Две сестры

Пятилетняя Марьяна сидела на подоконнике и смотрела на улицу. Во дворе ее подружка Танька гуляла со своим младшим братиком Вовкой. Они пускали в луже кораблики. Марьяна слезла с подоконника и пошла к маме на кухню. Мама варила вишневое варенье. Марьяна попробовала пенку и сказала:
– Мама, купи мне сестричку. Хорошенькую такую, в беленьких чулочках. У всех есть сестрички и братики, только у меня нет.
– Ладно, – сказала мама. – Я подумаю. Только надо будет денег накопить.
– Можете мне ничего на день рожденья не дарить,– сказала Марьяна.
Прошло время, и папа отвез маму покупать сестричку. Через три дня все поехали забирать маму с девчушкой домой. Марьяна была в восторге, но для порядка ворчала:
– Купили ребенка! И где – в больнице, где столько заразы!
Сестричку назвали Асенькой.
Первые дни кроватки у крохи не было, и она спала в чемодане, обложенная томами Плеханова.
– То-то умница будет, – говорили тетка и обе бабки. Марьяну восхищали длинные ресницы и крохотные кукольные пальчики ребенка. Она то и дело подходила проверить, дышит ли сестричка.
– По-моему, старшая у вас сошла с ума, – говорила соседка баба Шура.
У Марьяны появилось много дел. Она готовила маме чай с молоком. Помогала стирать белье и гладить его маленьким утюжком с двух сторон. Гуляла с малышкой во дворе, следя, чтобы старые Марьянины друзья – голуби и кошки – не лезли в коляску.
– Зря стерильного ребенка выращиваете, – говорила баба Шура. – Человек все равно за год килограмм грязи должен съесть.
Время бежало, сестры росли. Их жизнь была бы прекрасной, если бы не часто вспыхивавшие в семье скандалы. Воевали мама и бабушка – папина мама. Когда-то свекровь, как позднее рассказала мама, делала жизнь невестки невыносимой, а теперь мама платила ей той же монетой. Орудиями борьбы стали дети. Бабушка выбрала старшую, мама – младшую. Соответственно Марьяна была для мамы «ба-а-бу-ш-шка», а Асенька для бабушки – «мамуленочек». Папа пытался примирить своих любимых женщин, но безуспешно. Как-то, когда Марьяна уже выросла, он сказал ей:
– Как я выжил, будем знать только мы с тобой. Просто я умел молчать, как никто другой.
Мама много работала, всегда на полторы-две ставки, и папина мама Мирьям в случае необходимости давала детям лекарства. Однажды она забыла, и из-за этого снова начался скандал. Мама наступала на бабушку, та пятилась и, внезапно оступившись, упала и сломала шейку бедра. В те годы это означало неподвижность до конца жизни. Марьяна и папа ухаживали за бабушкой. Ей дали две крышки от кастрюль, и она стучала, когда ей что-нибудь было надо. Папа, приходя с работы, поднимал бабушку и водил ее по комнате. Он называл свою маму – Ходя. Марьяна и Асенька договорились, что раз семейная жизнь – это такой кошмар, они никогда не выйдут замуж, будут жить вместе и возьмут ребенка на воспитание. Но свое обещание частично выполнила только Марьяна. Асенька уехала учиться в Ленинградскую консерваторию, там вышла замуж. Родила дочку, и всей семьей они уехали в Израиль. Вскоре туда же уехала Марьяна с матерью. Отец и бабушки умерли. Асенька к тому времени рассталась с мужем и запуталась в долгах. Она взяла несколько ссуд на «сером» рынке и поняла, что попала в западню. К тому же Ася не умела экономить. Когда деньги были, она покупала все самое дорогое и ездила на такси, а когда они кончались, отключали воду и свет, не на что было купить еду, и любимые сиамские коты и собака выли от голода. Приезд Марьяны оказался кстати. Она сразу пошла работать и начала помогать Асеньке и ее дочке Элле.
Марьяна гуляла с Эллочкой, рассказывала ей сказки. Если Ася задерживалась, она носила Эллочку на руках, пела ей песенки, укладывала спать и оставалась с ней. Когда дочка подросла, Ася стала учить ее музыке. Девочка оказалась очень способной. Она репетировала по многу часов в день, уставала и была освобождена от домашней работы. На замечания Марьяны Ася отвечала:
– Роди свою, тогда и воспитывай, как хочешь.
У Аси часто поднималось давление, поэтому работа по дому постепенно легла на плечи Марьяны. Если она несколько дней не приходила, у Аси в раковине была свалена вся имевшаяся в доме посуда, а пол был покрыт разбросанными вещами, на которых резвились болонка Шмаки и три сиамских котяры – Тутти, Фрутти и Сникерс. Когда Марьяна возвращалась с базара и ставила сумки на пол, Эллочка кидалась к ней со словами:
– Ура, еда пришла! – И, cхватив что-нибудь вкусненькое, снова ныряла в кровать к своему ноутбуку.
Время летело быстро. Приближался день рождения Эллочки – ей исполнялось двенадцать лет. Марьяна предложила устроить праздник – бат-мицву(дата религиозного совершеннолетия еврейской девочки), пригласить Эллочкиных друзей. Но Ася была против: нет денег, сходим втроем куда-нибудь в кафе. Марьяна про себя решила устроить сестре и племяннице сюрприз. Испекла наполеон по маминому рецепту: тоненькие-тоненькие коржи, масляный крем, сверху крошка из зарумяненного коржа. День рождения Эллочки приходился на субботу. Марьяна пошла пешком из Катамонов в Рамот. Подойдя к двери, Марьяна неожиданно услышала звуки гитары и гул голосов. Она все поняла – день рожденья решили справлять без нее. На лестницу выглянула нарядная девочка. Марьяна попросила передать наполеон Асе и стала спускаться вниз по лестнице. Ася догнала сестру двумя этажами ниже.
– Ну чего ты? Это мои друзья, они тебе совсем не подходят. Они знатоки искусства – музыки, литературы, а ты только и знаешь, что свои никайоны[ Никайон (ивр.) – букв. «уборка» – работа в чужих домах и офисах, которой занимаются многие новые репатрианты в первый период своей жизни в Израиле.]. У тебя руки вечно хлоркой пахнут. Ты бы мне их всех распугала, – раздраженно говорила Ася. Марьяна вырвалась и убежала.
«Дура, дура! – корила она себя. – Тебя просто используют. Ты бесплатная уборщица, еда, которая сама приходит, счета, которые сами оплачиваются. Не ходи туда больше!» А другой голос твердил: «Ася по-своему права. Ты совсем деградировала. Где твоя золотая медаль, красный диплом? Ты почти ничего не читаешь. Когда в последний раз была на концерте? С тобой и вправду неинтересно. И потом – разве можно купить дружбу, хорошее отношение? Если хочешь, чтобы к тебе иначе относились, – изменись сама. А вдруг они теперь не будут к тебе обращаться за помощью?» Марьяне уже мерещились умирающие от голода и жажды, замерзающие без электричества Ася с Эллочкой.
Но обошлось. Прошла неделя, и Ася позвонила.
– У меня катастрофа, – сказала она. – Отключили свет, вот-вот отключат воду. Помоги!
Марьяна, не задумываясь, схватила кредитную карточку и сразу все оплатила. Но ходить к сестре и племяннице перестала. Раз решив, она стала меняться. Записалась в библиотеку, купила билет на концерт, избавилась от нескольких тяжелых никайонов.
Однажды Марьяна ехала домой на трамвае. Рядом сидела женщина с двумя сыновьями. Они говорили по-русски. Дети с ревом дрались из-за игрушечного грузовичка. Мать никак не могла их успокоить. Марьяна начала рассказывать крикунам наизусть «Кошкин дом» Маршака. «Тили-тили-тили-бом, / Был на свете кошкин дом. / Ставенки резные, окна расписные…» Малыши замерли и слушали, открыв рты. Чувствовалось, что эту историю им никогда не читали. Когда детям надо было выходить, они не хотели расставаться с Марьяной и снова дружно заревели.
Едва за шумным семейством закрылись двери, к Марьяне подсела молодая женщина.
– У меня к вам необычная просьба, – сказала она. – Мой сын – инвалид, он находится в больнице. Я живу в Модиине, у меня там семья. Мне тяжело часто ездить, да и мой новый муж эти поездки не приветствует. Я вижу, вы умеете ладить с детьми. Не могли бы вы взять над моим Давидкой шефство? Приходить на пару часов два-три раза в неделю, разговаривать с ним, гулять, читать, играть в настольные игры. Я не в состоянии много платить, может быть, шекелей десять в час. Вот мой номер телефона.
– Я подумаю, – сказала Марьяна.
А про себя прикинула: десять шекелей в час! Да такая работа давно меньше тридцати шекелей в час не стоит! Почему это все считают меня идиоткой? И она выбросила бумажку с телефоном в урну.
Марьяна уже подходила к дому, как вдруг ее точно током ударило: «Да ведь это именно то, что мне надо! И при чем тут деньги? Пусть даже бесплатно! Этот ребенок не нужен никому, даже собственной матери! Я буду для него не “пирожным”, как для Эллочки, а “хлебом”, без которого нельзя обойтись!» Она бегом вернулась на остановку, перерыла урну, и – ура! Вот он, листок с телефоном!
В природе что-то происходило – как будто с переводной картинки сняли пленку. Все краски стали яркими. В глубине сада пробовал голос дрозд: «Федя, Федя! Чай пить, чай пить! С сахаром, с сахаром! Не хочу, не хочу!» У ограды исходил ароматом жасминовый куст. Марьяна не шла, а летела по этому раю, как на картине Шагала, и внутри у нее звенело: «Завтра, завтра!»