Записки патриота 185

- Ирка, Булыжник рассказал мне про свои деревянные игрушки. Что там правда?
- Галка, когда до тебя дойдет, что писатель выдумывает все свои персонажи. Это все не о нем.
- Невозможно так правдоподобно выдумать. Писатели не ясновидцы, не психологи, не телепаты.
- Ясновидцы, психологи и телепаты – не писатели. Писатель создаёт образ персонажа - в детстве, в отрочестве и далее. Типа эволюция, типа, как и до чего он докатился. Все должно быть последовательно и логично. Это вызывает доверие. У хорошего персонажа – хорошая эволюция и хорошие серебряные игрушки и ложки, у плохого – деревянные ложки. Но всё это вранье. В жизни нет логики и последовательности, но так ее удобнее усваивать, учить и объяснять.
- А на самом деле?
- Действие равно противодействию. Человек или ломается, или сопротивляется. Добро порождает добро, зло – зло. И все это плавает в океане лжи. Все мы плаваем во Вселенной лжи.
- Ложь?
- Чтобы мы не могли отличать добро от зла, правду от кривды, белое от черного. Ложь – это диалектика, очеловечивание умом одного из принципов мироздания – неопределенность. Что-то вроде броуновского движения, хаотичность, хаос. Хаос не наступает, хаос регулирует. Сколько миллисекунд просуществовал бы наш материальный мир, если бы броуновское движение "остановилось"?
- А твои деревянные игрушки? Расскажи?
- Мне далеко до Булыжника. Мужики от природы агрессивны. А мы, женщины, не бойцы. У нас другая важнейшая миссия. Вне политики. У меня свое мнение, но я не повешу его на древко вместо флага. Мы умнее мужчин, но не будем с ними спорить, доказывать, ибо глупо спорить с теми, кто глупее нас. И если, кажется, что всё получается, как хотят мужчины, то это сиюминутно и внешне, а не на перспективу. У нас, женщин, нет деревянных игрушек. Мы живем, а не играем.

- Как наш народ относится к войне?
- А ты не знаешь?
- Знаю, но может, я не теми тропинками хожу.
- Природа человека двойственна. Добро и Зло в нем прекрасно уживаются, дружат, ходят в гости, подменяют друг друга. Народ против войны, но за войну. Против того, что творится в стране, но за режим. Прекрасные душевные люди, готовые поделиться, помочь…
- А как же твоя теза – все дебилы?
- Глобальные тезы неприменимы в частных случаях. Атомы – не вещество из этих атомов. Разные свойства, которые могут быть с натяжкой экстраполированы в ту или другую сторону, но это ненаучно.
- А твои прекрасные знакомые знают, кто ты? Твои взгляды, твои убеждения? Твое мнение на происходящее?
- Нет. Но они знают, что я никогда не была сторонницей любых режимов, а дальше несложно догадаться.
- И в чем же дело?
- Какому человеку ты доверишься? Кто тебя не предаст, на кого ты можешь положиться, к кому ты испытываешь доверие, кто тебе просто симпатичен? Или, кто рассказывает, что он – патриот и за режим? Нас объединяет не политика, а человеческие чувства при совершенно разных взглядах, не только в политике, но и по многим другим вещам. Человеческие отношения – это базис, а любое мировоззрение - оболванивание себя другими или самим собой.
- У тебя нет мировоззрения?
- Это мужская категория, которой они меряются.
- Когда ты последний раз разговаривала со своими "человеческими" людьми?
- Практически каждый день.
- И про труп, который сдох? Не боишься, что заложат?
- Я не ору об этом. Если собеседник первый заводит речь о презике, я слегка уточняю, о каком презике идет речь – в холодильнике или самозванце? Тот или та, делают удивленный вид, ибо это скользкая территория, будто не понимают. Тогда я говорю, что по слухам Нинки с мясного ряду презик сдох и замороженное валяется в холодильнике. По нулевой реакции, будто им об этом все уши прожужжали в день по десять раз, вяло выдавливают, мол, так его же только вчера по телеку показывали?
- Не крутят пальцем у виска?
- Только в первый год войны. Крутили по любому поводу. Быдляк, работяги, "русский мир", пенсионеры, отставные военные, бывшие чиновники, и прочие проститутки. Восемьдесят процентов общества без подсказки демонстрировало лояльность режиму.
- Были за войну?
- Не то чтобы. Врожденная холуйская привычка. Следствие никчемно прожитых жизней. Почувствовать свою значимость. Подогретое дерьмо булькало. Сейчас осталось не более двадцати процентов.
- Осознали?
- Нет. Чуйка у холопов отменная. Информация для них вторична, хоть холодильник, хоть самозванец. Чуйкой живут. Мои знакомые искренне переживают за наших мальчиков, и риторически спрашивают, когда же кончится эта ужасная война? На моё - они пошли на войну за деньги – отвечают, конечно, ведь у них ипотека, кредиты, сочувственно так, мол, жить-то как-то надо. - Сочувствовать тем, кто пошел убивать за деньги, чтобы расплатиться с ипотекой? – Всегда так было. – Переводят стрелки - вон власть, сколько ворует и ничего. – Прийти в чужую страну и убивать? - Они нацисты - включается режим зомби и режим мы люди маленькие, подневольные, нам сказали, мы пошли. - Пока не убьют, они денег не получат. – Да? А ведь верно. И как быть? – В голове ступор. Кого выбрать – деньги или нашего мальчика? - Деньги лучше. - Дают торжественное обещание помнить и отомстить за пока еще живого мальчика. Главное разбить фашистов. - Последний проблеск перед погружением в зомби, а я перевожу тему на погоду. Завтра у них будет сегодня. Все, кто мог, меня давно заложили.
- Ты их оправдываешь?
- Я могу понять, хоть крокодила. Но не сужу, а значит, не оправдываю. Жизнь сама решит, кто и что заслуживает. На мои пожелания ей наплевать.
- Ты пожелала два миллиона дебилов, скоро один уже будет.
- Ты же не думаешь, что дождь пошел из-за меня?
- А из-за кого?
- Это вопрос?
- А как ты общаешься с патриотами, с ярыми сторонниками режима?
- Вообще не общаюсь, потому что их нет в моем окружении. А если они где-то есть – на улице, в магазине, на отдыхе, в транспорте, то это не те места, где мы проявляем активность. Ни мы, ни они. Наше основное рабочее место для проявления социальной активности – телевизор и диван с интернетом. Другие общественные массовые площадки отсутствуют.
- А если бы встретила в реальности? Перешла бы на другую сторону улицы?
- Пересела бы на другой самолет.
- Даже так?
- Это мужикам просто. Дал в морду, пошел на войну, сдох как собака за унитаз  – природе их не жалко, она им чип дурака установила в мозжечок. А мы можем только чувствами – желать, надеяться, ждать. Что я желаю своим врагам – ни одна фантазия серийного маньяка, всего трудового коллектива маньяков не выдержит – перегорит.
- Делать тебе больше нечего.
- Если у врагов есть дела, почему у меня их не должно быть?
- Хотеть не вредно.
- Главное чтобы работало.
- И работает?
- У всех. И чаще это работает после жизни.
- Никто не знает, что после жизни.
- Никто, но все живут так, будто знают.
- Но ничего не могут изменить.
- Потому что их кодируют на Земле. Они и о жизни ничего не знают, иначе, зачем шаманы и гадалки, психология, астрологи и магия.

- А что там про спасенных обменянных оппозиционеров? Что скажешь про них? Нормальные?
- В каком смысле?
- Ты согласна с теми, кто говорит, что пока существует преступный режим, никаких внутренних споров и конфликтов? Нет морального права критиковать своих оппозиционеров? Все вносят свой вклад? Нет права критиковать Украину? Как тебе Илья Я…? Он жалеет вертухаев, типа, есть хорошие. Оправдывает их. Это стокгольмский синдром?
- Столько вопросов. Галка, на тебя это не похоже.
- Не тебе же одной быть умной.
- В девяностых все корчили из себя оппозицию. Единогласно. У нее было большинство, она пришла к власти. Мы пожинаем плоды этого консолидированного дерьма. Те, кто против конфликтов среди оппозиции – такое же дерьмо, потому что без конфликтов, без борьбы мнений и позиций – это не оппозиция. Если перед тобой подонок, ты должна его терпеть, потому что он – оппозиционер? Только спецслужбам выгодно, чтобы оппозиция жила дружно, как стадо. Удобно контролировать, возглавлять. Почему оппозиции нельзя критиковать Украину? У нас разные цели и задачи, разные государственные интересы. Из несправедливой, война переместилась в сторону обогащения российских и украинских олигархов, военных преступников и барыг с обеих сторон.
Украинский режим стал ничуть не лучше российского. Теперь некому желать победы. Ни тем, ни другим. Разве что, свергнуть свои преступные режимы. Но так как сие маловероятно - пусть перемалывают друг дружку. Другое дело, что оппозиции не существует, а те, кого к ней относят, испытывают ужас, если режим падет. Они живут за счет критики режима - не всем удалось наворовать прежде, чем стать оппозиционерами. Востребованы, пока труп жив. А что потом, когда не будет грантов и украинских подачек? Возвращаться не собираются, да и не нужны.

Илья – наивный, но, скорее, хитрый дурачок, волею случая, оказавшийся в эпицентре событий. Мозгов у него нет. Максимум, собирался лечь на плаху, но любимую игрушку отняли. В лучшем случае бесполезен, в худшем – больше вреда, чем пользы. Дураки полезны власти, поэтому его выпустили. Сочувствует вертухаям, видит в них людей. Готовый агент влияния. Мышление проститутки. Верит, что силой слова способен перевоспитывать людей. Необразованный дурак собрался перевоспитывать мир. Подобные взгляды типичны для бездельников, которые ни дня не работали. Начинают карьеру с холуйских побегушек, где вырастают до "политических и общественных деятелей".
- Все вертухаи не могут быть плохими.
- Естественно. Мы все хорошие. Но если вертухай получит приказ – он его исполнит. Будет плакать, молиться, мучаться угрызениями совести, но исполнит. Я встречала бывших вертухаев на пенсиях. Они выглядят безобидными дедушками и бабушками, и никогда не догадаешься. Если некоторые из них и сохранили что-то человеческое, то только потому, что им повезло не быть непосредственными исполнителями приказов. Их выполняли другие, а они стояли рядом.
- И где ты их встречала?
- Градообразующие деревни и поселки. Иногда полупустые, или почти заброшенные. Зона съехала, а бывшие вертухаи остались.
- У них был выбор?
- Ни единого шанса. Это зоны к ним приезжали и строились, а не они к ним.
- Хоть что-то есть положительное?
- Да, но не то, что верещит Илья. Они охраняли в основном уродов и преступников, которые заслуживали смерть, практически все без исключения, а вместо этого их отправляли по зонам, развращать местное население. Война, в качестве смертной казни, в этом плане, сыграла положительную роль, устранив, хотя бы малую часть тех, кто этого заслуживал.
- Может, у него стокгольмский синдром?
- Нет такого синдрома. Это выдумка власти, чтобы перекладывать свои преступления на тех, кто является их жертвой. Фактически, за всеми преступлениями стоит общество, которое не несет за это никакой ответственности. Еще одна попытка государства переложить, разделить ответственность между преступником и его жертвой, а самому остаться в стороне. Стокгольмский синдром – маскировка государства, которое лелеет преступный мир, взращивает, держит в резерве, имеет обязательства перед младшим братишкой. Государство и преступный мир – две стороны одной медали.

- Ирка, ты не веришь в будущее человечества?
- Водная поверхность океанов и морей – это тоже территория. По этому качеству Россия небольшая страна. Чтобы она стала морской державой, одна из ее трех столиц должна иметь прямой выход к океану.
- Трех столиц?
- И это ни разу не Москва. И четвертый – административный центр. Равноудаленный от трех столиц.
- Так не любишь Москву.
- Даже, если ненавижу. Нью-Йорк – крупнейший город, но столица полумиллионный Вашингтон. Объединение столицы России и ее крупнейшего сухопутного города Москва в одном лице – парализует нормальное развитие всей страны. Пусть Москва будет крупнейшим городом, но не столицей, с равными финансовыми возможностями наравне с другими городами. Такая конкуренция будет полезной.
- Почему три столицы и четвертая основная? А не десять или двадцать?
- В зависимости от стратегических задач. Морская держава – один центр-столица, девять часовых поясов – три равнозначных центра достаточно. Главную административную столицу, формирующуюся тремя – можно построить с нуля, в удобном географическом месте. Это не распад страны, это реорганизация с прицелом на последующие двести-триста лет. Новая федерация…
- Ирка, у тебя с головой всё в порядке?
- Это навскидку. При более подробном…
- Пойду-ка я лучше к Булыжнику, слушать про его деревянные игрушки.