Старая вилла - часть I

         «В конце восьмидесятых я увлекся эротическим искусством. Купил штук тридцать картин. Я сейчас, конечно, говорю не о всяких там ханжах вроде Обри Бёрдсли или сранного Пабло Пикассо, я о реально стоящих вещах, от которых дыхание перехватывает. Нан Голдин, Бетти Томкинс, Джордж Кондо. Я думал, что хочу чего-то пикантного, чего-то эдакого… хотел, чтобы в моем доме сердце ускоряло свой ход, но этого не случилось. Я покупал новые. Всё думал, что если найду нужную картину, если увижу ту самую фотографию. И вскоре все стены в доме покрылись всякой пошлостью, аж дрожь пробирала. Но всё равно не сработало. И я понял, что мое сердце ускоряло ход от того, чего я не видел, чего не знал, оно пряталось от меня, и звало к себе»               
                «Outer Range»


         Я знаю, с чего начинаются чужие истории, но до сих пор не знаю, с чего началась моя.
         Говорят, вымысел это наши непрожитые жизни, в которых мы находим то, что не можем найти в нашем настоящем. Я вспоминаю описанную сцену из Outer Range Мы все хотим увидеть «ту самую фотографию». Правда, сомневаюсь, что подобные встречи обречены на счастливый финал.
         Тем не менее, все мы ищем.
         Ищем то, чего не знаем, надеясь разгадать самую большую тайну человеческой жизни: существуем ли мы по ту сторону бытия.
         В моей истории всё будет правдой.
         В моей правде всё будет вымыслом.
         Я поняла это, как только переступила порог Виллы.
         Мне предстояло стать чем-то вроде той не найденной фотографией. Ещё одним вымыслом старой Виллы.
         Я могла бы уйти. За моей спиной лежали дымящиеся руины. Передо мной до самого потолка Виллы вились улочки Помпей. Искусно вытканные голубыми и охряными шелковыми нитями. Улочки, сверкающие в лучах яркого солнца и такого же яркого неба. На какое-то мгновение среди этого ослепительного полотна я увидела себя.
         Глупая иллюзия.
         Обман вечернего света.
         Помпеи на гобелене были безлюдны.
         Тогда я ещё не догадывалась, что из самых легких паутинок, едва касающихся наших душ, ткутся самые крепкие предзнаменования.
         Пахло воском. Натертый им пол был выложен мозаикой из лисьих фигур, извивающихся, готовящихся к прыжку, с лукавыми остроносыми мордочками и человеческими глазами. Их взгляды были жестки и остры, точно бритвы. Те, которыми мой брат в детстве резал живых улиток. Не скажу, чтобы меня это действо так уж отталкивало.
         Я смахнула с лица невидимую паутину и с тихим стуком опустила свой чемодан на пол.

Продолжение следует...