Уголовная защита. Теория судебного суждения. Гл. 4

Глава 4. Основы анализа  девиантного сознания и метод его деконструкции.

Что такое  личность, есть один из самых запутанных и сложных вопросов в философии и психологии. В позитивном праве дела обстоят лучше. Сказывается формальный, юридический подход к поступку-действию у юристов,  как к преступлению, который автоматически переносится и на суждения о человеке, как субъекту действия и, соответственно, преступления. И действительно, личность, эго, душа, совесть, субъект, психо, индивид, человек, «Я», человеческая сущность, Самость -  каждое значение соотносится с понятием личность и может быть использовано в анализе. Даже в предыдущем предложении слово «личность» использовано в двух смыслах:  как научное понятие, в первом, и как термин, раскрывающий сущность человека, во втором, что, с моей точки зрения, может избавить автора  от возможного упрека в допущенной тавтологии. А мы знаем, что понятие должно коррелировать с  сущностью, выражать её...и так до бесконечности.
Но, вернёмся к юристам....
В юридической практике оперируют понятием субъект преступления, который  есть составная часть, один из элементов состава преступления, или же, возьмем  другое понятие: «обстоятельства, характеризующие личность обвиняемого», в последнем случае мы говорим о факторах, влияющих на меру наказания подсудимого, равно как и на меру пресечения обвиняемого, и вот уже работает ст. 43 и 60 УК РФ, регулирующие вопросы назначения наказания.
Человек, совершивший преступление, в юридическом универсуме мысли сведен к абстрактному понятию «субъект преступления». Это позволяет нам юристам-практикам и научным работникам вести юридический дискурс об юридическом  понятии  - «состав преступления». В одних случаях этот субъект должен достичь 14 лет, в других, быть старше, например, быть совершеннолетним, в каких то случаях  он должен занимать должность, связанную с возможностью осуществлять административно-распорядительные функции, или же быть представителем власти, от этого будет зависеть суждение юриста о наличии, либо отсутствии в его действиях того или иного  состава должностного преступления. Нюансов много, и искусный адвокат-криминалист обязательно будет использовать их для того, чтобы смягчить вину своего подзащитного, или вовсе поставить вопрос об отсутствии состава преступления в его действиях. Равно как и его процессуальный противник, имеющий в уголовном процессе диаметрально противоположенные цели. Придя к выводу о виновности в преступлении, возникает новая проблема, какую меру наказания назначить, и вновь при анализе идут в ход «обстоятельства характеризующие личность» подсудимого: он впервые привлекается к уголовной ответственности, преступление не относится к категории тяжких, или же сразу обвиняется в совершении особо тяжкого преступления, очевидно, что подсудимый оступился, его преступление носит случайный характер, или же наоборот подсудимый с 15 лет не «вылазит» из уголовных судов из-за мелких преступлений, подсудимый пожилой человек, обвиняется в совершении тяжкого преступления, не признает вину, за свой многолетний путь имеет многочисленные награды, благодарности и т. д. и т. п. Уголовный закон требует учитывать эти обстоятельства, характеризующие личность подсудимого при определении меры наказания( ст. 43 и 60  УК РФ).
Как видим, личность подсудимого прямо влияет и на его судьбу, и на исход уголовного дела.  Но вот вопрос, влияет ли личность на вывод Суда  о вине конкретного человека  в преступлении. Юридический, формальный  ответ — нет, не влияет! Для юриста важно формальное соответствие «личности» индивида требованиям, предъявляемым законом к субъекту преступления. Юрист формирует свое суждение, идя «по поверхности», обращая внимание на форму, но не на содержание личности, правда только  при квалификации деяния. Поэтому,  ответ этот не верный. Но он имеет право на существование. Более того, это общепринятая и доктринальная  точка зрения. Любой юрист скажет, что при квалификации преступного деяния мы имеем дело с такой юридической категорией как состав преступления, требования к субъекту состава преступления четко закреплены в законе, имеют конкретное толкование в обзорах судебной практики и постановлениях Пленумов Верховного Суда. Вина в преступлении определяется в форме прямого умысла либо неосторожности.  Доказательства, представленные Суду, подтверждают причинно-следственную связь между действием и наступившими последствиями. Все достаточно просто. Поэтому юрист будет прав. Как юрист. Но не адвокат: допустим, клиент не признает вину, и стоит задача оправдательного приговора, и вот, защитник начинает работать с понятием «субъет» в конкретном составе преступления и уголовном деле, наравне с другими обстоятельствами, которые должны пойти в копилку доводов и аргументов, которые адвокат собирает для своей позиции в защиту.
Например, с точки зрения философской онтологии, в преступлении виновата жертва. Субъект, человеческая личность ответственна за всё, что с ней происходит.  В криминологии есть целое направление, изучающее поведение жертвы, - «Виктимология», и впервые этот довод — о вине жертвы в преступлении, я услышал, как раз на курсе «Криминологии», профессора Кузнецовой Н.В., которая осторожно его критиковала. Времена были коммунистические, поэтому осторожная критика научных и философских концептов, не укладывающихся в парадигму марксистский-ленинской философии, были скорее способом познакомить слушателей и студентов с «достижениями» западной философии и науки. Словом, «сам виноват», оказался не в том месте, не в то время, не принял достаточных мер предосторожности и т. д. и т. п.
У адвоката  другая работа: подвергать все сомнению, строить позицию в защиту, формировать обоснованный концепт о невиновности своего подзащитного, пока вина не будет установлена приговором суда.  Так устроена «телега правосудия»: обвиняешь - докажи, защищаешь - подвергай все сомнению. Правда, утверждать, что белое это черное,  это тоже не выход, грош — цена такой позиции в защиту. В лучшем случае ваши доводы пролетят мимо ушей Судьи, а в можно получить и упрек в слабоумии.
2х2=4 это общеизвестный факт. Однако, я вспоминаю, как на уроке математики в школе наш учитель провела несколько вычислений, и в шутку доказала, что 2х2=5. Сейчас этот фокус несложно найти на просторах  интернета. Я до сих пор помню состояние шока, который испытал на уроке в 5 или 6 классе от вновь открывшейся истины, что 2х2 может быть равно 5, и не быть равно 4. Никогда не любил этот предмет, а тут ещё две  взаимоисключающие точки зрения по очевидному вопросу, которые к тому же обе  имеют право на существование, по меньшей мере, вторая позиция также   может быть рационально доказана. Как дальше жить то?  И это в самой точной в мире науке – математике.
Ответ на эту проблему был мною найден недавно. Знакомясь с лекциями французского философа Жиля Дилёза о философе Лейбнице, я встретил его рассуждения по похожему поводу.
Как известно Лейбниц — немецкий философ 17 века был ещё и крупным математиком, именно с его именем связано появление  дифференциальных уравнений — математических операций с числами меньше единицы. Он первым, кто начал ими оперировать. И вот Дилёз, это уже наш современник,  отмечает, что 2х2=4, но можно доказать, что 2х2=5. Но последнее утверждение обессмысливает всю систему математики. Она прекращает любую рациональную дискуссию: любое дальнейшее суждение - бессмысленно. Мы живем в мире, где 2х2=4, и ни в каком другом. Разными математическими ухищрениями и уловками можно обосновать, что 2х2=5, но тогда возникает бессмыслица, обрывающая любой рациональный, логический  дискурс. 
Как видим, Дилёз вводит понятие абсурда в диалог через соотносимость абсурдного суждения (суждения с отсутствующим смыслом)  с суждением, наделенным архитектоникой смысла. И далее анализируя лейбницианскую категорию «совозможность», он же отмечает, что суждение 2х2=5 может быть высказано субъектом, правда, мы живем в мире, где это утверждение не совозможно с миром, в котором 2х2=4.
Так же и в уголовном процессе, если пятеро свидетелей видели, что подсудимый средь бела дня дважды  вонзил нож в жертву, то, несмотря на непризнание вины вашим подзащитным, ваше суждение об отсутствии доказательств его виновности, будет звучать абсурдно или бессмысленно, дико и глупо.  Правда, вас никто в этом не сможет упрекнуть, адвокат связан позицией своего подзащитного. Но клиент должен знать, что эта позиция несовозможна с миром, в котором убийство есть преступление и издревле кралось согласно принципу Талиона, а затем, по мере гуманизации уголовного судопроизводства, стало влечь иное, но не менее строгое наказание.   
Мы живем в мире, где лишение жизни одним человеком другого, называется убийством, и юридически квалифицируется так же. Поэтому упрека в избранной позиции в защиту не будет, но возникнут вопросы к вашему профессионализму: вы объяснили своему подзащитному, что чистосердечное раскаяние отразится на его наказании? А выплата компенсации, или хотя бы ее части потерпевшему по делу? А выяснили ли вы мотив убийства? В чём логика преступления? А сможете работать с этим раскаянием подсудимого в суде?  Последние вопросы уже надо задать себе, чтобы выйти из юридической позитивистской  парадигмы формирования суждения «о составе преступления». Смысл меняет содержание формы суждения в юридическом универсуме мысли. Ведь может случиться и так, как говорят наши  подзащитные: «чистосердечное признание облегчает совесть, но удлиняет срок». А потом, эти 5 свидетелей убийства, ничего не путают в своих показаниях? У них нет оснований для оговора, случайно? А есть ли следы обвиняемого на орудии преступления? А где само орудие преступления? Чёрт, да у обвиняемого стопроцентное алиби!
***
Как связан мотив преступления с субъектом состава преступления, тем более, что 73 статья УПК РФ, обязывает указывать мотив преступления наравне с другими элементами его состава в обвинительном заключении? И раз уж законодатель это требует, да ещё и обязывает Суд оценивать доказательства по уголовному делу на основании закона и совести,  то будет ошибкой, если мы не воспользуемся этой законной возможностью, и не покинем сухие юридические конструкции человеческой рациональности, по которым вынуждена традиционно двигаться юридическая мысль, тем более, что перед Защитой стоит задача не обосновать, а опровергать обвинение. Обвинитель укажет мотив, он же формально следует закону, а последний его прямо обязывает это делать, и вот обвинитель говорит о  корысти, как мотиве любого преступления против собственности, мести или внезапно возникшей неприязни, в приведенном выше примере убийства, о ложно понятых интересах службы, например, в должностных преступлениях.
...мотив указан? Указан.
Формальные требования закона соблюдены? Соблюдены.
Обвинение свою работу выполнило? Выполнило. 
Дело за Защитой.
А здесь важно понимать вот что: субъект преступления, равно как субъект поступка, равно как Субъект суждения(тот, кто говорит) — тождественны! Речь идет об одном и том же феномене, явленном в различных регионах мысли. Преступный акт неразрывно связан с личностью человека, поэтому анализ этой личности возможен методами любой отраслевой науки: психологии, криминологии, а интерпретация личности посредством философской антропологии и этики. 
Во всех случаях мы имеем дело с объективацией воли девиантного субъекта-личности, переноса-проекции глубинный структур  личности человека во внешний мир.  Защита говорит о человеческом и только человеческом, конечно же  юридическим языком, и в допустимой в уголовном суде форме. По существу адвокат высказывается о логике преступного. Фактически адвокат в уголовном процессе на время должен  одолжить  пишущую ручку  у Ф.М. Достоевского, чтобы подготовить достойную речь. И пожалуйста, никогда, слышите, никогда не говорите в уголовном суде, что лучше оправдать десять  виновных, чем осудить одного невиновного, про красоту, которая спасет мир, или про слезу ребенка, которая важнее всего. Речь в защиту в уголовном Суде не об этом, тем более, что эти шаблонные фразы звучат просто пошло, речь должна идти  о вашем «прочтении» человека, который  совершил преступление.
Итак, о юридическом по форме и содержанию за нас скажет прокурор. Судить будет Суд, по закону и совести, т. е. будет учитывать как право, так и личность подсудимого. Где в этом дискурсе должна найти свое место Защита? Надо  уметь говорить о человеке, совершившим преступление, и ещё важно, самого подсудимого научить говорить о себе, обучить рефлексии над содеянным. Иначе невозможно актуализировать совесть в процессе.
Содержание суждения о личности подсудимого детерминирует, предопределяет форму суждения, по меньшей мере, о мере наказания, а иногда  и вывод о вине субъекта в совершенном преступлении. Сошлюсь, в этой связи,  на мысль русского философа Н.Бердяева, который отмечал, что личность человека не есть объект реального мира, а коррелят бытия1. Личность создает реальность, в которой проживает человек.  Личность подзащитного может быть сформирована, создана заново, правда, для этого сам адвокат должен быть личностью, потом провести много времени со своим подзащитным, обсуждая все существенные вопросы его обвинения, к которым относится и мотив преступления, а значит и личность обвиняемого и много ещё чего. Предварительное следствие для этого предоставляет огромные возможности: оно длится долго - пол-года, год, полтора.    Да, это требует от адвоката  определенных навыков психологической работы. Но мы поставили перед собой задачу развернуть концепт подготовки позиции Защиты в уголовном Суде, и медленно,  методично идем по этому пути, отмечая, что позиция Защиты должна обладать сингулярностью, т. е. быть уникальной, единственной для каждого конкретного дела, эта сингулярность речи должна обладать таким качеством, как аффектацией позиции Суда, т. е. иметь воздействие на Суд, а последний должен  разделить ментальные конструкции защиты, с которыми она предстала перед Судом, а это требует смещение внимания с  сущностных вопросов уголовного процесса, с только юридических вопросов уголовного дела, на этические проблемы человеческого существования,  что в свою очередь также влечет  изменение  методологии мышления защитника в оценке обстоятельств дела.  Последнее относится и к подзащитному, так как судят именно его, а мы защитники, только высказываемся в его защиту, предварительно сформировав свое мнение о его виновности, или не виновности. Поэтому необходимо научить подзащитного понимать, что привело его к преступлению, как это отрефлексировать в этическом универсуме мысли, проработать психологическим инструментарием психо-физический комплекс вины, имманентно присущий любой личности. И все это предстоит проделать Защитнику в ненавязчивой форме, в конце концов мы не психокоррекцией личности подзащитного занимаемся, а готовим клиента к бою в уголовном Суде.
В уголовном суде  Субъект есть то, что он говорит. ...а не вот это всё «юридическое»... Последнее лишь повод высказаться. Да и судят то того, кто говорит!
И вот здесь мы не можем не отметить, что эта работа с подзащитным не может быть проделана без понимания психической, внутренней  жизни человека.  Так как именно «там» располагается такая структура как «вина». С этой структурой, в концепте К.Г. Юнга она названа «комплексом»,  мы должны уметь работать, чтобы вывести в эмпирию присущую этому комплексу «энергию», в концепте К.К. Юнга эта энергия ещё названа «трансцендентной функцией сознания», чтобы  обратить эти факторы  клиенту во благо.
Психология как наука, зародившаяся во 2-ой половине 19 века, поставила перед собой задачу исследовать внутреннюю жизнь человека,  скрытые, часто очень интимные процессы в его душе, влечения (интенции), установки сознания, которые, собственно, и предопределяют человеческие поступки, его образ мысли, стиль жизни, а, в конченом итоге, и его судьбу и биологическую повседневную  жизнь.    Наша задача 'уже, и от того сложнее — использовать психологию индивида, структуру личности подзащитного, его невроз   в  уголовной защите, обратить этот психоэмоциональный и волевой комплекс во благо подзащитного.
Ещё один аспект, почему вынужден говорить о психологии личности подсудимого. От степени девиантности зависит мера наказания. Здесь прямая корреляция, чем более отклоняется сознание подсудимого от нормы, тем строже мера наказания.
Но не всё так линейно. Это связано со структурой вины.  Это сложный механизм, который был описан мною ранее, но его функционирование, связано не с уровнем девиантности (например, у убийц она одна, у расхитителей другая, у хулиганов третья) , это само собой разумеющаяся зависимость, она видна невооруженным взглядом. Проблема в другом, в способности или не способности  субъекта  преступления взять под контроль эти разрушительные, девиантные интенции внутри себя. Вот как то, на этом уровне анализа и понимания феномена вины как структуры и элемента сознания нравственной личности (философы означивают этот уровень понимания вопросов как рефлексия) мы сталкиваемся с оценкой зависимости девиантности сознания индивида, с одной стороны,  и его, индивида, способности это отклонение от нормы купировать, гасить, не выпускать в общество, с другой. Вот именно в этой парадигме, на этом уровне сознания принимается решение Судом о мере наказания человека, представшего перед Судом  по обвинению в преступлении.
Но вернемся к психической жизни индивида, находящегося на скамье подсудимых.
Осторожно выскажу довод, что каждый должен быть достоин того невроза, который в нем живет. Либо человек осознает его, научается с ним жить и направлять его себе во благо, либо будет раздавлен этим комплексом невротических переживаний. Девиантность личности это тоже невроз. Это некий конфликт,  имманентно присущий личности, питающий вечное чувство нехватки, неудовлетворенности тем, что есть здесь и сейчас, что «имеется». Часто, именно невроз лежит в основе преступления и неразвитое эго, конечно же, если на преступление мы посмотрим не с позиции юридической науки, а с позиции психологии. И этот невроз, или девиантное состояние личности, не имеет ничего общего с выводом специалиста врача-психиатра, о вменяемости или невменяемости обвиняемого.    Хочешь понять мотив преступления — ищи невроз в сознании своего клиента, и столкни его эго с этим неврозом, посмотри, сможет ли он его выдержать, пережить его, выйти на другой уровень этической рефлексии поступка. От этого будет зависеть мера наказания, санкция за содеянное.
В преступлении личность противостоит обществу и государству, в нем  всегда есть момент индивидуальной воли,  противопоставленной общему, установленному порядку в угоду своим личным интересам. В обычной жизни это не всегда плохо, иначе бы общество не развивалось, но мы находимся в уголовном суде, где это отклонение квалифицировано как уголовное преступление.  То есть  в самом этом противостоянии нет ничего плохого или хорошего. Так устроен этот мир. Это факт объективной реальности. 
Итак, в уголовном процессе мы имеем дело с индивидом, который специально уполномоченным лицом уже назван обвиняемым, и событиями, которые этим же лицом квалифицированы, как преступление. Бывает и так, что это полномочное лицо «произвольно» назначит другого человека обвиняемым, а его деяние подводит под юридическую конструкцию состава преступления. И мы ещё не в суде, где только  будет вынесено суждение о вине в преступлении. Это всего лишь юридическая позиция Обвинения, но  с этим нужно уже считаться, и уметь работать. Вдруг, вывод специально уполномоченного лица о виновности ошибочен. А против нас, защитников, уже работает обыденное сознание: «дыма без, как известно,  огня не бывает», «... органы не ошибаются!» Как добиться контр-осуществления своей позиции, в противовес позиции нашего противника?
В середине Х1Х века психология перестает быть словесным искусством и отраслью философии, и превращается в опытную , описательную науку.2 Происходит это во многом из-за того, что развитие наук о человеке привело  к пониманию необходимости  выработки адекватных субъективных реакций на окружающую действительность. До этого момента место человека в мире объясняла религия и философия. Следствием развития психологической науки явилось то, что религиозная и философская категория  "вина человека», которая долгие века была источником осознания себя как греховной личности в глазах Бога, источником философской рефлексии  и опытов религиозного переживания, где то к концу 19 века, становится предметом науки, а уже в первой трети-первой половине 20 века перестает восприниматься как адекватный комплекс полноценной личности. Так, в середине 20 века А. Маслоу, Ролло Мэй, вкладывают уже совсем иные смыслы в содержание категории "Вина", указывая на её деструктивный характер, подчеркивая, её чуждое, несвойственное значение психологически здоровому человеку. Да, и в принципе, они же задаются вопросом, почему психология и психоанализ занимаются невротиками или психически не здоровыми людьми? Не пора ли заняться психологией  здоровых людей , чтобы сделать их счастливыми, эффективными, успешными, естественно, в зависимости от той задач, которые сами их клиенты ставят перед собой.
Первым, кто начал исследовать невротические, психологические переживания человека, связанные с чувством вины и формированием совести, стал австрийский психоаналитик и философ  З. Фрейд.
Вместо того, чтобы ставить в центр психической жизни человека сознание - эго, Фрейд сравнил его с айсбергом, ничтожно малая часть которого выступает над поверхностью воды, т.е. видима нам, человеку и наблюдателю-исследователю. Основная часть психической жизни человека в целом  скрыта от его рациональной части — эго, не осознается им. В противоположность господствовавшему в прошлом веке взгляду на человека, как на существо разумное. и осознающее свое поведение, он выдвинул иную теорию: люди находятся в  полной зависимости от своих подсознательных установок, катектических (внутренних) влечений и интенций.  Эти подсознательные энергии-влечения (либидо и танатос, инстинкты любви и деструкции-разрушения-смерти), будучи подавленными эго ( сознательной частью,  или «точкой сборки» рациональности, применительно к окружающей реальности) в угоду своему Супер-Эго ( «я-Идеал»,  виртуальные представления об идеальном устройстве мира, сформированные с детства в процессе воспитания индивида, понятие очень близкое к категории совесть) либо подавляются или вытесняются в подсознание, приводя к неврозу, либо находят разрядку во внешнем мире (отсюда преступность и насильственные преступления, если мы говорим об инстинкте смерти-агрессии, «танатос», равно как и произведения искусства, если говорить о сублимации-вытеснении или же сознательной  переработке  деструктивных инстинктов и наполнении их положительным содержанием). Эти подсознательные психические инстанции в человеке находятся в состоянии беспрестанного конфликта, истоки которого лежат в  другой, более обширной сфере психической жизни - в неосознаваемых сексуальных и агрессивных побуждениях индивида.      
Фрейд первым охарактеризовал психику как поле боя между непримиримыми силами 1)инстинкта, 2)рассудка и 3) сознания-разума. Термин "психодинамический", введенный З. Фрейдом,на втором этапе развития его теории,  указывает именно на эту непрекращающуюся борьбу между разными аспектами личности. Психоаналитическая теория Фрейда как таковая служит примером психодинамического подхода - она отводит ведущую роль сложному взаимодействию между инстинктами, мотивами и влечениями, которые конкурируют или борются друг с другом за главенство в регуляции поведения человека. В представлении, согласно которому личность является динамической конфигурацией процессов, находящихся в нескончаемом конфликте, выражена суть психодинамического направления, особенно в трактовке Фрейда. Понятие динамики применительно к личности подразумевает, что поведение человека является  детерминированным внутренней психической структурой, чем произвольными или случайными факторами.3
Поэтому, если вы не имеете дела с профессиональным преступником, рецидивистом, то вычленить психические компоненты, оказывающие влияние на рациональные суждения вашего клиента на первоначальной стадии предварительного следствия, не составляет труда. Это страх и ужас. Так как его эго столкнулось с внешними силами, которые ставят под вопрос сам факт его существования. Под угрозой стоит его биологическая жизнь, во всяком случае, субъективно это осознается клиентом именно так. Отсюда должны быть понятны столь жесткие требования адвокатских Палат к действиям профессиональных защитников с их клиентами на первоначальном этапе предварительного следствия. Отсюда и жесткая дисциплинарная практика адвокатских Палат в отношении недобросовестных адвокатов, которые злоупотребляют этим состоянием стресса своего  клиента, навязывают ему свои услуги,  обещают прекратить уголовное преследование с использованием коррупционных механизмов, вынуждая  занимать компромиссные позиции по предъявленному обвинению и т.д. Стресс проходит, по моим наблюдениям, через 2-4 месяца, аффективное состояние личности исчезнет ещё раньше, но правовой режим, в котором оказался подзащитный остается.
Но вернемся к концепту Фрейда...
Анализ агрессивных влечений, формирование Сверх-Я, вины и совести, их связь с  либидо и агрессией, механизмы вытеснения, сублимации и проекции являются важной темой исследования практически всех работ З. Фрейда. Вопросам вины и её появления в психическом аппарате человека , посвящены  статьи "Экономические проблемы мазохизма"(1924), "Неудовлетворенность культурой"(1929), "По ту сторону принципа удовольствия"(1920)."Торможение, симптом, тревога"(1926).
Разработанная З. Фрейдом топография  психического аппарата личности:  "Ид-Эго-Сверх-я", дает  возможность проследить возникновение и "работу"  вины, как психического феномена личности, и выйти на этические и метафизические вопросы работы человеческого сознания с ней.
В своих более поздних работах уже после разработки своей топологии человеческой личности, т.е. где то с середины 20-х годов прошлого века З. Фрейд пришел к выводу, что агрессия изначально  присуща человеку, собственно теория о психодиагностических силах личности, как раз относится ко второму этапу научных исследований Фрейда. И он приходит к выводу, что общество, чтобы сдержать или совсем исключить противостоящую ему агрессивность индивида, использует религию, культуру и мораль. "Агрессия"( под давлением внешних факторов или требований совести), - пишет З.Фрейд, - "интроецируется, переносится внутрь (индивида), иначе говоря, возвращается туда, где она собственно возникла, и направляется против собственного "Я". Там же она перехватывается той частью "Я", которая противостоит остальным частям как "Сверх-Я", и теперь в виде совести использует против "Я" ту же готовность к агрессии, которую "Я" охотно удовлетворило бы на других, чуждых ему индивидах. Напряжение между усилившимся "Сверх-Я" и подчиненным ему "Я" мы называем сознанием вины, которая проявляется как потребность в наказании".4
Фрейд указывает на два источника вины - это страх перед авторитетом, роль которого с момента рождения индивида выполняли родители, впоследствии учителя, сверстники, и второй источник, "позднейший страх перед "Сверх-Я", иначе говоря требования уже сформировавшейся совести.
Открыв и описав  механизм формирования чувства вины и совести в человеке, З.Фрейд отметил несколько принципиальных выводов в их работе. Напряжение  от  чувства вины человек испытывает не только за деяние, но и за сам факт намерения совершить его( от совести невозможно скрыть преступные намерения); по этой же причине Фрейд отвергает различение добра и зла в мотивации поступков личности, он отмечает стороннее, внешнее влияние , которое определяет чтО есть добро и зло, и связывает это влияние со страхом утраты любви, идущим из детства; страх перед разоблачением "злой воли" делает суровее и подозрительнее совесть, воздержанное "Я" перестает пользоваться доверием своего ментора, и напрасно пытается его заслужить, искушения растут при постоянном от них отречении; несчастья укрепляют власть совести в "Сверх-Я".5
Я прошу обратить внимание на этот вывод З. Фрейда, он для нас практикующих юристов, важен тем, что мы имеем дело с совестью судьи, выносящим суждение о вине нашего подзащитного в инкриминируемом ему деянии. Фактически Фрейд постулирует, что совесть это самостоятельный психофизический, автономный комплекс личности. Ее(совести) работа носит подсознательный характер, она никак не связана с категориями добра и зла, ниже в последней главе мною будет показано на примере концепта Канта, как происходит формирование морального сознания судьи и связь этого процесса с совестью. Это очень жесткая конструкция у профессиональных судей-криминологов. Вот почему, её не возможно раскачать, или поколебать ни какими вне-процессуальными обращениями, желанием похлопотать за «близкого человечка». По существу, индивид, Судья, делая вывод о вине,  стоит лицом к лицу перед своим «Я», находится наедине с  собственной Самостью. В реальности совесть это такой же комплекс сознания, как и рациональность, которая участвует в выработке суждения в юридическом  поле движения мысли, но в основе ее-совести, работы лежат совершенно иные механизмы, она -совесть, трансцедентирует к совершенно иными категориями, которые у профессиональных участника уголовного судопроизводства- Судьи, прямо взаимосвязаны с законом и этикой, но,  и сам  закон в этом регионе мысли  это не   норма позитивного уголовного права, а нечто большее – это морально нравственная и философская, а значит и теологическая категория - Справедливость. И вот здесь, именно в этой трансцеденции Совести к Справедливости располагается и личность индивида, и его вина в преступлении, или же наоборот её отстутсвие.
У стороны Обвинения в уголовном процессе оценка доказательств, формирование суждения о вине индивида в совершении преступления, имеет другие психологические начала: обвинение основывается на классической логике, а совесть в своей рефлексии только оценивает этот  психический процесс, как выполненный надлежащим или ненадлежащим образом, в зависимости от подведения поступка индивида под действие нормы уголовного закона. Эта оценка происходит так как описана Фрейдом: «Я-идеал» Обвинения  удовлетворено, когда обвинение выдвинуто, доказано, а «преступник» отправлен мучиться, т.е. наказан. 
Третий участник уголовного процесса — защитник, в своем обыденном состоянии сознания, как правило,  вообще не обращает внимание на этот процесс работы совести. Для него «интересы» клиента «превыше» всего. Но, занимая такую позицию, его работа скатывается до банальной сферы оказания услуг и она не эффективна в защите. Именно здесь проходит черта, отличающая юридическую услугу от правовой помощи. Есть разница в позиции: «чего изволите?», «какую жалобу мне написать?», и в понимании человека, оказавшегося под угрозой уголовного преследования, выработке правовой позиции по  его делу, формировании тактики защиты, и, наконец, создания сингулярности защиты, приводящей к соблюдению интересов подзащитного.
 С годами и опытом работы в уголовной защите, это чувство совести-справедливости оттачивается до такой степени, что становится ядром  личности профессионального участника уголовного судопроизводства, и уже прочно занимает центр формирования умозаключения или суждений  о вине индивида в преступлении и справедливом в реальном мире, равно как и понимании того, что надо делать с личностью подсудимого в конкретном уголовном деле6.  Сам субъект уголовного процесса есть начало, источник справедливого и суждения о вине Другого в деянии-поступке. Именно этот феномен обостренного правосознания автор наблюдал у адвокатов т.н. старой московской школы много лет назад, когда, будучи молодым, «всезнающим» адвокатом-позитивистом, столкнулся в уголовных процессах  с  легендарными  адвокатами  - А.Н. Рошалем, С.С. Константиновым, С.М.Арии, Г.П. Падвы, М.И. Кисинешского: аргументы морали и права в их позициях по уголовным делам  были столь сильно переплетены, что их   речи невольно пробивали брешь в позициях их процессуальных противников. И пусть юридически опровергнуть Обвинение было невозможно, однако в Судах, где они участвовали в качестве Защитников, присутствовала какая то мощная сила, энергетика мысли, искренняя решимость помощи человеку, и воля бороться, заставлявшая их слушать, внимать  их аргументам и доводам7.
Отмечу очень важный момент, вскрытый З.Фрейдом в описании механизма работы совести как инстанции, которая актуализирует  вину."Хотя, по началу, совесть (или страх, который потом станет совестью) была первопричиной отказа от низменных влечений, но потом отношение переворачивается. Каждый отказ делается динамическим источником совести, он всякий раз усиливает ее строгость и нетерпимость....не обойтись без парадокса: либо совесть есть следствие отказа от влечений; либо отказ от влечений (навязанный нам извне) создает совесть, которая затем требует всё нового и нового отказа от влечений"8.Совесть возникает посредством подавления агрессивности, а затем она все более усиливается благодаря всё новым актам купирования источника агрессии, насилия, враждебности. Работа совести требует постоянного материала, актуализированной совести постоянно  необходим фронт работы.
А страх и совесть, идя рука об руку, вместе сдерживают зверя, уютно расположившегося в душе индивида. Если не развита совесть, то удавку на шею агрессору накинет Другой. В нашем юридическом  универсуме мысли – уголовный Суд. Неосознанная и неотрефлексированная вина,  повод  внешнего вмнения.
Ещё один аспект работы с виной и девиантным сознанием, питающих агрессивность, мной был обнаружен в  небольшой работе последователя Фрейда, неофрейдиста Мелони Кляйн "О криминальности"9. Эта работа  мне показалась заслуживающей внимание, как описание механизма, купирующего агрессию и конфликт, причем внутри  „психической“жизни его участников.  "Дети, которые бессознательно думали о разрезании на части, обезглавливании, пожирании и т.д.,"- отмечает М. Кляйн: " будут вынуждены чувствовать себя испорченными  и готовы понести наказание, т.к. реальное наказание, хотя и строгое, было бы утешением в сравнении с кровавыми нападками, которые дети постоянно ожидали со стороны фантастической мести родителей".
М. Клян ведет речь о "проекции"( также феномене, открытым З.Фрейдом), т.е. приписывании другому человеку своих страхов, чувств, эмоций. Сначала маленький ребенок скрывает агрессивные импульсы и фантазии против своих родителей, затем он проецирует эти импульсы на своих родителей, а из этого уже складывается фантастическое и искаженное представление о людях вокруг него, т.е. начинает работать психологический механизм „переноса“. Формируется порочный цикл, отмечает М. Кляйн, тревога ребенка побуждает его разрушать свои объекты, это ведет к росту его собственной тревоги, что опять таки заставляет его действовать против данных объектов. Преодоление этой асоциальной интенции М Кляйн видит в снижении тревоги и уменьшении агрессии, повышение доверия к окружающим и в этом случае на первое место у ребенка должно выйти чувство вины и конструктивные тенденции.
Что могут нам, криминальным адвокатам,  дать эти достижения психоаналитической „науки“? Ответ лежит на поверхности. Не надо в уголовном процессе провоцировать конфликты и агрессию с процессуальными противниками. Помним, у Защиты есть только знание законов, опыт, и понимание дела, а у наших оппонентов  – власть, закон и возможность его применить. Конфликт же добавит сюда ещё и желание. Поэтому нужно взять всю свою злобу, отвращение и ненависть к противнику и спрятать эти эмоции под вежливой улыбкой, чтобы в этой питательной среде взрастить самые убедительные, самые категоричные, самые неопровержимые аргументы, доводы и средства, для контр-осуществления своей защиты. Ах, да, твой протвник действует точно также.
Итак, вина у Фрейда представлена как тревога и страх,  которые фиксируется человеческим сознанием, как напряжение эго под воздействием требований сверх-я, и этот феномен психической жизни, схваченный в своей целостности, отсылает к наказанию  за виновный проступок, и даже не за  проступок сам по себе, а за саму "злую волю", за сам факт намерения, т.е. за  мысль. 
Картина виновности человека, описанная Фрейдом, выталкивает индивида к бессознательной поведенческой стратегии, связанной с наказанием. Перенос собственных внутренних агрессивных импульсов на внешний объект, ведет к ожиданию жестких санкций из-вне, от Другого. Изначально это был кто то из родителей. Но ребенок вырос, родители как то отпали по мере взросления, а инфантильное сознание осталось. И вот место отца прочно занимает суд, безличная природа, Господь Бог и т.д. Латентность агрессии не может продолжаться бесконечно долго, её побеги пробивают защиты человеческого эго, в психической жизни это ведет к неврозам, психозам, в социальной - к преступлениям, или аморальным поступкам. Так совесть толкает  человека к наказанию. А вот как его получить, здесь возможно варианты, и преступность один из этих способов.
По мере развития психологии, становилось всё более ясным, что теория З. Фрейда о врожденных неврозах и сексуальных комплексах лишь частный случай науки о психической жизни. Слишком простыми и поверхностными оказались выводы из натуралистического концепта З.Фрейда, фактически сделавшего сложнейшие механизмы внутренней психической жизни человека заложником позитивисткого направления в науке. Так, пользуясь его теорией, не сложно  логически обосновать, что именно подсознательное влечение к репрессиям и привело индивида на скамью подсудимых. Оказывается, индивид просто  испытывает удовольствие от разрядки напряжения, выводя свои глубоко внутренние и даже интимные влечения и   деструктивные подсознательные импульсы, во внешний мир посредством совершения насильственного преступления,  Невротик получил двойное удовольствие: убил, и был потом ещё сам казнен. Психическая энергия пришла в равновесие, а принцип энтропии явил себя во всем своем великолепии.
***

Психоаналитик может, кончено же, впасть  в экстаз от от этого пассажа,  но что делать нам юристам. Для нас очевиден оксюморон этого вывода. Поэтому, отдав должное родоначальнику психоанализа, и отметив его  вклад в развитие топологии человеческой личности, именно после которой и стало возможным говорить о Совести,   «психической энергии», принципе реальности, энтропии психической жизни, перейдем к теоретическим концептам  его учеников -Альфреда Адлера (1870-1937) и Карла Густава Юнга (1875-1961), которые больше подходят для анализа человеческой «тени» и агрессии, или инстинктов танатоса, во фрейдовском концепте. Они же и были первыми, кто бросили вызов З. Фрейду, будучи не согласными  с его натуралистической интерпретацией психической жизни.
Альфред Адлер, впрочем, как и К.Г.Юнг, постулировал врожденную сущность человека, сущность, определяющую его личность - «Самость». В отличие от фрейдовского „Эго“, представляющего собой группу процессов,  обслуживающих собственные инстинкты, "Я"  Альфреда Адлера- высоко персонализированная субъективная система, интерпретирующая и осмысливающая опыт организма, детерминированный социальными интересами этой личности.
 По мнению Адлера, люди, в первую очередь, не сексуальные, как полагал З. Фрейд, а социальные животные. Неадекватность, или униженность человека  вызывает в нем стремление к превосходству, которое проходит три стадии: агрессивность; обладание властью; стремление к  превосходству, последнее и компенсирует чувство неполноценности.
Однако, под стремлением к превосходству Адлер подразумевал стремление к совершенной исполненности, "великое движение ввысь", т.е самоактуализация человеческой Самости.
По сочинениям Адлера интересно проследить постепенное изменение его представлений о человеке. Ранний Адлер полагал, что людьми движет ненасытная жажда власти и господства, призванная компенсировать глубоко сокрытое чувство неполноценности, а в более поздних работах он полагал, , что людьми движет врожденный социальный интерес, заставляющий подчинять частные выгоды общему благу.
Образ совершенного человека пришел на место образа человека сильного, агрессивного, доминирующего в обществе и эксплуатирующего его. Социальный интерес пришел на смену эгоистическому.
Ведущий идеографический принцип, объясняющий уникальность человека, есть „жизненный стиль“. Он  есть у каждой личности.  Итогом, адлеровского взгляда на психологию личности явилось то, что наделив человека альтруизмом, человечностью, стремлением к сотрудничеству, он вернул человеку чувство собственного достоинства.
Примечательно, что исследователи З.Фрейда в его научных исследованиях также выделяют три этапа: первый, это собственно разработка понятийного аппарата психической жизни, второй, констатация динамических процессов в человеческой психике, в основе которой  лежит конфликт психических инстанций, объяснения механизма сублимации психической энергии, ее инвестирования и контр-инвестирования,  и третий, создание метапсихологии, где З. Фрейд уже выступает больше как философ, который объясняет внезапное стремление человечества к массовым войнам, зарождение монотеистических религий.

***
Другой ученик Фрейда К.Г.Юнг дает более сложную структуру человеческой личности, которая нам и потребуется, чтобы продвинуть тему настоящей главы дальше, в том числе  объяснить зачем, собственно, автор касается вопросов личности подсудимого и структур его сознания. Приведенные же выше два концепта из области психологии Фрейда и Адлера, были сделаны только для того, чтобы обосновать позицию автора работы, о том, что психическая энергия имманентно присуща любому человеку, изначально эта энергия деструктивна, если её не подчинить каким то этическим, социальным, религиозным требованиям или же концептам, то есть перевести эти бессознатеьные катетические устремления в сознательную часть души.
К.Г. Юнг  был одним из выдающихся мыслителей-психологов 20 века. По мнению Юнга, поведение человека определяется не только индивидуальной и расовой историей, но также целями и стремлениями. И прошлое, как актуальность, и будущее, как потенциальность, управляют поведением человека в настоящем. Сознание человека  живет целями и причинами. Если для З.Фрейда человек есть беспрерывное повторение инстинктуальных тем - до самой смерти, то для Юнга человек беспрерывное и часто креативное развитие, поиск целостности и завершенности, жажда возрождения. По мнению Юнга личность, или как её называет Юнг - душа („Anyma“), состоит из нескольких дифференцированных, но взаимосвязанных систем: эго; личное бессознательное; комплексы личного бессознательного; коллективное бессознательное; архетипы коллективного бессознательного; персона; анима; анимус; тень.
 Архетип тени содержит животные инстинкты, унаследованные людьми от низших форм жизни в ходе эволюции. Тень воплощает животную сторону человеческой природы. Но Тень вовсе не деструктивный комплекс, как архетип, тень ответственна за наши представления о витальном инстинкте, за инстинкт выживания; проецируясь вовне, тень становится дьяволом или врагом. Именно архетип тени ответственен за появлении в сознании и поведении неприятных и асоциальных мыслей, чувств , действий. Эти неприглядные качества индивида часто прячутся  от публичного позора за персоной, маской, которую носит индивид, проживая свою жизнь в обществе, либо эти деструктивные инстинкты, объединенные психофизическим комплексом - тенью,  вытесняться в личное бессознательное.
Таким образом, теневая сторона личности, обязанная своим рождением архетипу, пронизывает частные аспекты эго и значительную часть личного бессознательного. Но именно тень с её энергией и страстью жизненных влечений придает личности более объемное, трехмерное существование. Фактически тень отвечает за развитие человека, достижение целей и задач. И вот здесь содержится важный диалектический момент в теории Юнга: необходимо научиться сосуществовать с этой теневой частью личности, обуздать деструктивные, разрушительные элементы своей личности.
В концепте Юнга различные системы и установки, из которых складывается целостная личность, взаимодействуют между собой, они либо противостоят, либо компенсируют одна другую, либо объединяются. Юнг полагает, что личность строится на принципе противоречия и конфликта, ибо напряжение, создаваемое конфликтующими структурами в личности человека, есть источник психической энергии, составляющей суть самой жизни индивида. Без напряжения нет энергии и, следовательно, самой личности. Оппозиция и конфликт возникает в личности повсеместно между эго и тенью, между эго и личным бессознательным, между персоной и анимой или анимусом, между персоной и личным бессознательным, между коллективным бессознательным и персоной, интроверсия противоположна экстраверсии, мышление противоположно чувству, ощущение - интуиции. В результате борьбы развивается персона, или маска. Проживая свою жизнь в обществе, человек худо-бедно берет этот клокочущий вулкан страстей под контроль, пока он в состоянии это делать - рационально контролировать подсознательную личную энергию.  Соперничество рациональных и иррациональных сил не утихает никогда. Конфликт- непременный факт жизни.
Единство противоположенностей достигается за счет  трансцендентальной функции личности Это очень сложная категория в концепте личности Юнга. Фактически Юнг постулирует, вводя эту категорию , что человеческая личность подчинена не только рациональному анализу, и может быть описана инструментарием и методами позитивной науки( как это было сделано З. Фрейдом, например), но и содержит значительную часть иррационального, непознаваемого, что может быть открыто только во время психоаналитического сеанса со сведущим специалистом- психоаналитиком. Именно из трансцендентальной функции сознания Юнг выводит религиозные чувства человека, именно эта функция отвечает за связь с архетипами — психофизическими комплексами, ведущими автономное существование в коллективном, родовом, семейном, индивидуальном подсознании. Возможность этой трансцендентальной функции сознания связываться с теми или иными архетипами придает личности дополнительную энергию, открывает новые возможности  в реализации ее интересов и целей, равно как и наоборот, ее подавление, игнорирование обедняет человеческую жизнь.
В концепте Юнга человек больше, чем «мешок с костями», наделенный рациональным сознанием, он выходит за пределы себя, трансцедентирует.    Конечная цель личностного развития, по мнению Юнга , сеть само-реализация. Это означает максимально полную, завершенную дифференциацию и гармоничное сочетание всех аспектов целостной человеческой личности. Что не возможно сделать без выработки нового центра психической жизни - Самости, которая занимает место старого центра- Эго( по методологии Фрейда). Идея Самости, направляющей человеческую судьбу, и определяющей его удел, представляет, по существу, телеологическое или финалистическое обоснование, которое должно быть осознано самим человеком.
Телеологическая точка зрения объясняет настоящее с точки зрения будущего при помощи причинно-следственных связей. Однако, концепт Юнга призван разорвать эту причинно-следственную связь, детерминизм эмпирии, предопределенность человеческого  существования.
  И этот разрыв производится человеческой личностью, прорыв возможен только в области духа через актуализацию самосознания, в которую включена индивидуальная Самость. В соответствии с теорией Юнга, человеческая личность понимается из того, к чему она движется, а не из того, что было прежде. Здесь конечно же уместно напомнить тезис древнегреческого философа Протагора: «человек есть мера всего: сущего как существующего, и не сущего как не существующего». Именно человек есть  начало того, чему он дает право на существование. Разрыв каузальных, причинных связей происходит именно актуализированной человеческой личностью.
С другой стороны, позитивизм настоящее объясняет прошлым. Это точка зрения казуальности, согласно которой  события настоящего - следствия или результат предшествовавших обстоятельств или причин. Позитивизм тоже имеет право на существование, он формирует принцип реальности, в котором личность и проживает свою жизнь.   
Психология это двуликий Янус. Одно лицо обращено в прошлое личности, другое- в будущее. Оба взгляда, сочетаясь,  дадут полную картину личности. Для достижения само-реализации необходимо, чтобы различные системы личности дифференцировались и полностью развились. Этот процесс Юнг называет процессом индивидуации. Благодаря ему достигается внутреннее многообразие, дифференцированные системы затем интегрируются посредством трансцендентальной функции сознания. Эта функция наделена способностью объединять противостоящие тенденции нескольких систем и действовать в направлении идеальной цели совершенной целостности или "Самости". Цель трансцендентальной функции - раскрытие сущности человека и " реализация - во всех её аспектах - личности, изначально сокрытой в эмбриональной зародышевой плазме; продуцирование и раскрытие изначальной потенциальной целостности".

***
И наконец, для понимания психических процессов, с которыми столкнется обвиняемый в уголовном процессе, и с которыми вам придется работать, как его адвокату, нельзя не сказать о  теории логотерапии австрийского психолога Виктора Франкла (1905-1997). Франкл, имея собственный опыт переживания экзистенциального ужаса концентрационных лагерей, в которых он провел 2 года и 7 месяцев, создал свой концепт «Логотерапии». В концентрационном лагере Франкл потерял всех свои близких, сам выжил, и он утверждает, что только благодаря этому концепту, не иначе как чудом свое спасение Франкл объяснить не мог. 
Самое сложное в  существовании в концентрационном лагере, в условиях полной изоляции от общества  -   придать   смысл собственной жизни, найти ответ на вопрос:  «ради чего» существования? Найти и проявить эту свою волю к смыслу. Этот найденный  Франклом  смысл  позволил ему  сохранить и человеческий облик, и саму жизнь. Виктор Франкл в 1945 году, после освобождения из концлагеря издает небольшую работу «Скажи жизни «Да!» Психолог в концлагере». Книга, быстро становится  бестселлером, многократно переизданная,  и до сих пор, читаемая и почитаемая теми, кто оказался в экстремальной ситуации, в пенитенциарной системе. Впрочем, не только ими.
Сам Франкл фактически до последних дней своей жизни вел большую просветительскую работу, читая лекции в американских тюрьмах о том, как выживать и самое главное оставаться человеком, а после окончания наказания вернуться к нормальной социальной жизни. Основная идея его работ, упомянутой выше «Скажи жизни «Да»!. Психолог в концлагере», «Воля к смыслу», «Подсознательный Бог», «Воспоминания» и других, которые, к счастью, сейчас издаются на русском языке, - так вот основная идея в том, что человеку присуще не только стремление к власти или удовольствию, но и воля к смыслу. Сам человек - автор этого смысла, он должен мочь и уметь его создавать. Чтобы понять эту идею Франкла, приведу одну из его цитат: «Так, я помню, как однажды утром шёл из лагеря, не способный больше терпеть голод, холод и боль в ступне, опухшей от водянки, обмороженной и гноящейся. Моё положение казалось мне безнадёжным. Затем я представил себя стоящим за кафедрой в большом, красивом, тёплом и светлом лекционном зале перед заинтересованной аудиторией, я читал лекцию на тему „Групповые психотерапевтические опыты в концентрационном лагере“ и говорил обо всём, через что прошёл. Поверьте мне, в тот момент я не мог надеяться, что настанет тот день, когда мне действительно представится возможность прочесть такую лекцию....Что было делать? Мы должны были пробуждать волю к жизни, к продолжению существования, к тому, чтобы пережить заключение. Но в каждом случае мужество жить или усталость от жизни зависела исключительно от того, обладал ли человек верой в смысл жизни, в своей жизни. Девизом всей проводившейся в концлагере психотерапевтической работы могут служить слова Ницше: «Тот, кто знает, „зачем“ жить, преодолеет почти любое „как“». 
Отмечу, что концепт «логотерапии» В. Франкла, очень близок к юнгенианской категории «трансцендентальной функции сознания». Во всяком случае, по своему содержанию, функционалу, принципам структурирования психической энергии индивида, и способности или возможности разрыва эмпирического порядка, в который оказалось заброшено сознание  индивида.  Важно также понимать, что такие категории как « воля к смыслу» Франкла  и «трансцендентальная функция сознания» Юнга, нельзя сводить к банальному научному  понятию. Эти понятие, или теоретические концепты невозможно верифицировать, их невозможно и опровергнуть, даже сфальсифицировать их нельзя. Что делать 21 век на дворе, теперь истина то, что реально, то, что работает. Вызывает эффект.
Ну,  раз уж эти теории помогают личности  противостоять системе правосудия, то и мы, скромные исседователи девиантного  сознания и протестной воли,  будем скромно ими пользоваться. Оба психолога описывают одну из функций сознания, которая  актуализируется в экстремальных ситуациях человеческой жизни, но это отнюдь не сознательный, автоматический, рациональный  процесс, который, собственно, и описывается  научными  понятиями. Эти концепты работают вследствие решимости индивида  жить вопреки, и поиска себе ответа  на вопрос — для чего?
Обычно я беру томик Франкла «Скажи жизни «Да!». Психолог в концлагере», на первую встречу со своим подзащитным, и при случае, если конвоир не возражает, оставляю эту книгу с арестантом. В каком бы подавленном состоянии не находился обвиняемый после помещения его под арест в условия следственного изолятора, ко второй встрече с ним происходит метаморфоза, в его глазах появляется жизнь, уходит безысходность, он обретает  не только надежду, но и готовность бороться, отстаивать свои интересы. Франкл оказывает какое то магическое воздействие на души арестантов. Иногда мне передают слова благодарности и его сокамерники. Книга идет по рукам. Теория  Франкла помогает многим. 
Ну,  а дальше, уже начинается юридическая работа...
***
Но вернемся к личности обвиняемого. Один из последователей теории К.Г.Юнга, русский философ Б.П. Вышесавцев,  описывал действие «психической энергии» в индивиде, вводя  определенные градации, или уровни в понимании человеком нравственных или религиозных ценностей. Русский философ, кстати правовед по основному своему образованию,  прямо увязал высшие  ступени развития личности с этическими категориями и религиозными ценностями, которыми как бы  пропитывается его сознание. Проект Вышеславцева интересен тем, что он описал, как ценность овладевает сознанием индивида и развивает его личность, делая её возвышенной, мощной, способной созидать реальность, усиливает его мощь и развивая харизму индивида. Равно как и наоборот, следование низменным влечениям, интенциям своей психической жизни толкает индивида в профанное. Правда, здесь уместно отметить и работу Н.Гартмана «Этика», вышедшую также, где то в начале 20 века, и обосновавшую деятельность этических универсалий, их воздействие на сознание человека, примерно в том же ключе, что описывал Б.П.Вышеславцев. Заслугой же последнего стало то, что в своих работах: «Этика преображенного эроса»(1930) и «Вечное в русской философии»(1954), он показал, что человеческое эго, может двигать  «психическую энергию»  человека,  как вверх к областям религии, эстетики , нравственности и морали, кому как нравится, так и вниз, в область профанного.
Сочетание теорий Юнга и Гартмана, и глубокое понимание Вышеславцевым работ Канта, привели философа  к поразительному выводу:  причинный детерминизм, природная необходимость, преодолевается этически развитой личностью или религиозным сознанием человека. Отмечу, что эта же проблематика, этот же анализ условий разрыва причинного детерминизма, проблеска свободы в среде необходимости, который может быть осуществлен  развитой личностью, присутствует и в работах других русских философов начала 20 века: Бердяева, Ильина, которые принадлежали к свершено иным философским течениям.
То есть эта проблема - аналитика человеческой свободы, которая была предметом осмысления русской философии до того, как она была подрезана под корень марксистко-ленинской философией в 1923 году, была одной из главных тем философского дискурса Российской империи. И ответы на эти вопросы русской философской школой были найдены, причем исключительно в парадигме русского православного архетипа.
Поясню эту мысль. Три  наших современника, выдающиеся философы Эмануил Левинас, Поль Рикер, Виктор Франкл,  прошли через концентрационные лагеря фашистской германии в начале 40-х годов прошлого века. Каждый из них оставил после себя оригинальное  философское наследие. И каждый из них в своих трудах касался религиозного опыта — переживания экзистенциального ужаса концентрационного лагеря, произошедшего с ними, и спасения  собственной жизни, при том, обретения дара, говорить о том, что с ними произошло, как некоем промысле Божьем, как  чуде, чём то иррациональном и потустороннем, пришедшем в их биологическую жизнь свыше, и сохранившем им эту жизнь , по какой то неведомой им причине,  причем, говорить об этом чуде они будут  языком  философским, чем и вызвали наш интерес. Пусть в иудейской или католической  традиции мысли, в которых они создавали свои концепты, так, например, Поль Рикер сводил это чудо проживания в условиях экстремума к католической керигме; Эмануил  Левинас увидел само начало и источник   диалога в пределе человеческого желания, когда на пути её осуществления встает    жизнь Другого («жизнь другого, его глаза есть предел твоего желания»); Виктор Франкл – в воле к смыслу, автором которого и является сам переживающий событие субъект. Аналогично и русские философы: и Бердяев, и Вышеславцев, и Ильин тоже говорят об этом же феномене – разрыве предзаданного эмпирического детерминизма развитой личностью, но связывают этот процесс с религиозным опытом благодати. Что ж они были русскими религиозными философами и создавали свои труды в православной традиции философской мысли.
***
А автор настоящей работы по понятным причинам вынужден смикшировать религиозные коннотации при анализе этого феномена, в котором существует   индивидуальное эго в процессе переживания трагедии неволи, тюрьмы, концентрационного лагеря, обозначив лишь её теоретический и философский контур: свобода и необходимость, закон и противление ему, ну, или совсем просто: кто я, тварь дрожащая, или право имею?
Кант был первым, кто поставил проблему противопоставления свободы и необходимости, в своей «диалектике». Но сама антиномия свободы и необходимости не связана ни с какой определенной системой философии, теологией или метафизикой. Эта проблема присутствует во всех системах. Величие Канта в том, что он наиболее остро ее поставил, доведя до конца диалектику тезиса и антитезиса. Но вот решение этой антиномии не должно базироваться на кантовском противопоставлении «явления» и «вещи в себе». 
Тезис исходит из всеобщей причинной необходимости - она не допускает исключений, и сам биологический человек не является исключением: он создан природой и принадлежит природе. В этом смысле он не свободен: не существует свободы от причинных связей. Причинная обусловленность (детерминация) не допускает перерыва  причинности.
И наоборот, свобода есть сознательно целесообразной действие, и такое действие вовсе не случайность, произвол и неопределенность, напротив, оно строго обусловлено, только оно иначе обусловлено, чем природная детерминация. Человек не  может ускользнуть от природной детерминации, но он может ещё быть под властью другой детерминации, другой закономерности, относящейся к другой ступени бытия.
И вот диалектика тезиса и антитезиса причинно-следственной детерминации и сознательно-целесообразного действия, кратко называемой сферой свободы. Она имеет свою собственною обусловленность, автономную, но ни в чем не нарушающую других низших детерминаций природной необходимости. Но в чем сущность онтологии человеческой свободы? Что такое «свободное действие»?
Рассуждения Б.П. Вышеславцева очень близки по своей сути к концепту Дж. Сёрля «Рациональность в действии(1988), удивившему свет, спустя какие то 30 лет после работы русского философа: оба концепта по существу затрагивают анализ процесса формирования поступка. Главное в них это стадии  решимости на поступок: 1) цель, поставленная сознанием, затем: 2) отыскание и изобретение средств, могущих привести к цели, и, наконец: 3) приведение в движение цепи средств, реализующих цель. Отметим, что в концепте Дж. Сёрля, между этими стадиями предполагается  разрыв, вернее их два, два  разрыва между каждой из ступеней решимости совершить  поступок. И далее, если Серль в своем анализе уходит в анализ возможностей реализации целей, то концепт Вышеславцева, представляется более глубоким, его суждения более гармоничными,  в каком бы диалектическом противоречии не находились эти две категории: детерминизма и свободы.
Очевидно, что выбор средств с самого начала есть выбор причин, могущих произвести желательное следствие. Сознательное стремление к цели есть ни что иное, как цепь причин, производящих сознательное следствие. Сознательная целесообразность не исключает причинной необходимости, но напротив, предполагает её и содержит в себе. Очевидно, что причинная необходимость, не только не противоречит свободной целесообразности, не только не уничтожает ее, но напротив она является необходимым условием ее возможности. Ряд средств есть ряд причин, человек только тогда может осуществить свои цели при помощи ряда средств, если законы причинной необходимости остаются нерушимыми. Архитектор не смог бы построить дом, если при создании своего проекта и его осуществлении, не учитывал бы элементарные законы сопротивления материалов. Суждение не может быть справедливым, если пять человек видели , как ваш подзащитный вонзил нож в жертву средь бела дня, если вы игнорируете показания очевидцев, и продолжаете утверждать обратное, пусть даже, если ваше суждение о вине, точнее невиновности клиента, будет рациональным, и базироваться на формальном доводе позитивного права  о ненадлежащих доказательствах. Найдутся другие: отпечатки пальцев на орудии преступления, следы ДНК жертвы на одежде обвиняемого...Попытка отстоять свободу действия при помощи какого-либо устранения, ограничения или ослабления причинной необходимости явно несостоятельна. Напротив, чем более крепка и абсолютна та причинная необходимость, которую удалось открыть и установить, тем более для индивида обеспечена сфера целесообразного действия, сфера свободного суждения о справедливом.
Свободная целесообразность предполагает и содержит в себе природную необходимость, но не наоборот. Необходимость  индифферентна  ко всяким целям и желаниям человека: она есть «равнодушные обстоятельства»; она может одинаково служить противоположенным целям, убивать и спасать одинаково, не служить никаким целям, действуя к ним, как «слепой случай». А вот свободная целесообразность не индифферентна по отношению к природной необходимости, она с нею непрерывно считается, ее взвешивает, ее познает: ведь она достигает своих целей при помощи причинных рядов, комбинируя эти ряды, строя из элементов реальности, как из материала, новую форму бытия.
Так, Аристотель изображал соотношение ступеней бытия при помощи противопоставления формы и материи. Бытие не однородно, оно представляет собою множество ступеней бытия, причем каждая высшая ступень бытия предполагает и содержит в себе низшую, но не наоборот; и это потому так, что каждая высшая ступень есть новая форма бытия, для которой предшествующая ступень служит «материей».  Свободная целесообразность представляет собою такую высшую ступень бытия, такую новую форму бытия, которая предполагает и содержит в себе низшую ступень природной необходимости, как свою материю. Антиномию свободы и необходимости нельзя решить, если представлять себе две формы: сферу необходимости и сферу свободы, как стоящие рядом и борющиеся друг с другом. Свобода и необходимость суть противоположенности, но не взаимно исключающие друг друга, а такие, из которых одна есть включающая, а другая включаемая. Это особое, очень тонкое, диалектическое противопоставление Аристотель выражает через соотношение  формы и материи, а Гегель, через основное диалектическое понятие «снятие». Оно означает, что все закономерности низшей ступени бытия «поднимаются»  на высшую ступень и сохраняются в ней, как материя  в новой форме; и вместе с тем эти низшие закономерности как бы растворяются в высших, теряют свое значение, остаются сами собой разумеющимися «уничтожаются», вернее сказать в новой форме суждения преображаются до неузнаваемости.
Бытие свободно действующей и познающей личности у Б.П.Вышеславцева называется «духовным бытием», чтобы отличить эту ступень от низших, материальных ступеней бытия. Сама диалектика человеческого самосознания приводит к новой ступени, новой форме бытия, оперирующей новыми категориями. Свободная личность, действующая согласно ценностным категориям,  стоит над категориями необходимого: это не только сознание цели и мышление средств (то есть познание причин) , это, прежде всего, познание системы ценностей и энергия воли, направленной на их осуществление. Без этого нет онтологии свободы и свободной личности. Сама личность есть высшее единство познающего, оценивающего и действующего субъекта.
Но есть и обратное «движение» самосознания — профанное, то есть игра на понижение. Диалектика профанного доходит до натурализма, простой констатации видимого, поверхностной софистики, жонглирования словами и понятиями, с той только целью, чтобы поддержать позицию своего клиента. По форме это правильно, только по существу - это ни о чем. 
Что означает такой «позитивизм»? Сама явленность, видимость, «норма»  проблематична: «все не так как видится», - вот паттерн с которым нам придется идти на бой  с процессуальным противником.   Понятие, отражающее объективную реальность, что является критерием истины в научном дискурсе и позитивном праве,  в судебном споре, где мы имеем дело с синтетическими и аналитическими  суждениями, с началами, а не законом (законы в системах не существуют, сам субъект и есть источник закона, он вправе дать ему жизнь, или нет, применить норму или отказать в этом),  а значит и  субъективной оценкой факта преступления, т.е. факта объективной реальности, логического  и рационального обоснования  позитивного понятия состава преступления, спора о  доказательствах, обосновывающих причастность конкретного лица к вменяемому ему преступлению и т. д. и т.п. , сами понятия «преступление» и «вина» лица - спекулятивны, диалектичны,  они только формируется в судебном процессе, находятся в модусе становления вплоть до того момента пока Суд не вынесет свой вердикт. Суждение о вине творится перед вашими глазами, здесь и сейчас,  и вы уже в этом процессе. Да и то неокончательного, есть ведь и вышестоящие инстанции.
Поэтому «спекуляция на понижение» содержит в себе некую двусмысленность – это  метод защиты, есть некая логическая игра с понятиями, особая интерпретация этических норм, в виде ставки на низшие ценности. Но по форме эта тактика может быть «правильной». Нормы УПК соблюдены, стандарты уголовной зашиты выполнены, а то, что в результате получается какое то фиглярство, которое может быть вполне понятным и допустимым,  (позиция адвоката всецело зависит от позиции его клиента, но…), но не профессиональным. Вновь вернусь к мысли С.А. Андреевского, которую я уже приводил выше, вы, как адвокат своего подзащитного, провели с ним часы в тюрьме, вы изучили все закоулки его души, вы с чем идете в Суд?
***
Спекуляция на понижение имеет две родовые черты: 1) это извращение закона соотношения категорий:  высшие категории есть самостоятельные, несводимые к низшему,  это новое качество бытия;  2) извращение закона иерархии ценностей, который гласит, что низшую ценность нельзя предпочесть высшей.
Право закона должно противостоять праву сильного. Это в теории вопроса, а на практике, нам необходим конкретный инструментарий для  подготовки контр осуществления позиции защиты в судебном споре.  Этот инструментарий носит лингвистический подход, повторюсь, в распоряжении защиты есть только слово, до которого было понимание процесса, и конечно же опыт, и свой стиль, метод вести защиту, которая опять же нарабатывается с опытом. А правильно сказанное слово должно порождать эффект в уголовном Суде.
Пример такой философской спекуляции «на понижение»: марксизм, где классовая борьба укладывается в ницшевское понятие «ресентимента», т. е. попросту это классовая ненависть и месть одного класса к другому из-за отношений собственности к средствам производства  и, соответственно, воспроизводящегося ими капитала; в психоанализе -  фрейдизм, где любовь человека к человеку сводится к простому сексуальному влечению.  Сущность профанации состоит в сведении всего на низшие мотивы. Пафосом профанации дышит и Петр Верховенский в «Бесах» Достоевского. Лакей не видит великого человека, не потому что его нет (великого человека) , а потому что он (сам) лакей. Эта мысль, высказанная в «Феноменологии духа» Гегеля , лучше всего объясняет онтологию профанного: он — индивид, сам есть источник и основание модуса своего  мышления.
Почти через двести лет после этой мысли Гегеля в эпоху пост-структуруализма, Делез выдвинет тезис: субъект  есть то, что он говорит, то какие суждения он формулирует. Отсюда религия — «есть страх перед природой и корысть жрецов», в марксизме, любовь -есть просто секс в натуралистической доктрине Фрейда, принятие преступления  Петром Верховенским у Достоевского, есть ноэма девиантного сознания.
И, напротив, понятие  сублимации психической энергии, предложенное теорией З. Фрейда, раскрывается через переход к высшим формам и ступеням психической жизни: агрессивность вытесняется в творчество и искусство, сексуальное инстинктивные влечение наполняются  высоким чувством любви и уважения к другому человеку или же опять уходит в творчество. Классовая борьба Маркса, в жернова которой так стремительно угодила Российская Империя в начале 20 века, привела к тому, что появилось множество  других политических концепций организации политической системы различных наций, например, «Теорию справедливости» Дж. Роллза, концепт Карла Поппера об открытых и закрытых обществах, где политические системы строятся на принципах кооперации, взаимовыгодного сотрудничества. Даже банальный лозунг Н. Бухарина «обогащайтесь», или кейсианская теория потребления, это ответ на марксистскую классовую теорию общества.
Приведенные выше примеры концептов, с моей точки зрения, великолепно раскрывают тезис о диалектике человеческого существования.  Сам человек есть источник, основание того, что будет сделано, что будет сказано, в том числе в уголовном Суде. Уже древнегреческие философы отмечали, что человек есть мера всех вещей, всего сущего  как существующего, и не сущего как не существующего (Протагор). Человек — это бесконечность, он существует, где то между животным и Богом, куда он двинется?, тем более тогда, когда он находится в тисках необходимости  под уголовным преследованием, и очень часто в тюрьме, ожидая своего Суда.
 Антиномия человеческой свободы, противопоставленной жесткой необходимости — уголовному преследованию не может быть решена позитивным правом, она разрешается только актом индивидуальной воли: в диалоге личности через совесть Другого, того кому предстоит выносить решение о  виновной совести лица, явившегося в уголовный Суд.
 Именно это постулируется ст. 17 УПК РФ, другое прочтение этой нормы права не возможно, совесть ускользает и от позитивизма, и от материализма, и от идеализма. Мы обречены анализировать категорию Совести сквозь призму морали и тогда перед нами открывается следующий уровень — поле этики поступка, а раз мы ведем речь о преступлении, то этики преступления и наказания, что сразу же ведет к возникновению в дискурсе как категории Вины, так и категории Справедливости. В сущности в уголовном Суде одна совесть судит другую за то, что она — преступная совесть, дала источник, начало,  ход преступному. И пусть рационально это выглядит как применение норм материального права в уголовном процессе. Но пусть это не обманывает нас, примеры теорий Маркса, Фрейда, убедительно показывают, что все не так как видится. И уголовный процесс и применимое материальное право, это только форма, а содержание это преступная воля, равно как и преступная совесть лица,  так ответившей на экзистенциальный вопрос самому себе: «кто я тварь дрожащая или право имею?». Проблема в том, что и не тварь дрожащая, и право имеет, вот только импульс, интенция поступка-преступления была понята или отрефлексирована ошибочно, система моральных ценностей купирована, проигнорирована и выброшена за ненадобностью. А далее начинается юридический дискурс на языке уголовного закона: если вина не осознана, то она вменяется из-вне. Но парадокс в том, что как и юридический дискурс в анализе вины в преступлении, так и этический в анализе вины в поступке, равно как и теологический — вины во грехе, обладают одинаковыми сущностными особенностями, следовательно,  мы имеем дело с архетипом «вины», говоря методологическим языком К.Г. Юнга.
Вся философия 19 и 20 веков по разному подходила  к решению этой проблематики свободы-необходимости, причем решения этого вопроса давались самые различные. Эта проблема не связана сама по себе ни с какой определенной системой философии, ни с какой «метафизикой» уголовного процесса.  Но именно вклад русских философов в разрешение этой антиномии, представляется наиболее значительным. Точнее, подход русской философской мысли к этому извечному философскому вопросу: свобода-необходимость.
 Почему это так важно для настоящего исследования, в общем то носящего прикладной характер к философии. Укажу две причины: 1) своеобразие нашего уголовного процесса, архетипично связанного с русской литературой, о чем ещё  С.А. Андреевский  отмечал  в 1910 году10( 2) по существу, это единственный вопрос, который разрешается в уголовном суде, и который интересует Вашего клиента в этот жизненный момент. Не верите? А Вы спросите его.
Представляется, что решение этой антиномии в модусе материализма или позитивизма, приводит к софистике или   общим и банальным рассуждениям, что важна не строгость наказания, а его неотвратимость, или, что наказание следует за преступлением. Суждения хоть и  верные, но для Защиты совершенно бесполезные.  Очевидно, что этот тезис не дает нам ничего с точки зрения обоснования необходимости разрыва детерминизма, предопределенности и деструкции причинно-следственных связей в  диалектике преступного, сформулированного ещё Гегелем в «Философии права», где наказание имманентно присуще преступлению. Напомню, что в гегелевском концепте диалектический процесс развития-становления осуществляется  через снятие: преступная воля ничтожна сама в себе, и она снимается санкцией. Поэтому мы вынуждены откинуть эту фундаментальную для каждого юриста диалектику Гегеля, тем более, что для формирования позиции защиты по предъявленному обвинению, мы уже взяли за основу личность подсудимого, который эту позицию должен артикулировать, высказать в Суде. 
Поэтому мною предлагается  разрешить проблему антиномии свободы и -необходимости через онтологию бытия виновной  личности. Правда, гегелевский концепт, в котором персонализм, равно как и мораль, отсутствуют вовсе, также может быть для нас не бесполезен. Во всяком случае, анализ бытия виновного «Я», уже был дан Полем Рикером в его работе «Конфликт интерпретаций»(1980 г.), где, собственно, снятие вины в индивидуальном самосознании, как раз обосновывается концептами Гегеля, Фрейда и, отчасти, Хайдеггера. В теории П.Рикера вина снимается через всепонимающее самосознание на почве примирения сознания обвиняющего и сознания обвиняемого. Концепт Рикера сложен, интересен, и даже изыскан. Но попробуйте ка его применить в конкретном судебном бою, где каждая из сторон оперирует  своими часто взаимоисключающими доводами и аргументами!
Нужна подготовка и самого Защитника, и его клиента.
Поэтому сама проблема свободы и необходимости должна быть укоренена в бытии в онтологическом и диалектическом смыслах, а в нашем случае, ещё должна приводить к применению необходимой нам позитивной нормы права.  Гегелевский тезис исходит из всеобщей причинной необходимости, охватывающей всю материю уголовного процесса: он не допускает исключений, и конкретный обвиняемый-подсудимый не является исключением; вина требует компенсации, то что убыло от справедливого, должно быть восполнено. В этом смысле подсудимый не свободен: не существует свободы вне логики причинно-следственных связей. Причинная обусловленность (детерминизм) не допускает перерыва причинности. За преступлением следует наказание – это аксиома. Разрыв в таковой причинности логической конструкции, был бы случайностью. А мы таковой «случайности» и добиваемся, потому как  свобода не сеть «случайность», она как раз борется со слепым случаем. Этот разрыв в причинно-следственной детерминации осуществляется личностью, а мы на страницах настоящей монографии ищем метод, этого разрыва в причинной детерминации.
Поэтому свобода есть сознательно-целесообразное действие, и такое действие вовсе не есть случайность, произвол, неопределенность, наоборот - позиция должна быть строго обусловлена, только иначе, чем детерминизмом логики обвинения. Да, индивид не может ускользнуть от логики причинно-следственной обусловленности, но он может стоять ещё под властью другой детерминации, другой закономерности, составляющую другую степень бытия.  Здесь открывается новая ступень, новая сфера бытия, сфера сознательно-целесообразного действия, кратко называемой сферой свободы. Она имеет свою собственную обусловленность, автономную, но ни в чем не нарушающую других низших детерминаций природной необходимости. Беда только в том, что сознательно свободная обусловленность по целям несовместима с причинной обусловленностью: она претендует начинать причинные ряды и не признает пассивного подчинения природной необходимости, она хочет властвовать над ней, одним словом, она исключает суверенитет причинности из своего царства свободы.
Поэтому личность обвиняемого, выносящая суждение  о вмененном ему поступке-преступлении, в модусе этики ценностей, есть не факт, это не подлежащее, а сказуемое, это  процесс, который вырывает индивида из под власти закона, и переводит его в иное сущностно бытие. В этом проявляется мистика аксиологической этики, это отличает уголовный Суд от всех прочих судебных процессов,  т.к. этот иррациональный феномен характерен только  для   уголовного Суда. О вине мы говорим только в уголовном Суде. Иррациональное и непонятое, воспринятое тремя Великими Сидельцами- Франклом, Левинасом, Рикером,  как чудо сохранения биологической жизни, вопреки, казалось бы безнадежной реальности, не оставившей ни единого шанса на ЭТО, на жизнь. Этот уникальный опыт, можно сказать чудо, с которым они столкнулись лицом к лицу в их опыте  проживания и переживания условий концентрационных лагерей, о котором они впоследствии и высказались  – есть результат экзистенциального ужаса от прожитой  пограничной ситуации.  И в основе всех их проектов, или философских концептов лежит открытие, сделанное З. Фрейдом: психической энергией, или внутренней психической структурой человека можно управлять.   И было бы глупо не использовать этот арсенал для защиты человека, вверившего нам свою судьбу. В борьбе все средства хороши, а тем более этические. Собственно, всё что надо уметь  в уголовной защите, так это  помочь подзащитному стать лучшей версией самого себя. Всё равно, для нашего подзащитного, несмотря на то, что человек внешне остается одним и тем же, как в начале уголовного преследования, так и по его окончании,  тем не менее  перед защитой предстанет  по меньшей мере две личности: одна будет понуро стоять у самого истока уголовного дела, а вторая перед постановлением приговора. И какая она будет, зависит только от его Защитника, если, конечно же, адвокат  обладает эффективными  методами деконструкции девиантного сознания.