Глава 20. Сухумский техникум

Прошло немного времени и выяснилось, что наш Гагринский сельхозтехникум из совхоза-техникума переводится в Сухуми и сливается с вновь организованным сельхозтехникумом на берегу реки Келосури. Этот техникум «Сухумский техникум субтропических культур» новый, отроду два года, расположен на берегу горной реки Келосури, на небольшой территории в виде террасы между обрывом к реке и горным массивом шириной 100 метров и длиной около 500 метров. В качестве реликвий, остатков от помещика остался дом двухэтажный, довольно просторный для одного, потому что там разместилось шесть семей преподавателей. Длинный корпус в 30 метров длинной (в 20 метрах от дома), в котором разместились столовая с кухней, а вторая половина были складскими помещениями. Да еще небольшой барачного типа дом, вытянутый вдоль обрыва к реке, где проживало 8 семей рабочих людей. Всё остальное было вновь построенное. В центре учебный корпус в три этажа, причем третий этаж был по центру в виде башни. Это была большая комната, которая в основном использовалась, как комната приезжих – гостиница для временного пребывания членов всевозможных курсов, артистов и прочих временщиков.
На первом этаже размещалась контора и еще пять классных комнат и в конце к югу небольших две комнаты санчасти. На втором этаже было восемь просторных классных комнат, где проходили занятия со студентами.
От середины главного корпуса на запад отходило ответвление в виде буквы «Т», в его корпусе на первом этаже был спортзал, а на втором зрительный зал на 200 мест, и нижняя часть буквы Т была не достроена, стояли только кирпичные стены. К северу от учебного корпуса в 30-40 метрах стояло общежитие студентов в два этажа, в котором размещалось 300 человек.
К северу от общежития был хоздвор, в котором была пара лошадей, одна автомашина и еще кое-что. Там же стоял барак, в котором размещались рабочие, которые когда-то строили техникум.
К западу от этих строений чуть на пригорке в 20 метров высотой на площади в 2 га росли сравнительно молодые мандарины. Очевидно, хозяйской еще посадки. Между усадьбой техникума, которая обнесено деревянным забором и мандариновым садом проходила дорога от основной магистрали побережья в горы. Внутри усадьбы вдоль забора росли ряд черешень, десятка два, и розы – это тоже остатки старины глубокой. Мы этими черешнями лакомились, а розы дарили девушкам. Вдоль общежития и учебным корпусом проложена асфальтированная дорожка, на которой после подъёма по сирене студенты выстраивались на утреннюю зарядку. Между учебным корпусом и общежитием размещалась спортплощадка с волейболом и баскетболом, турником, трапецией и другими спортсооружениями.
От дома, в котором размещались семьи преподавателей, вниз к центральной шоссе-трассе, как бы на самой нижней террасе небольшая площадь в 1.5 или  2 га.  У самой дороги в углу этого квадрата стояло здание, в котором к дороге помещался магазин и парикмахерская, а со стороны территории техникума свободная столовая типа ресторана для всех проезжих и желающих. На этой площадке, с запада ограниченной забором и с восточной рекой, мы (в том числе и я) посадили парк.
Породы были разные: эвкалипты, сосны, ели, тополя, тунговое дерево, туя, самшит и другие. По самому берегу реки росли сосны и туи один ряд 10-15 летнего возраста, где часто влюбленные парочки студентов сидели, опустив ноги в обрыв, любовались и собой, и природой, при шуме воды в реке «считали на небе звёзды». Это было такое романтическое место, что я просто не мог не вспомнить о нем. Я, правда, на свидание туда не ходил, так как еще не вкусил прелести встреч с любимой, да и некогда было, весь был погружен в учебу. А вот Ковалёв Васька из третьего курса часто назначал встречи с Бархударовой Зиной (дочкой знаменитого в Сухуми врача). Это была горячая, страстная любовь, которая только может быть в юности. Она чуть не окончилась трагедией. Когда она почувствовала, что Васька хочет ее бросить, она грозила броситься в реку с обрыва, если он оставит её. Все обошлось хорошо, они поженились.
Из преподавателей Гагринского сельхозтехникума переехал в Сухумский только один – Соколов Феодосий Николаевич. Остальные преподаватели, в том числе и директор Пачев, остались в Гаграх и разбрелись кто куда. Техникум, как я узнал через несколько лет, передали колхозу, превратив его в бригаду, хозяйство пришло в упадок, запустение. А было хозяйство образцовое. И, как выяснилось в дальнейшем, причиной безжалостной ликвидации Гагринского совхоза-техникума было то, что какой-то чинуха из центра Абхазии Сухуми написал Пачеву записку: «Выдай предъявителю этой записки свинью с поросятами». Пачев запротестовал, отказал, не взвесив величину этой чинухи, и не сумел оценить, чем это могло окончиться. Не мог представить, что каприз одного влиятельного человека может причинить такую трагедию большому, слаженному коллективу преподавателей и студентов. Как часто карьерист-эгоист губил судьбы многих людей.
Из студентов моего (теперь уже второго курса) переехали не все из 30 человек, переехали только 10. Это: я, Пиданов (или Пидошов) Павел, Якович Николай, Кузьминов Шурка, Гобечия Григорий, Какулия (или Какуния) Илья, Варвашьян Сергей, Джанония Володя, Рябуха Иван (третьегодник), Лиланас. (Перечисляю их фамилии потому, что они в дальнейшем будут встречаться.) Из третьего курса переехало только несколько человек.
Сухумский техникум субтропических культур имел три факультета (отделения): плодоводства, эфиромасличных культур и декоративный. Последние два в дальнейшем слились в один – декоративный. Я попал в плодоводческое отделение и все мои товарищи из Гагринского техникума. Таким образом, из оставшихся Гагринцев и небольшого второго курса сухумского образовалась группа (класс) из 36-ти человек, в том числе и девушек. В то время в техникуме было три курса: первый второй и третий. Четвертого еще не было.
Материальные условия резко отличались от условий Гагринского совхоза-техникума. Там мы сами себя кормили, т.е. употребляли продукты, что производили сами. Денег – стипендии на руки не выдавали, а кормили 3 раза в день, хоть и не очень обильно, но жить было можно. Добавляли, конечно, кто как мог. Кто подрабатывал на каникулах, как я и другие, кому родители помогали.
В Сухумском техникуме другое дело. Выдавали нам стипендию на руки по 60 рублей в месяц, и расходовал их каждый по своему усмотрению. В техникуме была столовая, которая готовила только обеды из трех блюд. Стипендии хватало только на обед, так как он стоил 1руб. 25коп – 1руб. 50к. Я обычно брал одно первое или второе. А на завтрак и ужин покупал в магазине хлеб и повидло или конфеты и чай. Тут ремень подтягивать пришлось больше, чем в Гагринском техникуме.
Из Гагров через два месяца ко мне в техникум приехала и сестра Вера. В техникуме она работал на стройке (еще продолжал строиться учебный корпус.) Сначала она жила в бараке, а потом ей дали комнату в здании против учебного корпуса, которое представляло в виде склада и столярной мастерской, а на втором конце его было две однокомнатных квартир, одну из которых заняла Вера. Ей в ту пору шёл шестнадцатый год. Она была невысокого роста, полненькая (несмотря на скудное питание), веселая, шустрая, трудолюбивая. Она понравилась своим подругам по работе и дружно с ними жила и работала.
Состав студентов по национальному признаку был разнонациональным, всего 16 национальностей. В нашей группе в 36 человек было: русских 12, в том числе две девушки, грузин 8, абхазцев 8, армян 10, в том числе 2 девушки, адыгейцев одна девушка, эстонец один, украинцев 4, в том числе одна девушка. Жили дружно, уважительно относились друг к другу. Никогда не было никаких дискриминаций или раздоров по национальному признаку и никаких старших и младших братьев не было, и этого понятия не было в ходу. Все были равные. Если возникали какие-то споры, разногласия, то они решались сообща коллегиальным путем, если можно так сказать, демократически. Среди студентов всех отделений и курсов за весь период моего обучения не помню ни одного случая драк, ни одиночных, ни групповых. Всякое проявление недовольства, а иногда упрека по нац. вопросу нейтрализовался профкомом и комсомольской организацией, которые были в техникуме на высоком уровне.  Это были действительно организации нравственного, политического и этического воспитания. Преподаватели здесь уже отходили на второй план. Их задача учить, а потом воспитание. Но и те, и другие внушали студентам – будущим специалистам – дружное коллективное трудолюбие. В этом большая заслуга преподавателей Соколова Ф.Н., Тапинского, Малиновского, директора Бжания и др.
Если взглянуть из окон нашего общежития, то перед взором слева до половины сектора простиралась зелень леса за рекой Келосури, разместившегося по некрутому склону горы. Дальше направо затерявшиеся в зелени какие-то строения, отрывок дальнего села. У самого небольшого обрыва горы высилась какая-то небольшая уже полуразваленная башня. Дальше направо зеленый пейзаж разрезала полоса главной транспортной магистрали асфальтированная дорога из Сухума на Очемчири и дальше. За ней так же тянулась ровная насыпь, полотно будущей железной дороги, за которым открывалась бескрайняя голубая гладь Черного моря. И заканчивался сектор обзора двумя крупными мостами через реку, один для шоссейной дороги, а другой с огромными арками железных переплетов для будущей железной дороги.
Наше общежитие и вся территория техникума от гор, покрытых зеленью, отделяла горная, вечно шумящая река. С каким-то особым удовольствием после зарядки каждое утро с полотенцами, мылом, мы, все студенты, обгоняя друг друга, бежали к реке умываться. И летом, и зимой. Я просто не помню случая, чтобы река покрывалась льдом или снегом. Её вода всегда была для нас доступной. Я выбирал укромное местечко в кустах, выбирал подходящий булыжник и тренировал мышцы то правой, то левой руки, выжимая его вверх по 10-15 раз. И это у меня вошло в привычку. Через неделю подбирал булыжник потяжелее. И так я дошёл до того, что на спортплощадке 32-х килограммовую гирю выжимал по 8-9 раз. Я тогда еще не понимал важность физического развития для укрепления здоровья, но просто хотелось быть сильным и хотелось походить на физрука, у которого мышцы на руках, как рукав шубы.
Жил я в комнате № 13 на втором этаже с ребятами моего курса – 13 человек. Шесть коек стояло по-над одной стенкой, 6 по-над другой и одна между ними по-над окном. В середине комнаты стоял большой 3-х метровый стол и две скамьи по бокам, на которых мы в основном кушали утром и вечером, готовили уроки, играли в шахматы и т.д. Если, зайдя в комнату с правой стороны – первым спал Шумский Петька (рус.), вторая кровать Пиданов Павел (рус.). Дальше Кобахия Платон (абхаз), Квиквискири (абхазец), Джакония Варлам (абхазец). По-над окном Кочконян Тертат (армянин). Во втором ряду от двери: Лилакас Альберт (эстонец), Кузьминов Петька (русский), Якович Николай (русский), Кибалка Гриша (т.е. я), Кочконян Арданес (армянин), Авицба Отар (абхаз). Перечисляю потому, что в дальнейшем моем повествовании они будут встречаться не раз.
Жили дружной семьей, шутили, пели песни, играли на гитаре (чаще всего Кузьминов). А Кочконян Арданес хорошо играл на мандалине. Часто устраивали концерт джаз трио. Кочконян А. – ведущая мандалина, Кузьминов – на гитаре, а я на балалайке (аккомпанемент).
Иногда выступали на общей сцене техникума. Самодеятельность тогда была развита хорошо, пьесы, концерты, танцы бальные и пляски часто можно было видеть на сцене. В клубе был рояль, были мастера на рояле – Шаумян старшекурстник (30 лет) очень хорошо играл вместе с остальным оркестром. Бархудорова Эля очень хорошо играла на рояле. Семик, Лида и другие.
Когда я был на втором курсе, были организованны курсы по изучению западноевропейских бальных танцев: вальс, вальс-бостон, танго, фокстрот. Я охотно участвовал, не пропускал ни одно занятие. Курс обучения 30 дней, платили за курс 5 рублей. Каждый день было по три потока, каждый по 2 часа. Я зачастую старался проникнуть на 2-3 потока. Очень мне (да и ребятам) нравились эти танцы.
По правилам танца партнер корпус держал ровно, слегка наклонившись к партнерше, которая должна была слегка откинута назад. Держать партнершу надо было близко, слегка прикасаясь к ней. Это ребят смущало, так как грудь его невольно касалась главных эрогенных зон партнерши (молочных желез) и, конечно, вызывало возбуждение «мальчика», который показывал цифру 12. Ребята говорили: Хоть привязывай к ноге» что б не толкать в партнершу.
Часто устраивали вечера бальных танцев, конкурсы и т.д. Это было очень интересно, поэтому приятно вспоминать сейчас, спустя 60 лет.
Если выйти в коридор общежития, окна которого обращены на запад, то откроется красивый вид на горы, покрытые различными породами хвойными и лиственными. На первом плане, как бы небольшое плато в 8-10 метров высоты, размещен мандариновый сад, о котором уже упоминал. Дальше еще одна терраса, чуть повыше заросшая кустарником и смешанным лесом, а еще выше на круглой высотке площадью 2-3 га ровная площадка. На ней то через 20 лет будут отстроены корпуса грузинского сельхозинститута, а на место мандаринового сада и второй террасы огромные в 5 этажей здания общежитие студентов. Но это я забежал вперед. Остановлюсь.

И так, шёл 1934-й год. Где в то время были оставшиеся в живых члены нашей семьи и ближайшие родственники? Папа из Соловков был переведен в лагеря, расположенные в Архангельской области.  Это лагеря, в которых использовали заключенных, как рабочую силу на разных работах (в отличие от «СЛОНа», в котором фактически проводилось физическое истребление инакомыслящих).
Переводили в Архангельские лагеря людей более покорных, «телят», не смеющих мыслить и рассуждать. После, в 50-х годах, папа, когда я пытался сопротивляться воле начальства, высказывая своё мнение, говорил мне в назидание: «Покирлывэ (покорное, смиренное – укр. – В.К.) тылятко двух маток сосэ». Наверное, эта телячья покирлевость и оставила его в живых на Соловках и послужила поводом к отправке в Архангелские лагеря.
Здесь, как он потом рассказывал, было трудно, но жить можно. Кормили плохо, но от голода и истощения не умирали. Условия жуткие, лагерные, но все перетерпелось. Жить надо и жить хочется. Мечталось о том, что, может, через какое-то время их распустят, и он встретится с семьей, детьми. И это «какое-то время» оказалось очень длинным, аж в 16-летней длины.
Дуся в это время с Ваней работали в совхозе «Кубанец», который организовался на хуторе Беднягин Тимашёвского района. Жили сносно, получали по карточке 800 грамм хлеба, а «приварок» делали из комбикорма, которым кормили свиней.
Лелюк Степан остался на Журовке в колхозе бригадиром. Колхоз еле-еле влачил жалкое существование. Много людей хуторян умерли в голодовку и в основном мужчины. Поэтому колхоз держался на ослабленных обездоленных женщин, и тех было мало.
Тетка Дашка Кузмиченко (папина сестра) с ребятами Касьяном, Иваном и Игнатом уехала в Пятигорск. Им как-то удалось улизнуть скрытым путём от бушующей репрессии, и они там устроились на работу и долгое время там жили вольными. Но своё происхождение они утаивали и так спаслись. Ребята поженились, но это потом.
В декабре 1934 года был убит С. М. Киров. Эта трагедия всесоюзного масштаба облетела всю страну. Похоронили Кирова с почетом. А в поисках «виновника» и причастных к убийству арестовывались сотни и тысячи невинных людей, которые по ложным обвинениям просидели по 20 лет строгого режима.

На этом текст тетради обрывается. – В. К.