Как я прокатился на машине времени

Во втором классе меня, уже глубоко и досконально к тому времени урбанизированного пацана, отправили в деревню. После зимних каникул я стал учиться в школе, где не было электрических звонков (колокольчиком обозначали границы уроков), не было батарей – топились печки. Шариковые ручки, которыми я успешно пользовался полтора года, там были под запретом, писали перьями, какие в городе тогда можно было найти только на почте или на телеграфе.
Чернильницы-неразливушки мы с моей соседкой по парте и по улице татарочкой Венерой Зайнулиной носили по очереди. Но высокое звание "неразливушки" мною было дисквалифицировано – выяснилось, что, если кататься на портфеле с горки в пойму реки, или бить им по спине пацанов из Бэ-класса, чернила все же разливаются. Я видел свои тетрадки после этого. И сейчас их отчётливо вижу!
Учителем моим был Иван Акимович, отец моей мамы, и, соответственно мой дед, который по этому случаю перестал преподавать алгебру с геометрией в старших классах и перешёл в начальную школу. Дед в школе научил меня (нас) штопать носок на электрической лампочке и забивать гвозди в три удара. Он учил всему кроме пения. А в городе учительница не учила только казахскому.
Это был пример работы машины времени – я попал на 20 лет назад! На две четверти вернулся в прошлое. В деревне не было телевизора. Точнее он был, но показывал скверно и программа на единственном канале была скудная. Телек постоянно что-то говорил о намолотах и надоях, о шахтёрах с их "нагара" и сталеварах-выплавках. Тогда моя Родина догоняла и перегоняла Америку. Меня это не увлекало.
Зато я каждый день ходил после школы к единственному киоску Союзпечати, чтобы не пропустить поступления журнала Техника молодёжи"" и Моделист ибн Конструктор"". Журналы мог купить кто-то другой, поскольку их привозили всего по два экземпляра. Я бы очень огорчился. Но мне всегда везло! Теперь, анализируя слабые, затухающие с течением лет сигналы, подозреваю, что дед не всё рассказывал. Очень вероятно, что журналы в этом киоске и появлялись и задерживались неслучайно.
Эх, сколько ещё всяких было впечатлений! Были овцы, козы, куры. Весной на подоконнике запищали жёлтые цыплята, а по кухне стали бегать ягнята с козлятами, которым, когда они останавливались, нужно было подставлять в нужном месте соответственно гендеру консервную банку из-под венгерского горошка. Потом прилетели ласточки, растаял снег, попёрли в степи тюльпаны. А я скучал по автобусам, по пятиэтажкам, по кинотеатру, мороженому и по одной девочке с большими ресницами.
В середине лета приехали коричневые, как какао, счастливые и очень красивые родители. Они забрали меня в город, где было всё, чего мне не хватало у дедов.
Пролетели годы. Теперь мне остро не хватает той деревни. И самих дедов, И родителей. И азарта, с которым катишься по снежному склону, оставляя за собой фиолетовую чернильную полосу.