Дочь Гнева Божьего

     Эва Ренци оказалась немкой, хотя после еврейско - итальянского ничтожества Ландер удивляться нечему, ведь даже вегетарианская кухарка фюрера Кристина Манциани, не говоря о любимом диверсанте того же Гитлера Отто Скорцени, были немцами, вестись на написание или произношение имен не стоит, просто так, что ли, почвенный Кривцов оказался каким - то британским Керви ? Ни х...я не просто так. Это еще от хохла Савенко пошло - поехало, думаешь, что Емельян Ярославский, ан нет, шалишь, Абрам Терц это. И не балуй.
     - Проще в попу баловаться, - напропалую каламбурил шершавый возлюбленный свиньи Шараповой, окружая партнера, не халявщика, целой кучей уважения, если уважение можно измерить кучами, - чем фамилию сменить, не хер, Певзнер, меньжеваться, не пора ли нам налить ?
     - Предлагаю рыбалку, - сверившись с ежедневником, ответил Певзнер, очень хорошо за эти долгие годы холуйства понимая суть отеческого производителя, умеющего совместить приятное провождение времени с выдаваемым на гора говнопродуктом для непрезентабельного, а чаще - всего лишь умозрительно - подразумеваемого потребителя. - А знаешь, Иван, мне часто хочется стать Гуревичем. Или Гуровичем.
    - Или Гурвичем ! - жизнерадостно захохотал шершавый, успевая вскользь шуршнуть стеклянно - бараньим взором на бурно реагирующую публику, всего - то лишь за пять тысяч рублей готовую и плакать, и рыдать, и кататься в истерике неудержимого смеха. - Плохо ржоте, господа, - обратился он к массовке, гневно хмуря толстые семитские нечистые губы, - уплочено же.
     Публика послушно засмеялась громче, а опытнейший Певзнер вспомнил былое.
     - Вот, помнится, вывели перед товарищем Сталиным Мамлакат и Кабзона, а я уже в Президиум Петровиче восседал.
     - Ему уже полтораста лет, - подсказал в наушник шершавого чей - то приторный голос, - он мажется и поросячью молодость себе в жилы пускает.
     - Значит, - шепнул голосу в ответ шершавый, - он теперь кабан.
     - Мы оба кабаны, - поддержал великий почин напарника седастый Певзнер, решительно вставая. - Айда, Иван, Кремль штурмовать.
     Они взялись за руки и весело побежали в сторону виднеющегося Кремля.
     - Вот она, - еле слышно проговорил шершавый, ощупывая красно - кирпичную стену сырой ладонью, - Украина.
     - Да, - не спорил с ним Певзнер, целуя священные кирпичи, - чуть было не бросили своих - то, а еще патриоты. Всю ведь дорогу кусали на словах путиноидный режим, но убивать почему - то пошли не лукавых царедворцев с мусорами, а украинских баб и ребятишек.
    - Они проголосовали ногами, - шепнул на заросшее седастым диким волосом шершавый, немного гордясь собственным патриотизмом, - вся Европа сейчас забита уехавшими русскими и хохлами, даже странно.
    - Ничего не странно, - отмел его недоумение Певзнер, доставая из широких штанин дубликат бесценного груза, - зырь сам : по факту рождения я натурально француз, по существу американец, по расе израильтянин, а бабло рублю в России.
    - Я тоже израильтянин ! - обрадовался шершавый, быстро скидывая портки и демонстрируя обрезанность в помыслах.
    - Убери, - сурово насупился седастый, отворачиваясь, - не время сейчас хер казать. Нам и так весь мир х...й кажет, надо сплотиться.
    Они вцепились друг в друга липкими объятиями, сплачиваясь. Им не хватало сидевших за кремлевской стеной для более вящего сплачивания, но власть в России всегда была, есть и будет отдельно и кромешно, в чем и состоит военная тайна.
    - Секрет так и не открыл, - произнес на похоронах шершавого Певзнер, горделиво красуясь вторым веком существования, - с собой в могилу унес.
    Военная тайна тихо лежала в гробу, с ужасом ощущая рост щетины шершавого. Затем стали расти ногти. А потом мертвец вырвался из могилы.
    - Душно мне, душно !
    - Ишь, - отмечали читавшие сказочки коалы неравнодушные, - весь ведь в баушку.
    Такой же десантник, патриот и беззаветный боец Ашхабадского фронта. Ему еще соплеменницу Потупчик до кучи, рыжую Ландер и Машку Шарапову. Но можно и Захарову, какая, на хрен, разница.