Теория судебного решения. Заключение

Заключение.

В 1996 году был принят новый Уголовный кодекс Российской Федерации, по которому мы работаем до сих пор. Одно из фундаментальных отличий Уголовного кодекса РФ 1996 года, от Уголовного кодекса РСФСР 1964 года явилось то, что в «новом» УК исчезли положения об объективной истине, которые должны были быть устанавливаемы в ходе уголовного процесса по «старому» УК. Другими словами, по «старому» УК Суд должен был установить имело ли место, или факт преступления, и как событие в объективном мире, и как отношение к этому событию в объективном мире лица, который и привлекался к уголовной ответственности.
По «новому» УК это положение или требование исчезло.
Эти фундаментальные изменения в оценке обстоятельств уголовного дела  изменили как  подход в формировании позиции в защиту подсудимых, так и сам ход уголовного процесса.    В «старом» УК законодатель, требуя от правоприменителя установить объективную истину в уголовном деле, одновременно установил и систему принципов уголовного судопроизводства, в частности, объективно, полно, всесторонне исследовать и оценивать собранные по делу доказательства.  Уголовно-правовая ответственность наступала за деяние, которое было названо  преступлением, по смыслу «старого» УК, которое имело место в реальности, и было совершено субъектом преступления умышленно или по-неосторожности.  Об этом факте в реальном мире затем мы юристы выносили суждение о применимой норме права к этому факту.
Вполне рациональный процесс, логически обоснованный, полностью охваченный требованиями позитивной науки и материалистическим мировоззрением.
Вместе с тем, где то с середины прошлого века в в работах философов, историков, социологов,  правоведов появились выводы о научной «объективной»  истине, которые во многом шокировали и самих этих исследователей. «Истина как соответствие научного знания природе, которая является объектом её изучения, утрачивает для ученого свое значение. Это происходит по той причине, что миров оказывается много, каждому из них соответствует своя научно-философская парадигма (парадигма аристотелевской науки, классической науки Нового времени, неклассической науки ХХ века, пост-неклассической науки конца века). Каждый из этих миров формируется в недрах соответствующей культуры определенного исторического периода1» .
Изменился и подход к оценке доказательств в уголовном процессе, думается, по этой же причине.  Право это неотъемлемая часть культуры общества, равно как и совокупность научных взглядов. Очевидно, что эти вещи взаимосвязаны и взаимообусловлены. Теперь, по «новому» УК  законодатель, исключив требования об «установлении объективной истины», выдвинул положение о том, что уголовный Суд производит оценку доказательств на основании закона и совести. При этом, одновременно, законодатель  к принципам и задачам уголовного судопроизводства отнес и требования о справедливости уголовного судопроизводства и вине лица, как основания для привлечения последнего к уголовной ответственности. Не берусь судить о причинах столь резкого изменения парадигмы уголовного процесса, думаю, что ученые-правоведы написали большое количество статей и монографий, посвященных этой проблеме. Но меня, как практикующего адвоката, который застал работу уголовных Судов,  как по «старому « УК РФ, так и по «новому», интересовала узкая в общем то тема, как выстраивать позицию в уголовном Суде в защиту своего клиента, чтобы она возымела искомый со своим подзащитным эффект в деле.
Другими словами, эта работа о том, какую позицию надо занимать Защите и его подзащитному в уголовном Суде, чтобы Судья  применил ту норму, которая ей-Защите, необходима. Понятно, что прямая апелляция к той норме права, которая Защитой усматривается в ходе процесса или же «устраивает» его клиента, очень часто , а обычно почти всегда, не приводит к искомому результату. В этом случае Обвинение имеет гораздо больше шансов на успех своей позиции.
То есть та истина, которую защита ищет с клиентом, не обнаруживается, или вовсе по итогу разбирательства оказывается не истиной. Итог, таковой методологической ошибки в подготовке позиции в защиту — лишние годы лишения свободы нашего клиента, или ошибочный вывод о его вине в преступлении.
Уголовный процесс это не научная дискуссия, не семинар по уголовному праву, не защита своих научных взглядов по теме уголовного права или же процесса. Это конфликт и  спор. В основе спора  лежит человеческая трагедия, страдания, кровь, боль, унижение человеческого достоинства...И об  этом нам юристам предстоит высказываться в уголовном процессе, прежде чем Суд удалится в совещательную комнату. И не забываем, что нам защитникам противостоит Обвинение, у прокурора могут быть свои взгляды на рассматриваемые проблемы конкретного уголовного дела.
Что делать Защите?
Для ответа на этот вопрос мне представилось перспективным исследовать само высказывание защитника в интересах или в защиту своего подзащитного. Оказывается само суждение по правовым вопросам, тем более в такой сложной, деликатной  и тонкой сфере как защита по уголовным делам, имеет свои законы как логические, так и этические, и, конечно же, юридические. Само суждение о вине человека имеет структуру. Эта структура суждения  предмет исследования лингвистов, филологов, философов. К своему удивлению, среди исследователей я не встречал юристов и правоведов. Это и предопределило сферу настоящего исследования: мною были взяты за основу работы Бердяева, Лосского, Вышеславцева, Половцевой, Дилёза, Рикера, Гуссерля, Франкла, Фуко, и некоторые их идеи были «привязаны» к высказыванию в споре о вине человека, совершившего или нет, преступление. Поэтому в область, которую охватывает суждение в защиту подсудимого, вошли и такие этические категории как личность, справедливость, вина.
Оказалось, что для формирования эффективного суждения в защиту, обрисовать или установить предмет высказывания только  как юридический, явно не достаточно. В этом случае мы приходим  всего лишь на всего к субъективному  мнению индивида, которое в конечном итоге просто игнорируется уголовным Судом. Чем тогда это высказанное субъективное мнение об абстрактных категориях — вине, личности и справедливости, сформулированное в юридических понятиях, будет отличаться от высказывания  такого же субъективного мнения другой стороны в споре?
Ничем. А в уголовном Суде обычно будет проигнорировано. То, что уголовный Суд у нас стоит на защите прав потерпевших, это общеизвестный факт.
Поэтому потребовалось пойти дальше. УПК РФ, как отмечалось выше, и неоднократно на страницах настоящей работы, указывает  совесть как ту инстанцию, которой Суд руководствуется наравне с законом, оценивая доказательства о вине человека в преступлении. 
А совесть всё меняет! Совесть это та особая инстанция в личности  человека, которая как раз и предопределяет границы его усмотрения, того, что дозволено, а что нет, чему дать ход, а что остановить. И у Суда эта власть есть.
Мне предоставилась интересным связать положения статьи 17 УПК РФ с этикой, так как совесть, помимо формирования судейского усмотрения, ещё отвечает за связь юридического понятия с  более сложными категориями человеческого бытия и ценностями человеческого поведения. В итоге анализ формирования суждения в защиту человека, подозреваемого в совершении преступления, выкатился на широкую дорогу научной мысли, где есть свой  объект исследования и метод. Но всё же это никак не упростило нашу задачу, потому как предмет нашего суждения — вина в преступлении, личность подсудимого, уникальный ответ на вопрос , что есть справедливое в данном конкретном споре, требует все равно иного подхода к формированию судебного суждения в защиту. Этот подход не научный, а философский, может быть отчасти спекулятивный, однако, прежде чем сесть за написание этого текста, он был апробирован автором в некоторых достаточно сложных уголовных процессах, и показал свою высокую эффективность. Поэтому данный текст -- итог двухлетней работы по систематизации моего более чем 38 летнего опыта работы уголовным защитником.
Мне могут задать вопрос, казалось бы, о чем говорит автор этого, достаточно длинного и местами запутанного текста. Чем суждение в защиту отличается, например, от суждения обвиняющего? Да всем. Защитник высказывается об очень деликатной теме — о вине. Высказывается в публичном месте — в Суде. Часто у него — Защитника, только единственный  голос в защиту человека, которого обвиняют в преступлении. Все остальные голоса обвиняют. Они искренне убеждены, что перед ними виновник преступления, дело за малым... И на крик и требование толпы к Суду: «Распни его!», Защита  может противопоставить только свое слово, по меньшей мере: «Остановитесь! Пусть Суд разберется». Суд линча от правосудия отличается в том числе и тем, что в последнем случае преступление, как событие в реальном мире,  отделено во времени от судопроизводства.
Защитника  могут услышать, а могут и нет. Вот, чтобы услышали, суждение Защитника в уголовном Суде должно быть аффективным, оно — высказывание, должно порождать событие-эффект, которое уже потом отражается  в судебном акте, после того как Суд удалится в совещательную комнату и задумается о позиции контр-осуществления, выдвинутой чуть ранее Защитой в противовес позиции Обвинения. Это не значит, что читатель не поленившийся потратить свое время на прочтение данного труда, сразу станет «выигрывать» все уголовные дела, а его словам будут внимать, как слову мудреца в последней инстанции.
Всё, как раз, не так. Автор перед собой ставил скромную задачу описать структуру, которая формирует юридическое суждение,  которое обосновывает смягчение вины подсудимого за преступление или же даже исключает её наличие в деянии своего клиента. То есть, как формируется позиция в защиту, затем выражается в слове, которое(если всё сделано правильно) создает искомое Защитником событие.  И сделано это было с единственной целью, чтобы читатель, поняв структуру суждения в защиту Другого, смог бы  сам наполнять её тем индивидуальным и особенным содержанием, которые были бы уместны уже в тех делах, в  которых он взял на себя смелость и ответственность за защиту Другого человека. Словом, чтобы представить уже свою позицию в Защиту уголовному Суду.  Как раз в этом моменте начинается не просто юридическая практика, а искусство Защиты, то есть когда к закону подключается ещё и право. В этом случае «проиграть дело» не возможно. Но включить помимо  нормы ещё и право в свою позицию в защиту очень и очень трудно. Структура судебного суждения в защиту подсудимого, которую автор предпринял попытку выявить и описать на страницах данной работы, как раз и призвана приблизить адвокатское ремесло к виду Искусства речи в уголовном Суде.
Иначе эффективная защита не формируется.
В музыке, как известно, семь нот. Но это не помешало  Чайковскому, Бетховену, Моцарту, Рахманинову, Римскому-Корсакову( этот ряд можно продолжать практически до бесконечности)  создать свои неповторимые музыкальные шедевры. Миллионам поклонников классической музыки  музыкальные произведения этих гениальных композиторов  становятся известны, благодаря  исполнителям, получившим мировое признание: Святославу Рихтеру, Эмилю Гилельсу, Раду Лупу, Мстиславу Ростроповичу, Рикардо Шайи (и этот ряд так же  можно продолжать бесконечно долго). Гениальный ум из семи нот создал неповторимую симфонию. Другой гений прочел ноты и создал свою партитуру звучания созданной и записанной мелодии так, что этот шедевр овладел сердцами миллионов поклонников классической музыки. Перед нами действующая модель аффективного звучания, создающего уникальное событие в душе слушателя. Пусть и в сфере Высокого Музыкального Искусства. В конце концов в самом начале настоящей работы мы также поставили перед собой задачу понять, как это Искусство само по себе  можно перенести на грешную почву уголовного процесса.
Поэтому резюмируем:

1. Есть две линии или серии: то, что говорится, и то, о чем говорится. Означаемое и Означающее. 1-ый концерт П.И. Чайковского и Его Исполнение, допустим, Святославом Рихтером. Очевидно, что проявив определённое усердие, собравшись с волей, поставив перед собой такую цель, отказавшись от других увлечений, Ваш покорный слуга, а может быть даже и кто то из читателей настоящей работы, рано или поздно сможет осилить исполнение этого Великого произведения на фортепиано, и добраться до его финала. Но мы никогда не сможем достичь ни уровня Произведения, ни уровня Исполнителя, о котором говорилось чуть выше. Потому как Произведение создано Гением, и исполнено другим Гением. Но мы были бы плохими юристами-практиками, если бы не оставили для себя иное поле для самовыражения, отдав дань должного почтения и уважения, конечно же,  представителям музыкального искусства.
Мир нашей сферы деятельности  — уголовный Суд, человеческая трагедия и судьбы человека: Справедливое и наказание за виновное нарушение законов справедливости индивидом.
Мир этики и эстетики это разные миры, но законы их функционирования практически идентичны. Ещё Аристотель в «Никомаховй этике» отмечал, что  сияние справедливости прекраснее света самой прекрасной на небе звезды. Что это как не уравнивание этических законов справедливости и эстетического наслаждения от оного света. 
Итак, наше поле боя — уголовный Суд,  где создаются иные шедевры, уже в области риторики и  искусств речи на Суде. А добьемся ли мы своей работой эстетического наслаждения от неё, это зависит от следующего...
2. В музыке 7 нот. Напомню мысль адвоката А.С. Андреевского, что уголовный кодекс это разматывание на все лады 10 заповедей Божьих. Пусть это высказывание классика российской адвокатуры только метафора, но тем не менее у нас есть: доктрина уголовного права, общая часть уголовного кодекса, затем особенная, плюс ещё практика Верховного Суда РФ, судебный акты  нижестоящих Судов по конкретным уголовным делам, и конечно же разъяснения Конституционного Суда РФ. Словом, огромный объем информации, который позволяет по любому правовому вопросу создать правовую позицию, как контроверзу позиции Обвинителя.
Но настоящий текст не про ЭТО. Это всё рациональность. Позитивное право рационально. Рациональность  сама по себе интересна, на её базе можно создать интересную правовую позицию, по меньшей мере, выдержанную в парадигме позитивного права, и подчиненную строгим законам формальной логики.
Для того, чтобы эта Позиция превратилась в событие, нужно ещё что то, что вдохнуло бы в неё жизнь. Это что то - смысл, и этот смысл фундирован в этике, и конечно же в норме позитивного права. Так право включается в работу позитивной нормы. И ещё нужен Субъект, тот кто артикулирует или выговаривает своей речью это событие, предзаданное в качестве этического смысла в реальности жизни.
Преступление уже есть, оно произошло. И мы находимся в уголовном Суде. Как о нем сказать в защиту подозреваемого? А бывает, что не было преступления, Вы защищаете невиновного, обо этом тоже надо уметь сказать. В конце концов, виновного защищать сможет каждый, а вот попробуй защитить невиновного.
Смысловой каркас позиции возникает, когда мы говорим не о норме права, не о составе преступления, не о сложившейся практике по конкретным делам. Он возникает, когда мы говорим о человеке, совершившем преступление, о его личности,  о справедливой оценке содеянного, степени девиантности сознания подзащитного, чтобы ювелирно точно определиться с наказанием. Смысл -это иной модус поступка, равно как и основание суждения о поступке.
В речи защитника по уголовному делу означаемое — это те 10 заповедей, о которых упоминал С.А.Андреевский, субъект  суждения — Справедливое, ЭТО суждение  про этику, а не про закон, про ценности, а не про императивный долг и требование. Справедливость  обитает в языке, но она не актуализируется, если к ней не найден подход тем, кто говорит свою речь в защиту.  Этический смысл должен быть присущь юридическому суждению Защитника, если он хочет быть услышан Судом. Диалог не возникает, если один из субъектов диалога не отвечает условиям, предъявляемым к субъекту коммуникации как этичному субъекту.
И это проблема уголовной защиты. Мы защищаем индивида, обвиняемого в совершении уголовного преступления. В суде всегда присутствует жертва. Как самому оставаться этичным в уголовной защите?
Поэтому детально разработанное доктриной уголовного права понятие «состав преступления», это про уголовно наказуемое деяние, про рациональное, но не про искусство речи в уголовном Суде, последнее иррационально, в нем присутствует что-то помимо понятия, не-понятое. Означаемое имеет само две серии: первая, это научный, позитивный дискурс о норме и факте, второе, это вопрос смысла Вашего суждения, он должен быть этичен,  где, собственно, и рождается речь в защиту.
3. ...где же , собственно, и рождается речь в защиту? Она рождается в понимании, прежде чем высказаться в речи, у Субъекта высказывания — Защитника или его Подзащитного, должно возникнуть - понимание. У защитника понимание существенных вопросов уголовного дела должно быть по-должности, это его работа, его профессиональная обязанность. У его клиента это понимание формируется, оно создается при помощи Защитника, пока идет подготовка к уголовному Суду. Вот почему так важен опыт защитника, его мировоззрение, его этическая ментальная установка в жизни. Уголовный Защитник должен быть, просто обязан быть, этичен. Иначе он не будет услышан уголовным Судом в речи-высказывании о преступном своего клиента, он будет не интересен Суду, как человек, как представитель общества, выступающий в защиту другого человека, обвиняемого в преступлении.
В уголовном Суде со стороны защиты два актора: Защитник и Подсудимый. Два субъекта в позиции защиты необходимы, чтобы был сформирован смысловой каркас самой позиции в защиту. У подсудимого своя роль и свои задачи, у его адвоката - свои.
«На ринге» вас будет двое, поэтому самое глупое, что можно сделать это бегать всей небольшой командой за одним мячом. Раз защищаются двое- то речь уже идет о команде, в которой каждый из «игроков» должен самостоятельно занять свое место на ринге, чтобы повысить общие шансы на успех, чтобы из своего укрытия наносить самые эффективные удары.
Вторая глупость, которую можно совершить в реальном бою уголовного процесса, это механически опровергать все доводы Обвинения. Тезис Обвинения- контрдовод Защитника, Обвиняемого. И так по кругу.
В чьи аргументы поверит уголовный Судья?
Объясняю...Это значит, что Обвинение ведет атаку, и ведет её очень эффективно, всё, что делает защитник, и его неподготовленный подзащитный, так это бьют «по хвостам» позиции Обвинения. Знайте, в этом случае тактика боя навязана противной стороной, всё, что ваша сторона противопоставляет, это жалкие оправдания и опровержения. Ваш противник нанес удар, а вы оправдались, как вам кажется. Но удар нанесен, своим оправданием вы лишь подтвердили его, даже если, как вам кажется, что опровергли. Получился двойной удар. Так работает информация в коммуникационных связях. Помните, перед вами другая задача, обессмыслить доводы противника — Обвинения. Свести их к абсудрду, и далее наполнить эту пустоту абсурда, своими значениями, своим смыслом.
В противном случае это значит, что защита и подсудимый вообще не разработали свою позицию, а просто отбиваются  от позиции обвинения. Это не контр-осуществление позиции Защиты в противовес позиции Обвинения. Это проигрыш дела. Когда вы бьете «по хвостам», то есть опровергаете доказательства обвинения по уголовному делу, вы идете в русле позиции Обвинения, даже если вам кажется, что на все доводы Обвинения вы придумали свои контр-аргументы. Вы не сделали главного- вы не сформировали позицию, не объяснили своему подзащитному, какую роль и какое место в этой позиции занимает он, а какую позицию будете в ней занимать вы — его защитник, о чем будете говорить Вы, а о чем будет говорить подсудимый.
Вы не поняли будущий уголовный процесс по Вашему делу. Вы не поняли существо обвинения. В не поняли подоплеку уголовного дела. Вы не поняли вину своего доверителя-подзащитного в преступлении, по которому его обвиняют.
Тогда что Вы сможете сказать Суду? Дать правовое заключение в опровержение позиции прокурора?
Понимание — не рационально. Оно — интенционально. Оно происходит в глубине сознания защитника, отчасти в его подсознании, оно интуитивно, и затем это понимание выводится на поверхность его сознания, чтобы  быть озвученным Судье. В эффективном понимании рациональное останавливается на границе с иррациональным, давая ему точку опоры, исток его происхождения, возможность актуализации в реальном мире. Так справедливое проникает в материю конкретного уголовного дела, оно объективируется, если защита со своим подзащитным смогло правильно расставить этические акценты в своей защите.
В этой глубине понимания вины другого человека есть свой ответ и на страдания жертвы, и о вине вашего подзащитного в совершенном деянии-поступке, и ваш и только ваш ответ о том, что справедливо в этом деле, и что не справедливо. И именно этими своими размышлениями Вы будете интересны Суду. Вот для этих размышлений и требуется этика, знайте эту же работу будет проводить и Судья по вашему делу, когда он удалится в совещательную комнату. Конечно не так тщательно, как это должны будете проделать Вы, у него больше работы, больше дел, другая ответственность. Но механизм оценки смыслового каркаса позиций, как Обвинения, так и Защиты, один и тот же. Потому как работает совесть, а совесть это и есть этика.
Судейское усмотрение формируется на основании закона и совести об этом прямо говорится в уголовно-процессуальном законе. И механизм формирования судейского усмотрения  идентичен пониманию защитником существенных вопросов уголовного дела, если он — защитник, конечно же не поленится уделить этому делу необходимое время для участия в судьбе своего подзащитного.
До юридического универсума мысли, есть прото-юридическая сфера действия субъекта преступления. Она может быть понята только через призму этических категорий и требований.
4. Сказанное Вами должно   овладевать реальностью с помощью означающих выражений. До того, как мы начнем юридический дискурс, уже существует прото-юридическая  структура  преступного и актора этого со-бытия преступления, как  его источника. Сказанное в речи это вторичное выражение понимания автором речи реальности. Первичным был поступок, действие, реакция субъекта на окружающую его реальность.  Поэтому вновь повторю: задача состоит в отыскании нового метода интеллигибельности, благодаря которому язык становится не событием и структурой - речью, а обращением одного в другое: речью, порождающей событие  посредством дискурса.
Поэтому помним, что от понимания в интенциональной глубине говорящего субъекта, до события в реальности ваша мысль сталкивается с двумя разрывами. 
Первый разрыв: анализ поступка клиента, синтез норм права и юридической практики, применимой к делу, поиск ответа на вопрос о справедливом и вине вашего клиента, изучение психо вашего клиента...склонение этого поступка и его мотива на все лады сквозь призму этических требований и норм,  и только после этого разрыв в понимании обстоятельств дела и личности подзащитного, прежде чем Вы подойдете к формированию позиции. Словом, думайте, изучайте, анализируйте прежде чем сформируете позицию.
Второй разрыв в понимании уже наступит перед тем как вы перейдете к  тактике артикуляции своей позиции в защиту в суде, т. е. после того, как вы ответили для себя на все существенные вопросы уголовного дела, когда их разобрали со своим подзащитным, когда вы поняли, что из позиции легко пройдет в Суде, а что будет опровергнуто вашими противниками. Вы не сможете получить ответы на все вопросы, но будете готовы к тому, что они возникнут в ходе судебного процесса. А значит, уже будете реагировать на них на ринге «по ситуации». Как эта позиция будет озвучена Вами-защитником? Что будет сказано вашим подзащитным и главное когда — в речи, в последнем слове, в ходе дачи объяснений, во время заявления в самом начале процесса, в ходе вопросов свидетелям и потерпевшим?
Ваш подзащитный в уголовном Суде есть только то, что он говорит. Это и есть  личность, представшая перед уголовным Судом, которая и будет судима.
Знайте, что ничего не решено в уголовном деле. Если Вы выходите на бой с мыслью, что Суду уже всё ясно, и ничего нельзя сделать, вы просто отбываете номер. Процесс творится здесь и сейчас от одного судебного заседания к другому, Судья ведет свою оценку, формирует своё понимание и обстоятельств дела, существа обвинения личности подсудимого, он ведет судебное следствие, т. е.  свой процесс понимания. Вы -Защитник. Значит Вы обязаны навязать Суду свой нарратив поступка-деяния Вашего клиента. Не можете — не скулите, что всё предрешено, и Суду всё ясно, это значит, что Вы не вывели на арену «не-ясное» или, как говорилось на страницах настоящей работы, не понятое, то, что существует вне понятия. Вы некомпетентны!
А про разрывы в понимании-действии это не моя мысль, а американского правоведа, лингвиста Джона Сёрля, обоснованная им в его работе «Рациональность в действии».
5. Важно! Как мы понимаем? А, следовательно, как мы мыслим? Чтобы в речи оперировать реальными понятиями, или понятиями, порождающими эффект.
Вспомним из университетского курса логики, что есть суждения синтетические, тетические и аналитические.
Для подготовки речи мы оперируем аналитическими суждениями. Мы идем от общего к частному. Нам в судебной речи нужно вынести суждение о справедливом или не справедливом поступке, из этого умозаключения мы выводим свое суждение о вине, и далее, о степени девиантности личности. От общего к частному, или дедуктивный метод анализа.
В отличие от вывода о наличии\отсутствии состава преступления в деянии клиента, который мыслиться как раз в рациональной парадигме мышления, в которой субъект противостоит объекту, где субъект познает этот пока не понятый объект. Это суждение  подчинено формальной аристотелевской логике. И это синтетическое суждение.
Но для того чтобы оперировать реальными понятиями в судебной речи, нам нужно аналитическое суждение, где предикат и субъект суждения соотносятся друг с другом, как общее и частное, особенное и специальное.
Наша задача из существенных вопросов  конкретного уголовного дела, сформировать смысл, тогда юридические понятия, которыми мы будем оперировать в уголовном процессе обретают энергийность, они становятся реальными, а не воображаемыми, имагитивными.
Отличие реального понятия от формального и реального от имагинитивного, равно как и всех этих типов понятий от ложного понятия в настоящей работе дано на базе спинозовской логики познания, которая системно изложена в небольшой статье русского философа В.К.Половцевой «К методологии изучения философии Спинозы».
Если мы говорим о смысле то наше суждение формируется  не в парадигме «вид-род- класс», а в иной системе координат: «субстанция-атрибут-модус», высказывания или проявления материи. Мы говорим об аспектах смысла, о явленности смысла, о сущности, которая схватывается Субъектом суждения (здесь тем, кто говорит, кто артикулирует смысл) и впоследствии артикулируется им в своей речи, через приданный ей смысл.
Понимание направлено на неизвестное, и это неизвестное или неопределенное есть именно то, «о чем оно говорит» в логически точном смысле этого выражения; и всякое знание определяет это неопределенное, говорит о нем что то, и в этой вскрытой определенности неизвестного — всё равно, проста или сложна эта определенность, обнаруживаема ли она непосредственно (как в тетическом суждении) или через промежуточные ступени (как в суждении синтетическом) состоит содержание суждения. Мы видим: первая же попытка уяснить суждение с его логической стороны приводит к той первичной его форме или основе, в которой предмет и содержание обнаруживают свой особый, основополагающий смысл (суждение о справедливом), не совпадающий с функцией логического подлежащего и сказуемого. Подчеркиваем: в логическом смысле подлежащее и сказуемое суть понятия, связанные в суждении соотношением логического следования. Грамматически, а в известном смысле и психологически, в суждении «х есть А» х есть подлежащее, А сказуемое суждения («Не справедливо красть»).
Предмет и содержание суждения не совпадают.  Аналитическое суждение дает автору суждения( тому, кто говорит) возможность определить содержание предмета суждения. Но не забываем, что мы оперируем понятиями в уголовном Суде, поэтому их значения предопределены юридической доктриной, сформированной судебной практикой, нормой права. Здесь мы жестко ограничены в своем суждении, но ни в коей мере не в отношении суждения о субъекте, совершившим преступление, равно как и самого события преступления.  Суждение о составе преступления жестко формализовано, а вот о событии деяния, которое совершено или же нет, тем или иным индивидом, зависит от конкретных обстоятельств дела.
6. И наконец, не совпадает понятие и означающее. Означаемое это понятие. С другой стороны, означающее — это, собственно, событие, но событие не как социальное явление, а исключительно как феномен языка, говорения, как «идеальное событие», обладающее своей структурой и сформированное сознанием. Означающее - это «смысловой атрибут» положения вещей, но не само положение вещей.
На страницах данной работы исследован концепт Жиля Дилеза о  «Логике смысла». Точнее, не сам концепт, для этого есть филологи и философы, которые с задачей справились бы гораздо лучше меня. А то, как концепт объясняющий зарождение смысла и его автономную работу, являет себя в уголовном процессе и приводит к созданию события посредством позиции Защиты по предъявленному обвинению. Правда это требует формирование другого категориального аппарата и развитие навыка видеть этот смысл в преступном. Что ж это профессиональный навык, который формируется с годами. Выше мной был предложен всего лишь метод его анализа и понимания.
Поэтому, еще раз, на страницах настоящей работы мы провели  некую реверсию: не функция вещей определяет их наименование, не внешний микро-социум (Суд, в нашем исследовании) задает процесс означивания\осмысления\наименования, а совсем наоборот.  Смысл, а следовательно и значение понятия уже пред-заданы в процессе их называния и обозначения, имя определяет назначение вещи; операции денотации\сигнификации производимые манифестантом, связывают реальность и язык, тем самым предопределяя реальность ирреальностью. Санкция присуща вине, но наказание не обязательно будет назначено приговором Суда. Равно как верно и обратное, санкция может быть определена приговором Суда, но деяния-преступление отсутствовало. Этим объясняется феномен  судебных ошибок, об этом же написал Ф.М.Достоевский в «Братьях Карамазовых» (суд над Иваном Карамазовым).
Конечно не будем упрощать ситуацию, полагая, что имя, понятие или обозначающее языковое событие формирует реальность; процессы наименования и обозначения, выступают, скорее, как пусковые механизмы, обеспечивающие признание за каким-либо фактом или явлением права на событийность, то есть на то, чтобы через этот факт процессы наименования и обозначения продолжились, никогда не заканчиваясь. Факт — это всего лишь проводник энергии событийности. Сама энергия от фактов не зависит, а зависит от развития речи Субъекта, говорящего,  и  языка как информационного пространства.
Поэтому, суть  не столько в самих фактах, сколько в их наименовании. То, о чем не сказано не существует. Непонятое событие преступления, как событие в личности подзащитного, не формирует позицию по делу, а отсутствие позиции о вине в преступлении,  приводит только к формальным понятиям уголовного процесса, которые не порождают искомое нами  событие.
Смысл события априорно предшествует событию, он пред-задан, события вечны: Каин убил Авеля... Но всё потенциальное многообразие событий содержится в осмыслении — априорном многообразном Смысле. Через язык событие сначала называется, тем самым обозначается их потенциальный смысл, затем обозначается их актуальный смысл. Так событие реализуется.
История умалчивает об уголовном Суде над Каином.
И как же изменились времена и нравы с тех пор...


Москва, 2024.