Переселенцы. Взгляд очевидцев

Переселенцы. Взгляд очевидцев

В конце XIX – начале XX веков в Зауралье и Северном Казахстане возникло огромное количество хуторов и небольших деревень, основанных переселенцами из Малороссии и центральных губерний Российской империи различными неожиданностями и опасностями. В путь за Каменный пояс людей толкало безземелье и существовавшая издавна система, при которой земля наследовалась старшим сыном. Остальные сыновья не получали десятин земли и вынуждены были идти в работники к старшему брату. Стоимость пахотной земли после отмены крепостного права выросла более чем в шесть раз, а цены на зерно в конце века сильно упали. Отсутствие пастбищ и леса для строительства усугубляло проблему. Крестьяне всё чаще брали землю в аренду – за деньги, за долю в урожае (издольщина), за обработку помещичьей земли с использование собственных орудий труда (отработка).
В 1901 году правительственная комиссия после изучения земельного вопроса вынесла заключение: «Вложение денег в сельское хозяйство не приносит прибыли».
Потянулись на Восток обозы с переселенцами, а с постройкой Транссибирской железнодорожной магистрали они стали передвигаться в поездах.
Так, мой прадед Руф Григорьевич Винниченко, перебрался в 1898 году с семьёй в Петропавловский уезд из деревни Макиевка Пирятинского уезда Полтавской губернии. В 1896 году на отведённом Переселенческим управлением земельном участке у небольшого степного озера была основана деревня Макарьевка. Таким же образом появились на карте западной части уезда Исаевка, Евгеньевка, Казанка, Святодуховка, Петровка, Фёдоровка, Рясский, Ново-Покровский, Сретенка, Ксеньевка, Королёвка, Демьяновка. Земля переселенцам нарезалась южнее полосы Сибирского казачьего войска. Переселенческие управления размещались в крупных казачьих станицах.
Летом 1910 года в западную часть Петропавловского уезда приехали несколько семей азовских греков из поселка Сартаны, расположенного под Мариуполем. Два подростка – Илья и Фёдор Церахто оставили воспоминания о переселении и жизни на новом месте. В действительности сохранилось немного воспоминаний о переселении, зафиксированных на бумаге свидетелями эпохи. Братья обладали определенным даром слова и коснулись в своих мемуарах самых разных сторон переселенческого бытия – от основания хутора  и хозяйственной деятельности, о личных отношений со старожилами тогдашней глубинки. Целью моего очерка является возможность посмотреть на явление глазами очевидцев. Поэтому в очерке много цитат из названных воспоминаний.

 Разговоры о переселении возникли за несколько лет до события. Малоземелье и падение урожаев до 25-30 пудов с десятины привело к окончательному обнищанию крестьян. Зерна на продажу не было, еле-еле хватало на прокорм семьи и семенной фонд. Решили отправить в Сибирь ходоков, чтобы они своими глазами убедились в целесообразности переезда. 30 марта Николай Иванович Церахто, Шпак и Шердиц отправились в дальнюю дорогу. В Макарьевской волости Петропавловского уезда они купили в рассрочку на три года 420 десятин земли  у купца Ардакова, отдав по 20 рублей за десятину. Двое ходоков остались и засеяли первые десять десятин для общего котла, а Николай Иванович вернулся, чтобы приготовить семьи к отъезду. Всем, кто приходил, он расписывал новые места « в цветах рая», говорил много хорошего о природе и местном населении – казаках и казахах, которые «живут вольно, кочуют по степи, занимаются скотоводством. Люди мирные». Церахто продали дом за пятьсот рублей и пятнадцать десятин земли по 200 рублей за десятину. Весь инвентарь – бричку, плуги, веялку, каменные молотильные катки, новую тачанку решили везти с собой.
10 июня двадцать бричек, с багажом пяти семей, прибыли на станцию Сартана. Переселенцы с вещами разместились в трёх товарных вагонах. Один из них, жилой, был оборудован двухъярусными нарами. На них и разместились мужчины, женщины и дети. Проезд за Уральские годы людей и багажа оплачивался по льготному дешёвому тарифу. Выдавалась также ссуда на приобретение живности, но не полностью, а частично, поэтому  часть денег не оседала в карманах чиновников.
На десятые сутки пути поезд прибыл в Челябинск и переселенцы двое суток ожидали формирования нового состава, использовав время для знакомства с городом.
«Это захудалый, грязный городишко. Небольшое деревянное здание вокзала. Около него несколько деревянных построек разных служб. В стороне – длинный барак – это переселенческий пункт, переполненный обездоленными людьми. Все помещения неимоверно грязные. Город был на приличном расстоянии от станции. Их разделяла полоса чистого поля, шириною около трёх верст. Мы наняли извозчиков и поехали в город. Сотни подвод двигались по широкой пыльной дороге в обе стороны. Улицы не были мощёны и от пыли на них было темно. Дома одноэтажные деревянные с красивой отделкой  и резными карнизами. У каждого дома ярко ракрашенные огромные ворота. На центральной улице возвышалось два десятка двухэтажных каменных зданий с магазинами в нижних этажах, на которых красовались вывески с фамилиями купцов. Улица мощена булыжником и имела деревянные тротуары. Здесь я впервые увидел крестьянские одноконные телеги» (Ф).
В оружейном магазине переселенцы купили три охотничьих ружья и револьвер «Смит-Вессон» и пятьдесят патронов к нему, а также пороху и дроби (Ф).
Каждый хозяин приобрел по ружью (И).
На двенадцатые (четырнадцатые) сутки путешественники прибыли на станцию Лебяжье. До места нового проживания оставалось около ста верст. Местное население понятия не имело о бричках.
«Когда мы выгрузили свои новенькие таврические брички с ящиками, красиво окованными и расписанными красками, все население собралось возле них и с удивлением называет их каретами. А тачанку и рессорную линейку назвали чудом» (Ф).
«Когда разгружались, удивили местных жителей бричками на железном ходу и особенно тачанками. Местные все их ощупывали, восклицая: Эко, парень! Вот фургон-то, язви его!» (И).
В деревне Желтяки переселенцам бросилось в глаза резкое отличие его от украинских сел Приазовья. Не было ни одного помазанного и побеленного домика, сплошные деревянные избы, по краям изредка землянки. Дворы обнесены высоким дощатым или плетеным забором с наведенной над ним крышей, укрытой сеном или соломой. Весь двор представлял собой сплошной крытый сарай. Усадьбы были величиною не более сотки – клети со скотом, инвентарем и баней были обязательно укрыты. Сомкнутые вплотную дворы представляли стену строений, с разрывами в переулке. Деревня казалось сплошной темно – серой массой.
Крестьяне поили переселенцев хлебным квасом и с интересом расспрашивали откуда и куда они едут.
«Наконец, выехали в поле, перед нами открылась красивая равнина сибирских степей, на которой красовались островки березового леса. Изредка попадались небольшие поля, засеянные пшеницей и овсом. Урожай был плохой. Верст десять ехали степью, потом дорога пошла лесом. По обеим сторонам стояли стеной огромные березы, густо заросшие кустарником и густой травой..»(Ф).
Остановившись у пресного озера, путники стали готовить ужин и располагаться на ночлег. Их поразило невиданное количество дичи на озере –  лебеди, утки, гуси, гагары, чайки, кулики, мартыны. Тут же были опробованы ружья и ужинали уже мясом добычи.
С опасением проехали село Казенное – были сведения, что в селе есть люди, занимающиеся грабежом.
Следующая ночь принесла отдыхающим настоящее мучение – их атаковали комары и мошкара. В тогдашнем Курганском уезде население было сплошь сибиряки – чалдоны. Проехав Чулошное переселенцы достигли границ Петропавловского уезда и поехали по землям Сибирского казачьего войска.
О станице Пресноредут.
«По обеим сторонам дороги лежали навозные кучи…Один из местных объяснил, для удобрения полей навоз не применяют, для отопления – тоже, так как дров в достатке. Посреди станицы возвышалась церковь и пожарная каланча, на восточной окраине стояло три ветряные мельницы и одна на западной. С северо-запада к самой станице подступало живописное, круглое пресное озеро – основной источник водоснабжения. На юго-западе, рядом с усадьбами блестело по виду точно такое же озеро. Однако вода в нем была горько-соленая. В ста пятидесяти дворах проживало порядка 800 сибирских казаков. До участка оставалось всего шесть верст» (И.).
«Отсюда до нашего участка оставалось еще пять верст. Здесь у нас были знакомые, так как отец жил весной на квартире у старшего урядника Якова Поликарповича Воропаева. Его дом стоял в центре на площади. Мужчины тепло поздоровались со станичниками, а казачки подходили к нашим женщинам, приветствовали их и целовались как с родными. Мужики, все от мальчишек до стариков, были одеты в казачью форму: брюки с красными лампасами, фуражки с кокардами. Тут же гарцевало несколько всадников» (Ф).
«Берёзовые околки местами пересекали степь. Зеленела трава, поблескивали круглые, словно котлы, озерца. По их берегам ютилось множество птиц, а озерный воздух обдавал проезжающих сыростью...
ростью. Обоз шёл медленно, и все с напряжением ждали, что отец с минуты на минуту молвит: «Вот и наш участок». Но отец молчал. Минули балаган возле леса, проехали и сам осиновый лесок…Проехали еще полкилометра. Слева показалась яма, поросшая травой. Возле неё торчал деревянный столб, а от самой межи расходились еле заметные борозды.
У самого озера была чудная зелень, кустики ракиты и маленький лесок. Подводы замерли, но никто не слезал, ожидая благословения старшего. Отец слез с подводы, встал на колени, перекрестился:
- Слава тебе, Господи, добрались!
И поклонился до земли (И).
Перед переселенцами предстала величественная картина  – до самого горизонта лежали девственные поля. Звери и птицы не боялись присутствия человека – зайцы спокойно выходили из кустов, с удивлением разглядывая людей. Над обозом кружили тучи комаров, спастись от которых можно было только в дыму костров.

 Умаявшиеся переселенцы уснули быстро. Ребятишкам постелили под бричками, но ночная гроза вымочила и их постель
«Мать сидела и молилась, а мы, как птенчики, прижимались к ней. При блеске молний кусты казались нам страшными, темными фигурами, подкрадывавшимися к нам, одиноким посреди бескрайней степи» (И).
Мать говорила отцу, что такая гроза в первую ночь – плохой признак, но несуеверный Николай Иванович только отмахнулся.
«Утро степь опять горела алмазами, а аромат от трав еще больше усилился. Пернатые оглашали округу громкими криками. Зеркальная полоса тянулась через озерную гладь, разделяя ее на две части. Над табором поднимались дымы костров, сливавшиеся в облачко: каждая семья готовила себе пищу отдельно» (И).
Первые дни занимались охотой на зайцев и птиц. Высокий, бородатый, одноглазый казак из Пресноредути Михаил Петрович Черепашкин дал совет строить жилье не у воды, а под лесом. По его словам весенние воды поднимаются высоко, а лес будет защищать землянки от степного юго-западного ветра.
Под леском каждая семья соорудила балаган. Потом приступили к строительству домов из нарезанного в степи дерна. Пиломатериалы для дверей и окон доставляли с ближайшей станции, расположенной в 110 верстах (станция Лебяжья Южно-Уральской железной дороги – прим С.В.). Кругляк добывали сами в соседнем березовом лесу. Шла заготовка дров и сенокос. Продукты питания закупали у местных – мука стоила 40 копеек за пуд, овес – 15 копеек за пуд, мясо – 2 копейки фунт (400 граммов), картофель – 10 копеек 20 кг. У казахов приобрели восьмидесятикилограммового барана за 2 рубля 50 копеек. Илья Церахто пишет, что в те годы сельский труженик мог заработать за полгода с весны до Покрова 40 рублей и 10-150 пуовчистой пшеницы и получить от хозяина одежду и сапоги, стоившие два рубля с полтиной.
Николай Иванович Церахто: «В двадцати верстах от нас есть большая торговая культурная станица Пресногорьковская. Месяц тому назад 18 мая открылась в ней двухнедельная ярмарка и продолжалась до 1 июня. На этой ярмарке было в продаже не менее миллиона голов разного скота. А товаров было столько, что лишь птичьего молока не было. Здесь же закупались все виды крестьянской продукции: шерсть, кожа, щетина, топленое и растительное масло, мука, крупы, самотканые холсты, птица, яйца, мясо и многое другое.  Для закупки разного товара на ярмарки съезжаются купцы  даже из Москвы и Петербурга и угоняют стада рогатого скота, отары овец и табуны лошадей».

 К осени у озера были выстроены пять землянок с сараями и большими скирдами сена.
Илья писал: «В станице Пресногорьковской каждую субботу собирался большой базар. Там продавали все. Что угодно для нужды. Оттуда привезли около двадцати пудов муки по 50 копеек за пуд, пять жирных баранов с большими курдюками по 1 руб 50 копеек, сухих фруктов, соленой рыбы, водки  и много других продуктов. Завезли весь лесоматериал для пяти хат. Услышав о нашей стройке на место хутора прибыло большое количество народа. Из Казанки приехали 15 человек, из Песчанки десять, приехали мужчины и женщины из Пресноредути и Камышловки. Таков был неписанный закон Сибири помогать друг другу!»
Федор об освящении хутора: «26 июня 1911 года начали приезжать приглашенные. Рано утром первыми приехали Кусаин, Ваис и Кимбай. Они приехали по просьбе отца, чтобы забить скот на мясо. Три огромных котла установили под открытым небом и варили в них мясо. В четвертом готовили плов. Приехали гости из Казанки, Камышловки. Макарьевки. Семиозерного, Песчанки. Приехали все наши аульные друзья – казахи. Последними приехали пресноредутцы Воропаевы Яков и Максим с супругами. Они сообщили, что крестный ход приближается. К часу для все приготовления подошли к концу. Были приготовлены из досок длинные скамьи. Со стороны станицы по дороге показалась толпа, наши женщины вынесли иконы. У столов священник начал служить молебен в честь нашего поселения и освящения хутора. К нему присоединился второй священник Сергей Полевой, приехавший из монастыря с несколькими монашками во главе с игуменьей Евпраксией. Церковный хор торжественно пел, все присутствующие усердно молились. К концу молебствия принесли несколько ведер воды, которую попы освятили и оба священника в сопровождении хора обошли все наши хаты, окропили их святой водой и внутри и снаружи.. Кропили сараи и все хуторское стадо, которое к этому времени подогнал пастух. Угощение было обильным и люли вскоре разошлись. Остались только приглашенные и началось веселое шествие до вечера. Первыми уехали монастырские гости, потом-друзья-казахи и лишь поздно ночью остальные.  Из Песчанки Трофим Бобров, Перфил и Степан Подобины, Фрол Бибиков. Из Макарьевки Михаил Назначило, и Иван Жвалов ( Иван Денисович Жвалов – расстрелян в 1922 году как участник базаровско-незнамовского  процесса, создал контрреволюционную организацию в ряде городов Сибири под фамилией Базаров – прим. С.В.), из Казанки Евтух Богуш и Иван Давидович Блидарев, из Камышловки – Егор Макарьевич Лавринов (отец Николая Георгиевича Лавринова, писателя, директора Пресногорьковской и Троебратнинской школ в начале 60-х годов – прим. С.В.).».
Илья: «Каждая семья кроме лошади приобрела по корове. Переселенцы не могли привыкнуть к отсутствию фруктов и пополняли свой рацион сбором земляники, костяники и дикой вишни. Неприятными были и холодные летние ночи. Однажды решено было отправиться на поиски кавунов (арбузов) и дынь, которые, якобы, продавались в 120 верстах от хутора. Казак Николай Петрович Лавринов вызвался проводить четыре подводы новоселов к месту продажи арбузов. Через 30 верст Лавринов настоял на привале. Лошадей пустили пастись, казак смазывал оси своей деревянной телеги, которые «горели» без свиного жира. И ворчал. Мужики отдыхали в тени под телегами – их возы были на железном ходу и в смазке не нуждались. После чаепития тронулись в путь. На ночлег остановились у березовой рощи, у небольшого озера.
 
 «Костер слепил глаза, чай в котелке закипал, а лошади разбрелись по берегу. Усевшись на зеленой травке, мы доставали из сумок приготовленную дома еду: яички, сало, мясо, масло и печенье. Плотно поели, попили чаю и спать. Караульному поручили разбудить нас как можно раньше, чтобы к обеду успеть доехать до места (И).
Встали затемно, запрягли лошадей и тронулись. Обоз из пяти подвод направлялся к станице Звериноголовской на реке Тобол. На его пути лежала крупная станица Пресногорьковская. «Впереди раздалось пение петухов и редкий собачий лай. Мы въезжали в безмолвную казачью станицу. Вдоль улицы стояли деревянные, по всему видать густонаселенные дома. На окраине белела церковь, а в центре станицы возвышалась пожарная каланча, с которой раздавались удары колотушки бодрствующего сторожа.. На выезде из станицы, вдоль дороги высились амбары общественного, страхового  фонда. Возле них с палкой в руках стоял сторож. Серым полотном расступался восток, петухи кричали уже во всю. (И)
К вечеру обоз прибыл в Звериноголовскую. «На площади возле старой деревянной церкви ютилось несколько торговых палаток, в которых торговали чаем, сахаром, табаком, спичками. Неподалеку стояли крестьянские подводы с мукой, пшеном и льняной пряжей. Вокруг виднелись следы недавней ярмарки: навоз, остатки недоеденного лошадьми сена, бумажки. Кавунов не было.
Благовест колоколов призывал к молитве. Казаки в штатском, а многие и в форме, смиренно, казалось с венцами покаяния на головах, один за другим направлялись кто в новую, кто в старую церковь. В глубине души я тоже молился. Сгущались сумерки и нам предстояло вновь готовиться к ночлегу. Поехали мимо домов  – новых, красивых и старых, местами погнивших. Выехали на маленькую площадь и увидели высокую мечеть с позолоченным полумесяцем. Мулла кричал: «Аллах, Аллах!» К мечети поспешали старики-татары с посохами в руках и чалмами на голове» (И).
Заночевали у соснового бора, наводившего непонятный страх на Илью. Две убитые на озере утки были приготовлены на костре и с аппетитом съедены.
Утром отправились на юг, в село Ряжское (ныне населенный пункт Узункольского района Костанайской области – прим.С.В.). Село новое, жители сплошь переселенцы-малороссы. Голые дворы, широкие пустые улицы. Через каждый квартал выкопаны колодцы. Илья отметил, что срубы ветхие, стало быть, были выкопаны за счет государства давно. Здесь о кавунах никто не слыхал. Пришлось купить картошки по 10 копеек за 20 кг и нагрузить ею подводы.
По дороге домой проезжали множество переселенческих сел и хуторов. У селян закупали продукты –  например, купили за 20 копеек четыре килограмма говядины вместе с почками и салом. К великому изумлению вернувшихся из путешествия поселенцев накануне праздника Воздвижения креста Господня (27 сентября н.ст.)  повалил густой снег и подул северный ветер. К обеду снег растаял, но это событие подтолкнуло жителей хутора с удвоенной энергией взяться за заготовку и подвоз дров и кормов для скота.
Зима 1910/11 годов выдалась чрезвычайно суровой. Добывая пропитание, поселенцы сделали своим основным занятием охоту. Имея оружие и достаточный запас боеприпасов они добывали зайцев, куропаток, тетеревов, горностаев, хорьков, лис и волков. Заниматься хлебопашеством было убыточно –  пшеницу выращивали  с большим трудом, урожай зависел от погоды, пшеницу нужно было везти в Курган и продавать всего за 40 копеек за пуд.
Николай Иванович решил заняться скотоводством и переработкой его продукции. В поселке Исаевка (ныне Чапаевка Жамбылского района СКО – прим.С.В.). он купил молочный заводик. За четыре ведра водки на 52 – х подводах и санях все постройки были перевезены на хутор. Весной, после небольшого ремонта – замены прогнивших бревен – началась переработка молока. Молоко скупали по всей округе по две копейки за литр, но основное сырье приносили сорок своих коров.  На заводе работали мастер, с окладом в  50 рублей в месяц, Илья и сам Николай Иванович Церахто. Кроме коров семья Церахто держала овец и свиней. Масло, приготовленное на заводе, закатывали в бочки и сбывали оптом в Кургане.  Осенью малоудойные коровы отправлялись на убой, а весной стадо пополнялось за счет приплода и покупки коров.
Поселенцам некогда было скучать и вспоминать жизнь на берегу Азовского моря, но женщины часто плакали, особенно в длинные  морозные зимние ночи. Они не могли привыкнуть к снежной глухомани.
С далекой оставленной родины приехали в гости родственники и в честь этого события было решено заказать молебен с крестным ходом вокруг участка.
Илья Николаевич вспоминал: «Со стороны Девичьего монастыря, находившегося в девяти километрах от нас, показались хоругви с крестом и иконами, за которыми щло множество людей, приглашенных на праздник. Мы встретили гостей на границе участка, где и был отслужен молебен. Отец поблагодарил священника, певчих монашек и всех собравшихся разделить нашу радость. Заранее были расставлены столы, но народ за ними не помещался, тогда прямо на траву положили доски и накрыли их холщовыми скатертями. Угощением были свежий хлеб, горячее мясо кусками и, по обряду, ароматная каша. Гостям (а гостями считались все, кто пришел на богослужение) подали по чашке вина. Священник благословил пищу и все уселись за трапезу под открытым небом. «(И)
После отъезда гостей жизнь на хуторе пошла своим чередом, тоска по оставленным теплым краям не покидала переселенцев. «Брат (Федя - прим.С.И.) был моложе меня на три года – волей-неволей он оставался моим единственным другом» (И). Уныние и скуку на хуторе не смогли скрасить граммофон, множество пластинок и двухрядная гармонь, купленные Николаем Ивановичем.
Петропавловский уезд летом 1911 года был поражен жестокой засухой. Степь выгорела уже в июне, за лето не было ни одного дождя. Сена не было заготовлено ни клочка. Мясо впору было раздавать. так как даже по копейке за фунт (400 г) его невозможно было реализовать. Лошадей Николай Иванович определил знакомым казахам на «тебеневку». Сорок дойных коров и 316 овец угнали в станицу Пресногорьковскую на бойню. Мясо засолили в бочки и отправили на родину в Мариуполь. 90 пудов топленого сала сдали на мыльный завод за бесценок. Головами, ногами и внутренностями завалили полный промерзший сарай. Николай Иванович с женой повезли мясо на родину, а Илья, Федя и маленькая сестренка остались на хуторе.
Пшеничная мука поднялась в цене с 40 копеек до 2 рублей 50 копеек за пуд. Она стала не по карману многим горожанам и крестьянам. Народ бедствовал. Особенно страдали переселенцы, не имевшие запасов.
21 января 1912 года Илья пожарил картошку, хлеба к ней не было и Федя заплакал. Надо было что-то предпринимать и хуторяне решили отправиться в станицу Пресногорьковскую за 30 километров для покупки муки. Пришлось встать в три часа утра, чтобы попасть на базар. Мороз стол жестокий, но Илья не надел валенки. А обулся в сапоги. Неожиданный приезд родителей с малыми детьми, сестренкой Раей и годовалым братом Алешей, спас его и соседа от неминуемой гибели в степи. К утру мороз усилился до 40 градусов, к семи часам поднялся такой ураган, что не было видно стены соседней землянки, стоявшей в десяти саженях. Трое суток бушевала непогода, скот стоял некормленый… Весной Николай Иванович закупил 28 коров и 100 овец. Мастера нанимать не стали, технологией изготовления масла овладел Илья. В этом году урожай выдался неплохим, но хуторянам приходилось часто выезжать в поле, чтобы пугать целые стаи диких гусей и журавлей, кормящихся на созревающих хлебах. 27 июля загорелась степь в 12 верстах от участка. Хуторяне попытались остановить пожар верстах в трех, пропахав межу, но огонь прорвался к лесу – деревья с треском падали. «Дичь разбегалась, куда попало. Тетерева и куропатки с обгоревшими крыльями скакали прямо на людей. Правым боком пожар захватил и наш участок. Казаки бегали с метлами, тушили огонь, приговаривая:
-Ишо чо девки батюшку Пантелеймона не чтили, на вот тебе!
Пожар случился как раз в день Святого мученика Пантелеймона.  Огонь спалил многие поля и принес убытков на десятки тысяч рублей.
Илья дружил с молодежью из окрестных деревень – Песчанки, Казанки, Макарьевки. В станице молодежь была культурнее, чем в селах. «Удалая казачья молодежь носила военную форму. Барышни одевались изящнее, чем украинки и русские селянки, по городской моде. Культура заносилась в станицу из дальних туркестанских городов, с пограничья Китая и Афганистана, где казаки несли службу (И).
1913 год прошел для семьи Церахто в новых хлопотах – они решили бросить хутор и перебраться в село Песчанку – строили там новый дом. Илья вспоминает, что на день теплого Алексея 17 марта 1914 года он с друзьями поехал говеть в Девичий монастырь, где было много молодежи. Прожили в нем три дня, а в субботу, причастившись и духовно отдохнув, вернулись домой.
Илья вспоминает о начале войны с Германией. Его должны были призвать, но он заболел тифом.
В день пророка Илии Илья с матерью поехали в монастырь, помолиться Богу. Во время Богослужения Илья почувствовал слабость, вышел из церкви и лег под тачанку. Полтора месяца провалялся в бреду без медицинской помощи. В 1916 году Илью призвали в действующую армию. Провожала его вся станица Пресноредутская. В Петропавловске его распределили в полк, где он служил с пресногорьковскими казаками братьями Лапиными и Левой Дрововодовым. Последний и один из братьев погибли. А другой Лапин пришел с фронта без руки. Илья попал в германский плен.
Федор о маслозаводе:
Отец ездил в деревню Исаевку на какие- то торги. Там продавался молочно-маслодельный заводик, состоящий из трехкомнатного деревянного помещения, льдохранилища и оборудования: 600-литровый сепаратор, маслобойка, маслообработка. Водогрейный котел, 15 фляг, 20 ушатов и немало мелкого инвентаря. Все это отец купил с торгов за 155 рублей. Сразу же на месте были наняты люди и подводы. Помещение разобрали по бревнам, погрузили на подводы вместе с оборудованием и доставили на хутор. Ко всему привезенному пристроили ледник, в который набили 70 кубометров льда. Заготовить лед нам помогли приехавшие из Казанки. Песчанки и Пресноредути наши знакомые, пригнавшие 20 одноконных подвод-саней. В течение одного дня ледник был набит и укрыт. А после трудов мужчины долго у нас гуляли. В апреле 1911 года на Саракульской ярмарке (в 100 верстах от хутора) купили дойных коров. Всего 44 головы на пять семей. Коровы были простые, сибирские, ростом маленькие. Мохнатые, маломолочные, даже в самый обильный сезон удоя от одной коровы получали 8-15 фунтов молока в день при двукратной дойке. Это не коровы, а прямо-таки козы. Но жирность была высокой  до 5,5%. Правда и цена им была такая: от 12 до 20 рублей. На ярмарке отец купил и пригнал домой 350 штук овец по полтора рубля за голову. В первых числах мая заработал маслозавод. Мастером по выработке сливочного масла был принят Михаил Бережнев, который оказался хорошим специалистом. Масло вырабатывалось только первого сорта, а это в те времена была наивысшая оценка качества масла.
Три богатые крестьянские хозяйства, находившиеся около озера Троебратное, рядом с нашим хутором, имели около ста коров. Хозяева Чмутов, Папулов и Ермаков приехали к нам и предложили покупать у них молоко. Отец согласился и договорился покупать молоко по 35 копеек за пуд, но перевозку молока от сдатчиков принял на себя, а приемку и доставку отец поручил мне. Я оборудовал одноконную телегу, установил на нее пять стофунтовых фляг, молокомер и ежедневно с мая по сентябрь утром и вечером доставлял молоко. Самая большая дневная приемка была около 20 пудов (около 320 литров). Часто случалось так. Выеду за молоком рано, до восхода солнца. Спать очень хочется. Ложусь в телегу на солому и крепко засыпаю. Умный конь хорошо знал дорогу. Шагом дойдет до хутора, остановится на месте и громко заржет. Женщины принесут молоко, сольют во фляги, запишут себе в книжки, а мне в журналы и направят моего коня обратно. Я проснусь от толчка и увижу, что телега стоит уже около завода, а брат Илюша тянет меня за шиворот. Молоко девчата записывали честно, и никогда никакого обмана не было.
Дорогу я проложил по целине, прямую как стрела, и хорошо ее накатал. Много лет за ней оставалось название «Федина дорога». Благодаря доставке молока с хутора Троебратного наш завод был более-менее загружен работой. Помощниками мастера были Илюша и Иван Константинович. Матери по хозяйству помогала одна работница, девушка из Казанки, Устина Ивановна Блидарева.
В среднем дневная выработка масла составляла около полутора пудов. Два-три раза в месяц масло возили продавать в Курган. 120-верстная дорога до Кургана проходила по красивой местности. Здесь было много березовых и сосновых лесов, озер и несметное число разной птицы. По этой дороге было большое движение. Беспрерывным потоком шли подводы, так что расстояние это мы покрывали за два дня. Ночевку делали где-нибудь около озера, куда собирались десятки подвод, ведь в одиночку ночевать было опасно: по лесам близ дорог бродили грабители. Вторую ночь ночевали в городе на постоялом дворе. Рано утром выезжали на базарную площадь и останавливались на специально отведенном для подвод месте. Сюда с маслом приезжали из очень дальних степных волостей. Основным закупщиком масла была «Сибирская компания», но масло покупали многие другие купцы.
Масло хранилось тогда в трехпудовых буковых стандартных бочках. На каждой подводе один из бочонков по требования агента выбирался на экспертизу. Между рядами задолго до начала торга уже шныряли десятки агентов закупщиков, знакомясь с настроением поставщиков и знакомя их с ценами хозяев. За 1 сорт давали 12-14 рублей. За 2-й 10-12 рублей и 3-й сорт шел по 8-10 рублей за пуд. Вот наконец прогудел колокол, возвещавший о начале торга. Тут агенты накинулись на добычу – вонзали свои щупы в желтое эластичное масло для определения его качества. Если качество устраивало агентов, то подводы отправлялись к складам. У некоторых поставщиков масло не принимали совсем или брали только на перетопку. Это были крестьяне из далеких степей и они часто возвращались домой, не продав масло.
(У Николая Ивановича был свой прикормленный агент, который сразу брал партию масла и продавец с покупателем отмечали покупку за бутылкой коньяка в ближайшей харчевне)
Наемный мастер был у нас только один сезон. Впоследствии мастером работал Илюша. А я ему помогал. Потом мастером стал я. Илюшу взяли в армию в 1915 году, а с 1918 года маслозавод прекратил свое существование: оборудование пришло в негодность. Часть посуды продали, а часть использовали у себя в хозяйстве. Помещение превратилось в амбар. Надо сказать, что если бы не маслозавод, нашей семье пришлось бы пережить очень тяжелое время.
О школе:
В станице Пресноредутской в школе учились только местные казачата. Нас было двое чужих, или как они называли, иногородних. Я тогда этого слова не понимал, думал, что они просто считают меня городским мальчиком. торой иногородний был из деревни Песчанки – Гриша Подобин. Гриша учился тоже в четвертом классе и жил на квартире вместе со мной. Он был на год старше меня. Жили мы с ним дружно и учились хорошо, но первое время нас обижали казачата. Школу посещало около тридцати человек. Помещение школы представляло собой небольшую деревянную избушку, состоявшую из сенок и одной комнаты, где едва помещались все классы. Занималась со всеми одновременно одна учительница Евдокия Михайловна. Рядом с ее столиком стоял небольшой шкаф с учебными пособиями. Раздевалки не было, одежду каждый клал на сиденье парты, за которой сидели по четыре ученика.
Казачьи мальчишки носили форменную одежду – брюки с красными лампасами и гимнастерки с красными погонами. Только я и Гриша пестрели межу ними. На переменах часто нам попадало, то подножку, то подзатыльник получали. Насмешкам не было конца. Особенно за язык. Я очень плохо говорил по-русски, а Гриша мог говорить только по украински. Но это было только первое время, пока я еще смотрел на казачью форму с опаской. Через месяц я уже хорошо освоился и начал кое-кому давать сдачи. Руководил нападками Ванька Еремеев, но вскоре Петька Воропаев, его брат Ефимка и Яшка Грязнов вскоре решительно перешли на нашу сторону.. как-то в школу пришел псаломщик местной церкви Ефим Егорович Тимофеев. Он подбирал учеников для пения в церкви. Мы стали каждый день разучивать церковные гимны. По воскресеньям и на праздники пели на клиросе в церкви.

 О начале войны:
«Хуторяне вдруг обратили внимание на всадника, скакавшего со стороны станицы Пресноредутской. Над головой его был красный флажок, и отец сказал:  «Война». На полном скаку всадник подъехал к нам, и мы узнали казака Максима Ханина. Он тут же объявил о начале войны и о том, что объявлена всеобщая мобилизации. Всем мужчинам надо явиться в станицу. НА наши вопросы. Кто и где воюет, Ханин ничего ответить не смог, повернул своего взмыленного коня и поскакал обратно. Мужчины запрягли лошадей в нашу тачанку и тоже поспешили в Пресноредут.
Илья Николаевич Церахто был призван в армию и воевал на германском фронте. В 1916 году он попал в плен в Карпатах. Вернулся домой после революции. Вскоре он вернулся в Сартану, под Мариуполь, где в 30-е годы работал председателем колхоза. Фёдор Николаевич Церахто писал в своих воспоминаниях, что Илья с женой Марфой Григорьевной и тремя детьми – Николаем Агапией (Любовью) 1928 г.р. и Александрой (1930 г.р.) ушёл с немцами во время войны, так как он во время окуппации Мариуполя (октябрь 1941 - 11 сентября 1943) был бургомистром Сартаны. Возможно, что старший сын Дмитрий, служивший в начале войны в Красной армии, присоединился к ним. Фамилию изменили на Церахтопулос. В Америке умерла жена. Осенью 1956 года Илья николаевич решил вернуться в СССР. Умер в Ейске в 1963 году. Дети остались в США. В настоящее время Церахтопулосы есть в Калифорнии, в городах Баннинг и Дезерт-Хот-Спрингс в округе Риверсайд. Илья Николаевич оставил воспоминания  под названием: «Я любил тебя, Россия. Записки русского грека о дореволюционной России», изданные небольшим тиражом в Москве в 2004 году.
В именном списке потерь я прочёл: «Цырахтин Илья Николаевич, оставлен на поле боя. Место рождения: Акмолинская область, Петропавловский уезд, Пресногорьковский станичный юрт, с. Редут. Место службы: 162-й пехотный Ахалцыхский полк, младший унтер-офицер. Дата события: 3.10.1916 года».

 
Фёдор Николаевич был участником гражданской войны, в составе 27-й стрелковой дивизии дошёл до Красноярска, вернулся и в 1922 году выполнял обязанности командира пресногорьковского отряда ЧОН. Работал в маслодельной промышленности. Во время войны имел бронь. Умер в Ейске в конце 90-х. В восьмидесятые годы вместе с племянником Юрием Федоровичем Ермолаевым на хуторе откопал шашку, которую очистил кирпичом и передал в Петропавловский областной музей, где она представлена в экспозиции. Спрятанный револьвер найден не был. Автор ряда воспоминаний – «Две эпохи»,-Жданов, 1967, «Так было когда-то»,- Мариуполь, 1980. Книги изданы в самиздате и не публиковались типографским способом.
Надо отметить, что воспоминания Фёдора Николаевича довольно субъективны, многие вещи надуманы, но тем не менее воспоминания уникальны, так как в целом в них показан дух того времени, царящий в переселенческих селах в период Первой мировой войны. в революцию и гражданскую войну. Воспоминания достойны публикации для массового читателя.




июнь 2024-го года. - август 2025