Лаборатория отвлекающих действий

 






РОМАН



ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Наш отдел особый,  то есть секретный, как любят заявлять старожилы, причем, если многие говорят с едва заметной усмешкой, то некоторые так раздуваются от гордости, что готовы лопнуть.
Как Вера Ивановна,  еще она угрожает указательным пальцем.
Может не только лопнуть и забрызгать ядовитым соком, но и проткнуть им противника.
Оружейный ее ноготь  пожелтел и ороговел.
Если не одолеть препятствие, что повстречалось на пути, то  разумнее обойти его.
Поэтому я стараюсь не перечить ей.
Совсем не просто было распределиться на это предприятие.
Я отучился с отличием, и как потом выяснилось, мою кандидатуру долго и придирчиво рассматривали в отделе кадров. Лучших выпускников оставляли на кафедре. При этом интересовались не только результатами учебы, но в большей степени изучали происхождение. И  вчитывались в досье – был ли замечен в крамольных деяниях.
В свидетельстве о рождении ничего не сказано об отце, этот прочерк жирной линией перечеркнул мою судьбу.
-  Мать, понимаешь, не проговорилась? – допросил начальник отдела кадров.
Бестактный вопрос, так надо заявить проверяющему, а еще лучше с гордым видом покинуть камеру, и громко хлопнуть дверью.
- После войны отец возвращался домой, поезд подорвали бандеровцы, - придумал я. – Он был тоже замечательным специалистом.
Мог бы предоставить более правдоподобную легенду, но для него сойдет и такая.
- Почти гением, - добавил я.
- Волос, понимаешь, темный и вьется, - различил собеседник.
Наконец оторвался от своих бумаг и посмотрел на меня, или и до этого подглядывал, был косоглаз, и почти невозможно определить, за кем наблюдает.
- Не облысел как некоторые, - отбился я.
- И на носу горбинка, - продолжил досмотр.
- Дрались во дворе, заехали палкой.
У него нос  длинный и кривой, а кончик его похож на свиной пятачок.
- И славяне, понимаешь, смотрятся на голубом глазу, - сбился он на совершенную невнятицу.
Глаза у него были  мутные, плоские и пустые, но за этой пустотой,  почудилось мне,  насторожен капкан на двуногую дичь.
- Ох, не знаю, - не сумел приговорить или помиловать.
Некогда проклятыми  ночами ведьмы слетались на шабаш на Лысую Гору, теперь же подобным образом поступают кадровики. Нет, конечно, не летают, кто же их пустит на небо, но общаются каким-то образом.
В научно-исследовательском институте создали новый отдел, начальник вознамерился пригласить специалистов.
Во время учебы я пять лет проработал лаборантом на кафедре, умудрился подать заявку на изобретение и опубликовать статью в научном журнале.
Начальник отдела заинтересовался перспективным студентом.
- А ты, ядрена вошь, гарантируешь его чистоту? – насупился местный кадровик.
- Не пойман – не вор, - отбился доктор технических наук.
Даже в главке начальство обращалось а нему на «вы», но кадры отличались пролетарской  прямотой и непосредственностью.
- Вы, - подчеркнул это уважительное обращение, -  несмотря на свой огромный опыт ( сыскной, хотел сказать он, но сдержался ), несмотря на сеть с мелкой ячейкой, ничего не выловили.
Слишком откровенное заявление, но  иногда даже человек, постоянно укрывающийся в тени, выглядывает из  своего укрытия.
- Моисей Хаймович, ядрена блоха! - выругался кадровик.
Доктор наук в повседневной жизни звался Михаилом Ефимовичем, с таким именем легче было защищаться, что ему и удалось со второй попытки, и когда его обозвали, то  сбилось дыхание, он согнулся и  прижал ладони к животу.
- Мы все про всех знаем, - добил его кадровик.
Крысу – а человек мало чем отличается от этих животных- нельзя загонять в угол.
Однажды я увидел, как зверек  перебегал через дорогу, и погнался за ним.
Дверь в парадной была закрыта, негде было спрятаться.
Зверь  поднялся на задние лапы и ощерился.
Я попятился, потом отступил в сторону.
Михаил Ефимович оправился от удара.
Во время Карибского Кризиса солдатом срочной службы попал на Кубу.
Дублировал напарника на установке пуска ракет, после команды через тридцать секунд следовал залп.
Командовали несколько  раз, но всегда отменяли приказ.
Напарник обезумел после шестой попытки. Вместо того, чтобы нажать на кнопку отмены, ладонями закрыл лицо. Впился в него ногтями.
Брызнула кровь, и, показалось, залила весь мир.
Несколько секунд осталось до того, как должна была залить.
А Моисей не начал войну. Оттолкнул напарника и дотянулся до заветной кнопки.
Смог собраться и на этот раз.
- Постановление министра! – Выложил главный козырь.
Вскочил со стула и вытянулся во весь свой крошечный рост. И расправил узенькие плечи.
Услышав про небожителя, кадровик тоже поднялся.
По- уставному ( где такое написано? ) щелкнул каблуками.
Высокий  и статный мужчина, в свое время за какой-то пустяшный проступок его выгнали из армии. Но такие люди везде ценятся, ему удалось пристроиться на гражданке.
Но, несмотря на свою стать, показался менее значительным, чем его собеседник.
- Плетью, ядрена вошь, не перешибешь обуха, - подчинился указанию начальства.
- Важнее всего результат, так сказал министр! – укрепил свои позиции победитель.
- Как сказать, - откликнулся бывший вояка.
Михаил Ефимович закалился в  передрягах, поэтому смог правильно оценить обстановку.
Такое непредсказуемое сражение, что  в любой момент победа может обернуться поражением. Не следует дразнить судьбу.
Торопливо покинул кабинет. И как и я не посмел хлопнуть дверью.
Выпроводив нежелательного посетителя, кадровик с такой силой заехал кулаком по столешнице, что та едва не раскололась.
Конечно, отбил кулак, потом долго дул на пальцы и укачивал покалеченную руку.
И все же сказал – последнее слово всегда должно оставаться за победителем.
- Если наша секретная  разработка утечет за кордон…, - предупредил он.
- У любого инородца могу найти  родственников заграницей, - предупредил подозреваемого.
Отдел, которым  руководил доктор наук, состоял из нескольких лабораторий, в одной из них начальствовал  соратник кадровика.
Бориса Аркадьевича, прежде чем доверить ему лабораторию, обязали присматривать за молодежью.
Еще бы, те додумались переписываться с зарубежными сверстниками.
Некоторые корреспонденты проживали в капиталистических странах. И там, несомненно, местные надзиратели вчитывались в каждое слово наших посланий.
Партийный руководитель доверительно поговорил с комсоргом.
После той беседы у старшего товарища перекосило лицо, будто он проглотил лимон и не смог избавиться от горечи. Промыл рот кипяченой водой, жидкость потемнела и вспенилась.
Комсорг – даже не верится, что еще сохранились такие наивные люди – обратился в городскую партийную организацию. Попросил наказать тех, кто мешает налаживать дружеские связи с молодежью всего мира.
Город переслал  возмутительное письмо  в институт.
Парторг  поручил разобраться верному человеку.
- Да, - согласился Борис Аркадьевич.
Тяжелый выдался тот день. Перебрал перед этим. Утром не нашлось чем опохмелиться. С трудом добрел до знакомой лавочки, где можно было принять в неурочное время.
Застыл, как вкопанный, и недоуменно протер глаза.
Двери были не только закрыты, но еще крест-накрест заколочены корявыми досками.
Напрасно подергал их, только ободрал руки.
Враг обложил, но он не поддался.
Сжимая зубы -  кажется, потрескалась эмаль, -  широко ставя ноги – Земля раскачивалась шаткой палубой, - мужественно дошагал до проходной.
Там и отловил его парторг.
А чтобы  не убежал, цепко ухватил  за пуговицу.
Она была пришита на совесть.
В институтских мастерских можно было разжиться спиртом.
Борис был готов согласиться с любым утверждением начальника, лишь бы тот отпустил его.
Парторг не рассчитывал на такую легкую победу, или не поверил ему.
Кнут – пригрозил, что неисполнение приказа грозит самым суровыми карами – заменил на пряник.
В одну из лабораторий секретного отдела требуется начальник, он, пожалуй, замолвит словечко.
( Если кто-то посмеет возразить, то, несомненно, пожалеет об этом.)
- Да, - вторично согласился Борис.
Воспитала его бабушка, вместо букваря зачитывала религиозные сказки. Из этой полузабытой мешанины вспомнил   какого-то мужика, который  должен подтвердить трижды.
- Да, - трижды подтвердил он, чтобы мучитель поскорее отвязался.
Так сумел отбиться, или наконец оторвалась пуговица.
В мастерской удалось опохмелиться.
А когда пришлось уговаривать комсомольцев, тем более зачастил туда.
У местного начальника была книга, куда он заносил всех должников. Борис Аркадьевич отмечался  чаше других.
Был не косноязычен, но довольно-таки молчалив, и лишь после того как поправлялся, мог грамотно изложить свои претензии.
Комсомольцы сопротивлялись по мере возможностей.
Но одних, если  уволят, могли забрать в армию, а другим не только не  удастся пристроиться на престижное место, но их не возьмут даже в дворники.
И конечно, упрямцев бросят жены и любовницы.
( Бориса жена уже бросила. Сначала выпивал  по праздникам, потом, благодаря поручению парторга, праздничными стали все дни. Когда вывешивают траурные флаги – это тоже своеобразные праздники. А жена не  осознала.)
Вода камень точит, комсомольцы неохотно согласились с неотразимыми доводами.
Составили коллективное письмо – разоружились и покаялись, – и как положено, осудили бывшего комсорга.
Того с позором изгнали из института.
Тот побрел, босой и в отрепьях, как и  его предшественники, вряд ли  удалось  далеко уйти, и уже никого им  не совратить.
Парторг не обманул, Бориса Аркадьевича назначили начальником лаборатории.
Когда его вызвал главный кадровик, он не посмел отказаться.
Да и неразумно отказываться, мастера, что давал опохмелиться, уволили, вместо него начальником назначили не совсем русского человека.
Тот не различил, как мучается страдалец.
- А у нас на Кавказе…, - отказал он.
Ну и убирался бы в свои горы.
Поэтому очень своевременно вызвал его кадровик.
В отличие от Аркадьевича тому не приходилось обращаться к работникам, наверное, присосался к неиссякаемому источнику.
Когда в гостинице постоялец хочет, чтобы его не беспокоили, то вывешивает на дверь номера предупредительную табличку.  (Будто ушел на фронт, и пока не повергнет врага, его не следует тревожить.)
 Никто бы и не решился потревожить надзирателя, себе станет дороже.
Даже на ключ  поленился закрыться.
(Кабинет был оборудован тамбуром, и когда кто-то входил в предбанник, загоралась красная тревожная лампочка.)
- Ядрена вошь, освоился? – Набулькал он Аркадьичу с четверть стакана.
Тот одним глотком влил в себя эту крошечную дозу, крякнул и утерся рукавом.
- Молоток, - посчитал это хозяин положительным ответом.
Напрасно всякие там директора, парторги и доктора наук думают, что они руководят предприятием, только опытный кадровик может подобрать верных работников.
Поэтому он не стал занюхивать, а сразу предупредил сообщника.
- Не нравится мне  Моисей, - сообщил ему.
Не нравится – не ешь, как говорится в известном анекдоте, так можно было ответить, но Борис не сразу сообразил, о ком тот говорит.
(  Если о  вожаке, что привел свой народ в Палестину, то не дано переписать ту книгу. )
Или мало выпил, и потому еще плохо соображал.
- Вот и имя он поменял неспроста, все над ним смеются, - продолжил кадровик.
На этот раз полегчало, и Борис, кажется, разобрался.
Грамотные собутыльники, достаточно начитанные для того, чтобы вести сложную деловую беседу.
Русские люди после первой не закусывают, видел кадровик в каком-то патриотическом фильме.
( Два русича – высокие,  скуластые, светловолосые и  светлоглазые. Правда один зачесывает остатки волос на макушку, чтобы прикрыть лысину, да и волосы, кажется, подкрашивает, а у другого дрожат руки, как от старческой немощи, но эти мелкие недостатки не лишают их природной стати.)
Но после второго захода можно закусить, кто-то подсказал, что кофейные зерна отбивают  запах.
Сжевали эту гадость, конечно, никто не будет принюхиваться, но на работе все же следует соблюдать некоторые приличия.
- Большой ученый, - невпопад заметил начальник лаборатории.
- Сморчок, - отринул его утверждение кадровик.
- Зато соплеменники   головастые, - защитил его Борис.
- Вот и ты бы, ядрена вошь, смог, - огорошил его собеседник.
Борис Аркадьевич ощупал многострадальную голову.
Недавно попытался сдать экзамен по специальности – так называемый кандидатский минимум.
Завалил это испытание.
Напрасно экзаменаторы пытались  помочь ему  наводящими вопросами; это было, как блуждание по пустыне в поисках несуществующего оазиса, заявил председатель комиссии.
О его провале никто не знал кроме директора, а тот предпочитал не распространяться.
Но этот результат добил претендента. Раньше  умел удерживаться на самой шаткой палубе,  на этот раз потерял равновесие.
Головой  сокрушил батарею, чугун, слава Богу, не треснул.
А теперь ощупал многострадальную голову. На затылке вздулась и не рассосалась здоровенная шишка.
Пришлось, чтобы скрыть повреждение, взлохматить волосы.
Непотребная прическа, поэтому поспешил оправдаться.
- Если бы у меня была лысина…, -  различил у своего собеседника.
- Одного ума недостаточно, нужна изворотливость, - поправил тот его. И наконец выругался, хлестко, звонко, безудержно, как положено русскому человеку.
- Все выпили? – невпопад спросил Аркадьевич.
- Он обязательно споткнется и оступиться, наблюдай за ним! – разошелся главный кадровик.
Обычно Борис Аркадьевич мог терпеть чуть ли ни сутками. Но когда уговаривал комсомольцев, то после каждой задушевной беседы устремлялся в уборную. Поспешно опорожнял мочевой пузырь.
Став начальником, вроде бы избавился от мучительного недуга.
Видимо, окончательно не излечился.
Так стремительно выскочил из кабинета, что перегорела сигнальная лампа.
Кадровик отметил в специальном блокнотике – лампы просто так не взрываются.
И чего этот мелкий начальничек  задергался, в цивилизованных странах каждый наблюдает за соседом.
Бдительность и еще раз бдительность, особенно теперь, когда враг активизировался. А нерасторопным друзьям не  помогли  наши советники и  наше оружие.
Никто еще не отменял племенную солидарность, слишком много  соплеменников  этих так называемых победителей проживает на нашей земле.
Конечно, можно было кого-то послать за очередной бутылкой, но это будет явный перебор, кадровик знал  норму  и ни разу не переступил за красные флажки, которыми огородил себя.
Поэтому всего лишь досуха выжал бутылку.
Вроде бы занимался бумажной работой и в руках не держал ничего тяжелее стакана, но пальцы были  железные.
Стекло измялось в его руках.
Сдавил шею  врага и услышал хруст позвонков.
Михаилу Ефимовичу почудилось, что не удалось дотянуться до спасительной кнопки.
Ракета взорвалась.
Побрел  развалинами в напрасной надежде отыскать  убежище.
Борис Аркадьевич отметил его неуверенную походку.
Изредка, когда институтское начальство отмечало какой-либо юбилей, комсомольского душителя - так прозвали его недоброжелатели  - тоже приглашали на эти посиделки.
Ефимыч ограничивался лимонадом. ( За это лицемерие его тоже недолюбливали.)
Но, оказывается,  потребляет втихомолку.
Начальника лаборатории  убедился.
Поэтому, как приказал кадровик, проследил за ним после окончания работы.
Только так, шагая по  головам, втаптывая их в грязь, можно выбраться из болота.
Будто  раньше не знал об этом.
Но не следует сразу соглашаться, когда нагло и с усмешкой предлагают  заняться подобным.
Может, что-то  выиграешь, если вроде бы попытаешься отказаться.
Он  не слишком долго  отнекивался.
И не его вина, что взорвалась сигнальная лампа,  он тоже пострадал, хотя ладонями прикрыл затылок.
Но все равно провинился, и теперь поспешил искупить проступок.
Как говорили старшие товарищи – смыть позор кровью.
Проследил за беглым начальником до ближайшей забегаловки.
Был завсегдатаем, постоянным посетителям не требуется лишних слов.
Наверняка очередные неприятности на работе, безошибочно определил бармен.
В те годы мы жили в стране читателей, даже последний оборванец мог грамотно и внятно объясниться. А торговцы и бармены тем более относились в элите  общества.
Увидев, как расстроен посетитель, хозяин выпростал два пальца.
Причем не вздернул их, а расположил горизонтально.
Так, кажется, поступали герои какого-то нездешнего писателя.
Потом подумал и дополнил это фигуру еще одним пальцем. Предложил на этот уровень   наполнить бокал.
И не коктейлем,  пусть подобным образом резвятся за бугром, а исконно русским напитком.
Следовало грамотно ответить на это предложение, например привычно щелкнуть по горлу, но завсегдатай не поддержал нелепую игру.
- Лей, ядреная вошь, не жидись! – вспомнил   кадровика.
Бармен плеснул привычной рукой.
Был неплохим психологом, знал, кому можно не долить, и заметит ли тот, что напиток разбавлен.
Этому и не долил и разбавил.
Когда удалось перебраться в вожделенную страну, то сначала устроился работать по специальности.
Доморощенного психолога вскоре разоблачили. И – Земля слухами полнится  -   более не взяли ни в одно питейное заведение.
Начальство преждевременно покинуло институт, Вера Ивановна объявила о внеочередном профсоюзном собрании.
Везде она успевала, была не только ведущим специалистом, но и занималась общественной деятельностью.
В  мастерских, что были приписаны к отделу,  снова случилось.
Вернее, дома у одного из рабочих.
Из милиции пришло официальное письмо с серьезными обвинениями.
Требовалось разобраться и сурово наказать виновного.
Новый начальник мастерских не хотел огласки, но женщина настояла.
Когда после окончания работы сотрудники устремились к выходу, попыталась задержать некоторых беглецов.
Те натыкались на ее тяжелый взгляд и будто застывали на бегу.
Один постоянно опаздывал на службу и ссылался на испорченный будильник (Следственными действиями удалось обнаружить подлог, будила его жена), другой слишком часто выходил покурить, а когда возвращался, глаза его подозрительно  поблескивали, третьему непрерывно звонили по служебному телефону, да и вообще,  не существует кристально непорочных работников.
Провинившиеся сотрудники неохотно согласились присутствовать на этом судилище.
Ира – вроде бы мы были знакомы чуть ли ни с детства – уговорила  остаться.
Как она сообщила, некогда проживали мы в соседних домах, но   я не запомнил эту девчонку.
Была она старше на два года, в детстве эта разница сродни нескольким столетиям.
Да и мы не особенно водились с девчонками.  Пустыри, что остались на месте разрушенных во время блокады домов, были застроены сараями, тогда еще было печное отопление, мы карабкались на крыши, как на горные вершины, а девчонки внизу, на равнине, у подножия прыгали через веревочку  и не помышляли о восхождении, и только самые отчаянные поднимались с нами.
Ира, наверное, не была отчаянной.
Или нам запрещено было появляться в чужом дворе – у каждого своя территория, я не нарушал запрет, не привык настаивать и драться.
Потом  мы оказались в одной школе.
Но когда меня в конце учебного года перевели туда, она была уже в выпускном классе, и вскоре упорхнула из клетки.
До этого я учился в математическом лицее, классного руководителя обвинили в домогательстве. А когда за него заступился директор, то и его привлекли к ответственности.
У обоих были такие сложные и путаные фамилии, что следователь не сразу запомнил их, но еще долго сверялся с протоколом.
Не только домогались, но вознамерились покинуть страну (это деяние больше всего возмутило надзорные органы), их неправильное поведение могло отрицательно повлиять на воспитанников.
Чтобы неповадно было другим потенциальным нарушителям, рассадник разврата ликвидировали, учеников  разогнали.
Директор школы, куда меня направили, пристрастно допросил подозрительного пришельца.
И пока  он  мямлил, я отыскал подходящее сравнение.
- Ложка меда в бочке дегтя, то есть наоборот, - слегка запутался в этом изречении.
- Мы заняли первое место по озеленению района, наши ученики шефствуют над многими ветеранами! – охотно подхватил директор.
Настолько сроднился со своими подопечными, что повязал пионерский галстук.
Как седло на корове, вспомнил я народную мудрость, но сдержался.
Вместо этого перечислил   свои достоинства.
- Не пью, не курю, все свободное время посвящаю занятиям по математике.
Достойный ответ даже для самого строгого и пристрастного дознавателя.
Мужчина, наверное, хотел приласкать, погладить по головке примерного ребенка, но вспомнил, откуда я пришел, и в чем обвиняют тех наставников, отпрыгнул и замахал руками, словно отгоняя назойливую муху.
- Нельзя заниматься только одним, мы люди широкого профиля! – попрощался со мной.
Если кто-то обжегся  кипятком, то  соседи  дуют даже на холодную воду, учителя в одиночку отказались принимать экзамены, такая ответственная работа, что обязательно требуется помощник.
Перед этим предупредили – серьезные испытания подразумевают строгую и простую одежду, но некоторые строптивые ученицы облачились в коротенькие платьица.
А моя бывшая соседка, отвечая на экзаменационный билет, вольготно закинула ногу на ногу.
Очки у старичка-химика запотели, он долго и тщательно протирал стекла.
Тогда мне не удалось с ней познакомиться.
Потом оказалось,  мы учились в одном институте.
И там, видимо, не достаточно было повыше задирать подол  платья, студентка сошлась с заслуженным экономистом, но тот замучил ее призывами к бережливости и благоразумию.
О ее институтской жизни поведал мне Николай, почему-то посчитал себя моим наставником, когда я попал  к ним в отдел.
Ирина сама подошла ко мне.
- Странно, что раньше не встретились, - согласился я.
Она перебралась в другой район, снимала там комнату, а я остался в доме, где родился.
Матери не стало, когда я учился в институте, после капитального ремонта квартиру нашу поделили на  отдельные  клетушки, одна из них досталась мне.
- Ты правда самый умный?  - пошутила  она.
- Конечно самый, - согласился с ней. – Но ты тоже особая, только по-иному.
После этого Николай рассказал мне.
Чуть ли ни силой затащил  на лестничную площадку.
Такие цепкие руки, что не вырваться из дружеских объятий.
Я не курю, загнал меня в угол и отравил табачным дымом.
Поэтому пришлось выслушать больные его откровения.
Чем дальше обличал, тем сильнее кружилась голова.
Рассказчик так возбудился, что разлетались капли слюны. И когда попадали на лицо, то прожигали кожу.
- А ты в щелочку подсматривал? – не поверил я.
- Она  ненасытная!
- Сам испробовал?
- Поэтому и мне пришлось прикинуться ученым, а когда разоблачила, то прогнала самозванца!
-  Самая жестокая хищница! – усилил он конструкцию. – Стольких мужиков погубила!
-  На обиженных воду возят, - отбился я пословицей.
Более всего хотелось придушить негодяя.
Он обессилел, уронил руки, мне наконец удалось высвободиться.
- Все тебе выплеснул? – усмехнулась женщина.
Напрасно он ее обозвал, когда  хищник готовится напасть, то глаза его желтеют, на загривке топорщится шерсть, на лапах из мягких подушечек выступают когти, мускулы наливаются первобытной силой.
А она поникла от необоснованных обвинений.
- Такая невнятица,  я ничего не понял, - обнадежил женщину.
- Мужики и слабые и подлые, -  сказала она.
- Только дети непосредственные, - согласился я.
Мы попробовали вернуться в детство.
В квартире, где когда-то проживала (может быть, она перепутала), давно обосновались другие съемщики, нам  даже не открыли дверь, во дворе не громоздились поленницы, а на пустыре вместо сараев построили безликое пятиэтажное здание.
И я давно уже не ребенок.
После окончания института, наверное, мог устроиться в более престижное заведение – не все решается в отделе кадров, - моей статьей и работой заинтересовался академик.
Но на улице встретил женщину.
Мне кажется, существуют лица или предметы, что принуждают к творчеству.
И тогда возникают шедевры – в камне, на холсте, в стихах или в железе.
Видимо, во время обеда она попыталась взбодриться глотком свободы.
Будто ударила молния, и не сразу удалось собрать себя из осколков.
Когда она вернулась  на предприятие, то доковылял до проходной.
Охранница – пожилая тетка с добрым лицом – недоуменно уставилась на просителя.
- Знаете кого пропустили? – припугнул ее.
Женщина – наивный человек – назвала фамилию и отдел, где работает беглянка.
Лишь потом спохватилась – кажется, выдала государственную тайну.
- Стой, стрелять буду! – попыталась задержать диверсанта.
(Будто у нее было оружие, хотя бы старая дедовская берданка.)
Такой грозный окрик, что сама испугалась, пригнулась и заслонилась растопыренной пятерней.
Так  удалось устроиться в секретный отдел, и когда я познакомился с Ириной, то она вспомнила или придумала, что когда-то жили рядом, учились в одной школе и в одном институте.
Она постучалась в чужую квартиру, а жильцы запамятовали, кто обитал до них.
Я даже не надеялся, что Ирина когда-нибудь  придет ко мне. Но на всякий случай прикупил бутылку дорогого вина.
Не знаю, как удалось дожить в неведении до моих лет.
Однажды закурил, но хватило одной затяжки. Такой ядовитый дым, что мгновенно выступили капли пота. Мало того, пот смешался с кровью, капли покраснели.
Когда Николай окуривал меня на лестничной площадке, кровь снова выступила, его слюна прожгла кожу.
Видимо, поэтому Ирина подошла ко мне и платочком обтерла мокрое израненное лицо.
И вино я не  пробовал.
От запаха алкоголя задыхался сильнее, чем от дыма.
Занятия математикой тоже не способствовали близости с женщинами.
Но молния поразила, я корчился от боли, Ирина распознала мою болезнь и попыталась излечить страдальца.
- Выпьем за знакомство, - предложила женщина.
(Если до этого поверхностно знали друг друга, то теперь предложила по-настоящему познакомиться.)
- Боль обязательно пройдет, - добавила она.
Когда выпил -  наверное, бывает и более отвратительное лекарство, - то не закашлялся, но лицо ее потеряло четкость очертаний. Стало большим, как облако, и было таким же нежным.
Огромное лицо заполнило всю комнату, весь мир; комната и весь мир стали нежными и желанными.
И руки ее мягкие и ласковые.
- Я сам, - попытался добраться до кровати.
Мягкие, ласковые и настойчивые.
И кожа ее, тело ее как источник жизни.
Такая жажда, что невозможно насытиться.
Склонилась надо мной и врачевала.
Прижимался губами к запястьям, к предплечьям, ко всему телу, и не мог насытиться.
Склонилась надо мной и запрокинула голову, словно взывая к неведомому божеству.
Одна на свете богиня, других не существует, богиня эта снизошла ко мне.
Тело ее невесомо, а мне не преодолеть земное притяжение, но справимся вдвоем, вознесся вместе с ней.
Бесконечный полет, но столько сил ушло на обучение, что тоже обессилела.
Земная твердь больно и безжалостно ударила, я провалился в беспамятство.
Сон был больным и желанным.
Кажется, догадался, как правильно опрашивать морские суда, чтобы определить их принадлежность. И как выявлять фальшивые ответы.
Богиня отгоняла демонов, что устремились на запах согрешения.
Но если человек познал наслаждение, то это великое знание стимулирует творческие способности.
Познал, согласился я с богиней.
Ты не такой как другие.
Я знаю,  согласился и с этим.
Но в одиночку тебе не пробиться.
И на это  не смог возразить.
Я помогу тебе забраться на вершину.
Кажется, подтолкнула и подсадила, я  принялся карабкаться.
Склон становился все круче. Я не боялся крутизны. Сначала цеплялся за перекрученные стволы деревьев, потом за кусты  и за травы. У некоторых растений были такие жесткие стебли и листья, что раздирали ладони. 
Враги засели в замке, изготовились к обороне, и когда я подобрался к                крепостной стене, сбросили  камни.
Я не сумел увернуться, булыжник сокрушил.
Когда очнулся, то зажмурился, увидев женщину.
И прикрылся ладонью.
Надо осторожно, чтобы не ослепнуть.
Сначала  приоткрыл один глаз. Кожа на ладони  пористая, поры эти похожи на кратеры крошечных вулканов. Но  не случится извержение, если немного раздвинуть пальцы.
И только убедившись, что мир не рухнул, можно посмотреть на женщину.
Когда человек просыпается поутру – рассказывают очевидцы, - а жена уже давно хлопочет по хозяйству, то некоторые даже не желают видеть ее хлопоты.
Простоволоса и не накрашена, и  брови пупырышками, как у ощипанной курицы, и засален халат, и на нем не хватает пуговиц, а у шлепанцев наполовину оторвана подошва.
И можно долго перечислять недостатки, для этого даже не требуется особая наблюдательность.
Но я увидел женщину, что собралась в театр или в иное знатное присутственное место.
Одежда и лицо соответствовали.
Если  до этого иногда видел морщинку на прекрасном лице, то готов был уничтожить того, из-за кого она возникла.
И заказать  у самого лучшего модельера и сапожника платье и туфли для  принцессы.
Наверное, заказал, не обнаружил  изъянов.
Разве что смутила фигурка, что болталась на золотой цепочке в вырезе платья – дразнился крошечный чертенок, прижал к носу растопыренную пятерню.
Поэтому проверил под простыней, надо выяснить, в каком виде забылся.
Пальцы  нащупали; снова с такой страстью возжелал женщину, что покраснел и задохнулся.
- Ничего ведь не было! – попытался перебороть свою похоть.
- Было, - не согласилась она.
- Ничего не будет!
- Тогда у тебя не получится, -  сказала женщина.
- Женщины всего лишь рабыни! – выругался я.
Посчитал ее рабыней, наверное, не существует более серьезного оскорбления, так расправился со своей страстью.
- Останемся друзьями, - сказал ей. Такое предложение сродни разрыву и отторжению, но она не поверила мне.
И спустя несколько дней вынудила вместе пойти на судилище.
- Зачем? – удивился я.
- Чтобы еще лучше узнать, с кем работаешь.
- Я знаю.
Но не смог отказаться.
Когда начальник мастерских зачитывал протокол, речь его разладилась. Неправильно ставил ударения и коверкал слова, и почти невозможно было разобраться.
Вера Ивановна вспомнила.
Восторженной девчонкой привела в дом избранника. Его окружал лучистый ореол, ей тоже досталась частица этого волшебства.
Отец ее различил иное.
Иссиня-черные всклокоченные волосы, были подобны встопорщенным крыльям зловещей птицы.
Такая, согласно русским поверьем, является предвестником скорой гибели.
И глаза его как колодцы с черной  водой.
Или два туннеля, что ведут в преисподнюю.
Если туда затянет, то уже не вернуться.
Дочку, Верочку, неразумную девчонку почти затянуло. Потеряв равновесие, балансировала на краю пропасти.
Различил юрту, или ярангу, или саклю, или землянку, как там еще называется их пристанище.
Наложницей отдадут ее на потеху многочисленным старшим женам.
Увидел, как те ощерились и изготовились к нападению.
Он -  глава семейства, ему ли не знать повадки этих  пришельцев.
Мужчина  навис над одним из них.
- Убирайся! – так встретил его.
- Вам  - потомкам тех христопродавцев выделили пространство! – вспомнил он. – Вот и размножайтесь в бесплодной пустыне!
Вытолкнул на лестничную площадку злыми, обидными, но справедливыми словами.
Вера недоуменно изучила пустые  ладони.
Если существует птица счастья, а она несомненно существует, то только что  держала ее в руках. И та одаривала  своим жаром.
Но куда-то исчезла.  И  не оставила даже  крошечное перо.
Захватчику не удалось поживиться в том набеге.
Повезло, что выжил.
Прохожие шарахались от босого и полураздетого беглеца. Свой срам напрасно прикрывал ладонью.
Никто не решился помочь ему.
Или девчонке, для которой более не нашлось жениха.
Наверное, поэтому возненавидела она инородцев, те изуродовали ее жизнь.
И теперь, когда младшая ее подруга попала в аналогичную ситуацию, постаралась спасти ее.
- У нас полно достойных претендентов, есть из кого   выбрать! – заявила она.
Вспомнила Бориса Аркадьевича, от того недавно ушла жена, и невольно скривилась.
- Все люди равны, - неожиданно заявил начальник мастерских.
Если до этого  коверкал слова, то одолел косноязычие.
Наверное, всю огромную страну наивно посчитал своей родиной.
- Он сам упал, а потом уполз, - пробасил нарушитель.
Вслед ему свистнул в два пальца, от богатырского посвиста задрожали стекла и растрескались стены.
( Видимо, не только в кадрах и в начальниках  держали настоящих мужиков, еще не перевелись богатыри на Руси.)
Но сгорбился, когда пришлось оправдываться, будто виноват, что у того претендента оказались такие хрупкие косточки.
Если его осудят, то дочке не удастся подобрать достойного жениха, сообразила Вера Ивановна.
- На натурных испытаниях  шквальным порывом ветра могло перевернуть лодку с оборудованием, кто, стоя по пояс в воде, спас аппаратуру? – вспомнила женщина.
Богатырь  расправил плечи.
- А на субботнике, комиссия отметила, он вкалывал за троих или за четверых, - не угомонилась она.
Рубашка готова была лопнуть.
Те, кого женщина силой привела на собрание, тоже приободрились.
Одного  будила жена, теперь ее не было рядом; чтобы не  задремать, он пальцами удерживал веки.
Другой, видимо, носил с собой некое снадобье, и когда принимал, глазки его поблескивали, выступление Веры Ивановны было сродни инъекции.
- Зачем? – снова спросил я. Вернее прошептал, но Ирина услышала.
- Назначить его  ударником коммунистического труда, - предложила Вера Ивановна.
- Чтобы ты лучше понимал этих людей, - так же шепотом, откликнулась Ирина.
На работе мы общались, как посторонние люди. Просто сидели в одном помещении и занимались общим делом.
Но иногда, когда возвращался в пустое жилище, то невмоготу было оставаться одному.
И не вскакивал ночью, чтобы зарисовать очередную схему.
Вместо этого, хотя  не был приобщен к вере, с молитвой обращался к единственному божеству.
- Прости меня, - попытался вымолить прощение. – Иногда  не ведаю, что творю.  Испугался потеряться, - попытался объяснить ей. – Когда тебя забирает женщина, то  более ни на что не остается сил и желания.
А человек создан для свершений, разве не так? – спросил у нее.
Будто до любимой можно достучаться через долгие   версты камня, дымного воздуха и людского безразличия.
Она услышала.
- Когда веришь, то расстояние – не преграда, - откликнулась на мой зов.
Спустилась по лестнице.
Ночной город жил своей потаенной жизнью. Грабители и убийцы вышли на промысел.
- Когда любишь, то не теряешь, а находишь, - откликнулась она.
Не шла, а летела, и ночные обитатели напрасно пытались воспарить вместе с ней.
Когда достигла, когда снова и навечно слились вместе, то я уже не нуждался в словах утешения.
- На этот раз у меня получится…, - услышал бредовое ее признание, когда забылся после очередного соития, забытье это было сродни временной смерти. – Когда получится, - повторила она, - ты стаешь известным и заслуженным, и у меня все будет.
Наверное, был какой-то смысл в ее предсказаниях.
Если днем на работе, дома после работы, вечером и так далее ничего не получалось, несмотря на все старания, то после нашей близости  подбирался во сне или в бреду к листу бумаги, предусмотрительно оставленному  на столе.
Грифель  с таким остервенением вгрызался в бумагу, что раздирал ее в клочья.
И утром не сразу  удавалось сложить  эти осколки.
А когда все же удавалось, то кажется, преодолевал земное притяжение.
- Но зачем? Зачем ты таскаешь меня на эти пустые собрания, заставляешь улыбаться этим пустым людям, раскланиваться с ними, выслушивать их вздорные предложения? – попытался выяснить я.
- Чтобы не уничтожили, - ответила женщина.
- Кого-то уже убрали? – спросил я.
- Он сам не дотянулся, - вспомнила Ирина.
- А наше чувство, наше слияние душ? – попытался выяснить.
- Только ты, только с тобой, - отмела мои сомнения.
И конечно, была  права, такое бывает только раз жизни.

ДЕНЬ ВТОРОЙ.

Аппаратуру испытывали в бассейне.
Когда-то здесь добывали кварцевый песок, потом долго не могли сообразить, что делать с заброшенным карьером.
Подсуетилось министерство образования, яму передали школе. Строители облицевали ее керамической плиткой, проложили трубы отопления, обнесли объект  забором.
Дети даже зимой плавали в открытом бассейне.
В морозные дни  пар окутывал окрестности.
Изморозь хрупким ледяным панцирем ложилась на деревья, на стены и на стекла соседних домов.
Напрасно жители жаловались.
Впрочем, их жалобы не оставались без ответа, Власть  отвечала на каждое послание.
Прежде всего – забота о подрастающем поколении, вы же хотите, чтобы ваши дети стали полноценными членами общества, объясняли несознательным гражданам.
Самых оголтелых пришлось изъять из обращения, надо же до такого додуматься: двое вышли на протестную демонстрацию с лозунгами и плакатами. Перепуганные обыватели сообщили в соответствующие органы, смутьянов  повязали, плакаты     втоптали в грязь.
Но когда прохудились впопыхах проложенные трубы, не залатали их.
И вообще, чем эта школа лучше других учебных заведений, там детей учат плавать в сухих залах.
Полуразрушенный бассейн после долгих согласований приписали к научно-исследовательскому институту.
Тоже невнятная история, если раньше эти деятели испытывали аппаратуру на Черном море, причем чаще всего в отпускной период, а оттуда возвращались отдохнувшими и загоревшими, то теперь резко сократилось число командировок.
Бассейн, конечно, переоборудовали: забор стал еще выше, поверху укрепили колючую проволоку, и людей на объект пускали  по списку.
И только птицы могли без спроса попасть на испытательный полигон, но поему-то далекой стороной облетали  охраняемую территорию.
( Зря орнитологи считают, что их подопечные обладают лишь инстинктом, птицы многому научились рядом с человеком.)
Секретный отдел и секретные испытания; чтобы враг не догадался, главный кадровик  придумал прозвища тем, кто был допущен к разработке.
Так начальника отдела обозвал  Иваном Ивановичем, это почему-то  его рассмешило, он долго не мог угомониться.
Чтобы успокоиться, достал из сейфа заветную бутылку.
Спирт настаивал на хвое,  родился в глухой деревне, дом стол на отшибе, кедры и лиственницы заглядывали  в окно.
Мальчишку, что недавно устроился на работу, не хотел включать в список, но начальник отдела настоял, еще предстоит разобраться, что их связывает.
На всякий случай созвонился с коллегой, что курировал учебный институт, и тот поделился с ним своими сомнениями.
Подозрителен тот человек, что скрывает свое происхождение; может быть, отец, или дед, или иной родственник подозреваемого были врагами народа.
Поэтому нарек сопляка Григорием Маркеловичем, Марк и Маркел - похожие по  звучанию имена.
Теперь ни одна комиссия не придерется, остальные кандидаты не вызывали подозрений.
Ирина работала под руководством Веры Ивановны и тоже присутствовала на испытаниях.
Руководительница проекта ощущали себя именинницей, поэтому оделась соответственно празднику.
Наверное, родственники ее жили на Украине ( тогда еще эти края были нашей республикой), оттуда прислали  нарядную блузку, та на груди и на животе была украшена нарядными крестиками.
Если  прищурится и посмотреть из-под ладони, то может показаться, что находишься на погосте.
Но другие присутствующие так не считали, и когда Представитель Главка подал сигнал – вальяжно сложил ладони, мастер запустил корабли  в  плавание.
Работник, которого женщина отмазала от наказания и наоборот, посодействовала награждению,  придумал, как выразить свою признательность.
А поэтому едва обструганные поленья, что изображали наш флот, выкрасил ядовито-зеленой краской.
Ему тоже приходилось общаться с главным кадровиком, тот рассказал о своем зеленом детстве, мастер запомнил его откровения.
Долго не могли договориться, кто будет командовать флотом неприятеля, начальник мастерских неохотно согласился.
Даже если он проиграет в этой битве, а так несомненно произойдет, то все равно не избежит наказания – еще бы, не пожелал отметить особо отличившегося своего работника.
Его бревна-кораблики были окрашены в черный цвет.
Борис Аркадьевич – на этом настоял парторг, так хотел отметить своего выдвиженца – комментировал события.
Не решился поправиться, поэтому говорил невпопад и косноязычно.
А руки, чтобы скрыть дрожь, засунул в карманы.
Подозрительная позиция, может быть, втихомолку сложил из пальцев непристойную фигуру, Представитель Главка нахмурился.
Флагман нашего флота засек неизвестные корабли, те неправильно откликнулись на запрос.
На самом большом зеленом бревне зажегся желтый огонек.
- Это самое – враги ,-  грамотно прокомментировал Борис Аркадьевич.
- Надо красный – тревожный цвет, - внес предложение представитель.
Когда-то мечтал стать певцом, но не сложилось,  бархатный голос сохранился, Центр присылает только самых достойных людей.
- Будет сделано! – поспешно согласилась Вера Ивановна.
Хотела не посрамиться и сказать так же веско и надежно, но прохрипела, что-то попало в горло.
Другие кораблики тоже включили сигнальные огни.
Но не все, один замешкался, мастер изготовился исправить ошибку.
Есть надежный способ, если не найдется кувалды, то надо кулаком.
Замахнулся, но не успел ударить, поскользнулся на скользких разбитых плитках.
Народ у нас бывалый, ко всему привычный, соседи отпрянули от него.
Тот плюхнулся в воду, брызги ударили во все стороны.
Море вспенилось огромными волнами.
Жаль, что у нас перевелись Айвазовские.
Бурей разбросало корабли, поочередно погасли фонарики.
- Помогите, я не виноват! - взмолился утопающий.
Такой жалкий и никчемный гражданин, что непонятно, как он умудрился спустить с лестницы незадачливого ухажера своей дочери.
Когда-то дно бассейна тоже было облицовано плиткой, но водоем давно не чистили, на дне скопился вязкий слой ила.
Топь жадно заглатывала добычу.
Ирка вцепилась в мою руку, и когда я все же вырвался, на ладони остались кровоточащие царапины.
Протянул утопающему спасительную руку.
- Не трогай, не смей! – крикнул Представитель.
Некогда  не спел заглавную партию, но теперь пришло его время.
Корабли обязаны уничтожать врага и в бурю.
Чем больше дергается упавший в воду неуклюжий работник, тем выше вздымаются волны.
И тем яснее  видна несостоятельность очередной  разработки.
Все  же мне  удалось спасти утопающего.
К царапинам на ладони добавились синяки на запястье и на предплечье.
- Зря ты, -  забыв об окружающих, упрекнула меня Ирина.
- Я не могу по-другому.
- Научишься. – Обменялись мы короткими репликами.
Спасенный работник по-собачьи встряхнулся. Несколько капель  попали мне на лицо. Как  едкий раствор, я смахнул его ладонью.
Люди по-разному реагируют на опасность: одни стараются побыстрее забыть о неприятных событиях, другие долго не могут успокоиться.
Мужик, которого я спас, признал во  мне врага.
Ухватил  за лацканы пиджака, материя затрещала. Воротник  сдавил шею, я задохнулся.
- Если ты еще раз подойдешь к моей дочке! – предупредил убийца.
Я не привык драться, с трудом обернулся, кто поможет избавиться от насильника?
Брызги попали Ире на одежду, она попыталась отжать мокрый подол, Вера Ивановна прищурилась, словно прицелилась, остальные деликатно не заметили.
Начальник мастерских вылавливал из воды бревна, так называемый Иван Иванович ладонями закрыл лицо, наверное, привык работать в полутьме и устал на свету, Представитель направился к выходу, Борису Аркадьевичу не удалось оправдаться.
- Это самое, мы старались, - сказал он.
- Плохая здесь акустика, - откликнулся Инспектор.
- Но скоро обязательно, - пообещал начальник лаборатории.
- Завтра, на следующей неделе, никогда, - проговорился Представитель. - То есть работайте, старайтесь, -  тут же исправился он.
Дело в том, что подобными разработками занимались и недруги. Более того, кажется, дальше продвинулись, даже в бурю могли определить принадлежность подозрительно судна.
Наши ученые активизировали  усилия.
Чтобы обмануть врага, Власть подбросила им ложную приманку.
Поручили создать систему рядовой лаборатории. Более того, сами выбрали разработчика. Вера Ивановна использовала методику только благонадежных авторов. С трудом отыскала таковых. Начальник лаборатории не вникал в  подробности. А руководить отделом поставили специалиста по двигателям.
Михаил Ефимович не сразу согласился.
Жена настояла.
- Более не представится такой возможности, - веско заявила она.
Мужчина согласился, так резко кивнул, что хрустнули шейные позвонки.
Жена у него умница, пусть не очень разбиралась в технике, но умеет определить направление ветра.
- Такая запись в трудовой книжке – как щит древнего воина. Твои передки были воинами.
- Ты же умный, быстро научишься, - отмела его возражения.
Он учился, и многого не мог понять.
Когда вход на полигон снова опечатали, а директор и Представитель Главка сошлись на частичном соответствии требуемым параметрам (на это совещание пригласили лишь несколько особо доверенных лиц), начальник отдела вызвал Веру Ивановну.
Та грамотно и доброжелательно охарактеризовала автора методички.
- Его наработками во время войны пользовались так сказать танкисты, когда требовалось определить, выдержит ли мост вес машины.
Женщина не успела переодеться, каким-то образом не забрызгалась, или ткань обладала водоотталкивающими свойствами.
Крестики обернулись  стволами, Михаилу Ефимовичу почудилось, что танковая армада устремилась на него.
Жена подсказала,  или  сам догадался, но возникли некоторые подозрения о роли и участии их отдела в этой разработке.
- А еще рассчитал, какими снарядами надо сокрушать стены крепости, - добавила женщина.
Одежда ее  и душа из камня, поэтому не проникла вода, сообразил доктор наук.
- Мастер с чистой биографией, - охарактеризовала Вера Ивановна автора.
Но даже если в крепости есть родник, защитникам долго не продержаться, пожалел себя Михаил Ефимович.
Раньше ученые творили в одиночку, теперь все происходит в коллективе, и погибнешь, если тебя вытолкнут на обочину…
- И происхождение у него наверняка безупречное, - все-таки посмел высказаться,
- Из крестьян, - согласилась женщина.
Если до этого смотрела исподлобья, то резко вскинула голову.
И глаза как два ствола, канониры поднесли фитиль, выстрел вскоре грянет.
- Ну что ж, стреляйте, -  разрешил начальник.
Представил, что получится, если выступить.
Воображение разыгралось.  Представил, как пинком выталкивают его на улицу.  Разбившись и разодрав лицо, напрасно пытается он вернуться.
Не просто бронированные двери, но поле перед ними усеяно противотанковыми ежами и заминировано.
И бесполезно стенать и плакать, даже жена – она же умница – на этот раз не поможет.
Не пойдет же он в продовольственный магазин, да и не нужен там такой неумелый работник. Если и возьмут, то с единственной целью: найти козла отпущения и обвинить его в растрате.
Безвыходное положение, в таких случаях желательно покончить с собой, пожалуй, стоит разбить голову.
Михаил Ефимович долго и плодотворно занимался писаниной, человека травмируют такие интенсивные занятия.
Сидеть теперь мог только на маленькой подушечке, приложил ее к стене и нацелился размозжить голову.
Но  неправильно головой биться о подушку, которую подкладывают под зад, мужчина швырнул на пол и растоптал ее.
Не пух и перья разлетелись по кабинету, вывалились клочья ваты.
Можно было позвать уборщицу, но он сам собрал обрывки. Так  долго ползал по полу, что  протер  материю на коленях.
Не посмел перечить жене, а я осмелился возразить подруге.
Каждая женщина по-своему подлаживается к мужчине.
Некоторые лишают их довольствия в этой непримиримой борьбе.
И когда оголодавшие мужики напрасно заглядывают в холодильники и в кастрюли в поисках пропитания, резонно вопрошают, что они там забыли.
Другие, более изощренные, откладывают провинившихся мужей на диван или на составленные вместе стулья. 
Обычно эти наказания не приносят желаемого результата.
Поесть можно и в столовой, а также приглядеть там очередную подругу. Женщины жалостливы и охочи до мужской ласки.
Умные жены не прибегают к этим неэффективным средствам. Но пытаются уговорить и доказать.
Обычно вечером или ночью после очередного акта. После гибели и распада, после того, как с трудом выкарабкиваешься из небытия, и не остается сил спорить и отказываться.
Женщины двужильные, Ирина смогла сдернуть с постели измочаленную простыню и постелить другую, для этого дважды перекантовала меня, но и после этого  не оставила в покое.
- Убедился? – спросила она.
Такой сложный вопрос, что на него ушли остатки энергии, и тело ее уже не обжигало.
- В чем? – откатился я к стене.
Она лежала на краю постели, будто собиралась вскочить и бежать   куда-то, разве можно убежать от судьбы.
- Сборище уродов, тебе нечего здесь делать.
- Здесь? – придрался я.
- За кордоном, по-иному, - сказала она.
Когда куда-то призывают, например не баррикады, то кровь пузырится и вскипает в надежде на победу. И парит тело.
А мне почудилось, что оказался в погребе, и погребальный холод выжимает остатки тепла.
- Я здесь родился…. – отказался я.
- Земля такая маленькая, мы все родились на одной земле.
- Зачем тебе это нужно? – спросил я.
Чаще всего ночные разговоры бессмысленны. И днем почти невозможно  разобраться в безумных полночных беседах.
Женщины – малые создания, кажется, сказала она.
Почти как ноль в математике. Но если его прибавить к другой цифре, то получится значительное число.
- Ты не ноль! - возмутился я.
- Ты станешь значительным числом! – обменялись мы невразумительными замечаниями.
- Если будешь слушаться, - добавила она.
Я послушался. И когда она спросила, откуда такое отчество, попытался объяснить. Мать была верующей. И в то же время членом партии. Девчонкой вступила во время войны.
Я  толком не знал, но мать однажды проговорилась.
Диверсионную группу, где она была радисткой, готовились забросить в тыл врага.
Если я не вернусь…, написала она стандартную фразу.
Ну почему же только считать, не согласился куратор, и написал ей рекомендацию.
Ее не  забросили к врагу, она заболела.
Или провинился куратор. Но ему вроде бы удалось оправдаться.
- Ты не знаешь, что случается с девчонками? – удивилась подруга.
Я недоуменно уставился на нее.
- Нет, я не готова - отказалась она. – Вот когда станешь большим числом…, - сбилась на невнятицу.
- Тогда нельзя было… Война, блокада, - не согласился с ней.
- Ну да, наши  матери – святые женщины, и молодость бесконечна - не стала она настаивать.
- Она заболела, -  повторил я.
Ирина не перечила.
Фантазия опять разыгралась. Такая тяжелая, долгая и непонятная болезнь, что врачи не надеялись на благоприятный исход.
Сначала молодой специалист попробовал оживить ее своим лекарством.
Бывшего куратора не осудили, его рекомендация осталась.
Врач подсуетился.
Начальник госпиталя – осторожный и пугливый старик – не посмел возразить.
Партийный билет вручили прямо в палате. У больной не хватило сил приподняться с постели.
Чудодейственное лекарство не помогло.
Молодой специалист разочаровался в медицине.
Пришлось вмешаться начальнику госпиталя.
До революции он получил не только медицинское образование, но посещал и духовную семинарию.
Но жизнь сложилась таким образом, что пришлось забыть о второй профессии.
И хотя  сам себя лишил сана, но теперь нарушил  запрет.
Ночью пробрался к постели умирающей.
Дежурная сестра заснула на  посту. Уронила голову на усталые руки. Из-под косынки выбились и растрепались волосы.
Потянулся поправить их, но предательски скрипнула половица.
Сестра вздрогнула во сне. Но так замоталась, что не проснулась.
Тогда он перестал скрываться, начальник совершает ночной обход, тяжелые его шаги неверным эхом отражаются от стен.
Я не знаю, как происходило таинство крещения,  не удалось заглянуть в замочную скважину.
Но в некоторых случаях – я не сомневаюсь в этом – можно обойтись без купели.
Крестик начальник госпиталя спрятал под подушку.
У больной запали глаза, посинели губы.
Что ж, если не удается вылечить человека, то наш долг – помочь попасть ему в небесные чертоги.
Блокадники заслужили.
Вопреки всему женщина выздоровела.
Партийный билет хранился в тумбочке,  все силы ушли на то, чтобы достать его и положить на грудь поверх одеяла.
Нащупала и крестик.
Сошлись несовместимые вещи.
Если на острове – а каждый человек сродни острову – происходит извержение, и лава стекает в океан, то когда сходятся эти противоположные субстанции, то происходит взрыв.
Но вода, а она основа всего сущего, это смесь огня и льда.
И когда огонь и лед соединяются, то возникает жизнь.
Моя мать выжила.
Ирина заснула, я осторожно перелез через нее, если старый врач смог незамеченным пройти мимо сестры, то и у меня  получится.
Снова почудилось.
Различил безоблачное небо в моем  мире. Если появятся облака, я  разгоняю их.
В ее сумрачном мире гремит гроза.
Попал в ее мир.
До этого познал ее, а когда изнемог, то, чтобы выжить – она научила, -  осушил бокал вина.
И вымысел смешался с реальностью.
Ирина вспомнила о предыдущем сожителе.
Будто вместе с ним пробивалась топью, она, благодаря женской интуиции, находила точки опоры.  А он все чаще проваливался в болотные окна.
Наконец добрались до острова.
Осталось  несколько шагов до берега.
А в дали, женщина не сомневалась, громоздились горные вершины.
И он способен, если она поможет, вскарабкаться на одну из них.
Она помогала, так старалась, что забросила учебу.
А мне и здесь хорошо, отказался он от восхождения. Довольно большой клочок суши, и даже великие люди питались  травкой.
Так ты не станешь великим, возмутилась она.
Бегемоты едят траву, нашел он веский аргумент, и такие большие.
Дальше пришлось брести в одиночку. 
Не убереглась от ледяной грязи и болотных гадов.
Так,  она не сомневалась, случилось с матерью очередного ее подопечного.
Когда его мать занемогла, то обратилась в повивальной бабке. (Странно, что такие еще сохранились  в блокадном городе.) По наследству передавалось колечко с дорогим камешком, пришлось пожертвовать фамильной драгоценностью.
Самодеятельная акушерка помогла избавиться от нежелательной беременности.
Потом женщина попала  в больницу, врачи спасли ее, но приговорили к бесплодию.
Диверсионную группу без нее забросили в тыл врага.
Предательство или случайность, но вся группа был уничтожена при приземлении.
А женщина выжила, и даже через несколько лет опротестовала врачебный приговор.
И помня о том, кто ее приобщил к вере (к этому времени он уже умер), увековечила евангельское имя - выделили Марка.
Так, наверное, вообразила Ирина, ей тоже довелось попасть на операционный стол.
- У вас отрицательный  резус-фактор, может больше не быть детей, - предупредил ее совестливый врач.
- Режьте, кромсайте! – разрешила она.
- Ты как мать-Тереза, - пошутил старший товарищ доброхота.
Тот нацелился   пыточным инструментом.
Откупилась малой кровью: годовым академическим отпуском – ничего страшного, женщин не забирают в армию – и возможной бездетностью.
Из-за этого должна была возненавидеть мужиков, а она выбрала очередного претендента.
Если ему удастся достигнуть, то и она насладится.
Должно воздаться, если творим добро.
Как встарь, как прошлой ночью, как десятки раз до этого подобрался я к листу бумаги.
Затаился около входа в гавань, тревожно закричали  птицы, различил вдали паруса.
Опросил капитанов, а они не ответили.
Тогда набрал полную грудь воздуха и поднес ко рту сложенные колечком ладони.
Так опрашивают пришельцев.
Всего лишь подул, раздувая ветер.
Впервые опробовал устройство.
Оно откликнулось надсадным гулом, будто сверло вонзилось в податливую плоть, зажал уши, чтобы не оглохнуть.
Поднявшийся ветер вздыбил волны.
Они поднялись высокой пенной стеной и нависли над обреченными кораблями.
Ураганный ветер изодрал паруса, сломал мачты.
Вода обрушилась и разбросала обломки.
Вся энергия ушла на это свершение, обессиленный победитель с трудом добрался до постели.
Только здесь не бушевала буря, и, может быть, удастся укрыться от ненастья.
Если женщина примет, не оттолкнет убийцу.
Победитель обязан уничтожать врагов – почему мы произошли от столь агрессивной обезьяны?
А если Вершители создали нас по своему образу и подобию,  то зачем они множат зло и ненависть?
И самый лучший выход – уничтожить преступные прикидки и расчеты.
Я вместо этого приник к женщине.
Она не оттолкнула.
Так переплелись, что уже невозможно существовать поодиночке.
Этой безумной ночью не спалось Николаю.
С детства увлекался фотографией, как-то удалось удачно заснять соседа.
Устроился за толстым стволом дерева; услышав, как щелкает затвор, мужчина взревел раненым зверем, женщина, которую он подмял, заверещала.
Успешно продал пленку этому соседу.
И в школе не расставался с фотоаппаратом.
Но одноклассники как-то подстерегли его после уроков.
И он надолго забыл  о своем увлечении.
Но сохранился старенький фотоувеличитель, и не окончательно растерял  свои навыки.
Вспомнил, когда пришло время.
После окончания института согласился сотрудничать с органами.
Всего-то требовалось спрыгнуть с самолета, зарыть парашют,  прикинуться добропорядочным местным  жителем, потом отравить в округе все колодцы и заложить взрывчатку под ратушу.
- Согласен все уничтожить! –  откликнулся он.
Почему-то предстал  перед комиссией, видимо, вербовщики боялись выступать по отдельности.
- Опасный дурак…, - сказал председатель комиссии.
Комиссары настолько приноровились друг к другу, что не требовалось заканчивать фразу, понимали с полуслова.
Председатель плотоядно облизался.
- Шутник, - сказал заместитель.
Сам был не прочь поразвлечься. И завидовал своим предшественникам, которые в тридцатые годы могли себе  позволить.
Ох, еще вернуться те благословенные времена.
- Или съел что-то несвежее, - заключил третий.
Все согласно склонили голову.
Поэтому его не послали на курсы подрывников, не забросили к врагу, но определили спящем агентом.
Таких призывают, когда возникает необходимость.
Обладая неплохим чутьем, Николай предчувствовал, что скоро понадобится.
Подготовился заранее.
Пригласил сотрудницу вместе поужинать, а она отказалась. Более того, сообщила, что также не ходит в кино, в театры и на выставки. И даже не заглядывает в библиотеку.
Ломается, как все смазливые бабы, безошибочно определил специалист.
Перевелись принцы, которых они ждут. А те, что остались, тем более не приезжают на белых жеребцах.
Обыкновенные граждане как-то не спешат ублажать так называемых красавиц. Догадываются, что у них завышенные требования.
По большому счету обречены они на погибель.
А он пожалел несчастную женщину.
Когда попытался объяснить ей, так посмотрела, что  запнулся.
Так смотрят на тараканов или  клопов.
И даже брезгуют  раздавить их.
После этого оскорбления проснулся ночью. И увидел огромную подошву, что нависла над головой.
Поэтому, чтобы выжить, изготовился защищаться.
Но все мы выросли в коллективе, позаботился и о новичке, которого прислали в лабораторию.
Разъяснил, что с ним произойдет, если свяжется с коварной обольстительницей.
Даже изобразил это.
Сначала растер в ладонях. Замаранные руки обтер носовым платком. Стряхнул останки и вмял в паркетину. Так крутанул ногу, что в коленной чашечке хрустнули кости.
Новичок не внял наглядному предупреждению.
Более того, с таким почитанием поглядывал на женщину, что Николаю стало совсем скверно.
( В те годы смертельную ныне болезнь могли посчитать гриппом или простудой.)
В последней попытке спасти сотрудника последовал за ним после работы.
(Как Борис Аркадьевич за Михаилом Ефимовичем, но в отличие от него не попал в забегаловку.)
Ирина прильнула к несчастной жертве.
Вслед за ними просочился в парадную.
А потом приник к дверям квартиры, надеясь хоть что-то услышать.
Где-то в доме долбили стены, по фановой трубе с грохотом упала вода.
Пришлось вспомнить, как в юности фабриковал  снимки.
Раздобыл карточку полураздетой зарубежной артистки.  (Обнаженку тогда почти невозможно было найти.) Купальник едва прикрывал интимные места. К аппетитному телу прилепил голову одноклассницы.
Получилось не очень, но если не приглядываться…
Ему поверили или не поверили,  не имеет значения, но разобрались с шантажистом.
Через несколько лет вспомнил о том опыте.
Жил с родителями, они не препятствовали его занятиям.
Поздним вечером закрылся в ванной.
До этого удалось обзавестись журнальчиками с фривольными картинками.
Ютился он в крошечной комнате, где кроме кровати помещалась тумбочка и письменный стол. Один ящик стола закрывался на ключ, там он хранил секретные документы. Ключ всегда носил с собой.
Иногда,  перед тем как заснуть, захлебываясь, рассматривал  картинки. При этом  изливалось столько слюны, что на губах вскипала пена.
На этот  раз не только рассмотрел, но некоторые усовершенствовал.
Родители уже спали, на цыпочках, чтобы их не потревожить, отнес мокрые снимки в свою комнату.
А там прикрепил их к оконному стеклу, так они высохнут и обретут требуемый глянец.
Что ж, каждый по-своему развлекается в свободное время. Одни увлекаются фотографией, другие с ножом и кистенем выходят на большую дорогу.
Есть множество способов уничтожить человека, и не нам указывать, как поступать в том или ином случае.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Безумная идея, и такое же безумное изложение – несколько листочков, где надежда и возможность так тесно сплетены, что почти невозможно разобраться. Ручка иногда с таким остервенением вгрызалась в бумагу, что прорывала ее.
- Мне не понять, я всего лишь обычный человек, - отшутилась Иринка.
- А кто может? – спросил я.
Женщина воздела указательный палец.
На потолке под слоем штукатурки различил  щель между плитами.
- Если бы я была верующей…, - сказала она.
- Ты крещеная? – почему-то заинтересовался я.
- Верую в тебя, - пошутила женщина.
А когда я поцелуем затворил ее рот, чтобы не богохульствовала, и не сразу удалось отдышаться, то добавила: - Ты мое светило и мой крест. – Вознесла  или низвергла.
- Прибереги это, - посоветовала, пока мы добирались до работы.
- Для чего?
- Я еще не знаю, - сказала она.
А потом сослалась на грибную страду.
- Ходишь по лесу, где до тебя побывали сотни людей, и ничего не находишь, но вдруг попадаешь  на полянку, которую предшественники почему-то обошли стороной, и там грибное изобилие.
- Так не бывает, - отказался я.
- Мне кажется, ты попал на чудную поляну.
( Потом, через много лет, когда я все же отправился в лес, то  ничего не нашел.)
Около проходной повстречался Николай.
Словно поджидал нас, Ирине почудилось, что тот фиксирует каждый ее жест.
Спряталась за меня. Мало того, сгорбилась, ужалась и заслонилась скрещенными руками.
- Кого ты испугалась! – возмутился я.
Николай бил со средней дистанции: с десяти или с пятнадцать метров. Хотелось, конечно, подобраться поближе, но можно пострадать при непосредственном контакте, кто знает этих  деятелей.
Когда попытался предупредить новичка, тот  рванулся и выбил ему палец.
Из-за  травмы  долго провозился с обличительными снимками.
Осталось распространить их. Можно оставить на  подоконнике, или зайти в соседнюю лабораторию и там кому-то подбросить.
Но пока еще мало снимков, поэтому мысленно продолжил фотосессию.
Рядом с обнаженной женщиной в кадре появился мужчина.
Чтобы соблазнить натурщицу, тот должен, по крайней мере, не обладать ничтожной внешностью.
Но все же вообразил его дохляком с впалой грудью и с тонкими ножками.
А на женщину старался не смотреть, до того она была ему противна.
Наверняка ведьма и колдунья, такие насылают болезни, его уже заразила.
В средние века их сжигали на костре.
Огонь разгорелся, он заслонился от жара.
Но видел сквозь неплотно сжатые пальцы.
Не уберечься от его взгляда.
Ирина уже не пряталась, вздернула голову и расправила плечи.
Рубашка туго обтянула грудь, стали видны два бугорка на вершинах крутых холмиков.
Преследователь так громко сглотнул слюну, что прохожие недоуменно огляделись.
Над нами безоблачное небо, ничто не предвещает грозу.
Но Ирины каблучки звонко и тревожно ударили по кафельной плитке около проходной.
Вахтерша опознала меня, вспомнила, как я хотел прорваться, и погрозила корявым пальцем.
Преследователь еще не распространил обличительные снимки, но, наверное, некоторые работники обладали даром предвидения, перешептывались и провожали нас завистливыми взглядами.
Но я не замечал их, увидел Михаила Ефимовича и устремился к нему со своим фантастическим проектом.
- Не возьму, - отказался он.
Я отловил его около кабинета, он не дотянулся до двери, отшатнулся от меня и прижался к стене.
Сначала спрятал руки за спину, но так больно было стоять, костяшка пальцев впились в поясницу, тогда распластал руки по стене.
Как распятый, почудилось мне, но, наверное, еще не выковали гвозди, которыми его прибьют к  кресту.
- Надо сначала ознакомить Веру Ивановну, - сказал он.
Когда упомянул главного разработчика, то слегка скривился уголок рта и дернулся лицевой мускул.
-Вражеские корабли не пройдут, - откликнулся я.
- А потом, если она сочтет это необходимым, надо обратиться к Борису Аркадьевичу, - научил он.
Как положено в армии, догадался я, рядовой докладывает младшему офицеру, а тот  командиру.
Так дергался лицевой мускул, что казалось, подмигивает левым глазом.
Когда-то от залпа ракет, которыми он управлял, могла угаснуть жизнь на Земле, но тогда не уклонялся от ответственности.
Давно это было.
- Можно опознать корабль, самолет, танк, - перечислил я.
- А Борис Аркадьевич, если в состоянии передвигаться, то доберется до моего кабинета, - не сдержавшись, осудил запойного начальника лаборатории.
Мускулы перестали дергаться.
- Это ему не комсомольцев гонять, - неосторожно добавил он.
Но тут же остерегся, у нас и стены могут услышать, и ладонью запечатал рот.
- Можно опознать  любую технику, - сказал я.
- Изыди, - кажется, отказался он.
Я едва разобрался в мычании.
- Любого человека, - не угомонился я.
- Не надо меня узнавать, - уронил он руки.
- Но почему? – опешил я.
- Как у тебя свербит… Давай сюда! – изнемог он в напрасной борьбе.
Наконец удалось заглянуть ему в глаза. И я различил, как разгораются огоньки, что прятались в глубине зрачков.
И когда они разгорелись и ослепили, а он закрылся в своем кабинете, то уже я распластался на перекладине.
Впрочем ненадолго. Народ у нас жалостливый и исполнительный, увидят, как я мучаюсь, и обязательно помогут, в мастерских наверняка найдутся подходящие гвозди.
А главный кадровик обоснует необходимость и достаточность этих действий.
Кадровику было не до этого. По роду деятельности он обязан был прослушивать самые оголтелые вражеские голоса.
Некий хитроумный диктор умел создавать эффект присутствия.
Если прослушав нашу сводку погоды, узнавал, что у нас жара, то сообщал, что, например, в парке «Победы» у деревьев от запредельной температуры свернулись листья, а белки и прочая мелкая живность попрятались по  дуплам и норам.
А зимой дети  бросали  снежки, придумал он, и разбили окно городской управы.
(Даже не соизволил узнать, как называются наши административные органы.)
На этот раз фантазия его особенно разыгралась.
Сообщил, что в Союзе  более всего заинтересовались судами, что пришли из иностранных портов. Оттуда вся крамола. Среди прочего моряки  привозят запрещенные книги. И кто-то сдуру может поверить той небывальщине, что в них содержится.
Поэтому обыскали суда, вернувшиеся из заграничного плавания.
И такое  обнаружили…
Здесь диктор ненадолго замолчал, каждый сам должен догадаться, что отыскали дотошные ищейки.
- Ядреный бабай! – возмутился кадровик. Остатки волос его встопорщились, лысина обнажилась, на макушке вспухли капли пота.
Испытания проходили в бассейне, а враги превратили его в безбрежный океан. И не кораблики, а бревна бултыхались в воде.
Впрочем, не это его более всего возмутило – враг откуда-то узнал об неудачных испытаниях.
Кто-то проговорился. Или давно уже сотрудничает с врагом.
И если он не разберется и не выявит изменника, то понесет заслуженное наказание.
Капли пота скатились на лицо, оставив на щеках темные разводы.
Пахло как в казарме, где после отбоя солдаты развесили на просушку заскорузлые портянки.
Чтобы перебить запах, плеснул на ладонь и размазал по лицу чудодейственную свою настойку. А потом слизнул остатки.
Баловство это, осознал он, чтобы утешиться, надо вызвать Бориса Аркадьевича. Тот, после того как опохмелится,  будет послушно кивать заводным китайским болванчиком.
Решил оставить его напоследок, а пригласил  запасного агента.
(Его приглашение было сродни приказу.)
Сотрудница отдела кадров – использовал ее среди прочего и как секретаршу, и как курьера – послушно отправилась на поиски.
Нашла Николая на лестничной площадке.
Тот предъявил обличительные снимки одному из многочисленных  знакомых.
Разглядев изображение, его собеседник случайно прикусил нижнюю губу, выступили капли крови.
Наверное, такие же окровавленные рты были у мифических вурдалаков, но, может быть, они действительно существовали, и девичья кровь – самый желанный напиток.
- Вот еще, - отказался идти Николай, но все же последовал за проводником.
Случайно проходил мимо, такую придумал отговорку.
И вообще, был немного не в себе, когда его  завербовали.
Конечно, не собирался десантироваться и кроить из обрывков парашюта ангельские крылья, и тем более заражать воду  и подрывать ратушу.
- Да, я обязан бдить, - повторил вслед за следователем.
( Давно уже нас не приговаривают  к высшей мере социальной защиты, мы не застали те времена, и вроде бы не боимся, но все же опасаемся. Наверное, существует память предков.)
Николай никого не оговаривал, но  повторял за следователем. Иногда добавлял несколько слов к обвинительному акту.
- У нее мать прижилась в Польше, а поляки еще те союзники, - напакостил он.
Наконец осознал, почему Ирина избегает его.
Так уже случалось.
Когда учился в институте, то в экспериментальную группу набрали африканцев из дружеских стран.
На вечеринке познакомился с одним из них.
Неосторожно сообщил, что отец слесарит на заводе, а мать нормировщица в том же цехе.
Собеседник  стремительно отшатнулся, из  рюмки выплеснулась водка.
Наверное, был младшим сыном местного короля, и не пристало ему якшаться с рабочими.
На допросе вспомнил о том африканце.
- А этот поддался ее влиянию, - согласился он.
(Так возненавидел меня, что не называл по имени.)
- И отчество у него подозрительное, - вслед за следователем повторил Николай.
( Будто я виноват, что так звали одного из евангелистов.)
- Нет! – все же отказался оговорить Михаила Ефимовича.
Кое-что знал о его жизни.
В армии тот заразился какой-то экзотической южной болезнью, наши врачи не умели бороться с такой напастью.
Но даже на больничной койке бывший солдат не расставался с учебниками.
Его неохотно допустили к экзаменам, а вдруг он заразит профессоров.
(Врачи так расплывчато составили справку о выздоровлении, что можно было вообразить присутствие любой заразы.)
Тем более, ему не пройти испытание. Есть такие дополнительные вопросы, на которые невозможно ответить.
Когда его огорошили дежурной задачей, он не сдержался.
- Я знаю! – закричал он.
Такой высокий голос – так кричат некоторые птицы, попавшие в силок, - что у экзаменаторов заложило уши.
- Эта задача не имеет решения!
Впервые разоблачили заговорщиков, это так изумило их, что настырного абитуриента не наказали.
У нас принято говорить о людях, отличающихся от общепринятых стандартов, что они подобны белым птицам в серой нашей обыденности, но он был черным воробышком, таким же неугомонным и взлохмаченным.
Этой пичужке позволили доучиться, но, конечно, не оставили в аспирантуре.
Он сам определил, что еще можно усовершенствовать в двигателе.
Высшая аттестационная комиссия неохотно признала его работу.
( У нас  много кандидатов технических наук, и ничего не изменится, если станет одним больше.)
В докторантуре он тоже не учился.
Но придумал расположить два станка на общей станине. И оказалось, что когда работает один станок, то достаточно вибрации, чтобы запустить другой.
Этому никто не поверил, рецензент едко заметил, что не существует вечных двигателей, а когда его привели в цех, попытался выявить подлог.
Заглянул даже в подвальное помещение, измазался в масле и набил шишки, только после этого признал свое поражение.
В данном случае, в виде исключения…, осторожно заметил он.
К станкам Михаила Ефимовича больше не допустили - сами разберемся, -  разборки эти надолго затянулись.
( Говорят, в Штатах удалось воспользоваться  изобретением, но это уже другая история. )
После долгих колебаний Михаил Ефимович согласился заведовать отделом с другой тематикой.
Отец Николая когда-то служил вместе с Моисеем.
Тот был его дублером и дотянулся до тумблера отмены запуска, когда у основного исполнителя сдали нервы.
Наставляя сына, отец все время ссылался на своего бывшего сослуживца, и можно было возненавидеть его.
Но Николай проникся.
И еще не готов был предать наставника.
Главный кадровик не стал настаивать.
Опытный работник знал, что если сразу потребовать все и немедленно, то  ничего не получишь.
Так срывают резьбу, когда со всей силой наваливаются на гаечный ключ.
- Ладно, ядрена вошь, пока свободен, - отпустил кадровик нерадивого агента.
Пока, подчеркнул он, Николаю почудилось, что пуля вонзилась рядом с мишенью, то есть с его головой, разлетелись осколки. Щепки оцарапали щеку.
Но  не убили, а  ранили, волоча перебитое крыло, подранок поплелся в  лабораторию.
Утром Михаил Ефимович закрылся в своем кабинете.
Почти невозможно было разобраться в бредовых моих записях, но он попытался.
Если Ирина посчитала, что собирая грибы, я наткнулся  на нехоженую делянку, то доктор наук тоже приметил ее.
Вернее остров среди болота. И чтобы попасть на эту землю, надо пройти  топью.
Мальчишка, кажется, прошел, мог бы вешками отметить  путь. Но не позаботился о других.
И теперь, увязая в грязи, судорожно хватаясь за нависшие над  болотными окнами ветви деревьев, доктор наук проклинал самонадеянного первопроходца.
Чудом выжил, и распростертыми руками обхватил земную твердь.
Как десятки или сотни раз выживал до этого.
На острове около американского континента; в случае возникновения мирового конфликта, там образовалась бы глубочайшая океанская впадина.
В больнице, врачи не надеялись, что он выкарабкается.
На вступительных экзаменах, где загонщики попытались заманить его в ловушку, а он нагло и бесстрашно перемахнул через оградительные флажки.
При защите диссертаций.
При разговоре с женой, когда она посоветовала ему руководить отделом с малознакомой тематикой.
В научно-исследовательском институте, где намекнул главный кадровик.
Даже если пригласить в отдел даровитого сотрудника,  не удастся разработать.
Окончательно уверился в провале, когда в бассейн запустили бревна, что изображали корабли.
Беспорядочно и бестолково мигали сигнальные огоньки.
Даже не помогло самопожертвование одного из работников: не умея плавать, тот бросился в воду, чтобы потопить вражеский флагман.
Схватился за него как за спасательный круг.
И некто, наверняка властный товарищ, сообщил за бугор об очередных неудачных испытаниях.
А может быть, ему почудилось.
Каждая новая разработка сталкивается с определенными трудностями.
Иногда, чтобы дойти до цели, надо износить не одну пару обуви.
Он  истрепал множество башмаков и устал от бесконечного перехода.
Неправда, еще остались силы, просто так сложились  обстоятельства
Плетью не перешибить обуха, вспомнил он любимую присказку главного кадровика.
И надо как-то предупредить мальчишку.
Когда начальник  закрывался и творил в своем кабинете, сотрудники по возможности старались не мешать ему.
Ранее самостоятельные лаборатории  зачем-то объединили в отдел.
Михаил Ефимович предпочитал не вмешиваться в работу подразделений. А те не очень-то и нуждались в его указаниях.
Когда начальник отдела осторожно приоткрыл дверь – видимо, еще не забыл о болотной топи, и неловко ступал по твердой земле, -  я случайно проходил мимо кабинета.
( Лаборатории располагались на втором этаже, но кабинет  был на третьем – начальство хоть этим должно быть выше  обычных смертных.
Сам коридор был не шире нашего, и стены не позаботились отделать дорогими породами дерева. Да и дверь не была обита кожей, даже отсутствовала именная табличка.)
Наверное, я застудил мочевой пузырь – летом тоже случаются подобные казусы, - каждые несколько минут бегал в туалет.
А там долго и бесполезно стоял над писсуаром.
Туалет был на втором этаже, но я сначала поднимался на третий – утром забыл сделать зарядку, и наверстывал это упущение: старательно пересчитывал ступеньки, -  потом, пройдя мимо кабинета начальника, спускался по другой лестнице.   
Наблюдая, как мне неймется, сотрудники перешептывались.
Или – я тогда еще не знал об этом – Николай уже кого-то смутил сфабрикованными снимками.
И те с любопытством поглядывали на отличившуюся женщину.
Ощущая на себе изучающие взгляды, Ирина не заслонялась от них.
И хотя мы поодиночке приходили на работу, я пропускал ее вперед и задерживался около проходной – например, шнурок развязался, или что-то интересное происходило на улице, хотя там не могло случиться ничего существенного, - но, Земля слухами полнится, многие догадывались о наших отношениях.
Поэтому и меня провожали осуждающими взглядами.
Напрасно они беспокоятся, я никогда не подлизывался к начальству.
Михаил Ефимович приоткрыл дверь – я возвращался после очередного напрасного посещения туалета и случайно задержался около его кабинета, линолеум был небрежно постелен, споткнулся на образовавшейся щели, - увидел меня и еще больше сник.
Но все же поманил  пальцем.
Лучше бы, мы беседовали в коридоре, тогда наблюдатели смогут убедиться, что я не ябедничаю, но не решился перечить начальству.
Если мелочиться, то потеряешь в серьезном деле.
Стены, что вели к окну, были заставлены стеллажами с книгами, в основном учебниками и технической литературой,  свободное от книг пространство более походило на коридор, к окну, задернутому темной шторой, примыкал письменный стол.
Не включил свет, чтобы я не различил в полутьме.
- Существуют убыточные хозяйства, - сказал наставник. Потом подумал и все же добавил. – Наверное.
Я увидел и при сумеречном свете.
Мне тоже хочется, чтобы у меня были такие книги.
Чтобы, когда станет плохо и одиноко, погрузиться в волшебство формул и рассуждений.
- У нас вроде бы убыточное хозяйство, - прозрел начальник.
Я подобрался к стеллажу и   погладил корешок старинного фолианта.
Там – я видел в библиотеке – рассказывалось, как впервые вычислили окружность Земли и прикинули, какое расстояние до Луны, Солнца и ближайших планет.  И постарались определить, где находится душа.
Я тоже хочу узнать.
Еще, различил, кое-где на полу валялись клочья ваты. Словно слипся тополиный пух, или растерзали подушку, и не успели убрать останки.
Иногда тоже желаешь рвать и терзать.
- Все бесполезно, напрасно мы тужимся, -  сказал палач.
Когда  зачитывают смертный приговор, нет, когда ведут на расстрел или в газовую камеру, то хотя бы напоследок надо выкрикнуть нечто значительное, а лучше броситься на обидчиков, чтобы погибнуть в бою.
А я вместо этого, уронил руки.
Пальцы оцарапали корешок книги, под ногти набилась бумажная труха.
И  задохнулся в промозглом, аммиачном воздухе пыточной камеры.
На стеллажах не книги, но пособия с разъяснениями, как лучше унизить человека.
Если сначала окрылить его надеждой, а потом отобрать ее, то это тоже сродни пытки.
- Она посчитала  не по той методике, - попытался оправдаться я.
Вспомнил Веру Ивановну, и кресты на ее вышиванке обернулись крестами на погосте.
Чтобы не сотворить проклятие, зажал рот ладонью.
- По методике благонадежных наших  людей, - согласился Михаил Ефимович.
Обычно голос его высокий, почти женский, но  прохрипел на этот раз.
Будто не у меня, а у него зажат рот.
- Наших? – спросил я.
Два хрипения слились в общий хор.
- Этот автор проверен жизнью, происхождением, привычкой и органами, - согласился наставник.
Моисеем Хаймовичем обзывал его главный кадровик в минуты раздражения.
Но я не решился повторить за хамоватым надзирателем.
- Спасибо за науку, - попрощался с наставником.
- Ты не отчаивайся – попрощался он.
Я и не собирался.
Есть много занятий, где тоже нужна находчивость.
Например, можно  придумать автомат для склеивания коробочек.
Или внедрить устройство всеобщей слежки.
Тогда удастся опознать не только бандитов, но даже потенциальных нарушителей.
И  все будут строго наказаны.
Наверное, я бы и занялся этими неотложными делами, но меня подкосила  внезапная болезнь.
Чтобы никого не заразить, не вернулся в лабораторию и тем более не стал дожидаться Ирины.
( Главный кадровик выдал пропуск на свободный выход  и не успел  забрать его. Правда перепутал мое отчество, но вахтерша не заметила.)
- Иди с Богом, горемычный, - так напутствовала меня.
Указательными пальцами я растянул уголки рта, улыбкой откликнулся на ее пожелание.
Женщина испуганно перекрестилась.
Слева – направо, как принято в католичестве.
Я не исправил ее ошибку.
Асфальт на тротуаре потрескался, постарался пройти так, чтобы не наступать на трещины.
Будто преисподняя, если она существует, расположена в глубине Земли, и трещины ведут в бездну.
( Преисподняя там, откуда удалось вырваться, позади остались крики осужденных  и запах горелого мяса.)       
И все равно горным колом перепрыгивал через осыпи камней и глубокие провалы.
Но вскоре устал прыгать и внимательно вгляделся. Различил почти неприметную тропинку среди бездорожья.
Значит  и другие пытались уйти от возмездия, я отправился вслед за сгинувшими предшественниками.
Ни разу не был в кабаке, от спертого воздуха мгновенно закружилась голова.
Как в кабинете начальника отдела, но если тот запах безжалостно ударил и оттолкнул, то этот впитал ртом, носом, всеми порами лица и даже, кажется, распростертыми руками.
- Первая доза за счет заведения. – Пригласил  хозяин. – Новичкам и беглецам полагается. – Безошибочно определил он.
- Не совращай, - пожалел меня один из завсегдатаев. – Порочный колея, и она все глубже, - добавил он.
Наглядный пример: присосался к своей стопке. И насладился каждым глотком.
Так вкусно причмокнул, что я не смог отказаться.
С Ирой пил только сухое вино, но теперь в горло влили расплавленный свинец, внутренности  выгорели.
- Уходи пока не поздно. – Прогнал меня еще один доброжелатель.
- Смотри, даже я могу. – Показал он.
Покачиваясь, добрел до двери, но не сумел отворить ее, поэтому отказался от безнадежной затеи.
- Бесполезные люди, - обвинил я их, кое-как отдышавшись.
- И мы были рысаками, - вспомнил первый.
- Он тоже сойдет с дистанции, - согласился второй.
- Наверняка вы чему-то учились, - догадался я. – Наверное, надеялись, - обличил их. – А теперь что осталось от ваших чаяний?
- Я лишаю вас слова! – заявил хозяин. – У нас не позволено оскорблять знатных гостей!
Те, чтобы утешиться, опять присосались к своим стопкам.
У одного обвисли щеки и заплыли глаза, у другого землистая кожа туго обтянула лицевые мускулы.
Если  они доживут, в дальнейшем, может быть, их использую как персонажи в фильме ужасов.
В кабаке были и другие посетители, они не отвлекались на мелкие склоки.
Один случайно уронил на стойку несколько капель, до них не удалось дотянуться языком. Но не поддался отчаянию: обмакнул указательный палец и облизал его.
Другой, наверное, прощался с товарищем, пристроил на столике его снимок и чокался с невидимым собутыльником.
Мне удалось различить  лохматую собачью морду.
Я мог бы еще выступить, или сослаться на авторитет Бориса Аркадьевича, наверняка он был здесь своим человеком, но хозяин погрозил пальцем.
Пусть без меня общается с лишними этими людьми; стараясь ступать твердо, покинул ненадежное убежище.
Расплавленный металл растекся по телу, его избыток скопился в башмаках и выплеснулся на асфальт.
Следы мои дымились, случайные прохожие обходили их или перепрыгивали через препятствие.
Милицейский фургончик заинтересовался необычайным явлением.
- Берем, - решил старший сержант, которой руководил операцией.
- План выполнен, - не согласился его товарищ. Носил одну лычку, поэтому был вынужден подчиняться начальнику.
- Наградят за перевыполнение.
- Но увеличат нормы отлова, - обменялись они невразумительными замечаниями.
А потом подсадили меня, самому не одолеть  высокий порожек.
Подтолкнули, и я растянулся на грязном заплеванном полу «воронка».
Машина запрыгала по  разбитому асфальту.
Но за ней, я не сомневался, остались дымящиеся следы, металл проел полик и разлился по городу.
Поэтому, когда меня привезли в заведение,  я  призвал их к активным действиям.
- Кругом одни враги, ядрена вошь, - вспомнил, как вещал кадровик при устройстве на работу. – Но мы вместе обязаны бороться с вшами!
Неосторожно добавил от себя: - Вы тоже всего лишь паразитическое образование на теле нашего больного организма.
Это окончательно добило их.
Усадили в кресло, и руки приковали к подлокотникам.
Уже не мог указывать  обвинительным пальцем, но еще не вырезали язык.
Продолжил обличать их.
- Если отказаться от паразитов,  пустить вырученные деньги в науку, то достигнем таких высот, что никто не сможет до нас дотянуться, - восславил ученых.
Надзирателям не понравились мои высказывания.
Я зажмурился и задержал дыхание, когда на голову накинули вонючий мешок.
Но потом вдохнул полной грудью.
На работе, а потом в кабаке не удалось насладиться и вкусить блаженство.
И работа,  и выпивка отдавали горечью.
Но помогли специалисты.
К сожалению, удалось насладиться только полетом.  И  не узнал, куда вознесся.
Что ж, лучше забыться, чем  так мучиться.
Когда очнулся, то неохотно продрал глаза.
Неизвестно откуда появившийся офицер устроил разнос своим подчиненным.
- Здесь что, дом отдыха? – саркастически вопросил он.
Сотрудники санатория отмахнулись от нелепого предположения.
Постояльцы насторожились.
- Отдохнули и хватит! – вынес вердикт большой начальник.
Когда я оделся, то напрасно обшарил пустые карманы.
- Вали отсюда! –  ответил мне сержант.
- Спасибо, что не покалечили, - поддержал его ефрейтор.
-  Не долечили, - пошутил офицер.
Совсем еще мальчишка, более не мог оставаться серьезным, рассмеялся, так понравилась ему эта шутка.
Подчиненные  не  оценили юмор.
Домой пришлось возвращаться пешком, при этом не приближаться к домам – с крыши мог сорваться кирпич, и держаться подальше от края тротуара –  могла запрыгнуть взбесившаяся машина.
Даже ночью они охотились за припозднившимися путниками, да и кирпичей было достаточно.
Настолько тяжело идти, что вскоре обеими руками  передвигал каждую ногу.
А потом обессилено опустился на асфальт.
Ночью заметно потемнело, но фонари еще не включали, надо дождаться, когда фонарщик поднимется по лестнице и запалит  горелку.
Кажется, заметил одного, странно, это ответственное задание доверили женщине.
Она склонилась надо мной и протянула спасительные руки.
Перед этим я рухнул в пропасть.
Сначала балансировал на краю, начальник отдела равнодушно отвернулся от гибнущего человека.
Он рисковал, управляя ракетной установкой, а потом пытаясь излечиться от экзотической  болезни.
При поступлении в институт едва ушел от загонщиков.
(Впрочем, те не остались в накладе. Уничтожили  нерешаемой задачей очередного абитуриента.)
Рисковал при защите кандидатской диссертации. Вроде бы все было известно про двигатели, и специалисты не сразу поверили ему.
Тем более была фантастической и почти бредовой идея о влиянии  вибрации на работу станка.
Наградили за все: сослали в отдел с другой тематикой.
Если до этого карабкался по горам и мог сорваться от любого неосторожного движения, то обрел некую успокоенность на скальной площадке.
И не решился продолжить восхождение.
Тем более  мной не заинтересовались работники вытрезвителя.
(Конечно, на всякий случай обшарили  карманы. Вдруг прячет бомбу или иное смертоносное оружие. Нашли  и изъяли деньги, им они нужнее.)
Одни задержанные безропотно отправлялись в постель, другие выступали.
Когда очень досаждали, то приковывали их к электрическому, то есть к обычному стулу.
Если продолжали буянить, то травили хлороформом.
Окончательно столкнули в пропасть, и когда женщина, что искала  в ночном городе, все же нашла меня, то наконец смог пожаловаться.
- За что же они  так? – Поник на ее плече.
И можно согнуться, а если не умеешь гнуться, то сломаться под тяжелой ношей.
А она выстояла.
Странная женщина, хотя все женщины со странностями, и никому не дано понять их.
Мать оставила Ирину в роддоме.
Сама еще девчонка, разве ей справиться?
Ее удочерила одинокая женщина.
Ира считала ее своей мамой.
Зинаида Николаевна  целиком посвятила себя воспитанию ребенка.
Все изменилось, когда девочка училась в институте.
Ее биологическая мать после многих мытарств каким-то образом очутилось в Польше. И там сошлась с  обеспеченным человеком. Все кроме детей было в их богатом доме. Врачи определили, что женщина не может родить, мужчина подумывал о приемном ребенке.
И тогда женщина призналась.
Мужчина  приказал найти ее дочку.
То ли воспользовались   официальной информацией (кстати, запрещено  разглашать тайну удочерения), или подкупили заинтересованных лиц, но выяснили после долгих поисков.
Пригласили Ирину приехать.
А  она безумно влюбилась в преподавателя.
Тот, женатый мужчина и видный ученый, снял для своей почитательницы отдельную квартиру. И два или три раза в неделю навещал ее.
Когда Ира сообщила своей приемной матери, что уходит от нее, та уже знала, кто и зачем   забирает девочку.
- Я полюбила, - призналась та.
Такое замечательное и сладкое чувство.
А приемная мать  сморщилась от горечи жизни.
- У меня нет их возможностей,  - прокляла богатых иностранцев.
- Он получит Нобелевскую Премию по экономике, - возвысила Ирина своего избранника.
- Она бросила тебя в  младенчестве, - напомнила  Зинаида Николаевна. – И теперь предаст в очередной раз.
- Если я буду его подталкивать, то он поднимется на вершину.
- Не смей! – запретила женщина.
- Не нужна мне эта Польша! – отказалась Ирина от поездки.
- Все мужчины – негодяи! – заявила Зинаида Николаевна.
От смутного воспоминания на мгновение блеснули глаза. Или так почудилось. А потом выцвели, что случается в  старости. А лицо пожелтело.
Им не удалось договориться.
Когда дочка отступила к двери, женщина потянулась к ней, чтобы обнять, помочь разобраться.
Но лицом, грудью, животом, открытыми для объятий руками ударилась в закрывшуюся дверь.
Тогда сказала (ей бы успокоиться перед тем, как совершить необратимое): - Я проклинаю тебя, дочка.
Но тут же опомнилась, метнулась ванную и там с мылом промыла поганый рот.
Это не помогло.
Тогда достала банку с горчицей, щедро зачерпнула  и смазала губы.
Лишь прибавилась горечь, и слезы наконец упали. Были такими едкими, что на халате остались прорехи.
На груди, будто хотела  разорвать грудь и вырвать грешное сердце.
На животе, на бедрах, что давно уже забыли о мужской ласке.
Везде на теле.
- Боже, помоги ей и спаси ее, – обратилась к неведомому божеству с самодельной молитвой.
Наверное, ее услышали, хотя дочка не вернулась к матери, но изредка навещала ее.
Так расцвела, что когда проходила мимо деревьев, то даже на сухих ветвях проклевывались почки.
Потом перестали зеленеть.
Когда наступила осень,  листья подсохли, побурели, и стали видны прожилки, похожие на разбухшие вены.
Листья опали,  девочка очнулась от наваждения и все же  съездила в Польшу.
Вроде бы нашла общий язык с новоявленными родственниками, но надо было доучиться в институте.
А потом отработать хотя бы два года по распределению.
(Наверное, отработка была необязательна, и можно было договориться, но не прижилась в той стране. Хотя не стала отказываться от материальной поддержки.)
После окончания учебы у нее остались  знакомые в институте, иногда она встречалась с ними.
От них узнала о даровитом мальчишке.
Выяснила некоторые подробности.
Он был  пластилином, из которого можно слепить любую фигуру.
Или гранитом, который нуждается в обработке.
Выследила его; он выбирал место работы, разглядывал здания, где ему, возможно, придется трудиться. И когда оказался около их предприятия – она взяла отгул, и вела его, - сморщился, как от зубной боли.
Ирина успела заскочить в проходную, поздороваться с вахтершей, а потом выпорхнуть на улицу.
Завлекла меня, нет, я сам выбрал.
Свободное распределение, если человек учится только на пятерки и  причастен к некоторым  изобретениям, то его охотно примут на любом предприятии.
Наконец встретил родного человека, оказывается, мы не только жили в соседних домах, но даже учились в одной школе.
Если она придумала, то я не посмел  разоблачить этот невинный обман.
Работа полностью поглотила, но завистники вынудили отправиться  в кабак, и когда упрекнул завсегдатаев – разворошил осиное гнездо, - возмущенные посетители вышвырнула  на улицу.
Прямо под колеса милицейского фургончика.
У нас плановое хозяйство, служивые не выполнили план по отлову, поэтому повязали меня.
А когда я вспомнил о своих правах –  таковые якобы существуют -  и сослался на международную конвенцию -  а это уж совсем  небывальщина,- вытравили из меня наглые  притязания.
Когда я пребывал в прострации - если удалось вознестись, то забыл об этом, - выгребли все из карманов, более того, вывалили в грязи и порвали одежду.
Пока женщина тащила меня – идти было недалеко, но все равно измучилась и не могла достойно отвечать, - изливал ей душу.
- Я к ним с открытым сердцем, - пожаловался ей.
Надо перейти дорогу, спустила на мостовую, но не смогла втащить на тротуар на другой стороне улицы.
- Мордой об асфальт, - помог ей.
А когда все же втащила – на лбу  вспухли и полопались жилы, - усугубил свое отчаяние.
- Распластали и попытались растоптать..
- Осталось немного;- ободрила меня женщина.
Видимо, имела в виду, что жизнь моя коротка, и я уже приближаюсь к закату, но не поддался на  провокацию.
Продолжил обличать своих мучителей.
- В грязных сапогах, - осудил их. – Могли бы   разуться.
- Раздену и обмою, - согласилась Ирина.
(Милые и верные женщины, наверное, почти каждой из вас приходилось тащить домой уставшего и отчаявшегося человека.
Не бросайте  нас, иначе оскудеет Земля и вымрет жизнь.
Пожалейте слабых, иногда подлых, но беззащитных мужиков.)
- Распластали, - понравилось мне это выражение. – Мало того, приторочили к кресту.
- Подходили и плевались, - вспомнил я.
- Потерпи, осталось несколько ступенек. – Мы уже добрались  до парадной.
- А я не смел ответить.
Конечно, я смог бы сам подняться. Но тогда она не познает, как я изнемог. Поэтому позволил подталкивать и тащить себя. Но когда прислонила к стене, чтобы отворить дверь, то сохранил равновесие и не упал.
Втащила в комнату и раздела, грязным испоганенным телом повалился я на кровать, она едва успела сдернуть покрывало.
(Я отказался идти в ванную, эти несколько шагов обернутся бесконечными верстами, женщина не перечила.)
Принесла тазик с горячей водой, попыталась отскрести грязь.
Приторный сладковатый аромат ее духов еще не перебил запах гнили и  разложения.
Я не помню последовательность действий, наверное,  насухо растерла мохнатым полотенцем, потом поменяла изгаженную простыню.
Я еще ощущал запах.
Излечить можно только одним способом.
Целовала старательно и методично, не пропуская ни одной подробности.
Думал, что уже не удастся воспарить, но на этот раз поднялся в такую высь, что уже не различал Землю.
Когда рядом женщина, то не нуждаешься в земной тверди.
И все же былая грязь настолько въелась в плоть, что сразу не удалось очиститься.
Ночью  то  замерзал, и только женщина могла отогреть своим теплом и дыханием, то  бросало в жар, и тогда она отшатывалась, чтобы не сгореть на моем огне.

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ.

Утром окончательно обессилел от этой пытки.
А она – женщины  безжалостны - оставила меня в одиночестве.
- Так надо, - попрощалась со мной.
Мне не надо, мог бы возразить, но бесполезно спорить, покорно склонил голову.
Назло ей отказался от еды, внушил, что так скорее можно выздороветь, она охотно поверила.
Еще бы – не надо готовить.
Когда ушла, отыскал в холодильнике пельмени. Мне не привыкать питаться полуфабриками.
Сварил целую кастрюлю, столько съесть невозможно, а я все не мог насытиться.
Вызвал врача, чтобы взять больничный, снова придется ждать, всю жизнь мы чего-то ждем и на что-то надеемся.
Ирина тоже надеялась.
Жизнь наша, как качели, то тебя  вздымает вверх, то невозможно преодолеть земное притяжение.
После ссоры с приемной матерью – пускай после этого они помирились –  не смогла жить за ее счет.
Рассталась с профессором, завалила экзамены  и взяла академический отпуск.
Надо было устраиваться на работу.
Познакомилась с молодым человеком, которому   удалось добиться.
Во всяком случае, мог  всюду проникнуть.
Например, в ресторан, где, естественно, не было свободных мест, и бдительный швейцар  тщательно охранял вверенный ему объект.
Стоило  показать соответствующее удостоверение.
Или водил ее в театр, где перед спектаклем в кассе выстраивалась очередь фанатиков в напрасной надежде получить контрамарку.
Конечно, она не могла отказать такому блистательному кавалеру.
И квартиру он обставил с аскетической простотой, не было  безделушек, но присутствовало все необходимое.
- Скучно так жить, ведь так называемая мелочь скрашивает существование, - заявила Ирина.
Вроде бы мимоходом поинтересовалась,  где и кем он работает, но  не смогла добиться.
- У нас не принято посвящать  в наши дела посторонних, - привычно отбился он.
- Посторонних! – возмутилась подруга.
- Всех, - обобщил мужчина.
- После того, как ты меня  использовал!
- Как? – спросил он.
- По-всякому!
- А тебе не понравилось?
- Вот еще, - не призналась Ирина.
- Ладно, - согласился он.
И конечно, снова обманул.
Придумал, что  заманивает в подвал доверчивых девиц, потом  переправляет их на невольничий рынок.
Невольницы из России пользуются повышенным спросом у арабских шейхов.
- Больше не дам! – предупредила обидевшаяся подруга.
Более того, сдержала свое обещание.
Отыскала умельцев, что пытались возродить старинное производство.
У некоторых получалось.
Ирина  примерила «пояс верности».
Вернее  накладку, что измыслил современный ремесленник.
Железо  вонзилось.
Чтобы досадить несговорчивому кавалеру, готова была вытерпеть  эту пытку.
-  А как удовлетворять естественные потребности? – спросила у мастера.
Тот неохотно выдал  громоздкий ключ.
Видимо, им так редко пользовались, что ржавчина  въелась в металл.
С трудом провернула штырь,  замок скрипуче поддался.
- А если  сломается? – усомнилась она.
- Тогда придется обратиться к  кузнецу, он многих коней  подковал, - невпопад ответил мастер.
- Я не лошадь, - обиделась Ирина.
- Женщины хуже лошадей, - откликнулся специалист.
Пришлось поверить ему на слово: такие изделия не знают износа, так и объяснила своему несговорчивому кавалеру.
- Василию -  замечательное имя, так звали наших древних царей - не сразу сообщила о своем новом обличье.
- Всего лишь цари, - отмахнулся тот от старины.
- Ты выше?
- Если пожелаю, - загадочно ответил Василий.
- Вот до чего довело меня твое нежелание, - пожаловалась женщина.
Раны воспалились,  синяки на бедрах и на животе переливались всеми цветами радуги.
- А ключ потерялся, - придумала она.
И тогда он показал свою лабораторию.
Сдвинул в сторону шкаф – оказывается, он был на колесиках, - а потом распахнул небольшую потайную дверцу.
Окно было плотно зашторено, и если бы кто-то наблюдал за домом, то не заметил бы, что в комнате зажегся свет.
Одну стену занимали полки со всевозможными справочниками, по другим стенам были развешены  листки с подписями и образцами почерка известных людей
Помещение было заставлено разнообразной аппаратурой. Ирине показалось, что она попала в лабораторию  криминалистики.
- Мне все подвластно, - вслед за скупым рыцарем повторил хозяин.
- Можешь создать любой документ и подписаться за любого деятеля? – не поверила Ирина.
-Могу даже напечатать деньги, - похвалился он.
- Вот! – Откуда-то достал ворох фантиков.
Сразу не решился фабриковать доллары, отыскал экзотическое государство.
На этих бумажках лохматый чернокожий мужик потрясал копьем с огромным наконечником. А на дальнем плане его соплеменники несли на жердине тушу неведомого зверя.
По периметру картинки шла надпись на английском языке, Ирина смогла частично прочесть.
Подделка денежных знаков преследуется законом. Виновные будут строго наказаны.
Было не разобрала, что с ними сделают, может быть, съедят,
Наверное, не кабана несли на перекладине, но очередного нарушителя. И уже запалили ритуальный костер.
- Теперь можешь снять эти нелепые причиндалы! – потребовал мужчина.
А она, вдруг вспомнив о присущей девушкам стыдливости – еще бы,  тело было изуродовано безжалостным железом, – попросила его проявить снисходительность.
- Выключи свет, - разом охрипнув, взмолилась пленница.
Мечты наши  иногда   сбываются. Надеялась отыскать умного честолюбивого повелителя, который обязательно добьется, если его направить в нужную сторону.
Профессор не оправдал  ожиданий.
Более того, так увлеклась его продвижением, что не успела подготовиться к экзаменам, а он не замолвил за нее словечко, не поговорил с другими преподавателями.
Была вынуждена взять академический отпуск.
После этого долго выбирала очередного претендента.
А Василия вроде бы не надо подталкивать. Он  вскарабкался почти на вершину.
Мог например вписать себя в избирательный бюллетень, а  при голосовании опередить других соискателей.
Но все эти забавы, не сомневалась она, заканчиваются одинаково.
Не только афериста обрекут на ритуальное сожжение, но не забудут о его подруге.
Поэтому когда он выключил свет – некоторые женщины как кошки ориентируются в темноте,  - осторожно, и железо не загремело, подобралась к спасительной дверце.
Выбралась из камеры, вход в пещеру  загородила шкафом, и наконец содрала с себя вериги. Ключ, конечно, не потеряла, и замок не заело.
Наверное, он зачах в пещере, или настолько истончал, что смог просочиться в щель под дверцей.
Пришло время, решила посмотреть, что произошло с тем неугомонным человеком.
От Зинаиды Николаевны досталось ей украшение, небольшая вещица, золотой чертенок с озорными лапами.
Украшение это  передавалось по наследству,  своих детей у приемной матери не было, при поступлении в институт вручила кулон девочке.
А она - тогда еще хозяин не показал  свою лабораторию -  заинтересовалось одной из его книг.
- Да, - печально согласился Василий, – он был  мастером малых форм, в дальнейшем все его изделия переплавили - золото всегда было в цене, - сохранились только рисунки.
И пока он рассказывал каким странным человеком был Бенвенуто Челлини, оказывается, он не написал, но надиктовал свою известную книгу, она заворожено разглядывала картинку.
Там был изображен ее чертенок.
На всякий случай она спрятала кулон в сумочку, и в дальнейшем, когда приходила к Василию, заранее снимала его.
Но чтобы излечить очередного повелителя – на этот  раз она не могла ошибиться, - отправившись в гости, взяла с собой ухмыляющегося чертенка.
Кажется, тогда уже выпустили фильм, про нашего разведчика, который проник во вражеское логово, там показали, как шпионам положено действовать в случае возможного провала.
На подоконник необходимо выставить цветок, правда она не удосужилась поинтересоваться, где находится требуемое окно.
Поэтому тщательно изучила окрестности.
Она  насторожится, если  рабочие взламывают асфальт или меняют водосточные трубы.
Или хотя бы – Ирина все же отыскала нужное окно – там был отогнут уголок шторы.
Ничто не предвещало грядущего поражения.
Но с трудом одолела крутые ступеньки.
Задохнулась на площадке, в одной руке сжимала кулон – чертенок когтистыми лапами вонзился в ладонь, будто опять впились вериги, - другой не смогла дотянуться до звонка.
Ногтями царапнула дубовые доски, которыми была обита дверь. Сломала ноготь на указательном пальце.
Наверное, после того, как Василий признался, а подруга предала его, он еще надежнее укрепил свою крепость.
И когда подозрительная личность появилась на лестнице,  защитники изготовились отразить нападение.
На огне закипели котлы со смолой. Лучники укрылись за зубцами крепостной стены.
Ирина пока еще не погибла.
Ворота медленно и неохотно отворились.
На лестничной площадке неожиданно ослепительно вспыхнула лампа. Женщина смогла  различить подробности.
Узник так долго просидел в темнице, куда она его заточила, что  на лице остались следы.
Морщины и складки корявыми ущельями обезобразили лоб и щеки. Глаза выцвели, веки покраснели, растянулись мочки ушей.
И все же не ей, а ему следовало отшатнуться, когда они  встретились.
Но он не отступил.
- Случайно проходила мимо? – вежливо поинтересовался.
И голос стал хриплым, видимо, повредил голосовые связки, когда взывал о помощи.
Ирина услышала.
- Или заблудилась? – продолжил издеваться.
- Настоящий мужчина…, - попыталась объяснить женщина.
Если я ошиблась, хотела сказать, хотя это не было ошибкой, то настоящий мужчина не осудит за это.
Но он засмеялся, так железом скребут по стеклу, она не успела упрекнуть его.
- Тебя били и пытали? – с трудом пробилась сквозь пронзительный скрип.
Барабанные перепонки вибрировали, как мембрана.
- Ты хуже, чем  палач, - обвинил  Василий.
- Я старалась, но не получилось быть законопослушной и верноподданной гражданкой, - призналась Ирина.
Проиграла и повинилась, разве этого недостаточно, чтобы понять и простить человека?
- Недостаточно, - ответил он на незаданный  вопрос.
Осталось последнее средство достучаться до него, женщина достала из сумочки драгоценное изделие.
Однажды, когда задержался денежный перевод, она отнесла кулон к оценщику.
Тот тщательно изучил изделие, лицо его с обвислыми щеками еще больше обрюзгло.
- Грамотная фальшивка, - определил он.
Она забыла о том ошибочном заключении, на ладони остались царапины, так отчаянно  цеплялся чертенок.
- Видишь, как он привык ко мне, - пожаловалась хозяйка.
- Мои давние предки жили в Италии, - придумала она.
В Польше, хотела сказать, хотя это тоже было неправдой, но случайно обозначила иную страну.
- Что ты за это хочешь? – спросил мужчина.
И голос стал нежным и медовым, но дважды – она была согласна с этим – невозможно войти в одну реку.
И когда он все же впустил в крепость, испуганно огляделась, вдруг это ловушка.
Объяснила, осторожно, подбирая слова.
Автор, чей методичкой воспользовалась Вера Ивановна – такая упертая и вредная баба, обозвала  ее, - наверняка остался в прошлом веке, тогда мир был  иной.
Ярче светило солнце, люди были добрее, и никуда не спешили.
- Я не могу отправить тебя в прошлый век, - отказал специалист.
Слушал ее невнимательно, все не мог налюбоваться на игрушку.
- Надо доказать, что он родился в Западной Украине.
- Хоть на краю света, - согласился мужчина.
- И его мать крестилось в то смутное время.
- Зачем тревожить мертвецов? – удивился Василий.
- Якобы была еврейкой.
- Хоть негритянкой, - согласился мужчина.
На все был согласен, лишь бы скорее  выпроводить настырного посетителя и насладиться приобретением.
- Какая уж здесь чистота происхождения.
- Я сделаю, - согласился специалист.
Но если некогда привел ее в свое лабораторию – единственный человек, кому он опрометчиво доверился, - то теперь не решился оставить в комнате.
- Погуляй, - выгнал ее.  Но потом все же добавил. – Если меня повяжут, то ты не будешь причастной, - пожалел бывшую подругу.
Ирина послушалась. До этого с трудом одолела крутизну, но легко спустилась с горы.
На улице прислушалась.
Однажды получилось. Призвали и она услышала.
По улице проехал мотоциклист. Отчаянно взревел мотор. А над городом завис вертолет, и не укрыться было  от надсадного гула. Будто сверлили зуб, и сверло  все ближе подбиралось к обнаженному нерву.
Шумный город, разве нам дано  различить в этом шуме.
Да и как она могла помочь?
Принял несколько таблеток, вызвал врача, он должен был придти вечером, но голова раскалывалась.
Человек – стадное существо, в древности, если кто-то уходил из стада, то все равно ощущал надежды и чаяния бывших соседей, но нынче мы растеряли эти навыки.
По  миру полыхали войны.
Евреи победили арабов, а мы, как всегда сочувствуем слабым.
И поскольку  некогда гонимое племя разбрелось по свету, в том числе  прижилось и в нашей стране, то некоторые коренные обитатели с подозрением приглядывались  к пришельцам.
Мать наградила меня неприемлемым отчеством.
Но отца наверняка звали по-другому.
Впрочем,  Главный Кадровик уже исправил опечатку: Марка заменил на Маркела.
Но пока преследуют моих мнимых соплеменников, мне не избавится от боли.
Когда-то рядом с домом была проложена узкоколейка, ее давно забросили, а рельсы сняли, осталась просека, заросшая мелколесьем.
Забрел я ненароком.
В кустах наткнулся на двух мужиков.
Удобно устроились на бревне, прямо на траве разложили нехитрую закуску.
Наверное, те, что вышвырнули меня из кабака, и если у одного заметно отрасли волосы, а у другого щеки раздулись, как у хомяка, то с момента наших  посиделок прошло достаточно времени.
Иногда день вмещает в себя всю жизнь, а некоторые бабочки живут вообще несколько часов.
Два недоеденных пирожка, наполовину опорожненная бутылка.
Когда они заметили меня, то один едва заметно кивнул,  другой вздернул большой палец. Но все же привычно послали меня в дальние края.
Некуда мне идти, ответил на их пожелание, на работе  не нужен, баба – женщина, тут же исправил я оговорку – ушла к былому любовнику.
Она не сказала, но я догадался, библиотечный день, якобы отправилась в библиотеку.
Но при этом так тщательно не подбирают одежду и так старательно не наносят на лицо боевую раскраску.
Надеялась, что я не различу в сумеречном бреду, но я разглядел.
- Они сговорились, -  подтвердил один собутыльник.
- Кто? – не разобрался я.
- Так приманивают большую рыбину, - сказал его товарищ.
Догадались каким-то образом.
- Чтобы ты завяз в болоте, - сообщил один.
- Всех кто возвышается, хотят выкорчевать, - добавил другой.
- Она подсадная утка, - поделился первый.
- Обманули дурачка, - сказал второй.
Подтвердили подозрения.
Несмотря на все мои регалии, девицы не баловали своим вниманием. И когда одна из них – самая солнечная, как мне показалось – приветила меня, и я открылся, то все же остались крупицы сомнения.
Новые друзья подтвердили мои подозрения.
Маленький город, все уже ознакомились.
Солнце закатилось, наступили сумерки.
- Вот. – Достал я из кармана бумажник.
Жизнь непредсказуема, даже вынося мусор, надо брать с собой кошелек, всякое может случиться.
И пока один из собутыльников бегал в магазин, с другим мы поделились своими горестями.
(Наверное, я повзрослел и изменился за предыдущий день: уже никого не обвинял, но даже жалел людей. А они  жалели меня.)
- И  у меня так было, - пожаловался обманутый мужчина.
При этом он изобразил, как поступил с обманщицей: сплюнул и подошвой растер плевок.
- Она тебя высосет и отбросит, - предупредил второй собутыльник. Он уже вернулся. Но забыл купить пирожки, а те, что остались, мы уже доели.
Они были с прокисшей капустой, наверное, поэтому мне стало плохо.
Или пожалел себя.
- Но он  выживет, - сказал один.
Так обычно говорят об отсутствующих.
- Если выгонит ее, - сказал другой.
- Мы надеемся, - благословили меня собеседники.
- Пусть одна уезжает, - согласился я.
- Кажется, осознал, - Переглянулись мужики.
Отказался от поездки, поэтому  отправился пешком.
Собеседники затерялись в сутолоке и суете.
Мимо  проплыли корабли. Я опросил их, они не откликнулись.
Сложив рупором ладони, позвал женщину.
Она не услышала.
Или  неправильно определила источник.
Мужчина, к которому обратилась, уже подготовил документы.
Но был настолько фальшив, что мог обмануть. Если сравнит чертенка, которого ему подарила, с оригиналом на картинке. Глаз у него наметанный, наверняка заметит  несоответствие.
И тогда обязательно отомстит. Отыщет Веру Ивановну и предупредит о  провокации.
Корабли укроются в гавани, и бесполезно до рези в глазах вглядываться в их силуэты, не удастся отличить врагов от друзей.
Я позвал ее, обязана придти и спасти, такой отчаянный крик, что невозможно не услышать, а она не откликнулась.
Зажимая уши, чтобы не полопались барабанные перепонки, опять одолела горный склон.
Но этот раз ворота крепости были распахнуты. Поверженные защитники на гербовой бумаге перечислили условия капитуляции.
Приходской священник подробно изложил.
Даже вспомнил, как родня прокляла женщину. Сошлись на том, что у них  не было подобных родственников. Стерли ее на групповом снимке. Приказали забыть и забыли в череде последующих поколений.
Рахиль Соломоновна назвалась Раисой Семеновной, это своей подписью и печатью подтвердил местный Митрополит.
Сын этой  женщины стал известным специалистом, его методичкой воспользовалась Вера Ивановна, когда попыталась утопить вражеские корабли.
Михаилу Ефимовичу намекнули или он сам догадался, поэтому не вмешивался, ее избранник -  Ирина не сомневалась, что он прославится – отыскал верное  решение, но пренебрегли этими расчетами, и следует обратиться туда, где его оценят.
Наши люди могут совершить самые невероятные открытия.
Но теряются около вершины. Не умеют или не хотят воплотить свои  замыслы.
Словно проносится ураганный ветер. И безжалостно сметает все, что поднимается над поверхностью болота.
Чаще всего такими предметом оказывается неосторожная голова.
Если  сложится удачно, то ей удастся вывести его из трясины.
Попадет в дружескую страну, и пусть там тоже  ветрено и дождливо, но ветер не срывает крышу, и вода не заливает подвал, там можно переждать ненастье.
(Одной туда ехать бесполезно, останется лишь бедной родственницей, золушкой, которой не стать принцессой.)
А потом из мансарды или подвала надо перебраться  в те края, где безветрие и не бывает наводнений.
Там они станут  богатыми и известными.
Устала от привычной бедности.
Приемная мать работала медсестрой в больнице, денег  не хватало.
Когда в институте нашла покровителя, тот  снял ей квартиру, куда дважды в неделю приходил отдыхать.
Но одевал ее по остаточному принципу,  мужчину вполне устраивало, что встречала его в старом застиранном халатике.
Обещал развестись, когда выздоровеет жена, но болезнь ее не поддавалась лечению.
Ирину окончательно добило, что он смертельно испугался,  открыв закон существования общества.
Доказал, что наша система обречена.
Вместо того, чтобы опубликовать работу, или хотя бы поделиться открытием с власть имущими – тогда еще можно было продлить агонию, - уничтожил  результаты исследования.
Работал дома, в институте было полно завистников.
Когда закончил, папку спрятал в ящик письменного стола. Закрыл на ключ и спрятал его.
Надо уничтожить опасные доказательства, а он напоследок пожелал насладиться.
Ключ вошел в замочную скважину, но не удалось провернуть штырек.
Тогда, скорее испугавшись, чем рассвирепев, выломал непослушный ящик.
Тесемки на папке были не так завязаны.
Жил вдвоем с женой, каким-то образом она узнала.
Настоящий мужчина выведал бы все обстоятельства.
Кто и зачем надоумил.
А если не захочет отвечать, то прибегнуть к испытанному средству. Оголить спину и ягодицы и приторочить к пыточной лавке. И хлестать   ремнем, помочами, всем, что попадет под руку.
Вместо этого, когда жена отправилась к соседке – если поделится, то скоро за ним придут, - спрятав под рубашку рукопись, осторожно выскользнул на улицу.
Когда пришел в явочную квартиру, не сразу удалось уничтожить улики.
Обрывки и обломки ногтей – иногда рвал бумагу, иногда калечил пальцы – сложил в раковину.
Бумага шипела и искрилась, женщина не сумела потушить, искры прожгли халат. Едкий дым выел глаза.
- Ты во всем виновата! – обвинил ее ополоумевший поджигатель.
Женщина отступила к входной двери.
- Заставила  заняться опасным исследованием!
Настолько громкие разборки, столько посуды  перебито и разломано мебели, что всполошились соседи.
Вернее  соседка, измученная непосильной работой.
Разглядывала, расплющив лицо об оконное стекло.  То выгнулось и промялось.
Никто не мог незаметно прокрасться мимо наблюдательного поста. Тем более не могли проехать машины.
И если бы милиция обратилась к ней за содействием, то были бы задержаны многие преступники.
Но милиция  предпочитала обходиться без подсказки, если всех выловят, то за что они будут получать зарплату?
Когда зрение ослабло, женщина не отчаялась.
Уши ее выгнулись локаторами.
И соседям тем более не  уберечься.
- Что, что у вас наконец-то происходит? – Забарабанила она в дверь подозрительной квартиры.
Ее  сдавали, соседка уже жаловалась.
Но вспомнили об этом, когда из окна выпал телевизор.
Как объяснил тот жилец – его допросили в больнице, -  он вывалился вместе с ним; поставил агрегат на подоконник и попытался удержать его. Но тот сдуло порывом ветра.
Такое объяснение всех удовлетворило, город  наш приморский, ветреный.
Тем более, прохожие успели разбежаться,  никто не погиб, а жилец при падении со второго этажа всего лишь сломал ногу.
- Я все уничтожил! – повинился поджигатель.
- Ты себя уничтожил! – согласилась подруга.
Соседка отступила в свою квартиру.
Если затаиться, то, может быть, они  поверят в свою безнаказанность, и их удастся задержать   на месте преступления.
Не получилось, они расстались после этих разборок.
Не повезло Ирине и с очередным покровителем, тот оказался фальшивомонетчиком.
(На этот раз, наученная горьким опытом, сама оплачивала арендуемую комнату. Пособие  ее слегка увеличили.)
Мужчина где-то раздобыл деньги экзотической  республики. Ирина, вместо того, чтобы разобраться, поверила ему.
( До этого уже бесплатно ездила на общественном транспорте, могла достать любую дефицитную вещь, попасть на многие закрытые мероприятия, в общем, ощущала себя значимым и свободным человеком.)
Попробовала продать фантики, но попала в отделение.
Полковник был нумизматом, поэтому разобрался.
- Подделка! – безошибочно определил он.
В некоторых случаях лучше промолчать, Ирина не возразила.
Как некогда на экзаменах, закинула ногу на ногу.
Экзаменаторы  обычно облизывали внезапно пересохшие губы и сглатывали густую, тягучую слюну.
Нумизмат не мог налюбоваться на фантики.
- Этой страны уже не существует! – многократно повысил их значимость.
- Украшение коллекции! – не сдержался он.
Таких деятелей бесполезно приманивать, Ирина  ладонями прикрыла колени.
- Улики надо уничтожить, - опомнился начальник.
- Не была под судом и следствием, - оправдалась женщина.
- Учитывая твою молодость…, - пожалел ее полковник.
Когда он придет в клуб и покажет друзьям-соперникам очередное приобретение, те помрут от зависти.
Ирину отпустили; так называемый покровитель подвел ее, пришлось с ним расстаться.
А теперь он состряпал очередную фальшивку.
Впрочем, никто особенно не будет придираться. Уже не выяснить, кто был митрополитом в те далекие годы, и существовал ли такой священник.
(Церковь была разрушена во время войны, даже руины не сохранились.)
- Ты береги этого чертика, - попрощалась Ирина с мастером.
- Великолепное изделие, - согласился тот.
- Даже издали, даже с другим владельцем, он поможет мне.
- Счастлив, кто верует, - усмехнулся мужчина.
- Уже помогает.
Еще бы, могла потерять обличительные документы по дороге – женщины такие рассеянные, - но не потеряла.
Грабители могли отнять сумку – город наш в дальнейшем посчитают бандитским столицей, доже фильм снимут об этом, - но не отняли.
Могла  не знать или забыть, где живет Вера Ивановна, но знала и не забыла.
Нашла нужную парадную, и в почтовый ящик опустила фальшивку.
Вера Ивановна обычно допоздна задерживалась на работе, дома ее никто не ждал, но не задержалась. 
Домой возвращалась на автобусе, так пристально и с таким негодованием  разглядывала девушку на переднем сиденье, что та все же уступила ей место.
Никто ей не писал, газет она не выписывала, могла бы и не заглядывать в почтовый ящик.
Но ежедневно обследовала его.
Недоуменно изучила послание.
Обходилась без очков,  на этот раз не смогла прочесть.
Прищурилась, но все равно не разобрала.
И напрасно подошла к окну.
Пыльные стекла, плохо работают дворники.
И тучи набежали, тяжело и низко нависли над городом.
Над обреченным городом, когда так поступают люди, которым безоговорочно веришь, и на которых надеешься, то  не выжить.
Сразу не удалось попасть в квартиру, ключом долго не могла попасть в замочную скважину.
А потом забыла включить свет, в темноте  наталкивалась на стены и не могла нащупать дверь.
Но все же просочилась в комнату. Ей бы лечь, нахлобучить на голову подушку, плотно прижать ее к лицу.
- Не дождетесь, - отринула вражеские происки.
Перед тем, как сокрушить врага, все же присела.
Устроилась на краюшке стула, расправила плечи, выпрямила спину, по боксерски заслонила лицо руками.
Поджала ноги, чтобы в случае нападения быстро подняться.
Обязана сразиться, не признала поражение.
Поэтому необходимо вернуться на работу.
На этот раз не пришлось вглядываться в пассажиров, сразу несколько человек  уступили место.
А самый нервный мужичок выскочил на ближайшей остановке.
Побежал, надеясь укрыться в подворотне, будто автобус - боевая машина.
У Веры Ивановны был свободный пропуск, в  любом случае вахтерша пропустила бы ее.
Пропустив, привычно перекрестилась, на этот раз не только слева направо, но почему-то левой рукой.
У грузина, что заведовал мастерской, была временная прописка, иначе не смог бы устроиться на работу.
Хозяйка его жила в коммунальной квартире, где ей принадлежали две комнаты.
Одну комнатушку уступила пришельцу.
Мужчины не приспособлены к хозяйственной деятельности, поэтому по мере возможности попыталась скрасить его жизнь.
То предлагала что-то выстирать, то спешила поделиться куском  пирога. Оказывала безобидные знаки внимания.
А он  отказывался от ее участия.
Однажды, слегка приняв для храбрости, она не сдержалась.
Ворвалась в его монашескую келью.
- Что ты себе позволяешь! – обвинила его.
Он огляделся, кроме них никого не было в комнате.
- Насильник! – обвинила отчаявшаяся женщина.
Тем более не было преступника.
Женщина так разволновалась, что лопнула застежка, грудь упала и растеклась по животу.
Настолько примечательное зрелище, что южанин более не мог сдерживаться.
Опрометью выскочил из комнаты.
Укрыться удалось на работе.
 Мастерская уже опустела, устроился за верстаком. Отыскал два ватника, один послужил матрасом, другой одеялом.
Все мы живем в одной стране, все – советские люди, но все же есть различия.
Мои друзья – они давно уже находятся в иных мирах, но я еще помню их –  отмечали любое событие.
В радости, если хватало денег, то предпочитали коньяк, тогда он стоил гораздо дороже водки. 
В горе довольствовались более доступными напитками.
Если ничего не случалось, то тем более боролись со скукой.
Грузинам положено пить замечательные местные вина, а этот презрел заветы предков.
Вера Ивановна ввалилась в  мастерскую, то ли он забыл закрыться, то ли женщина выломала слабенькую задвижку.
Бревна, что изображали корабли, были свалены в углу помещения.
Местный художник постарался.
Но изобразил не мачты с такелажем, не рулевую рубку, но каждое бревно украсил женским лицом.
Такие надутые губы в дальнейшем многим придутся по вкусу. А накладные ресницы были похожи на частокол, которым зачем-то огородили озера.
Эти изображения необходимо уничтожить.
Вера Ивановна сдернула топорик с пожарного щита.
И откуда взялась сила, лезвие с хрустом вонзилось.
Мужчина, вместо того чтобы остановить побоище, укрылся  ватником и выполз в коридор.
Удалось добраться до телефона.
Есть специально обученные люди, они  разберутся.
Выехало две машины: медики и группа захвата.
Когда вахтерша пропустила их, то перекрестилась обеими руками.
Полицейские не стали разбираться, увидев подозрительного мужика – он был в замызганном прожженном ватнике, а когда попробовал объясниться, то запутался в простеньких словах, -  и конечно, повязали его.
(Теперь за все придется ответить: покусился на бывшую хозяйку, она, естестсвенно пожаловалась.)
Медики припозднились, но тоже не уехали с пустыми руками.
Женщина запыхалась, устала рубить, но не выронила топор. Оперлась на него, дышала тяжело и хрипло.
- Отложите оружие, оно вам больше не пригодится, -  попытался договориться врач.
Интеллигентный молодой человек, аккуратно подстриженная его бородка тревожно встопорщилась. Печень откликнулась короткой, но резкой болью, так случается у боксеров, когда они пропускают удар.
Но врач презирал контактные виды спорта.
Зажал боль ладонью.
Женщина приподняла оружие.
- Брось топор, шалава! – гаркнул фельдшер.
Если трудно было определить национальную принадлежность врача, то его помощник явно был русичем, Вера Ивановна послушалась соплеменника.
Топор выпал из ослабевших рук.
- Не прикасайтесь ко мне! - оттолкнула  врача.
- Очень надо, - обиделся тот.
- Дойдешь сама, моя хорошая? – спросил фельдшер.
Не так давно прошел ускоренные курсы повышения квалификации, вспомнил, что надо быть вежливым и терпеливым.
Таким воздастся, любил повторять наставник, и был прав: пациентка никого не зарубила.
Всего лишь в щепу перемолола  оборудование, о случившемся доложили по инстанции.
Как последняя капля переполняет чашу, так из-за этого происшествия иссякло терпение у надзорных органов, пора разобраться и наказать виновных.
Некоторых уже наказали: грузина заперли в общей камере.
Но когда другой заключенный – наверняка бандит и убийца – поманил его толстым, похожим на сардельку пальцем, вспомнил о своем происхождении.
- Я из древнего княжеского рода! – возвысился над случайным событием.
Сказал с таким акцентом, что почти невозможно разобраться.
Но сокамерник услышал.
- Ваше величество! - склонился в подобострастном поклоне.
В пояснице хрустнула  косточка.
- Тебя, умирая, Цезарь, славим, - прохрипел он. Видимо, где-то и чему-то учился. Еще не растерял крупицы знаний.
На это славословие ушли последние силы. Повалился на пол и забылся больным сном.
С так называемым князем, конечно, разобрались.
Всего двое  суток продержали его в камере. Другие сокамерники – контингент задержанных постоянно менялся – больше не приставали к нему, у каждого  свое наказание.
Когда его отпустили, уехал  на родину, не прижился на севере, люди у нас холодные.
Веру Ивановну без происшествий довезли до лечебницы.
Пришельцы не перегородили дорогу и не напали на машину. Фельдшер – он оказался душевным человеком, - держал ее за руку.
Здоровый мужик, если б напали, то отстоял бы ее. 
Когда они вплотную подступали, то больная забивалась в угол. А ее защитник так сдавливал  руку, что на запястье и на предплечье оставались синяки.
Если тебя защищают, то это небольшая плата.
Но он уехал по очередному вызову, и женщина снова отчаялась.
У дежурного врача было широкое лицо с плоским носом и узкие глаза.
- Нет, - отказала ему Вера Ивановна, - убирайтесь  в свои далекие степи!
Когда заболела – отец прогнал ее жениха, - то возненавидела людей только определенной национальности.
И понадеялась, что после того, как им позволили создать государство, все они уедут туда.
Способствовала их отъезду тем, что по мере возможностей не общалась с ними.
Но они почему-то не уезжали.
Более того, их становилось все больше.
Болезнь ее потихоньку усугублялась.
Постепенно стало ненавидеть всех инородцев.
Разоблачила дежурного врача.
- Я – местный! – не сдержался тот. – Мои предки жили здесь, когда русских не было и в помине.
- Русские всегда были! – заявила Вера Ивановна.
Более того, вознамерилась доказать это.
Обгрызла ногти, попытавшись разобраться в путаных указаниях методички. Но когда  скрюченными пальцами потянулась выцарапать глаза инородцу, тому показалось, что нацелилась сталь.
Заверещал громко и пронзительно.
Два санитара откликнулись на его призыв. Ловко увернулись от когтей и накинули на больную смирительную рубаху.
Очередной рецидив, самое надежное средство лечения.
Запеленали больную и отнесли в камеру.
Если с грузином разобрались и, может быть, помогут другим незадачливым работникам, то вряд ли спасут Веру Ивановну.
Борцов за чистоту расы стало меньше на одного человека.
Но они еще теснее сплотили поредевшие  ряды.

ДЕНЬ ПЯТЫЙ.

Если в первом действие висит на стене ружье, то оно обязательно должно выстрелить в заключительном акте,  заявил известный драматург.
В надзорных органах разработали отвлекающую операцию.
Пока  в закрытом городе на секретном полигоне специалисты учились отличать свои корабли от чужих, для этого же  привлекли некомпетентных работников.
Специально подобрали исполнителей.
Борис Аркадьевич умел только гонять комсомольцев, его поставили руководить лабораторией.
И предупредили бармена в ближайшей забегаловке. Разрешили поить в долг жаждущего посетителя, потом по предоставлению отчета, ему оплатят расходы.
Деться некуда, пришлось согласиться.
( Он-то знает, как они платят. Могут придраться к самой достоверной отчетности.)
Вера  Ивановна когда-то обучалась в техникуме. Его в дальнейшем преобразовали в институт, в анкетах женщина указывала, что получила высшее образование.
И при этом так ненавидела инородцев, что не могла воспользоваться современными методами, если среди авторов числился человек с подозрительной фамилией.
Ирину тоже привлекли в эту команду.
Давно присматривались к ней. Странная женщина, выискивала людей, которые вроде бы могли отличиться.
Но намекала, что прославиться и разбогатеть можно только за границей.
Пока еще  не удалось никого уговорить.
Но подослали  мальчишку.
(Тоже неординарная операция, из многих претендентов выбрали того, на которого ТАМ уже  обратили внимание. Как мы наблюдаем за их поползновениями, так и они следят за нами. Мальчишка обещал многого добиться, если ему помогут. Помогли: распределили в секретную лабораторию. Это повысит ее значимость в глазах зарубежных наблюдателей.   
Испытали на нем  действие нового лекарства.
Когда его принимаешь, то кажется, что люди становятся чище и светлее.
Каким-то образом девушка разузнала о мальчишке.
А он встретил ее около проходной, и сначала зажмурился, так ярко вспыхнуло солнце. Но привык к свету.
Начальника  медицинского отдела отметили за успешную работу: так подобрал дозу, что лекарство более всего подействовало, когда они встретились.
Поднадзорные сошлись, чтобы никогда не расставаться.)
Я плохо помню, как провел ночь.
Вечером, когда покинул случайных собутыльников, по дороге зашел в магазин.
Пьяных у нас не обслуживают, поэтому старался держаться солидно и уверенно. Случайно наткнулся на подставку для корзин. И конечно, извинился за  неловкое поведение.
Снял не существующую шляпу и галантно поклонился. Но потерял равновесие и оперся о стену.
- Нехорошо, леди, я к вам со всей душой, а вы…, - обвинил задиру.
- Проходите, сэр, - убедилась в моей благонадежности кассирша.
Самый ходовой товар держала в ящике около  кассы,  и теперь поманила очередного господина.
Но прежде, чем отовариться, я прояснил обстановку.
- У меня уже есть неверная подруга, - отказался от ее поползновений.
- Увы, - огорчилась обездоленная девушка.
- Ее зовут по-другому, - не согласился я.
- Мне ее жалко, - наверное, не расслышала настырная девица.
- Более ни с кем и никогда, - отринул ее предложение.
- Уж лучше с бегемотом и с крокодилом, - сбилась она на околесицу.
Поэтому, прощаясь с приставалой, я не сдернул шляпу и не шаркнул ногой.
Бутылку, которой она откупилась, спрятал под брючный ремень, теперь ее не найдут при обыске.
Вернувшись, осторожно проник в квартиру, вдруг там устроили засаду.
Если и поджидали преступника, то преждевременно покинули свой пост, опять моя подруга где-то шляется.
Не зря меня предупреждал собутыльник, то есть однокамерник, прошла через такое количество рук, и те так испоганили материал, что только безумец может породниться с ней.
Но я не поверил  клевете.
Поэтому тщательно припрятал бутылку.
После длительных раздумий засунул ее в сливной бочек. Если женщина поинтересуется, куда хожу по ночам, то сошлюсь на мужскую несостоятельность.
Многие так страдают, сплетни мгновенно распространяются по институту, по слухам Борис Аркадьевич (кстати, отчество у него тоже подозрительное) после беседы с провинившимся комсомольцем, немедленно устремлялся в уборную. Там выворачивало его наизнанку. После встреч с главным кадровиком ему тоже нездоровилось.
Поэтому, когда позвонили, я  укрылся в кабинке.
Конечно, у женщины есть ключи, но, может быть, так хочет испытать меня.
Если я открою дверь очередной бездомной страннице, то обвинит в супружеской неверности со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Дождался, когда стихнут звонки и умолкнут проклятия, и осторожно выбрался из своего убежища.
Чтобы враг не заметил и не уничтожил, подполз  к оконному проему, а там, упираясь в стену и хватаясь за подоконник, удалось подняться.
Как некогда соседка – Ирина рассказывала – следила за каждым ее шагом, так и я различил.
Ее увезли в карете скорой помощи; такое горе, что можно погибнуть, если не утешусь, пришлось отправиться на поиски бутылки.
Поначалу – точно помню – спрятал ее в штанах, но теперь там ничего не было, а больше негде укрыться в  крошечной квартире.
Но все же им не удалось перехитрить меня, шпионы – а в этом так называемом научно-исследовательском институте нас точно готовят к шпионской деятельности – обычно прячут секретные документы в сливном бачке, там, конечно, я их и обнаружил.
Водка была, как вода.
Капнул на стол и попытался поджечь, вода, как известно специалистам, не горит.
А початую бутылку я перепрятал, не годится хранить скоропортящиеся продукты в сортире.
После этого опять пополз, сначала на кухню -  слухи мгновенно распространяются по нашему институту, главный кадровик непрерывно жевал кофейные зерна, - умные люди учатся на чужих ошибках, я заранее запасся необходимым продуктом.
Набрал  полную горсть, на губах выступила кроваво-коричневая пена, осколки скорлупы оцарапали пищевод и желудок.
Лишь потом дополз до кровати, эти же осколки разодрали грудь, живот и бедра.
Услышал, как пришла женщина, или мне показалось, и я снова вообразил.
Пробралась на строго охраняемый объект; взмолилась, и ей помогли неведомые покровители.
По ее наводке в грозовой день нацелились молниями.
Колючая проволока по верху забора вспыхнула как бумага.
Да и сам забор рухнул грудой обломков.
Пусть при этом погибла охрана, все мы смертны, и в конце пути  попадем на погост. Или кучку пепла  развеет ветер.
Заложила бомбу под здание нашего благополучия.
И спастись можно, лишь убежав из гибнущего мира.
Из нашего мира.
Она договорилась в консульстве, там уже оформили документы.
Если они фальшивые, то такая грамотная подделка, что никто не заметит.
Обычно женщина спала на краю кровати, на этот раз прижалась к стене.
Я объяснил. Про это вычитал в книге престарелого писателя. Все его герои страдали от простатита, и каждые несколько минут устремлялись к унитазу.
Мнительный читатель заразился от описания подобной напасти.
Когда женщина рассказывала о своих планах, я внимательно слушал.
Уподобился детям, что пускают мыльные пузыри. Но мои были кофейными. Они разбивались о стены и о потолок, оставляя на обоях и на штукатурке коричневые разводы. Они  слипались в темные лужицы. Из них устремлялись ручейки.
Как лавовые потоки, а себя представлял я океанам, и если сойдутся огонь и вода, то обязательно грянет взрыв, поэтому грамотно уворачивался от погибели.
Уже освоил искусство ходьбы, или не посмел показать свою немощь женщине.
А она не удосужилась заметить мои страдания.
Если расслабится и пожалеет, то рухнет  возведенный с таким трудом ее карточный домик.
И не удастся выбраться из гиблого и  гибнущего мира.
Сначала искал бутылку в туалете, потом вспомнил, что перепрятал ее. В ванной поставил на полочку над раковиной. Женщина, конечно, не  обнаружила.
Я не пьяница, и тяжело пить из бутылки, приспособил для этого  стаканчик, где хранил зубные щетки.
На этот раз водка отдавала фтором или иной гадостью, которую  добавляют в пасту.
Так ночью готовился к грядущим изменениям.
На этот раз не пригрезились  корабли.
Ведь моряки не враждуют между собой. И если судно подает сигнал бедствия, то все торопятся помочь гибнущим людям.
Перед заключительным днем главного кадровика научно- исследовательского института пригласили на внеочередной шабаш, то есть на собрание подобных руководителей.
От некоторых приглашений невозможно отказаться.
Власть приняла новую концепцию  развития.
Кадровиками брали бывших военных или работников милиции, даже при случайной встрече они признавали друг друга по выправке. По презрительно опущенным уголкам губ, по недоброму прищуру глаз.
Когда собирались вместе, то были непобедимы.
И что им очередное вздорное и пустое постановление.
Пусть сами не пьют, но не вмешиваются в нашу работу.
Но напрасно они снисходительно посмеивались, на этот раз всех вынудили принять некое снадобье.
Врачи в цивильной одежде поочередно выпускали их из камеры.
(Видимо, раньше эти рослые и мускулистые деятели служили в гвардии.)
Кадровики послушно глотали таблетку.
Прежде чем раствориться, она шипела и пузырилась.
Покусились на наши устои, хотят извести верных служителей, без нас рухнет система, могли бы заявить пострадавшие, но не решались выступить.
Главный врач иногда высказывался.
- Зубастые нам нужны, - заметил он.
- Надо беречь зубы, - осудил другого испытуемого.
- И не хавайте все подряд! – не сдержался напоследок.
Наш кадровик не расслышал, что ему пожелал палач.
Не пить – как не дышать, а без этого не живут.
Прежде чем погибнуть, все же насладился.
Водитель грузовика копался в моторе. Из выхлопной трубы вырывались черные клубы дыма. Стены ближайших домов и окна закоптились.
Мужчина (назовем его Иваном Ивановичем, он охотно откликается на это имя) припал к выхлопной трубе и вдохнул полной грудью.
Водитель безнадежно махнул рукой.
Мотор заглох.
Очередная   доза спасительной отравы, Ивану Ивановичу удалось добраться до дома.
А там – он мужественный человек – достал из холодильника дежурную бутылку.
Но тут – воображение разыгралось – рядом материализовалась некая сущность.
Палач нацелился указательным пальцем.
И тот был страшнее пистолета. С него срывались капли крови, разбивались на кафельной плитке и разлетались смертельными брызгами. Прожигали одежду, а на коже оставались незаживающие раны.
- А я чего, я ничего, - оправдался преступник.
Отчитывая провинившихся, находил обличительные слова и убийственные сравнения. Но когда все потерял, то разладилась и речь.
Впрочем, мы признаем и таких деятелей, если те выбиваются в начальники.
Подтверждая свою непричастность, мужчина вскрыл бутылку и,  одной рукой удерживая разбившееся сердце, вылил на пол живительное зелье.
Как до этого почернели стены и окна домов, так случилось и с напольной плиткой. Она еще и растрескалась.
Спотыкаясь и разбивая ноги, с трудом добрел до спальни.
А там, чтобы не поддаться искушению, надежно приторочил себя к лежанке.
Таких навязал узлов, что канат невозможно распутать.
Спасателям досталось той ночью.
(Конечно, кадровикам сподручнее жить в специально отведенном для этого убежище. Там они могут вытворять что угодно, никто не поддастся на провокацию. Но пока еще мы не можем обеспечить всех достойным жильем.)
Соседи всполошились.
Один из них,  обычно поздно приходил домой.
Жена подставляла  крепкое плечо. В относительной целостности доставляла  груз в комнату. А когда сбрасывала на пол, то почти не пинала. На всякий случай обшаривала карманы. Не для того, чтобы найти обличительную записку – кто позарится на него, но в надежде, что истратил не все деньги. Надо кормить и одевать ребенка. Мальчишка, слава Богу, уже спал к возвращению отца.
Но не так сложилось тем вечером.
То ли не добрал до привычного уровня, то ли попался некачественный продукт.
Уставший работник сам добрел до комнаты, и жена  высказалась.
Такой назойливый голос, будто высверливают зуб, и сверло все глубже вгрызается.
Мужчина отмахнулся от назойливого жужжания.
Женщина отлетела к стене и виском  приложилась к углу комода.
Незначительный удар, не осталась вмятина, и не выступила кровь.
Достаточно мощный удар, чтобы  замолчала.
Мужчина не разобрался, ему почудилось, что жена умолкла навеки. (Не догадался нащупать жилку на шее, но сдернул воображаемую шапку.)
Никчемная и пустая жизнь и, как заметил классик - кажется, это проходили в школе, -  придется ответить за бесцельно прожитые годы.
Труп распластался около стены, осторожно обошел его, чтобы не споткнуться.
Кое-как вскарабкался на подоконник.
Окно было распахнуто, убийца разбросал руки и ладонями уперся в раму.
Хотел выброситься с высокого третьего этажа, кровью искупить преступление, но руки одеревенели.
Соседка, что желала быть в курсе событий, привычно высунулась в окно.
Увидела самоубийцу и вознамерилась спасти его.
Для этого надо собрать толпу, и растянуть внизу одеяло.
У нее было красивое, сшитое из  лоскутков, жалко, если оно порвется.
Поэтому выскочила на лестничную площадку и всем позвонила.
Зная ее склочный характер, соседи  затаились.
Она воззвала к их совести.
Одни, пока не приобрели гараж, оставляли машину под окнами и укрывали ее брезентом.
- Вам что, машина дороже людей? – пристыдила их.
Другие были спортсменами, тем более их стоило привлечь.
- Людей спасать – не гири тягать! – заявила им.
В третьей квартире тоже  не откликнулись.
Никого не уговорила и переместилась на нижнюю площадку. 
Кто-то догадался вызвать спасателей.
Приехала оперативная группа.
Женщина, которую едва ни убили, очнулась к этому времени.
Покачиваясь, добрела до подоконника и раскинула руки.
Мужчина мгновенно излечился. Уже не упирался в стены проема, и  достойно ответил на бабьи происки.
- Хрен тебе с редькой, не дождешься! – отбился от жены.
И только после этого рухнул в ее объятия.
Она согнулась, но не сломалась.
Милиция на этот раз никого не повязала, сплетница, что затеяла этот переполох, укрылась в  квартире.
Ивану Ивановичу только под утро удалось избавиться от пут.
И более ничто не потревожит покой жильцов.
Но как от брошенного камня расходятся круги по воде, так не сразу все угомонились.
В одной квартире пропал муж (но не погиб, а обнаружился в соседнем доме), из другой, чтобы не нарушилось равновесие, ушла жена.
А когда вернулась через два  месяца, причем уходила в сиянии  перьев, а пришла ощипанной курицей, то обездоленный супруг отказался принять беглянку.
И тем более не определить, сколько в этом доме перебили посуды и сломали стульев.
Утром Иван Иванович все же отправился на работу. Но так измучился, что вызвал служебную машину. Такое позволял себе только в редких случаях. Обычно долгие километры до места службы одолевал пешком, необходимо заботиться о здоровье. На это уходило примерно тридцать минут.
Водитель, видимо, тоже заболел, когда увидел занемогшего кадровика, то не остановил машину, но вдавил в полик педаль газа.
Побоялся, заразить господина.
Напрасно тот погрозил кулаком.
Или сам мог заразиться.
Иван Иванович презирал общественный транспорт, пришлось и на этот раз отправиться пешком.
По утрам все торопятся на работу, утренние прохожие сонливы и невнимательны.
До этого никто не обращал внимания на мужчину. Тем более не догадывались, чем он занимается.
Мы не прозрели в одночасье, но все же насторожились.
Береженого Бог бережет, как утверждает народная мудрость.
Некоторые даже изменили маршрут следования, чтобы избежать встречи.
Будто таким образом можно избавиться от привычного надзора.
Вахтерша пригнулась, когда увидела кадровика, наверное, что-то уронила и долго не могла отыскать пропажу.
Калитка скрипуче отворилась.
Сотрудники отдела кадров вскочили, как по команде. А некоторые даже прищелкнули каблуками.
А он не похвалили их за боевую выправку.
Закрылся в кабинете; что-то случилось с сигнальной лампой, она  вспыхивала и гасла. Лицо, когда его высвечивали,  было похоже на смертную маску, а в темноте глаза мерцали, как у хищника.
Этот зверь наметил очередную жертву.
Привычно вызвал Бориса Аркадьевича.
Когда его отравили неким снадобьем, он не просто поблагодарил убийцу, но попросил добавку.
- Зачем? – опешил тот.
Другие молили о снисхождении -  у многих были  любовницы, а комнаты  дачного барака, если попасть внутрь строения, скорее походили на дворцовые апартаменты.
Самые пугливые посчитали это снадобье сывороткой правды, могли проговориться под ее воздействием.
- Друг мечтает завязать, позабочусь о друге, - признался Иван Иванович.
- Дружба – главное наше достояние, - согласился экзекутор.
Поэтому кадровик решил поделиться с начальником лаборатории.
Тот осторожно заглянул в пыточную камеру.
Лампа вспыхнула, высветила очередной кадр.
Таблетка обожгла ладонь, палач перебросил ее в другую руку. На ладони осталось  пятно ожога.
Иван Иванович увидел, как посетитель послушно склонил повинную голову.
Видимо, до того допился, что уже не надеялся выжить.
Опять зажглась лампа, камера зафиксировала.
Протягивая обожженную искалеченную ладонь со снадобьем – таблетка шипела и пузырилась, - свободной рукой мужчина прикрыл лицо, чтобы  уберечься от ядовитых испарений.
Посетитель  сдернул галстук и распахнул ворот, изготовился к наказанию.
Если приглядеться – хотя некому было смотреть, - то можно было заметить, что у одного встопорщились остатки волос, и лысина стала почти незаметна, у другого перестали  дрожать руки.
Русские богатыри, только не с теми врагами они сражаются.
Если прислушаться – хотя некому было слушать, - то можно было  различить покаянные слова.
- Так мне и надо, - проклял один комсомольцев. - Зря надеялся продвинуться по партийной линии.
- Пусть каждый пострадает, - согласился  другой.
Каждый и мучился согласно  приговору.
Следующая вспышка, очередной кадр.
Преступник вскарабкался на табуретку, палач накинул петлю.
Вспышки били пулеметными очередями.
Много виселиц и  палачей.
Загоны, обнесенные стеной. Наблюдательные вышки по углам. Колючка поверх  стены. Ослепительный свет прожекторов.
Кладбище, где на всех уже не хватает места, и очередные трупы сваливают в общую яму.
Мертвая земля после очередного противостояния.
И на этот раз, кажется, удалось под корень извести жизнь.
Лампа окончательно перегорела, мужчины очнулись и приспособились ко тьме, впрочем, особо и не на что было смотреть.
- Глотни напоследок, - усмехнулся Иван Иванович.
(Дежурную бутылку держал и на работе.)
Борис Аркадьевич не посмел отказаться.
Одного глотка оказалось достаточно – внутренности взбунтовались.
Зажимая рот ладонью, отравившийся начальник  опрометью выскочил из кабинета.
Едва успел добежать до уборной и склониться над унитазом.
Но мужественный человек, через полчаса повторил попытку. ( На этот раз обошелся без отравителя,  у него тоже кое-что было припрятано.)
И снова не смог одолеть проклятие.
Это только в  сказке может помочь добрая фея.
Но они вымерли, а может быть, их никогда и не было.
Но все же, когда видения заполнили камеру, где его пытали, Борис Аркадьевич предусмотрительно зажмурился.
Поэтому, повесили других, и не его поставили к расстрельной стене.
Он давно присматривался к одному работнику.
Тот как бы мимоходом рассказал об иных возможностях.
Несчастные люди, пожалел пьяниц. (Сам он не принадлежал к этой категории.)  Да, конечно, как-то удовлетворяете свои потребности.  Но, когда лезете на гору, почти невозможно отыскать ровную площадку. А если такая отыщется, то трудно удержаться. Достаточно малейшего дуновения ветра, чтобы скатиться.
А как меняется ваше настроение. То готовы целоваться с первым встречным, то друзья становятся врагами.
Или на манер забытого чудака сражаетесь с ветряными мельницами.
Мимолетное наслаждение, но зато чудовищные муки  на следующее утро. Голова раскалывается, каждый вдох раздирает гортань, боль еще сильнее наваливается.
Вместо этого безумия, вместо саморазрушения достаточно принять  таблетку, осторожно намекнул он.
Парень работал у Веры Ивановны, и когда она особо досаждала, ненадолго покидал помещение.
После этого  выслушивал любое вздорное указание, выполнял любую бессмысленную работу. Даже охотно посетил профсоюзное собрание, где похвалил отца, что не позволил совратить дочку.
Борис Аркадьевич вышел из народа, был представителем  народа и не чванился с подчиненными.
- Мне только попробовать, -  обратился к специалисту.
Так утопающие взывают о помощи.
Столько людей вокруг, но лишь один услышал.
Словно предвидел и заранее подготовился. Таблетку (почему-то назвал ее колесом) уложил в небольшую коробочку и  перевязал ее праздничной  лентой.
В подарке, как и в человеке все должно быть прекрасно, заметил некий  автор.
Это как первый поцелуй, первые объятия, первая близость, посчитал даритель.
Выше, ценнее этого,  и надо, чтобы этот праздник запомнился на всю жизнь.
Когда Борис Аркадьевич закрылся в кабинке и принял снадобье, то в клочья разорвал ленточку и  раздавил коробку.
Тем более не забудет.
Лекарство подействовало мгновенно.
И только после этого осознал, что в отличие от другой таблетки, которая дымилась, пузырилась  и обжигала, эта была похожа на звездочку, и лучи ее согревали и излечивали истерзанную душу.
Слухами Земля полнится, пусть ликвидируют отдел и лабораторию, куда-нибудь удастся устроиться.
И хорошо, что не  сдал экзамены кандидатского минимума – не всем же быть учеными.
А еще он запомнил некоторые адреса. Помог комсомольцам выбраться из   болота, теперь они  помогут.
Главное, чтобы колеса не закончились, но новый друг  обещал посодействовать.
Иван Иванович тоже приспособился.
Голь на выдумку хитра, но те, что проникли во властные структуры, еще более хитры и изворотливы.
Или кадровик обладал  развитым воображением.
Жизнь возникла в воде, мужчина вернулся к первичным ценностям.
Воду отстаивал в графине. За это время повышалась  крепость напитка.
( Чтобы не ошибиться, фломастером начертил на стекле.  Когда напиток достигал определенной отметины, то был готов к употреблению.)
На два или на три пальца наполнял стакан.
( Не зря общался с Борисом Аркадьевичем, от него научился. А тот перенял от бармена. Кстати, когда бармен переберется в Штаты, то местные пьяницы таким же образом станут  мерить наполняемость. И в выигрыше окажутся те, у кого толстые и корявые пальцы.)
Потом хоботком вытягивались губы и приникали к источнику.
(С таким хлюпаньем топь засасывает  очередную жертву.)
А выхлебав, крякал, но  селезень не так подзывает утку.
Напиток с грохотом проваливался в желудок.
Занюхивал рукавом, материя  еще не прохудилась.
Полная имитация праздничного застолья.
Только его подчиненные были  недовольны. Заставил их в десятый или в сотый раз проверять личные дела сотрудников  института.
После беседы с неким гражданином.
До этого тот присутствовал на испытаниях в бассейне.
И не забыл, что  учился в музыкальном училище, там не удалось спеть заглавную партию.
А когда разработчики не смогли опознать вражеские корабли, определил, что на полигоне отвратительная акустика.
Видимо, не просто далось ему это определение, кожа на лице приобрела землистый оттенок, а глаза еще глубже запали.
( Как замаскированные орудия, и неизвестно, когда  грянет выстрел.)
Чтобы уберечься, надо осторожно передвигаться по минному полю.
Главный кадровик приспособился к существованию в экстремальных условиях.
- Поиграли и будет, - сказал представитель главка.
Не будет, откликнулось эхо, или согласился собеседник.
Пушки уже расчехлили.
- Хватит миндальничать.
( Но не призвал собирать душистый урожай, а предложил внимательнее присмотреться к подозрительным личностям.)
Уже перестали  потворствовать, откликнулось эхо.
Наводчики прицелились, но еще не запалили фитиль.
Главный кадровик подробно  отчитался.
Только занюхивая рукавом и вдыхая угарный, загазованный воздух, можно не отклониться от генеральной линии.
Николая рекомендовал  назначить начальником лаборатории.
- Он уже на крючке, - объяснил свой выбор.
Потом сбился на невнятицу: претендент навострился снимать голых баб.
Инспектор не разобрал, да особо и не вдумывался; перед тем, как спеть, массировал шею и нижнюю челюсть. При этом клацал зубами.
- И чтобы не было ни одной фальшивой ноты, - все же предупредил Иваныча.
- А Борьку (так зовут не только поросят) назначить начальником отдела.
(Кадровик не обладал абсолютным слухом, но на этот раз не сфальшивил.)
Представитель главка сам себя похвалил за выступление: изобразил аплодисменты, то есть вальяжно свел  ладони.
И даже соизволил поддержать собеседника: - А мальчишка сам скукожится.
( А здесь он ошибся, мне удалось пробиться.
Государство развивается, если забоится о талантливых  людях. Если создает приемлемые условия для их деятельности. Власть позаботилась обо мне.)
- А что делать с так называемой красавицей? – неосторожно спросил Иван Иванович.
Сам он не был подвержен женским чарам, но все же выделил ее из вроде бы однородной массы.
Представитель главка тем более был выше этого, но  для нее пожелал спеть заглавную арию.
Орудия наконец выстрелили.
- Пусть уезжает! – нахохлившись, разрешил стрелок.
Пусть убирается, повторило эхо.
- Там придумают, как ее обуздать! – Подложил свинью нашим друзьям.
Свернут голову, откликнулось эхо.
- Как она посмела!
Больше не посмеет, неправильно откликнулось эхо.
Иван Иванович вскочил, выпрямился во весь богатырский рост, прищелкнул каблуками.
Будто поможет гвардейская выправка.
Еще не вымолил прощение.
Тогда переломился в пояснице.
И когда все же был помилован, еще  долго ходил согнувшись.
Эту манеру переняли  работники отдела. Мода потихоньку распространилась на других сотрудников.
Город в нас не большой, всего около пяти миллионов жителей,  скоро все последовали этому примеру.
Враги изготовились.
Когда люди подобострастно склоняется перед каждым рядовым чиновником, то будет не сложно поработить их, ошибочно посчитали они.
И конечно, промахнулись, это наши местные разборки, но дружно встанем на защиту своей свободы, урезонили врага.
Но все это потом, а пока  высокие договаривающиеся стороны нашли общий язык.
Не вонзили ядовитые жвалы и не пожрали друг друга.
И не помянули работника ( имеется в виду, не на кладбище, а в беседе), что, не умея плавать, бросился вылавливать бревна. Он не  утонул, но был отмечен начальством. (Исполнительные дураки всегда ценятся.)
После того, как его выловили, и к своим горам уехал начальник мастерских, главный кадровик назначил его на освободившуюся должность.
Тот предложил устраивать облавы по всему институту. Ежедневно проверять неблагонадежных работников. Тех, у кого подкачала родословная.
И бороться с их пособниками.
Сам он уже вступил в борьбу.  Дочку, что приветила инородца, посадил на цепь и приковал к стене.
Конечно, не  собирался  уморить, цепь была длиной более метра, кроме этого снабдил узницу всем необходимым: горшком и плошкой с едой.
Пусть сидит, пока не раскается.
Она еще не осознала.
- Хорошая идея, - согласился с ним кадровик.
- Вынужденная, - вздохнул опечаленный отец.
- Боюсь, нас не поймут.
- Заставим понять! – напугал новый начальник.
Так же ничего не сказали о Моисее Хаймовиче.
И с ним все понятно, он давно мечтал заняться преподавательской деятельностью.
Пусть помогает взращивать наши кадры. (Тех, у кого безукоризненная родословная.) А когда они вырастут и окрепнут, то ни одна секретная разработка не попадет за рубеж.
И враг наконец содрогнется.
(Когда Моисей Хаймович защитился, то уже пробовал устроиться хотя бы доцентом в высшее учебное заведение.
Но ни в одном институте не нашлось вакантных мест, а в техникуме  не требовались  большие ученые.
Некогда он боялся очутиться на обочине. Чаще всего мнимые  страхи оборачиваются реальными последствиями.
Побрел рядом с дорогой, натыкаясь на трупы предшественников, которых сбрасывали с проезжей части.)
Утром Ирина повезла меня в консульство.
Обычно усаживалась рядом с водителем. На этот раз вместе со мной устроилась на заднем сиденье.
( Когда везут заключенного, то конвоиры располагаются с двух сторон, и руки его скованы наручниками. Но не было кандалов, и женщина   справилась в одиночку.)
Я прижался к дверце - замок, наверное, был сломан, и мне не удалось вывалиться, - женщина приникла горячим телом.
Запах пота смешался с запахом сивухи.
Водитель сморщился -  это можно было определить даже по затылку, - но промолчал.
Так прощаются с былым.
С городом, с которым сроднился, с домами, в которых изучил каждый камень, с болью, с горечью, и в тоже время с радостью познания.
Не вырваться, конвоир надежно ухватил за руку.
Да и водитель видимо был приписан к консульству.
- Живите на зарплату! – попрощалась женщина.
С городом, с домами, с болью, горечью и надеждой.
Если не проклясть, то не избавиться от воспоминаний.
Но и с проклятием не  выстоять.
- А ты..? – спросил я.
- Что? – спросила женщина.
- Тебе послышалось.
- Да, показалось, - согласилась она.
- Когда они успели? – изумился водитель.
Некоторые наивные люди думают, что наша секретная служба нерасторопна и неуклюжа.
Они заблуждаются.
Часть района огородили красными флажками.
Как гигантскую мишень, в центре которой находилось консульство.
Или так устраивают облаву.
Но загонщики нацелились на  машину.
- Поступило сообщение, здесь заминировано! – сообщил предводитель.
На груди был бронежилет, на голове каска, рот и подбородок скрывала черная маска.
В секретной службе наверняка достаточно исполнителей, и вряд ли на операцию пошлют того, кто уже засветился.
Но мы где-то  встречались.
Может быть,  вместе пили около заброшенной узкоколейки. Собутыльники помогли разобраться, до этого я сомневался, они подтвердили мои подозрения.
Женщины всегда ищут выгоду.
Все секретчики на одно лицо, или становятся похожими после обучения.
Машина попятилась.
Но с тыла тоже подступили.
Неужели я такое важное лицо, что ради меня пригнали столько народа?
Им виднее.
Наверное, мои расчеты попали в нужные руки.
И там с моей помощью научатся не только уничтожать неприятельские корабли, но сбивать чужие самолеты, и даже  отыскивать секретные бункеры.
- Матерь Божья! – выругался водитель.
- А как же я? – всполошилась женщина.
Скоро мы расстанемся, от горечи грядущего расставания, на деревьях в в соседнем садике пожелтели листья.
Замок поддался, преследователи распахнули мою дверцу.
- У нас не ругаются! – предупредил предводитель.
Я завис над пропастью.
Закончился очередной этап.
От горечи на деревьях опали листья. Голые ветви были похожи на растопыренные пальцы.
Нас еще связывал страховочный шнур. Но он стремительно истончался.
- Найдешь другого, - попрощался я.
Такие больные слова, что воспалились связки и гортань. Язык и губы почернели.
Конечно, я желаю остаться. И чтобы она будила по утрам. И чтобы тело жаждало и изнывало в ее объятиях.
Созревшим клубнем меня выдернули из грядки.
Женщина тоже вывалилась из машины.
Далекая, недоступная и прекрасная.
Охотники сворачивали  флажки. Кажется, им удалось загнать зверя.
Машину отпустили, но водителю вряд ли удастся отчитаться.
Когда прощаешься, нельзя оглядываться, я не оглянулся.
Окна домов не завесили полотнищем,  наблюдатели приникли к стеклам.
Столько лиц, столько людей, может быть, ей удастся выбрать.
Мечты иногда сбываются, если получится уехать, то она еще не единожды  пожалеет об утраченной родине.
Игры закончились, пора всерьез браться за дело.
……………………..
Г.В. Июль-сентябрь 2024.