17-я последняя

                (предыдущая http://proza.ru/2024/09/07/1127)


Я проснулся. Или нет? По крайней мере, не вернулся домой, а до утра бродил по городу, вспоминая наш разговор. Мне ничего не нужно было ни от одной из стихий, разве что возможность утишить бурю, в крайнем случае, но что мог дать Ветер? Сделать вызывающим дождь? Про подобных я слышал. Однако в нашем краю болот и дождей, скорее, осадки стоило уменьшить. Интересно, гром и молнии – это по его ведомству? Тогда он был со мной очень милостив. Мог бы испепелить за отказ. Вероятно, был в хорошем расположении духа. Почему он назвал владыку подземного мира римским именем?

Но что он имел в виду под данной мне возможностью?..

Под утро до меня дошло: что имел в виду Ветер. Это было созвучно моему шкодливому желанию изобразить ангела или чёрта, вторгшись в чужие мысли. Меня остановила от этого видимость. Но придя к кому-то во сне, а какая разница, когда приходить? придя во сне, я приду в любом облике или невидимкой – одним голосом!
Вот уж возможность, так возможность…  Но пользоваться столь шикарной возможностью ради розыгрыша или издевательства? А что хорошего можно совершить этим способом?

Я размышлял над этим во время пробежки, в душе, во время завтрака, переводя нудный текст.
Кстати, ответа в ящике не было. Не врал Ветер? Неужто я настолько плох…
И вдруг подумал: какое счастье, что я не разговариваю. Разговор – это размен золота на серебро и его трата. Но с другой стороны, зачем золото, если тратить не на что?
Что за дурацкие мысли лезут в голову?! Надо сосредоточиться.

  Наконец я покончил с переводом и сообщил, что хочу отдохнуть от этого.   

  Чтобы принять решение: что делать с даром, захотелось понять, когда я живу и что пропустил за последние годы, не интересуясь ничем, кроме литературы.  «Какое там, у вас, тысячелетье на дворе?»
Потребовалось время, чтобы узнать через знакомых знакомых, ибо пресса ничего, кроме побед на трудовом фронте и битве за урожай не сообщала, а «мировая прогрессивная общественность» одобряла все начинания самого-самого государства. Извне ещё кое-где ещё махали «жупелом советской угрозы», но не более того.
Оказалось, что я пропустил наше вторжение в Афганистан с одновременным убийством местного властителя, недавно ещё «большого друга советского слона», Олимпиаду в Москве, которую бойкотировал ряд западных стран по этой причине, «самое значительное событие во время Олимпиады – смерть Высоцкого» и начавшуюся-таки «гонку на лафетах». Дед не обманул.  «Дорогой Леонид Ильич» уступил место ещё более дряхлому преемнику, тот следующему…
Я успел застать некоторые плоды правления бывшего начальника нашей «политической полиции». Он ратовал за войну с душманами, заявив: «У США же был свой Вьетнам, почему ж нам нельзя?». При нём для поднятия боевого духа народа по радио и трансляцией в транспорте (по крайней мере, так было в городе на Неве) рассказывалось о славных победах русского оружия в прошлом, начиная с варягов, захвативших тогдашние славянские земли и «воевавших с другими варварами», как писал, кажется, Ключевский.
Мне не повезло услышать о походе Хелега/Олега на Византию в 9 веке. Хотелось услышать имена русских воинов, уполномоченных скрепить договор, которые в переводе с греческого, перечислены летописцем: «Карл, Фарлаф, Вермуд, Рулав и Стемид…» Вот как это звучало: «Мы от рода русскаго карлы инегелдъ фарлофъ веремудъ рулавъ гоуды роуалдъ карнъ фрелавъ руалъ актеву труанъ ли доул фостъ стемид иже послани от олга великого князя роуска…»
Услышав о победе над печенегами по радио, я письменно обрадовал тем отца, отдыхавшего после работы. Через минут двадцать я сообщил ему о разгроме половцев. Он посмотрел на меня и спросил: «А много наших полегло?» Оказалось, он был уверен, что это – сводки из Афганистана… Что ещё хотеть от папы-технаря из деревни родом, честного трудяги? В другой раз выяснилось, что географию он себе представляет хуже нашей Екатерины Великой, уверенной: в Англию можно доехать на карете и делавшей четыре ошибки в слове «ещё». По его представлениям, что Перу, что Германия – это было одно государство… Пытаясь мне объяснить это, он привёл такой аргумент: «Ведь они все – капиталистические, значит, могут объединиться!» Маму о подобном я спрашивать не стал, подумав, что большинство наших людей примерно так же всё это понимали. Им можно было навешать любую лапшу на уши, главное, чтобы это шло от власти.
Впрочем, люди всюду одинаковы, разные – условия их существования. Последнее их и отличает.


  Не знаю, что бы я надумал делать со своим даром, если б не случилось небольшое торжество у нас в доме, на которое мама пригласила – явно с прицелом на меня – дочь своей подруги, устроившуюся на работу к маме. Меня не предупредила, поэтому сначала не знал, как себя вести.
- Ну, помоги же Снежане раздеться, джентльмен! – потребовала мама.
«У меня раньше они раздевались сами», - пошло подумалось мне, но я послушно принял пальто. Девушка была симпатичная, и раньше бы я не преминул завязать с ней роман, но теперь это от меня ушло. Имя меня не впечатлило, тогда шла мода на подобные. К тому же, она не блондинка. Но что-то меня в её облике насторожило, а что сразу не понял, начав думать. Уж не суженая ли? Надо будет сесть подальше от неё. Говорить я не могу, так что контакт исключён.
Но я ошибался.
Дамы подготовились к визиту, будучи в сговоре с мамой, и девушка принесла мне номер «Невы» с повестью Житинского. Советовала прочитать, мол, получу удовольствие. Я кивнул, слегка раздвинув губы в пародии на улыбку, в знак благодарности. Но она не отстала.
- Галина Николаевна, сказала, что ты любишь подобные вещи.
Пришлось снова раздвинуть губы.
«Зачем ей немой парень? Чтоб не мог возражать?»
Началась предпосадочная суета с тасканием на стол еды и её задействовали, поэтому смог вздохнуть с облегчением. Отвык от общения, кроме как с текстами.
Написав вопрос: «Имя её мамы Идея или Лидия?», показал своей, кивнув в сторону породившей девушку.
- Нет. С чего ты взял?
Поэтому смог снова облегчённо вздохнуть. Значит, отобьюсь.

  Посадили её, конечно, рядом.
Я специально не пил, а лишь пригубливал, чтоб не повестись от алкоголя на ухаживание за ней. Думаю, она была достаточно разочарована к концу вечера, чтобы забыть обо мне.
Зато я провожал  её очень довольный, помогая надеть пальто ей и её маме.

  Они ушли, но тревога не прошла почему-то. Долго не засыпал. А когда уснул – до меня дошло. Эта Снежана – не посланец ли… На ней была красная кофточка и чёрная юбка! Цвета Орка, как предупредил Ветер. Но тогда в чём же само послание? Журнал…
Я сел на постели, зажёг свет и поискал «Неву» с Житинским. Ведь её предлагала прочесть…
Повесть называлась «Снюсь». В ней герой, обычный сотрудник из нашего НИИ (даже не НИИЧАВО) неожиданно обрёл способность внушать любые сны кому угодно. По их желанию, в том числе. И сам их тоже видеть. И что? Сны, они же желания, были просто мещанскими, фантазия не била через край у обычных людей. В лучшем случае, не ведая даже о Фрейде, они заказывали то, в чём себе признаться не могли наяву и осудили бы. И то были жалкие желания. Герой слегка монетизировал свой дар, выступая на эстраде с усыплением целых залов, но в духе нашего времени каждый сон нужно было утверждать на худсовете. Пойдя против цензуры, он утратил право выступать.
Герой изменил жене, сам из себя ничего особенного не представлял, как и прочие персонажи. Повесть показалась весьма слабой. Запомнился из неё лишь один образ – каменного пирожка с повидлом за 5 копеек, который возили следом за гастролирующими артистами, предлагая им в каждом киоске на перроне. Кто из живших тогда не знал этого пирожка? Тоже символ эпохи… как гораздо позже таким символом я увидел в киоске в Белоруссии нечто в виде блина, с завёрнутым в него острым китайско-корейским наполнителем, под названием… «Славянский сюрприз»!

Однако я отвлёкся.
«Но в чём тут послание? – подумал, прочитав повесть. – А вот в чём! Ты хотел шкодить во снах, что ему даже в голову не пришло. Но повесть тебе демонстрирует: ничего интересного не выйдет с этой полой публикой. Не стоит и пытаться».

Я сидел, опустив голову. Тебе, наделённому пророческим даром, рассказали, как будет. И что же делать?
Деваха, конечно, и понятия не имеет, что за послание мне доставила, как и то, что означают цвета, в которые облачилась. Но послание дошло. Спасибо. Теперь мне, что, только  руки на себя накладывать?

Уснул под утро, проспав и завтрак и пробежку.
Был выходной, и мои ходили на цыпочках, чтобы меня не будить.
- Интересная вещь? – спросила мама на кухне, - Всю ночь читал?
Я сделал неопределённое выражение лица в ответ.
- Ладно, садись доедать вчерашнее…
После завтрака я пошёл в парк, поразмыслить. После беседы с Ветром через людей доставал и читал машинописные подборки Бродского. Его стихи, как никогда подходили к моему состоянию. Да, хотя бы, его «Натюрморт».

«Вещи и люди нас
окружают. И те,
и эти терзают глаз.
Лучше жить в темноте.
Я сижу на скамье
в парке, глядя вослед
проходящей семье.
Мне опротивел свет.
Это январь. Зима
Согласно календарю.
Когда опротивеет тьма.
тогда я заговорю.

Пора. Я готов начать.
Неважно, с чего. Открыть
рот. Я могу молчать.
Но лучше мне говорить.
О чем? О днях, о ночах.
Или же — ничего.
Или же о вещах.
О вещах, а не о
людях. Они умрут.
Все. Я тоже умру.
Это бесплодный труд.
Как писать на ветру.

Кровь моя холодна.
Холод ее лютей
реки, промерзшей до дна.
Я не люблю людей.
Внешность их не по мне.
Лицами их привит
к жизни какой-то не-
покидаемый вид.
Что-то в их лицах есть,
что противно уму.
Что выражает лесть
неизвестно кому».

В отличие от героя стиха, я не сидел на скамье, а шёл неторопливо по заснеженной дорожке, по уже оставленным до меня следам. Вот навстречу попался мужчина весьма потрёпанного вида, и спросил:
- Закурить не найдётся?
Я хотел потрясти головой, но почему-то хрипло сказал:
- Не курю.
И остановился, поражённый. Я заговорил! Кто снял с меня этот запрет? Неужели новый сильно пьющий посланец, не ведающий о том?
Я улыбнулся этой мысли. Улыбнулся! Выходит, я ожил?
Женщина навстречу катила коляску. Она прошла мимо меня, а я всё не мог прийти в себя.
Что-то насторожило, когда она проходила. Я не сразу понял что. Я… не слышал её мыслей! Серьёзно?
Осторожно пошёл следом, не слишком сближаясь. Да, теперь я не слышал чужие мысли, не мог прочесть её судьбу… Значит, и сны стали под запретом. Вот она цена выздоровления. Мне вернули прежнее, забрав то, что не понадобилось.
Что говорил дед про проверку? Я её не прошёл.

  И лишь спустя лет шесть, когда у отца диагностировали рак в последней стадии, я понял, что не прошёл и другую проверку – более важную, и какая же я сволочь…. Я ведь мог предсказать это, когда ещё мог, если бы думал о своих, единственных людях, которые меня любили…
Отец пошёл в поликлинику по поводу нароста на груди, а там, безо всякой биопсии, местная хирургесса лихо предложила удалить новообразование. Он согласился. Оставшаяся под кожей часть на время затихла, а потом дала метастазы.
Сначала не поняли, что с ним. По температуре было похоже на воспаление лёгких, а он состоял на учёте в тубдиспансере, поскольку заработал туберкулёз на фронте.
В тубдиспансере, куда его положили, долго исследовали, прежде чем профессорша сказала: «Это не наш больной». Помню, с какой ненавистью взглянула на неё лечащая врачиха: «Как это не наш?» «Не наш», - повторила та и оказалась права.
Отца выписали домой, где приглашённый по знакомству диагност из ВМА, всего лишь пальпируя его, определил, что печень увеличена почти втрое.
Далее состоялся его разговор с мамой:
- Галина Николаевна… дело плохо. Конечно, сделайте УЗИ, но я и без него вам скажу.
- Сколько ему осталось? – кусая губы, выдавила из себя мама.
- От трёх до шести месяцев.

  Всё это отведённое ему время отец молча умирал на наших глазах. Не зря его фамилия, доставшаяся мне, была Терпигора…

Я устраивал похороны и поминки.

Мамино сердце пережило его совсем ненадолго.

И кто я после этого?..


-------------

Для тех, кто думает, что рассказчик придумал описание внешности Иисуса Иосифова, вот ссылка на перевод  С.С.Авернинцева в антологии «От берегов Босфора до берегов Евфрата» с. 325 прим. к 3 главе. Там же и описание внешности Павла.


                Конец первой части

                Вторая часть http://proza.ru/2024/09/09/732