Мои друзья книги...

В моем раннем детстве мой дед, у которого из-за того, что он был колхозным рабом, было только четыре класса образования, читавший с трудом и по слогам, говорил мне, что книги - это самые лучшие друзья, которые не подведут и не предадут, как люди. И в детстве мне, как и деду очень нравилось, слушать книги. Потом я научился читать, и дед начат заставлять меня читать грузинские народные сказки, которые мне были не интересны в отличии от него.

У меня начался подростковый возраст, и я начал общаться со сверстниками, до этого, общение с детьми мне не нравилось, они мне казались какими-то совсем глупыми в отличии от взрослых. Мне тогда казалось, что сверстников можно как-то просветить, изменить их, открыть новые горизонты, усложнить из примитивное мышление. Но лет в четырнадцать я прекратил эти попытки, и углубился в мир книг. Надо сказать, что читал я тогда всякий мусор и воспринимал его буквально, тогда я прочел даже Николая Островского и более дешевых пропагандистов коммунистической партии СС. Так что даже бородатые и лицемерные толстоевские были меньшим злом, которое в меня тогда вошло. У меня хватило глупости допустить возможность того, что в народе можно сеять разумное доброе и вечное, в добавок я был уверен в том, что могу отличить разумное от неразумного, доброе от злого, и в том, что есть что-то вечное.

В семнадцать лет я оказался на заводе, пообщался с рабочими самых разных возрастных категорий и уровня квалификации, и до меня дошло, что это не самый революционный и прогрессивный слой общества, а напротив, самый консервативный, реакционный, который сын не хлебом единым, а ещё водкой и жутким развратом. В двадцать лет я был жутко разочарован во всем, и решил просветить только одну женщину и своих детей и общаться с ними и книгами. Поиск женщины был мне неприятен, и я решил вылепить женщину своей мечты из первой попавшейся. Но в итоге не я вылепил из неё премудрую просветительницу народных масс, а она вылепила из меня маргинала и алкоголика. И в один прекрасный день, я посмотрел на себя со стороны, и исполнился к себе таким отвращением, что решил себя убить. Это у меня случайно не получилось, и я увлекся эзотерической литературой, которая тогда была в тренде. И эта литература побудила меня завязать с алкоголем и маргинальной, психически больной женой. И несколько лет я пребывал в духовном поиске, читал, писал ужасные наивные фантастические произведения, пытался пристроиться в этой жизни поудобнее, меняя место дислокации, и постепенно перешел с эзотерики на Ницше и Платона, учился то на диктора, то рисунку с натуры, и постепенно то, что я писал становилось все более реалистичным, ироничным, мрачным, а потом я стал писать свои произведения сугубо с натуры, поняв, что вымысел человека, каким бы умным он ни был, всегда будет жалкой карикатурой на то, что пишет жизнь.
 
К тридцати трем годам я осознал, наконец, что все, чего я хочу - это ни с кем не общаться, кроме книг, лишь изредка обсуждая прочитанное в социальных сетях. Я уже не хотел никого просвещать, ни лепить что-то из кого-то. То, что я хотел сказать миру, практически никто не мог услышать и понять, да и мне не важно было, слышит меня кто-то, для меня было важно что я говорю и как. И самым большим неудобством для меня была необходимость ходить на работу, и контактировать там с народом, это приносило мне невыносимые страдания, и я, завидуя мертвым, пытался ещё пару раз выскочить из жизни раньше времени. Но некоторые яркие представители народных масс, так желавшие меня извести, сами того не ведая, довели меня до инвалидности, которая дала мне возможность начать жизнь затворника, который целыми днями только и делает, что читает, печатает, смотрит фильмы.
 
Вместе со мной теперь живет мой сын, который не любит книги, и даже фильмы, а я никогда не пытался его просветить, сделать из него кого-то, кто соответствовал бы моим понятиям о прекрасном. Я понял, что не могу из него, кого-то делать ещё тогда, когда его, только что рожденного передала мне в руки акушерка. До меня дошло, что это не глина, из которой я должен, что-то вылепить, не продолжение меня, а другой человек, со своими вкусами, взглядами, желаниями, которому я не имею права ничего навязывать. Я могу ему помочь, могу о нем заботиться, но если только он мне разрешит. До его рождения я этого не понимал. А потом, когда бывшая жена просто взяла его в заложники, чтобы требовать у меня денег, и я не мог его освободить, потому что государственный закон был на её стороне, мне пришлось смириться с тем, что бывшая жена будет навязывать ему свой образ жизни, и он вряд ли сможет этому сопротивляться. Но жизнь сложилась так, что он сбежал от неё ко мне. Он не стал дружить с книгами, но и с обществом у него, как и у меня отношения не складываются. Вместо книг у него игры, которым он посвящает все свое свободное от работы времени. Я с детства терпеть не мог во что-то играть, мне надо было или путешествовать, по миру или по книгам или что-то создавать, игры казались мне убийством времени. Но благодаря сыну я увидел, что некоторые игры достаточно сложны, развивают мышление, и играя в них можно безболезненно усваивать информацию. К примеру, играя в одну игру, он много узнал о мировой истории, географии, экономике и обществоведении.
 
В моей квартире, в которую я вернулся после долгих странствий, очень много книг. Много макулатуры, вроде Николая Островского и Александра Фадеева, я отнес в шкаф для обмена книгами. Но Кастанеду я туда отнести не смог, и даже Пикуля. Я не могу перечитывать книги, слишком хорошо их помню, а советская секция, в которой в несколько рядов эти все книги стоят, занимает слишком много места и оскорбляет мои эстетические чувства. Потому надо будет пойти в строительный магазин, накупить побольше ламината и собрать из него удобные книжные полки. Это только потому, что на корешки книг будет смотреть приятно, нежели на стенку. Иногда стоит посмотреть на корешок книги, и тут же вспоминается интересная мысль из неё. А ещё книги нужны на тот случай, если возникнут перебои с электричеством или интернетом. Возможно, что если даже кто-то и заглянет ко мне в гости, то корешки книг расскажут обо мне больше, чем мое помятое жизнью бренное тело...