Потоп

    Вы когда-нибудь тонули в подземном бункере? Нет? Сейчас расскажу…
    Помню, отправили меня в командировку получать новую технику для нашей воинской части. Назначили начальником выездного караула. Было это в далёком девяностом году, когда ещё служил на Чукотке. Время, сами понимаете, какое… Великая страна уже трещала по швам, до её полного развала оставался год. Настроения в обществе тоже помните. Существующую власть не ругал только ленивый, все средства массовой информации соревновались между собой, кто откопает и опубликует побольше негатива. Всё равно, о чём. Воровство, маньяки, наркомания, бандитизм, проституция, сталинские репрессии. Считалось хорошим тоном обливать помоями всё, что ещё недавно было нашим общим прошлым – победным, светлым и стабильным. Стараясь поскорее откреститься от этого прошлого, «определённые круги» при поддержке «определённых сил» подстрекали регионы к неповиновению центру и даже к открытым мятежам. Власть пыталась сопротивляться, но как-то вяло, что лишний раз подтверждало истинность обвинений в её адрес. В общем, наступали «лихие девяностые».
    Пожалуй, о политическом фоне довольно. Вернусь к теме. Наш пехотный полк дислоцировался на берегу Бухты Провидения. Это почти самый дальний северо-восток страны. Место, завораживающее красотой первобытной природы. Сколько лет прошло, а до сих пор туда тянет! Земля, почти не тронутая цивилизацией. Причём, не тронутая до такой степени, что в посёлок, как пелось в старой песне, «только самолётом можно долететь». Это обстоятельство и послужило главным аргументом для принятия решения где-то в высоких московских кабинетах. Призывников из бунтующих республик стали отправлять именно в такие края. В воинские части, дислоцированные на Чукотке, направили служить призывников из Азербайджана. У нас их было так много, что полк по своему составу вполне можно было назвать азербайджанским. Поэтому, когда пришло время убыть в командировку, со мной отправились трое земляков. Эльчин, Фаик и Муса…
    Вообще, об этой командировке можно рассказать много. Чего только с нами не случилось за те пару месяцев! Приключений хватило бы на несколько рассказов или даже на повесть. Но, как и обещал, расскажу только про бункер. Вернее, бомбоубежище.
    Получив технику на базе хранения в Приморском крае, мы погрузились на железнодорожные платформы и убыли в составе эшелона в славный город Владивосток, в его морской порт. Сразу поправлюсь про то, что «только самолётом…».
    Пассажирские перевозки в Бухту Провидения, действительно, осуществлялись лишь по воздуху. А вот основная часть грузов поступала по морю. Разумеется, в плане летней навигации все грузоперевозки были заранее расписаны. Кроме нашей. Военному начальству, как всегда чудом, удалось «пробить» в верхах наряды на получение новой техники. И теперь чиновники Дальневосточного морского пароходства морщили лбы, пытаясь найти подходящий корабль. Оказии в порту пришлось ждать более трёх недель. За гостиницу платить было нечем, и комендант порта принял волевое решение.
    - Значит так, старлей. Будете жить в бомбоубежище. К нам недавно проверка по гражданской обороне приезжала, так что там сейчас нормально. Порядок навели. Смотрите, не загадьте всё. Бери своих орлов, идём, постельные принадлежности выдам.
    Бомбоубежище располагалось неподалёку от охраняемой площадки, на которую загнали нашу технику, так что приглядывать за ней оказалось удобно. Бункер был обычным. Типовым. Снаружи  это поросший травой холм с торчащими из него трубами фильтровентиляционных установок. Внутрь с разных сторон вело два входа, оборудованных по всем требованиям. Сначала наклонный пандус, затем железная дверь. За ней бетонная лестница, уходящая вниз. Площадка, поворот на девяносто градусов. Снова лестница. Повороты лестницы обязательны, чтобы в случае близкого взрыва погасить энергию взрывной волны. Сами лестничные пролёты раза в два шире тех, что строят в обычных многоэтажных домах. Бегущие от бомбёжки люди не должны создать давку. В конце пролёта железная дверь. Только уже не обычная, а бункерная, массивная. Защитно-герметическая. За ней тамбур. Затем ещё дверь – герметическая. Эти двери запираются изнутри с помощью механизма задраивания. Нужно крутить колесо-штурвал.
    Подземелье пахнуло на нас сырым холодом. Поначалу это даже обрадовало – разгар лета, на улице жара, а тут комфортная прохлада.
    Комендант по-хозяйски прошёл вперёд.
    - Рубильник вот, на стене. Этот рычаг вверх, свет загорается. Внутрь коробки не лезьте. Там ещё много пакетников от остального оборудования. Напряжение триста восемьдесят. Если что, не откачают. Санузел здесь, рабочий. Не сломайте. Вот, в общем-то, и всё. Держи ключ от наружной двери. Не потеряй.
    Зал был сравнительно просторный. Большую часть его занимали деревянные длинные скамейки, расставленные рядами, как в зрительном зале. Одна треть помещения была отведена под двухъярусные нары. На них мы и застелили постели. Причём, не сговариваясь, все расположились на верхнем ярусе, потому что уже почувствовали противную холодную сырость, исходящую от бетонного пола. Так и зажили…
    Техника наша, как я уже сказал, стояла на охраняемой площадке, вооружённый караул от нас не требовался. Автоматы, пистолет и боеприпасы мы сдали в комнату хранения оружия портовой охраны. Бездельничали. Ходили в дальний уголок порта, где купались и загорали на бетонных плитах. Ели в портовой столовой. Правда, приходилось сильно экономить. Дело в том, что питаться нам было положено, только встав на временное довольствие в комендатуре города. Нам бы выдавали то ли суточные, то ли талоны на питание. Не помню уже. Для этого требовался продовольственный аттестат. Но он остался в строевой части той базы хранения, откуда мы получили технику. Отправляли нас внезапно, в выходной день. Сотрудница, в сейфе которой находился наш документ, уехала в соседний район. Ключи никому не доверяла. Запасной комплект был в секретной части, но и эту начальницу не нашли. Сотовых телефонов в войсках тогда ещё не было. Капитан, начальник строевой части, поклялся, что в понедельник вышлет наш продаттестат в комендатуру Владивостока заказным письмом.
    - Да что ты переживаешь?! Сухой паёк вам выдали на три дня. Как раз доедете до «Владика». Письмо не более двух суток будет идти, почта работает, как часы. Не дрейфь. В среду, максимум в четверг, продаттестат будет у тебя на руках. Мы не первый раз так. Всё отлажено.
    Делать было нечего. Задержать отправку эшелона всё равно бы никто не позволил. Тем более, из-за каких-то там ключей. Мне бы, конечно, поднять скандал, дойти до командира части. Но не стал, поверил на слово…
    Шли мы до «Владика» не три дня, а неделю. С приключениями. О них тоже можно было бы рассказать отдельно. Под конец поездки еды почти не осталось. Помню, как я разделил одно большое яблоко на четыре части и объявил, что это наш паёк на весь день. По прибытии в порт, едва дождавшись окончания разгрузки, метнулся в военную комендатуру Владивостока. Там ни о каком письме ничего не слышали. По моему настоянию дозвонились до базы хранения.  Их дежурный у кого-то что-то уточнил и сказал, что письмо выслали сразу же в понедельник. Не дошло… Потом, с интервалом в три дня, я наведывался в комендатуру, где меня уже все запомнили и с порога встречали, отрицательно мотая головой. Лишь много позже я узнал, что та сотрудница по поручению своего начальника, действительно, выслала наш продаттестат в понедельник. Только не во Владивосток, а на Чукотку, в Бухту Проведения, в нашу воинскую часть. Она его не так поняла, оказывается…
    Один раз я отбил телеграмму в часть с просьбой выслать деньги переводом с последующим вычетом из моего денежного довольствия. Так и написал: «Находимся бедственном положении…». В ответ тоже ноль. Как потом мне сказали, командир наложил резолюцию, чтобы начальник штаба разобрался. Тот отписал своему заместителю, который, ввиду отсутствия фигурантов, отложил разбирательство до нашего прибытия. Только и всего. Обычная военная бюрократия, помноженная на армейский пофигизм. Раза три я посылал телеграммы жене, и она высылала мне деньги телеграфным переводом. Совсем немного, ведь на руках маленький ребёнок, а когда я вернусь – неизвестно. В общем, экономили…
    Так проходили дни. Голодно, солнечно и пляжно. А потом зарядили дожди. Лило долго и много. Вода текла повсюду. Ручьи размывали высокий обрыв, под которым у подпорной стены в несколько ярусов стояли морские грузовые контейнеры. Однажды мы увидели, как с кручи сорвался огромный валун и упал на эти контейнеры, смяв один из них, как картонную коробку. В убежище стояла противная сырость, но вода туда не затекала. На ночь мы задраивали дверь, чтобы не запускать холод.
    И вот, в один из вечеров, вернувшись из столовой, мы заперлись в бункере и коротали время, валяясь на постелях и болтая о всякой чепухе.
    - Фаик, ты мне всё-таки объясни, как это тебя угораздило утонуть?
Когда мы ещё находились на базе хранения и ждали получения техники, один из моих караульных, Фаик, чуть не погиб. На закрытой территории было небольшое озерцо, где местные офицеры ловили рыбу и купались. Иногда, когда не видели командиры, там купались и солдаты, хотя это было запрещено. Фаик, сдружившись с местными воинами, тайком улизнул на пляж.
    - Э-э-э, зачэм опять спрашивал вы?!
    Сразу скажу, что подаю прямую речь моих солдат в транскрипции азербайджанского акцента вовсе не за тем, чтобы посмеяться над ними. Ни в коем случае не считаю этих парней чем-то хуже их сверстников других национальностей. Как сказал нам тогда командир полка: «Только не считайте их за дураков. Вы все сколько языков знаете? Один, русский. А они два, раз с вами на русском говорят. Вот и думайте, кто тут глупее…». Согласен с ним. Обычные молодые ребята, солдаты срочной службы. Все разные: и умники, и глупцы, и оболтусы, и тихони, и забияки. Тут от национальности не зависит, поверьте. Но если я сейчас, в этом повествовании, вложу в их уста обычную грамотную русскую речь, согласитесь, это будет выглядеть как-то неестественно. Потеряется шарм повествования. Поэтому, буду писать с акцентом.
    -Да ладно, Фаик. Ты сначала не мог об этом говорить. Время прошло, успокоился. Расскажи нормально.
    - Ну, на пляж пошёл-да. С мэстный солдат. Загорал хотел. Потом вода пробовал – нэ холодный. Думаю, искупался надо. Зашёл на вода, поплыл. Я на Каспийский море харашо плавал. И сейчас думал далеко заплывал. Поплыл-да.         
    - Фаик, я на Каспии тоже хорошо плавал. Только ведь морская вода солёная. Она плотнее пресной. Значит и держит лучше. А вот в пресной воде выталкивающая сила слабее. Держит она хуже. Ты об этом не знал?
    - Нэт! Я толко на Каспийский море плавал.
    - Ну, зашёл ты в воду. Поплыл. И что?
    - Заплывал далэко, э! Потом сила мой кончаться стал. Я назад поплывал. Совсем сила нэт. А солдаты на берег лежал, загорал. Я им кричал. Они смеялся, твари е…й, мнэ махали. Я ещё кричал, они махали. Потом у меня рука уставал, нога уставал, я много-много водичка пил и на дона ложился…
    - Бисмилла! – Испуганно отзвался с соседних нар Эльчин.
    - Короче, они потом понимал, что я утонул. Разбудили биджо. Грузин там был-да. Имя нэ знаю. Все его биджо звал. Здоровый, борец. Он загорал ложился и спал. Они его разбудил-да. Биджо поплывал на мой место, нырял, меня вытаскивал. Толко это нэ помню. Без сознаний был, э.
    Я вздохнул. Да, ещё чуть-чуть, и случилась бы трагедия. Не окажись тогда на пляже этого «биджо», мой солдат бы погиб. Ничуть не снимаю с себя вины за это. Не уследил. Хотя никто из местного руководства про это озеро мне не сказал. Бойцов моих расселили в казарме, под присмотр дежурного по части, который и должен был за них отвечать. Самого меня отправили в посёлок, в гостиницу. Иди, уследи…
    Командование базы незамедлительно доложило о ЧП в штаб округа, стараясь минимизировать свою вину. «Начальник караула, самоустранившись…». Причём, не разобравшись, командир указал в докладе, что солдат именно утонул. То есть погиб. Ему так доложил дежурный, когда Фаика увезли на «Скорой».
    Что здесь началось!.. Обвинения, скандалы, объяснительные. Я ведь тоже думал, что солдат погиб. Периодически меня вызывали к телефону, и на том конце провода кто-то начальственный и волевой, не считая нужным представиться, орал, изредка вставляя в свою речь печатные слова. Каждый раз это был кто-то другой, но тирады, как под копирку, прочили мне позорное увольнение из армии, суровый суд и долгий срок тюремного заключения. Можете представить моё состояние? Во-первых, было очень жаль Фаика. Честно. Чисто по-человечески. Хоть он был и шалопай, но, в общем-то неплохой парень. Во-вторых, очень не хотелось в тюрьму. В-третьих, один из начальственных голосов по телефону пообещал, что именно я повезу «Груз-200» родителям.
    На следующее утро, когда на дежурном автомобиле прибыл в районную больницу за телом, я обнаружил, что «тело» давно уже находится в добром здравии, разгуливает в больничном халате и вовсю пристаёт к медсёстрам. А теперь можете представить моё состояние? Восторженно выкрикивая бессвязную матерщину, я то стискивал Фаика в объятиях, то стучал кулаком по его лбу, то снова обнимал.
    Скандал затихал дня два. Однако теперь телефонная трубка всё больше требовала к себе начальника базы и распекала уже его за паникёрство, невладение обстановкой, бардак и подставу начальства. Происшествия, связанные с гибелью военнослужащих, докладывались по команде на самый верх, и теперь руководство на каждой ступени ломало голову, на кого свалить вину за ложное донесение. Уже не помню точно, но, по-моему, я отделался тогда строгим выговором, который со временем сняли.
    Фаик после этого случая получил стойкую водобоязнь, и когда, бездельничая в порту, мы купались в море, он ограничивался лишь солнечными ваннами.
    Я снова вздохнул:
    - Да, брат. Наделал ты тогда шума…
    - Ахмах! – Прокомментировал Эльчин. (По-азербайджански это значит «дурак»).
    - Ня олуб, ала?! – Взвился Фаик. (В чём дело, эй?!).
    - Хяр икисини сюздюр! – Прикрикнул я. (Молчать обоим!).
    - Вы, тарищ старш лэйтнант, его спросите, какой он ифекций заболелся. – Обиженно пробубнил Фаик.
    - Ня дэйирсян, ала?! – Теперь подскочил на нарах Эльчин, едва не стукнувшись головой о близкий потолок. (Что говоришь, эй?!). 
    - Саакит! – Я снова одернул крикунов. (Тихо!). – Что ещё за инфекция, Эльчин? Что болит?
    При этих словах Фаик и Муса дружно захохотали.
    - Расскажи-да! Сам говорил, что надо ему сказат. Врач надо. А то каждый дэн болел всё силно и силно. – Фаик торжествующе смотрел на съёжившегося Эльчина.
    - Так, в чём дело? Ну-ка, всё подробно. Оказывается, уже и врач нужен? Что ж молчал-то?
    - Да. Врач. Потому что хуже становился. Когда туалэт по маленький иду, болно.
    - Застудился что ли от сырости? – Спросил я, хотя по смешкам земляков стал кое о чём догадываться. – Говори, как есть. Завтра же отведу тебя в медпункт. Но врач должен знать причину болезни.
    Смешки усилились. Эльчин покряхтел немного и стал рассказывать. Несколько дней назад, вечером, когда я послал его глянуть, как там наша техника, он решил немного прогуляться по порту. Дожди ещё не начались, было тепло и сухо. Парень с интересом разглядывал большие портовые краны, наблюдал разгрузку корабля. Стемнело. Мимо него прошла группа портовых рабочих, в которой были две женщины. «Одна женщин на меня так странно посмотрэл…». Прогулявшись, Эльчин направился было к бомбоубежищу, как вдруг, из темноты полуоткрытого грузового контейнера услышал женский голос: «Эй, солдат! Подойди сюда».
    - Я думал, этот женщин меня попросил будет что-то помогал ей. Тяжёлый что-то поднимал, переносил-да. Я зашёл контейнер. Там пустой всё. Она мне рукой по грудь погладил и вдруг стал силно-силно дышать.
    - Кто стал дышать?
    - Она. Силно дышать стал. Потом мне стал штаны расстёгивал. У неё руки трясулся. Потом меня за плечи вцепился и на себя повалил…
    - Так, понятно... И как долго продолжалось буйство плоти?
    - Щто? Какой пилот?
    - Да так, ничего. Больше ты с ней не встречался?
    - Нэт. Она даже имя нэ сказал. Встрэчу – убью!
    - Встретишься, не подходи. И не вздумай предъявлять претензии, скандалить. Ты знаешь, что она может обвинить тебя в изнасиловании? Нам, для полного счастья, только этого не хватало.
    - Ада, какой изнасиловка?! Он сама, э!
    - Ты не докажешь. Не подходи, сказал, и всё! Завтра пойдём в медпункт.
    Я заложил руки за голову и уставился в тёмный потолок. Да, дела… А если врач скажет, что необходима госпитализация? А он, скорее всего, именно это и скажет. И что тогда? В госпиталь? А оттуда доложат наверх по своей линии. Снова скандал. Блин, а продаттестатов-то нет! Что делать?! Точно с ума сойду в этой командировке!..
    Забегая вперёд, скажу, что мне удалось убедить местного врача не раздувать скандал. Думаю, доктор наверняка отвечал за что-то, типа своевременной диспансеризации работников порта, санитарную чистоту сотрудников или что-то подобное. Он продал две пачки таблеток (снова сокрушительный удар по моему скудному бюджету) и объяснил, по какой схеме принимать лекарство. Но всё это было на следующий день. А пока я лежал, вздыхал и глядел в потолок. Бойцы давно уснули, а вот мне от тяжких дум не спалось. Возможно, благодаря этой самой бессоннице у нас тогда всё обошлось...
    Собираясь ко сну, мы всегда гасили освещение, оставляя включённым только дежурный фонарь у самого входа. И вот, погружённый в тяжёлые раздумья, я обратил внимание на какие-то блики, медленно расползающиеся по потолку. Странно. Что это? Уже сплю и вижу сон? Глянув вниз, оторопел. Повсюду была вода! Она доходила уже до нижнего яруса нар. Вещи, одежда, сапоги – всё в воде! Я заорал «Подъём!» и первым спрыгнул вниз. Надел брюки, сапоги, рубашку. Дойдя до рубильника, включил общее освещение. Помню, тогда уже кольнула мысль: «Какой идиот установил его так низко?! На уровне груди». Солдаты сидели на верхних нарах и, щурясь спросонья от яркого света, растерянно оглядывались.         
    - Так, орлы! Слезаем вниз, одеваемся, берём вещи. Будем выходить.
    - Зачэм? Мокрый становился. Подожём, вода сам уходил.
    - Не уйдёт вода сама. Думаю, только прибывать будет.
    - А почэму прошлый дэн нэ был здесь вода? Дождь уже три дэн идёт.
    - А чёрт его знает?! Может, поток какой-то новое русло себе пробил. Или где-то что-то перекрыли, так сюда натекло. В любом случае, надо выбираться, пока вода всего лишь по колено. Слазим, я сказал! Живо!
    Оделись, взяли вещи, стали открывать дверь. Только провернули колесо задраивающего механизма, по всему периметру проёма двери стали бить тугие струйки воды. По всему, понимаете? Сверху тоже. Мы переглянулись. Сколько же воды за дверью? Я мысленно представил лестницу. Два широких пролёта, по объёму, примерно, как четыре пролёта в пятиэтажке. Две площадки. Тоже просторные. Ещё наклонный пандус. Вдруг это всё уже под завязку?!
    - Так, подождите здесь открывать. Пойдём к другому выходу. Может, туда ещё не натекло.
    Едва крутнули колесо запасного выхода, та же картина. Струи по всему периметру! А если и там всё до краёв? Это уже серьёзно. Причём, мы неосторожно позволили образоваться довольно ощутимому зазору. Вода хлестала порядочно. Задраить обратно не удалось, механизм заклинило. Видно, в щель попал какой-то мусор.
    - Надо выбираться.
    - Зачэм?! Сядем верхний нара, будэм ждать. Вода будэт уходил, мы будэм выходил.
    - Да?! А если не будет «уходил»? А только «приходил». Что тогда?! Погибнем все на хрен! Это Дальний Восток, парни. Здесь циклоны не редкость. Заливает улицы так, что машины тонут. Думаете, кто-то помнит, что здесь, в бомбоубежище, караул живёт? Комендант только. Но откуда ему знать, что нас стало топить? До сегодняшнего вечера всё нормально было. Как думаете, через сколько дней нас станут искать? Кому мы нужны?!
    Вернувшись к основному выходу, стали осторожно открывать. С каждым поворотом колеса потоки прорывающейся воды становились мощнее. Они уже вовсю хлестали по нам, и мне вдруг вспомнился какой-то военный фильм про моряков. Эпизод борьбы с пробоиной. Один в один! Муса показал рукой на Фаика. Тот стоял, выставив перед собой руки, дрожал и смотрел на дверь вытаращенными глазами. Человеку, недавно пережившему утопление, было от чего поддаться панике.
    Я схватил его за горло, прижал к стене, тряхнул несколько раз и заорал сквозь шум воды:
    - Ащи, горхма! Горхма! (Не бойся! Не бойся!). Фаик, сейчас мы откроем дверь. Вода сюда хлынет. Не бойся. До потолка она всё равно не дойдёт. Но нужно не убегать от неё, а двигаться навстречу. Нужно выходить из подземелья. Ты понял меня? Ты понял?!!
    Фаик мелко закивал.
    - Так, все подошли сюда. Эльчин, Муса! На счёт три открываем. Изо всех сил крутим руль и резко тянем дверь на себя. Сквозь поток выходим на лестницу. Готовы? Раз! Два! Три!!!
    Дверь распахнулась, и огромный вал с рёвом ворвался в помещение. Нас с Эльчином дверью отбросило в сторону, но мы продолжали цепляться за запорное колесо, хотя ноги не стояли на полу. С меня смыло оба сапога. С Эльчина один. А вот Фаика и Мусу отбросило вглубь зала. Они потерялись среди перевернутых нар, скамеек, сорванных со стен плакатов. Стало жутко. Что человек против стихии?
    Время словно замерло. Не то, чтобы всё происходило, как в замедленной съёмке. Нет. Поток бесновался так же мощно. Но не ослабевал. Мне казалось, что прошло уже много времени, а напор воды не убывает. Так ведь не должно быть! Даже если вся лестница и пандус залиты доверху. Вода уйдёт в зал и освободит выход. Впрочем, это если там какой-нибудь ручей не образовался, который течёт именно сюда. Кстати, потом выяснилось, что так оно и было.
    Но вот, прошло ещё время, и поток понемногу пошёл на убыль. Скорее всего, от страха мне просто показалось, что это длилось долго. Реально, думаю, прошло несколько десятков секунд. Фаик и Муса встали на ноги и, цепляясь за нары, борясь с водоворотами, стали продвигаться к выходу. (Ещё одна ассоциация со старым военным фильмом. Когда людей затопило в берлинском метро). Вода поднялась выше пояса. Мы ухватились за стальной косяк двери.
    - Надо выходить! Немедленно! – Прокричал я сквозь грохот.
    - Зачэм, э?! Сейчас весь вода сюда затекал, потом мы выходил будэм. Горхма!
    Но я смотрел мимо них. И видел то, чего не видели они. А именно электрический распределительный щит. Совсем близко. Вспомнил инструктаж коменданта: «Напряжение триста восемьдесят. Если что, не откачают…». Я не специалист-электрик. Не знал точно, что произойдёт, когда вода доберётся до контактов. Может, просто замыкание. А может, ток пройдёт через воду и нас всех скрючит в смертельной судороге. Ведь гибнут же люди, случайно уронив в ванну электроприбор. Скорее всего, так и будет. Проверять на практике не хотелось.
    - Нет! Выходим сейчас!
    Я стал толкать солдат к выходу. Упал. Поднялся. Они захохотали. «Горхма! Горхма!..». Решили, что у меня от страха истерика.
    - Вот, э! Ещё мэньше напор стала. Подождат надо.
    Если выйти первым, пожалуй, эти оболтусы останутся тут. Показать им на электрощит, могут запаниковать. Тот же Фаик запрыгнет на верхние нары, и хрен его оттуда стащищь! Хотя напор, и впрямь, стал ещё меньше, но не прекратился.
    Вода подбиралась всё ближе к щитку! С помощью кулаков и отборного азербайджанского мата я всё-таки заставил бойцов эвакуироваться. По лестнице, действительно, бежал довольно сильный поток, так что мы много раз падали и скатывались вниз. На площадке, на повороте лестницы, я оглянулся и увидел, как отблески света на бегущей воде несколько раз мигнули и погасли. Успели! Чёрт побери, успели!!!
    Выбрались наружу, забрались на холм бункера, и обессиленно повалились на траву. Не могли надышаться! Несмотря на непогоду и поздний час, порт продолжал работать. Повсюду горели прожекторы, громко скрипели подъёмные краны, ездили погрузчики. Ливень хлестал по нашим лицам, а мы хохотали, как сумасшедшие! Наверное, это была истерика…
    Сколько лет прошло с тех пор! Хотя, в контексте рассказа будет уместнее - сколько воды утекло! Чего только не случалось за время службы! Иногда даже не верится, что было. Но я люблю вспоминать. Ситуации, людей. В последнее время по Новостям часто показывают сильные ливни и картины затопления городов. Несущиеся по улицам потоки, плывущие автобусы, заполненные водой подземные переходы. Показывают чудаков, в шутку преодолевающих улицу вплавь. В такие моменты вспоминаю тайфун во Владивостоке. Тот самый… Вспоминаю порт, бункер и своих шалопаев. Не знаю, где они сейчас, что с ними. Но думаю, если они смотрят те же Новости, в их памяти возникают те же картины. И пусть мы уже не хохочем, как тогда, но уж точно улыбаемся. Одновременно…