Крылья родины

Мальчишка, забившись в угол прихожей, молчал. Капли пота, стекавшие из-под зимней шапки, смешивались с бусинками слезинок, но паренёк не замечал ни того, ни другого. Он мысленно возвращался на лёд: вот летит на коньках он, кажется, быстрее звука. Взмах клюшки, удар... снова мимо. А ведь победную шайбу мог бы забросить именно он!
– Да что с тобой? – устало спросил его папа. – Встань хоть с пола. Что за дела? Вы же выиграли.
Паренёк глянул на отца так, словно впервые его увидел, сбросил одёжку и юркнул в комнату. Родитель, вздохнув, направился следом. На скомканной постели мальчишка лежал, отвернувшись к стене, ещё и под подушку запрятался от всего мира. Присев на краешек кровати, отец тронул мальчика за плечо, осторожно поднял подушку. Сын повернулся резко, глаза влажные. Голос его дрожал от обиды:
– Ты же говорил, что если я стану упорно тренироваться, обязательно попаду в основной состав, а когда вырасту, буду играть в Москве за «Крылышки»!
«Крылья советов», или «Крылышки», как ласково называли команду спортивные комментаторы, являлись любимой ледовой дружиной мальчишки. На плакате-календаре за наступивший недавно 2004 год, что висел прямо тут, над кроватью, красовались хоккеисты в синей форме с крылатыми эмблемами «КС». Турнирная таблица была прилеплена около письменного стола, а в верхнем его ящике толстая папка полнилась вырезками из газет и спортивных журналов.
– Знаешь, что я случайно узнал сегодня? – продолжал паренёк с упрёком. – Вместе с ребятами я вышел уже из спорткомплекса после игры, но обнаружил вдруг, что ключей нет в кармане. Решил вернуться в раздевалку, там поискать. Дверь была нараспашку, я вошёл, а из-за шкафов слышу вдруг голоса: два наших тренера игру обсуждают, нас, учеников своих, кто способный, кто нет... ну и про меня говорили тоже...
Мальчишка вновь отвернулся к стене и умолк. Плечи его подёргивались. Отец вновь положил руку на плечо сына, пытаясь его успокоить. Чуть погодя, спросил:
– Что же тренеры про тебя сказали?
– Они... Сказали они... – голос парнишки срывался, слова подбирались с трудом. – В общем... в обороне я плох, скорость мала, броски неточные, по воротам мажу. А ведь я изо всех сил старался, верил твоим словам, мечтал чемпионом мира стать, честь Родины защищать, как Фетисов, как Мальцев, как Павел Буре... Короче, ничегошеньки мне не светит. Именно так они говорили.
– Это всё?
– Нет, не всё! – мальчишка, крутанувшись, сел на кровати. – Ещё сказали они, что я криворукий!
Выпалив это, паренёк выскочил из комнаты. А отец, сидя на кровати сына, медленно опустил взгляд. Он пристально рассматривал теперь свои руки.
Собственные руки отец мог рассматривать долго. Но в этот раз он не стал засиживаться. Быстрым взглядом ощупал широкие и волосатые кисти. Перевернув их, осмотрел шершавые мозолистые ладони: тут шрам, тут заживающая царапина. Глянул на кривоватые толстые пальцы, на обрамлённые заусеницами, вечно покоцанные ногти. Самые настоящие рабочие руки. Что тут ещё добавить?
И вспомнилась тут отцу история из его детства. История, к которой он старался не возвращаться, которую упорно пытался забыть, вычеркнуть из жизни, из памяти, но... Оказалось, что история та никуда не ушла, не вычеркнулась. И понял он вдруг, что обязан рассказать всё сыну. Да и нужно ему просто выговориться, давно нужно.
Войдя в гостиную, обнаружил он сына сидевшим на подоконнике и усиленно разглядывавшим пересечение улиц Дзержинского и Луганской. Мигали светофоры, двигался автотранспорт. Слева от оживлённого перекрёстка стояла невысокая деревянная филейская церковь, называвшаяся помпезно: храм Новомучеников Российских. Справа тянулись в дальнюю даль корпуса завода «АВИТЕК». Всё как всегда. То, что нет ничего интересного за окном, было понятно так же, как то, что мальчишка не готов к разговору. Был он сейчас словно ёжик в колючих иголках. Любые нравоучения, успокоения парень встретил бы в этот миг в штыки. Так с чего бы начать разговор? И отец спросил:
– Как думаешь, какой вид транспорта самый безопасный?
В оконном стекле на фоне неспешных автобусов и троллейбусов отразились удивлённые глаза сына. Но вместо ответа он лишь плотнее сжал губы. Отец подошёл ближе и задал ещё более странный вопрос:
– Ты когда-нибудь видел руки пианиста?
Оторвавшись от окна, сын удивлённо смотрел на отца. А тот продолжал:
– Кисти у пианистов изящные, пальцы прямые и длинные, а кожа на них тонкая, нежная, – тут отец неожиданно выставил свои лапищи. – Смотри! Видал эти пальцы? Не пальцы, а сардельки, но не всегда мои руки были такими. В детстве я посещал музыкальную школу! Я был... пианистом.
– Ого, – парнишка не смог сдержать удивления. – Но ты никогда не рассказывал...
– Да, не рассказывал. Но, пожалуй, пора рассказать. Вот послушай.
И отец стал рассказывать сыну о своём детстве. О том, как его родители приметили в нём некоторую музыкальность и, посоветовавшись с кем-то из родственников, отдали его в класс фортепиано. Он усиленно занимался, со временем стал лучшим пианистом во всей музыкальной школе. Мечта покорить столицу – да что там, весь мир! – уже не казалась чем-то несбыточным. Ради этой мечты он и берёг свои руки: ежедневно втирал в кисти специальный защитный крем, зимой без перчаток на улицу не выходил и не дрался с дворовыми пацанами даже тогда, когда было это необходимо. Родители настраивали его на победу в областном конкурсе пианистов. Победа открыла бы парню дорогу к успеху. Родители говорили, что если он победит, то сможет и Москву покорить, и весь белый свет. И парень с блеском выиграл этот конкурс, в тот день его тонкие пальцы порхали по клавишам как мотыльки. Он играл восхитительно, всё у него получалось. Несомненно, это было лучшее музицирование в его жизни. Парень взлетел на седьмое небо от счастья, когда высокое жюри, состоящее из приезжих музыкальных светил, присудило ему победу. От пережитого волнения у него закрутило живот. И сразу по завершении церемонии награждения он отдал диплом сияющим родителям, а сам побежал в туалет. Там он, закрывшись в дальней кабинке, позаседал в одиночестве и уже собирался на выход, как услышал, что в туалет зашли люди. По их акающему говору, по интонациям понял он, что это судьи-москвичи зарулили сюда облегчиться. Столкнуться со светилами в отхожем месте паренёк постеснялся и, притаившись, решил обождать. А члены жюри говорили, и парень слушал, как эти авторитетные дядьки пренебрежительно отзываются и об уровне местного конкурса, и лично о нём, победителе. Они говорили, что играет он серо и пресно, без фантазии. А ещё сказали, что руки его кривые. Светила музыки вышли, а парень всё торчал в кабинке, убитый горем. В тот миг у него словно подрезали крылья. Выйдя из туалета, он долго рассматривал свои руки, а потом начал вдруг ими лупить по стене коридора. Он впервые тогда разбил руки в кровь.
С тех пор он забросил музыку, стал ходить в бокс, впрочем, тоже не слишком успешно. А после школы пошёл слесарем на филейский завод. Он никогда не жалел свои руки. Много работал, его руки не ведали отдыха. Трудился и на огороде, и в гараже непрестанно чинил свой вечно ломавшийся жигуль. При этом он никогда не пользовался перчатками или какой-то другой защитой для рук. Когда получал царапины, синяки, ушибы, лишь ухмылялся. Травмируя руки, даже злорадствовал. Он словно мстил своим рукам за то, что они «кривые».
А на заводе работал он в цехе, где собирались катапультные кресла пилота для истребителей и бомбардировщиков. Работа непростая. Все руки его покрылись ссадинами и шрамами. И вот однажды в программе «Время» показали сюжет про авиакатастрофу нашего самолёта, случившуюся на Парижском авиасалоне. За две секунды до столкновения с землёй лётчик успешно катапультировался, а приземлившись в полусотне метров от пылающих обломков боевой машины, тут же поднялся на ноги – живой, невредимый.
Вскоре к ним на завод «АВИТЕК» приехал тот самый спасшийся лётчик. Его привели в цех, и он благодарил рабочих, изготовивших катапультное кресло, сохранившее ему жизнь. Лётчик сказал, что причиной катастрофы отечественного истребителя была птица, случайно попавшая в сопло двигателя. Тем не менее крушение самолёта могло стать конфузом для нашей Родины, но благодаря чудесному катапультному креслу, наоборот, обернулось триумфом. От аварии в воздухе не застрахован ни один самолёт, однако такие средства спасения лётчиков есть только у наших. Во всём мире никто не умеет делать настолько совершенные катапультные кресла! Потом лётчик пожал руку каждому рабочему. Самым последним стоял отец, он очень стеснялся своих «кривых» рук. Но лётчик, задержав его кисти в своих ладонях, обращаясь через отца ко всем присутствующим, сказал: «У вас золотые руки! Ваши руки спасли не только мою жизнь, о многих спасённых пилотах вы не догадываетесь. Ведь далеко не каждая авиакатастрофа происходит под прицелами телекамер на виду всего мира. И даже сейчас, в наше мирное время, спасённых лётчиков очень много. А если, не дай Бог, случится война, то счёт, возможно, пойдёт на сотни спасённых жизней».
Лётчик ушёл, разошлись и рабочие по своим местам. А отец словно заворожённый долго ещё стоял посреди цеха. Он рассматривал руки. «Значит, не такие уж и кривые они, – думал он, улыбаясь. – Золотые!» С тех пор отца отпустило, и он старался не вспоминать детскую обиду. В тот день у него словно заново выросли крылья, и на свои руки он больше не обижался. Он трудился на благо Родины, а неприятный случай из детства затерялся в дальних уголках памяти, прятался там до этого дня.
Окончив рассказ, отец шагнул к по-прежнему сидевшему на подоконнике мальчишке, приобнял его и добавил:
– Вот так, сын, получается: защищать честь Родины можно не только клюшкой.
Сын, краешком губ улыбнувшись, спросил невпопад:
– Так какой же вид транспорта самый безопасный?

   Минуло двадцать лет.

Сын несётся со сверхзвуковой скоростью по небесам. Теперь он в сто раз быстрее самого быстрого хоккеиста. Он хорош и в атаке, и в обороне, он точно бьёт в цель, настоящий ас. «Крылышки» боевой машины слушаются его безупречно. Сын чувствует себя уверенно в небесах, ведь он в кресле пилота, созданном на отцовском заводе. Благодаря этому креслу его самолёт – самый безопасный вид транспорта (так когда-то ответил ему отец).
А защищать честь Родины действительно можно не только клюшкой.
МиГ-29 летит в синем небе. Пилот улыбается, тихонечко напевая себе под нос:

Призрачно всё в этом мире бушующем,
Есть только миг, за него и держись...*

[ * В произведении процитированы отрывки песни «Есть только миг», слова Леонида Дербенёва.]

Хорошая песня, в тему. Радует яркое солнышко – завтра уже освящать куличи, послезавтра Пасха. Близок и День Победы (нынче он будет на светлой седмице).
И хоть в этой военной спецоперации до победы ещё далеко, лётчик знает – свою личную победу сегодня одержит он точно. Боевая машина с бортовым номером 53, разрезая прозрачный весенний воздух, закладывает вираж. Майское солнышко теперь позади. А далеко впереди над горизонтом видны грозовые тучи.
Рука пилота крепче сжимает ручку управления самолётом. Щёлкает переключатель выбора типа оружия, и указательный палец плавно давит на красную кнопку пуска.
Одна за другой, оставляя инверсионные следы, уносятся вдаль две ракеты класса «воздух – земля». До лесного лагеря ВСУ примерно полста километров. По данным средств объективного контроля, прямо сейчас там скопилось до сотни бандеровцев. Но можно не сомневаться – цель будет поражена. Через пару минут все находящиеся на лесной поляне погибнут.
Совершив разворот, МиГ-29 летит на восток. Лётчик тихонечко напевает:

...Есть только миг между прошлым и будущим,
Именно он называется...