Светлый град на холме, или Кузнец Часть 1. Глава 7

Глава 7. Зимняя радуга
       Несколько недель два йорда готовились не просто к свадьбе будущих йофуров (правителей), но к объединению. К тому, о чём мечтали ещё деды сегодняшних жениха и невесты.
      Ясно, что жить и править они будут из Сонборга, что теперешние йофуры, сложив с себя короны, станут членами Большого Совета, в то время как Малый Совет, или просто Совет, составят алаи, трое алаев Сигню, трое алаев Сигурда и назначенные воеводы. На этот Совет йофуры вправе приглашать и других своих советников, с которыми было уже определено – это Эрик Фроде, Дионисий, Маркус, Легостай и Гагар. Если первые  — это советники по мирным вопросам, двое последних – воины, воеводы Эйнара. Но ясно, что подобное деление весьма условно. 
       Готовился терем в Сонборге, готовили дом для медового месяца на озере Луны. Варили меды, пиво, брагу, заготавливали продукты для свадебного пира. Шили наряды и стяги. Всё пришло в движение. И мы, алаи Сигурда, носились за ним в Сонборг, где он навещал свою невесту.
       В эти приезды я начал невольно беситься, видя влюблённого Сигурда и замечая, что он невесте по нраву тоже. И что меня она не привечает больше других алаев моего молочного брата. В то время как я изнывал от желания к ней.
      Я обошёл всех доступных и продажных женщин в Сонборге и Брандстане, у нас их было почему-то больше, но стоили они дешевле.
     Ни разу будущая дроттнинг не посмотрела на меня. А я не мог оставить эти мысли и желания, они жгли и терзали меня. До конца я не мог ещё понять, я хочу её, потому что она хороша или из зависти к счастью Сигурда?..
    Но тем не менее, я хочу только её… Соблазнить её и стать конунгом! Я не могу быть конунгом по рождению, но как её муж… Обольстить, захватить настолько, что она предаст Сигурда ради меня. А почему нет? Ни одна женщина никогда не могла противостоять мне и эта не сможет. Только надо подобраться к ней поближе...
      Остальные мои товарищи были заняты каждый своим делом. Торвард повадился к сонборгскому греку Дионисию, а вот Гуннар, похоже, увлёкся подругой Сигню Агнетой… Каждому своё.
   
    …Я был счастлив каждый раз, когда видел невесту Сигурда. Мне придавала сил и доставляла радость её красота. Я как музыку слушал её голос, а её заразительный смех был и вовсе как подарок. Воплощённая Богиня сошла к нам, смертным, чтобы радовать наши души и усовершенствовать наши сердца. Она стала для меня светилом равным Солнцу и Луне, явлением, подобным Небесному Сиянию. Свежему ветру. Чистой воде. Обильному снегу. Тёплому дождю… Всё, что я мог подумать и почувствовать лучшего, я думал и чувствовал, видя её.
     Когда же я узнал, что она лекарь, когда мне открылось, сколько книг она прочитала, я понял, к чему я должен стремиться. Я сам пришёл к Дионисию. Он благосклонно и даже радостно согласился удовлетворить мои «похвальные устремления» как он выразился.
     — Но на что тебе учение, хакан Торвард? Ты образован. Но ты воин. Зачем тебе становиться философом? Зачем познавать грусть? – улыбаясь светлой улыбкой на странном своём бледном лице аскета, спросил Дионисий.
      Он был уже почти старик, сухой, высокий длиннобородый, длинноволосый, носил длиннополые одежды из небелёного льна без единой вышивки и длинные шубы, в полах которых он кутал колени. Он весь вытянут, будто устремлён ввысь.
       Я смутился слегка. 
       — А-а… Свана Сигню — философ? – спросил я.
       Учёный грек засмеялся:
      — Так вот ты кого догнать решил… За ней не угнаться. Ты изрядно отстал. Она бегает сюда с пяти лет, слушать мои лекции и беседы. А с тринадцати начала говорить сама и спорить, — он перестал улыбаться. – Вообще… женщины не бывают философами. Это… это то, чего быть не может и не должно, ибо противно природе, женский пол не для размышлений создан. Однако…
       Он прошёлся по белёной низкой келье, потирая свои белые тощие безволосые руки.
      – Однако Сигню  — необыкновенный человек. Сонборгу очень повезло. И если Сигурду достанет гибкости и ума прислушиваться к ней, править вместе, рука об руку, то Свея станет восходить высоко и быстро. А если дети и внуки их не растеряют родительских даров, то чудесная страна ваша поднимется вровень с моей Элладой, её лучших времён.
      Я во все глаза смотрел на его, такое просветление появилось на его лице. Он посмотрел на меня мягко по-отечески:
       — Приходи, Торвард. Учись. Ты из влюблённости пришёл сюда, это лучше, чем из зависти. Любовь создаёт людей, зависть разрушает. Расти, Торвард, ты способен. Ты главное разглядел в будущей царице Сонборга.
      Эти слова учёного грека воодушевили меня. С того дня я не упускал ни одной возможности прийти к нему. Хотя Берси насмехался надо мной и скоро прозвал «книжником», а Гуннар лишь снисходительно улыбался.
      Гуннар был старше нас на год, силач, и поэтому с детства относился к нам немного свысока. Но не к Сигурду, который во всём был сильнее его, даже в мускулах, что впервые доказал, когда ему было пятнадцать, а Гуннару шестнадцать лет. Они сошлись в тренировочном бою, но вышел бой серьёзный, у Сигурда остался шрам на щеке от кулаков Гуннара, но Кай сумел-таки подмять богатыря. Вообще Сигурд во всём и всегда доходит до конца. Если дело начато, оно будет закончено. Вот и о предстоящей свадьбе можно сказать то же…
 
      …Я не мог подолгу оставаться вдали от Сигню. Мы ездили в Сонборг каждую неделю. Нас не оставляли наедине, вернее сказать, Сигню не оставалась со мной наедине, опасалась она меня или себя? По ярко вспыхивающим её щекам и губам, я понимал, что желанен ей. А ведь нам с ней предстоял ещё осмотр у лекарей…
      Да, этот осмотр… Традиция древняя, как сама Свея. Люди жениха должны осмотреть невесту на предмет физических изъянов, люди невесты – жениха. На трон должны восходить здоровые молодые люди, способные оставить сильных наследников.
      Дочери конунга можно всё, хоть с тремя ублюдками замуж выходить, но Сигню была чистой девушкой, и я понимал и страх её, и этим объяснимую сдержанность. Вопреки обычаю Сигню не поедет в дом будущей свекрови для этого. Всё же Сонборг здесь настоял, и Рангхильда согласилась, её гро и лекари приехали со мной на этот раз. И меня осмотрят сегодня же.
     А пока мы могли поговорить с ней. Мы сидели на длинной скамье, стоящей вдоль стены парадного трапезного зала. Вокруг сновали челядные, суетясь, накрывали столы. Мы могли бы, конечно, пойти на улицу, но лютый мороз держал нас в тереме.
     Я рассказал Сигню, что Гуннар полюбилась Агнета.
     — Гуннар хочет жениться на Агнете? – удивилсь Сигню.
     — Ты так удивляешься, что тут странного?
      …Да ничего странного, конечно не было, если не считать, что я накануне  говорила о ней с Раудом.
      Мой двоюродный брат пришёл в мои покои, чего не позволял себе с детства, когда его мать запретила нам слишком тесно общаться, как нам было привычно до этого.
      С тоскливой миной явился Рауд на закате, походил из угла в угол мой горницы и заговорил о любви и о том, что теперь ему остаётся только тосковать без надежды.
     — Не говори так, Рауд, — сказала я, глядя как догорают последние лучи раннего зимнего заката в его рыжеватых волосах. – Ты давно знал, что будет.
     Он только пожал мощными плечами в толстой вязанке с кожаными пластинами на плечах, не иначе как с ратной тренировки пришёл сюда, то то и лошадиным потом пропах. И когда у моих товарищей детства такие громадные плечи выросли…
       — Вообще-то я надеялся, что ты останешься свободной линьялен и возьмёшь меня в любовники.
      Я расхохоталась от души:   
       — Умру я со смеху с тобой, Рауд!
       — Тебе бы всё смеяться, – едва не обиделся он, взъерошив свои рыжеватые вихры. – Взяла же ты когда-то Стирборна.
       — Никогда ничего у нас со Стирборном не было, — сказала я. — А тебе жениться надо, вот и всё.
       — Жениться? Может, скажешь на ком?! – воскликнул он.
       — Скажу, конечно, и как сестра и как правительница. На Агнете женись. Она тебя любит с самого детства.
       Рауд мрачно посмотрел на меня:
        — Я тебя люблю.
        — И я тебя люблю, поэтому и советую жениться на Агнете. Ты будешь счастлив. Добрее и чище девушки нет на свете.
      Ничем не закончился тот наш разговор, Рауд решил, что я просто подшучиваю над ним. А сегодня Сигурд сообщил мне, что его алай, Гуннар имеет виды на Агнету. Вначале я растерялась. А потом обрадовалась: непременно скажу об этом Рауду, сразу привлекательность Агнеты в его глазах вырастет в сотню раз!
       На следующее утро меня осмотрели брандстанские лекари и гро самой линьялен Рангхильды. Касаться меня не смели. Лишь оглядели со всех  сторон, заглянули в рот, заставили распустить волосы. От этого мне сразу стало легче, всё же прикрылась моя нагота…
      В это же время осматривали и Сигурда Хубава, Ганна, Легостай и дядя Бьорнхард. Кроме шрамов, которые считать изъянами у воина невозможно, недостатков не нашли, сообщила мне после Ганна.
       — А вообще хорош он, да, Хубава? – усмехнулась лукаво Ганна.
       — Ох… и бесстыжая ты, — отмахнулась Хубава, смущённо смеясь и пряча лицо. – Вот веришь, Сигню, всегда Ганна такая была. Бесстыжая.
       — А чего ж, — засмеялась Ганна. — Я повитуха. Какая стыдливость при моём опыте… — она прыснула ещё веселее.
       — Ой, ладно, всегда найдёшь повод поскабрёзничать, — поморщилась Хубава.
       О том, как я «показалась» брандстанцам я не знала…

      …Лодинн приехала из Сонборга вместе с остальными посланцами. Немедля я призвала её к себе, чтобы расспросить о невесте.
   Лодинн улыбнулась одной  из своих жутких улыбок:
      — Одно скажу тебе, хиггборн Рангхильда, я никогда не видела никого подобного ей. Свет красоты исходит от неё. В её наготе божественная прелесть! – сказала Лодинн неожиданно восхищённо и многословно, при этом её собственное лицо было словно придумано древними сказителями для жутких легенд, до того уродлива она была: кривая спина, которые покрывал плащ всегда всклокоченных волос, длинные руки ниже колен, чёрные глаза, как острые буравчики, зубы торчащие из-под щетинистых чёрных усов, если бы росла и борода, её нельзя было бы отличить от страшенного мужчины, тес более что и роста она была не меньше любого из них.
     Я разозлилась, ещё её восторгов мне не хватало!
     — Чёрт  с Западных гор пусть съест твою печёнку! На что мне её красота? Девственница? – нетерпеливо воскликнула я.
     — О, несомненно! – сказала Лодинн. 
     — И рожать сможет?
     — Сколько угодно, — подтвердила моя верная гро.
     — Вот об этом мы должны позаботиться, — сказала я, напряжённо глядя в глаза Лодинн. – Ты понимаешь? Лодинн, детей не должно родиться от этого союза. Эта девчонка мне не нужна как мать моих внуков.
     — Сразу её убить будет неправильно, хиггборн, — сказала Лодинн, — её боготворят в Сонборге.
      Я взорвалась:
      — Кто спрашивает твоё мнение, гро?!
     Лодинн почтительно склонилась, произнесла негромко:
      — Во время Медового месяца только непреодолимая сила может помочь ей забеременеть. Я приняла меры в доме на озере Луны.
     — Вот и хорошо, — смягчилась я. – А после восшествия Сигурда на объединённый трон, дадим устояться всему, тогда и уберём эту девку, отродье Рутены. Она нужна мне как ключ от Сонборга для моего сына…
       — Точно так, хиггборн.
       — А пока пошлём подарок невесте. Пусть думает, что свекровь души в ней не чает, — злорадно засмеялась я, предвкушая начало своей беспроигрышной игры против дочери Рутены.
 
       За пять дней до свадьбы ко мне явился мой сын и спросил, смущаясь: 
       — Как мне поступать с девственницей?
      Я усмехнулась пренебрежительно:
       — Ты уверен, что Сигню девственница? Она ведь дочь конунга. Дочери конунга всё позволено, были слухи о ней и её алае, Нестом его прозвали даже, года полтора назад, – сказала я, зорко наблюдая за ним, если он не влюблён в девчонку, ему будет всё равно. Нет, он вздрогнул и посмотрел на меня с беспокойством:
       — Ведь твои лекари осматривали её.
       — Они смотрели, здорова ли она, нет ли физических изъянов видных глазу. Но кто посмел бы касаться дочери конунга, чтобы убедиться в её чистоте?! Если бы ты простую девчонку брал, её ощупали бы, мы были бы уверены. Но хиггборн стоит выше всех, выше будущего мужа, лишь снисходит к нему. А сонборгская семья вообще могла не позволить осматривать их невесту. Но Торбранды всегда чтили традиции и законы…
       — Ох, мама, не до законов мне сейчас… Ты же была девушкой… — он смотрит на меня глазами своего отца, но ещё более яркими, огромными, бездонными, чем были у Эйнара…
     Я вздохнула, ну и расспросы ты мне устраиваешь, сын…
      — Что баба, что девушка, у всех всё одинаково, — сказала я. — Всё сам поймёшь, ты же влюблён в неё… — я начала злиться, потому что ревную его к дочери той, что отняла у меня его отца?! А если эта отнимет сына, вдруг со страхом подумала я.
     «Но нет, я теперь умнее, я хитрее, я сумею всё сделать так, что ты сам вырвешь дочь мерзавки Лады из своего сердца, если успел впустить её… «Божественная прелесть»… Черти вас пусть возьмут с прелестями вашими, проклятые иноземки!» – думала я, забывая, что я сама такая же полукровка, как и моя будущая невестка…

      За неделю до свадьбы меня начали готовить: водили в баню каждый день, втирая там в мою кожу пахту, драгоценные масла и мёд, соскребая их деревянными лопатками и снова втирая. От этого кожа моя становилась ещё душистее, глаже и мягче, ещё нежнее и белее.
      В волосы втирали масла, смывали желтками, лили жидкий мёд, оборачивали, смывали отварами трав, цветов. Заставляли много спать, чуть ли не опаивая для этого медами. Этому я сопротивлялась, всегда не любила дурманов, но Ганна и Хубава только посмеивались:
       — Отоспись пока, касатка. Муж молодой, а там дети пойдут. Да и не до сна йофурам.
     Я не слушала их. Я, пребывая в задумчивости, ходила к учителю своему Дионисию, он подолгу беседовал со мной на разные темы: о браке, о детях, о любви.
      Однажды он сказал мне:
      — Твой избранник, наш будущий конунг, получил от Бога всё, о чём только может мечтать человек: пытливый ум, подкреплённый любознательностью.  У него горячий темперамент, заставляющий его не медлить с воплощением принятых решений. Мышление его обширное и изобретательное. Уже одним этим ты должна быть счастлива, лучшего мужа, лучшего конунга ты не могла найти.
     Мне польстило его мнение о Сигурде. 
     — Ты сказал «Бог»…
     — Ты забываешь всё время, что я христианин. Арианец. Спасибо линьялен Сольвейг и тебе, что не преследуете меня за то, что я не привержен вашей вере.
     — Но ты почти не рассказываешь мне о своей, — сказала я.
     — Я не имею права тебя обращать. Это было бы коварным предательством по отношению к твоему отцу и деду, позволившим мне быть не только не рабом у вас, но учителем молодых.
       — Маркус тоже не наших верований, он рассказывал мне о своих Богах. Они не такие как наши. Чем твой Бог отличается? Расскажи, Дионисий!
     Он рассмеялся, тонкая бледная кожа на его щеках собралась в мелкие морщины:
       — Расскажу, когда ты не будешь думать только о Сигурде беспрерывно…
     Я улыбнулась и подумала про себя: никогда такого не будет.
      — Ступай, скоро много трудов предстоит тебе. А пока можешь помечтать о своём женихе. Последние денёчки беззаботной жизни, – сказал Дионисий, выпроваживая меня.
      Утро затемно было ненастное, в толстые бревенчатые стены терема бились бесноватые стаи острых снежинок, ссорясь и играя, их подгонял злой ледяной ветер, превращая в острые колючки, впивающиеся во всё, стоило высунуть нос за порог. Завывание ветра в трубе странным образом успокаивало, а мне сейчас это было необходимо, потому что тревога начала заполнять меня.
      Я рассматривала подарок, присланный мне будущей свекровью к свадьбе. Этот жемчужный убор принадлежал ещё её матери славянке Вее, в нём она выходила замуж за Торира Рыжего. Так сказано было теми, кто привёз его. Но я знаю, это ложь. Потому что я понимаю, что такое жемчуг. У меня немало украшений, у меня одежда, расшитая жемчугом и я знаю, как жемчуг «ведёт себя».
     Ведь жемчуг  это не камень. Он не рождается в земных недрах и не выносится на берег морскими волнами как янтарь, он родится в живых существах. Странные моллюски создают их. И это чудо, созданное морем и живой плотью, не живёт долго. Умирает хозяйка, умирает жемчуг. Если его не носить, он болеет, тускнеет, он живёт только вблизи человеческого тела.
      И это жемчуг нездешний. Не речной. Это жемчуг из далеких тёплых морей, крупный, круглый, белоснежный. И он молодой. Он совсем молодой. Убору не более трёх лет, а если его никто не носил и того меньше…
      Зачем линьялен Рангхильде обманывать меня? Сказала бы как есть, что убор создали по подобию убора её матери, вот и всё. Я вижу это по всему: ряды жемчужин короной-обручем вокруг головы, длинные до плеч многоярусные височные подвески, оканчивающиеся большими грушевидными жемчужинами. В дополнение – ожерелье-оплечье из семи рядов всё тех же идеально круглых жемчужин. И наручи тоже из семи рядов. Всё это великолепие светится необычайной красотой.
       Но вся эта волшебная мерцающая красота наводит на меня… Предчувствие беды? У меня ноет под сердцем, когда я смотрю, тем более касаюсь его, в меня будто втекает холод от него. С чего это?
      Не может Рангхильда желать мне зла. Она больше всех радела за наш с Сигурдом союз. Откуда же во мне такая тревога? Ведь Рангхильда обожает своего сына, а значит, желает ему счастья. Так почему же на меня могильным холодом веет от этого прекрасного жемчуга?
      Слёзы моря… Может, не надевать его? Я вольна в этом. Но… это всё равно, что пощёчина свекрови…
      Первой утром свадебного дня, ко мне пришла Агнета, помогать одеваться. Увидела жемчуг и… восхитилась так, что отказалась даже коснуться. И это не понравилось мне: люди невольно чувствуют беду, иногда не отдавая отчёта себе в этом…
      Но я решила отогнать эти мысли важным разговором и сказала ей о притязаниях Гуннара. Агнета удивилась, смутилась, покраснела до слёз. Потом села, растерянная, на ложе.
      Я подсела рядом, обняла её, Агнета мягкая, теплая, как белый зайчик.
        — Если он не по нраву тебе, никто тебя не заставит. Но присмотрись к нему, подумай. Он старше Рауда, не мальчишка, как мой двоюродный брат, может он окажется лучше его. Тебя никто не неволит.
     Агнета посмотрела на меня своими зеленоватыми глазами. Кивнула весело:
      — Наконец-то хоть кто-то влюбился в меня, а, Сигню? А то всё твои!
      Мы засмеялись, дурачась, щекоча друг друга. За этим нас застала Хубава, улыбнулась, назвала озорницами.  Мы посмеялись и с ней тоже, и начали одеваться.
   Свадебный поезд из Брандстана прикатил ещё накануне, чтобы сегодня во время самого короткого дня в году, на самом рассвете мы, я и Сигурд, при всём Сонборге и тех, кто приехал из Брандстана стали мужем и женой.
     Далее будет самый большой и богатый пир, какого не знала ещё Свея, а мы вдвоём в сопровождении наших алаев поедем на озеро Луны, где нас оставят на месяц, до следующего новолуния…
      …Да, с первыми лучами рассвета мы с Сигню должны будем взять друг друга за руки, чтобы никогда уже не размыкать их.
      Шатры Брандстанцев по периметру площади. Верхушка йорда, конечно, разместилась в тереме, а гости в этих шатрах. Праздник будет длиться несколько дней. А потом Сольвейг и Рангхильда с мужьями и советниками сядут за обсуждение передачи власти. На это может уйти весь Медовый месяц молодых, но к их возвращению всё должно быть готово и начаться сразу. Проволочки недопустимы, единый йорд, который станет называться Самманланд, не может жить без йофуров.
      Но сегодня в морозный хрустальный зимний день все собирались уже на площади, чтобы увидеть свадьбу Свана Сигню, из рода Торбрандов, и Сигурда Брандстанского…
      На меня надели нижнее платье из красного льна и верхнее, всё расшитое красными и золотыми нитями. Пояс на этом платье из золотых шнуров со свисающими золотыми кисточками. Чулки тонкой вязки из белой шерсти, сапожки из красной мягкой кожи. Волосы распущены – это знак того, что невеста свободна от обещаний другим, от прошлой жизни. Так и жених должен быть выбрит на свадьбе – то же значение.
     Хотя Сигурд и так гладко брил лицо. Вообще же мужчины в Свее ходили по-разному и с бородами, и гладко бритыми. Молодые чаще брились. Но и среди умудрённых и убелённых сединами мужей были и бородачи и гладкощёкие. Мой дядя Бьорнохард, например, носил бороду, а отец Сигурда Ингвар – нет. Так же и волосы мужчины носили и длинные и короткие, а кто и вовсе брил голову наголо.
       Уже надели на меня проклятый жемчуг Рангхильды, который тут же сдавил мне голову, шею и руки ледяной змеёй. Я разозлилась про себя: «Ну, нет же, наваждение демонов, не возьмёшь ты меня!». И… чёртов жемчуг тут же омягчел, потеплел, и я перестала чувствовать его.
       Принесли покров. Всё, я была готова.
       Несмотря на мороз, мы должны будем выйти в одном платье друг к другу, никаких накидок и тёплых плащей, будто обнажёнными. Соединяясь из двух человек в одного.
      Я была уже совершенно готова, когда заглянул Боян тоже нарядно одетый, с блестящими, струящимися по плечам длинными волосами. С немного преувеличенным восторгом он замер на пороге:
      — Боги! Перун и Один! Тор и Ярило! Велес и Фрейр! Вы видите эту красоту! – воскликнул с радостной улыбкой мой добрый Боян. — Завидуйте, она достанется не вам! Не бойся сглазу, Лебедица. Я отгоню всех демонов своей песней от тебя. Никогда небо не видело такой красивой невесты. Так, тётки? – он посмотрел на Хубаву с Ганной, утираюших растроганные слёзы, вот же гусыни, расплакались... – Э, не плакать! Чего это вы? Наша девочка остается при нас, мы не отдаём её, мы парня в дом, в семью берём! – добавил он, легонько обнял меня и поцеловал, будто тёплый ветерок коснулся. Милый мой Боян.
     Я посмотрела в зеркало в последний раз: сквозь покров меня почти не было видно. Но он просуществует на моей голове ровно столько, сколько нужно времени, чтобы спуститься с крыльца и пройти половину площади. Когда я дойду до Сигурда, он снимет его с меня, возьмёт за руки и назовёт своей женой, а я назову его моим мужем…
     …Лёгкий снежок кружился в пронизанном солнцем морозном воздухе, да это и не снег, это изморозь висящая над городом, вьюга улеглась на рассвете, сменившись морозом и ярким солнцем. Людей собралось громадное множество, от их общего дыхания поднимаются облачка пара, сливающиеся в туман, в котором  тают осколки снежинок и льдинок, парящие в воздухе и… над площадью встала радуга… Никто и никогда не видел ещё радуги зимой. И появилась она именно тогда, когда жених и невеста показались на площади…
     …И я увидела эту радугу. Но вначале я увидела его, Сигурда, уже идущего мне навстречу. Едва я появилась на крыльце, Боян запел необыкновенную красивую песню…
  …Это я принёс Бояну, сочинённую мною песню. Я хотел, чтобы мои слова прозвучали над площадью в исполнении  волшебного голоса, которым на всей земле обладал только Боян.
      И вот полетел в высоту, завиваясь вокруг волшебной радуги сказочный голос, поющий о моей невесте. Вот она, приблизилась ко мне через эту огромную, устланную коврами площадь. Легчайшая белая фата колыхалась движением, скрывая от меня её лицо…
      Радуга вначале протянулась от меня к Сигню, а потом будто семицветным куполом накрыла нас.
      Вот и она, моя суженая, наконец, на расстоянии вытянутой руки! И я не отпущу её дальше. Я поднял руку и легким рывком отбросил вуаль… Сигню…
      Восхищением выдохнула площадь. Все тут с рождения знают Свана Сигню, но никто ещё не видел её такой. Белизна её кожи сейчас была будто подсвечена жемчугом, обвивающим её лоб, шею и запястья. Светлая сейчас синева её глаз обширнее неба, глубже морей, румянец волнения придаёт такой прелести её нежному лицу, что я замер на миг, поражённый, не сразу протянул руки своей невесте, которая, вложив свои ладони в мои, станет моей женой. Наши руки соединились. Навсегда.
      Я не чувствую ничего, кроме жара его ладоней и своего сердца…
       — Свана Сигню, прекрасная дочь Торбрандов, теперь ты моя жена, моя госпожа, моя спутница вовеки!
       — Кай Сигурд Брандстанский, признаю тебя мужем и господином моим и пойду за тобой через расстояние и время!
       Эти клятвы слышали все. Слышал Сонборг. Слышал Брандстан. Слышали небо и Солнце. Слышала необычайная зимняя радуга.
       — Слышали люди?! – спросил Эрик Фроде на всю площадь неожиданно зычным голосом.
      И толпа ответствовала тысячами голосов:
       — Да!
       — Слышал Сонборг?!
      И вновь единодушное:
       — Да!!
       — Слышал, Брандстан?!
       И опять многотысячное:
       — Да!!!
      Тогда Эрик провозгласил:
       — Сигню и Сигурд, теперь вы супруги! Славьте люди новых супругов!
      Вопли ликования полетели в воздух, разгоняя мороз, зиму, короткий зимний день. На молодых посыпались горсти зерна со всех сторон…
      Мы, щурясь от ярчайшего зимнего солнца, отраженного беспредельной белизной снега, не просто улыбались, мы засмеялись. Сигурд притянул меня к себе и поцеловал, хотя это и не положено, вызывая новый всплеск ликования и восторга вокруг. Только на миг я почувствовала прикосновение его мягких тёплых губ… Только миг, но мне показалось, он повторяется вновь и вновь, кружась со мной…
      Потом, держась за руки, мы поднялись на крыльцо, где было раскрыто несколько мешков с серебром, и стали бросать горсти серебра в толпу, остальное раздали все собравшимся и позже усадили за столы, что сейчас же вынесли на площадь и накрыли приготовленным для всех угощением под радостное улюлюкание. А мы вошли в терем, чтобы открыть свадебный пир, и после этого покинуть и терем, и город, и в сопровождении алаев ускакать на озеро Луны, где нас оставят вдвоём лишь с несколькими слугами…