, не стоило и предлагать себя в качестве секретаря - все равно ничего хорошего из этого бы не вышло. Компьютер он знал плохо, английский - в пределах школьного и институтского курсов, что означало "читаю и перевожу со словарем" -  не больше. Знания по философии исчерпывались несколькими случайно попавшими ему в руки книгами, к тому же прочитанными "по диагонали". Но это объявление было настолько необычным, настолько диссонировало с тем, что было вокруг, настолько совпадало с душевными устремлениями Стаса, что он все же решился обратиться по указанному адресу.

Стас всегда инстинктивно боялся лифтов и никогда не поднимался в них. Наверно у него была болезнь с редким названием клаустрофобия, что означает - боязнь закрытого пространства, он вычитал это слово в какой-то книге. А здесь, ну просто черт попутал! Да ведь одиннадцатый этаж - не шутка!

Стас посмотрел на кнопки этажей. Пластмассовые кнопки были оплавлены. Некоторых вообще не было, кстати, как и кнопки вызова. Вместо остальных торчали металлические болванки. Номеров этажей ни на каких кнопках прочитать было невозможно. Стас начал было считать количество кнопок, но тут же бросил, интуитивно понимая, что количество этажей и количество кнопок все равно не сойдутся. Но тогда какую же кнопку нажал он? Ведь он же почему-то решил, что какая-то кнопка соответствует одиннадцатому этажу? Стас еще раз осмотрел разбитый, исчерканный, исковерканный пульт, отчетливо понял, что в данной ситуации он ничем помочь не может, и с отвращением отвернулся.

Внутренность лифта производила еще более угнетающее впечатление, чем его главный пульт управления. Пластик стен лифта был сплошь изрезан какими-то именами и нецензурными словами. Стены лифта в нижней части и пол были покрыты какими-то подозрительными потеками. Если ко всей этой картине добавить мерзкий запах и окурки, валявшиеся на полу и в углах, и, что самое интересное, каким-то образом приклеенные даже на потолке, внутреннее убранство лифта предстанет во всей своей гармоничной завершенности.

Стас некоторое время стоял, осматривая вышеприведенные достопримечательности лифта, затем издал некий звериный рык, который странно сочетал в себе рычание льва и вой мартовского кота, и со всей силой, как это показывают в фильмах про ниндзя, ударил ногой в дверь лифта. И хотя удар был нанесен с полным сознанием бессмысленности и бесполезности этого действия, ответная реакция лифта оказалась мгновенной и неожиданной. Сразу после удара погас свет и Стас оказался в полнейшей темноте, в которой по известному изречению Конфуция можно было заниматься только тем, что искать черных котов, которых в лифте, естественно, не было.

Когда глаза Стаса адаптировались к темноте, он обнаружил, что, находясь в совершенно отрезанном от света лифте, он все же смутно что-то видит. Это обстоятельство очень его удивило. Стас стал оглядываться кругом, пытаясь найти источник этого странного света. И действительно, в правом нижнем углу он обнаружил какое-то свечение зеленного цвета. Как завороженный он уставился на это светящееся зеленое пятно, забыв обо всем на свете. Вскоре он заметил, как от этого пятна стали отрываться змейки, которые быстро скользили по стене вверх и пропадали.

- Да что же это такое? - сказал вслух самому себе Стас, - лифт горит что ли?

Он потянул носом, пытаясь уловить запах дыма и вонь горящего пластика, но ничего этого не было. Наоборот воздух в лифте стал каким-то особенно чистым и свежим, как после грозы. А зеленные змейки все чаще и чаще бежали по стенам. Они уже сливались в непрерывные потоки и захватывали все большую часть стен. Оглянувшись вокруг, Стас увидел, что и на других стенах было то же самое. Скоро он стоял в сплошном потоке пульсирующего бегущего зеленного огня. Огонь бежал и по потолку и по полу. Только в том месте, где стоял Стас, оставалось еще непокрытое им пятно. Но вот и оно стало уменьшаться, и огонь, лизнув туфли, побежал вверх по его ногам.

Стас понимал, что с ним происходит что-то очень странное. Но так как он не знал, что это такое и что ему делать, он стоял неподвижно, находясь в состоянии какого-то оцепенения. В голове не было ни одной мысли и лишь где-то в подсознании было ощущение грозной беды.

Тем временем огонь стал покрывать все его тело, и он почувствовал пульсирующую боль. Эта боль, похожая на острые приступы зубной, пронизывала все его тело и повторялась все чаще и чаще. В какой-то момент Стас, вдруг, ясно понял, что живым ему из этой ситуации не выйти.

Наконец огонь стал захватывать его голову и Стас почувствовал, что теряет сознание. Он провалился в какое-то гипнотическое состояние, и перед его глазами стали стремительно пробегать, сменяя друг друга, яркие видения.

Он увидел себя, идущего по улице. Вот он свернул во двор, вошел в подъезд и зашел в лифт. Дальше он увидел себя, читающим только что найденный обрывок газеты, в котором было приглашение прийти по такому-то адресу по вопросу высококвалифицированной и высокооплачиваемой работы. И дальше картины, теснясь и громоздясь, стали стремительно проноситься, сменяя одна другую. Стас понял, что перед его мысленным взором прокручивается вся его жизнь, но только наоборот, с конца в начало, начиная с того самого момента, как он вошел в этот проклятый лифт.

Водоворот лиц – знакомых и давно забытых, водоворот чувств - радостей, бед, обид, неудач, светлых мгновений, - все это неслось безмолвно, но казалась - с диким воем, в какую-то жуткую воронку, где исчезало бесследно.

И вот, наконец, как метеор мелькнула картина - маленький  мальчик на поляне шепчет стишок божьей коровке, сидящей на руке, про то, что ей скорее надо лететь на небо, где ее ждут ее маленькие голодные детки. Затем Стас почувствовал, что и сам он летит в эту страшную воронку. Сознание стремительно покинуло его, и наступила темнота...

.    .    .



Слабый, еле теплящийся огонек, мерцал в бездонном, черном океане пустоты. Он вспыхивал и гас. И, казалось, уже не загорится снова. Но загорался, некоторое время отчаянно боролся с гнетущим мраком и снова гас.

Сколько так продолжалось - мгновения, годы, тысячелетия? Этого определить было невозможно. Но все-таки огонек разгорался, набирал силу и вот он уже горит постоянно, не гаснет и лишь пульсирует, раздвигая вокруг себя стены мрака.

Что это за огонек? Почему он мерцает один в этой черной бездне? В какой-то момент Стас, вдруг, понял, что этот огонек и есть он сам. Стас осознал и отождествил себя с этим слабым мерцающим огоньком. У него еще не было тела, не было имени, не было памяти, но было ясное осознание своего "я" и что это "я" и есть этот огонек, мерцающий в океане пустоты.

Но вот огонек стал усиливаться, разрастаться и заметно побеждать окружавшую его темноту. Наконец он вдруг вспыхнул как Солнце, жалкие клочья мрака испугано метнулись куда-то по сторонам, исчезли, и Стас пришел в сознание...

Он открыл глаза и увидел себя в лифте. Но лифт был совершенно не тот, в который он зашел до всех этих странных событий. Во-первых, лифт, в котором находился сейчас Стас, был больших размеров, по меньшей мере, раза в два. Во вторых, он весь сверкал чистотой и богатой отделкой. Панели в лифте были отделаны дорогим деревом. Напротив двери на стене висело большое зеркало в красивой раме. Слева от двери лифта был совершенно целый и исправный пульт, сверкающий никелем.

Подавленный и сбитый с толку невероятными явлениями, которые происходили с ним, Стас был совершенно не способен что-то предпринять и стоял неподвижно, как истукан. Однако в его голове одновременно появлялись, сцеплялись друг с другом, образуя невероятные комбинации и тут же рассыпаясь, такое огромное количество мыслей, что их изложение могло бы послужить основой для нескольких фантастических романов. Наконец, его взгляд совершенно случайно упал на пульт, где он увидел красную кнопку с надписью "Вызов". Машинально он протянул руку и вдавил ее в панель
.
- Да, вас слушают. Какие у вас проблемы? - тотчас же раздался мелодичный женский голос.
- Да, вы знаете, кажется, я застрял в лифте, - ответил Стас, не веря самому себе, что с ним кто-то говорит.
- Не волнуйтесь, мы вам поможем. На какой этаж вы поднимаетесь?
- На одиннадцатый.
- Найдите на пульте кнопку с цифрой одиннадцать и нажмите на нее. Затем в нижней части пульта вы увидите зеленую кнопку с надписью "Ход". Нажмите на нее. Если после этого лифт не начнет движение, мы сразу же откроем дверь лифта. Пожалуйста, не волнуйтесь и сделайте то, что я вам сказала.

Когда Стас, без труда нашедший указанные кнопки, последовательно нажал на них, лифт сразу же, плавно разгоняясь, начал движение вверх.
- Оказывается все так просто, - сказал себе Стас. - Нажал - и поехал! Вот только куда?
- Я вижу, у вас все в порядке? - раздался тот же мелодичный
голос.
- Скажите, а вы случайно не мой ангел-хранитель и не поднимаюсь ли я на этом лифте прямо в рай?

Его невидимая собеседница рассмеялась:
- Рай там, где хорошо нашей душе. Ту часть этажа, куда поднимаетесь вы, занимает известный писатель Леонид Долин. Желаю вам успеха.

Стас хотел задать еще несколько вопросов своей разговорчивой собеседнице, но в это время лифт плавно затормозил, остановился, и его дверь открылась. Прямо против двери лифта в холле он увидел человека лет сорока пяти в черном костюме, который, видимо, поджидал его. Стас вышел из лифта и поздоровался.

Довольно часто случается, что мы встречаем человека и точно знаем, что были с ним знакомы, но когда это было и где - никак не вспомним. Вот и сейчас, Стас был уверен, что ему знакома эта хэмингуэевская бородка, этот нос, как у хищной птицы, эти внимательные с прищуром глаза, но откуда он знает этого человека - никак не мог понять. Что-то важное было связано с ним в жизни Стаса, но что - он не мог вспомнить.

Между тем, человек, не отвечая на приветствие Стаса, как-то странно изучал его, внимательно осматривая с ног до головы. Стас, чтобы прервать неловкую затянувшуюся паузу, кашлянул и сказал:
- Простите, я по объявлению.
- Я знаю, - тотчас же откликнулся человек. - Все правильно. Мне поручено вас встретить. Меня зовут Эдуард.
- Встретить меня? Вы разве знали, что я приду? - удивился Стас.
- Да, мы ждали именно вас. Не удивляйтесь, вы все скоро поймете. Идите за мной, я введу вас в курс дела.

Эдуард легкой пружинистой походкой, слегка выдвинув вперед правое плечо и наклонив голову, направился к одной из дверей по ярко освещенному фойе, пол которого был застелен ковровым покрытием, а по стенам развешаны картины, среди которых Стас заметил картину Чюрлениса «Покой». Он не удержался и слегка притормозил, внимательно ее рассматривая.
- Прекрасная копия! - заметил он.
- Что? - обернулся Эдуард. - А, вы о картине Чюрлениса? Да, прекрасная картина. Только это не копия, а подлинник. Впрочем, как и все другие картины, которые находятся здесь.
- Но этого не может быть! Подлинник находится в Литве, в Каунасе, в музее Чюрлениса, я сам ее там видел! - воскликнул Стас.

Эдуард снова внимательно, изучающе посмотрел на Стаса.
- Да, вы правы. Это, конечно же, копия. Правда, сделанная так, что возникает вопрос, какую из этих картин следует считать оригиналом, а какую копией.
- Это какой-то абсурд! Подлинник, естественно, та, которую создал мастер. А все другие картины, которые затем рисовались с нее - это копии. Художников, которые делают копии даже и называют-то не художниками, а копиистами.
- И опять вы правы. Но как быть с тем случаем, если копию со своей картины делает сам мастер?
- Вы хотите сказать, что Чюрленис сам сделал копию со своей картины "Покой"? - удивился Стас. - Я не знаю такого факта из биографии Чюрлениса, хотя довольно основательно ее изучал.
- Биография! - насмешливо фыркнул Эдуард. - Вы что же полагаете, что жизнь человека, а особенно жизнь такой глобальной и космической личности как Чюрленис можно адекватно отразить в какой-то там тенденциозно написанной биографии? Тютчев очень точно сказал, что мысль изреченная, есть ложь. А я добавлю, написанное – ложь в квадрате.

Эдуард распахнул дверь, украшенную резными филенками, и сделал приглашающий жест Стасу:
- Пожалуйста, входите и располагайтесь, - он указал на мягкие кресла рядом с журнальным столиком из полированного темного дерева. - Посидите немного, я сейчас, - Эдуард вышел из комнаты.

Стас уселся в кресло и стал с интересом рассматривать комнату. Рядом с креслами, в стене справа от двери был устроен камин, облицованный мрамором. На каминной полке стояли два бронзовых подсвечника и каминные часы. Корпус часов был расположен на спине мраморной черепахи, а сверху на часах сидел позолоченный ястреб с раскрытым клювом и полурасправленными крыльями, готовый, казалось, вот-вот сорваться в полет. Аллегория была прозрачной - время могло ползти, как черепаха, или лететь стремительно, как ястреб.
       
Все пространство стены сзади кресел было увешано старинным оружием. Там были мечи, шпаги, кинжалы, кремниевые пистолеты и ружья.
       
Вся стена напротив была занята огромным стеллажом с книгами. У стеллажа стояли две лестницы и большой письменный стол, заваленный бумагами. Еще один стол с компьютером и принтером на нем и несколько стульев находились у большого окна, напротив  входной двери. Рядом с окном была стеклянная дверь, которая вела на просторную открытую террасу с креслами-качалками.

 - Ну вот, теперь мы можем и поговорить, - сказал Эдуард, усаживаясь в кресло напротив и указывая широким жестом на столик, на котором в живописном беспорядке находились ваза с фруктами, высокие стаканы с апельсиновым соком,  бутылка коньяка и шоколад. - Рюмку коньяка?
- Да, пожалуй, - согласился Стас.
- Прежде чем начать деловую часть беседы, я хотел бы добавить один штрих к нашему предыдущему разговору, - начал Эдуард. - Среди известных японских поэтов есть два поэта - Керику и Керай, живших в конце семнадцатого и начале восемнадцатого века и писавших хокку - такие трехстишья в пять, семь и пять слогов. Так вот Керику однажды написал такое хокку:

                Озера воды
                и те стали полнее -
                майские дожди.

Оно было опубликовано среди других хокку этого поэта и, в общем-то, осталось незамеченным. Вскоре после публикации появилось хокку Керай, которое сразу же было замечено и признано шедевром. Вот как оно звучит:

                Озера воды
                вздулись, к разливу готовы, -
                майские дожди.

С точки зрения логики это стихотворение - чистейший плагиат. По крайней мере, его следовало бы публиковать со ссылкой на Керику. Однако оно полностью приписывается Керай и считается, повторяю, его шедевром. И самое интересное, что сам Керику полностью разделял это мнение. Так можно ли назвать хокку Керай плагиатом?
- Я не являюсь специалистом в японской поэзии, - пожал плечами Стас.
- А вас нелегко сбить с толку, - рассмеялся Эдуард. - Все правильно, дело тут именно в особенностях японской поэзии. Вторая строка в хокку Керику по-японски звучит "мидзу мо масуру я", а в хокку Керай - "мидзу масарикэри". И вот это длинное, протяжное слово "масарикэри", передающее медленное набухание воды в озере, по сравнению с отрывистым "мо масуру я", и делает, по мнению японцев хокку Керай шедевром. Или взять, к примеру, другое хокку самого известного японского поэта Басе:

Мацусима, о!
О, Мацусима, о!
Мацусима, о!

Ну что тут может быть поэтичного с нашей точки зрения? А для японца это высочайшая поэзия. Мацусима - это прекраснейшее место в Японии. И чтобы испытать восторг и возвышенный подъем чувств японцу достаточно услышать это слово, тем более что оно сказано великим Басе. Но я привел эти примеры для иллюстрации того достаточно очевидного факта, что явления окружающего мира несоизмеримо сложнее наших представлений о них, а тем более - наших умозаключений, выраженных несовершенным языком. А сейчас, после этого предварительного замечания, я приступаю к деловой части нашего разговора.
       
Стас снова поймал на себе пристальный, изучающий взгляд Эдуарда. Встретившись взглядом со Стасом, Эдуард тут же отвел глаза в сторону, и это Стасу не понравилось. "Что-то тут нечисто" - подумал Стас.

- Реальный мир, - начал, наконец, Эдуард, - выглядит совсем не так, как он нам представляется. Ну, скажем, в Природе нет ни цвета, ни звука, ни запаха. А есть лишь электромагнитные колебания различных частот, колебания воздуха и различные соединения летучих молекул. А наши органы преобразовывают эти явления в некие вторичные сигналы, которые наш мозг интерпретирует как цвета, звуки и запахи.
- Да, - согласился Стас. – Еще Кант утверждал, что существует феномен, то есть образ предмета, который дается нам в наших ощущениях, и ноумен или "вещь в себе", то есть то, что вызывает этот образ, но принципиально недоступно нашему восприятию и познанию. Более того, по Канту такие незыблемые и основополагающие свойства мира, как пространство и время, оказываются всего лишь свойствами нашего мышления, в форме которых мы познаем нечто, что представляется нам окружающим нас миром.
- Да, вы неплохо знаете философию, - с некоторой долей зависти заметил Эдуард. - Но, собственно, поэтому мы вас сюда и вызвали, - закончил он уже другим тоном.
- Как это вызвали? - удивился Стас. - Разве я не сам пришел?
- Да, да, конечно сами. Извините, я не так выразился, - смешался Эдуард.

Он долил в рюмки коньяк, отпил небольшой глоточек, бросил в рот кусочек шоколада и снова поднял глаза на Стаса:
- Вы любите фантастику?
       
Стас пожал плечами:
- Как и многие увлекался в юности. А сейчас? Я вообще уже давно не читаю художественную литературу. Время, знаете ли, не располагает к этому занятию. Все больше думаешь, как бы с голоду не сдохнуть.
       
Эдуард коротко хохотнул и весело посмотрел на Стаса. Ему явно понравилось последнее замечание.
- Ну, раз увлекались, хотя бы и в юности, - продолжил он, - то у вас должно быть понятие о параллельных мирах.
- Да, что-то вспоминается - другие измерения, сдвиги во времени.
- Вот, вот, именно об этом я и говорю. Вы никогда не задумывались, почему иногда случаются автомобильные аварии? - вдруг спросил он без всякого перехода.
- Причин много. Плохая погода, пьяный водитель...- начал Стас.
- Нет, я о другом, - перебил Эдуард. - Какое условие обязательно должно быть выполнено, чтобы произошло столкновение?
       
Стас опять пожал плечами:
- Я не понимаю, к чему вы клоните.
- Да всего лишь к тому, что необходимым и достаточным условием столкновения является факт нахождения некоторых предметов в определенной точке пространства в определенный момент времени. А отсюда следует вывод, что если некоторые объекты в конкретный момент времени находятся в различных точках пространства, или находятся в одной и той же точке пространства в различные моменты времени, то они никогда не столкнуться и более того, при выполнении определенных условий, вообще не будут подозревать о существовании друг друга.
       
Стас вдруг почувствовал, что его начала раздражать болтовня Эдуарда:
- Все это очень интересно, но какое отношение это имеет к цели моего визита? - спросил он довольно резко.
- Самое непосредственное, - очень серьезно ответил Эдуард. - И поэтому, я прошу вас успокоиться и следить за моей мыслью. Обещаю, что я очень недолго буду злоупотреблять вашим вниманием. Скоро сюда придет другой человек, с которым вы, собственно, и будете решать вопрос о вашей возможной будущей работе. Нам же осталось обсудить еще некоторые чисто теоретические моменты.
       
Эдуард, собираясь с мыслями, откинулся на спинку кресла, выпятил губы и стал пощипывать свою бородку. И опять у Стаса возникло острое чувство узнавания ситуации, то есть то, что в медицине называется термином - "дежа вю" - "уже было". Он, несомненно, где-то видел этого человека, видел, как он выпячивает губы и щиплет бородку, когда задумывается. Но он точно знал, что никогда раньше не был здесь. Он не смог бы забыть об этом хотя бы из-за той мощной библиотеки у противоположной стены. И все-таки у него было чувство, что он уже был здесь и вел разговор именно с этим человеком и именно о том, о чем они говорят сейчас. Но когда? В своей памяти он не находил ни малейшего отклика на этот счет.
       
"Но если этого не было в этой моей жизни, а я все же помню, что это было, то значит, это было в другой, в прошлой? Тут поневоле поверишь в реинкарнацию!" - подумал Стас и усмехнулся.
       
Эдуард заметил усмешку Стаса и нахмурился, приняв эту усмешку на свой счет.

- Ваш чрезмерный скепсис, - заметил он с обидой, - является одной из причин, которые мешают вам занять положение, соответствующее вашим способностям.
- Каждый человек, хочет он того или нет, занимает в обществе именно то положение, на которое он способен, -  парировал Стас. - Но давайте оставим эту глупую пикировку. Поверьте, я совсем не хотел вас задевать. Извините меня. Продолжайте, я больше не буду вас перебивать.
- Хорошо, - недовольно буркнул Эдуард. - Представьте себе, - начал он, немного помолчав, - что вы получили фантастическую возможность возвращаться в прошлое, пусть даже на очень небольшой отрезок времени. Это дало бы вам уникальную возможность исправлять допущенные вами ошибки, конечно, не все, а только некоторые, и, тем самым, влиять на свое будущее, изменяя его.
       
Стас, покручивая в рюмке коньяк, кивнул, соглашаясь с Эдуардом.

- Далее, представьте себе, что существуют два, в общем-то, идентичных человека, разделенных во времени на некоторый отрезок, - продолжил Эдуард. - И второй, который идет по времени следом за первым, может наблюдать за его действиями, видеть последствия его поступков и, достигая соответствующего момента в будущем, уже поступать не так, как первый, а с учетом знаний о последствиях неправильных действий.
- Это как гонка за лидером! - заметил Стас.
- Может быть, - нехотя согласился Эдуард. - Обращаю внимание, - Эдуард снова начал увлекаться, - что первый не старше второго на какое-то время, возраст их абсолютно идентичен, но живут они каждый в своем мире. Первый ничего не знает о втором, который живет в том же пространстве, что и первый, но со сдвигом во времени. Второй, в общем-то, тоже ничего не знает о первом, но последствия его поступков, воспринимаются вторым в виде предчувствий, интуиции, ясновидения или вещих снов. Далее, - чеканил Эдуард. - Первый принципиально не может перетащить второго в свое время. Это связано со спецификой времени, которой мы сейчас касаться не будем. Второй же, применяя определенные технические приемы и средства, может это сделать, то есть перетащить первого к себе в свой мир, в свое время.
       
У Стаса неожиданно перехватило дыхание. Он, вдруг, ясно осознал, что Эдуард не развивает перед ним какую-то бредовую, фантастическую идею, а подводит его к пониманию того, что с ним произошло в лифте, и где он находится сейчас.
- Вы что же, хотите сказать, - медленно заговорил он, - что я сейчас нахожусь в каком-то там вашем идиотском параллельном мире? Да что за ерунда! - тут же спохватился он. - Чертовщина какая-то!
- Никакой чертовщины! - возразил Эдуард, в упор глядя на Стаса. - Вы действительно находитесь в параллельном мире, который отстает от вашего во времени на пи лет, то есть, округленно, на три целых четырнадцать сотых года. Наш мир значительно моложе вашего. Он образовался как зеркальная копия вашего всего лишь в 1054 году из-за циркуляторного возмущения, возникшего в результате взрыва сверхновой в созвездии Тельца, последствия которого мы сейчас наблюдаем как Крабовидную туманность.
- Которая в каталоге Мессье числится под номером первым? - спросил Стас.
- Знание астрономии было тоже одним из условий вашей транспортации к нам, - усмехнулся Эдуард. – Циркуляторное возмущение континуума пространства-времени достигло Солнечной системы 22 июня 1941 года. Именно эту дату по вашему календарю можно считать датой рождения нашего мира. У нас же, на момент образования, на календаре был 1938 год.
       
У Стаса появилось желание выматериться, но он сдержал этот позыв и вместо этого опрокинул в рот рюмку коньяка.

- Ну, хорошо! - сказал он, морщась от лимона, которым закусил. - Хорошо, допустим это правда. Но вы можете мне ответить, почему вы, как вы выражаетесь, транспортировали меня сюда, не поставив меня в известность и не получив на это моего согласия? Разве я похож на подопытную свинку?
- Вопрос резонный, - согласился Эдуард, снова неприятно рассмеявшись. - Но это уже не моя компетенция! - Он поднял вверх руки. - На эти вопросы вам должен отвечать другой человек, которого я вам и представляю. Знакомьтесь, знаменитый писатель Леонид Долин.
       
Эдуард поднялся с кресла и жестом руки указал вправо. Стасу показалось, что у Эдуарда было желание хлопнуть в ладоши и как акробат в цирке сказать "оп-ля!". "Клоун!" - раздраженно подумал Стас, но когда, повернувшись, увидел человека, стоявшего у камина, то понял, что "оп-ля!" Эдуарда было бы вполне уместным.
       
Стас сразу узнал его, хотя изменения в нем произошли разительные. Это был уверенный, богатый, знающий себе цену господин, привыкший к власти, деньгам и славе. Он был в изысканном, видно сшитом по заказу костюме, и благоухал тончайшим ароматом дорогого одеколона. Изящные золотые часы и золотая булавка с бриллиантом на галстуке дополняли его гардероб. На его холеном, ухоженном и даже упитанном лице, хотя и худом от природы, была наклеена улыбка Будды, в то время как глаза смотрели тревожно и жестко. Он подошел к столику и протянул Стасу руку:
- Рад познакомиться, хотя, как я вижу, вы уже поняли, что
более знакомых людей, чем мы с вами, нет.
       
Стас поднялся с кресла и пожал руку Долину.

- Да, исходя из того бреда, что наплел здесь Эдуард, мы с вами, очевидно, двойники, живущие в параллельных мирах?
- Верно, - кивнул головой Долин. - Я, если так можно выразиться, сделан по вашему образу и подобию. По природным исходным данным и по потенциалу мы абсолютно идентичны. Но жизни наши сложились, как вы уже наверно заметили, по-разному. Я вам объясню почему, но давайте сначала сядем.
- Я пришел сюда, как я думал, сам, - начал первым Стас, когда они сели. - Но поскольку из разговора с Эдуардом выяснилось, что я оказался здесь не по своей воле, то хотелось бы сначала получить объяснения по этому поводу.
- А по поводу факта своего рождения вы тоже требуете у кого-нибудь отчета? - Спросил насмешливо Долин. - Сейчас у вас есть все основания считать, что вы заново родились и притом в значительно лучшем мире, чем ваш.
- Ну, насчет того, чей мир лучше, это мы еще посмотрим! - обиделся Стас за свой мир. - А по поводу второго рождения, то на младенца я не очень-то похож. Да и место мое здесь как будто уже занято?
- Какое место вы займете здесь, будет зависеть только от вашего решения, - успокоил Долин.
- А если я не захочу занимать здесь вообще никакого места? - спросил Стас, сделав ударение на слове "здесь".
       
При этих словах Стаса по лицу Долина пробежала тень. Он переглянулся с Эдуардом, и некоторое время молча выстукивал пальцами по столику дробь.

- Ну, тогда мы просто вернем вас назад, - наконец с притворным равнодушием сказал Долин, и Стас не поверил этому равнодушию.
- Я вам не верю! - сказал Стас категорично.
- Но почему? - развел руками с недоуменной улыбкой Долин.
- Я вам не верю, - повторил Стас. - Но поскольку, как я понимаю, выбора у меня нет, давайте пока будем считать, что вы говорите правду.
- Выбор у вас есть, - возразил Долин. - Повторяю, все будет так, как решите вы.
- Выбор бы у меня был, если бы о цели вашего эксперимента вы переговорили бы со мной заранее.
- Все не так просто! - воскликнул Эдуард. - Между нашими мирами существует только косвенная связь, да и она сопряжена с большими техническими трудностями.
- Но ведь вы нашли способ подсунуть мне ваш обрывок газеты с дурацким объявлением, на которое я клюнул? - насмешливо спросил Стас.
- Да, идея была неплохая, - заметил Эдуард и по тому, как он самодовольно улыбнулся при этом, Стас понял, чья это была идея.
- Давайте прекратим бесполезный спор! - остановил их Долин, бросив при этом тревожный взгляд на каминные часы. - Вы хотите знать, зачем вы здесь? - спросил он у Стаса.
- Да, - подтвердил Стас.
- Именно затем, зачем вы и пришли сюда. Ведь вы хотите получить интересную и к тому же хорошо оплачиваемую работу, не так ли? Вот мы вам ее и предлагаем.
- Но в чем она заключается?
- Вы будете писать книги, которые вы задумали и которые фрагментарно набросаны в ваших черновиках. Вы прекрасно понимаете, что в своем мире вы уже их не напишете.
- А под чьим именем они будут издаваться?
- Под вашим. Никто не собирается набиваться к вам в соавторы. Мы создадим вам необходимые условия для работы. Вы ни в чем не будете нуждаться. Только пишите. Мы же будем их издавать.
- Вы хотите заработать на издании моих ненаписанных книг?
- Нет, все деньги от издания ваших книг будете получать только вы.
- Ничего не понимаю! Тогда ваш-то интерес в чем?
- Личного интереса ни у меня, ни у Эдуарда здесь нет. Ваши философские работы нужны нашему миру.
- Надо же! – саркастически улыбнулся Стас. - Да вы-то почем знаете, нужны мои философские работы вашему миру или нет, если они не написаны и сидят только у меня в башке?
- Взгляните-ка вот туда, - Долин указал на стеллажи с книгами у противоположной стены. - Здесь собрана уникальная библиотека по философии, истории, литературе, искусству и другим областям знания и культуры. Она будет в вашем распоряжении, если вы примете наше предложение. Как, впрочем, и все остальное, - Долин сделал небрежный взмах рукой. - На левом стеллаже, на четвертой снизу полке стоят книги, написанные мной. Их там около пятнадцати. Я сейчас покажу вам одну из них.
       
Долин сходил к стеллажу, вернулся с одной книгой и положил ее перед Стасом. "Кентавры" прочитал Стас название на красочно оформленной обложке. Он схватил ее, просмотрел оглавление, затем пробежал глазами несколько страниц и поднял удивленные глаза на Долина, который все это время с усмешкой наблюдал за ним.
- Да, да, - ответил он на немой вопрос Стаса, - Это ваша идея, ваши мысли и даже ваш язык. Целые куски в этой книге совершенно идентичны тому, что написано в ваших черновиках. И все-таки эту книгу написали не вы, а я. Почему? Мне кажется, вы знаете это лучше меня. Вы нецелеустремленны и ненастойчивы. Вы много задумываете и начинаете, но ничего не доводите до конца. Вы разбрасываетесь, пытаетесь охватить необъятное. И плюс ко всему неблагоприятные материальные условия. А начинали мы вместе. До какого-то момента в прошлом наши жизни совпадали. Но потом, благодаря вам,  я понял, что если так вести себя и дальше, то жизнь пройдет впустую, и я ничего не добьюсь. В то время как вы продолжали метаться и бессистемно искать своего предназначения в жизни, я остановился и сконцентрировался на литературном творчестве. Вы думаете, это было легко? Я дошел до крайней степени нищеты. Я голодал. Меня оставили друзья и знакомые, поскольку никто не хотел иметь ничего общего с отщепенцем, с изгоем. А когда меня оставила жена...
- Ваша жена? - Остановил его вопросом Стас.
- Да, моя жена Маргарита оставила меня и уехала к себе на родину.
- В Литву? - недоверчиво спросил Стас.
- А ваша Маргарита разве не из Литвы? - ответил вопросом на вопрос Долин. - И поверьте, она нисколько не жалеет о случившемся. Сейчас мы с ней находимся в самых дружеских отношениях. Она вышла замуж за литовца и живет нормальной спокойной жизнью в материальном достатке.
- Скажите, а ваш сын...- начал Стас и замялся.
- О, вы посмотрели бы на него сейчас! Чистопородный литовец! Высокий, статный. Окончил Вильнюсский университет, защитил докторскую. Уже довольно известный ученый. Кстати, за обучение в университете платил я. К моменту его поступления я уже мог это сделать. Моя первая книга “Кентавры " имела успех. Она принесла мне относительное материальное благополучие, что дало возможность продолжать писать. К чему это привело, вы можете видеть сами, - Долин с улыбкой широким жестом указал на обстановку зала. - Кроме этого у меня есть загородная вилла, яхта, несколько машин и солидный счет в банке.
       
Долин замолчал, и некоторое время выжидал, пока Стас переварит полученную информацию.

- Да, - наконец сказал Стас, ни к кому не обращаясь, - может быть, так оно было бы и лучше.
- Что вы говорите? - спросил Долин.
- Так, ничего, - ответил Стас и поднял глаза на Долина. - Скажите, но я то зачем вам нужен? Если мои мысли - это и ваши, то почему вы сами не можете написать эти философские книги, которые зачем-то так уж нужны вашему миру?
- Все гораздо сложнее, - ответил Долин. - Связь между нашими мирами совсем не такая однозначная. Мы являемся как бы одним из ваших возможных вариантов. И при этом, естественно, в чем-то превосходим, а в чем-то уступаем вам. Я занимался литературной деятельностью и разрабатывал идеи литературных произведений, которые пришли к нам с вами в юности. Вы же не занимались этой работой. И хотя ваша жизнь была довольно тяжела в материальном отношении, но в вашем мозгу шла интенсивная работа по разработке философских идей, которые известны мне только в зачаточном виде, а их развития я уже не знаю.
- Ага, вот так! - сказал Стас, просто для того, чтобы как-то отреагировать на слова Долина.
       
Он встал с кресла, повел плечами, разминая мышцы, и подошел к камину. В камине горел огонь. Во время их разговора Эдуард периодически вставал и подкладывал дрова.
       
Почувствовав тепло живого огня, Стас понял, что немного озяб. Он с наслаждением протянул руки к огню. По его телу пробегала легкая дрожь, которую Стас никак не мог унять. Некоторое время он стоял неподвижно, наблюдая, как языки пламени с легким треском творили свой завораживающий танец над поленьями.

"Если хочешь любоваться красотой огня, подбрасывай ему постоянно пищу, - вспомнил Стас восточное изречение. - Пройдет немного времени и от этих поленьев останется лишь горстка пепла. Время - синоним смерти".
       
Стас стоял пред камином и почти физически ощущал, как те двое за столиком напряженно смотрят ему в спину. "Что они от меня хотят? Что означает весь этот бред, который они несут? - напряженно думал Стас. - Если это инсценировка, то подготовлена и разыграна она основательно, с размахом. Но для чего? Какую роль они отводят мне? Что они вообще могут получить от меня – безработного и нищего? Но, конечно же, это не для того, чтобы заполучить мои дилетантские философские потуги. Да нет, это бред сивой кобылы! А может просто отклонить их предложение и уйти? Нет, по всему видно, что уйти они мне не позволят. Что же делать? А чего, собственно, пороть горячку? Надо принять их игру, разговаривать, выяснять условия, торговаться, в общем - тянуть время, а там будет видно!"
       
Стас отвернулся от камина и направился обратно к столику. По пути он задержался у коллекции оружия на стене. Его внимание привлек обнаженный самурайский меч, висевший на крючках, вбитых в стену, так низко, что его без труда можно было снять со стены.

"При случае он бы мог мне пригодиться. - Подумал Стас и тут же усмехнулся, - Ниндзя хренов!"

- Итак, суть вашего предложения мне ясна. - Сказал Стас нарочито бодрым тоном, усаживаясь в кресло. - Но хотелось бы выяснить кое-какие моменты.
- Да ради бога! - сказал Долин. - Для этого мы с Эдуардом здесь и находимся. Спрашивайте.
- Ну, хорошо, - начал Стас, - тогда вопрос первый. Если я приму ваше предложение и останусь здесь навсегда, что будет с моей женой?
- Я понимаю, о чем вы говорите. Вы чувствуете ответственность перед вашей женой. Но давайте посмотрим на вещи реально. Вы полагаете, что были надежной опорой в жизни для своей жены? Вам уже сорок лет и чего вы достигли? У вас есть деньги? У вас есть работа? Вы нищий и совершенно без каких-либо перспектив на будущее. У вас нет даже своего угла, а личных вещей у вашей жены сейчас столько же, сколько было, когда она с одним чемоданом выходила за вас замуж.
       
Эти слова задели Стаса за живое, но в то же время он понимал, что они справедливы.

- А вы что же, полагаете, что она захлопает в ладоши и запрыгает от радости, когда узнает, что я навсегда ушел из ее жизни? - спросил он со злостью.
- Ну, не надо сердиться! Нет, конечно, она не обрадуется и будет некоторое время очень сильно горевать. Но давайте посмотрим на ее положение с другой стороны. Она литовка, а живет в России. В этом, в общем-то, нет ничего страшного. Но благодаря вам она лишена средств к существованию. Из-за того, что вы отщепенец, изгой, у нее нет подруг и даже просто знакомых, с которыми она могла бы общаться. Она совершенно одинока и беззащитна. Как вы думаете, долго человек может жить в подобном состоянии и оставаться здоровым психически и физически? В Литве ей было бы значительно легче. Родные поддерживали бы ее. И морально, и материально. Они помогли бы ей найти престижную работу, занять положение в обществе, когда ее не только уважали бы другие, но и сама она уважала бы себя. К тому же Литва - это ее родина. А на родине, знаете, и стены помогают. Но вы прекрасно понимаете, что пока она замужем за вами, она не может вернуться в Литву ни с вами, ни без вас. С вами -  потому что там вы чужой, вас не примут ее родня, и вы станете там еще большим изгоем, чем здесь, хотя куда уже больше. Без вас она не может уехать потому, что как честный человек она не может бросить вас в таком бедственном положении. Вот теперь и судите сами, кто вы для вашей жены - опора или камень на шее.
- Послушайте, вы!.. - начал Стас, чувствуя, что в нем закипает гнев, и он готов бросится с кулаками на Долина.
- Тихо, тихо, тихо! - примиряюще успокоил его Долин, подняв руки и как бы отгораживаясь ими от Стаса. - Я понимаю, что слышать это вам тяжело и неприятно, но это правда и вы должны это признать.
- Какая там правда! - возразил резко Стас. - Что вы можете знать о наших с ней отношениях!
- Ну, вы должны признать, что кое-что я все-таки знаю, так как имею к вам обоим непосредственное отношение. Но если вас не убеждают мои слова, то здесь находится другой человек, к мнению которого вы, я думаю, все же прислушаетесь. Встречайте, Маргарита вторая! - Долин откинулся в кресле и театральным жестом указал вправо от Стаса.
       
И опять справа от себя у камина Стас увидел стоявшую женщину, и опять он не заметил, как она вошла. Женщина прошла к столу, и Стас встретился с ней глазами. Да, это была, несомненно, она, его жена Маргарита. Все можно изменить - одежду, прическу, лицо, голос, но глаза - нет. Глаза - это индивидуальная печать человека, его суть, квинтэссенция его души.
- Здравствуй, - просто сказала Маргарита, так, как могла сказать только она. Она села в кресло и выжидающе посмотрела на Стаса.
       
Стас почувствовал, что у него раздваивается сознание. То ему казалось, что это какой-то фантастический сон, и он отказывался верить в реальность происходящего. В следующее мгновение ему становилось ясно, что это никакой не сон, а самая настоящая и единственная реальность, в которую впаяна его жизнь, и выход из которой для него, как впрочем, и для всех, может быть только один - небытие.

Молчание затягивалось. Долин и Эдуард бросали на Стаса заинтересованные взгляды. Маргарита сидела, отрешенно глядя куда-то мимо Стаса, и была в своих мыслях где-то очень далеко. Стас проследил взгляд Маргариты и понял, что она смотрит на каминные часы в виде мраморной черепахи и сидящего сверху золотого ястреба. Часы показывали полдень. "Наверно часы без боя" - подумал Стас и как только он это подумал, часы начали бить. Звук боя был очень низким и насыщенным, как будто ударяли по самой низкой басовой струне рояля.
- Ну что же мы молчим? - засуетился Долин, когда часы закончили бить. - Уже пора обедать. Маргарита, скажи Стасу, правду я говорю, или нет?

Маргарита очнулась и перевела взгляд на Стаса:
 - Ты им верь. Они говорят правду. - Она кивнула в сторону Долина и Эдуарда. - И про параллельный мир, и про работу. А что касается твоей жены и сына, то им, действительно, в Литве будет лучше.

Маргарита поднялась, собираясь уходить.

- Может, останешься? - спросил ее Долин. - Ты знаешь, для тебя в моем доме всегда есть комната. А если ты не одна здесь, а со Донатасом,  я очень рад буду встрече с ним.
- Ты же знаешь, что Донатас тебя не любит. - Спокойно ответила Маргарита. - Если я буду нужна, ты знаешь, где меня найти.
- Ну, все равно, передавай привет Донатасу, - сказал раздосадованный Долин. - Он ко мне несправедлив. А все-таки ты зря не хочешь остаться. Мы приятно провели бы время. Тем более в обществе такого интересного и необычного гостя.
- Это ваши дела и не впутывай в них меня, - перебила его Маргарита.
- С огнем играешь, Маргарита! - почти шепотом зло сказал Долин.

Маргарита ответила ему презрительной улыбкой:
- Ты ни в чем не сможешь меня обвинить! Я выполнила все условия соглашения и теперь хочу уйти. До свидания!

Перед тем как уйти, Маргарита бросила на Стаса очень выразительный взгляд, в котором были жалость и предупреждение. Почему она жалела его и о чем хотела предупредить?

После ухода Маргариты Долин некоторое время угрюмо молчал. Эдуард поправил в камине огонь, сказал Долину, что пойдет распорядиться насчет обеда, и вышел.
- Ну, так что, какое будет ваше решение? - наконец заговорил  Долин, обращаясь к Стасу.

Стас пожал плечами:
- Какого решения вы ждете от меня?

На этот раз пожал плечами Долин:
- А о чем мы с вами тут уже больше часа беседуем? Принимаете вы наше предложение по поводу вашей дальнейшей работы или нет?
- То есть, согласен ли я отказаться от жены и сына в обмен на спокойную сытую жизнь и возможность заниматься творчеством? Я правильно изложил ваше предложение?
- Ну, можно сказать и так, - нехотя согласился Долин. - Если принять во внимание то, что, отказавшись, как вы говорите, от жены и сына, вы дадите им больше, чем не отказавшись. Это вам подтвердила и ваша собственная жена.
- Извините! - Перебил Стас. - Это подтвердила не моя, а ваша жена, кстати, бывшая, потому что она бросила вас! Моя жена меня еще не бросила, несмотря на те тяжелейшие материальные условия жизни, о которых вы прекрасно осведомлены.
- Ну, хорошо, пусть так! - поморщился как от зубной боли Долин. - Но что это меняет? Вернувшись к ним, вы и им не поможете и себя  окончательно погубите.
- Возможно, материально я действительно не смогу им помочь. Но может быть им больше нужна моя духовная поддержка?
- Да бросьте вы! - Рассердился Долин. - Мы с вами уже пожилые, тертые, битые, умудренные жизнью люди. Ну зачем нам эти фантики-бантики про то, что с милым рай и в шалаше? На что вы рассчитываете? На что вы надеетесь? О какой духовной поддержке вы говорите? Человек, который не смог реализовать себя в жизни, внутренне пуст. Он люмпен и в силу этого никакой духовной поддержки оказать не может. Он импотент в смысле духовности! А для того, чтобы развить свой потенциал, реализовать себя и, тем самым, создать свою духовность, человеку необходимы соответствующие материальные условия. Еще Маркс сказал, что для того, чтобы человеку заниматься политикой, искусством или философией, ему сначала нужно что-то есть, во что-то одеваться и где-то жить. И не надо строить иллюзий и воздушных замков. Все гораздо проще и прозаичнее, чем вы это себе представляете. Тот же Маркс сказал, что человек - это совокупность общественных отношений, и ничего больше! Поэтому, если у вас нулевые общественные отношения, то вы и есть нуль, то есть люмпен, и ничего больше сверх того, что бы вы сами о себе ни думали!
- Есть прекрасный афоризм, - сказал Стас, выслушав возбужденную тираду Долина. - Действительность никогда не делится на разум без остатка. То же можно сказать и в отношении выражения Маркса - человек никогда не исчерпывается до конца совокупностью общественных отношений.
- Но это голословное утверждение! - возразил Долин. - Человек создается социальной средой, неразрывно связан с ней многочисленными связями, которые и есть суть общественные отношения. Что же в человеке может быть более этого?
- Да, вы правы, человек формируется и полностью определяется социальной средой, в которой он развивался и находится в данный конкретный момент времени. Но человек это не муравей и не пчела. В отличие от этих социальных насекомых у человека всегда сохраняется, пусть даже и в потенции, возможность выхода за рамки этой пресловутой совокупности.
- Это иллюзия! - Воскликнул Долин. - Разорвав одни общественные отношения, он тут же неизбежно попадает в другие. И так без конца. Человек - это социальное животное и вне общества он жить не может. А выход за рамки общественных отношений, в какой-то степени, - он конечно возможен, но только в результате не получается ничего, кроме люмпена!
- Я говорю несколько о другом. Давайте проделаем мысленный эксперимент. Возьмем, к примеру, человека - мужчину средних лет, нормального с биологической и социальной точек зрения. Теперь начнем вычитать из него те социальные роли или, что то же самое, общественные отношения, совокупностью которых, по вашему мнению, он и определяется. Вычтем роли внука, сына, мужа, отца и так далее. Вычтем роль гражданина и роль принадлежности к определенной нации. Вычтем роль начальника и роль подчиненного. Вычтем роль друга и роль недруга. И так далее по порядку, одну за другой. И что же останется после того, как вычтем последнюю социальную роль?
- Ну и что же останется? - повторил вопрос Долин.
- По вашему мнению, не должно остаться ничего.
- Это, по мнению Маркса, - заметил Долин.
- Нет, это именно по вашему, потому что Маркс более глубокий философ, и он не исчерпывается некоторым набором пусть даже и очень остроумных афоризмов. Так вот, после вычитания последней социальной роли от человека остается чистый разум, который оказывается один на один с враждебным ему непознанным миром и с неизбежностью собственной смерти. Именно осознание собственной конечности и делает человека отличным, в определенном отношении, и от муравья, и от пчелы, и не сводимым однозначно к совокупности общественных отношений. Помимо нее остается некий остаток, эта неосознанная тяга за предел, это предощущение смертной тоски в связи с бренностью и конечностью всего, что окружает человека, всего, что ему близко и дорого, да и его самого.
- Это уже поэзия, а не философия, - вяло заметил Долин.
- Нет, это именно философия, - не согласился Стас. - Это главная тема любой философии - вопрос о смысле жизни.
- Опять фантики-бантики! - отмахнулся Долин. - На этот вопрос принципиально нет ответа. 
- Тут вы правы, - согласился Стас. - И все-таки человек не может жить без ощущения смысла жизни.
- А вот здесь я с вами соглашусь! - Оживился Долин. - И поскольку мы не знаем ответа на вопрос, в чем состоит главный, то есть общий для всех смысл жизни, а люди все-таки живут с ощущением смысла, то получается, что у каждого человека свой смысл жизни. У одного это работа, у другого - семья, у третьего - вино и женщины...
- Утверждать, что у каждого свой смысл жизни, равносильно утверждению, что смысла жизни нет вообще! Все это называется не смыслом жизни, а иллюзией смысла. - Перебил Долина Стас.
- Да какая разница, как это называть, если это позволяет жить человеку полноценной жизнью?
- Если мы говорим о философии смысла жизни, то есть смысл, который мы не знаем и пытаемся найти, и есть иллюзия смысла, которая позволяет жить конкретному человеку нормальной естественной жизнью.
- Да бог с ним, пусть будет так! - нетерпеливо согласился Долин. - Тем более вы должны признать, что для творческого человека смыслом жизни, или иллюзией смысла, что в данном случае одно и то же, является это самое творчество. И если такого человека лишить возможности творить, то жизнь для него потеряет смысл. Вы согласны?
- Да, совершенно согласен, - ответил Стас.
- Прекрасно! - Обрадовался Долин. - Вот мы вам и даем возможность заниматься творчеством. А значит именно здесь жизнь для вас и обретает смысл, поскольку в своем мире вы лишены этой возможности. Разве не так?
- Хорошо, - после некоторого раздумья ответил Стас. - Скажите, я свободен в решении?
- Абсолютно! Я уже говорил - как вы решите, так и будет, - подтвердил Долин.
- И моя свобода ничем не ограничена сейчас и не будет ограничена в будущем?
- Да что у вас за мысли! Конечно же, нет! - Театрально возмутился Долин.
- В таком случае я хочу выйти и осмотреться. Я же имею право знать, где я теперь буду жить?
Долин некоторое время растерянно молчал. Видимо, он не ожидал такого поворота.
- Видите ли, в чем дело, - начал он неуверенно нащупывать ответ, не глядя на Стаса. - Вы, конечно, можете в любой момент встать и уйти, но... - Долин снова замялся, подбирая слова. - Но, как говорил Маркс, свобода - это осознанная необходимость. - Долин заулыбался так удачно найденной цитате и поднял глаза на Стаса. - Там за дверью незнакомый и чужой для вас мир. Ваша безопасность и законы гостеприимства требуют, чтобы во время вашей прогулки вас сопровождал наш человек, в качестве гида и охранника. Кстати, этого человека вы уже хорошо знаете, это будет Эдуард.
- Хорошо, я ничего не имею против того, чтобы меня сопровождал Эдуард. Только о том, что свобода есть осознанная необходимость, первым сказал Гегель. А Маркс только повторил его слова.
- Не могу с вами спорить! - С улыбкой сказал Долин, поднимая руки.

...


==============Глава 3. Оазис

" Мы счастливы лишь тогда, когда все забываем"
Григорий Померанц

Когда Стас с Эдуардом спустились в лифте вниз, они оказались в просторном фойе с поворотным турникетом, как на проходной. В стеклянной будке рядом с турникетом сидела миловидная девушка в форме, напоминавшей форму стюардессы. За турникетом у двери стоял вооруженный охранник в черной форме с квадратной мордой, тупо смотревший на вышедших из лифта Эдуарда и Стаса.

Девушка в стеклянной будке улыбнулась, встретившись
взглядом со Стасом, и выложила на полку перед окошком два круглых больших значка.

 - Возьмите, пожалуйста, жетоны, - сказала она Эдуарду.
- Спасибо! - буркнул Эдуард, взял жетоны, передал ей какую-то бумажку и прошел через турникет.
- Скажите, это вы мой ангел-спаситель, оказавший мне экстренную помощь, когда я застрял в лифте? - Спросил Стас, задержавшись у окошка, проходя через турникет.
- А вы и не застревали, - рассмеялась девушка. - Просто не смогли найти нужную кнопку.
- Скажите, а почему вас не было, когда я входил в лифт?
 
        Улыбка слетела с лица девушки:
- Я была... Я не знаю... - Она растерянно посмотрела на Стаса и повернулась к Эдуарду, стоявшему у двери с охранником.
- Тогда, может быть, вы видели, как я входил в лифт? - Продолжал спрашивать Стас.
- Прекратите! - Грубо оборвал его Эдуард, за рукав вытаскивая через турникет. - Это он так шутит, - бросил он на ходу девушке, увлекая Стаса к двери.
- Наденьте жетоны! - остановил их охранник, загораживая дверь.
- Да, конечно! - Ответил Эдуард, цепляя себе на грудь жетон, на котором на зеленом поле была изображена латинская буква "U".
- А вы пристегните этот, - обратился он к Стасу, протягивая ему красный жетон с белой латинской буквой "G".
- Это еще зачем? - удивился Стас.
- Так надо! - Прошипел Эдуард. - Пристегните и идемте, я вам все объясню.
- Вам не кажется, что вы ведете себя со мной несколько бесцеремонно? - С холодной вежливостью спросил Стас Эдуарда, когда они вышли во двор.

Эдуард ничего не отвечал и быстро шел по направлению к стоянке машин. Они подошли к машине, которую издалека Стас принял за гоночную - так ярко она была раскрашена. Она была желтого цвета с передними красными дверями, на которых были изображены большие белые буквы "G", такие же, как на значке Стаса. Кроме того, на крыше автомобиля был укреплен красный фонарь, по форме напоминающий фонарь такси, на передней и задней поверхностях которого были нанесены те же самые белые буквы.

- Если это такси, то я, получается, таксист, - сказал насмешливо Стас, указывая на свой значок. – И поэтому за руль надо садиться мне?
        Эдуард снова ничего не ответил, открыл ключом дверь автомобиля, сел на место водителя и изнутри открыл для Стаса вторую дверь.
- Садитесь, - сказал он, указывая на место рядом с водителем.

Когда Стас уселся, Эдуард нажал на одну их многочисленных кнопок пульта, расположенного на передней панели автомобиля, и автомобиль неожиданно стал опускаться под землю.

- Ого! - Удивился Стас. - Вы как Данте Алигъери сначала хотите провести меня по всем кругам ада?
- Будет вам и рай, будет вам и ад! - наконец соизволил ответить Эдуард, и Стас почувствовал, что это были не просто слова, сказанные для того, чтобы поддержать шутку. В них была скрытая угроза и уверенность в ее неотвратимости.

По бетонному колодцу машина опустилась в ярко освещенный большой зал, рассеченный на части длинными рядами прямоугольных колонн, облицованных белым мрамором. Эдуард завел двигатель и выехал из ниши в зал. Стас услышал сзади громкий тональный сигнал и, обернувшись, увидел как подъемник, на котором они опустились, начал подниматься вверх и одновременно стала опускаться панель, закрывавшая нишу с подъемником.

Зал, по всей видимости, был подземным гаражом,  но не
только. Кроме стоявших группами справа и слева машин, Стас увидел многочисленные киоски, магазинчики, кафе и автосервисные мастерские. В зале кипела жизнь. Люди занимались своими машинами, сидели за столиками, шли с покупками к лифтам, которые поднимали их, очевидно, прямо в здание.

Машина нырнула в туннель, который полого поднимался
вверх. Скоро впереди вспыхнул дневной свет, забивая свет электрического освещения туннеля, и машина вырвалась на широкий проспект, сразу влившись в поток автомобилей.

.   .   .

- Куда это мы приехали? - спросил Стас, когда Эдуард остановил машину и открыл дверь, собираясь выйти.
- Это культурно-спортивный комплекс. Мы здесь пообедаем, и заодно вы понаблюдаете за публикой. Вы ведь этого хотите? - ответил Эдуард.
- Ну что ж, можно начать и с этого, - согласился Стас, вылезая из машины.

Центральное здание культурно-спортивного комплекса было выполнено в греческом ордере. По широкой и высокой мраморной лестнице они поднялись к парадному входу, над которым на фронтоне метровыми буквами было написано:  "О А З И С ".

- Если это действительно оазис, то вокруг него должна быть пустыня, - не удержался от замечания Стас.
- Вокруг него другие оазисы, - ответил Эдуард, не останавливаясь.
       
Они пересекли огромный холл, поднялись в лифте на какой-то этаж, прошли по каким-то коридорам, переходам и вышли на просторную открытую террасу, где было устроено кафе. На террасе стояли столики, за которыми сидело довольно много людей. Между столиками сновали похожие на школьниц официантки в коротких фирменных платьях и белых передничках. Слева в раковине, расположенной рядом со стойкой, оркестр из четырех музыкантов негромко наигрывал легкую блюзовую музыку. У публики за столиками преобладали светлые тона одежды, смеющиеся и улыбающиеся лица. От всей обстановки веяло ощущением праздника, свободы и раскованности.
       
Как только Эдуард и Стас вошли в кафе, к ним подошел метрдотель, вежливо поздоровался, провел их к свободному столику и подал Эдуарду меню. Тот протянул меню Стасу.
- На ваше усмотрение! - отмахнулся Стас.
- Вы сами закажите хотя бы десерт, - сказал метрдотель, протягивая Стасу второе меню. - В этом вопросе лучше, все же, полагаться на свой вкус.
       
Стас удивленно поднял глаза на метрдотеля и встретился с его многозначительным взглядом. Подчиняясь этому взгляду, он протянул руку и взял меню.
- Десерт на последней странице. Рекомендую вам заказать клубнику в сметане, - сказал метрдотель и повернулся к Эдуарду, принимая заказ.
       
Стас открыл меню и увидел вложенный лист, на котором было написано: "Вам угрожает опасность. После обеда попросите показать вам кабинет психологической реабилитации".
- Вы уже выбрали? - услышал Стас вопрос метрдотеля. Он уже принял заказ от Эдуарда и ждал Стаса.
- Да, пожалуй, я закажу вашу клубнику, - сказал Стас, закрывая меню и возвращая его метрдотелю.

Метрдотель вызывал у Стаса безотчетное чувство симпатии. Волевой подбородок, плотно сжатый рот, большой нос и серые жесткие глаза, в которых светился ум, выдавали человека незаурядного, с большим жизненным опытом, способного рисковать. Но едва заметная двусмысленная улыбка и мешки под глазами настораживали. Да и глаза были слишком жесткими, чтобы им можно было доверять сразу, без предварительного обсуждения условий.
- Надеюсь, вам понравится наш сервис, и вы будете частым гостем нашего кафе, - сказал метрдотель, принимая у Стаса меню.
- Спасибо. Я думаю, рекомендованный вами десерт будет достойным завершением нашего обеда, - с улыбкой ответил Стас, давая понять метрдотелю, что прочитал его предупреждение.
       
Метрдотель слегка поклонился и ушел. Стас проводил его глазами. Он видел, как метрдотель подошел к одному из столиков, поговорил с посетителями, властным жестом подозвал официантку, отдал ей какое-то распоряжение и скрылся за декоративной стенкой. Наблюдая за ним, Стас пытался понять, что кроется за его предупреждением. Так и не придя ни к какому мнению, Стас решил действовать по обстоятельствам.

- Скажите, это случайно не Рио-де-Жанейро? - спросил Стас, осматриваясь вокруг.
- С чего вы это взяли? - недоуменно спросил Эдуард, пожав плечами.
- Согласно Остапу Бендеру только в Рио-де-Жанейро может быть столько счастливых людей, красивых девушек и мужчин в белых брюках.
- А, вот вы о чем. Нет, это не Рио-де-Жанейро. Это ваш родной город только в другом варианте.
- Скажите, сегодня какой-то национальный праздник? Или, хотя бы, выходной? - продолжал спрашивать Стас.
- Нет сегодня обычный рабочий день. Кстати, понедельник.
- Понятно, - притворно равнодушно заметил Стас. - Значит, все эти люди здесь работают.
       
Стас сказал эти слова, совершенно не вкладывая в них никакого смысла, но по реакции Эдуарда понял, что нечаянно затронул важную для него тему:
- Во-первых, сейчас обед. А во-вторых, ваши представления о работе несколько архаичны.
- Очень интересно! Просветите, если можно, в чем же архаичность моих представлений о названом вами предмете? - насмешливо спросил Стас.
- Бросьте паясничать! Это очень глупо с вашей стороны.
- Бросьте делать мне нравоучительные замечания. Я в них не нуждаюсь, - в тон ему ответил Стас. - Так что вы там хотели сказать по поводу архаичности моих представлений о работе?
- О работе? - Эдуард некоторое время в упор смотрел на Стаса, откинувшись на спинку стула. Между ними явно нарастало чувство неприязни друг к другу. - Я остаюсь в вашем обществе и продолжаю с вами говорить только потому, что это моя работа, за которую мне платят деньги. Но у этих людей, как впрочем, у подавляющего большинства в нашем мире, работа не похожа на мою и неприятностей им не доставляет. Если вы соизволите помолчать немного, я попытаюсь вам это объяснить.
       
Стас примиряюще приложил руку к груди и изобразил на лице понимание.

- Поскольку вы затронули вопрос о работе, то я и решил начать свои объяснения именно с этого. Вы позволите? - На губах Эдуарда играла едва заметная надменно-презрительная усмешка.
- Вы хозяин - вам и решать с чего начинать, - ответил Стас.
- Вот и хорошо! В средние века были убеждены, что крестьянский труд навсегда сохранит в обществе доминирующее положение, - начал объяснения Эдуард - С девятнадцатого века и до середины двадцатого такое же убеждение существовало в отношении промышленного труда. Во второй половине двадцатого века на первое место выдвинулось производство научно-технической информации. Мы, в отличие от вас, поняли, что дальнейший прогресс общества неизбежно связан с новым производством - производством творческого состояния человека, то есть с производством такого состояния, при котором задачи жизнеобеспечения цивилизации решались бы как бы между делом, играя. Как мощная промышленность многократно повышает производительность крестьянина, позволяя очень небольшому количеству людей производить необходимые для всего общества продукты питания, так и сфера производства творческого состояния многократно увеличивает мощность технической и научной мысли и делает ненужным участие огромного числа людей в промышленном производстве. Но это не главное! В своем главном труде "Капитал" Маркс высказал глубокую мысль, которую совершенно не поняли, коммунисты вашего мира. Она звучит так: "Царство свободы начинается по ту сторону производства, диктуемого нуждой и материальной необходимостью...". С этой точки зрения производство творческого состояния нужно не только для обеспечения производства материальных благ, а для себя самого! - Эдуард забылся, увлекся, его речь звучала гладко, громко, напористо, как будто он читал лекцию с кафедры...
       
"Черт возьми!" - Про себя чертыхнулся Стас, и чуть было не хлопнул себя по лбу. Он внезапно вспомнил двойника Эдуарда из своего мира. Это был преподаватель основ научного коммунизма в институте, в котором учился Стас. Звали его Эдуард Григорьевич и именно благодаря нему Стас чуть было так и не остался навсегда с "неоконченным высшим". На госэкзамене по научному коммунизму он влепил Стасу "неуд", что повлекло за собой неизбежное исключение из института перед самой защитой диплома. Стас до сих пор помнил вопрос, на котором он срезался.

- В каких случаях коммунисты могут идти на компромиссы с капиталистическим миром? - Спросил его Эдуард Григорьевич.
- Ни в каких! - бодро отчеканил Стас.
- Неправильно, - с самодовольной улыбочкой покачал головой Эдуард Григорьевич. - Коммунисты могут идти на компромиссы с капиталистическим миром, если это способствует победе коммунизма.
- Теперь мне понятно - сказал Стас - почему Ленин, придя к власти, заключил позорный для России и выгодный для Германии Брестский мир.
      
Стас ляпнул эти довольно глупые слова, явно не соответствующие исторической правде, совершенно машинально, не придавая им фатального значения. Но привычка иронизировать по любому поводу и не держать в узде свой язык, когда это необходимо, сыграли со Стасом злую шутку.

С Эдуардом Григорьевичем чуть было не случился апоплексический удар. Он сначала побледнел, как белоснежная скатерть на столе, за которым сидел. Затем он начал краснеть, и этот процесс протекал, хотя и медленно, но пугающе долго. После того, как лицо Эдуарда Григорьевича сменило последовательно палитру цветов, начиная с розового цвета утренней зари и кончая цветом вишневого компота, Эдуард Григорьевич начал медленно подниматься из-за стола. Когда же закончился и этот процесс, он, сжав кулаки, визгливо-скрипучим голосом заорал только одно слово:
- Во-о-о-он!!!
.   .   .

- Да вы, кажется, меня не слушаете? - услышал он вопрос Эдуарда.
- Нет, слушаю и очень внимательно. - Очнулся от внезапно нахлынувших воспоминаний Стас. - Мы остановились на том, что в современную эпоху на первое место выдвинулось производство творческого состояния человека. Вы привели мысль Маркса и сказали, что коммунисты нашего мира не поняли ее. Почему вы так думаете?
- Они полагали, что главное построить материально-техническую базу коммунизма, достичь материального изобилия. И дальше все пойдет само собой. Но здесь у них двойная ошибка. Во-первых, при материальном изобилии человек принципиально не может жить без производства творческого состояния и, во-вторых, материального изобилия невозможно достичь без того же самого производства творческого состояния. И дело здесь даже не в том, что производство творческого состояния многократно увеличивает производительные силы общества, а в том, что без него теряется смысл понятия "материальное изобилие". Вот вы можете сказать, что означают эти слова?
       
Стас пожал плечами:
- Наверно, когда у человека есть все, что ему нужно.
- Совершенно правильно! - согласился Эдуард. - Хотя многие это понимают как то состояние, когда у человека есть все, чего он хочет. А чего хочет нетворческий человек, когда достигает материального благополучия? Он хочет еще большего материального благополучия. И если вдруг наступает материальное изобилие, когда ему не надо активно действовать для увеличения своего материального состояния, жизнь для него теряет смысл. Поэтому, достижение материального изобилия без производства творческого состояния человека означает только одно - неизбежную гибель цивилизации. В то же время для творческого человека слова "материальное изобилие" имеют вполне четкий и определенный смысл. Это то, что ему необходимо для творчества и не более того. Если, к примеру, писателю необходимы для творчества, кроме еды, дома и одежды, еще письменный стол, ручка и чистая бумага, то это и есть для  него материальное изобилие.
- Но у писателя может быть семья и какие-то другие желания помимо творчества. - Заметил Стас.
- Все верно. Для него это тоже входит в понятие материального изобилия. Но главное здесь то, что творческий человек принципиально не может хотеть материального достатка ради самого материального достатка.
- Все, что вы говорите, очень интересно, - сказал Стас, - но кто такой этот творческий человек? Скажем, Сталин и Гитлер были известны спартанским духом в личной жизни и уж точно не хотели материального благополучия ради материального благополучия.
- Гитлера в этом смысле вы зря поставили рядом со Сталиным. Достаточно посмотреть с каким размахом и роскошью была построена его личная резиденция в Альпах. А вот аскетизм Сталина сомнению не подлежит. Но Сталин и Гитлер были маньяки, которые хотели власти ради самой власти.
- Но вы же не будете возражать, что Сталин и Гитлер применяли свою власть для достижения разных целей?
- Это вопрос спорный и он может увести нас слишком далеко. Сейчас же я просто хочу сказать, что творческий человек творчества не ради обогащения, а ради самого творчества.
- И все-таки очень часто результаты самоотверженной и творческой деятельности приводили к увеличению угрозы уничтожения человечества. В качестве примера можно привести изобретение атомной бомбы, инициатором программы по созданию которой по иронии судьбы стал Эйнштейн, всемирно известный своим гуманизмом и пацифистскими убеждениями. Другой всемирно известный творческий человек Энрико Ферми по поводу изобретения атомной бомбы сказал, что это, прежде всего, превосходная физика. В нашем мире, в бывшем Советском Союзе во главе программы по созданию атомной бомбы стояли академики Курчатов и Сахаров, без сомнения творческие люди по вашему определению. Правда Сахаров в дальнейшем, после того, как увидел взрыв атомной бомбы на испытательном полигоне, отказался работать в этой программе и стал бороться за запрещение ядерного оружия, но сути вопроса это не меняет.
- Академики Курчатов и Сахаров не были первыми изобретателями атомной бомбы. До них она уже была изобретена и испытана в войне против Японии американцами. Но и американцы не являются пионерами в этой области. Атомная бомба была изобретена в фашистской Германии. Если бы война с Гитлером продлилась еще хотя бы год, то первыми атомную бомбу применили бы немцы. К американцам попали все секретные материалы и лаборатории по этой программе вместе с работавшими в ней учеными. Именно это позволило американцам в кратчайший срок создать атомную бомбу. Но работа над созданием атомной бомбы в фашистской Германии диктовалась условиями войны. Атомная бомбардировка американцами японских городов Хиросима и Нагасаки, по свидетельству самих американцев, была направлена не против Японии, а против Советского Союза. Советский Союз, в лице Курчатова и Сахарова, был вынужден создавать свою атомную бомбу, чтобы восстановить равновесие в мире. Вы можете сказать, к чему бы привела монополия американцев на атомное оружие? Сразу после окончания второй мировой войны, американскими военными разрабатывались планы атомной бомбардировки всех крупных городов Советского Союза. И одной из причин, почему этот план не был реализован, как раз и явилось создание атомной бомбы в Советском Союзе.
- Зачем вы все это мне рассказываете? В общих чертах мне это известно. К тому же вы не правы в отношении возможности создания атомной бомбы в фашистской Германии. Немцы не могли ее создать. У них не было для этого необходимого сырья - обогащенного урана. Они были отрезаны союзниками от урановых рудников.
- Но реальный проект создания атомной бомбы у них был! Я хочу акцентировать ваше внимание на том, что изобретение и создание атомной бомбы диктовалось конкретными реальными причинами в условиях раздробленности человечества на большое количество государств с различным политическим строем и неизбежного противоборства между ними. Именно в этом главная причина ориентации науки на создание все более и более мощного оружия. Существование на Земле большого количества государств с различным строем и различным уровнем развития неизбежно приводит к тому, что любое достижение науки и техники обязательно используется для оказания давления на другие страны и в военных целях. Научно-технический прогресс последовательно вкладывал в руки человека оружие различной мощности, начиная с дубины и кончая водородной бомбой. Проблема использования научно-технических достижений в мирных целях для дальнейшего развития цивилизации, а не для ее уничтожения без сомнения одна из главных. Без ее радикального и положительного решения цивилизация постоянно будет балансировать на грани самоуничтожения.
- Да я согласен с вами, но этим проблема не исчерпывается. Я хочу сказать о том, что технологические системы жизнеобеспечения цивилизации становятся настолько сложными, что человек уже не в состоянии полностью их контролировать. А с учетом той энергии, которую они в себе аккумулируют, любой сбой или выход из строя какого-либо элемента системы, может привести к необратимым последствиям, к глобальной катастрофе или даже к гибели цивилизации в целом. Например, системы противовоздушной обороны неоднократно принимали ложные сигналы, интерпретировали их, как начало ракетно-ядерной атаки и приводили в действие программу ответного удара. Начала ядерной войны не происходило потому, что последнее слово было все же за человеком, который останавливал отработку программы. Но что означает подобная ситуация? Она означает, что на какое-то время судьба цивилизации оказывается в руках одного человека, оператора, который простым нажатием кнопки может остановить термоядерную катастрофу, а может и не остановить. Человеческая психика очень изменчива и неустойчива. В какие-то моменты человек может сделать то, о чем потом всю жизнь может быть будет жалеть. А если оператор в плохом настроении? А если от него ушла жена? А если он зол на весь мир, потому что ему не присвоили очередного звания?  Да с ним просто в этот момент может произойти несчастье, никто от этого не застрахован. Люди иногда сходят с ума. Никто не может заглянуть человеку в его черепную коробку и убедиться, что там все в порядке.
- Да, конечно, эта проблема существует. Но не так уж тут все безнадежно, как вы рисуете. Что касается запуска ядерных ракет, то один человек никогда не сможет этого сделать. Для запуска необходимо выполнение нескольких условий и участие нескольких человек. Согласитесь, что вероятность того, что несколько человек одновременно сойдут с ума, крайне мала.
- Могут, могут. Атомная электростанция в Чернобыле взорвалась по причине неправильных действий персонала. По регламенту плановой остановки четвертого энергоблока его необходимо было некоторое время прогнать на пятидесятипроцентной мощности. Но неожиданно произошел провал мощности до пятнадцати процентов. Возникла нештатная ситуация, в которой главный инженер, руководивший контрольным испытанием, отдал неверное, роковое распоряжение. Он решил поднять мощность энергоблока до пятидесяти процентов и все же выполнить регламент остановки. Попытка поднять мощность до пятидесяти процентов номинальной закончилась взрывом энергоблока. Многие инженеры на станции понимали опасность этого распоряжения, поскольку в нештатной ситуации блок должен быть погашен. Но никто из персонала не осмелился возразить главному инженеру и отказаться его выполнять. Что это, как не коллективное сумасшествие?
- Ну, это мы сейчас знаем, что распоряжение главного инженера оказалось роковым. А тогда это не было известно точно. Взрыва ведь могло и не быть. И в этом случае тот, кто отказался бы выполнять распоряжение, вполне вероятно был бы уволен.
- Это и есть сумасшествие! Когда между возможным увольнением и возможным взрывом станции выбирают второе! Но приведенные примеры лишь намечают проблему. Развитие науки и техники в двадцатом веке приобрело взрывной, экспоненциальный характер. Человек все в большей степени оказывается заложником сложнейших технологических и компьютерных систем, в том числе и искусственного интеллекта, которые сам же и создает. Возникает парадоксальная ситуация, когда малейший сбой в какой-либо из этих систем может привести к глобальной катастрофе и гибели человечества, а с другой стороны, человек уже не может отказаться от этих систем, и вынужден все более и более усложнять их, тем самым, увеличивая свою зависимость и возможность этого самого сбоя. Я все это говорю к тому, что производство творческого состояния человека, по моему мнению, не гарантирует сохранение цивилизации, а напротив, может даже ускорить ее гибель.
- Но нам в нашем мире удалось найти решение этой проблемы. Во-первых, у нас на всей Земле одно государство.
- То есть? - Не понял Стас.
- Наш мир значительно моложе вашего, но в силу этого более динамичен. Нам удалось объединить все человечество в рамках единого государства - цивилизации землян.
- Как же вам это удалось?
- В вашем мире Гитлер опередил Сталина и напал на Советский Союз, а в нашем - Сталин первым двинул армии на запад. Я знаком с историей второй мировой войны в вашем мире. К началу войны части Красной Армии, сосредоточенные вдоль западных границ, понесли колоссальные потери  в авиации, танках и живой силе в первые же часы внезапного удара. У вас это принято объяснять как следствие стратегической ошибки Сталина.
- Да, Сталин склонялся к мысли, что Гитлеру в середине лета уже поздно начинать войну против такого сильного противника, как Советсткий Союз. До зимы слишком мало времени. Это подтверждалось и другими косвенными фактами, например, что вермахт не обеспечен зимней одеждой. Поэтому приказ о приведении Красной Армии в боевую готовность был принят только в ночь на 22 июня, но было уже поздно.
- Ладно, - махнул рукой Эдуард, - это ваша история. Я же говорю о нашей.
К началу Второй Мировой Войны в вашем мире мы уже овладели секретом трансформации времени, технически решили проблему транспортации, получили возможность проникать в ваш мир и следить за ходом вашей истории. Как вы помните, разрыв во времени для наших миров составляет три целых четырнадцать сотых года, и к июню 1941 года по нашему календарю мы уже знали, как протекала война в вашем мире в течение трех лет. Сталин нашего мира скорректировал с учетом этого свои планы и ударил первым 15 июня. И Гитлер нашего мира оказался в значительно худшем положении, чем Сталин вашего 22 июня. Меньше чем через год фашистская Германия была разгромлена и вся Европа стала советской. Затем к Советскому Евроазиатскому Союзу присоединились многие восточные страны, такие как Китай, Индия, Ирак, Иран, Ливия, Вьетнам, Камбоджа и другие. Затем к Союзу присоединились многие страны Африки и Латинской Америки. США, Англия и Канада оказались в изоляции. Лет десять они держались. Но затем у них произошли социалистические революции, к власти пришли коммунисты и они обратились к Советскому Евроазиатскому Союзу с просьбой о приеме. Дольше всех держалась Япония. Она вновь, как в средние века, объявила себя закрытой страной, запретила прием радио и телепередач из окружающего мира. Любые Союзные суда оказавшиеся в прибрежных водах Японии безжалостно топились. Самолеты сбивались. Естественно такое положение долго не могла продолжаться. Началась война, последняя на Земле, и Япония очень скоро была присоединена к Союзу. На первом Всеземельном Съезде Верховного Совета единому государству планеты Земля было дано название - Цивилизем, что является сокращением слов - цивилизация землян.
- Как же люди между собой общаются? На каком языке?
- У нас нет проблемы языков. Научно-технические достижения позволяют каждому землянину еще в детстве освоить несколько основных мировых языков. Официально же государственным языком Цивилизема является русский. Но в рамках своих наций люди могут общаться на своем родном языке.
- И какой же город является столицей вашего Цивилизема?
- Вы могли бы догадаться и сами - это Москва.
- И вы хотите сказать, что в вашем Цивилиземе не возникает межнациональных конфликтов и войн? А как же неизбежная антагонистичность традиций и менталитетов различных наций? А как же религиозный и национальный фанатизм? А как же неудержимое стремление к власти таких деятелей вроде Гитлера?
- Да, все это есть. Но только вы зря думаете, что это такие уж непреодолимые препятствия на пути объединения. Да и что такое нация? Это всего лишь случайные объединения в процессе эволюции человеческого общества.
- Может, все-таки, это исторически сложившаяся общность людей на определенной территории, имеющих свой язык, свою культуру и свою историю? Разве не так так?
- Может быть так, а может быть, и нет. В науках о человеческом обществе есть такие понятия как этнос, народ и государство. Этнос - это общность людей, имеющих свой язык, свою культуру. Народ - это общность людей, проживающих на  определенной территории. Государство - это общность людей, объединенных в конкретной политической системе. Где же тут место для нации? Что же такое нация - этнос, народ или государство?
- Государство – это система институтов власти, действующих как единая система. А население, проживающее в этом государстве и являющееся его гражданами, это нация.
- Пусть будет так. Но чтобы получить гражданина этого государства, его нужно определенным образом воспитывать с самого рождения. И одним из самых важных факторов такого воспитания является история. И не просто история, а "своя история". У каждого народа, у каждого государства есть своя история, которую преподают в школах детям. В такой истории мировые события или искажаются, или замалчиваются, или объясняются в пользу данного народа. И вот оказывается, что если вместо всех этих многочисленных различных историй во всех школах мира преподавать одну единую историю - историю цивилизации, так же как во всех школах мира преподается одна математика, одна физика или химия, то национализм очень сильно сдает свои позиции и сходит на нет. К тому же, как я уже говорил, наш мир значительно моложе вашего. Наши традиции и религии, хотя они сначала были копии ваших, лишены корней, уходящих вглубь тысячелетий. Поэтому наш мир намного легче приводится к общему знаменателю. И это нами решено в рамках производства творческого состояния человека.
- Вы меня заинтриговали. Что же это за производство такое? В чем его суть?
- Я вам все подробно объясню, только давайте сначала пообедаем. Наш обед уже давно остыл.
       
Они приступили к обеду, который оказался на удивление
вкусным. Стас, плохо питавшийся последнее время из-за хронической нехватки денег, даже почувствовал легкое опьянение. Однако, занимаясь едой, он не забывал внимательно посматривать по сторонам.
       
Кафе довольно сильно опустело. Обеденное время уже закончилось. За столиками в основном была молодежь, пившая кофе. Внимание Стаса привлек человек, сидевший за столиком слева от двери. Когда Эдуард со Стасом вошли в кафе, он уже был там и читал газету. Сейчас газета сложенная лежала на столе, а он пил кофе, рассеянно глядя по сторонам. Неожиданно их взгляды встретились. Это длилось какое-то мгновение, так как незнакомец тут же отвел глаза, но Стас ясно понял, что этот человек сидит там из-за него - Стаса.

Стас очень хорошо усвоил отличительные черты подобных молодчиков. Равнодушные, безразлично-холодные глаза, короткая стрижка, массивный подбородок, короткая мощная шея. Хотя одет он был довольно прилично - светло-серый костюм, голубая рубашка, на ногах черные туфли, - во всей его фигуре угадывался образ цепного пса, готового по команде "фас!" вцепиться мертвой бульдожьей хваткой в горло любому, на кого укажут. "Э, нет! - подумал Стас. - Не такой уж тут рай, как мне поет Эдуард"

- Скажите, а какой строй в Цивилиземе? - спросил он Эдуарда.

Эдуард поднял на Стаса глаза, не донеся ложку до рта:
- Разве вы еще не поняли? В Цивилиземе коммунизм. А с технической точки зрения у нас парламентско-президентская республика. Исполнительную власть осуществляет правительство во главе с премьером, законодательную - Верховный Совет. Во главе Цивилизема стоит Генеральный секретарь. У него есть и второе официальное название – демиург.
- Хорошо, хоть не фюрер, - кивнул Стас.
       
Они снова занялись едой. Стас продолжал приглядываться к посетителям кафе. В основном это были приятные, вежливые, культурные молодые люди. Юноши ухаживали за девушками, девушки кокетничали и смеялись, но в их поведении, в их лицах, в их глазах было что-то непонятное для Стаса, но что - Стас пока не мог уловить.
      
Когда они закончили обедать, официантка быстро убрала посуду, вытерла стол, принесла клубнику, пирожные и кофе.
- И кто за это все будет платить? - спросил Стас, сделав глоток кофе.
- Вы наш гость, - с усмешкой ответил Эдуард.
- Этот значок обозначает именно это? - Указал Стас на свой.
- Да. А этот - Эдуард указал на свой, - говорит, что я ваш официальный сопровождающий.
- А что, без них никак нельзя обойтись?
- Нет, таковы правила, - нахмурился Эдуард. - Не нами они придуманы, не нам их и отменять.
- Ну да, уставы писали люди, поумней нас с вами, - поддакнул Стас.

Эдуард подозрительно посмотрел на Стаса, не зная как ему реагировать на это замечание. Но Стас сделал невинное выражение лица и Эдуард успокоился.

Стас снова осмотрелся кругом. И вдруг он понял, что его смущало и не давало покоя. Вокруг не было ни одного серьезного или озабоченного лица. Все посетители были беззаботно веселы.  На всех лицах лежала печать какой-то младенческой инфантильности.

- Вы хотели рассказать мне, как организовано производство творческого состояния человека, - напомнил Стас Эдуарду.
- Да, - кивнул Эдуард. - Это очень широкая сфера: построенные определенным образом системы воспитания, отбора, образования и психологической реабилитации. Спорт, туризм, искусство, обрядность определенной идеологической направленности и многое другое. В вашем мире все это вторично по отношению к производству материальных благ и не увязано в единый комплекс. У нас же это главная сфера деятельности исполнительной и законодательной властей.
- Вы упомянули систему отбора.
- В нашем мире ребенок сразу после рождения попадает в изолированную от остального мира и довольно жесткую с точки зрения предопределенности систему воспитания, отбора и образования. Выйти в самостоятельную жизнь он может только в случае прохождения полного курса образования и успешной сдачи экзаменов по одной из четырех категорий, из которых состоит наше общество.
- Он что, может там остаться на всю жизнь? - удивился Стас.
- Может. Это своего рода отстойник для недееспособных и дебильных людей.
- И что же с ними там делают?
- Успокойтесь, ничего страшного. В основном они живут в закрытых колониях, где занимаются посильным трудом. Поверьте, они там очень счастливы. Наиболее способных используют в системах воспитания и образования как подсобных рабочих. Единственное ограничение их прав - они не могут иметь детей и покидать пределов территории своих колоний.
- Да, это, конечно, никак не может помешать их счастью. От детей одни только неприятности. А что касается ограничения свободы передвижения, то, если разобраться, все мы пленники Земли и не можем покидать пределов ее территории. Пока, по крайней мере, - иронически заметил Стас. - Но вы мне скажите другое. Сразу после рождения дети попадают в изолированную от остального мира систему воспитания. Они изолированы и от своих родителей, что ли?
- Да, уже семьдесят лет после образования Цивилизема дети не знают своих родителей. Матери первые три месяца выкармливают детей в роддомах, затем они оставляют их там и уходят.
- Никогда не поверю, чтобы мать добровольно отказалась от своего ребенка!
- Вы совсем не понимаете истинной природы человека. Человек - это разумное стадное животное. Поэтому, если поведение других животных определяется природными инстинктами, то человек управляется с помощью идеологии. Посредством целенаправленного воздействия на сознание человека его можно заставить делать все, что угодно. Главное, чтобы он был уверен, что "так надо" и видел, что так делают другие. Оставляют и испытывают при этом не горе, а гордость. И не только оставляют, но и гневно осуждают и клеймят позором тех немногих, которые пытаются сохранить при себе своих детей.
- Ага, значит, все же, не все испытывают гордость и осуждают! Я вижу, что ваше общество шагнуло далеко вперед, по сравнению с нашим. Хотя, если покопаться, то и у нас можно найти подобные примеры высочайшего служения обществу. А что это за четыре категории, о которых вы упомянули?
- Все население Цивилизема разделено на четыре категории по роду деятельности. Первая категория это люди, работающие в духовно-идеологической сфере и в сфере управления. Вторая - люди, занимающиеся интеллектуальным трудом и искусством. Третья - люди, занятые в технической сфере, собственно в промышленности и в сельском хозяйстве. И четвертая - это рабочий персонал, то есть люди, не способные к самостоятельному мышлению, но вполне пригодные как исполнители в некоторых видах деятельности.
- Но человек может перейти из одной категории в другую?
- Это исключено. До пяти лет ребенок проходит сложную систему тестирования и отбора и дальше до совершеннолетия готовится для деятельности в одной из названных категорий. Система воспитания и образования однозначно ориентирует человека на определенную категорию и переход в другую для него невозможен.
- Ну а если у какого-нибудь рабочего вдруг откроется поэтический дар?
- Это у вас можно от рабочего дорасти до директора завода, или окончить медицинский институт и вдруг стать писателем, - Эдуард сделал ударение на слове "вдруг". - У нас это невозможно. Если у ребенка есть какие-либо способности, они будут выявлены и развиты. Если этих способностей нет от рождения, то вдруг они не появятся.
- Ну что ж, может быть это и так. Но только я хочу сказать, что ваши объяснения очень напоминают безжизненные схемы или утопии таких мыслителей, как Томас Мор, Кампанелла и многих других, вплоть до Маркса, которого вы так любите цитировать. Попытки построения государств по их моделям никогда не удавались и приводили лишь к тяжелым последствиям и крови.
- И, однако, эта утопия существует, - усмехнулся Эдуард. - А ваши сомнения возникают потому, что я не могу вам рассказать и объяснить все сразу. Я начинаю с обобщенной картины, которая действительно выглядит как безжизненная схема. Но уж если вы непременно хотите сослаться на каких-то мыслителей прошлого, то для этой цели лучше всего подойдет Маркс. Ну и Платон, конечно. Идеи именно этих мыслителей лежат в основе нашего государства.
- Но то, что вы мне рассказали об устройстве вашего Цивилизема, это не парламентско-президентская республика. Это какой-то симбиоз инкубатора с концлагерем! Неужели это и есть настоящий коммунизм?

        Эдуард некоторое время с кривой усмешкой на губах смотрел на Стаса, как смотрят на бестолковых детей, пытаясь понять, как же вдолбить им очевидные истины.

- Знаете в чем ваша главная ошибка? - задал он вопрос Стасу.
- И в чем же? - в ответ спросил Стас.
- Вы воспринимаете человека философски отвлеченно, как некую духовную сущность, наделенную разумом, счастье которой состоит в свободном духовном развитии.
- А вы как воспринимаете человека?
- Мы воспринимаем человека реально. Человек - это в первую очередь животное. Животное, не обладающее разумом, а несущее разум. И эта ноша очень тяжела для него. Для большинства она не по силам. Разум - это не высший дар Природы, а беда человека. Можно даже сказать, что человек - это животное, зараженное разумом. И счастье человека состоит не в свободном интеллектуальном и духовном развитии, а в свободном отправлении его жизненных функций. И если для кого-то жизненные функции ограничены его физиологическими функциями, то их удовлетворение и будет для него счастьем.
- Я с вами не согласен. Люди в основном рождаются с равными потенциальными возможностями для интеллектуального и духовного развития. И для того, чтобы жизненные интересы человека сводились к отправлению его физиологических функций, таким его надо сделать, ограничив возможности его интеллектуального и духовного развития.
- А вы не задумывались над тем, что возможность интеллектуального и духовного развития для всех без исключения, во-первых, связана с затратами значительных материальных ресурсов, а, во-вторых, к переизбытку тех, кто с полным основанием может претендовать на привилегированное положение в социуме? А значит, к жестокой и бескомпромиссной войне всех против всех за место под солнцем? По этим причинам возможность интеллектуального и духовного развития не может и не должна быть предоставляться всем без разбору. Это путь к неизбежному социальному кризису.
- Как вы думаете, после некоторого молчания продолжил Эдуард, - что стало бы с поэзией, если бы у всех людей системой образования была сформирована способность, писать вполне приличные стихи? Поэзия превратилась бы в обыденность и перестала существовать. А что было бы с обществом, все члены которого целыми днями только и занимались бы тем, что сочиняли стихи? Такое фантастическое общество поэтов просто прекратило бы свое существование за очень короткий период времени.
- Даже в таком фантастическом обществе поэтов, какое вы изобразили, поэзия существовала бы точно так же, как и в любом другом. Стихи - это не рифмованный текст и не болтливое выражение чувств. Стихи - это концентрированная мысль. Размер и рифма - это всего лишь форма. Красивая бутылка не превратит налитый в нее самогон во французский коньяк. Людей, способных рифмовать, может быть много. Но людей, мыслящих оригинально и глубоко и облекающих свои мысли в чеканные стихотворные строки, всегда было очень мало.
- Кроме тех людей, о которых говорите вы, должны быть еще люди желающие читать то, что они пишут, и способные понимать прочитанное. Поэтому наличие хороших стихов еще не говорит о том, что поэзия является важной составляющей культуры данного общества. И вообще, человеческое общество неизбежно имеет иерархическую структуру, наподобие, скажем, муравейника или пчелиного улья. И нормальная устойчивая жизнедеятельность общества зависит отнюдь не от максимально возможно высокого уровня интеллектуального и духовного развития его членов, а от четкого и неукоснительного исполнения каждым членом общества обязанностей, возложенных на него в целях обеспечения жизнедеятельности всего общества. Общество стабильно и устойчиво только в том случае, если его члены на всех уровнях социальной иерархии четко выполняют свои функции, удовлетворены своим положением и не претендуют на переход на более высокую ступень. Эта мысль настолько очевидна и проста, что не требует доказательств и может быть принята как аксиома.
- Я прекрасно понимаю, что обществу нужны не только поэты и не в таком количестве. Но мы-то говорим о другом. О том, что человек должен иметь возможность сам выбирать, кем ему быть. И если обществу для нормального функционирования требуется десять поэтов, то пусть ими станут наиболее талантливые.
- А что делать менее талантливым?
- Пусть ищут себя в других видах деятельности, - пожал плечами Стас.
- Да в том то и дело, что эти "менее" считают, что они "более" этих ваших десяти признанных поэтов. Они считают, что их несправедливо зажимают и поэтому они не могут полноценно работать в других областях. Они становятся графоманами, мизантропами и перестают быть полезными членами общества. Но самое главное, что они действительно имеют способность писать стихи, о достоинствах которых мы сейчас не говорим. Но эта способность - не достоинство их, а беда.
- И какой же выход?
- Это стремление к сочинительству сформировано в них неправильным воспитанием и неправильно ориентированным образованием, которое, с одной стороны, не отвечает действительным способностям данного человека, а с другой - сформировало у него способность технически писать некие рифмованные тексты. Правильно ориентированные воспитание и образование дают человеку чувство собственной полноценности, уверенность в себе и психологическую устойчивость. Главное сделать человека профессионалом в своем деле. И у него не возникнет желания считать себя не тем, кто он есть на самом деле.
- И все-таки мне не понятно. Если мы в качестве примера взяли поэтов, то давайте с ними и продолжим. Предположим, что потенциальная возможность стать поэтом обнаружена у ста детей, а обществу нужно только десять поэтов. Как тут быть?
- Ну, нельзя же все понимать так буквально! Потенциальной возможности стать поэтом нет. Есть потенциальная возможность развития, скажем, в гуманитарном направлении. А уж кем ему стать - поэтом, юристом или журналистом - зависит, как я уже говорил, от ориентации его воспитания и образования. Но ваш пример нетипичен. На практике обычно решаются более прозаические задачи. Скажем, обществу необходимы миллион разнорабочих, а по уровню коэффициента интеллектуальности ими безболезненно могут стать всего лишь девятьсот тысяч. Другие сто тысяч, если их сделать разнорабочими будут считать себя непризнанными поэтами, философами, пророками и еще черт знает кем! В этом случае, для того, чтобы они не страдали сами и не являлись источниками нестабильности общества необходимо частичное погашение потенциала или частичное погашение памяти.
- Я пока не знаю, как происходит это самое частичное погашение потенциала или памяти, но это однозначно насилие и ограничение свободы, - резко сказал Стас.
- Скажите, а хирург, делающий операцию по удалению аппендикса, совершает насилие или нет?
- Нет, это не насилие, поскольку операция происходит с согласия пациента.
- Согласие! - возмущенно фыркнул Эдуард. - А если пациент находится в бессознательном критическом состоянии, и дожидаться его согласия, значит, обрекать его на гибель? Да и что вообще в данном случае означает наше согласие или несогласие? Несогласие - это смерть. И если пациенту будет сделана операция помимо его воли и ему будет сохранена жизнь, то это будет для него благом, несмотря на его несогласие.
- Вы опять говорите не о том! Я считаю, что у человека должна быть возможность выбора. Пусть эта возможность ничего не решает и будет чисто формальной, но она должна быть у него.
- Хорошо, - неожиданно легко согласился Эдуард. - А вы много знаете людей, которые отказались от операции по поводу аппендицита?
- Ни одного не знаю, - ответил Стас.
- Так почему вы думаете, что люди будут отказываться от частичного погашения памяти?

Стас пожал плечами, не зная, что ответить.

- В том то и дело, что не отказываются и делают это исключительно по собственному желанию. Ну, представьте себе, что вы потеряли близкого человека. Это приносит вам невыносимые мучения. Вы не хотите жить, а о какой-то продуктивной работе вообще не может быть и речи. Жизнь для вас - это ад. Вернуть вас к нормальной жизни можно только одним способом - удалить из вашей памяти все, что связано с ушедшим близким вам человеком.
- Неужели люди идут на это? - изумился Стас.
- А почему бы и нет? В жизни у каждого человека есть много неприятных воспоминаний, которые мешают ему жить, и от которых ему хотелось бы избавиться. Частичное Погашение Памяти позволяет это сделать безболезненно, быстро и эффективно. Человек, избавленный от таких воспоминаний, всегда весел, жизнерадостен, энергичен, бодр. Я вам даже больше скажу, - Эдуард назидательно поднял указательный палец, - очень много людей в нашем мире пользуются услугами "СЕРВОС".
- А это еще что такое? - Удивился Стас.
- "СЕРВОС" - это Служба Ежедневного Разрушения Вновь Образуемых Связей. Она организована при Институтах Психологической Реабилитации, где осуществляется частичное погашение памяти. Человек приходит вечером домой и перед сном надевает на голову на несколько минут специальный шлем, который через компьютерную сеть подключен к одному из центров СЕРВОС. После нажатия кнопки на пульте шлема происходит совершенно безболезненно разрушение связей нейронов в мозгу, которые образовались за день. Происходит стирание всей информации, накопившейся у человека за день. После этого наступает глубокий полноценный сон и человек просыпается утром бодрым, отдохнувшим, как будто заново родившимся и готовым к продуктивной деятельности.
- Это похоже на наркоманию, - заметил Стас.
- Похоже, - согласился Эдуард, - с той лишь разницей, что наркомания разрушает и убивает человека физически и психологически, а частичное погашение памяти - наоборот укрепляют его и делают значительно сильнее в этих отношениях. Это и есть главное условие стабильности общества. Маркс и тем более Платон не могли этого знать по причине недостаточного развития цивилизации в их время - и социального, и научно-технического. Поэтому Платон, например, допускал переход из одной категории в другую при выполнении определенных условий. Но это как раз и было источником нестабильности, поскольку неизбежно привело бы к неоправданному увеличению одних категорий за счет других. С другой стороны запрещение таких переходов тоже является фактором нестабильности. Члены общества, способные действовать в более высоких категориях, но вынужденные оставаться в своих, неизбежно будут вести борьбу за изменение своего положения или всей политической системы в целом. Если человек не может соединить себя с миром в акте творчества,  он неизбежно соединяет себя с ним в акте разрушения. Поэтому условием стабильности общества является соответствие творческих и интеллектуальных возможностей его членов тем уровням социальной иерархии, на которых они находятся. Такое соответствие и позволяет устанавливать, поддерживать и контролировать производство творческого состояния человека и в частности его важнейшие элементы - ЧПП и СЕРВОС. Они снимают состояние дискомфорта, неудовлетворенности собой или своим положением.
- И вы тоже пользуетесь услугами СЕРВОС?
- Ни в коем случае! - категорично ответил Эдуард. - СЕРВОС - это только для четвертой категории.
- Ага, все-таки между категориями существует неравенство?
- Разумеется, существует. Неравенство - это основа свободы. Только неравенство здесь с обратным знаком. СЕРВОС - это привилегия, разрешенная только для четвертой категории. А вот ЧПП могут свободно пользоваться все четыре категории.
- И в какую же категорию вы определите меня, если я соглашусь остаться здесь? - спросил Стас.
- Ни в одну из четырех.
- Значит, в колонию для дебилов?
- Я бы вас точно туда определил за ваш язык. Но поскольку решаю не я, то вы, если согласитесь здесь остаться, попадете в особый круг избранных. Наш мир вторичен и в некоторых отношениях менее полноценен, чем ваш. Вы, люди из первичного мира, перешедшие к нам, обладаете по сравнению с аборигенами, то есть нами, уникальными способностями, которые делают вас здесь чуть ли не богами. Вы автоматически становитесь членами Верховного Совета. Ваше место среди властителей этого мира.
- И что это за уникальные способности?
- Этого я вам пока сказать не могу. Они проявятся у вас, если вы дадите согласие здесь остаться и добровольно пройдете процедуру перехода. Пока же они существуют у вас только в потенции.
- Ох, что-то вы чересчур мягко стелете. Не пришлось бы жестко спать.
- Вы полагаете, что лучше тот беспредел, который творится у вас? Что лучше быть нищим, голодным, презираемым и угнетаемым и жить в постоянном страхе, что ты и твоя семья будут раздавлены и уничтожены или преступным миром, или преступным государством?

"Нет, - подумал Стас, - конечно, это не лучше. Хрен редьки не слаще. Но говорить это Эдуарду не стоит. Пока надо создавать видимость, что я могу согласиться на их предложение"
       
Эдуард некоторое время ждал ответа, напряженно глядя на Стаса, но, видя, что тот молчит, переменил тему:
- В нашем распоряжении - он посмотрел на часы - еще больше часа. Поскольку мы закончили обедать, то я предлагаю пройтись по "Оазису". Вам будет интересно посмотреть, чем здесь занимаются люди.
       
В это время в раковине снова появились музыканты и заиграли томное танго, напоминающее "В парке Чаир распускаются розы". Несколько пар тут же вышли на свободное место и стали танцевать.
- Да, я согласен, - сказал Стас, не глядя на Эдуарда, - только
чуть позже. Я прошу прощения, я сейчас вернусь.

Не давая времени Эдуарду как-то ему помешать, Стас быстро поднялся и подошел к одному из столиков, за которым он присмотрел довольно симпатичную девушку лет двадцати. Стас церемонно слегка поклонился ей, приглашая на танец. Девушка, которая уже не один раз бросала на Стаса заинтересованные взгляды, с готовностью откликнулась на его приглашение. Ведя ее за руку, Стас бросил взгляд на Эдуарда. Тот со злым и растерянным лицом сидел в напряженной позе и следил за Стасом. В такой же позе сидел и тип за столиком у двери. Он как сторожевой пес принял стойку и смотрел на Эдуарда, ожидая очевидно команду "фас". Стас с улыбкой подмигнул Эдуарду и перевел взгляд на партнершу.

То, что увидел Стас перед собой, поразило его как гром среди ясного неба. Он танцевал со старухой! Это превращение миловидной юной девушки в старуху было столь неожиданным, что Стас чуть было, не оттолкнул ее от себя.

Когда Стас немного пришел в себя от первого потрясения, он признал, что слово "старуха" было, пожалуй, чересчур сильным. Нет, это была, конечно, не старуха, но, однако же, дама весьма почтенного возраста. Ее лицо покрывала сеть морщин, особенно заметных вокруг глаз и губ, которые не могла скрыть  даже густо наложенная косметика. В вырезе платья Стас увидел дряблую морщинистую кожу груди. Этой молодящейся особе в парике было не менее шестидесяти лет. "Вот так Царевна-лягушка! - подумал Стас. - Где у меня были глаза? Почему я принял ее за двадцатилетнюю?"

Стас еще раз внимательно присмотрелся к "Царевне-лягушке" и понял в чем дело. Морщины на ее лице, проступающие сквозь косметику и ясно свидетельствующие о ее возрасте, находились в вопиющем противоречии с выражением незрелости и наивной юности. Она вела себя как двадцатилетняя и делала это так непосредственно и естественно, что Стасу стало не по себе.

- Как вас зовут, мадам? - Наконец спросил он деревянно-шутливым тоном, выбрав обращение "мадам", которое не могло обидеть ни молодую, ни пожилую.
       
Мадам кокетливо хихикнула и, бросив на Стаса косой игривый взгляд, неожиданно пискливо-скрипучим голосом ответила:
- Ариэлла!
- И чем вы занимаетесь, Ариэлла? - снова задал вопрос Стас.
- Я щипальщица, - ответила с готовностью Ариэлла.
- Щипальщица? - Недоуменно переспросил Стас.

        Ариэлла-лягушка подняла на Стаса удивленные глаза, но
встретившись с газами Стаса, стыдливо потупила взор.

- Да, щипальщица, - смущенно повторила она.

        Поскольку мадам видно не собиралась посвящать Стаса
в тайны своей загадочной профессии, он решил зайти с другой стороны:
- И сколько лет вы уже работаете этой самой щипальщицей?
- О, я еще и года не работаю, ведь мне всего восемнадцать! -
ответила Ариэлла.
- Да? - Вполне искренне изумился Стас. - А вы выглядите такой взрослой! Я думал, что вам уже девятнадцать.
- Да что вы! - снова засмущалась Ариэлла. - Хотя с девушками и не принято говорить на подобные темы, я вам открою секрет. Мне действительно завтра исполняется девятнадцать лет, и я приглашаю вас на свой день рождения. Вы придете? - Ариэлла с затаенной надеждой посмотрела на Стаса.
- Да как-то неудобно, - неуверенно ответил Стас. - Я ведь вас совсем не знаю.
- Ну и что, ну и что! - горячо возразила Ариэлла. - Это даже интересней. У меня будут очень приятные мальчики и девочки, и мы будем играть в фантики.
- Это что за игра такая? - спросил Стас.
- Фантики? - Удивилась незнанию Стаса Ариэлла. - Это когда все сдают свои фанты, а потом кто-нибудь, стоя спиной ко всем, говорит, что должен сделать тот, чей фант вытащен. Это очень весело! Заставляют и песни петь, и стихи читать, и петухом кричать.

        "Да, в моем положении только и остается, что петухом кричать" - подумал Стас.

- Видите ли, я, в отличие от вас, нахожусь, мягко говоря, не в том возрасте, когда публичное петушиное пение доставляет удовольствие, - сухо заметил Стас.
- Ну что вы! Вы такой интересный, такой загадочный, такой... - начала Ариэлла, но, засмущавшись, снова опустила наклеенные ресницы и не закончила мысль.

Стасу стало жалко эту пожилую, в общем-то, симпатичную даму с умом восемнадцатилетней девицы и в то же время он не мог избавиться от чувства гадливости к ней, которое возникло у него, когда он обнаружил подделку. "Вот оно - дитя СЕРВОСа"- подумал Стас.
       
В это время закончилось танго, и Стас с чувством облегчения вернул даму на место и сел за свой стол. Он налил из прозрачного кувшина полный стакан апельсинового сока и залпом выпил. Эдуард напряженно-выжидающе вглядывался в лицо Стаса, пытаясь угадать, какие чувства владеют им.

- Скажите, кто такие щипальщицы? - спросил Стас Эдуарда, изобразив на лице наивную улыбку.
- Щипальщицы? - переспросил Эдуард и бросил быстрый взгляд на стол, за которым сидела партнерша Стаса. - Это девушки, ухаживающие за городскими цветниками и клумбами, - пояснил он.
- Но почему щипальщицы? - снова удивился Стас.
- Перед праздниками они пересаживают цветы на клумбах и выщипывают лепестки цветов так, что получается какой-нибудь узор или символ, соответствующий этому празднику, - объяснил Эдуард.
- Теперь понятно, - облегченно кивнул Стас. - Действительно, щипальщицы. Эдуард, насколько я понимаю, ваша задача убедить меня принять ваше предложение. Но неужели вы думаете, что жизнь среди этих СЕРВОСтных дебилов может склонить меня к этому?

Эдуард бросил на Стаса быстрый взгляд, и Стас ясно прочитал в этом взгляде ненависть.

- Если человек дурак, то это надолго, но может быть поправимо. Если же дурак не понимает, что он дурак, то это навсегда.
- Но если я, по вашему мнению, такой уж круглый дурак, то чего вы со мной возитесь? Отправьте меня назад и дело с концом.
- Во-первых, это решаю не я. Скоро вы встретитесь с членами комитета по транспортации при Верховном Совете, где и дадите свой окончательный ответ. Во-вторых, вы слишком высокого мнения о собственной персоне и зря думаете, что вы так уж нам крайне необходимы.
- О собственной персоне и о своих способностях я, наоборот, очень невысокого мнения. Тем более о своих способностях в области философии. Это же вы утверждаете, что я вам, вдруг, понадобился как философ. Это же вы перетащили меня сюда без моего согласия, - зло вставил Стас.
- В третьих, - продолжал Эдуард, не обращая внимания на замечание Стаса, - Нельзя судить о целом по его части. Вы еще практически ничего не успели увидеть и узнать о нашем мире. Вы еще не представляете, как живут люди более высоких категорий, а тем более члены Верховного Совета, в числе которых будете и вы, в случае согласия остаться здесь.
- Скажите, а вы член Верховного Совета? - спросил Стас.
- Нет. Я отношусь к первой категории и являюсь сотрудником комитета по транспортации при Верховном Совете.
- А вы не боитесь, что, став членом Верховного Совета, я буду вам мстить за ваше такое грубое и неприязненное отношение ко мне?
        Этот вопрос поставил Эдуарда в тупик. Он смешался и явно не мог сообразить, как отреагировать на него.
- Если вы находите, что я отношусь к вам грубо и без уважения, то я прошу прощения, - наконец выдавил он, не поднимая глаз. - Но поверьте, у меня и в мыслях не было так к вам относиться. Просто у нас идет достаточно острая дискуссия, вот и все.
- Дискуссия настолько острая, что вы меня обозвали дураком, - не унимался Стас.
       
Эдуард то бледнел, то краснел, совсем как тогда на экзамене Эдуард Григорьевич.

- Я прошу меня извинить. - Наконец снова выдавил он из себя. Но по тому, как это было сказано и по виду Эдуарда, Стас понял, что он для Эдуарда непримиримый враг. "Но почему? - подумал Стас - А черт их разберет!"

- Скажите, а вы знаете, чем занимается ваш двойник в нашем мире? - спросил он Эдуарда.
- Прошу вас больше не говорить ни слова! - вскинулся Эдуард. - Нам категорически запрещено говорить на подобные темы с клиентами!
       
Эдуард был действительно напуган и Стас его пожалел:
- Ну, хорошо, тогда вернемся к нашей теме. Зачем все-таки вы показываете мне этих обработанных СЕРВОСом идиотов? Неужели вы думаете, что я захочу жить среди них?
- Я уже сказал вам, что у вас будет другой круг общения. А эти люди совсем не идиоты. Это вполне полноценные люди только другие, не похожие на вас. Вы же, скажем, не называете идиотами мусульман за то, что они три раза в день, где бы они ни были, расстилают коврик и молятся? Или за то, что они не едят свинины? В обществе всегда есть некоторое количество людей, которые в силу своей слабой или извращенной психики и ограниченных умственный способностей оказываются не в состоянии соответствовать требованиям современного уровня жизни. В вашем мире эти люди были бы выброшены на улицу. Они стали бы нищими, наркоманами, проститутками, ворами, бандитами. В вашем мире это социальная база для преступного мира. В нашем - это полноценные, полезные члены общества. Они самостоятельны, являются профессионалами в своем деле и вполне счастливы.
- Ну, хорошо, пусть будет так! Но скажите, неужели эта дама, с которой я танцевал, утром глядя на себя в зеркало, не понимает, что ей не восемнадцать лет, а шестьдесят?
- Я уже говорил вам, что вы понимаете людей отвлеченно философски. И не надо о других судить по себе. Люди в подавляющем большинстве видят только то, что они хотят видеть, и не более того. Если эта дама чувствует себя восемнадцатилетней, то она и видит себя ею. Все остальное мелочи, которые проходят, не задерживаясь в сознании.
- Кстати, у нее завтра день рождения и она меня пригласила. Как вы думаете, стоит мне пойти? - Спросил Стас, с едкой усмешкой.
- Я понимаю, что вы смеетесь. Но это зря, поверьте. Да, ее день рождения не наступает уже много лет и завтра его тоже не будет. Но зато она большую часть своей жизни прожила с ощущением праздника. А это, поверьте, самое главное в жизни.

"Нет - подумал Стас, - от Эдуарда я ничего не добьюсь. Он и дальше будет морочить мне голову своей болтовней и, в конце концов, сдаст меня тепленького куда положено. Но кто же может мне помочь?"

Стас подумал о метрдотеле. Довериться ему или нет? А что, есть другой выход? Может быть, отделаться от этого гида и попробовать найти Маргариту?
       
Стас оценивающе посмотрел на Эдуарда: "С этим, пожалуй, я справлюсь". Затем он перевел взгляд на второго и понял, насколько безнадежное дело он задумал. Этого быка можно было нейтрализовать не иначе, как ударом кувалдой между глаз. Стас с тоской посмотрел вокруг, как будто и в самом деле искал кувалду.

- Вы что-то ищете? - Услышал он вопрос Эдуарда.
- Кувалду, - ответил Стас.
- Зачем вам кувалда? - подозрительно спросил Эдуард.
- Я так устал от разговора с вами, что захотелось размяться и устроить с вами соревнование в метании молота. Вы когда-нибудь метали молот? - спросил Стас, в упор глядя с усмешкой на Эдуарда.
- Я еще больше устал от ваших глупых шуток, - ответил с досадой Эдуард. Если вам так уж невыносимо мое общество, то предлагаю вернуться. У Долина вас ждет председатель комитета по транспортации и я, наконец, оставлю вас в покое.
- Хорошо, - согласился Стас. - Только я все же хотел бы пройтись по Оазису и посетить институт психологической реабилитации. Интересно посмотреть, как происходит это самое Частичное Погашение Памяти.
- Один из центров психологической реабилитации находится здесь в Оазисе. У нас есть еще около часа. Пойдемте, я вам все покажу.

Эдуард и Стас поднялись из-за стола и направились к выходу. Когда они были уже около двери, к ним подошел метрдотель.

- Спасибо, что зашли к нам, - сказал он. - Обязательно приходите еще. Мы будем вас ждать.

Последние слова метрдотель произнес, глядя на Стаса. Эти слова предназначались явно для него одного.

"Что ж, - подумал Стас, - придется, наверно, воспользоваться этим приглашением".

- Спасибо, как-нибудь заглянем, - бросил он небрежно на ходу и вышел вслед за Эдуардом.

До кабинета психологической реабилитации они добирались довольно долго. Они перемещались на эскалаторах в прозрачных длинных туннелях, поднимались и опускались в лифтах. В некоторых узловых точках было довольно много народу. Глядя на эти многоярусные залы с галереями, на эти бесконечные пересекающиеся и расходящиеся транспортеры и эскалаторы, на нескончаемые потоки людей, перемещающиеся в различных направлениях внутри этого огромного комплекса зданий, Стас подумал, что наверно именно так должна была выглядеть библейская Вавилонская Башня.

В одном месте, протискиваясь между людей, Стас зацепился за кого-то значком. Значок оборвался и упал на пол. Эдуард, опередив Стаса, подскочил, наклонился и поднял его.
- Да, застежка сломалась совсем, - сказал он, осмотрев внимательно значок. - Положите его себе в нагрудный карман. Только не потеряйте! Его обязательно необходимо вернуть. 

С этими словами Эдуард вложил значок Стасу в нагрудный карман рубашки.

. . .


==============Глава 4. Охота на лис

«Рвусь из сил, из всех сухожилий,
Но сегодня не так, как вчера.
Обложили меня, обложили -
Гонят весело на номера».

В.С. Высоцкий.


В фойе стояли мягкие удобные кресла, на которых сидели ожидающие своей очереди пациенты. Эдуард, не обращая на них внимания и не интересуясь, кто крайний, бесцеремонно прошел к двери и без всякого приглашения открыл ее, несмотря на предупреждающую табличку, на которой красными буквами было написано: "Без приглашения не входить!"

Когда они все-таки вошли без приглашения, у них на пути подобно скале возник охранник с явным намерением восстановить обстановку в соответствии с предупреждением на двери. Но, увидев значок на лацкане пиджака Эдуарда, он отступил и нажал какую-то кнопку на пульте, стоящем у него на столе.
==========================
- В чем дело? - спросил резкий командирский женский голос из переговорного устройства.
- Здесь представитель комитета по транспортации с гостем, - ответил охранник.
- Хорошо, - после некоторого молчания сказал женский голос. - Проведи их в пультовую.

Охранник подвел их к одной из дверей и набрал код на пульте, укрепленном на стене рядом с дверью. Дверь плавно и бесшумно отошла в сторону и открыла вход в большой светлый зал, в котором рядами стояли столы с компьютерами с сидящими за ними людьми в белых халатах.

К ним подошла высокая молодая женщина тоже в белом халате. С улыбкой гейши из веселых кварталов Токио на лице она слегка согнулась в пояснице и сделала приглашающий жест рукой:
- Пожалуйста, проходите. Что вас интересует?
- Это наш гость, - сказал Эдуард. - Покажите нам, наверно, пультовую и расскажите, как происходит частичное погашение памяти. Я правильно говорю? - Спросил он у Стаса.
- Да, это было бы интересно, - ответил он.
- Ну, что ж, давайте подойдем к одному из пультов. Ну, хотя бы к этому.

Женщина подвела их к одному из столов, за которым сидел довольно плотный парень невысокого роста лет двадцати пяти с хмурым лицом.

- Это Симеон, один из наших самых лучших специалистов, - представила женщина сидевшего за компьютером.

Тот никак не отреагировал на это представление и продолжал сидеть неподвижно, уставясь в экран монитора, на котором, как на экране осциллографа, пульсировала какая-то кривая зеленого цвета.

- А вас как зовут? - спросил Стас, решив, что попытка установления более дружеских отношений с начальницей может оказаться для него полезной.
- Сабля - ответила она.
- Сабля? – от неожиданности переспросил Стас.
- Да, так меня зовут мои друзья. Некоторые меня зовут Асса. А полное мое имя - Ассамблея.

Ассамблея была высока, худа, с черными глазами и несимметрично большим и тонким носом с горбинкой, что делало ее похожей на ворону. Она полностью подходила под тот тип деловых женщин, которые свою обделенность мужским вниманием компенсировали рвением в работе. Ее лицо выражало довольно сложную гамму чувств, составленную из самодовольства, надменности, уверенности в своем праве повелевать и жгучего желания нравиться мужчинам.

- Симеон! - рявкнула Ассамблея на оператора, продолжавшего сидеть неподвижно как скульптурная композиция роденовского “мыслителя” с компьютером. - Ну что ты сидишь?

Симеон наконец-то проявил признаки жизни. Он медленно поднял руку, нажал на клавиатуре какую-то кнопку, затем еще одну, с минуту смотрел какой эффект произвела его манипуляция на зеленую кривую на экране и только после этого повернул голову к Ассамблее и спросил:
- Ну?
- Ты мне не нукай, ты мне не нукай! - Начала набирать обороты Ассамблея. - Что, голова отяжелела от мыслей? Так я тебе ее быстро облегчу! Сейчас напишу представление, и будешь радоваться жизни как молодой козлик! Хочешь чтобы...
- Симеон, - вмешался Эдуард, перебив Ассамблею, я представитель комитета по транспортации, а это наш гость. Разъясни нам, как происходит частичное погашение памяти.

Симеон, откинувшись на спинку стула, уставился на Эдуарда, как будто только что его увидел. У него действительно был вид человека, внезапно очнувшегося от сна.

- Да, конечно! - с готовностью сказал он и вскочил со стула. - Здесь, на экране монитора мы можем наблюдать кривую биотоков мозга пациента, - сходу начал он объяснения. - Если амплитуда кривой не выходит за пределы красной черты вверху и внизу экрана, то данная область памяти не наносит вреда пациенту. Выход кривой за красную черту означает, что данные воспоминания приносят клиенту беспокойство и страдания. При каждом выходе кривой за пределы ограничителей происходит автоматическое определение пространственных координат области мозга с нейронами, ответственными за данное воспоминание. При этом мы можем установить режим автоматического разрушения связей нейронов в определенных областях, либо не устанавливать этого режима, а просто после окончания сканирования памяти получить распечатку адресов ячеек памяти, где хранится информация, беспокоящая пациента, получить так называемую “карту полей смущения”.

В это время зеленая кривая на экране монитора перестала плясать и превратилась в прямую линию, неподвижно висящую горизонтально по середине экрана.
- Все, - сказал Симеон, - сеанс окончен.

Он быстро набрал на клавиатуре какую-то комбинацию клавиш, и на экране появилась таблица, заполненная цифрами.
- Вот, это и есть карта смущения, - сказал он. - Здесь мы видим, что у этого пациента оказалось всего пятьсот тридцать семь тысяч ячеек памяти, информация в которых доставляет ему беспокойство.
- Но каким образом определяется, какие воспоминания вредны, а какие нет? - Спросил Стас.

Симеон непонимающе уставился на Стаса:
- По интенсивности биополя при активизации определенной ячейки памяти, - ответил он, недоуменно пожав плечами. - Меняя положение ограничителей по амплитуде, мы можем менять ширину поля смущения и тем самым влиять на глубину частичного погашения памяти.
- Значит, если мы установим ограничители по амплитуде на ноль, то память будет уничтожена полностью? - Спросил Стас.
- Разумеется! - Ответил Симеон, снова недоуменно пожав плечами.
- Ну, во-первых, никто их на ноль не устанавливает! - вмешался Эдуард. - А, во-вторых, у оператора нет возможности это сделать. Границы полей смущения определяются специальным государственным органом и устанавливаются централизованно с Главного Пульта. Изменять их на местах можно только в очень небольших пределах, разрешенных в правовом и аппаратном отношении Главным Пультом. Мне кажется, вы получили интересующую вас информацию, и мы можем отправляться назад к  Долину, - закончил Эдуард.
- Я хотел бы еще посмотреть, как работает служба СЕРВОС, - возразил Стас.

Эдуард скорчил недовольную гримасу и повернулся к Ассамблее.
- Симеон! - снова рявкнула она, очевидно решив, что эта гримаса относится к ней.

Симеон снова пожал плечами и недовольным голосом начал объяснять:
- Кто имеет право на СЕРВОС, тот  получает его дома по компьютерной сети от Главного Пульта. Но, в принципе, любая кабина ЧПП может быть использована как кабина СЕРВОС, надо только переключить режим на компьютере, обслуживающем данную кабину.
- И это переключение  делает сам оператор? - спросил Стас.
- Ну, а кто же еще? - недовольно буркнул Симеон.
- Только с разрешения начальника пультовой! - поспешила добавить Ассамблея. - И это разрешение обязательно фиксируется в специальном журнале.
- А можно мне зайти в кабину для пациентов? - Спросил Стас, намеренно обращаясь к Ассамблее и улыбаясь при этом самой обворожительной улыбкой, на которую был способен.
-  Конечно! Почему же нельзя? - поспешила откликнуться она мужчине, обратившему на нее внимание.

Эдуард, казалось, готов был испепелить Ассамблею глазами. Все еще игриво улыбаясь, она посмотрела на Эдуарда, и улыбка вмиг слетела с ее лица.

- Впрочем, надо еще посмотреть, есть ли свободные кабины, - сказала она, отвернувшись от Стаса. - Пойдемте в мой кабинет.
- Да зачем идти! - снова недовольным тоном вмешался Симеон. - Моя кабина свободна.
- Да? - Ассамблея недовольно обернулась и посмотрела на неподвижную зеленую линию на мониторе. - Да, действительно.

Она некоторое время молчала, видимо решая, как ей поступить. Затем повернулась к Эдуарду:
 - Сейчас свободна седьмая кабина. Будете смотреть?
- Ну что ж, раз свободна и гость желает посмотреть, -  пожал плечами Эдуард.
- Тогда я сейчас распоряжусь.

Ассамблея зашла в свой кабинет, выделенный из общего зала стеклянными перегородками, коротко переговорила по одному из телефонов и снова вернулась к Эдуарду.
- Я распорядилась. Сейчас подойдет человек и проводит вас. Извините, у меня работа, - сказала Ассамблея Эдуарду и отошла. На Стаса она даже не посмотрела.

“Вот оно - непостоянное женское сердце! - подумал Стас. - Быть может, мы расстались навсегда, а она холодна как лед и ни одной слезинки не упало из ее прекрасных глаз на мою грудь!”
- Идите за мной. - Голос за спиной Стаса прервал его горькие размышления. Он обернулся и даже вздрогнул от неожиданности. “Да где они их берут! В специальных питомниках разводят, что ли?” - мысленно выругался он.

Стоявшая перед ним гора мышц в форменной рубашке была не менее двух метров ростом. Смотревшие из-под короткого ежика волос глаза были безразличны и пусты. И именно эти пустые глаза, более чем какие-либо другие обстоятельства, давали почувствовать Стасу всю безнадежность его положения, невозможность что-либо предпринять и изменить, всю его ничтожность и беспомощность. Стас чувствовал себя подопытной лабораторной крысой, находящейся в полной власти экспериментаторов и не понимающей смысла производимых над ней манипуляций.
- У вас всегда так много вооруженной охраны или это только ко мне такое повышенное внимание? - небрежно спросил Стас у Эдуарда, когда они в сопровождении машины для крушения ребер и сворачивания челюстей вышли из пультовой и пошли по коридору.
- А что вас смущает? Вам нет никаких оснований волноваться. Если мы что-то и предпринимаем сверх обычных мер предосторожности, то только исключительно в целях вашей безопасности, - ответил с лицемерной улыбкой Эдуард.
- А что, мне угрожает какая-то опасность? - продолжал играть дурачка Стас.
- Какая опасность? - Притворно изумился Эдуард. - Вы являетесь единственным представителем другого мира и этот ваш статус ничуть не ниже, а скорей всего и выше статуса представителя другого государства в прежнее время. Принимающая сторона обязана обеспечить надежную охрану.
- Но это для важных фигур, а я всего лишь пешка, - заметил Стас.
- Пешка, - согласился Эдуард, - но проходная! Которая может стать ферзем. Если пожелает, конечно, - многозначительно закончил он.

Они подошли к двери, на которой висела табличка с цифрой “7”. Она оказалась за поворотом в самом дальнем конце коридора. Охранник открыл ее и отступил в сторону:
- Пожалуйста, - сказал он безразлично.

Комната оказалась на удивление просторной и уютной и совсем не походила на больничную палату. Скорей всего ее можно было принять за гостиничный номер на одного человека в недорогом отеле. Справа от двери у стены стоял платяной шкаф. Слева, под большой картиной на стене с изображением зимнего пейзажа, стоял журнальный столик и два кресла. На столике лежали несколько журналов с красочными обложками, и стояла настольная лампа с красивым абажуром. Дальняя часть комнаты была отгорожена на всю ширину портьерой из тяжелого красного бархата. Входная дверь также могла закрываться портьерой из того же бархата, которая сейчас была отодвинута вправо от двери.

- Процедура частичного погашения памяти в некоторых случаях может длиться несколько дней, разумеется, не круглосуточно, - начал объяснения Эдуард. - Поэтому кабины ЧПП сделаны как гостиничные номера. Собственно, кабина ЧПП там, за портьерой. - Эдуард указал на портьеру впереди. - Эти портьеры нужны для звукоизоляции. В коридоре постоянно ходят люди, шумят. А пациент на время сеанса должен быть изолирован от посторонних шумов.

Эдуард направился через комнату к портьере. Стас двинулся за ним. Обернувшись на ходу, он увидел, что охранник вошел в комнату, закрыл дверь и встал около нее, смотря перед собой отсутствующим, ленивым взглядом.

Эдуард подошел к портьере, резким движением отбросил ее в сторону и оказался лицом к лицу с человеком, стоявшим за ней. Среднего роста, плотный, в темно-серой военного покроя одежде, похожей на комбинезон, он стоял, скрестив на груди руки, и на его губах змеилась презрительная, вызывающая улыбка. Это было так неожиданно, что Эдуард издал какой-то нечленораздельный испуганный возглас и отпрянул назад. Охранник у двери сделал неуловимое движение и в его руке появился пистолет. Но что-либо предпринять он не успел, так как из-за портьеры у двери возник второй человек в такой же темно-серой одежде и обрушил на голову охранника удар черной дубинкой, которая была у него в руках. Охранник рухнул без звука, как подрубленный, и остался лежать неподвижной, бесформенной, безжизненной глыбой.

- В чем дело? Кто вы такие? - Дрожащим голосом воскликнул Эдуард, пятясь к стене и крутя головой, удерживая в поле зрения обоих нападавших.
- Тихо! - Властно приказал первый незнакомец и Стас, вдруг, узнал в нем метрдотеля. - Не двигайся! - Приказал он Эдуарду, направив ему в грудь указательный палец. Затем он повернулся к Стасу:
- Где ваш значок?
- Он оборвался... - начал Стас, но Эдуард не дал ему закончить.
- Что все это значит? Вы за это ответите! Кто вы такие? - Снова заблеял он.
- А ну молчать! - негромко приказал метрдотель, поворачиваясь снова к Эдуарду, и в его голосе прозвучали такие нотки, что даже у Стаса пробежали по спине мурашки. - Кто мы такие? - Насмешливо переспросил он. - Меня ты очень хорошо знаешь, потому что я беру тебя уже в третий раз! Ну, догадался?
- Кречет! - Обреченно выдохнул Эдуард.
- Он самый, - подтвердил метрдотель. - А теперь быстро и без шума делай, что я тебе скажу, если не хочешь, чтобы наша встреча была действительно последней. Давай, двигай туда. - Кречет указал вглубь комнаты за портьеру, где Стас увидел мягкий диван с тумбочкой в изголовье, на которой лежал белый шлем, похожий на шлем мотоциклиста.

Эдуард боком, не поворачиваясь спиной к Кречету, попятился к дивану.
- Зачем ты это делаешь? Остановись. Ты же объединенный и не мне тебе объяснять, что это значит. Если ты придешь с повинной, тебя простят.
- Был объединенный, стал разъединенный, - жестко усмехнулся Кречет. - А насчет повинной, я подожду. Вполне возможно, что скоро вы к нам пойдете на поклон. А сейчас поторопись!

Кречет шагнул к Эдуарду, слегка подтолкнул его к дивану и надел ему на голову шлем.
- Спи спокойно, - сказал он Эдуарду, нажимая одну из кнопок на пульте.

Эдуард несколько секунд, нахохлившись напряженно сидел на диване, затем глаза его закрылись, тело обмякло, и он боком повалился на диван.
- Ну вот, наступил полноценный, здоровый сон, - сказал с усмешкой Кречет, закидывая ноги Эдуарда на диван. - Так где, вы сказали, ваш значок? - снова обратился он к Стасу.

Но Стас и на этот раз не успел ответить. В дверь слегка стукнули, она приоткрылась, и Стас услышал негромкий голос:
- Все готово, можно уходить.
- Уходим! - приказал Кречет, жестом указывая Стасу двигаться к двери.
- Куда вы меня ведете? - спросил Стас, отодвигаясь к стене.
- А ты что, остаться хочешь? - Насмешливо спросил Кречет. И добавил, нетерпеливо подталкивая Стаса к двери:
- Все объяснения потом! Иди за ним, - он указал на стоявшего у двери. - Я замыкаю.

Они вышли в коридор. Там у поворота, прижавшись к стене, стоял еще один человек в такой же темно-серой одежде и в маске, вооруженный коротким автоматом. Увидев, Кречета, он сделал жест рукой, давая понять, что все в порядке. Кречет махнул ему в ответ, приказывая идти за ними, и они всей группой почти бегом ушли в конец коридора, где их уже ждала открытая дверь грузового лифта.

Один из членов группы захвата нажал на пульте какие-то кнопки и лифт, плавно разогнавшись, начал движение вниз. По времени движения Стас понял, что они опустились в подземные ярусы "Оазиса".

Когда лифт остановился и его дверь открылась, боевики, словно ящерицы, выскользнули наружу и рассредоточились. Подчиняясь молчаливым командам Кречета, Стас очень быстро пошел по какому-то подземному переходу. Впереди, метрах в пяти, шел один из боевиков группы, за ним - Стас и Черкес и сзади, тоже метрах в пяти, двое замыкающих.

Очень скоро вся группа вышла в подземный бокс, где Стас увидел ожидавшую их машину с затемненными окнами.

Боевик, двигавшийся в авангарде, подошел к машине, открыл двери и встал немного в стороне с автоматом наизготовку, ожидая, когда подойдет вся группа.

.   .   . 

- Тебе не кажется, что за нами хвост? – спросил Кречет у водителя.
- Да, вон тот черный форд идет за нами от самого «Оазиса», - ответил водитель. – Я тоже за ним наблюдаю. Что будем делать?
- Как они смогли нас засечь? – Кречет, вдруг, повернулся к Стасу. – Где вы сказали ваш значок?
- Он оборвался, у него сломалась застежка, и Эдуард положил мне его в карман рубашки, - ответил Стас.
-Так он и сейчас у вас?
- Да, вот он, - Стас достал значок из кармана и протянул его Кречету.

Кречет некоторое время ошарашено смотрел на значок, потом вырвал его из руки Стаса и выругался:
- Черт возьми! Это же надо так проколоться! – он повернулся и посмотрел на форд, шедший следом, - Чистейшая охота на лис!
- Что случилось? – осторожно спросил Стас.
- Значок – это маяк, по которому они определяют наше местоположение.
- Надо его выкинуть из машины, - сказал водитель, не оборачиваясь.
- Нет, выкидывать его уже поздно, - ответил Кречет. – Они уже знают нашу машину. И, скорей всего, поняли, куда мы направляемся, и ждут нас на КПП. Сделаем так. Я ложу маяк вот сюда в бардачок. Сейчас едем к нашей конспиративной квартире в северном районе. Не доезжая ее, ты резко сворачиваешь в проулок. Мы с ним, – Кречет большим пальцем указал на Стаса, - выскакиваем из машины и затем скрываемся на конспиративной квартире. Вы уводите хвост как можно дальше, потом бросаете машину и тоже пытаетесь скрыться на конспиративной квартире в другом районе. Вопросы есть?
- Все понятно, - за всех ответил водитель.
- Ну, тогда, вперед! – закончил Кречет. – Напоминаю, в случае боя, живыми не сдаваться.


.   .   .


- Вы думаете, здесь они нас не найдут? – спросил Кречета Стас, осматривая обычную городскую квартиру на третьем этаже старенького панельного шестиэтажного дома, куда привел его Кречет после того, как они выскочили из машины.

Кречет пожал плечами:
- Будем надеяться. Выбора у нас все равно нет.
- У нас? – уточнил Стас.

Кречет ничего не ответил. Он подошел к окну, осторожно отодвинул занавеску и посмотрел на улицу.
- Кажется, все тихо, - сказал он.

Он подошел к журнальному столику с телефоном, поднял трубку и набрал номер.
- Да, Кречет…вдвоем с гостем…не знаю…они увели хвост дальше…хорошо…понятно, - Кречет положил трубку и сел в кресло рядом с журнальным столиком.
-  Будем ждать, - сказал он сам себе.
- Да вы садитесь, - указал он Стасу на второе кресло напротив.
Стас сел в кресло и в упор посмотрел на Кречета:
- А вы не хотите посвятить меня в свои планы относительно меня?

Кречет некоторое время задумчиво смотрел на Стаса, затем кивнул головой:
- Ну что ж, ситуация нештатная, я думаю мы можем поговорить. Что вы хотите узнать?
- Ну, хотя бы, кто вы и зачем я вам нужен?
- Кто мы? Мы боевая подпольная организация, которая борется за свержение существующего тоталитарного строя. А вы? Собственно, вы нам не нужны.
- Здравствуйте! - зло сказал Стас. – Так какого черта! ...
- Успокойтесь, - улыбнулся Кречет. – Вы, действительно нам не нужны. Вы нужны существующему режиму. А поскольку мы с ним боремся, то и пытаемся вас у него изъять и отправить домой.
- Господи! Да что ж я за персона такая, что из-за меня идет целая война!
- Не из-за вас, - покачал головой Кречет. – Хотя из-за вас тоже. Мы просто не хотим, чтобы у режима появился еще один бессмертный. Нам и одного Сталина хватает с головой.
- Сталина? Какого Сталина? Он же давно умер?
- Это вы думаете, что он у вас там умер. А на самом деле, он перешел в наш мир и стал бессмертным. Он и стоит во главе Цивилизема до сих пор.
- Скажите, а Чюрленис тоже у вас?
- Чюрленис? А, литовский художник? Да, был.
- Что значит был? Он что, назад вернулся?
- Да никуда он не вернулся, - поморщился Кречет. – Его подвергли полному погашению памяти и сейчас он где-то в резервации. Вернее не он, а его тело. Не угодил он чем-то Сталину, вождю всех времен и народов! Никак мы до него не доберемся! Сколько покушений на него готовили, сколько наших людей полегло, а ему все как с гуся вода. Если мы сможем его устранить, то и режим его рухнет. Все это, - Кречет сделал круговой жест рукой, - держится только благодаря ему.
- А что вы предлагаете вместо этого?
- Мы? – переспросил Кречет. – Я не политик, а солдат. Но в общих чертах объяснить могу. Существующий строй в Цивилиземе основан на идеях Платона и Маркса. С одной стороны – это создание условий для полного довольства жизнью на всех уровнях социальной иерархии, а с другой – кастовое строение общества, строгий контроль над научно-технической информацией, ограниченное и строго дозированное образование, специально разработанное для каждой из каст, тотальный контроль над каждым членом общества и беспощадное немедленное уничтожение инакомыслящих и потенциально опасных для режима. Все это в комплексе означает полную стабилизацию и консервацию общества. Мы полагаем, что это тупик для земной цивилизации, для Хомо Сапиенс.
- Почему? Ведь научно-технический прогресс действительно является главным фактором нестабильности общества?
- Да, но с другой стороны, научно-технический прогресс - основа эволюции общества. Ресурсы Земли быстро истощаются. Солнце тоже не вечно. Кроме того, существуют и другие опасности. Например, появление внеземной цивилизации, опередившей нас в развитии. Если согласится с тем, что вся наша Вселенная образовалась в результате Большого Взрыва, то планетные системы, вроде нашей солнечной системы, и планеты, пригодные для жизни, вроде нашей Земли, а так же и цивилизации на них образовались приблизительно в одно и то же  время. Поэтому, сейчас идет заочная гонка между различными цивилизациями в различных точках Вселенной. Кто опередит в научно-техническом развитии, кто первый доберется до других, тот и будет диктовать им свою волю. Мы не хотим оказаться в роли космических ацтеков перед лицом космических конкистадоров.
- Но разве истощение ресурсов Земли и неизбежная гибель Солнца не ставят предел земной цивилизации, даже и в случае максимальной  интенсификации научно-технического прогресса?
- Земной цивилизации – да. Поэтому мы и должны с помощью целенаправленного научно-технического прогресса успеть до этих космических катастроф, стать внеземной цивилизацией. Хомо Сапиенс – Человек Разумный – по нашему мнению есть носитель Разума на начальной, инкубационной стадии эволюции Разума. Человек, как носитель Разума, уже давно исчерпал свои возможности. С другой стороны, наука уже вплотную подошла к созданию более совершенного носителя Разума, который уже не будет зависимым от мира Земли и даже Солнца. Поэтому отказ от научно-технического прогресса мы считаем преступлением перед будущей формой внеземной цивилизации, которая может возникнуть на основе земной.
- Вы рассказали о стратегических задачах, которые намерены осуществлять, если придете к власти. Но каков инструмент проведения в жизнь этой стратегии? Какой строй вы собираетесь установить в Цивилиземе?
- Я думаю, вы и сами понимаете, что это может быть только диктатура.
- То есть тоталитарный строй Сталина, вы хотите заменить диктатурой Гитлера?
- Сталин, Гитлер! – пожал плечами Кречет. – А что такое Сталин и Гитлер? Вы можете сказать?
- Не что такое, а кто такие? – уточнил вопрос Стас.
- Да нет, именно что такое. Как явление социума с философской точки зрения.
- Ну, Гитлер был диктатором фашисткой Германии, а Сталин – диктатором Советского Союза, а сейчас, как я понимаю, он диктатор Цивилизема?
- И это все, что вы можете сказать?
- Я не понимаю, что вы хотите услышать от меня? Какими они были в личной жизни, какими были политиками или военными стратегами?
- Вот именно, разложат жизнь какого-нибудь деятеля по полочкам, распишут, что ел, что пил, с какими женщинами спал, что курил и как сморкался, и думают, что уже все о нем знают. А главного за этим лесом фантиков и не видят.
- Когда вы сказали, что вы только солдат, вы явно прибеднялись, - с иронией заметил Стас. И тут же спохватился - Извините, это моя дурная привычка иронизировать по любому поводу. Но все-таки, вы хотите одну диктатуру заменить другой?
- Да, именно так. И вы, сами того не понимая, попали в точку. Мы хотим заменить диктатуру Сталина диктатурой Гитлера. Но вы понимаете, что я говорю не о личностях Сталина и Гитлера, а о видах диктатур, проводимых ими. Диктатура Сталина это диктатура идеи стабилизации и консервации общества путем снятия или снижения до минимума неизбежных антагонистических напряжений в обществе. Например, таких как антагонизм между богатыми и бедными, антагонизм политических группировок, антагонизм национальностей и религий. Коммунистическая идеология лишь инструмент реализации этой идеи. Диктатура Гитлера это диктатура идеи экспансии, неограниченного расширения и захвата жизненного пространства. Именно такую идею экспансии мы и хотим положить в основу своей диктатуры. Причем это будет экспансия не Человека Разумного, как вида животного мира, а экспансия чистого Разума, направленного в Космос. Все ресурсы Земли, весь потенциал цивилизации должны работать на эту идею. А в Цивилиземе сейчас ракеты в космос запускаются только для вывода на орбиты спутников связи. И то очень редко. А космические полеты с целью освоения космического пространства вообще прекращены.
- Но вообще то диктатура есть диктатура. Я не понимаю, почему подобную государственную политику нельзя проводить в условиях демократии?
- Демократия! – раздраженно махнул рукой Кречет. - Словоблудием по поводу демократии можно заниматься бесконечно, что и делает целая армия дармоедов от политики! Вы мне сейчас скажете, что демократия – это власть народа, что это обеспечение основных прав и свобод личности.
- А разве это не так?
- Не так! Демократия это тоже диктатура. Причем самый худший вид диктатуры. Это диктатура денег. В условиях диктатуры роль высшей силы, стоящей над обществом, выполняет вождь, который является проводником идеи, вдохновляющей массы, а в условиях демократии – деньги. Количество денег – вот что является мерилом власти при демократии. Поэтому, основная стратегическая идея, которая владеет умами всех людей при демократии, - как получить в свои руки большую кучу денег. И им глубоко наплевать, что кому-то при этом становится плохо, что истощаются ресурсы Земли, что когда-то в далеком будущем погаснет Солнце. Главное – получить как можно больше денег. Деньги – это власть, а власть – это еще большие деньги! Все, круг замкнулся!  Демократия – это диктатура идеи получения денег любыми путями, и, следовательно, отказ от ответственности за будущее цивилизации.
- А вы что же, хотите обойтись без денег?
- Нет. Но количество денег, концентрируемых в одних руках, у нас будет строго лимитированным. Не больше миллиона. Все, что сверх того уходит в специальные фонды, распоряжаются которыми выборные советы, куда обязательно входит и владелец этих денег.
- Я помню слова Черчилля о том, что демократия – это, конечно, плохо, но ничего лучшего, к сожалению, человечество не придумало.
- Почему обязательно нужно что-то придумывать? Может просто брать инструменты, которые уже есть, и с их помощью решать те задачи, которые необходимо решить? Диктатура – это подчинение всей системы для решения одной стратегической задачи. Земля  - это наш корабль, на котором мы плывем по бескрайним просторам космического океана. И вы полагаете, что в таком плаванье можно обойтись без капитана, и без заранее проложенного курса? Мы убеждены, что только диктатура идеи экспансии Разума, наш единственный шанс выжить и в будущем стать мощной космической цивилизацией.
- Но исторический опыт убедительно показывает, что диктатура малоэффективна с экономической точки зрения. Советский Союз развалился, потому что не выдержал экономической гонки с Соединенными Штатами.
- Вы вспомнили слова Черчилля о демократии. Но тот же Черчилль сказал о диктаторе Сталине, что он принял Советский Союз с сохой, а оставил с атомной бомбой. Разве это не является историческим доказательством экономической эффективности диктатуры?
- Но тогда люди были охвачены энтузиазмом. Они верили в коммунизм и в то, что очень скоро построят его.
- Вот вы и ответили сами себе. Значит, если люди охвачены энтузиазмом и верят в главную идею, объединяющую их в едином порыве, то диктатура значительно эффективнее демократии?
- И вы полагаете, что ваша идея экспансии Разума лучше идеи коммунизма? Вы думаете, что ради какой-то там мифической внеземной цивилизации, которая может быть появится когда-то в далеком будущем и в которой человеку не будет места, люди готовы будут отказаться от личных интересов и бросить на алтарь этой идеи свои жизни?
- Нет, не полагаю и не думаю. Есть прекрасный афоризм. Дурак учится на своих ошибках, а умный на чужих. Советский Союз – это бесценный исторический опыт. Мы тщательно проанализировали его. И поняли, что нужно делать, чтобы главная идея диктатуры не усыхала со временем.
- И что же нужно делать? - спросил Стас.
- Ну, во-первых, о главной идее диктатуры никто не должен знать, кроме избранных.
- Вот так номер! Как же она будет вдохновлять массы на трудовые подвиги, если о ней никто не будет знать?
- Для масс должна быть сформулирована другая идея, понятная им. И эта идея ни в коем случае не должна быть статической.
- Что значит статическая идея?
- То и значит! – пожал плечами Кречет. – Идея коммунизма в Советском Союзе была именно статической и к тому же недостижимой практически. Поэтому через определенное время она себя и исчерпала. Если бы коммунизм, вопреки всему был бы построен, идея коммунизма тоже перестала бы оказывать на массы объединяющее и мобилизующее воздействие. Поэтому идея должна быть недостижимой и динамической, она должна постоянно меняться и маячить впереди как факел, зовущий людей к свету.

Но ответить Кречет не успел, его остановил звонок в передней. Кречет предостерегающе поднял руку. Прозвучало два длинных и три коротких звонка.

- Все правильно, - сказал Кречет, - дай дай закурить. Семерка.

Он вытащил пистолет, передернул затвор, молча показал Стасу, чтобы тот оставался в комнате, а сам бесшумно выскользнул в прихожую.

Через какое-то время Стас уловил едва слышимый щелчок замка и звук открываемой двери. Внезапно все изменилось. В прихожей произошло какое-то стремительное движение, раздались громкие выкрики нескольких людей, треск пистолетных и автоматных  выстрелов и в комнату ворвались люди с автоматами и в масках.
- На пол, руки за голову! – приказал один из них, направив автомат на Стаса.

Стас беспрекословно и быстро выполнил приказание. Он почувствовал, как в спину ему уткнулся ствол автомата, и быстрые руки профессионально обыскали его. Затем его легко, как пушинку, подняли на ноги и на его руках защелкнулись наручники.
- Давай на выход! – получил он толчок автоматом в спину.

Проходя через прихожую, Стас увидел лежащего навзничь на пороге кухни Кречета.
- Еще живой, - сказал один из нападавших, склонившийся над ним. – Добить его?
- Нет! – ответил другой, стоявший рядом. – Он нужен живой. В больницу его срочно!
На лестничной площадке Стасу чтобы пройти пришлось переступить через убитого спецназовца в маске, под головой которого на полу расползалось пятно крови.

Во дворе Стаса усадили в машину, и она тут же помчалась, резко сорвавшись с места.
- Можно снять наручники? – спросил Стас у конвоиров, сидевших с ним на заднем виденье справа и слева от него.
- А вы будете хорошо себя вести? – спросил через плечо сидевший на переднем сиденье рядом с водителем. – Не будете больше убегать?
- Да я и не убегал! – ответил Стас.
- Снимите, - коротко приказали с переднего сиденья.

Стас, морщась, помассировал освобожденные от наручников запястья и спросил:
- Куда вы меня везете?
- В гости к мадам Медузе, - ответил сидевший на переднем сиденье с коротким смешком, и конвоиры рядом со Стасом откликнулись почтительным смехом.

. . .


==============Глава 5. Лик Медузы Горгоны

"Пока мы есть - смерти нет, когда смерть придет - нас не будет"
Эпикур

"Ищите всегда царства божьего, и все остальное приложится вам"
 Библия


По тому, сколько пропускных пунктов, шлагбаумов и железных ворот проехала машина, прежде чем остановиться, Стас понял, что привезли его в серьезное заведение, поневоле наводившее мысли о тюрьме.

Конвоиры пружинисто выскочили из машины, как репу из грядки выдернули из машины Стаса, и застыли в ожидании приказаний старшего. Тот открыл дверь, сказал несколько слов водителю, вышел из машины и остановился прямо против Стаса.

- Свободны, - бросил он конвоирам, сделав едва заметный взмах рукой.

Конвоиры нырнули в машину и она, развернувшись, уехала к воротам, через которые они попали во двор.

Человек, стоявший перед Стасом и внимательно с легким прищуром и едва заметной усмешкой осматривавший его с головы до ног, был в расстегнутой коричневой кожаной куртке с поднятым воротником, под которой была видна военная форма с портупеей и кобурой пистолета. Хотя на вид ему было лет шестьдесят, он был строен, крепок, с коротким ежиком седых волос на голове и Стас ясно понимал, что, вряд ли выиграет у него состязание в беге. Лицо незнакомца изрезанное глубокими морщинами, продубленное солнцем, ветрами и дождями скорее могло принадлежать моряку, чем кабинетному работнику или тюремщику.
 
- Это тюрьма? – первым решился спросить Стас.
- Нет, это не тюрьма, - отрицательно качнул головой незнакомец. – Это – интермед, сокращение от слов – интернат Медузы.
- Какой еще Медузы? – спросил Стас.
- Медузы Горгоны. Знакомы с греческими мифами? Медуза, у которой на голове вместо волос были змеи?
- Да, знаю, - ответил Стас. – Кто посмотрит на нее, превращается в камень. Но причем тут она?

Незнакомец вытащил из кармана кожаное портмоне, раскрыл его и Стас увидел внутри металлический жетон.

- Щит и меч с изображением головы Медузы Горгоны на щите – эмблема Службы безопасности Цивилизема – СБЦ, - сказал незнакомец. – Интермеды находятся под юрисдикцией СБЦ. Меня зовут Фрол Феоктистович. Я полковник, заместитель начальника этого учреждения по оперативной части. Я займу вас некоторое время, и потом вы снова встретитесь с Эдуардом, который сейчас усиленно штудирует магнитофонные записи ваших с ним разговоров, чтобы вспомнить, о чем же он говорил с вами сегодня, до того, как вы подвергли его сеансу СЕРВОС, - он коротко рассмеялся и спрятал жетон в карман.
- Но вы то знаете, что я тут не при чем? – спросил Стас.
- Да ладно, - неопределенно махнул рукой Фрол Феоктистович.
- Идите за мной, - сказал он Стасу, повернулся и зашагал, не оглядываясь к железной двери в глубине двора, будучи в полной уверенности, что Стас следует за ним.

По тому, как перед ними предупредительно открывались двери и железные решетки, как вытягивались по стойке смирно охранники и отдавали честь встречные офицеры, Стас понял, что Фрол Феоктистович имел в этом заведении большую власть.

Наконец из мрачных тюремных коридоров, перегороженных решетками, они попали в административную часть здания, где ярко освещенные коридоры были устланы ковровыми дорожками, а на дверях кабинетов вместо смотровых глазков висели таблички с номерами.

В одном из кабинетов, куда Стас вошел вслед за Фролом Феоктистовичем, из-за стола с компьютером вскочил и застыл по стойке смирно секретарь, в темной военной форме с погонами лейтенанта. Фрол Феоктистович слабо махнул рукой, позволяя ему расслабиться:
- Мне должен позвонить представитель комитета по транспортации. Сразу соедините.
- Слушаюсь, товарищ полковник, - ответил секретарь.

Фрол Феоктистович открыл дверь, отделанную дубом, и сделал приглашающий жест Стасу:
- Входите.
- Садитесь вот сюда, - сказал Фрол Феоктистович, указывая на кресло, перед столом справа, - здесь вам будет удобнее.

Фрол Феоктистович снял куртку, повесил ее в стенной шкаф, и сел в кресло за столом. Откинувшись на спинку, он некоторое время задумчиво смотрел на Стаса, видимо выбирая, с чего начать и как повести разговор.

- Ну, - наконец заговорил Фрол Феоктистович, наклоняясь к столу, - Кречет успел провести с вами ликбез? О чем вы говорили с ним?
- Да так, - пожал плечами Стас, - в общем-то, ни о чем. Прояснение философского смысла некоторых терминов.
- Понятно, - рассмеялся Фрол Феоктистович. – Вы выбрали очень удачное время для философского диспута. Короче так, я не знаю какое решение вы приняли по поводу предложения остаться в нашем мире, но я должен показать вам альтернативу этому предложению. - Фрол Феоктистович повернулся к компьютеру, стоявшему на столе справа от него, и нажал на клавиатуре несколько клавиш. – Смотрите на экран.

Большой экран на стене прямо перед Стасом ожил, и Стас увидел комнату. Посередине комнаты на стуле сидела женщина в белом халате, державшая перед собой соединенные вместе руки так, словно она молилась. Стас увидел, что руки у нее скованы наручниками. У нее за спиной широко раздвинув ноги, стоял конвоир в низко надвинутой на глаза форменной фуражке с кокардой. В глубине комнаты стоял стол, за которым сидел следователь с уже лысеющей головой.
- Каким образом вы передавали информацию Кречету? – задал вопрос следователь.
- Я не знаю никакого Кречета, - устало ответила женщина, и Стас узнал в ней Ассамблею.
- Каким образом Кречет с группой захвата оказался в седьмой кабине? – продолжал следователь.
- Я не знаю никакого Кречета, - так же монотонно и устало ответила Ассамблея.

Следователь сделал знак конвоиру, и тот ахнул кулаком в лицо сидевшей на стуле Ассамблее. Ассамблея отчаянно вскрикнула, и вместе со стулом рухнула на пол. Она скорчилась на полу, как смогла закрыла скованными наручниками руками голову, и ее плечи затряслись от рыданий.

- Ну, будешь говорить? – закричал подскочивший к ней следователь.

Конвоир поставил стул, рывком поднял Ассамблею и бросил ее на стул.

- Отвечай, сука! Кто еще входит в группу Кречета? Имена, пароли, явки! Ну? – брызгал слюной следователь, нависая над ней.

Ассамблея не отвечала и продолжала плакать, согнувшись на стуле и закрыв лицо руками.

- Подними голову! Смотреть мне в глаза! Опусти руки! Я сказал, опусти руки! – продолжал кричать следователь.
- Зачем вы это делаете? – спросил Стас, с отвращением отворачиваясь от экрана. – Она-то в чем виновата?
- Вас послушать, так никто ни в чем не виноват. И, однако, вокруг постоянно что-то случается. Само собой, что ли? – с легкой усмешкой ответил Фрол Феоктистович. – Даже если предположить маловероятное, что она никак не связана с Орденом, то и в этом случае ее вины вполне хватает для хозяйства Медузы. Захват произошел в отделении ЧПП Оазиса, которое возглавляла она. В седьмую кабину, где с засадой ждал Кречет, Эдуарда и вас тоже направила она. Если она ничего не знала о предстоящем захвате, то это, по меньшей мере, несоответствие занимаемой должности и преступная небрежность, повлекшая за собой тяжкие последствия. В ходе операции по вашему освобождению только с нашей стороны убиты трое и один тяжело ранен, не считая охранника Оазиса, который с черепно-мозговой травмой до сих пор лежит в больнице без сознания. И вы полагаете, за это никто не должен отвечать?
- Не знаю! – с раздражением ответил Стас. – Это ваш мир.
- А в вашем мире разве не так? – продолжал Фрол Феоктистович. При любом государственном строе, есть должностные и служебные инструкции, которые нужно исполнять. Иначе хаос, анархия. Вы согласны?
- Инструкции нужно исполнять, - ответил Стас, с ударением на слове «нужно», - но вот это, - он ткнул пальцем в экран, - не исполнение инструкций. Это садизм!
- Ну, уж и садизм! – снисходительно улыбнулся Фрол Феоктистович. - Обыкновенный допрос с пристрастием. Причем с самым минимальным. Когда вы узнаете, что с арестованными происходит дальше, то вы поймете, что нам совсем нет смысла их калечить. Пытки, настоящие пытки, применяются очень редко, в исключительных случаях. Вам они, пока, по крайней мере,  не грозят.
- Спасибо, успокоили, - буркнул Стас, и хмуро спросил, - А что же мне грозит?
- Хорошо, - кивнул хозяин кабинета. - Индивидуальный допрос вы посмотрели на экране. А вот опрос на потоке вы испытаете на себе. Ничего не поделаешь – такова программа ознакомления с альтернативой.
Полковник нажал какую-то кнопку и в кабинет вошел лейтенант секретарь.
- Конвоир здесь? – спросил у него Фрол Феоктистович.
- Да, товарищ полковник, - ответил секретарь, - ждет за дверью.
- Тогда забирайте, - сказал Фрол Феоктистович, поднимаясь из-за стола. – Всего хорошего, Станислав Сергеевич. Надеюсь, вы примете правильное решение.
- Я тоже очень на это надеюсь, - ответил Стас, поднимаясь с кресла. – Всего хорошего, гражданин полковник. Думаю, вы очень скоро станете генералом.
- Да ладно, - усмехнулся Фрол Феоктистович.

Секретарь открыл дверь и отступил в сторону, пропуская Стаса. За дверью Стас увидел вооруженного конвоира с раскрытыми наручниками в руках. Стас вздохнул и протянул вперед руки. Стальные браслеты защелкнулись у него на запястьях.


.   .   .



Большой зал, в котором оказался Стас, сопровождаемый конвоиром, был похож на железнодорожный вокзал с многочисленными очередями у билетных касс. Правда, вместо билетных касс во всю длину стены был ряд дверей, к которым и стояли очереди, разделенные турникетами. Возле каждой двери стоял вооруженный охранник. Время от времени над одной из дверей загорался красный сигнал, и дверь автоматически открывалась, сдвигаясь вверх. Стоявший первым в очереди перед этой дверью по приказу охранника входил внутрь и дверь за ним закрывалась. Все это напоминало хорошо отлаженный конвейер.

Конвоир Стаса поставил его в одну из очередей и ушел.

Очередь продвигалась довольно быстро. Когда дверь открывалась, и очередной арестант входил внутрь, Стас, выглядывая из-за голов впереди стоящих, старался разглядеть, что же там происходит за этой дверью, но ничего кроме небольшой совершенно пустой комнатки с белыми стенами не видел.

В очереди впереди Стаса оказался высокий, грузный человек, по виду еврей, подавленный и очень напуганный.

- Куда нас ведут? Что с нами будет? Вы не знаете, куда нас ведут? - без конца спрашивал он у Стаса.
- Не знаю, - ответил Стас. - Однако думаю, что там, куда нас ведут, ста грамм не наливают.

Стас поймал на себе чей-то взгляд. Повернувшись влево, он увидел в соседней очереди оператора из ЧПП «Оазиса» Симеона, который хмуро смотрел на Стаса. По тому, что лицо у него было в ссадинах и кровоподтеках, Стас понял, что индивидуальный допрос Симеон уже прошел. Стас, не зная как реагировать на этот тяжелый взгляд Симеона, и сдержанно кивнул ему. Симеон неожиданно приветливо улыбнулся в ответ разбитыми губами и ободряюще поднял скованные наручниками руки со сжатыми кулаками.

Когда Стас оказался первым в очереди у двери, у него заныло сердце. "Что там, за этой чертовой дверью? - думал он. - Уж лучше знать, что там палач с топором и плахой, чем эта неизвестность". Он снова оглянулся по сторонам. Но все вокруг жило и двигалось с железной методичностью, и не было ни одного намека на то, что могло бы помочь сломать этот конвейер и вырваться из него. Лица у арестантов в очередях были отрешенно подавленными и покорно тупыми. Никто не смотрел по сторонам, нигде не видел Стас живых, непокорных, светящихся светом собственного достоинства глаз. Все смотрели себе под ноги, все покорно шагали вперед, когда таинственная дверь проглатывала их очередного товарища по несчастью.

Он повернулся к охраннику, который стоял рядом чуть сзади с ключом от наручников наготове, ожидая красного сигнала над дверью.
- Скажи, что там? - спросил Стас у него.

Охранник, молодой, скуластый с острыми бегающими глазками, мельком глянул на Стаса и снова поднял голову к фонарю над дверью:
- Да сейчас узнаешь, - сказал он с ухмылкой. - Будешь быстро и точно выполнять, что надо - жив будешь.

В это время над дверью загорелся красный фонарь, и конвоир снял со Стаса наручники:
- Давай, шагай туда, - сказал он, подталкивая Стаса к открывшейся двери.

Стас шагнул вперед и остановился посреди маленькой комнатки. Послышался тихий звук работающего двигателя, и дверь за ним закрылась.

- Снимите одежду! - сразу же непонятно откуда раздался бесстрастный монотонный голос.

Стас закрутил головой, пытаясь понять, откуда же он звучит. Вдруг что-то коснулось его ноги, и не успел Стас посмотреть, что же это такое, как ощутил сильнейший удар электрического тока. От боли у него перехватило дыхание и потемнело в глазах.

- Снимите одежду! - с той же интонацией, так же бесстрастно повторил голос.

Стас не стал дожидаться повторного удара током и  быстро разделся. Оставшись в одних трусах, он выпрямился, с тревогой осматриваясь по сторонам и ожидая, что же будет дальше. И хотя он уже был готов к неожиданностям, но новый удар током все же застал его врасплох.
- Снимите одежду! - все так же монотонно и бесстрастно повторил голос.

Стас выругался и снял трусы. Почти тут же передняя стенка поднялась вверх, и Стас увидел за ней другую маленькую комнатку.
- Оставьте одежду на полу и перейдите в другое отделение! - приказал голос.

Стас шагнул вперед, и стенка за ним опустилась на место. Почти сразу же со всех сторон в него ударили сильные струи воды. Вода была обжигающе холодной. Не было никакой возможности уклониться от нее, и Стас стоял неподвижно под ударами струй, закрыв лицо руками. Через несколько минут вода отключилась, стало тихо и было только слышно, как она с клекотом  уходит в канализацию.

В следующем отделении слева у стены Стас увидел кресло, похожее на зубоврачебное, на котором была сложена одежда.

- Оденьтесь и сядьте в кресло! - последовал приказ.

Стас натянул на себя темно-синие штаны из грубой ткани с резинкой в поясе и такого же цвета куртку без карманов с белым прямоугольником на груди, на котором был написан номер - "Д212".

- Ваш номер Д212, - сказал голос. - Хорошо запомните его, и отвечайте, не задумываясь, когда вам будет задан вопрос. Какой у вас номер?
- Д212! - торопливо ответил Стас.
- Садитесь в кресло.

Как только Стас выполнил приказ, стальные обручи обхватили его ноги, и он оказался прикованным к креслу. Справа в стене открылась ниша, и выдвинулся столик, на котором стояли стакан и тарелка с бутербродом на ней.

- Ешьте.

Стас взял в руку стакан. В нем была налита какая-то темно-бурая жидкость с запахом тины. Стас понюхал ее и даже вздрогнул от отвращения.

- Я не хочу есть, - сказал он и поставил стакан на место.

Сильный удар током скрутил судорогой все его тело.

- Ешьте! - повторил голос.

Стас схватил бутерброд, запихал его себе в рот и запил вонючей жидкостью из стакана. Когда он поставил стакан на место, столик ушел в стену, и ниша закрылась.

- Положите руки на подлокотники, - продолжал приказывать голос.

Стас подчинился, и тут же на его предплечьях защелкнулись стальные обручи. Сзади сверху послышалось жужжание, и голова Стаса тоже оказалась зажатой стальным обручем.

Откуда-то сверху опустилась панель и остановилась на уровне груди Стаса.

- Вдохните и не дышите.

Стас задержал дыхание. Раздалось слабое жужжание, панель вздрогнула и уползла наверх.

- Вам будут задаваться вопросы, отвечайте на них, не задумываясь и быстро, - сказал голос. - Сколько вам лет?
- Сорок один, - ответил Стас.
- Ваше имя?
- Стас.
- Имя вашей жены?
- Маргарита.
- Размер вашей обуви?
- Сорок первый.
- Ваш любимый цвет?
- Синий!
- Ваши любимые цветы?
- Я не люблю цветы! – зло ответил Стас.
- Формула поваренной соли?
- Натрий хлор.
- Формула формальдегида?
- Не знаю.
- Почему происходят затмения Солнца?
-  Луна закрывает.
- Девятая планета от Солнца?
- Плутон.

Вопросы сыпались один за другим, не давая Стасу времени сосредоточится и подумать, и он отвечал, действительно не думая, впадая в какой-то транс, слыша свой голос как бы со стороны. И все-таки Стас сообразил, что вопросы постепенно усложняются. Сначала они прошлись по основным областям знаний, в разбивку с вопросами, казалось лишенными всякого смысла, и, наконец, добрались до высшей математики.
- Что такое производная?
- Предел отношения приращения функции к приращению аргумента.
- Что означает знак интеграла?
- Сумма.
- Где находит применение закон Пуассона?
- Не знаю.
- Что означает слово философия?
- Любовь к мудрости.
- Кто изобрел термин "философ"?
- Пифагор.
- Кто первый ввел в обращение термин "пессимизм"?
- Шопенгауэр.
- Как звучит категорический императив Канта?
- Относись к человеку как к цели, а не как к средству для достижения цели.
- Кто такой Бонавентура?
- Не знаю.

Вопросы сыпались, как из рога изобилия. Стас отвечал на них, не думая и даже не соображая, что он говорит. Он впал в какое-то состояние отрешенности, отупения и опьянения, как будто действительно выпил сто грамм. Наконец допрос окончился. Стальные обручи отпустили его, но он продолжал сидеть совершенно вымученный, не имея сил даже пошевелить пальцем.

- Встаньте и выйдите в открытую дверь, - приказал голос. - Всего вам доброго!

"Да пошел ты!" - выругался про себя Стас, с трудом поднимаясь с кресла. - «И что это была за викторина?» - с недоумением подумал он.

Стас вышел в открытую дверь и оказался в огромном зале, заставленном металлическими клетками в человеческий рост с узкими проходами между ними. Во многих клетках были люди, одетые, как и Стас в темно-синюю робу. Между клетками деловито шныряли надзиратели в черном.

Справа и слева Стас снова увидел ряд дверей, из которых то и дело выходили такие же горемыки, как и он. Их подхватывали надзиратели, уводили по проходам к пустым клеткам, в которые их и помещали.


Надзиратель, стоявший рядом, крепко ухватил Стаса за руку и потащил его по проходу между клетками.
- Да что ты меня тащишь? Я и сам пойду! – с раздражением вырвал руку Стас.
- А, ты не погашенный? – с интересом взглянул на Стаса надзиратель. – Ну, тогда давай, двигай вперед сам. Линия «Д», клетка 212. И не разговаривай – это запрещено. Давай, давай, не стой! – надзиратель ткнул его дубинкой в спину.

Стас двинулся по проходу между клетками. Люди в клетках, мимо которых проходил Стас, вели себя очень странно. Они смеялись, плакали, издавали какие-то нечленораздельны звуки, висели на прутьях решеток или ползали на четвереньках. У Стаса возникло ощущение, что он попал в сумасшедший дом.
- Стой! – приказал надзиратель.

Он открыл дверь клетки, на которой висела табличка с номером «Д212».
- Заходи!

Стас вошел внутрь, и решетчатая железная дверь захлопнулась за ним.

- Что с ними? – спросил через решетку у надзирателя Стас, головой указывая на людей в клетках.
- А что с ними? – удивился надзиратель. – Ничего. Младенцы! Что с них возьмешь?
- Младенцы? Какие младенцы? – удивился Стас.

Но надзиратель повернулся и ушел.

На полу клетки был грязный тюфяк, и Стас устало опустился на него. Человек в соседней клетке подполз на коленях к решетке, ухватился за нее руками и с интересом уставился на Стаса. Стас узнал в нем испуганного еврея, стоявшего перед ним в очереди. Хотя сейчас он выглядел совсем не испуганным. Он смотрел на Стаса, открыв рот, с таким неподдельным интересом, что, казалось, ничего более интересного в своей жизни он не видел.

- Ну, что, живы пока? – попытался улыбнуться ему Стас.
- А-а-а… - ответил еврей и протянул через решетку к Стасу руку с растопыренными пальцами, словно пытаясь его схватить.

Стас протянул ему навстречу свою и попытался неуклюже пожать ему руку.
- Что ты хочешь, друг? – спросил он.

Еврей неожиданно отдернул руку, встал на ноги, ухватился обеими руками за прутья решетки, потряс их, словно пытаясь выломать, издавая при этом звуки, отдаленно похожие на «баля-баля-баля…».
 - Нет, - сказал Стас, - руками их не сломать.

Еврей проигнорировал замечание Стаса и, перебирая руками прутья, пошел по кругу внутри клетки.

Стас закрыл глаза и провалился в тяжелый сон.



          .   .   .


Стас шел с руками, сцепленными за спиной наручниками, по сырому, мрачному, полутемному коридору подземелья с низким сводчатым потолком. Его пошатывало от усталости и нервного перенапряжения, отчего шаг был неровным, а сзади звучали мерные и тяжелые шаги охранника, обутого в кованные форменные ботинки.

Стас на ходу как бы случайно оглянулся. Охранник, вооруженный резиновой дубинкой, шел метрах в трех сзади и чуть справа. "Надо выбрать момент и с разворота ударить его ногой в пах, - подумал Стас. - Вот только левой ногой бить неудобно и удара сильного не получится. Надо постепенно переместиться на правую сторону коридора, чтобы он оказался слева. И тогда бить! Бить ногами страшно и сильно, насмерть. Сначала в пах, а потом в голову..."

Стас был захвачен этой мыслью расправы над охранником. Ему казалось, что в том, что с ним происходит, виноват именно он. О том, что он будет делать дальше, Стас не думал. Главным для него сейчас было, расправиться с охранником.

Что-то легло на плечо Стаса сзади, и он остановился. Скосив глаза, он увидел на плече дубинку охранника.

- Не делай глупостей! - сказал он жестко Стасу. - Партия еще не сыграна до конца. Иди! - Охранник легонько толкнул его дубинкой в спину.

"Что он сказал? Что он сказал? - Заметалось в мозгу Стаса. - Какая партия? Почему, она еще не сыграна до конца? Что это значит?"

Интуитивно, где-то в глубине подсознания Стас почувствовал, что охранник ему не враг. Почему он так это понял, он не мог себе объяснить. Может быть, это подсказали ему неуловимые модуляции голоса охранника? Или то, как он остановил его своей дубинкой, а затем легонько ткнул в спину, заставляя снова идти? Может быть. Но скорей всего, все эти нюансы, неуловимые каждый в отдельности, соединившись где-то в подсознании, и породили у Стаса ощущение того, что его тюремщик, когда придет условленный час, спасет его.

Стас почувствовал, как к горлу подступил комок, и он чуть не всхлипнул. "Черт, как нервы разболтались!" - Подумал он с отвращением.

Стас был несколько эмоционален и сентиментален. Но он это знал. Однажды осознав и признав это, он научился в каких-то пределах управлять своими эмоциями и держать их в узде. Самое главное это осознать свои слабости и признать их. И тогда не они будут управлять тобой, словно марионеткой, а ты ими. Предупрежден - значит вооружен.

Стас вспомнил, каким пустым и бездушным показалось ему лицо этого охранника, когда он его увидел в первый раз.

"Стой, а если это самообман? - Внезапно подумал Стас. - А если я выдаю желаемое за действительное? Очень хочется выжить, вырваться из этого ада, вот и превратился садист-тюремщик в спасителя!"

У Стаса заныло в груди, и он остановился. "Нет, надо что-то предпринимать! Сейчас, сию минуту! Потом будет поздно! Они сломают меня пытками, превратят в бессловесного, покорного дебила, в трусливую тварь, готовую на любую мерзость ради сохранения своей бессмысленной жизни".

Стас обернулся к охраннику. Тот стоял в трех шагах и с презрительной усмешкой смотрел на Стаса, легонько похлопывая дубинкой по раскрытой ладони.

- Ну, и что дальше? - спросил он Стаса.
- Убей меня, - неожиданно для себя самого попросил его Стас.
- Да, - кивнул охранник, - в общем-то, это выход. Ты ушел бы отсюда, из этой тюрьмы, от этих пыток и кошмаров. И вернулся бы туда, откуда пришел в этот мир. Но при этом ты оборвал бы нить своей судьбы и потерял бы свой шанс. У мертвого шансов нет. Сейчас у тебя он еще есть. Пусть один из тысячи, из миллиона, но есть. До самого последнего вздоха, до самого последнего удара сердца у человека есть шанс. Так используй его. Иди до конца. Еще не время, я же сказал тебе!
- Кто ты? - Хрипло спросил Стас.
- Охранник я. А теперь хватит болтать, поворачивайся и шагай, - грубо закончил он и толкнул Стаса дубинкой в грудь так, что тот едва устоял на ногах.

И снова поплелся Стас, пошатываясь из стороны в сторону, и снова сзади раздавались мерные и тяжелые шаги конвоира. Но не было уже в сердце у Стаса решимости и воли, чтобы попытаться что-то изменить или погибнуть в отчаянной драке. Душа наполнялась апатией. Он уже становился безразличным и покорным.

Скоро они подошли к знакомой двери камеры для пыток.
- Лицом к стене! - Приказал охранник, и Стас тут же привычно ткнулся лицом в стену, как будто делал это всю жизнь.

Охранник стукнул дубинкой в дверь. Дверь открылась и на пороге возникла фигура низкого толстого абсолютно лысого мясника с бородатой, гнусной, кривой, ухмыляющейся рожей, с глазами навыкате, почти голого, поскольку из одежды на нем были только трусы да длинный клеенчатый передник, забрызганный кровью. Увидев Стаса, он оскаблился, отступил и в шутовском поклоне пригласил Стаса в камеру.

- В камеру! - Негромко приказал конвоир, и Стас с тоской в сердце шагнул за порог.

Кроме палача, в залитом кровью переднике, в камере был еще один человек, сидевший за столом в дальнем конце камеры у затянутого решеткой из толстых железных прутьев окна.
- Ну что, я же говорил тебе, что будет тебе и рай, будет тебе и ад? - Сказал человек за столом и Стас неожиданно для себя узнал в нем Эдуарда. - Рай оказался неугоден вашей милости, добро пожаловать в ад!

Эдуард встал из-за стола и подошел к Стасу. Некоторое время он, брезгливо скривив губы, с прищуром осматривал Стаса с головы до ног, затем кивнул каким-то своим мыслям и несильно хлопнул в ладоши:
- Ну что, начнем?
- Это ты у меня спрашиваешь? - спросил Стас, у которого снова проснулась злость.
- У тебя, умник, у тебя. Ты же обижаешься, когда с тобой не советуются? Вот я и спрашиваю тебя: ну что, начнем?
- Начинай, - как можно безразличнее сказал Стас. - Только ты мне сначала скажи, чего ты хочешь?
- А вот это ты мне сам скажешь, если вообще сможешь говорить, конечно, после всего этого. - Эдуард широким жестом указал на зловещие станки, приспособления и орудия для пыток, установленные и разложенные на столах и скамьях вдоль стен пыточной камеры. – Что тебе больше нравится из всего этого?
- Зачем меня надо пытать? - спросил Стас. - Разве я что-то сделал не так? Или от чего-то отказываюсь?
- Так значит, ты согласен добровольно остаться здесь у нас? Тогда зачем ты пытался совершить побег с этим гнусным бандитом Кречетом?
- Ты прекрасно знаешь, что я здесь не при чем. Кречет похитил меня против моей воли.
- Нет, к сожалению, не знаю! - насмешливо развел руками Эдуард. - Вы подвергли меня сеансу СЕРВОС, и моя дневная память была уничтожена. Но я тебе верю. Я верю, что ты пошел с Кречетом не по доброй воле, а по принуждению. Я верю, что ты на самом деле добровольно хочешь остаться здесь у нас. Тогда подойди вот сюда к столу и подпиши заявление с просьбой о предоставлении тебе гражданства Цивилизема.

Эдуард подошел к столу, вытащил из папки лист бумаги, положил его на край стола и протянул Стасу ручку:
- Подписывай!
- Чем, ногой, что ли? - хмуро сказал Стас, показывая ему скованные за спиной наручниками руки.
- Хорошо, - сказал Эдуард и щелкнул пальцами.

Охранник, стоявший у двери, быстро подошел к Стасу и снял наручники. Стас, морщась и растирая запястья, повернулся к нему и поблагодарил кивком головы. Он уже хотел отвернуться снова к Эдуарду, но поймал многозначительный взгляд охранника и остановился. Увидев, что Стас обратил на него внимание, охранник едва заметно покачал головой и вернулся назад к двери.
 
- Ну? - с презрительной улыбкой сказал Эдуард, по прежнему протягивая Стасу ручку.
- А ты не нукай, не запряг, - буркнул Стас. - Мы еще почитаем, что здесь написано. - Он подошел к столу и взял в руки лист.
- Вздумал со мной в игры играть? - Зловеще прошипел Эдуард, вырывая из рук Стаса лист. - Я тебе дам его прочитать. Только позже. После того, как ты выйдешь из музыкальной шкатулки. Ты не знаешь что это такое? Иди сюда, я тебе объясню.

Эдуард пересек наискосок комнату и остановился у металлического шкафа, стоявшего у стены. Живодер, в залитом кровью фартуке, глумливо улыбаясь, толкнул Стаса в спину по направлению к Эдуарду.

- Вот, это и есть музыкальная шкатулка, - сказал Эдуард тоном гида. - Все очень просто. Вот здесь на стене магнитный пускатель и кнопки "пуск" и "стоп". Вон там двигатель, который включается посредством нажатия кнопки "пуск". Двигатель через цепную передачу вращает храповик, который своими зубьями цепляет рычаги. На других концах рычагов, как видишь, прикреплены металлические болванки. Когда концы рычагов срываются с зубьев храповика, болванки бьют по крышке музыкальной шкатулки, издавая нежный, мелодичный звук. Частота ударов равна шести герцам. Ты знаешь, что это за частота? - Спросил он Стаса.
- Знаю, - угрюмо ответил Стас.
- Да, это резонансная частота внутренних органов человека. Полчаса в этой музыкальной шкатулке делают человека инвалидом на всю жизнь. У него непоправимо разрушается нервная система. А больше часа в ней еще никто не выдержал. Все умирают в страшных муках от многочисленных разрывов внутренних органов и внутренних кровотечений. Интересно будет посмотреть, сколько выдержишь ты.
- И зачем это надо? - Спросил Стас. - Только для того, чтобы я остался тут у вас? Ну и зачем я вам буду нужен, если стану калекой?
- А ты думаешь, ты нам нужен здоровый? - Ответил вопросом на вопрос Эдуард.
- Так что ты мне голову морочишь! - Разозлился Стас. - Скажи прямо, чего вы хотите от меня?
- Тебе, бестолочи, уже десять раз говорили. От тебя требуется добровольное согласие остаться здесь у нас. Тебе нужно подписать бумагу и пройти процедуру перехода в наш мир.
- А если я не соглашусь?
- Тогда мы пропустим тебя через все это, - Эдуард широким жестом обвел приспособления для пыток. - Если, конечно, ты выдержишь музыкальную шкатулку.

Стас почувствовал, что бессилен разгадать смысл того, что они хотят от него получить. "А черт с ним! - подумал он. - Надо подписать их бумагу и посмотреть, что будет дальше". Он уже повернулся, собираясь направиться к столу, но тут же остановился. "Стой! - сказал он сам себе. - Если они сейчас готовы сделать меня калекой и даже убить, то что со мной будет, когда я подпишу эту бумагу? Нет, подписывать нельзя! По крайней мере, пока есть силы держаться".

- Ну что, будешь подписывать? - спросил Эдуард с надеждой, напряженно глядя на Стаса.
- Да пошел ты! - сказал Стас. - Тебе надо, ты и подписывай.

Сильным ударом кулаком в лицо Эдуард сбил Стаса на бетонный пол. Не успел Стас прийти в себя после неожиданного удара, как огромные руки живодера в фартуке подхватили его и запихали в металлический шкаф. С грохотом и скрежетом захлопнулась за ним железная дверка.

Стас оказался в железном гробу. Внутри музыкальной шкатулки было очень тесно. Спиной Стас упирался в закрытую дверь, полусогнутыми коленями в противоположную стенку, головой в верхнюю крышку, так что пришлось сильно согнуть шею. Стас инстинктивно попытался принять более удобную позу, но это было невозможно. Размеры шкафа были выбраны так, что нельзя было ни присесть, ни полностью разогнуться, ни повернуться боком.
- Ну что, устроился? Удобно тебе? - услышал он снаружи голос Эдуарда. - Можно включать музыку?
- Да пошел ты! - снова ответил Стас.
- Значит, можно, - миролюбиво заключил Эдуард. - Ты головку то побереги. Включаю!

Стас услышал, как заработал двигатель, как заскрежетали приводимые им в движение части механизма, и затем обрушился первый удар. Музыкальная шкатулка заработала. И хотя первый удар был скорее предупредительным и не очень сильным, он оказался очень болезненным для Стаса. Металлические болванки били по верхней крышке, и если голова упиралась в нее, то это было равносильно тому, что удары наносились прямо по голове. Стас пожалел, что не сразу оценил предупреждение Эдуарда. Изогнувшись каким-то немыслимым образом, он убрал голову как можно дальше от крышки. Ощупав место ушиба, он ощутил под пальцами слипшиеся от крови волосы.

Следующие удары были сильней и чаще. Стас зажал руками уши, но это помогало плохо. Стасу казалось, что с него содрали кожу и терли наждачной бумагой по обнаженным нервам. Страшный грохот проникал в него, прокатывался по всему телу электрическими волнами острой боли, пронзал его от макушки головы до подошв ступней раскаленными пиками, скручивал судорогами и спазмами мышцы рук и ног, заставлял вибрировать на грани обрыва каждую жилку и каждый нерв его тела.

Стас понял, что долго он не выдержит. Он почувствовал, что погибает. В отчаянье он начал кричать. Он кричал что-то несуразное, какую-то абракадабру, белиберду, пересыпая ее матами. В какой-то момент он даже удивился, что знает, оказывается довольно много отборных матов. На какое-то время ему действительно стало легче. Но он скоро выдохся. Его крик тонул в аккордах музыкальной шкатулки, как крик утопающего в реве урагана.

Он замолчал. Застыл в какой-то невероятно скрученной позе. Руки безвольно упали вниз. Все его тело содрогалось в такт громовым ударам. Железный шкаф яростно дробил его колени и те части тела, которые соприкасались с его стенками. "О боже, Маргарита, прости меня!" - подумал Стас, и вдруг все стихло.

.   .   .


Когда дверь музыкальной шкатулки открылась, Стас не удержался на ногах и вывалился из нее бесформенным кулем спиной на цементный пол. Внутри у него все дрожало, в голове стоял надсадный звон, как будто работала циркулярная пила, в глазах весело роились черные точки, свиваясь в замысловатые вензеля и вихри.

Сквозь мутную пелену, застилавшую ему глаза, он видел силуэты людей, но не мог разглядеть, кто стоит рядом с ним. Он слышал какие-то голоса, но не мог понять, о чем они говорят. Внезапно на него обрушился поток ледяной воды. Вода была настолько холодной, что у Стаса перехватило дыхание. Он поневоле сел на полу и стал обтирать лицо руками.
 
- Но я тоже выполняю свою работу, а не в бирюльки играю! – услышал он высокий, почти визгливый голос Эдуарда.
- Ну и выполняйте себе на здоровье, - ответил ему надменно холодный голос Фрола Феоктистовича, - только после нас.

Стас поднял голову, увидел перед собой Живодера с пустым ведром в руке, Эдуарда и Фрола Феоктистовича, стоявших справа. Упершись руками в пол, он, покачиваясь, с трудом поднялся на ноги.
- По нему решение уже принято, – ткнул пальцем в Стаса Эдуард, – и я обязан выполнить его!

Эдуард стоял, сверкая глазами перед Фролом Феоктистовичем с высоко поднятой головой и выпяченной грудью, и было видно, что настроен он очень решительно.

- Мне кажется, вы слегка забылись, господин экскурсовод! – тихо, ледяным голосом сказал Фрол Феоктистович, сделав ударение на слове «экскурсовод». – Вам напомнить, какое ведомство я представляю? Я вам уже сказал, вы получите своего туриста назад, но только после того, как мы зададим ему некоторые интересующие нас вопросы. Вы поняли, наконец?

Эдуард вдруг как-то сразу сник, опал на глазах, сдулся как проколотый воздушный шарик:
- Да что вы, что вы, Фрол Феоктистович, - забормотал он, не поднимая глаз. – Да разве я не понимаю, как важна ваша работа, что она связана с обеспечением безопасности Цивилизема? Конечно, я понимаю, и раз надо…
- Ну, вот и ладно! – подвел черту Фрол Феоктистович и сделал знак конвоиру, стоявшему у двери.

Конвоир двинулся к Стасу, на ходу снимая наручники с пояса, но, увидев едва заметное движение рукой Фрола Феоктистовича, снова пристегнул их к поясу.

- Шагай вперед! – приказал он Стасу, развернув его лицом к двери и слегка подтолкнув в спину.

Вскоре Стас сидел уже в знакомом кресле в кабинете Фрола Феоктистовича и смотрел на экран, на котором большая группа людей, подгоняемая и понукаемая охранниками, раздевалась догола. Арестантская роба, такая же, какая была сейчас на Стасе – синие грубые куртки с белыми прямоугольниками номеров, такого же цвета штаны и серые ботинки из кирзы летели в большую кучу у стены, а голые люди босиком по цементному полу отбегали под ударами дубинок охранников в глубь зала к большим железным дверям, и сбивались там вместе, как маленькие дети прижимаясь друг к другу, испуганно вращая головами во все стороны.

- Это брак, подлежащий ликвидации, - давал пояснения Фрол Феоктистович, сидевший в кресле за своим столом. – Во время опроса на потоке кандидат проходит полное тестирование – здоровье, психика, интеллектуальный уровень или как любят выражаться умники из службы ЧПП – IQ, наклонности, способности, предпочтения, ну и так далее. Все данные заносятся тут же в базу данных, после чего кандидату полностью стирают память.
- Какой же тогда смысл в этом тестировании? – искренне удивился Стас.
- Важны не сами по себе его знания и жизненный опыт, а так сказать его психофизическая и интеллектуальная структура организма. Если кандидату находится место в одной из структур Цивилизема, он получает новую жизнь. Он получает новое имя, новую биографию, проходит ускоренную соответствующую подготовку, обучение, и начинает новую жизнь, на самом деле с нуля. К слову, весь нижний и средний персонал в этом заведении состоит именно из таких людей.
- Вы хотите сказать, что эти охранники…- начал Стас, показывая рукой на экран.
- Да, да, - подтвердил Фрол Феоктистович, - совсем недавно они также голышом бегали по этому залу и получали удары дубинками по спинам. И даже мой секретарь лейтенант, который там за дверью, тоже из них, из погашенных.
- А они знают об этом?
- Знают,  не знают – какое это имеет значение? Они довольны своей жизнью. Выполнение служебного долга для них является высшим приоритетом. Они так воспитаны и обучены.
- Лучше уж скажите, так запрограммированы или даже зомбированы, - ядовито заметил Стас.
- Да бросьте вы! Вот те, не погашенные, - Фрол Феоктистович неопределенно указал пальцем куда-то за стену, - действительно зомби! Их суть жизни, их мировоззрение, философию, мораль можно выразить одним единственным словом: «обогащайтесь!». Они все находятся под властью одной единственной мысли – как обмануть других и урвать кусок пожирнее. И все! В этом весь смысл их жалкой жизни. А эти руководствуются в своей жизни понятиями чести, долга, товарищества. Они никогда не лгут, не хитрят, добросовестно выполняют свою работу, и если потребуется, отдадут ради выполнения своего служебного долга и свою жизнь. Так чья жизнь более полноценна и осмысленна?
- Ну ладно, бог с ними! – сказал Стас, не желая продолжать спор. – А что же с этими?
- С этими? Сейчас увидите, - хмуро сказал Фрол Феоктистович.

На экране охранники словно скот загоняли толпу голых людей в открытые железные ворота.

Фрол Феоктистович щелкнул на клавиатуре какими-то клавишами, и на экране стал виден зал, куда загоняли людей. Видеокамера была укреплена под самым потолком  и обеспечивала сверху хороший обзор всего зала. Зал был круглой формы и совершенно пуст. Охранники зашли в зал вслед за заключенными и задвинули за собой тяжелые железные ворота. Затем они бегом равномерно распределились вдоль стен по всей окружности зала, сгоняя людей в его центр. Стас увидел, что по всей окружности зала, примерно на расстоянии метра от его стены была нанесена широкая красная линия. Охранники загнали заключенных за эту линию в центр зала, сами же оставались перед ней, ближе к стене. От красной линии через равные промежутки в центр зала шли черные линии, разбивая центральную часть пола на сектора.

Некоторое время ничего не происходило. Люди сбивались кучками в центре зала, жались друг к другу и со страхом смотрели на охранников, неподвижно цепью стоявших вдоль стен. Потом, вдруг, началось какое-то движение. Стас не сразу понял, что же случилось, но потом увидел, что вся масса людей стала проваливаться куда-то вниз. Стас увидел, что центральная часть пола внезапно разделилась на сектора и на шарнирах упала вниз, открыв провал в глубокий колодец, на дне которого неистово клокотал огонь. Люди, словно горох, посыпались в этот колодец, и, пролетев его, бесследно исчезали в бушующем огне. Некоторым каким-то чудом удалось зацепиться за край секторов у красной линии, но подскочившие охранники взмахнули дубинками, и эти бедняги с переломанными пальцами отправились следом за своими собратьями по несчастью. Сектора пола тут же вернулись на место, плотно сомкнулись, и на экране снова был пустой зал с цепью охранников вдоль стены.

- Ну, вот и все, - сказал Фрол Феоктистович и выключил экран. – Как вам такая альтернатива?

Стас, подавленный увиденным, не отвечал. Он сидел неподвижно, опустошенно глядя куда-то перед собой.  «Господи, - думал он, - как все бессмысленно, жестоко и пошло! Ну что заставляет этот безумный мир пожирать самого себя? Почему ни в этом мире, ни в том, откуда он пришел, ни в одном их уголке нет покоя, добра и гармонии?». Стас почувствовал смертельную усталость и желание, чтобы это все поскорей закончилось. «Колодец, так колодец!» - подумал он и поднял глаза на Фрола Феоктистовича:
- Там что, действующий вулкан, что ли?
- Нет. Всего лишь газовый котел. А кстати, вы знаете, что происходит с организмом человека после полного погашения памяти? – вдруг спросил он.

Стас с недоумением поднял глаза.

- Он молодеет примерно на треть, по сравнению со своим прежним возрастом. Оказывается, человек стареет, потому что его мозг полностью заполняется информацией и перестает усваивать новую. Человеку начинает казаться, что он уже все знает о мире, в котором живет. Он перестает воспринимать новую информацию и потому ускоренно стареет. Именно потому, что перестает воспринимать новую информацию. Поэтому полное погашение памяти с последующим новым обучением и освоением мира приводит к значительному омолаживанию организма…
- Послушайте, подите вы, куда подальше с вашими лекциями! – грубо оборвал его Стас. – Кончайте вы эту комедию! Отправляйте уже меня или в колодец или снова в музыкальную шкатулку к Эдуарду.
- А нервишки-то у вас слабоваты, - с ухмылкой заметил Фрол Феоктистович.
- Я посмотрел бы на вас, будь вы на моем месте! – в тон ему ответил Стас.
- Да бывал я и на вашем месте, и похуже, чем ваше. А ваше место совсем не такое уж и плохое, как вам представляется. И в этом вы сейчас же и убедитесь, потому что уже действительно пора, - сказал Фрол Феоктистович, вставая из-за стола. – Идите за мной.

Фрол Феоктистович подошел к двери справа от стола, которая очевидно вела в комнату, смежную с кабинетом.
- Там за этой дверью вы побеседуете с одним человеком, затем вернетесь сюда и примете окончательное решение. Договорились?
- А у меня есть выбор? – пожал плечами Стас.
- Идите, идите, - поторопил Стаса Фрол Феоктистович, открывая дверь. – Только недолго там!

Стас шагнул в комнату, и дверь сзади за ним закрылась.

Это была комната отдыха при кабинете. Диван, кресло, журнальный столик, бар с дорогими бутылками спиртного. На стенах несколько картин с морскими пейзажами - парусник с белоснежной громадой парусов, шедший  накреняясь в крутой бейдевинд, прибойная волна, разбивающаяся о прибрежные скалы, экзотическая лагуна, с пальмами, склоненными над водой. Слева две узкие двери, очевидно туалет и душ. Мягкий свет из невидимых светильников подсвечивал стены и потолок, создавая атмосферу покоя.

На диване за столиком Стас увидел довольно полного мужчину с приятным лицом и коротким ежиком седых волос. Полнота совсем его не портила. В его руках, в его фигуре чувствовалась сила. Несмотря на полноту, он был по военному подтянут. Жесткие складки в углах плотно сжатых губ придавали его лицу суровый вид, а крепкий волевой подбородок говорил о решительном характере. И все же во всем его облике была какая-то мягкость и доброта.

- Меня зовут Донатас, - сказал с мягким прибалтийским акцентом мужчина, поднимаясь с дивана и кивнув с улыбкой Стасу. - У нас, дорогой Стас, к сожалению, очень мало времени. Поэтому я вам коротко объясню, что с вами произошло и что вас ждет, если вы согласитесь на их предложение.
- Кто вы? – перебил его вопросом Стас.
- Кто я – сейчас это не важно. Важно то, что я ваш друг, и Фрол Феоктистович очень рискует, организовав нашу встречу. Поверьте мне и послушайте, что я вам скажу. Вы действительно находитесь в параллельном мире. Это правда. Остальное - почти стопроцентная ложь. Если вы пройдете процедуру перехода, как они это называют, то вы погибнете. Ваше тело будет обнаружено мертвым в вашем мире. Поэтому, вы ни в коем случае не должны соглашаться на ее прохождение.
- Какое значение имеет мой отказ? Разве они не могут подвергнуть меня этой процедуре без моего согласия? - Спросил Стас.
- Не могут. Процедура перехода возможна только при сознательном участии индуктора. Поэтому они и пытаются любой ценой добиться согласия на ее прохождение. Сначала они действуют методом убеждения, а затем пытаются психологически сломать свою жертву, подавить ее волю и заставить беспрекословно подчиняться. В этом они добились больших успехов. Средневековая инквизиция – это детский сад в части психологического воздействия по сравнению с нашим Комитетом Безопасности Цивилизема. К тому же инквизиция могла годами держать жертву в подземелье, не предъявляя ей никакого обвинения, тем самым, оказывая на нее психологическое давление. У ОПОковцев задача посложнее. Обычно на то, чтобы подавить волю своей жертвы, они имеют не более трех суток.
- Кто такие ОПОковцы? - Спросил Стас.
- ОПО - Отдел Психологической Обработки при КБЦ.
- Понятно. Почему у них ограничено время?
- Транспортация очень дорого стоит. Она требует значительных затрат энергии для создания и поддержания энергетического поля на определенной территории. Транспортированный находится как бы внутри искусственно созданной временной петли, которая сохраняется только внутри зоны действия этого энергетического поля.
- Значит, если я выйду за пределы этого поля... - Начал Стас.
- Вы немедленно окажитесь в своем мире живым и невредимым, - Закончил за него Донатас. - Только вряд ли это возможно. Зона действия энергетического поля составляет около десяти километров в диаметре с центром в Оазисе. Она надежно оцеплена, и вырваться за ее пределы еще никому не удавалось. Мы вас вывезти тоже не сможем. Все машины тщательно проверяются на КПП, а все другие пути выхода из зоны надежно перекрыты. Энергетические установки в таком форсированном режиме могут работать не более сорока восьми часов. За счет уменьшения зоны действия энергетического поля они смогут увеличить срок вашего пребывания здесь, но все равно общее время не может превышать трех суток. Когда энергетические установки отключатся, вы тут же окажитесь в вашем мире.
- Но зачем все это нужно? - вырвалось у Стаса.
- Здесь две причины, - кивнул Донатас. - Первая это то, что люди нашего мира, объединившиеся со своими двойниками из вашего, обладают уникальными возможностями. Например, процессы биологического старения у них настолько замедляются, что по оценкам наших ученых они могут жить до тысячи лет. И вторая, более существенная причина, заключается в том, что пространственно-временное циркуляторное возмущение, образовавшееся в результате взрыва сверхновой в созвездии Тельца, благодаря которому и существует наш мир, ограничено во времени. Начало распада пространственно-временного вихря предположительно ожидается в 2222 году. Его распад будет означать уменьшение гравитационного радиуса нашей вселенной до радиуса Шварцшильда, затем коллапс и провал нашего мира в сингулярность. Все это будет сопровождаться грандиозными космическими катастрофами. Это будет конец света - Апокалипсис. При этом погибнут все, кроме Объединенных. Они в определенный момент коллапсирования нашего мира, окажутся выброшенными в ваш мир. Конечно, без своих связей, без своих денег и своего положения. Они окажутся у вас на положении бомжей. Возможно, кого-то из них примут родственники двойника, как вернувшихся с того света. Но у них будет сохранено главное их отличие от обычных людей - тысячелетний срок жизни. С таким преимуществом перед обычными людьми вашего мира они со временем, конечно, достигнут самых верхних эшелонов власти и богатства. Им особенно спешить некуда. У них в запасе десять веков.
- Они что, действительно бессмертны, их нельзя убить? - спросил Стас.
- Нет, убить их можно так же, как и любого другого. Просто процессы биологического старения у них, как я уже говорил, замедленны примерно в десять раз. Но если у нас к 2222 году будет достаточное количество Объединенных, то в этом случае произойдет как бы опрокидывание времени, или выворачивание его на изнанку, если хотите. И тогда в 2222 году погибнет ваш мир, а не наш. Тут важно именно процентное соотношение объединенных и необъединенных. Как вы понимаете, это соотношение можно изменять двумя способами - увеличивая количество объединенных и уменьшая количество необъединенных, то есть, попросту физически уничтожая их. Это равносильно сбросу балласта с воздушного шара. Массу необъединенных, которую отбирают для физического уничтожения, так и называют - балласт. Теперь вы понимаете, почему такой ажиотаж вокруг этого объединения. Право на него имеют только люди первой категории. Очередь огромная. Но здесь, как и у вас, все решают деньги, родственные связи и личные знакомства. Все хотят проскочить в объединенные до конца света. Потом это будет невозможно, независимо от того, чей мир погибнет, ваш или наш.
- А вы как считаете, чей мир должен погибнуть?
- Ни тот, ни другой. Я принадлежу к тайной организации, которая борется с существующим режимом. Мы за нормальные дружественные контакты с вашим миром. И против того, чтобы наши проблемы решать за ваш счет. И тем более ценой убийства людей и гибели вашего мира.
- За какой политический строй борется ваша организация?
- Это сложный вопрос. Мы сознательно избегаем каких-либо политических ярлыков. Мы боремся за устойчивое гармоничное общество. Политический строй государства определяется формой власти, а их, в общем-то, всего три вида: власть одного, власть меньшинства и власть большинства. Что лучше? На этот вопрос нет однозначного ответа. Все зависит от содержания, которым наполняется любая из этих форм власти.
Власть одного – монархия или диктатура - может быть справедливой, если монарх или диктатор - мудрый человек, глубоко понимающий условия устойчивости и гармоничного состояния общества, способный построить иерархию власти из людей, проводящих в жизнь его установки. Власть одного превращается в тиранию, если на вершине власти оказывается ограниченный человек, находящийся во власти своих страстей, капризов и прихотей. Еще хуже, если на вершине власти оказывается одержимый, верящий в свою миссию и в то, что имеет право кроить мир по своему усмотрению, вроде Нерона или Гитлера.
Власть меньшинства - аристократия - может быть справедливой, если это меньшинство руководствуется законами и в качестве главной ценности признает достоинство человека. Если в качестве принципа власти начинают выступать деньги, то аристократия превращается в жестокий и несправедливый строй - олигархию.
Власть большинства, власть народа - демократия - тоже может быть справедливой или нет в зависимости от того, чем руководствуются властные выборные структуры - законами или мнением толпы, черни, которой манипулируют прохвосты с выгодой для себя. В последнем случае демократия превращается в охлократию. Все эти формы правления были известны уже в древности и в ходе истории постоянно сменяли одна другую.
- Но Карл Маркс показал, что политический строй зависит от способа производства, от уровня развития производительных сил общества.
- Уровень развития производительных сил общества определяет не форму правления, а общественно-экономическую формацию, которая является более общим понятием, чем политический строй. Скажем, на определенном этапе развития производительных сил рабство было экономически выгодным и существовало во многих странах, достигших соответствующего экономического развития. Поэтому общественно-экономическая формация в этот период определяется как рабовладельческий строй. Но в рабовладельческих государствах существовали все политические формы правления, которые я уже называл. Что касается Маркса, верно указавшего некоторые общие тенденции в развитии цивилизации, то он ошибался очень во многом. Например, он полагал, что человечество неизбежно придет к коммунизму - неиерархическому обществу свободных и равных индивидуумов. Хотя очевидно, что человеческое общество принципиально иерархично на всех этапах своего развития, по крайней мере, пока человек остается человеком. Да и сам Маркс, выдвигая принцип коммунизма - "от каждого по способностям, каждому по потребностям", противоречит самому себе, поскольку устанавливает сразу две иерархии - способностей и потребностей. Но главный просчет Маркса состоял в том, что он рассматривал человека только с классово-экономических позиций. Поэтому он так пренебрежительно относился к религии, считая ее опиумом для народа и полагая, что она лишь инструмент сохранения несправедливой власти богатых над бедными. Наша организация исходит из положения, что религия необходима человеку. Религия - это необходимое условие сохранения устойчивости общества. Мы убеждены, что над обществом должна быть некая высшая духовная и нравственная сила, обладающая непререкаемым авторитетом и устанавливающая общие законы социума.
- Но религий много. Какую же из них выбрали вы?
- Современный уровень технологий жизнеобеспечения цивилизации требует и порождает высокий уровень развития логического аппарата мышления человека. Этот аппарат, универсальный по своему характеру, может быть применен и неизбежно применяется не только по своему прямому назначению, то есть не только для создания материальной основы жизни, но и для поиска смысла жизни и обоснования своего существования. В этом случае в поле зрения мыслящего индивида неизбежно попадает религия. Он против своей воли начинает применять к ней те методы логического анализа, которые он освоил в процессе своей профессиональной деятельности. И если в ходе такого анализа вскрываются логические противоречия, недобросовестные или произвольные интерпретации религиозных текстов, вскрывается неадекватность обоснования смысла жизни современному уровню развития цивилизации, то такая религия не может выступать в качестве основания веры и духовной опоры для этого индивида. Человек приходит к атеизму и оказывается предоставленным сам себе. Он осознает, что над ним нет высшей инстанции, контролирующей его поступки и мысли. Он осознает, что над ним нет никакой высшей силы, кроме Смерти. И, как хорошо показал это в своих произведениях Достоевский, человек в этом случае приходит к ошеломляющему открытию: "Если бога нет, то я сам бог! И мне все позволено. Мне нет необходимости соблюдать ни одну из десяти заповедей, если это останется тайным, и я смогу избежать наказания".
Мы считаем, что общество может быть гармоничным и устойчивым, если социальной иерархии, конечно же, неизбежно несправедливой и основанной на неравенстве, поставлена в соответствие сложная религиозная система, по типу индийской, имеющая столько ступеней посвящения, сколько в обществе социальных слоев. Каждому социальному слою должна соответствовать своя ступень посвящения. И перейти на следующую ступень посвящения, можно только пройдя специальный курс обучения под руководством опытных наставников, пройдя тестирование, контрольные испытания и сдав экзамены перед посвящением.

При движении от самой низшей ступени к высшей, религия все более превращается в философию. И, наконец, на высшей ступени посвящения открывается последняя истина: "Бога нет, человек смертен, поэтому ты - Бог." Но человек, которому открывается эта истина, который дошел до высшей ступени посвящения, проходит перед этим такой долгий путь духовного развития, такую сложную и многократную систему контроля и отбора, что появление на высшей ступени посвящения, а, следовательно, на вершине власти, человека нечестного, недобросовестного, самолюбивого, эгоистичного, злобного или жестокого исключается с большой долей вероятности. Этот человек становится для внешнего мира действительно наместником Бога на Земле. Бога справедливого, мудрого и доброго. Таким образом, проблема справедливой власти – это проблема правильно построенной системы отбора, для тех, кому эта власть делегируется.
Но об этом хватит. Я и так уже достаточно сказал, чтобы меня и Фрола Феоктистовича провели через процедуру погашения памяти. Теперь наша жизнь в ваших руках.
- Я скорее умру, чем выдам вас.
- Не надо громких слов. Вы уже знаете, на что способны люди из ОПО. Совсем недавно мы потеряли нашего товарища. Она была работником комитета по транспортации очень высокого ранга и сопровождала транспортируемых, как ваш Эдуард. Она была смелым человеком очень редкого и тонкого ума. Она умудрялась говорить правду человеку из вашего мира так, что ОПОковцы, прослушивающие разговор, были убеждены в обратном. Так могла работать только она.
- И что же случилось?
- Последний ее клиент не выдержал пыток и выдал ее. Ариэллу подвергли Частичному Погашению Памяти и поставили под жесткий контроль СЕРВОС. Это равносильно смерти.
- Ариэллу? Вы сказали Ариэллу? - Поразился Стас. - Женщина лет шестидесяти, худощавая, стройная, с восточным разрезом глаз?
- Вы ее знаете? – удивился Донатас.
- По-моему, я ее видел в кафе в Оазисе. И даже танцевал с ней.
- Да, наверно, это была она. Она часто там бывает. Вы видели, что они с ней сделали? С ней поступили еще довольно мягко. Она им еще зачем-то нужна, иначе она уже давно прошла бы процедуру полного  погашения памяти.
- В прежнее состояние ее вернуть нельзя?
- Нет, это невозможно. Разрушать память наши умники научились. А вот восстанавливать - нет. Однако, если оставить ее в покое и не подвергать ежедневному сеансу СЕРВОС, то есть вероятность того, что со временем память вернется.
- Значит, людей насильно подвергают Частичному Погашению Памяти и СЕРВОСу? - спросил Стас.
- Насильно, да. - Ответил Донатас. - Но, однако, есть много людей, которые делают это добровольно. Почему? Это вопрос сложный. Причин много. Но, к сожалению, сейчас нет времени об этом говорить. Я должен успеть сказать вам самое главное.
Помните о том, что я вам рассказал, и держитесь. Они ничего не смогут вам сделать, если вы не сдадитесь. Они могут вам угрожать и даже пытать, но как только вы попадете в состояние клинической смерти, ваша петля времени будет разрушена, и вы тут же вернетесь в свой мир таким же, каким были из него взяты, то есть живым и невредимым. Впрочем, и сюда вы можете попасть только через клиническую смерть. Я думаю, вы это прочувствовали при переходе сюда. Кстати, если бы вы владели в совершенстве трансцендентальной медитацией, вы могли бы с ее помощью самостоятельно переходить из вашего мира в наш и обратно. Нам известно, что люди эзотерического круга в Тибете в нашем и в вашем мире давно общаются между собой и сейчас прилагают усилия для спасения наших миров. Мы имеем с ними контакты. Если вы вернетесь в свой мир живым, попытайтесь связаться с ними. Возможно, через них мы установим с вами связь.
Теперь самое главное. Есть еще один способ для вас вернуться в свой мир. В нашем мире есть некоторое количество предметов, похищенных из вашего мира. Это в основном предметы искусства и антиквариат, имеющие большую ценность, а также драгоценные украшения. Эти предметы на жаргоне работников из Комитета Транспортации называются "рудименты". Они могут неограниченное время находиться в нашем мире, благодаря тому, что их временная петля деформирована и замкнута в виде петли Мёбиуса. "Рудименты" не оказывают никакого влияния на людей из нашего мира и Объединенных. Они могут обращаться с ними, как с обычными предметами. Но для людей из вашего мира, не прошедших процедуру объединения и временно удерживаемых здесь с помощью энергетических установок, "рудименты" обладают уникальным свойством. При контакте транспортированного с таким предметом происходит взаимное разрушение их временных вихрей, и транспортированный вместе с "рудиментом" проваливается в свой мир. Один из них находится в зале, который вам представили как квартиру Долина. Это самурайский меч - меч первого сёгуна Японии Токугава. Он висит в зале на стене в коллекции оружия.
- Самурайский меч! - воскликнул непроизвольно Стас. - Я видел его. Я стоял рядом с ним и мог свободно взять его в руки! Если бы я знал о его секрете тогда!
- Еще не все потеряно, и можно попытаться воспользоваться им, - сказал Донатас. - Вам нужно согласиться на прохождение процедуры перехода, но перед этим потребовать встречи с Долиным. По инструкции ОПО, в случае вашего согласия, они обязаны предоставить вам встречу с двойником. Возможно, вас отведут в этот зал, и вы сможете выбрать момент и взять этот меч в руки.
- Не представляю, как я смогу это сделать, но попытаюсь.
- Прощайте, и удачи вам, - сказал Стасу Донатас, крепко пожимая ему руку.

. . .


===========Глава 6. Цена бессмертия

"Мы оставим этот мир столь же глупым и столь же злым, каким застали его".
Вольтер


Когда охранник ввел Стаса в знакомый зал, Долин уже был там. Он сидел на кресле рядом с журнальным столиком и выглядел мрачным и подавленным. От его холеной самоуверенности не осталось и следа. Сзади него на стуле у самой стены прямо под коллекцией оружия сидел, скрестив на груди руки и надменно сжав губы, Эдуард.

Фрол Феоктистович показал охраннику пальцем на наручники на руках Стаса, давая указание снять их, и насмешливо улыбаясь, повернулся к Эдуарду:
- Ну что, господин экскурсовод, вы успокоились? Принимайте назад вашего туриста. Теперь он в вашем распоряжении, и вы можете, наконец-то исполнить ваши должностные инструкции. Помощь вам не нужна?
- Да нет уж, теперь мы как-нибудь сами. Дело свое мы хорошо знаем! – в тон ему ответил Эдуард.
- Ну и ладно! – весело согласился Фрол Феоктистович. – Тогда удачи вам, и разрешите откланяться.
- Ну, вот и пришел твой час, - тихо сказал Фрол Феоктистович, повернувшись к Стасу. - Иди к ним, и не упусти свой шанс. Прощай.

Стас кивнул Фролу Феоктистовичу и, растирая на ходу запястья, подошел к журнальному столику.
- Садись, - хмуро сказал Долин, не глядя на Стаса, и махнул рукой в сторону кресла. - Говори, я тебя слушаю.
- Может, сначала выпьем? - спросил Стас, усаживаясь.
- Наливай, пей, - вяло ответил Долин.
- А ты не будешь?
- Нет.
- Ну а я выпью. После того, что я пережил, это просто необходимо. Алкоголь самое лучшее средство снятия стрессов. Врачи рекомендуют. - Сказал Стас, наливая в рюмку коньяк и опрокидывая ее в рот.

Стас закрыл глаза и откинулся на спинку кресла, слушая как приятное тепло разливается по телу.
- Что ты хочешь мне сказать? - поторопил его Долин.

Стас открыл глаза и выпрямился в кресле:
- Разговор должен быть без свидетелей.
- Опять условия? - с угрозой сказал Эдуард.
- Ладно, Эдик, угомонись! - поморщился с досадой Долин. - Выйди и постой за дверью. Ничего с тобой не случится. И прихвати с собой этого пса у двери.

Эдуард молча сидел, очевидно, не зная, какое решение принять.
- Ну, чего ты сидишь? - спросил его с издевкой Стас. - Ты слышал, что тебе сказал начальник?
- Ладно, - сказал Эдуард, вставая со стула. - Но это в последний раз я иду тебе навстречу, Долин. Твой кредит доверия уже исчерпан. А с тобой, - сказал он Стасу, - я не прощаюсь. Мы еще встретимся. И очень скоро.
- Иди, иди! - поторопил его Стас. - Записано в Книге Судеб что встретимся, так встретимся, никуда не денемся. А нет, так нет. Мы предполагаем, а жизнь располагает. Никто не может знать своей судьбы заранее.
- Ты у меня поумничаешь в музыкальной шкатулке! - с усмешкой ответил ему Эдуард.

После ухода Эдуарда и охранника Долин и Стас некоторое время молчали, думая каждый о своем. Стас осмотрел зал и, как бы мимоходом скользнув взглядом по коллекции оружия, убедился, что самурайский меч на месте. Ничто не мешало ему вскочить сейчас с кресла, броситься к коллекции и схватить меч в руки. Долин просто не успел бы ему помешать. Но что-то удерживало Стаса от этого шага. Интуитивно он чувствовал внутреннее сопротивление против такого поступка, хотя почему, он не мог себе объяснить. Ему казалось, что, сделав так, он будет выглядеть недостойно, прежде всего, в собственных глазах. Может быть, ему стало жалко Долина, который, как видел Стас, был сейчас в ненамного лучшем положении, чем он сам? Ведь если Стас уклонится от объединения, Долина ждет хозяйство Медузы. А может быть, он увидел в Долине близкого человека, родственную душу, именно то, что он тщетно искал всю свою жизнь? Ведь Долин, как его двойник, был наиболее близок Стасу по интеллектуальным устремлениям. У них нашлись бы темы для очень долгих споров и дискуссий.

- Что ты хочешь мне сказать? - наконец спросил Долин, не поднимая глаз.
- Я хотел спросить тебя, почему ты меня обманываешь?
- Почему ты так думаешь?
- Потому что та радужная перспектива, которую ты расписываешь передо мной, это красочная обертка для дурака, в которую завернута горькая пилюля, может быть даже смертельная.

Долин пожал плечами:
- Что сейчас попусту говорить? Останься здесь, проверь так это или не так, потом скажешь, обманывают тебя или нет.
- Послушай, Долин, мы же оба знаем, что можем немного думать самостоятельно. К тому же я был в гостях у Медузы Горгоны. Неужели это все только для того, чтобы заставить меня заниматься в свое удовольствие философией? А ты был там? Ты знаешь, что это такое?
- Знаю, - коротко ответил Долин.
- А раз знаешь, давай начистоту. Что меня ждет здесь, если я соглашусь остаться?

Долин впервые поднял глаза. Долго и задумчиво смотрел он на Стаса. Наконец, решившись, заговорил:
- Хорошо, я скажу тебе всю правду, хотя этим я однозначно подписываю себе смертный приговор. Если ты согласишься остаться и добровольно пройдешь процедуру перехода, мы будем объединены в одного человека.
- И как же мы там будем помещаться? - насмешливо спросил Стас. - Как мы будем совмещать наши интересы и желания? Вот хотя бы сейчас, я захотел выпить рюмку коньяка, а ты нет? Как же мы будем решать с тобой в таком случае, пить нам или не пить?
- Ничего нам не надо будет решать.
- Это почему?
- Потому что одного из нас не будет.
- И кого же это?
- Ты и сам это понимаешь. Твое сознание будет разрушено, и ты как личность погибнешь.
- Ну и какой же смысл тогда мне соглашаться?
- Смысл? А у тебя есть выбор? Тебе специально показали хозяйство Медузы, чтобы ты понял, что тебя ждет в случае отказа.
- Да, - согласился Стас, - это весомый аргумент. Может быть действительно лучше добровольно согласиться на быструю смерть, чем подвергать себя таким мучениям и истязаниям. А? Как ты думаешь?
- Не знаю, - ответил Долин. - Тебе решать. Но только ты подумай о том, что твой потенциал, твои мысли и планы будут жить во мне, и может быть что-то из того, что ты задумал, удастся осуществить мне? Разве это не является хоть каким-то утешением в этой ситуации?
- Да, да, - задумчиво сказал Стас. - Мы умрем, но наши дела будут жить. Послушай, а нельзя поменяться с тобой местами? Давай лучше я буду осуществлять то, что задумал ты.

Долин поморщился с досадой и угрюмо сказал:
- Поменяться местами мы не можем. Но что бы мы сейчас с тобой ни решили, отсюда выйдет один из нас. Здесь действуют силы, в игре которых мы всего лишь жалкие марионетки.
- Я это уже понял, - ответил Стас. - Но почему это должен быть ты? У нас с тобой неравные шансы. У меня, по-моему, вообще выбора нет.

Долин пожал плечами:
- Мы сейчас здесь одни и можем сами решить, кто из нас должен умереть, а кто остаться жить.
- Каким же образом? Бросим жребий, что ли? Или разыграем в карты? - спросил Стас.

Долин опять пожал плечами и отвернулся.
- А может быть нам выяснить это боем на мечах? - сказал Стас с усмешкой, указывая на коллекцию оружия. - Японские самураи всегда решали свои споры подобным образом. Шансы в этом случае у нас будут равны - ни ты, ни я не держали их в руках.

Долин повернулся и долго смотрел на Стаса.

- Ты это серьезно? - наконец спросил он.
- А ты можешь предложить что-то другое? - в ответ спросил Стас.
- Ну что ж, - Долин встал и подошел к коллекции оружия. - Драться с тобой на мечах я, конечно, не буду. Но поскольку шансы у нас действительно не равны, то право выбора я предоставляю тебе. Вот тебе меч, - Долин снял со стены тевтонский меч и протянул его Стасу. - Бери его и можешь меня убить. Но если не сможешь этого сделать, то добровольно проходишь процедуру перехода. Согласен?
- Согласен. Только для этой цели больше подходит японский меч. Ты знаешь, кого в Японии в средние века называли кайшаку? Во время совершения публичного обряда самоубийства - харакири, кайшаку, обычно близкий друг самоубийцы, отрубал ему голову после того, как он вспарывал себе живот. Конечно, в нашем случае мы можем обойтись без вспарывания живота, но поскольку я все-таки исполняю роль кайшаку, то больше подходит самурайский меч, а не тевтонский.

По лицу Долина пробежала нервная дрожь. Он побледнел, и некоторое время стоял неподвижно, напряженно всматриваясь в лицо Стаса. Стас стоял с невозмутимым видом, не давая шансов Долину разгадать его истинные намерения.

Наконец Долин решился. Он отшвырнул тевтонский меч, резко повернулся к коллекции и снял со стены самурайский:
- Вот тебе то, что ты хотел! Бери и решайся скорее! Не тяни время, если ты не садист! - Долин взял меч за клинок и протянул его рукоятью вперед Стасу.
- Ты прекрасно знаешь, что я не садист. Ты прекрасно знаешь, что я не способен убить не то что человека, а даже курицу. Я в своей жизни сознательно убил только один раз. В юности у меня в руках оказалось ружье и, как на грех, рядом подвернулся ворон. Я выстрелил, ворон упал к моим ногам. Я увидел его раскрытый мертвый глаз, его окровавленный клюв. Я увидел мертвого ворона, который возможно прожил до этого триста лет, и осознал всю гнусность, всю бессмысленность, всю непоправимость совершенного мной. Этот ворон до сих пор мне снится по ночам в кошмарах.
- Так что ты решаешь? - с тайным облегчением спросил Долин, опуская меч.
- Да, скорей всего, я не смогу тебя убить, - сказал, пожав плечами, Стас. - Но ритуал выбора надо соблюсти. В какие-то моменты своей жизни человек может совершить невозможное. В литературе описано много таких случаев. Например, убегающий от грозящей ему опасности перепрыгивает через двухметровый забор, хотя в спокойной обстановке он и на метр подпрыгнуть не может. Или мать, слабая и тихая женщина, поднимает и отшвыривает прочь балку весом более ста килограмм, которая грозит задавить ее ребенка. Очень много таких случаев, говорящих о скрытых возможностях человека. Может и у меня такой момент сейчас наступит? Может быть и я, не способный в жизни убить курицу, сейчас одним махом снесу тебе голову, чтобы сохранить свою? А? Давай меч. - Закончил Стас и протянул руку.

Долин на мгновение окаменел. Затем, пересиливая себя, молча протянул Стасу меч.

- Ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь? - спросил Стас, держа руку у самой рукоятки меча.
- Из нас двоих должен остаться кто-то один. - Деревянным, безжизненным голосом сказал Долин.
- И все-таки жизнь всегда сложнее, богаче и неожиданнее наших самых изощренных логических построений, - сказал Стас и взял у Долина меч.

Рукоять самурайского меча удобно легла в ладонь Стаса...

. . .


=============Глава 7 Исход

"Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает..."

Михаил Булгаков, "Мастер и Маргарита"



За окном стояла лунная ночь. Земля была залита неверным, мерцающим светом полной луны. Было тихо. Ни ветерка, ни шороха, ни звука. Все спало. Спокойно и мирно.
 
Прямоугольники окон раздробились кусками по полу и стенам. В одном из таких кусков настенные часы с маятником. Они стоят. Они остановились в день, когда пропал Стас. Их всегда заводил он, поэтому Маргарита и не пыталась это сделать сама. Заводить часы - это обязанность Стаса. Он должен прийти и завести их. Он должен прийти и завести часы. Они стоят...

Маргарита сидела в кресле с воспаленными глазами и отрешенно смотрела на эти часы. Она не плакала. Способен плакать тот, в ком еще не умерла надежда. У кого в груди еще не умерли желания. У Маргариты не было в сердце ни надежды, ни желаний. Через ее душу, как сквозь открытое настежь окно, звенела пустота Космоса...

Сколько страданий может выдержать человек? Где тот предел, за которым рвется сердце и гаснет сознание? Разве та космическая пустота и холод, что чувствовала внутри себя Маргарита, еще не предел? Тогда где этот предел? Почему человек продолжает жить, когда он ясно понимает, что жизнь кончилась?

"Да, жизнь кончилась... Боже мой! - думала Маргарита, - Что это было? Зачем все это было?"

Она окидывала мысленным взором свою жизнь и поражалась, как же можно было так бездумно и так бесцельно ее прожить? Как можно было оставить родину и всех своих родных даже ради любимого человека? Да и любила ли она Стаса?

Нет, в юности она любила Стаса, иначе не вышла бы за него замуж. Он появился у них в институте неожиданно перед самым дипломным проектом. Рассказывали, что он был исключен с последнего курса московского института, за то, что на экзамене по научному коммунизму что-то сказал против советской системы. Однако ректор института быстро услал его с глаз долой в Литву с рекомендательным письмом к своему хорошему другу - ректору вильнюсского института, с просьбой дать ему возможность закончить учебу и получить диплом.

Он привлек внимание Маргариты с самой первой случайной встречи на дружеской студенческой вечеринке. Стас резко отличался от других парней. Был молчалив, не принимал участия в общем веселье, в шутках и розыгрышах. Сидел где-то в сторонке и молча наблюдал. Она сама шутки ради пригласила его танцевать. Завела с ним игривый, ни к чему не обязывающий разговор. И это оказался ее роковой шаг. Его слова, его мысли заставили учащенно забиться ее сердце.

После вечеринки она позволила Стасу проводить себя. Потом были театры, вечера поэзии, органные концерты, художественные выставки. Стас сам писал стихи. На вечерах он иногда пел под гитару свои песни. Маргарите нравились его стихи и песни, она видела, с каким вниманием принимают их окружающие. Особенной популярностью пользовалась одна небольшая и простая песенка:

Ничего не бывает потом
И неправда, что мир так уж тесен,
Ничего не бывает потом -
Ни друзей, ни гитары, ни песен.

За окном сыплет дождь, не спеша,
Тюлью  капель деревья завесил.
И страдает, тоскует душа
Без друзей, без гитары, без песен.

Хоть цветные стекляшки надень,
Все равно мир неинтересен.
Жизнь бесцветна, как пасмурный день,
Без друзей, без гитары, без песен.

И пишу я письмо за письмом,
Но ответ – адресат неизвестен.
Ничего не бывает потом -
Ни друзей, ни гитары, ни песен...

Маргарите нравилась эта песня. В ней была какая-то душевная теплота и грусть. Грусть расставанья, грусть прощанья. Действительно, ничего не бывает потом. Все есть только сейчас. И что уходит, то уходит навсегда. Где сейчас ее милые друзья и подруги? Розыгрыши, шутки, смех, споры, дискуссии, стихи, песни? Где это все? Все это уже в прошлом. Все это уже было. И не вернется никогда. Действительно, ничего не бывает потом...

После окончания института они, уже муж и жена, уехали из Литвы. И начались бесконечные скитания по бескрайним просторам Советского Союза. Зачем они переезжали с места на место, что они искали? - Маргарита и сейчас не могла определенно ответить на этот вопрос. Каждый раз обстоятельства складывались так, что они действительно должны были уезжать. То Стасу делалось предложение, открывавшее для него новые возможности и перспективы, то возникали какие-то проблемы и они уезжали на новое место, в новый город и начинали там все сначала, все с нуля.

Занятия поэзией Стас оставил. Он послал свои стихи в какое-то издательство, их не напечатали, и он перестал писать стихи.

Несколько лет они жили в Хабаровске, где Стас работал в краевом геологическом управлении по своей институтской специальности геофизиком. Затем он увлекся астрономией, и ему предложили возглавить станцию наблюдения за искусственными спутниками Земли на Сахалине. Они уехали на Сахалин. Несколько лет они жили на острове и начали уже обустраиваться. Им дали хорошую двухкомнатную квартиру в самом центре Южно-Сахалинска, у них родился сын, и появились друзья. Однако через три года станцию, которую возглавлял Стас, расширили и прислали нового начальника. Стас уволился, они оставили квартиру и уехали на Курилы, на Шикотан, где Стасу предложили место начальника маяка на мысе с очень символическим названием - Край Света.
Ах, Курилы! Острый запах моря и рыбы, дымящиеся вулканы, кедровый стланик и кристально чистые горные ручьи. Маргарита полюбила этот край. И хотя ей часто по ночам снился ее родной Вильнюс, узкие замысловатые улочки старого города, с его костелами, музеями, театрами и ресторанчиками, она была спокойна и не чувствовала себя не на своем месте.

Но Курилы имели крутой нрав. Ураганные ветры, штормы, тайфуны, затяжные бесконечные дожди, туманы, которые стремительно надвигались на берег с моря и надолго заливали все вокруг мутной, липкой, тяжелой пеленой, в которой, казалось, было невозможно дышать. И тогда лишь мощный луч маяка, как слабая зарница вспыхивал, вращаясь в этом белом аду, где не было ни верха, ни низа, да через равные интервалы времени раздавался тоскливый вой сирены.

Заболел сын. Заболел тяжело. И почти единственный врач на весь остров, их большой друг, который часто приезжал к ним на маяк, сказал:
- Хотите сохранить сына, уезжайте на материк, куда-нибудь на юг. Курилы не для него.

И снова начались переезды, скитания и искания своего места, пока не осели они в этом небольшом южном городке, в котором, однако, был филиал всесоюзного института, и куда Стаса взяли на работу младшим научным сотрудником.

Но и в этом институте Стас не удержался. Опять конфликт с начальством и увольнение. Опять неопределенность, безденежье и безысходность.
Маргарита давно поняла, что Стас - слабый, безвольный человек, живущий в каком-то своем, нереальном придуманном мире. Продолжала ли она его любить? Нет, любви уже не было. Почему же она не оставила его, не уехала с сыном на родину, куда ее много раз звали ее многочисленные родственники? Почему? Да, почему?

Маргарита поднялась с кресла и стала нервно ходить взад вперед по комнате, повторяя как заклинание:
- Почему, почему, почему...

Она внезапно остановилась перед молчащими часами, прижала руки к груди и прошептала:
- Что делать? Что мне делать, Стас?

Но ответом ей была глубокая, могильная тишина, которая давила на нее сейчас сильнее, чем рев двенадцатибального шторма.

Она снова села в кресло и несколько раз, как во сне, повторила:
- Что мне делать? Что мне делать? Что?

"Уехать!" - пришла спасительная мысль. Она вспомнила бабушкин хутор, окруженный лесом, уютный, всегда подметенный двор с колодцем, вода в котором была чистой и такой холодной, что ломило зубы. Маргарита обвела глазами комнату, еле освещенную зеленым лунным светом, как бы решая, что брать с собой. Но брать ей было нечего, кроме нескольких старых платьев, да нескольких небольших, очень дорогих для нее вещей, которые она увезла с собой еще из Литвы. В чужой комнате, которую они снимали со Стасом, стояла чужая мебель, лежали чужие вещи и даже на стене висели чужие фотографии.

Домой! На родину! Но куда? В Вильнюс к брату? К сестре в Каунас? На бабушкин хутор, где давно уже живут какие-то дальние родственники? У всех свои семьи, свои заботы. Кем она будет для них без работы, без профессии, без каких-либо средств к существованию? Нахлебницей, обузой? Маргарита поняла, что Литва для нее закрыта. Там у нее не было дома, как и здесь. Уже не было.

Тогда... Тогда... Тогда остается одно...

Маргарита не решалась довести эту мысль до конца. Она знала, что после этого она не отступит. Словно во сне она встала и подошла к шкафу, в ящике которого хранились лекарства. Словно во сне она открыла его и достала пузырек. В нем оставалось несколько таблеток. Этого вполне должно было хватить. Маргарита открыла пузырек и высыпала на ладонь таблетки. Они матово светились в лунном свете...

.   .   .


Таблетки матово светились в лунном свете на ладони. Маргарита смотрела на них и удивлялась, как и для чего, они у нее в руке? Наконец, до нее дошел их зловещий смысл, и у нее заныло сердце. К горлу подступила тошнота.

И встала перед ее мысленным взором яркая картина - костел из ее детства, куда водила ее по воскресениям бабушка. Костел с острыми шпилями и стрельчатыми арками, за высокой каменной оградой. Они заходили с бабушкой внутрь, преклоняли колена, садились на скамью и молча сидели, а сверху, с высокого купола изливались на них прохлада, покой и тишина.

Потом начиналась служба. Тишина уступала место речитативам молитв и мощным, торжественным звукам органа, от которых душа наполнялась восторгом, и на глазах наворачивались слезы.

После службы они с бабушкой обязательно обходили вокруг костела. В каменных столбах ограды, в специальных углублениях, закрытых стеклом, были раскрашенные фигурки, которые рассказывали о земном пути Христа. Они переходили от столба к столбу, и бабушка открывала Маргарите удивительный и таинственный мир религиозных преданий и легенд.

Последняя сцена, уже у самых ворот, изображала распятие Христа. Очень выразительная фигура Христа была выполнена из дерева. На его голове, склоненной набок, был надет терновый венец. Его лицо, с полузакрытыми глазами, полное муки, смирения, но возвышенное и одухотворенное навсегда запечатлелось в сердце Маргариты.

И сейчас именно это лицо встало перед ее мысленным взором и призвало ее к ответу. Маргарита слабо застонала, рука ее дрогнула, таблетки просыпались из ее руки, она опустилась на пол и потеряла сознание...

.   .   .

Уже несколько часов Маргарита металась по незнакомому городу. Быстро надвигались сумерки, и ей было тревожно и тоскливо. Ее пугала ночь, которую, возможно, предстоит провести на улице незнакомого города. Она все никак не могла найти дом, который ей был нужен. Там в застрявшем лифте, без сознания лежал Стас.

Она была там когда-то очень давно, но адреса не знала и сейчас совершенно не представляла, как туда добраться. Она спрашивала у прохожих, те ей что-то говорили, куда пойти, на какой транспорт сесть. Маргарита кружила по городу, шла, куда ей указывали, ехала на каких-то автобусах, троллейбусах, но каждый раз оказывалась в незнакомом месте, и ей снова говорили, что нужно ехать совсем в другой конец города.

Иногда она начинала что-то узнавать. Вот сейчас за этим парком будет кинотеатр, дальше поворот направо и затем слева на пригорке третий в ряду будет дом, который она ищет. Маргарита чувствовала облегчение и радость. Автобус, действительно, проезжал парк, кинотеатр, затем поворачивал направо. Она выходила на остановке и с тяжестью в сердце понимала, что снова приехала не туда.

Багровое солнце, уставшее и тяжелое, уже висело над самым горизонтом, из последних сил удерживаясь, чтобы не скатиться за край. Маргарита потеряно стояла рядом с пустой автобусной остановкой, высматривая, у кого бы спросить, куда ей ехать. На этот раз она заехала на самую окраину. Прохожих было очень мало. Несколько человек появились из проулков и снова исчезли, прежде чем она смогла обратить на себя их внимание. Один раз мимо нее прошла группа молодых парней, развязных и шумных, затем двое пьяных, уголовного вида, небритых и грязных. К ним Маргарита сама не решилась обратиться и с облегчением вздохнула, когда они прошли мимо.

Окраина, где сейчас она находилась, была на возвышенности и весь город, огромный и пыльный, залитый красным зловещим светом закатного солнца, лежал перед ней как на ладони. Маргарита смотрела на город, на его кварталы с однотипными как из под штампа коробками жилых домов, на  помпезные общественные и административные здания, квадраты скверов и ущелья улиц, по которым катились вереницы игрушечных машин и текли едва различимые на таком  расстоянии ручейки горожан, спешащих до заката солнца попрятаться в своих уютных норках. Она смотрела на город и пыталась понять, в какой его части находится нужный ей дом, но в памяти ничего не отзывалось. Перед ней лежал незнакомый, чужой, враждебный многомиллионный город, даже названия которого она не знала, который жил своими заботами, делами, интересами, и которому не было никакого дела до Маргариты.

Острый приступ тоски и одиночества поразил ее в самое сердце. И словно в ответ на ее чувство где-то рядом завыла собака. Протяжный, тоскливый, мучительный вой поднялся над одним из ближних дворов и разлился по округе. Ему ответила другая собака, затем еще одна и скоро залаяли и истошно завыли все собаки этой части города. Это было грозным предзнаменованием надвигающейся беды. Собаки чувствовали то, что человек еще не видел.

Внимание Маргариты привлек багровый шар солнца, все еще неподвижно висевший над горизонтом, почти касаясь своим нижним краем земли. Что-то было в этом солнце не так, и она смотрела на него с растущим страхом.

Вдруг собачий вой мгновенно стих. Вместо него послышался странный, негромкий, очень далекий звук, как будто на гигантской раскаленной сковородке в кипящем масле лопалась фасоль. Источник этого звука определить было невозможно. Казалось, он шел отовсюду.

Внезапно она увидела, как на солнце вспыхнуло несколько ярких вспышек, и оно начало набухать, увеличиваясь в размерах. Вот нижний край солнца коснулся земли, и из-под него взметнулись вверх на огромную высоту фонтаны пыли и дыма. Увеличиваясь в размерах, огненный шар захватывал все большую поверхность земли, превращаясь в колпак, граница которого бежала по земле, приближаясь к черте города. Там, где она проходила, все мгновенно испепелялось, превращаясь в клубы пыли и дыма, которые гигантской волной двигались перед стеной клокочущего неистового огня с прожилками черного дыма.

Стена огня накатила на город и первые дома, оказавшиеся не ее пути, беззвучно лопнули, превратившись в пыль.

В городе царила паника. Были видны мчащиеся потоки машин, пытавшихся вырваться из города. Машины сталкивались, опрокидывались и загорались, создавая заторы. Бегущие толпы людей запрудили улицы и почти не давали возможности двигаться машинам. Стена огня стремительно пожирала город, уничтожая его дотла. Она летела к тому месту, где стояла Маргарита, и было ясно, что убежать от нее невозможно…

.   .   .


Маргарита очнулась, и некоторое время продолжала лежать на полу рядом с тумбочкой возле кровати. Она хорошо помнила, к краю какой пропасти она подошла вплотную. Но не это волновало ее сейчас. Что-то произошло, когда она была без сознания. Что?

Она продолжала лежать, всматриваясь в смутно белеющий потолок, словно на нем хотела увидеть ответ. И он действительно пришел. Она поняла, что знает, где сейчас находится Стас. Вот оно, что! Она точно знала, что именно сейчас Стас лежит без сознания в застрявшем лифте, в одном из многоквартирных домов совсем недалеко отсюда. Откуда она это узнала, Маргариту совершенно не интересовало. Главное, что она это знала.

Маргарита вскочила на ноги и заметалась по комнате. Надо срочно бежать туда, к Стасу. Надо его спасать. Она уже подбежала к двери, собираясь ее открыть, и остановилась. Что она сможет сделать одна, без чьей-нибудь помощи? Как откроет дверь лифта? А если Стасу сразу нужна будет экстренная медицинская помощь? Нет, надо звонить в милицию. Они сделают все, как надо.

Трубку на том конце подняли сразу, даже не дав первому звонку дозвенеть до конца:
- Дежурный по горотделу капитан Шахворостов.
- Здравствуйте, - сказала Маргарита.
- Здравствуйте! Говорите, я вас слушаю! - несколько раздраженно ответил дежурный.
- Вы знаете, у меня пропал муж... - начала Маргарита.
- Ну и что? Заведите себе нового, - не задумываясь, посоветовал дежурный.
- Нет, я серьезно... - опять начала Маргарита.
- Да и я серьезно, - снова перебил ее дежурный. - Что вы паникуете? Ну, загулял с друзьями. Что, раньше не бывало?
- Его нет уже третью ночь...
- Ну, значит не с друзьями, а с любовницей. Ложитесь-ка спать, и утром он явится к вам сам, целый и невредимый. И будет на коленях просить у вас прощения. Я вам рекомендую его простить. С кем не бывает! Спокойной ночи!
- Подождите! - крикнула Маргарита, останавливая дежурного, - Подождите! Нельзя же так... - у нее дрогнул голос.
- Ну, хорошо, - устало сказал дежурный, - говорите ваш адрес, и как зовут вас и вашего мужа. Угу... Сколько ему лет? Угу... Где работает? Не работает? Угу... Номер вашего телефона?

Дежурный сыпал вопросы, Маргарита отвечала, никак не находя возможности его прервать.
- Все, я записал ваше сообщение, если нам что-нибудь станет известно о вашем муже, мы вам тут же позвоним...
- Да подождите вы! - снова с отчаяньем в голосе крикнула Маргарита. - Я знаю, где мой муж!
- Здрасте! - издевательски рассмеялся дежурный. - Что вы мне голову морочите? То пропал, то знаю где! У меня нет времени на шутки! Вы знаете, сколько у меня по городу происшествий? Краж, грабежей, убийств? Не знаете? Ну и слава богу...
- Он лежит в лифте без сознания, - четко выговаривая слова, сказала Маргарита.

Дежурный замолчал.
- В каком лифте? - наконец спросил он.
- В многоквартирном девятиэтажном доме рядом с рынком. Я знаю, где он находится, но номера его не знаю.
- Откуда вы знаете, что ваш муж там?
- Я знаю. - После некоторого замешательства сказала Маргарита.
- Откуда? - настаивал дежурный. - Если вы не скажете, откуда у вас эта информация, я положу трубку.
- Я увидела это во сне, - с трудом выдавила из себя Маргарита.
- Что!? - задохнулся дежурный, и в трубке раздались короткие гудки...


.   .   .

Маргарита долго сидела неподвижно с трубкой в безвольно опущенной руке. Затем она встрепенулась, нажала на рычаг телефона и стала лихорадочно снова набирать номер. В трубке раздались длинные гудки. Очень долго никто не отвечал. Наконец на том конце ответил заспанный недовольный женский голос:
- Алло?
- Наталья, это я, Маргарита!

Последовало короткое молчание, затем еще более недовольно:
- Ты с ума сошла! Четыре часа ночи!
- Наталья, я знаю, где Стас.

В трубке вздох и неразборчивое бормотанье.
- Ну, знаешь, и, слава богу! - наконец ответила Наталья. - Что ты от меня-то хочешь?
- Мне нужна твоя помощь...
- Сейчас?!
- Да, именно сейчас! Ты поможешь?

Наталья некоторое время недовольно сопела в трубку, затем видимо смирилась:
- Хорошо, говори, что ты хочешь.
- Наталья, - осторожно начала Маргарита, - Стас находится в одном из домов суворовского района.
- У знакомого, что ли? Ну и что?
- Нет, не у знакомого.
- Он что, подлец, любовницу себе завел?
- Да нет же! - рассердилась Маргарита.
- Тогда говори яснее, чего ты тянешь кота за хвост! - в ответ рассердилась Наталья.
- Наталья, он без сознания лежит в лифте.
- Да ты что? В каком лифте? Кто тебе это сказал?
- Никто мне этого не говорил. Я это знаю сама!
- Знаю, знаю! - передразнила Наталья. - Откуда знаешь-то? Сорока на хвосте принесла? Или гадалка на картах открыла? Не тяни, говори быстрее!
- Наталья, только ты, пожалуйста, не смейся и отнесись к этому серьезно! Я потеряла сознание, а потом мне приснился странный сон, в котором я и увидела, где находится Стас. Наталья, пойдем сейчас к тому дому и поможем Стасу. Ему нужна помощь...

На другом конце молчали почти целую минуту.

- Наталья? - не выдержала Маргарита.
- Послушай, Маргарита, - с теплотой в голосе заговорила Наталья, - я понимаю, как тебе сейчас тяжело. Но нельзя же так себя изводить. Прими снотворное и постарайся заснуть. Утром я обязательно приду к тебе, и мы разберемся с тем, что ты видела во сне. Хорошо?
- Нет, помощь Стасу нужна сейчас! Ты пойдешь со мной?
- Послушай! - снова с раздражением заговорила Наталья. - Я еще не достаточно выжила из ума от старости, чтобы верить снам! Прими снотворное и ложись спать!
- Хорошо, я так и сделаю, - опустошенно сказала Маргарита и положила трубку...

Маргарита заплакала. Трое суток она держалась и не проронила ни слезинки. А сейчас в ней что-то сломалось. Слезы беззвучно и обильно текли по ее лицу.
- Хорошо, я так и сделаю, - повторила она, опускаясь на колени и шаря рукой по полу. - Хорошо, я так и сделаю...

Она нащупала рассыпанные таблетки, собрала их и подошла к тумбочке, где стоял стакан с водой. Она смутно видела в зеркале свой силуэт и в глубине души понимала, что если бы было светло, и она смогла бы посмотреть себе в глаза, то не сделала бы того, на что решилась сейчас. Но сейчас она решилась...

Таблетки матово белели в лунном свете на ее ладони...
 
.   .   .

Три смерти напрасных есть у человека.

.   .   .

Телефонный звонок раздался в ночной тишине подобно визгу тормозов бешено летящей машины. Рука Маргариты, уже поднесенная ко рту, дрогнула, и таблетки снова просыпались на пол.

Она смотрела на телефон, который казалось, подпрыгивал от нетерпения на журнальном столике, и не решалась снять трубку. Но телефон так долго требовательно не умолкал, что все-таки заставил ее сделать это.

- Простите, что звоню вам ночью, но вы, я думаю, не рассердитесь, когда узнаете, зачем я это делаю. - Раздался в трубке приятный мужской баритон. - Кстати, кто у телефона, Маргарита?
- Да, - слабо ответила Маргарита. - Кто вы такой?
- Я капитан милиции Фурса. Зовут меня Аркадий Сергеевич.
- Что вы хотите, Аркадий Сергеевич? - все так же бесстрастно спросила Маргарита.
- Я сегодня возглавляю оперативную группу в горотделе. Дежурный капитан Шахворостов доложил мне о вашем сообщении, и я решил, что мы должны проверить его. Извините, как ваше отчество? В журнале оно почему-то не записано.
- Не важно. Что вы хотите, Аркадий Сергеевич? - снова повторила Маргарита.
- Я хочу помочь вам, Маргарита. Мы сейчас возьмем техника по лифтам, подъедем к вам на машине и съездим вместе к тому дому, в лифте которого, как вы думаете, находится ваш муж. Если будет нужно, вызовем и скорую помощь. Вы согласны?
- Да, - ответила Маргарита.
- Тогда ждите, мы сейчас будем.



.   .   .

- Так что, нажимать или нет? - рука с выставленным указательным пальцем зависла над кнопкой.
- Нет, - хрипло выдавил из себя Стас.
- Хорошо, - согласился следователь. - Тогда, я вас слушаю.
- Что вас интересует?
- Нас интересует, что за предмет был у вас в руках, когда мы вас нашли в лифте?
- У меня в руках был меч первого сегуна Японии Токугава.
- Ну вот, видите? - обрадовался капитан Фурса. - Вы все прекрасно помните! А откуда вы знаете, что это меч Сегуна Токугава? Где вы его взяли?
- Я вам все расскажу. Но только при одном условии.
- Э, нет! - протянул следователь. - Никаких условий! Или рассказываете все начистоту, или...
- Я хочу поговорить с женой. Это не только моя тайна, но в некоторой степени и ее. Без ее согласия я говорить не буду. Просто не могу. Можете делать со мной, что хотите.
- А что мы хотим? Что мы, солдаты правопорядка, можем хотеть? - с недоумением пожал плечами капитан Фурса. - Мы хотим, чтобы везде был порядок и люди уважали закон, чтобы вечерами по улицам было не страшно ходить, чтобы в обществе были одни только законопослушные граждане и не было бы воров, грабителей, хулиганов и прочей преступной нечисти. И если вы не из их числа, то вам нечего бояться. Нам ведь государство для того и платит зарплату, чтобы мы охраняли вас, чтобы мы, не жалея своего здоровья и даже часто рискуя жизнью, оберегали ваш покой, давали вам возможность спокойно жить, воспитывать детей и трудиться на благо своей семьи, на благо своей Родины.
Капитан Фурса, гладкий, розовощекий и холеный, откинулся на спинку стула, и некоторое время молча смотрел с едва заметной усмешкой на Стаса.
- Зря вы так с нами, - снова заговорил Фурса. - Мы ваши друзья. Когда ваша жена ночью обратилась к нам, мы тут же откликнулись и спасли вас. Если вы мне не верите, то спросите у своей жены.
- Именно это я и хочу сделать, - ответил Стас. - Дайте мне возможность с ней встретиться, и потом я все вам расскажу.
- Вы даете слово? - с фальшивой торжественностью спросил капитан Фурса. - Слово честного человека? До сих пор я считал вас таким. Смотрите, чтобы я не разочаровался в вас, - он протянул руку и нажал на кнопку звонка. - Дайте ему возможность поговорить с женой, - приказал он вошедшему милиционеру.





.   .   .

- Стас, скажи им, откуда этот проклятый меч. Иначе они не выпустят нас отсюда живыми. Я это поняла по тому, как они обращались со мной. Они нас убьют.
- Маргарита, поверь, нельзя им этого говорить! - Сказал Стас.
- Но почему нельзя? Ведь ты же не украл его? Его тебе подбросили, да? Почему ты должен за кого-то отвечать?
- Нельзя мне говорить! Это нас не спасет, а хуже будет во много раз.
- Кому?
- Всем!
- Всем? Мне кажется, сейчас ты должен подумать о нас с тобой, а уж потом заботиться обо всех.
- Нельзя мне говорить! - Сказал Стас, в отчаянье махнув сжатым кулаком.
- Ну, хорошо. - Устало сказала Маргарита. - Возможно то, ради чего ты жертвуешь нашими жизнями, стоит этого. Возможно, это дает тебе силы достойно принять смерть. Но каково мне? Мне-то откуда брать силы? Если они этого знать не должны, то я имею на это право?

Стас молчал. Он понимал, что в камере установлены микрофоны. Но даже если бы их не было, как он смог бы рассказать Маргарите о том, что с ним произошло? Она не поверила бы ни одному его слову и восприняла бы его рассказ или как бред сумасшедшего, или как насмешку над собой.
- Нельзя мне говорить, - повторил он тихо, покачав головой.
- Они убьют тебя, - обреченно сказала Маргарита. - И меня тоже.

На ее худом, осунувшемся, мертвенно бледном без единой кровинки лице яркими пятнами выделялись большие серые глаза с темными кругами под ними. Они были безмерно уставшими и потухшими. В них было покорное ожидание неизбежного конца. Хотя лицо ее было обращено к Стасу, она не видела его. Она вообще ничего не видела. Мир для нее был пуст.

Стас ощутил острое чувство жалости к Маргарите. Вопреки всему, ему вдруг захотелось, чтобы в ее глазах загорелся огонек надежды. Он шагнул к ней, взял ее руки в свои, заглянул в глаза и спросил:
- Ты мне веришь?

Маргарита очнулась, подняла на Стаса глаза и ответила со слабым оттенком удивления:
- Зачем ты спрашиваешь? Какое это теперь имеет значение?
- Огромное! - Убежденно ответил Стас, сам удивляясь своему убеждению. Что-то вошло в него, какое-то новое знание. Но что это было, он не мог осознать, хотя чувствовал, что это новое ощущение вело его и заставляло действовать определенным образом.
- Скажи, ты веришь мне? - Повторил он свой вопрос.
- Ну, конечно, верю. Зачем ты спрашиваешь? - Ответила Маргарита. - Ты только расскажи мне, откуда у тебя этот меч и мы найдем вместе выход.
- Нет, не то! - Перебил ее в отчаянье Стас. - Не надо ничего! Просто посмотри мне в глаза и скажи только одно - веришь ты мне или нет?

Эта так внезапно появившаяся энергия в голосе Стаса удивила Маргариту. Она долго смотрела в глаза Стаса, пытаясь понять, что за этим стоит. Наконец, она видно что-то поняла и тихо, едва слышно произнесла:
- Верю!

И в тот же миг по ним ударила волна теплого воздуха и наступила тишина. Ни малейший звук из внешнего мира не доходил до них.

- Что это? - Удивленно спросила Маргарита.
- Слушай, - сказал Стас.
- Но я ничего не слышу? - Ответила Маргарита.
- Слушай внимательно и ты услышишь! - Настойчиво повторил Стас.
Некоторое время они стояли неподвижно. Затем Маргарита тихо и удивленно сказала:
- Как будто ручей журчит?
- Я тоже слышу, - ответил Стас.
- И листва шумит, и птицы поют. Но я ничего не вижу? - Снова шепотом сказала Маргарита.
- Смотри! Смотри внимательно и ты увидишь! - Сказал Стас с таким убеждением, что сам этому поразился.

И вдруг, они увидели вокруг себя какие-то смутные тени, которые медленно стали приобретать очертания, обретать форму и насыщаться цветами. Стены камеры, наоборот, стали блекнуть и как бы понемногу растворяться.

Внезапно открылась дверь, и в камеру ворвался милиционер. Он остановился как вкопанный на пороге, вытаращив глаза, несколько секунд смотрел на Стаса и Маргариту, затем обернулся к раскрытой двери и что-то крикнул. Стас и Маргарита видели, как открывался и закрывался его рот, но не слышали ни звука, как будто все это происходило в немом кино. В камеру ворвалось еще несколько человек, среди которых был и капитан Фурса. Они бросились к Стасу и Маргарите. Стас и Маргарита видели открытые рты, выпученные глаза, растопыренные пальцы рук, пытавшихся их ухватить. Но они ничего не могли сделать. Их руки хватали воздух. На глазах они превращались из живых людей в какие-то бесплотные тени. Еще некоторое время они беззвучно тенями метались вокруг Стаса и Маргариты, затем исчезли, растворились вместе со стенами камеры и решеткой из ржавых железных прутьев на маленьком оконце.

Вспыхнул яркий солнечный свет. Вокруг зашумела листва деревьев под порывами легкого ветра, который сплетался с пеньем птиц.  Воздух был напоен ароматами трав и цветов. Рядом весело бежал кристально чистый ручей. За ручьем был виден изгиб дороги. Устремляясь вдаль левым поворотом, она упиралась в громаду города из белоснежного камня, который, казалось, парил в воздухе. Они были в саду. В саду Эдема.

- Стас, смотри, что это такое? - воскликнула Маргарита.

Стас поднял голову и посмотрел, куда она указывала. В ярко синем небе ровным немигающим светом сверкала жемчужная звезда...

. . .