Мотек

Его звали Мотек. Появился он, как и полагается чуду, нежданно-негаданно. Однажды мой сын Илья с другом ворвались с улицы с криком:
– Мама, посмотри!
Сын разжал ладони, и я увидела крохотного слепого котенка. Он дрожал и приподнимался на слабых ножках, с писком разевая беззубый рот.

– Нам его одна тетя дала. Она сказала: «Если не возьмете, я его утоплю» – сообщил Илья.
Расчет хозяйки котенка оказался верным, и искорка кошачьей жизни перешла из рук в руки.
Сын смотрел такими глазами, что вопрос, возьмем или нет, не возникал. Котенок оказался непривередливым и скоро научился пить молоко из шприца, а потом и из соски, дрожа от жадности и причмокивая. Животик его округлился, шерсть стала бархатистой, рыжей с белым.А когда он открыл глаза, они оказались ярко-синими. Мы гуляли с котенком по улице и предлагали его прохожим. Все говорили: «Эйзе мотек!» («Какой милый!» (букв. «сладкий», иврит)), – но никто не захотел его взять. В газете мы прочитали объявление: «Возьму котенка. Рыжих не предлагать». Мы поняли, что Мотек остается у нас.

У нашего нового члена семьи вскоре обнаружился ярко выраженный своенравный характер.
Хозяином он выбрал моего мужа Давида, несмотря на его довольно прохладное поначалу к коту отношение. Мотек вспрыгивал к Давиду на колени или укладывался рядом с ним на диване, вытянувшись и прижавшись к своему кумиру. Если Давид начинал гладить Мотеку лапку, тот втягивал когти и блаженно закрывал глаза. Если я при этом начинала гладить другую лапку, на ней тут же появлялись когти. Мотек разрешал Давиду все: хватать его, мять, как пластилин, и только блаженно щурился. Незадолго до того, как у мужа случился инфаркт, Мотек ложился к Давиду на грудь, приникая мордой к его шее, словно прислушиваясь к чему-то.

К сыну Илье, своему спасителю, Мотек относился с пренебрежением и часто шипел на него, очевидно, не прощая какой-то шалости или шутки – ведь коты очень злопамятны. Меня Мотек великодушно терпел, очевидно, потому, что я его кормила и поила. Но – никаких сантиментов. На руки не шел и ласки почти никогда не принимал.

   Мотек был чрезвычайно сообразителен и ловок. Он научился открывать двери, в том числе дверцу холодильника, совершая опустошительные набеги на его содержимое. Двери в комнаты он открывал так: подпрыгивал, цеплялся лапами за ручку, которая под его восьмикилограммовым весом опускалась, и толкал дверь. Проникнув в спальню, он начинал потихоньку выживать меня оттуда, считая, очевидно, что это комната исключительно для мужчин. Когда муж переделал ручку, отпилив от нее половину, Мотек поначалу не справился с новой задачей и только громко мяукал под дверью спальни. Но кот недаром выбрал себе в хозяева кандидата технических наук. Вскоре Мотек на опыте установил, что недостаток веса при укороченном плече рычага можно компенсировать динамической нагрузкой, и стал бросаться на ручку с разбега. В итоге дверь все равно открывалась. Поистине нам достался гениальный кот!

Мотек не любил играть обычными кошачьими игрушками – мячиками, «мышками» или бумажками на веревочке. Зато его невероятно возбуждали мои движущиеся по кухне в разных направлениях ноги. Прижавшись к полу, он замирал и лишь подергивал кончиком хвоста, следя горящими глазами за моими ногами, затем не выдерживал и бросался, обхватывал их лапами, покусывал и пускался наутек. Иногда он входил в такой раж, что кусал по-настоящему, а однажды прокусил мне ногу так, что она распухла и пришлось делать укол от столбняка. Мотек знал, что за укусы он будет отшлепан, но не мог справиться со своим охотничьим инстинктом, а может, и не хотел. Мне вообще кажется, что все наши запреты он считал вздорными и не заслуживающими внимания. Например, он упорно предпочитал точить когти об обивку кресла, а не о предлагавшиеся ему полено или коврик.
Пришла весна. Повзрослевший Мотек превратился в огромного красавца-кота – рыжего с белой грудью и роскошным пушистым хвостом. Только синие глаза приобрели янтарный цвет. Он стал беспокойным, хрипло мяукал, оставлял повсюду пахучие метки, в том числе и на шкафу.

   Я заикнулась было о стерилизации, но муж и слушать не хотел, сказал, что нельзя лишать Мотека радостей жизни. Тогда мы решили найти Мотеку невесту. Мы отвезли его ко мне на работу в ботанический сад, где проживала целая колония кошек, которых мы подкармливали, несмотря на неудовольствие начальства. Мотек вначале не проявлял к своим сородичам никакого интереса, но, увидев небольшую серую пушистую кошечку с зелеными глазами, был сражен ее красотой и вместе с ней исчез под домиком питомника. Несколько недель он скрывался со своей избранницей, не подходил к нам близко, но наконец голод сделал свое дело, и когда я сидела на крыльце, жуя бутерброд с сыром, Мотек с громким мяуканьем приблизился ко мне. Я накормила его, без труда поймала и увезла домой. Мотек исхудал и весь покрылся расчесами от блох, на которых у него еще и оказалась аллергия. На этом кончилась его вольная жизнь.
 
С тех пор он покидал дом только один раз на три дня, когда мы жили у моей мамы – у нас морили тараканов. Все это время Мотек пролежал за шкафом, отказываясь от еды и питья. Мы уже думали, что он болен и умирает, но стоило принести его домой, как он тут же ожил, стал есть и пить.
К сожалению, кошачий век короток. Однажды Мотек серьезно заболел. Мы лечили его у лучшего иерусалимского ветеринара, на это лечение ушла бывшая в запасе тысяча шекелей, но Мотек уже не поднялся. Он покорно переносил уколы, которые я ему делала, даже лекарства ему с трудом удавалось впихнуть, но все было напрасно. Однажды утром, уходя на работу, я увидела, что Мотек лежит, положив голову на край своей корзинки и глядя вдаль. Он был жив, но не шевелился. Вернувшись с работы, я застала его в той же позе, но уже мертвым.
Мы все очень горевали. Давид похоронил Мотека в красивом месте, на склоне горы, под деревом, и иногда заходит туда проведать его. Прошло уже больше двух лет, но он все еще не соглашается завести нового котенка.