Записки из ада

18+

«Рай и ад начинаются на земле. Суди себя сам, и Господь не осудит...» (Серафим Саровский)


1.

   
     Очнулся в просторной комнате с высоким потолком с ощущением какого-то незаконченного дела… Яркий свет люминесцентных ламп бил по глазам. Девушка в белом халате помахивала перед моим носом склянкой с нашатырным спиртом, судя по характерному едкому запаху. Рядом, на стуле, сидел небритый лысый мужчина с маленькими юркими глазами, одетый в кожаную куртку и джинсы. В руках толстая бежевая папка с бумагами.
     «Ну, что пришёл в себя, отморозок?» – Спросил он, наклонив голову набок и выпучив на меня глаза, как умная немецкая овчарка. Рядом стояли кровати с матрасами и без в несколько рядов. Над ними высоко в стене порталом зияло большое зарешеченное окно, в котором были видны прямоугольный кусок чистого голубого неба и макушка фонарного столба с восседавшей сверху вороной. Тело ломит, ноет ушиб на затылке, по рукам и ногам фиксирующие ремни…
     Дверь распахнулась и в комнату стремительно вошла сухая высокая женщина за пятьдесят с бесцветными серыми глазами и в белом халате. Увидев лысого мужика на стуле, она остановилась: «Простите?» Лысый, нехотя поднялся. Заправил выбившуюся рубаху, сверкнув кобурой. «Ещё увидимся» – Подмигнул он, и вальяжно покинул комнату.
     Женщина села на освободившийся стул и подвинулась ко мне вплотную. Она изучала меня глазами, как какую-то древнюю окаменелость из Месопотамии. Я поинтересовался где нахожусь.

     – Мужское буйное, – быстро ответила она.

     – А вы кто? И этот? – Кивнул в сторону двери.

     – Он из полиции, а я дежурный врач второй психиатрической клиники. Мне нужно задать вам несколько вопросов. Постарайтесь отвечать честно, хорошо?

     – А можно мне воды? – Попросил я, с трудом разлепляя запёкшиеся губы.

     – Сначала несколько вопросов. – Настояла врач с плохо скрываемым раздражением в голосе и взяла ручку на изготовку, – Это не займет много времени. Ваше имя, фамилия, отчество?
          
     Я лежал привязанный к кровати и отвечал на все её вопросы. Какой сейчас год и месяц. Дата моего рождения. Не было ли у меня травм головы или попыток суицида. Жена, дети, близкие родственники. Их даты рождения. Ну, и так далее… Ответив на все её вопросы, снова попросил воды. Несколько секунд она что-то дописывала, и только после рассеяно ответила: «Да, конечно...», продолжая глядеть в папку. Поднялась со стула и, так же стремительно, как вошла, покинула комнату. Минут через пять появилась медсестра. Подняла мне голову и стала поить тёплой водой из пластикового стаканчика. Закончив пить, я спросил сестрицу, давно ли здесь нахожусь. Та в ответ лишь снисходительно улыбнулась и вышла, брезгливо выбросив стаканчик в урну у дверей.
     Какое-то время я просто лежал один, прицепленный к этой кровати. Но потом вернулся тот лысый тип с папкой. Он уселся на стул. Немного помолчал, уставившись куда-то в пол. Потом облокотился на ручку стула и стал демонстративно массировать переносицу.

     – Ну, и зачем ты их всех убил? – Наконец, выдохнул он.

     – Кого?

     – А то ты не знаешь?

     – Не знаю...

     – И своего пятилетнего сына не убивал? – Он открыл папку и разместил перед моими глазами фотографию… Он продолжал что-то говорить и говорить, но я на какое-то время выпал из реальности… Вернулся к ней на следующем фото с девушкой, очень похожей на мою жену. Она лежала в неестественной позе на животе, голова набок, открытые глаза будто застыли в ужасе. На светлом линолеуме контрастные бардовые лужицы с обеих сторон от туловища…
     Только тогда до меня наконец дошло, что пытается сказать этот человек. – Это всё сделал я! Это я убил свою жену и пятилетнего сынишку! Как снежный ком эта мысль обрастала всё новыми и новыми подробностями из памяти. Я даже не замечал, что уже ору, как сумасшедший, отчаянно пытаясь разорвать фиксирующие ремни на груди, по рукам и ногам… Но вскоре прибежала сестрица и поставила укол…



2.

   
   
     Под действием галоперидола и других препаратов следующие несколько недель пролетели, как один день… В семь утра в тёмных коридорах включался свет. В такую рань вставали в основном дежурные, в чьи обязанности входило помыть пол, прибрать палату и тому подобное. В 7:15 выдавали сигареты, которые передали родственники. В девять пересменка, поэтому каждый больной должен был в это время находиться у своей койки, чтобы медсестра могла всех подсчитать. В десять завтрак. Обычно манная или овсяная каша. Сразу после еды пациенты гурьбой шли за таблетками в кабинет дежурного врача, у двери которого выстраивалась длинная очередь. В два часа обед. Приём таблеток. С трёх до пяти тихий час, или «комендантский», как его называли местные психи. Покидать палаты в это время было запрещено. Тех же, кто ослушался, могли и в надзорную комнату закрыть на сутки или двое. Ужин в шесть. Приём таблеток. Уборка. С семи до девяти вечера можно было отстоять огромную очередь и позвонить кому-нибудь со стационарного телефона в холле. В восемь выдавали пряник или булочку со стаканом кефира. В девять опять таблетки или уколы… В десять выключался свет, а на следующий день всё по новой…

     Самым популярным местом у больных был просторный холл со старым зарешеченным телевизором, подвешенным почти к самому потолку на высоте около трёх метров, по которому показывали новости, ток шоу и сериалы. Там же в холле находилась небольшая библиотека из трёх двухметровых стеллажей у стены. В основном детективы или любовные романы в мягкой обложке. Немного русской и зарубежной классики. Настольные игры, вроде шашек, карт или лото…
     Периодически у кого-нибудь из пациентов случались обострения. Один щуплый на вид мужчина как-то раз вырвал небольшой алюминиевый поднос из рук медсестры и повалил её на пол. Он пытался отсечь ей голову этим подносом и всё кричал, повторяя: «Не та голова! Не та голова!» Двое здоровенных медбратьев еле оттащили сумасшедшего от сестрицы. Говорили, что этот псих отрезал головы своей жене и детям, а потом шатался по городу сам не свой несколько недель, пока на него не обратили внимание сотрудники постовой службы.
     Остальные пациенты реагировали на такие инциденты по-разному. Кто-то прятался под стол, кто-то рыдал, кто-то смеялся. Иные тоже проявляли агрессию. А некоторые никак не реагировали. Я относился к этой группе. Под действием препаратов я почти не чувствовал душевной боли и просто плыл по течению этого кошмарного сна, мало что в нём понимая…
 
     Из надзорной комнаты меня подселили в 9-ю палату. Соседями оказались двое мужчин за сорок, постоянно пившие чифирь, и старик, который большую часть времени проводил в постели, глядя широко раскрытыми глазами в потолок. Вместо нижней челюсти у него был ужасный пластиковый бежевый протез из-за которого дед выглядел страшнее Ганнибала Лектора в маске. Иногда я замечал, как глаза старика, наполнялись слезами и тогда он начинал издавать какие-то странные звуки себе под нос внутри протеза...
     По словам Чифирьщика, как его тут все звали, у старика умерла жена, а детей у них не было, и дед остался совершенно один в своём огромном доме вместе с котом, породы мэйнкун. А когда примерно через год животное сдохло от старости, дед решил застрелиться из своего охотничьего ружья. Но что-то пошло не так, и он лишь отстрелил себе большую часть челюсти. На выстрел прибежал сосед и стал звонить в домофон. Он видел старика в окно. Видел его заляпанную кровью белую майку. Сосед вызвал полицию. Те стали ломиться через забор. Ситуация вышла из-под контроля. Тогда обезумевший дедуля то ли от болевого шока, а то ли со злости на свою судьбу, и подстрелил из ружья обоих. Один из ментов выжил, но остался инвалидом на всю жизнь.
     Сам Чифирьщик, с его слов, лечился здесь уже в четвёртый раз. Каждые 3-4 года после выписки с ним случался криз рекуррентной шизофрении, приступы неконтролируемой агрессии на фоне алкоголизма. А его дружок, Колян, тоже алкоголик, но ещё и наркоман, считал, что за ним следит ФСБ, чтобы подкинуть наркотики. Только в клинике они его, мол, не достанут. В итоге Николай стал сознательно проявлять девиантное поведение. Он бросался на людей в торговых центрах с криком «Убью, сука!», пока его не задержали и не отправили сюда.
     Но, на самом деле, меня подселили ещё не к самым больным людям. По крайней мере, внешне Чифирьщик и Колян вели себя, как вполне здоровые гопники. Но большинство из тех, кто выползал из своих палат в холл под телевизор, были глубоко больные люди, с которыми нормальное общение было в принципе невозможно. Один сумасшедший, которого прозвали прилипалой имел привычку постоянно увязываться за кем – нибудь и ходить молча по пятам, пока его не прогонишь, начав на него кричать и замахиваться. Костлявое существо с грязными, обкусанными ногтями и лицом, искажённым перманентной гримасой страдания. Его стеклянные глаза постоянно блестели от слёз. Во рту не хватало нескольких передних зубов, а тёмные длинные волосы до плеч были все в колтунах. При виде ножниц существо проявляло агрессию, поэтому никто его и не стриг...
      А я всё это время думал о том, как бы мне себя убить.



3.

   
    
     Никогда мне не нравились идеи, связанные с дыхательными путями. Таблетки – лучший вариант, но за ними здесь жёсткий контроль. Оружие в таких заведениях не держат. А, вот, лезвие для станка… Однажды я заметил, как один из санитаров выходит из комнаты для персонала гладко выбритый. Может быть, он держал лезвия там. По крайней мере, у меня будет время… Я решил захватить эту крепость штурмом. Постоянно ошивался в холле под телевизором, недалеко от заветной дверцы, пока наконец не выдался подходящий момент. К дверям направлялся напарник Гриши. Не знаю, как его звали, но по габаритам он выгодно для меня уступал Гришуне. Я снял тапочки, дождался, когда медбрат откроет дверь, и бросился на него с расстояния около десяти метров. Он успел вытащить ключ из двери, приоткрыть створку и оглянуться на меня, прежде чем я с разбегу оттолкнул его в сторону. Санитар повалился на пол, как кегля. «Это, Страйк, приятель!» Пока он так валялся, я спокойно зашёл в комнату и запер за собой дверь на засов.
     Стены были выложены мелкой бледно-голубой плиткой, отвалившейся местами. Справа несколько кабинок с унитазами. Слева вдоль стены тянулся ряд раковин с зеркалами. Сбоку от каждого зеркала висел пластиковый шкафчик. Я начал методично шарить с первого: зубные щётки, пасты, линзы, одна вставная челюсть в стакане, пачка тонких сигарет с зажигалкой. Какие-то косметические тюбики, баночки с мазями для чувствительной кожи…
     Оклемавшись, напарник Гриши принялся долбить в дверь, требуя, чтобы я немедленно вышел, иначе мне же хуже будет, ну, и всё в таком духе... Потом я услышал картавый голос сестрицы: «Что происходит?» И ответ медбрата: «Зови Гришу. Этот псих там закрылся». Послышался удаляющийся шорох кед сестрицы об линолеум. Чёртов Гриша, – думал я, - куда ты спрятал свои лезвия и станок?! В ящичках их не было. Посмотрел в кабинках, обошёл всю комнату по периметру. В углу, слева от окна, находился небольшой фаянсовый поддон для мытья ног. Утопить в нём можно было разве что свои ступни…
     Взял зажигалку и пачку из шкафчика, закурил... Подёргал решётку на окне. – Даже не шелохнулась. Потом подошёл к раковине, упёршись в неё ладонями. Из зеркала на меня взирал тощий старик в белой пижаме с сигаретой в зубах. Его впалые щёки и глазницы, высокий лоб – всё лицо испещрено морщинами, а на куриной тонкой шее местами были видны пигментные пятна старости… Лицо слегка ухмыльнулось, приподняв уголок губ, а потом начало медленно расплываться в издевательской улыбке, которая становилась всё шире и шире, пока не растянулась буквально до ушей. Лицо исказилось до неузнаваемости. Нос и глаза вслед за безумной улыбкой растянулись по вертикали и голова в целом стала больше напоминать антропоморфную голову летучей мыши. Этот мерзкий урод разлепил рот и медленно беззвучно произнёс губами: "Ммааллоо... Ээттооггоо ммааааааллоо!"
     Раздался мощный удар в дверь. Похоже, пришёл Гриша и пробовал высадить дверь с ноги. Его напарник продолжал кричать и угрожать наказанием. Следующий удар был более глухим. Послышался треск штукатурки. Похоже, Гриша влетел в дверь плечом с разбегу… Тогда я схватил стакан с зубным протезом, вытряхнул содержимое в раковину, и швырнул его об пол. Подобрал подходящий осколок, обернул широкий конец полотенцем, а узким стал резать руки вдоль вен… Это было чертовски больно, резать по старым многочисленным шрамам, но мне всё же удалось вскрыть вены сначала на левой, а потом и на правой руке... Я сидел на полу под окном, прижавшись спиной к тёплой батарее, лицом к двери… Стены комнаты медленно отдалялись и возвращались на место, стоило сфокусировать на них взгляд. Но со временем и этот фокус перестал работать. Комната всё больше напоминала тёмный длинный коридор с белой дверью в конце. Физической боли уже почти не было…
     Я глядел прямиком в тот тёплый летний вечер на берегу чёрного моря, когда мне едва исполнилось 36... Стаи редких облаков скучивались на горизонте и постепенно розовели. Над волнами кричали чайки и дул лёгкий бриз. Помню, сколько счастья и восторга было в глазах сынишки от маленькой живой медузы, которую я положил ему в ладони. И ещё тот неожиданный поцелуй жены украдкой в щёчку, между делом... Вот, они стоят живые перед фотоаппаратом в моих руках, старательно улыбаются на камеру и машут «Привет!». Стоит только руку протянуть… Картинка размывается. В глазах всё плывёт. Где-то там далеко на кафельный пол падает белая дверь. В западающем налево проёме появляется размытая фигура Гриши. Он стоит какое-то время на месте, как вкопанный, и отходит в сторону, пропуская вперёд сестрицу… Прежде чем потерять сознание, в голове всё настойчивей и безумней крутились по кругу одни и те же мысли о том, что всего этого просто не может быть! Что здесь какая-то ошибка и, что скоро я просто проснусь и всё окажется лишь кошмарным сном, из которого бывает так приятно однажды проснуться…



4.


     Очнулся в просторной комнате с высоким потолком с ощущением какого-то не законченного дела…  По рукам и ногам фиксирующие ремни. Руки забинтованы по локоть. Маленькая красная лампочка в зарешеченном плафоне над приоткрытой дверью тихонько потрескивает в полной тишине электричеством, еле освещая небольшой участок стены с облупившейся голубой краской. За окном тусклым жёлтым маячком в безлунной ночи светит фонарь. Однажды на нём сидела ворона… Впрочем, кто знает, может быть она и сейчас там сидит в темноте над световым конусом…