ЭЛЕН

ЭЛЕН
Знакомство с ней состоялось на 5 курсе. До этого видел ее мимолетно на концерте Ободзинского, на который затащил меня Гороховский. Ободзинского исполнение я не любил, особенно песни «эти глаза напротив» и «яблони в цвету». В то время они лились со всех «утюгов» - тягучие и с нотками фальцета. Зал был переполнен. Ободзинский, благодаря поэту – песеннику, азрбайджанцу Онегину Юсиф оглы Гаджикасимову, стал одним из востребованных певцов. Ободзинский на сцене был неприятен: рыжая редкая шевелюра, промасленное круглое отталкивающее лицо все в веснушках.
Гороховский и его пассия Татьяна и я сидели в среднем ряду. В антракте к нам подошла круглолицая девушка с редкими веснушками, черноволосая с длинными до пояса и средним пробором волосами. Одетая в коричневую примятую шелковую блузку, она что-то быстро говорила Татьяне. Я, чтобы не стать свидетелем разговора, отошел в сторону. Прозвенел звонок ко второму акту концерта, девушка пошла на свое место в первом ряду, мы – на свои места в середине зала. Татьяна рассказала, что Элен зашла в антракте к Ободзинскому в его гриммерную, чтобы взять автограф тем более весь первый акт он смотрел на нее, будто песни посвящал ей. Ей было приятно и лестно и этим значимость автографа в разы увеличивалась. Потом, когда он стал приставать к ней, ей удалось выскользнуть и убежать. Он пытался ее остановить, схватившись за рукав блузки и надорвал шов на рукаве. Потом я узнал, что Элен была младшей сестрой Татьяны, недавно окончила медучилище и работает в санэпидстанции Ростова. Для меня серым и рядовым событием было ее появление на и концерт Ободзинского.  Как журналист, я должен был взять у Ободзинского интервью, но прослушав недавно – случившуюся историю с сестрой Татьяны, желание интервьюировать Ободзинского пропало.
С Татьяной мы познакомились через Изу, жену Решетняка Василия. Иза с Татьяной учились вместе в педагогическом институте, рассказала о нас, и Татьяна пригласила нас в общежитие пединститута. Общежитие находилось далеко от центра, в поселке Северный, ехать не хотелось, но пришлось.
Пробирались тайком от вахтера, чтобы не требовала документов и не выгоняла из комнаты после восьми вечера. Это было мое первое знакомство со студентами литфака пединститута. Для кофе я купил Азербайджанский пятилетний коньяк Гянджа, вылил его и заполнил бутылку Шамхорским 20 – летним коньяком запаха шоколада и прихватил к коньяку баночку натурального, не растворимого кофе. Девушки провели нас в свою комнату, усадили за стол и пошли пригласить Татьяну. Зашла девушка в клетчатом шерстяном костюме и направилась ко мне с вопросом – это вы Гороховский?
Гена вскочил со своего места, сказал: это я Гороховский и фамилия моя от слова горох. Я любил кулинарничать, особенно варить кофе. Я попросил показать, где можно сварить кофе. Колдовал недолго, разлил по емкостям каждому и добавил коньяк. Когда я принес кофе, все качались в танце,  Комната тут же заполнилась резким запахом кофе и мягким – шоколада. Грех было с таким кофе не выкурить хорошую сигарету. Татьяна что-то увлеченно рассказывала Гороховскому так, будто встретились старые друзья после долгой разлуки. Татьяна мне показалась очень коммуникабельной и умной девушкой. Так как прошли мы тайно без сдачи документов, то пришлось остаться в общежитии на ночь. Но перед этим по этажам бегали из студсовета, выискивали лазутчиков, то есть нас: нас кто-то из студенток заложил. Меня поселили в комнату с какой-то Людмилой, которая до утра что-то рассказывала: в полудреме до меня смысл не совсем доходил сказанного.
Сила коньяка, особенно двадцатилетнего, ввергла всех в крепкий беззаботный сон.
Утром я вернулся на свою съемную квартира, Дом расположен был в Тургеневском переулке, недалеко от авиационного техникума. Однажды, познакомившись с девушками с этого училища, они стали постоянными гостями моими: не удобно было им пройти после занятий мимо моего дома. Здесь их ждала чашечка кофе натурального, не растворимого с добавлением отборного двадцатилетнего Шамхорского коньяка и армянские, рижские сигареты с душистым табаком. Брат мне из Будапешта привозил книги авторов, запрещенных к продаже в Союзе. Они брали почитать на ночь у меня «Мастера и Маргарита», «Собачье сердце», «Архиипелаг ГУЛАГ» и другие, модных в те годы авторов.
В один из сентябрьских дней Гороховский попросил меня поехать в какую-то деревню (по-нашему – аул) к Татьяне на День ее рождения (Татьяна окончила свой ВУЗ и ее по направлению отправили в деревню учительствовать. У меня на тот день были назначены переговоры - это ребята так окрестили мои встречи. Я должен был встретиться с Любой из Риги - они, студентки железнодорожного института проходили практику на поезде Рига - Адлер. Я часто встречал их в Таганроге, ехали до Адлера. Там поезд стоял кажется полсуток. Ходили на пляж, потом я на обратном пути слезал с поезда. Так как на пятом курсе особых занятий не было, иногда ездил с ними и в Ригу. Не интересно было за сотню километров ехать на день рождения к его девушке, но проявляя чувство дружеского плеча, решил составить ему компанию. На автовокзале мы сели в ПАЗ-ик - истинно совковое авто - с жесткими сиденьями с исписанными спинками. Дорога - ни одного авто ни навстречу, ни попутно. По серым полям стелилась позёмка, предвещая раннюю зиму. Еще больше стало тоскливо. Хотелось остановить автобус, выйти и двинуться обратно. Останавливало только то, что навстречу не было ни одной автомашины.
Приехали мы в эту деревню, когда уже стемнело. Домик, который снимала Татьяна, стоял на отшибе, подход к нему преграждала речушка, через которую был переброшен мостик. Домик из двух комнат. В комнате нас встретили Татьяна, Кузина и Элен, сестра Татьяны. Сейчас я понял, почему уговаривал поехать Гороховский – не хотел быть один в женской компании. Тусклая лампочка под потолком, стол, сервированный истинно советским праздничным стандартом: селедка под шубой, столичный салат. После Азербайджана советская сервировка стола мне была в диковинку, какой-то ростовской экзотикой. Так и хотелось закричать: где кебаб, где долма, где бозбаш, где люля-кебаб, где плов наконец-то, спутник каждого праздничного стола? А почему стол без шекербуры и пахлавы? Разочаровавшись в кулинарных способностях ростовской интеллигенции, я виртуально садился в вагон поезда Рига – Адлер, как раз в это время подходившего на станцию Таганрог1.
Массовиком-затейником стал Гена: играл на гитаре вместо магнитофоны и в напряжении выводившего слова песни.
Потом был конкурс на лучший рассказ миниатюру о жизни и работе молодых специалистов литфака. Кузина написала секс-рассказ, который ни о чем не говорил и не выражал. Стало как-то неудобно за уровень квалификации советских литераторов. Я хоть и не имел литературного мастерства, все-таки смог показать настроение учителей, отправленных в глухую деревню, их ежедневное настроение без просвета. На работу идут по разбухшим от грязи дорогам, в темноте, которое открывает двери мрачным мыслям. Но вот забрюзжал рассвет и первые лучи солнца ударили в глаза. И все исчезло: и мрачные мысли, и грязная дорога, и беспросвет – жизнь продолжается и ждет интересный урок и ученики каждый со своим миром. 
Мне определили место на раскладушке. Лена и Кузина расположились в этой же комнате на широкой кровати.
Я уже было засыпал, как почувствовал, что Кузина легла здесь же. Помятуя и следуя Десятой Заповеди Божей «не желай жены ближнего твоего» (Кузина была девушкой моего институтского товарища Владимира) и следуя нашим аналогичным законам, я максимально дальше отодвинулся от нее. Неверно истолковав причину, она просто столкнула меня на пол. Накинув на себя плащ, я поудобнее разместился на стуле, чтобы кое-как дотянуть до утра. Услышав шум, Лена пожалела меня и разрешила разместиться в ногах кровати: после дрема на стуле, оказаться на кровати даже в ногах было неописуемым счастьем.
Самым ранним утром я решил уехать, чтобы успеть встретить поезд из Адлера и поехать с ними в Ригу развеяться. Уехали мы вместе с Леной, так как ей надо было на работу. 
мужчина любит глазами, женщина – ушами. Женщина – ушами, потому что Богом в них заложено любопытство. Но максимум любопытства бывает у них через письмо. Так, на слуху, что-то попускается, а через письмо, перечитыая они находят много строк между строками и через любопытство они устремляются в океан фантазий. Это у открыл и достигал их сердца, когда надо было достучаться до них – делал это через письмо. Они всегда ждали второго, третьего письма. Но что поделать – они уже были в новом для себя до мурашек мире – мире грез и фантазий.
Лена работала в Ростове, я учился в Таганроге. Писем я Лене не писал. Роман наш был коротким и состоял из редких встреч: по окончанию ВУЗа через 9 месяцев, я уехал на юг. Элен перевелась на Север, в Мурманск. Но Элен, как и всех своих друзей, не забывал: писал письма, посылал южную экзотику посылками.