конфуз

 





           ...confus
           Сдается, не самое удачное словцо — такое определенно не пустишь в оборот где ни попадя, особенно, если тебе едва исполнилось тринадцать и ты не коротаешь вечера в читальном зале, как однокашки-книгочеи. Короче, нет смысла лишний раз натужить свою память.
           Мне, собственно, на днях исполнилось тринадцать, и я не настолько любопытен, чтобы листать учебники с конца — меня вполне устраивает запылившаяся карточка в библиотеке да расписание с двумя уроками литературы. Пройдет полгода, пока учитель не примется за гоголевские строки — тогда-то я узнаю про «неловкость» на французский лад в прошении миргородского помещика. Задержав взгляд на странице, чуть слышно повторю — «конфузия» — и вспомню смех парикмахера за шторой в крошечной цирюльне...


           Каждую субботу мой дед наматывал пять сотен верст — туда-сюда от стелы с оленем на борту до размалеванного щита с караваном уток над дубовой рощей. Старикан отродясь никуда не спешил и прилежно балансировал спидометром вокруг метки в шестьдесят, за четверть века ни разу не поменяв маршрут. Дед по обыкновению рулил вдоль залива и ботанического сада, а после — по затяжной дуге бетонного путепровода мимо усатого всадника на вздыбленном коне. Тот всадник, к слову, высовывался там изо всех щелей, вцепившись своими пышными фельдфебельскими в городок; его усищи мелькали всюду — от памятного камня на Будайке до бесконечных анекдотов. Комдива в папахе и легендарной бурке в тех местах было куда больше, чем одного лысого родом из Симбирска — так черно-белый шедевр Васильевых аукнулся назойливой любовью к земляку.
           Дед притормаживал возле забора мясокомбината и трезвонил в дверь, утопленную под куцым козырьком — в ответ скрипел электростопор шлюза, а секция забора с дребезгом укатывалась влево. В проеме показывалась беседка с пепельницей под завязку и брошенной на столе армией домино, следом выплывали серые цеха живодерни с выцветшими огромными транспарантами. Дед оставлял свою колымагу напротив склада с распахнутыми воротами и тонущей в темноте ангара узкоколейкой; по крутой лестнице карабкался под самый свод до обитой фанерой антресоли, словно скворечник торчавшей над длинными рядами стеллажей.
           Наверху деда встречал коренастый коротыш, больше похожий на трудовика, чем на заведующего складом республиканского комбината. Друзья обнимались накрест, покрякивая от удовольствия. Из-за дощатой перегородки неизменно вышагивала секретарь, неся на подносе стаканы в тяжелом кубачинском серебре — она разливала чай не дыша, фиксируя столь небывалый пафос. Дед замечал, что с каждым годом ноги секретаря все больше смахивают на крепкие дубы с щита на въезде в город. Как, впрочем, ноги всех окрестных баб — культ дерева, никуда не деться.
           Старики чаевничали. Один привычно сетовал на безнадежные будни в пустых цехах да в сотый раз заводил песнь о лимитах, отгружаемых в столицу для прикрытия колбасных мифов. Другой наскоро прихлебывал из стакана и лишь покачивал головой, рассматривая за спиной приятеля убогие плакаты мясного производства — кривые диаграммы коммунизма обещали каждому, что дефицита не приключится, а до статистического рая осталось два прыжка, терпите...
           После, уткнувшись локтями в ограждение площадки, закуривали и молча смотрели вниз, туда, где между стеллажами одиноко елозил штабелер. В тишине ангара раздавалось звяканье его обшарпанных вил.
           Однажды они так же, не говоря ни слова, смолили у фальшборта противолодочного сторожевика. Пускали на спор дымовые кольца в обманчивой тиши на рейде, когда дизелист Тимонин, заскучав в моторном отсеке, выжрал полбанки чистогана, взобрался на турель и принялся поливать палубу из двух спаренных пулеметов. Дед тогда прокрался за переборкой брашпиля, задрал руками раскаленные стволы и удерживал их торчком, пока приятель не выволок спятившего дизелиста. Тимонину выпал трибунал, а деду — обожженые до мяса ладони и подарочные подстаканники из кубачинского серебра. Ну и дружба длиною в жизнь, от флотских будней до телеграммы, что одного из них не стало...
           ...Спустя пару часов дед оставлял за спиной высокий столб с конвертом уток на щите, увозя домой коробки с колбасами всех калибров. Возвращался в город, где люди засветло собирались в очередь за костями, маслом или что там еще сулилось талонами в девяносто первом.
           Дома встречали невестка с внуком и три дочери, засидевшиеся в гостях с блокнотами наизготове — в блокнотах были загодя помножены сорта на килограммы. Снова чай. Смех, сплетни за столом на тесной кухне, а, чуть позже, лихорадочный разбор и набитые авоськи возле смятых картонок с печатью комбината. Неловкая толкотня в прихожей да пожелания всех благ приятелю, похожему на трудовика.
         

           Я любил деда и колбасу, разумеется, тоже. Колбасу, наверное, немного больше. Единственное, что омрачало мясные марафоны, так это просьбы деда подсобить со шприцеванием его полуторатонной железяки. Поездки неизбежно оборачивались этой нудной процедурой — нелепое бремя советского автопрома. С другой стороны, все лучше, чем прозябать в хвостах вдоль продуктовых магазинов, поэтому я особо не кочевряжился и каждые выходные послушно семенил за дедом на другой конец микрорайона, туда, где позади питомника и кольцевой трамвая виднелись несколько кирпичных гаражей.
           В то воскресенье дед, как водится, расселся на ящике с инструментом и, поигрывая ногой возле домкрата, принялся за любимое дело — запустил по кругу свои стариковские байки. Начал, разумеется, с рассказа про сослуживца, при любой качке орудовавшего «опаской» без порезов и начисто, но зарвавшегося с бритвой в пивной на Волжской набережной. Затем шел кирнувший дизелист с турелью, за ним история прадеда, угодившего на лесоповал за то, что перепродал диван соседу по коммуналке, а потом наступал черед отца, от которого остались только гараж да баян за занавеской, ну и еще пяток знакомых лиц.
           Я возился со шкворнями, перекатываясь под вывешенными колесами и дергая за собой шнур переноски. Меня не отвлекали дедовы россказни — руки сами управлялись с работой, а мысли были только о том, чтобы этот ржавый неповоротливый рыдван как можно скорее ушел под пресс. Поэтому я даже не понял, как умудрился вывозить свои кудри в литоле. Вывозился так, что затылок блестел и переливался словно парадный офицерский сапог. Дед заткнулся. На этот случай, видимо, истории не нашлось...
           Мы молча дошли до невысокого здания, желтевшего среди угрюмых панельных новостроек. За его дверями было нестерпимо душно, а по всем углам отдавало парилкой и тяжелым благоуханием общественной бани. Поднялись на второй этаж, где в закутке между буфетом и раздевалкой болталась клеенчетая штора на огромных пластмассовых кольцах — серебряные дельфины прятались в ее складках и весело ныряли в стороны, когда цирюльник запахивал за клиентами эту жалкую занавесь, усаживая нестриженых в кресло напротив круглого запотевшего зеркала.
           — Тут кипятком не обойдешься, — дед стянул с меня шапку.
           — И что прикажете?
           — Брить, — отрезал старик, — под Котовского.
           — Ох ты ж, сукин кот, какая конфузия, — рассмеялся парикмахер, меняя насадку на электробритве, — просто полюбуйтесь, какая конфузия!
          Мне снимали кудри, то и дело протирая ножи. Дед затянул балладу про сослуживца с опасной бритвой...
          Через двадцать минут я увидел в зеркале сияющий череп с какими-то буграми на темени и оттопыренными некрасивыми ушами...


           ...Тридцатью годами позже, сворачивая на перекрестке, я замечу остов щитовой бани в объятиях надломленного тополя — рухнувший исполин накрыл развалины черными голыми ветками. Словно старики выбрались из своих могил и обнялись накрест.
           Вспомню деда. И мамины слова, что таких людей больше не делают.
           Это верно, мама. Не делают.
         











 
   
     *Караван из пяти летящих конвертом уток и дубовая роща изображены на гербе города Чебоксары.
     *Васильевы — братья, снявшие фильм «Чапаев» в 1934 г.
     *Будайка — деревня под Чебоксарами, родина Чапаева В.И.
     *Кубачинское серебро — вид обработки металла, традиционный дагестанский  художественный промысел в селе Кубачи.
      *Штабелер — транспортное средство, оборудованное механизмом для вертикального подъема груза.
      *Чистоган — вид очищенного самогона (сленг алк.)
      *Шприцевание — нагнетание густой смазки в шарниры подвески автомобиля.
      *Литол — смазка на основе нефтяных масел для применения в узлах трения транспортных средств.
      *Щитовая баня — здание, построенное по каркасно-щитовой технологии






.