Горы Прощения

Когда он проснулся - светило солнце, пробиваясь сквозь грязный, разорванный полиэтилен висящий как занавес, через который маячила другая жизнь.... или не жизнь?
*** огляделся - всё ещё в страхе - значит способен на большее. Запах тлена вызывал в памяти искры, которые гасли в потоке последствий. Всё что было на *** сгорело, возможно, как и те кто был  Дома - это всё во что *** упоённо верил в эти минуты... как же ему не хотелось идти и добивать виноватых... Разве только себя...
****а отомщена, я готов уйти - внезапная слябость мелькнула в никчёмной голове!? Нет! Не согласен! *** заставил себя встать. Стоя мир ни чуть не показался лучше - гарь, развалины и ... ***! Он так чётко видел свою позицию, что вялые желания выжить определили его полномочия - он ещё не кончил! Миллионы вопросов придали сил. Встать не составило труда, идти было сложнее. Пламя испепеляло голову ***, искры провожали догорающие надежды и мечты остывающим шлейфом справедливости.  Хуй точно верил в смерть...
Смерть верила в другое...

Этот странный город продолжал свою песню, а значит стоило идти дальше. Задаваемые вопросы не имели здравых ответов - всё говорило что конец только сон, отголоски продолжали требовать. *** привык ко многому - падать и не подниматься, получать по голове, выплёвывать зубы и другие запчасти, блевать верой и правдой и пить всё что течёт. Но договариваться с голосами внутри своей головы он не мог - лучше уж слушать встряски кастетов охранников Пидора.
По мелодичности этих нот на обожжённой коже, он понял - Пидора уже не достать. Слился король всех трусов, сбежал.
- Почему я не удивлён, - кровавой пеной отмахнулся от охранников ***.

- Потому, что ты умер, - очередной голос в голове. - И это нам на руку...
*** открыл глаза. Голос был вне его головы - перед ним на кожаном сиденье, всё так же улыбаясь, сидел Ёбарь.
- Вот же... - рука *** инстинктивно шарила вокруг в поисках чего-то острого. - Медуза!
Лимузин был слишком шикарен для человека просто открывающего двери, а вид Ёбаря - слишком целым, для того, кто до конца остался верен долгу.
- Дай мне отвертку, или хотя бы карандаш, чтоб я убедился что ты настоящий!
- У меня есть кое-что получше, -  скалясь, Ёбарь протянул Хую двенадцатизаряженный ствол.
В обугленной руке *** холодная сталь смотрелась как вожделённый баллончик пантенола. Где мы? Что, в круг его, здесь происходит? В голове кирпичной кладкой ложились вопросы. "Мы приехали в Подпол..." - эхо голоса Ёбаря навсегда  громом заблудилось в глиняно-известковой тверди.
*** выпал из машины...
Подпол! Кот окаянный! Это уже не потные клубы, не сверкающие Пристанища! *** никогда не верил в его существование, и впервые, за какие-то три недели, его пронизывал, глуша боль и всякий стыд, страх. И он оказался здесь всего с одиннадцатью пулями... десятью, если считать что лучше застрелиться, чем идти дальше.
Ноги не слушались и всё топтали окурки в пыль под  подошвами,  руки напрасно теребили опасный курок - *** твёрдо верил. Его неуверенные шаги не удержат его на месте.... В этом месте, кроме тумана, нечего не давало надёжной опоры, а эхо прогоняло любое желание уверовать и простить, и даже свет здесь прогноз завтрашней тьме. По слухам здесь нет людей, но слух распростроняют лишь живые - а здесь с мёртвых спрашивают втройне и живым рассказывают сказки.
Только правда вела его в неизбежную мглу. В подворотне *** заметил как его закадычный стукач Чмырь клеит листовки с искаженным лицом старого йоды. С листовок улыбался и тыкал пальцем седой Главарь.
- Не туда, ***! - Чмырь явно знал что Хую здесь не место, но заслужил ли он одиннадцатую пулю решать было не ему.
В центре Подпола полыхал огонь - здесь явно не боялись взрывчатки. Здесь горели те, кто прятал в углах свою пошлость - их боль держала пламя, а вопли двигали пустоту в прозрачных коробках.
Возле костра, естественно, сидел ****юк - жарил сосиську нанизанную на ветку. " Всего десять пуль? - подумал ***. - Всего десять!"
- Ну, хватит, - подтвердил ****юк, тыкая в лицо обуглившейся колбаской. - Ты заслужил!
- Твоя дочь умерла! - десятая пуля почему-то ушла в туман. - Хватит жрать! - девятая выбила искры из мостовой...
Словно молитву ****юк повторял:
"Дочь не моя. Она всего лишь случайная жертва. Мне пришлось. В присутствие ****ы никто не мог молчать, но все врали и обещали. Проблема моей дочери была в том, что она соглашалась на всё, а возможности её поддерживал я - при том почти в слепую. Уверенности не было - любимые дочери так не поступают! она хотела больше чем могла принять! а я хотел её всё меньше...."

Где-то перед закатом лёгким дуновением ветерок касался её пальцами лица, и улыбка не зримой радостью убаюкивала солнце; каскадный запах волос вдыхался потоком тепла на фоне остывающего неба; а обжигающие прикосновения хладили испепелённую кожу. Смех её наполнял грудь горячими вздохами, тут же обвивающие объятия забирали пламя прожитых лет, остужая его влажным поцелуем...... О, губы её! наполненные жаром, самозабвенно тающие в обоюдной страсти....

И шесть пуль разбивающие прошлое и будущее, разрывающие и без того мёртвую плоть на кровавое месиво, на злобу и бессилие, на надежды, страдания и величие, на безнадежное скомканное   настоящее...
В котором осталось ещё две пули...
В котором осталась ещё одна...