Об Иисусовой молитве

                Принято считать, что Иисусова молитва является необходимым условием монашеского быта и неотъемлемой частью исихазмы или духовного делания для всякого православного. Она призвана, через строгое соблюдения молитвенного правила и аскетического образа жизни, привести подвизающегося к богообщению, созерцанию Бога в сердце, стяжанию «Духа Мирна». Практика Иисусовой молитвы уходит корнями в далекое прошлое, когда в IV в., среди монахов египетской пустыни возникло движение исихастов или «молчальников». Их целью было безмолвие и отрешенность от мира, без чего невозможно тайноводческое [глубинное, сокровенное, тайное, высшее] богословие  и духовное возрастание. Свое обоснование исихазм получил в трудах известного богослова IV в. Евагрия Понтийского, а с V в., стал неразрывно связан с именем преподобного Иоанна Молчальника (Исихаста). Понятие «Исихия» в переводе с древнегреческого языка означает «молчание, спокойствие, уединение». Духовное наследие «молчальников» представляет большой интерес и требует отдельного вдумчивого изучения. Сейчас я не буду подробно на этом останавливаться из-за сложности темы. Поэтому исихазм мы рассмотрим только применительно к практике Иисусовой молитвы. Отмечу лишь, что с учением «молчальников» неразрывно связаны труды святителя Григория Паламы о Божественных энергиях или Фаворском свете, о чем мы поговорим отдельно.
                Как я уже говорил, движение исихастов зародилось вместе с монашеством, и не будет ошибкой признать, что оно положило ему начало, поскольку в основе иночества лежат уединение, стяжание бесстрастия, отречения от мира, сугубая молитва и строгая аскеза. Необходимость строгих условий монашеской жизни была вызвана реформами Константина Великого, который своим Миланским Эдиктом в 313 г, придал христианству статус государственной религии.  После этого, подражая Императору, в Церковь хлынули царедворцы и знать – бывшие язычники, которые смутно представляли себе, что такое новая вера, но зато хорошо помнили старую. Христианином за один день, по факту крещения, не становятся. Поэтому вместе с собой они привнесли в Церковь обычаи и навыки Древнего Рима, большей частью эпикурейского толка.  Однако, ортодоксальные христиане, не желавшие оскверняться «христианским язычеством», уходили в пустыни, где либо жили сообща, либо поселялись отдельно, чтобы в молитве и посте предаваться духовному созерцанию. Так возникло монашество. Его появление в III в., связано с именем преподобного Антония Великого – основателя отшельничества, подвиги которого были только началом, толчком к зарождению монашеской жизни.  Как явление в христианстве, иночество утвердилось лишь  в IV в. Тогда же появились и первые монастыри. Подвизающиеся в общежительных монастырях, стали называться «киновитами»,  а пребывающие в пустынном одиночестве  – «отшельниками» и «анахоретами».  Их подвигами закладывались основы спасительного жития, суть которого составляли суровая аскеза и молитвенное созерцание. Так, вкратце, возникло монашество, в недрах которого берет свое начало практика Иисусовой молитвы. Некоторые богословы считают, что в ее основе лежат слова слепого Вартимея, сына Тимея, который, сидя у источника в Иерихоне, вопил ко Христу: «Иисус, Сын Давидов! помилуй меня» (Мк.10:47). Однако – это всего лишь догадки или теологумены, то есть личные богословские мнения. Ни в одном из древнейших святоотеческих текстов ранее IV в, не содержится поминания об Иисусовой молитве. Даже преподобный Максим Исповедник ни разу о ней не говорит в своих многочисленных трудах VII в.  Некоторые источники приписывают ее появление преподобному Варсонофию Великому в VI в., но ее современный вид связывают с преподобным Григорием Синаитом – величайшему подвижнику и одному из основателю движения исихастов  XIII-XIV вв.  А это уже время паламитских споров или дебатов святителя Григория Паламы с Варлаамом Калабрийским относительно нетварности божественных энергий  и Фаворского света. Сейчас я не буду останавливаться на этом вопросе. Он для вас важен лишь в том смысле, что связан с практикой Иисусовой молитвы. Как известно, причиной споров стало обвинение Варлаамом монахов Святой Горы и Фессалоников в мессалианстве или приверженности ереси богомилов, которые учили, что человек может вполне познавать Бога по существу и общаться с Ним лично. Это обвинение возникло, у получившего образование на Западе в духе католического ренессанса Варлаама, после ознакомления с практикой Иисусовой молитвы византийских монахов. Не поняв сути, этого делания, ученик католической схоластики набросился с обвинениями в ереси на святителя Григория Паламу и его учение. Григорий, в свою очередь, выступил в защиту «священнобезмолствующих», то есть делателей Иисусовой молитвы и обличил Варлаама в еретическом понимании Божественных энергий и сущности. Это породило  такие брожения в умах византийцев, что на прекращение смуты понадобилось почти десять лет с 1341 по 1351 гг, и несколько поместных Константинопольских Соборов. В итоге, ересь Варлаама и Акиндина, – его последователя, были осуждены, а сами они преданы анафеме. Так что же собой представляет Иисусова молитва Григоирия Синаита: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!»? На эту темы написаны многочисленные тома богословских трудов, и вдаваться в ее детальное рассмотрение излишне. Ели говорить кратко, то смысл Иисусовой молитвы заключается в стяжании бесстрастия, очищении сердца от мирских помыслов, соединении со Христом и обретении укрепляющей благодати Духа в молитвенных и аскетических подвигах. Иногда Иисусову молитву также называют: «умно-сердечным деланием», «деланием сердца», «умной молитвой», «тайной молитвой», «священной молитвой», «сердечной молитвой », «трезвением», «хранением ума». Все они  раскрывают главные условия ее делания: уединение, сосредоточение ума, контроль за помыслами и движениями сердца, стремление к обожению, чего без строгости монашеской жизни достичь невозможно. Это обусловлено тем, что практика Иисусовой молитвы требует полной отрешенности от мира и концентрации ума на священных словах имени Божьего в условиях жестких ограничений. Человеку, обремененному мирскими заботами и добыванием хлеба насущного, такое делание не под силу. И не потому, что не может повторять слова молитвы, а потому что он лишен условий ей способствующих. Предупреждая об этом, святитель Игнатий писал: «Занятие подвигами, не соответствующими образу жизни, делают жизнь бесплодной». Как выше было отмечено,  святые отцы еще в древние времена расцвета монашества и умного делания, на заре Православия, когда монашество процветало духоносными отцами и преподобными старцами, указывали на то, что сама по себе Иисусова молитва не может привести к обожению и принятию Духа Истины. Тем более, это очевидно и сейчас. Поэтому в наши дни наступило время духовного, а не телесного подвига, пути к которому открыты каждому желающему спастись. Духовный подвиг подразумевает не только и не столько занятие Иисусовой молитвой, тем более в отсутствии опытных наставников, но и всякую внутреннюю работу над собой с целью очищения сердца от греха, страстей и привязанностей к мирскому. Есть еще важный момент в этом вопросе. Подобное духовное делание, требует неусыпного контроля со стороны опытного в духовной брани монаха-наставника, чего мирянин лишен по определению. В противном случае, самочинное занятие  Иисусовой молитвой приведет к тяжелейшим духовным травмам и гибели души, ибо такой делатель неизбежно впадет в бесовскую прелесть.
                Практика «умной молитвы» зародилась в Афонских монастырях в конце XIII в. и ближе к середине XVII в. ее духовное содержание умалилось и сошло на нет. Причина тому – оскудение духоносных отцов для обучения «сердечной молитве». Первым был преподобный Григорий Синаит, а последним – преподобный Нил Мироточивый (Афонский). Постепенно занятие «умной молитвой» превратилось в набор дыхательных и умственных упражнений, выхолащивающих ее суть. «Еще в древнем иночестве наметился уклон в сторону делания вопреки созерцанию», –  сетует преподобный Максим.  Как я уже сказал, правильное  занятие Иисусовой молитвой невозможно без непрестанного контроля со стороны опытного наставника, который страхует ученика от пропасти погибели. Многие могут возразить и сослаться на святителя Игнатия Брянчанинова, который в многочисленных письмах и сочинениях призывал к совершению умного делания. В частности, он пишет: «Займемся молитвою Иисусовою бескорыстно, с простотою и прямотою намерения, с целью покаяния, с верою в Бога, с совершенною преданностью воле Божией, с упованием на премудрость, благость, всемогущество этой святой воли». Однако, в другом месте, святитель говорит, что за всю жизнь встретил только одного делателя умной молитвы, который преуспел в ней на Афоне. С этим монахом Игнатий Брянчанинов случайно познакомился в Петербурге. Возникшее недоумение о разных подходах святителя Игнатия к практике Иисусовой молитвы требует разрешения. Те, кто ссылается на его слова в обоснование самочинного занятия «тайной молитвой», не учитывают главного. Ко времени творчества святителя Игнатия, а это – первая половина XIX в., еще не были открыты для русского православия многочисленные аскетические и богословские труды отцов Древней Восточной Церкви, на которых основано все Священное Предание и православное вероучение. Заслуга Игнатия Брянчанинова в том и состоит, что он смог не только перевести, не искажая сути, учения святых отцов, но и переложить их на понятный русский язык. Именно, благодаря его трудам, Русская Православная Церковь получила доступ к духовным сокровищам апостольского Православия. Однако, пока этих трудов и переводов не было, приходилось давать такие правила пастве, которые, с одной стороны, способствовали укреплению веры, а с другой – облекали богословские истины в понятную и доступную форму, лишенную многословия и ложного толкования. Их цель заключалась в приведение души к  богообщению и укреплению памятования о Боге. Этому и была призвана служить  Иисусова молитва, занятие которой благословлял Святитель Игнатий. Он прекрасно понимал, что мирянам невозможно достичь того состояния, к которому ведет  «умное делание», ибо и люди были уже не те, и условия мирской жизни не позволяли, и духоносных учителей не было. «Аскетическое богословие [к которому относится и Исусова молитва] ставит перед собой задачей синтез делания и созерцания», – говорит Максим Исповедник. А условий и знаний для этого у мирян нет. Но тем не менее, лучше дать что-то для спасения души, чем не давать ничего. Именно этим принципом духовной икономии руководствовался Игнатий Брянчанинов. С открытием трудов древних отцов и их широкой доступностью, духовная практика подвизающихся перестала нуждаться в Иисусовой молитве как средстве богообщения. Поэтому святитель Игнатий позже писал: «Не живые человеки были моими наставниками, ими были почившие телом, живые духом святые Отцы… В нынешние времена, по крайнему оскудению Старцев, должно с особенной тщательностью исследовать Отеческие деятельные писания и ими руководствоваться за неимением духоносных Старцев». Как мы видим, в его словах нет ни слова об Иисусовой молитве. Более того, святитель прямо призывает обращаться к наследию отцов церкви, а не искать наставников и духовников среди современников, а средство спасения – в  умном делании. Если это было необходимо для православных XIX в., то, тем более, – это актуально и для нашего времени. Поэтому все, кто учат или призывают, или благословляют заниматься Иисусовой молитвой, не понимают сути «умного делания» и  подвергают доверчивых людей душепагубной опасности, в устах которых священные слова превращаются в бессмысленное, вплоть до умопомрачения, пустословие. В толковании на молитву Господню Максим Исповедник пишет: "Молитва - есть награда за подвиг добродетели, воздаваемая человеку Богом". То же самое можно отнести и к молитве Иисусовой, правильное занятие которой есть дар Божий, а не самочинное делание.
                В этом вопросе есть еще один немаловажный аспект. Плодотворное «умное делание» приводит к лицезрению в душе Божественного или Фаворского света умственными очами. Это видение – не галлюцинация, а  настолько же реально, как и восприятие предметов зрением. Об этом говорит в своих «Гимнах» Симеон Новый Богослов. Вот, почему учение Григория Паламы и подвизание в Иисусовой молитве неразрывно связаны. Однако созерцание Божественного света доступно лишь избранным, очистившим свой ум и сердце от страстей. Понятно, что в миру такого состояния достичь невозможно. Поэтому Игнатий Брянчанинов и не раскрывает учение о «сердечной молитве», понимая, что в этом случае придется говорить и о нетварных Божественных энергиях, что его современники вряд ли смогли бы вместить. Что касается условий монашеского делания для «умной молитвы», то современные монастыри престали соответствовать этим требованиям. Они утратили свое предназначение и уже не являются местом, где можно спастись, удалившись от мира. Вот как характеризует монашество первой половины XIX в. святитель Игнатий: «Христианство и монашество при последнем их издыхании… Самое монашество быстро уничтожается. Душевный подвиг почти  повсеместно  отвергнут; само понятие о нем потеряно… Монашество…отживает век свой вместе с христианством. Восстановления не ожидаю. Восстановить некому. Для этого нужны мужи духоносные, а ныне… их нет… Монастыри, эти пристани, обратились в пучины, в которых вредятся и гибнут душами многие такие люди, которые посреди мира проводили весьма хорошую жизнь». А ведь это было время Серафима Саровского, Митрофана Воронежского, Иосафа Белгородского и многих других великих подвижников иноческого жительства. Понятно, что за истекшие 170 лет монашество лучше не стало, особенно с учетом большевистских гонений и секуляризации Церкви современной России. Завершая нашу беседу, хочу подчеркнуть, что нет и не может быть никаких условий и, тем более, «благословений» на занятие Иисусовой молитвой в церковной среде и среди мирян.  То, что сейчас читается верующими, в лучшем случае, можно назвать сугубым молитвенным правилом с использованием слов Иисусовой молитвы.  Но, тот, кто практикует ее как "умное делание" или, пользуясь священнической властью, принуждает к нему – идет по пути протестантского православия и иудейского служения, обрекая на погибель не только свою, но и вверенные души.