Скряжница

Жила в нашей деревне Зойка-Скряжница. Народ её Скряжницей кликал потому, что Зойка всю свою жизнь скопидомством занималась, деньги откладывала, за выгодой гналась, обманом не гнушалась, побирушничеством не брезговала.

На деревне давно привыкли к жадности и скупости Зойки. Да и нет тут ничего такого особенного. Всегда найдутся такие люди не только на селе, но и в городах.

Поводом вспомнить о живущей рядом Зойке-Скряжнице стал очередной случай.

— Ой, бабы, — обращалась к толпе, собравшихся утром у здания правления колхоза, доярок подошедшая толстая женщина. — Наша Скряжница опять учудила!

— Чего она в этот раз натворила? — смеясь, спросили бабы.

— Выгоняю я вчера утром свою корову на поскотину, — начала рассказ женщина. — И тут я в ограде замешкалась, пса стала распутывать. Он, зараза такой, запутался в цепи своей. Я его и так, и этак, кручу, поворачиваю.

— Ну, да не тяни ты, Валентина, — с нетерпением высказалась одна из баб.

— Ну, так пока я в ограде была, корова-то моя на елань к Зойкиному дому подошла и наделала лепёшек. Выхожу из ограды, смотрю Скряжница уже с вицей корову-то с поляны своей отгоняет. И мне в укор ставит: «Твоя, Валя, корова, всю траву на елани моей объела». Я ей в ответ: «Зоя, мы ведь не в городе живем, скот везде ходит, где не загорожено». А она мне в ответ: «Я вот эту елань кошу, и хоть маленькую, а копёшку ставлю, а сейчас и нечего скосить».

— Господи, какую копёшку она ставит! — не удержалась одна из баб. — Сена-то и навильника с её елани не будет!

— Слушайте дальше! — начала снова Валентина. — Прогнала я значит, свою корову до конца переулка, пастуху сдала её. Возвращаюсь. Смотрю, а Зойка лепёшки от моей Чернушки в ведро собирает и в ограду свою уносит. Ну я не придала этому значения вчера.

— Так она намедни ходила по деревне с ведром и лепёшки с еланей собирала, — крикнула одна баба, что моложе всех была. — Старухи видели. Они Зойку спросили зачем, а она им и сказала, что в парник.

— Ага, в парник в конце лета, — возразила Валентина. — Если бы. Сегодня на рассвете, смотрю наша Скряжница, набросив на спину тяжелый мешок пошла в сторону станции. А мешок-то весь в дырах. Из дыр этих навоз выпадывает и на Зойкин халат. А сколько мух-то всяких над ней вьётся! Аж рой целый!

— Так к деньгам это значится! — зубоскалила одна из баб.

Бабы смеялись.

— Пошла продавать дачникам, — заключила Валентина.

— Продаст и деньги под подушку! — смеялись бабы.

— Из всего выгоду готова извлечь, ничем не гнушается.

— Это она сейчас такую выгоду из дерьма всякого извлекает, — начала рассказывать старшая по возрасту баба. — А по молодости-то что она только не творила.

— Ой, а мне мамка рассказывала, — не удержалась молодуха.

— Да, тихо ты, заполошная, — одёрнула её Валентина. — Пускай Фоманида расскажет.

— Она же меня лет на десять старше, — начала Фоманида. — Окончив школу, она прошла курсы счетоводов. Мать еённая надоумила. Ну Зойку потом в наш магазин и определили продавцом. Вот тогда мы и взвыли всей деревней. С первых же дней работы начала она старух неграмотных и детей малых обсчитывать. Ненамного, конечно, а так на копейку, на две, на три. С товаром начала махинации всякие производить. Завезут ей, к примеру, сахар в мешках. Она в этот день сахар не отпускает. Мешки взвесит, отнесет их в подсобку на ночь. А рядом ведра с водой поставит. Сахар-то за ночь влаги в себя наберет. Утром каждый мешок килограмма на два-три тяжелее становится. Вот и разницу от продажи Зойка себе в карман, али эти-же два-три кило домой утащит.

— А с этим сахаром до смешного было, — вклинилась в рассказ Фоманиды одна из баб. — Магазин-то у нас кооперативный был всегда. Отпускали товар всем. Но дефицитные товары не продавали непрописанным у нас в деревне жителям. А на лето ко мне невестка с внуками приехали. В один из дней в магазин мороженное завезли. Я на ферме днём-то была. Невестка с ребятами в магазин пошли. Зойка так и не отпустила им мороженого. Мол, продукт сахаросодержащий, а сахар непрописанным у нас не отпускаем. А вечером Зойка остатки растаявшего мороженного с раскисшими в нем вафельными стаканчиками из коробки соскребла и в бидон, да домой к себе и понесла. Холодильника-то не было в магазине тогда. И она не требовала, чтобы его установили. Удобно ей это было делать. По отчетам всё на порчу продуктов списывала.

— Ой, однажды она кофты да халаты завезла, — начала одна из баб. — Все бабы разбирать стали. Бабушка моя, баба Нюра, Царствие ей Небесное, уж двадцатый год как она померла, халат синий себе прикупила. Принесла его домой и меня попросила проутюжить. Да, я молодая была, отвлеклась на что-то и прожгла его на подоле, на самом срамном месте. Ой, и откостерила меня тогда бабушка по полной. Понесла она его к Зойке. Та ей сразу заявила, мол, товар нужного качества продан, сама его испортила. Бабушка в слёзы. А Зойка ей сразу и сказала, что выкупит у нее халат, но не за деньги, а за сахар. Бабушка согласилась, отдала она этот злосчастный халат за кулёк сахару.

— А не в этом ли наша Скряжница халате ходит до сих пор который год? — спросила Валентина. — У неё как раз на заднице заплатка большая.

— Так и есть, заплатка-то мою работу утюгом, двадцатилетней давности, от света белого скрывает! — утвердительно ответила баба, засмеявшись. Остальные тоже в голос громко засмеялись.

— Токмо заплатку-то эту не видать сейчас, все под лепёхами Валентининой коровы спеклось! — пуще прежнего смеялись бабы.

— Ну, Зойка, хоть и хитрила и мудрила столько лет в магазине, но вытурили её оттуда, — продолжала Фоманида. — Какая-то проверка приезжала. В день её уволили. Даже дело на нее заводили, да какая-то там амнистия как раз началась. Зойку-то и отпустили. Затем она на ферму устроилась, завскладом. И там начала махинации свои с зерном да комбикормами проводить, всё усушки да утруски у неё. Оттуда тоже ее вытурили. Отправили дояркой. И там начала молоко своей смены водой разбавлять, чтобы удои повысить. С доярок в скотницы ее определили. На пенсию вышла, начала спиртом да сигаретами на дому торговать.

— За годы работы в магазине натаскала сахара-то себе в дом и самогонку начала делать! — заметила одна из баб.

— Чуть ли не каждый месяц участковый к ней приезжал, — продолжала Фоманида. — Угрожал Зойке, что посадит её. А ей хоть бы хны! Сигареты в городе подешевле купит. Сидит вечерами дома, да из сигарет табак вытрясает, с трухой от сена табак этот перемешивает и снова в гильзы сигаретные запихивает, заклеивает.

— С ума уж от жадности сошла Скряжница-то наша! — заключила одна из баб.

— Ак есть в кого! — утвердительно сказала Фоманида. — Мать-то её Матрёна, в старости-то тоже умом тронулась. Ни одну поленницу не обходила. Идет, бывало, мимо какой-нибудь поленницы, полешко из неё вытащит, за пазуху его и домой. Так вот и отапливалась. Некоторые мужики порывались в поленницы-то дрова, напичканные порохом, подкинуть. Да бабы ихние их отговорили — что случится, тюрьма. Так вот и обеспечивали всей деревней Матрёну дровами, с миру по бревнышку.

— Это от того, что у них, у обеих мужиков не было.

— Какой мужик такое выдюжит, — начала рассуждать одна из баб. — Мужик не котёнок, которому блюдце с молоком выдай, он полакает и доволен. Мужика тоже кормить надо, обстирывать, обшивать. А это ж какие расходы! Иная-то баба может потрескаться от такого убытка, а уж такая как Зойка — треснет по частям от такого ущерба!

Бабы продолжали смеяться.

Много еще случаев бабы припомнили в тот день.

Прошло полгода с того бабьего разговора у колхозного правления. Весна ранняя наступила. Солнце яркое светит, всему живому радость и тепло дарит.

В огороде у Зойки-Скряжницы небольшая копна сена стоит. Рядом всякого хлама навалено. Тут же и ящики с бутылками пустыми стояли. Зойка всегда бутылки собирала, сдавала их при случае. Среди целых бутылок разбитые попадались. Вот через одну такую бутылку от солнечного луча сено-то и вспыхнуло. Огонь быстро перебросился на завалы разного хлама, а потом на сарай и дом Зойки-Скряжницы. Соседи не смогли справиться с пожаром, еле-еле свои дома от огня отстояли. Погорела Зойка, все её «богатство» прахом пошло. Сама она жива осталась, да совсем умом тронулась. Увезли её в районный центр и в дом престарелых определили.

А на месте дома Зойки-Скряжницы небольшой холм сейчас стоит, поросший молодой черемухой, крапивой и кипреем. Ничего не осталось от Зойки-Скряжницы. Вскоре и односельчане забывать про нее стали. Не оставила она в памяти людей следа.