Иерихон. End-Ray. Родословие

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Андрей, один из главных персонажей видео-сериала «Иерихон»
Аня, его жена
Серёжа и Света, их дети, близнецы-двойняшки
Велес, один из второстепенных персонажей «Иерихона»
Рассказчик, голос от автора

=========

Глава первая.

АНДРЕЙ.

Рассказчик. Я вытащил из-за пазухи потёртую фляжку с коряво выдавленной буквой «М», задержал дыхание и храбро, но несколько опрометчиво опрокинул большой глоток. Сивушный перегар палёных «Казаков» жгучим гейзером ударил в нёбо и отчаянно запросился наружу, но я зажмурился, помотал головой, отказывая алкоголю в его настойчивой просьбе, и с усилием протолкнул строптивца в желудок. Ну всё, утренний сушняк обеспечен. Какие это, в сущности, пустяки…

Фляжка, хоть и была армейской, досталась мне от покойного бандита Мустанга, когда мы в нашу последнюю встречу, словно предчувствуя больше не увидеться, по старому сталкерскому обычаю махнулись на добрую память, как говорится, не глядя. Ко мне перекочевала верная и явно не бездействовавшая боевая подруга флибустьера, а к нему – мои недешёвые противоударные часы, которые в Зоне всё равно не работали, но которые я почему-то упорно носил. Как сейчас помню: глядя на радостно загоревшиеся глаза друга, я легко задавил в себе досаду и без малейшего сожаления расстался с этим дорогим и бесполезным гаджетом. Пускай будет у тебя, если он тебе так понравился.

Я достал из кармана полиэтиленовый свёрток, развернул и жадно занюхал водку горбушкой подсохшего батона. Прожаренный от души хлеб, который на Большой Земле иной побрезговал бы и собаке кинуть, заскрипел на зубах. К завтрашнему похмелью добавилось уже сегодняшнее вполне реальное заседание с белым фаянсовым другом. Я затолкал в рот остатки чёрствой закуски, отсалютовал кресту фляжкой, передёрнувшись, допил поминальную и, опустившись на корточки, легонько вдавил подарок в утрамбованный дождём холмик. Кряхтя поднялся. Поднатужившись, налёг плечом и выправил покосившийся столб, на котором уже почти нельзя было толком разобрать коротенькое погоняло погребённого под ним сталкера и годы его такой недлинной жизни: 1982 – 2010. Отряхнул руки. Светлая память и чернобыльская земля тебе нежгучим пухом, Мустанг. Помнишь? Почти год назад я точно так же стоял на этом же самом месте, а вон там, поодаль, великий и ужасный Харон, неуклюже сгорбившись в своём неизменном устаревшего образца экзоскелете, клал своим собратьям, погибшим при битве за Госпиталь, вымокшие букетики чахлых припятских тюльпанов, которые в его огромных грубых бронированных ладонях смотрелись очень трогательно и нелепо. Никто не ушёл обиженным, хотя счастья всем задаром и не получилось: волею жестокой, всемогущей и непредсказуемой Судьбы я отомстил твоим убийцам, дружище. Покойся с миром.

Импровизированное надгробье бывшего уголовника было сплошь обмотано разноцветными ленточками, шнурочками и даже обрывками рюкзачных лямок и оружейных ремней – судя по всему, джентльмены зоновской удачи не забывали своего отошедшего от тёмных дел подельника. В груди одновременно потеплело и тоскливо защемило. Насколько я был в теме понятий братвы, этой крайне специфичной прослойки местного населения, те не особо жаловали перебежчиков, и такое подчёркнутое проявление уважения объяснялось единственно тем, что Мустанг переметнулся не к деклассированным и всеми презираемым ренегатам, а ухитрился завербоваться в ряды наёмников ни много ни мало самого Синдиката, которого бандиты откровенно побаивались и подобное поведение своего кореша расценили как – «поднялся».

Разумеется, как противогаза, так и чёрного плаща бандита, когда-то традиционно водружённых его кентами на перекладине, не сохранилось – в Зоне нет ничего постоянного – конечно, кроме её собственных так называемых «памятников» вроде непрерывно работающих двигателей ржавых КамАЗов или горящих днём и ночью аварийных светильников с оборванными проводами. Как показывала богатая и, увы, трагичная практика, человек, переступивший черту Периметра и гордо называющий себя «сталкером», из всех представителей здешней флоры и фауны оказался наиболее, так сказать, скоропортящимся продуктом. Ох, пьянею…

Бандит Мустанг… наёмник Мустанг… верный друг Мустанг… спи спокойно, я не потревожу, и завернул к тебе просто так, по старой памяти… хотя вру, не совсем просто так. В Зоне, дружище, мне больше ничего не нужно… надеюсь. Теперь все сталкерские похождения Андрея и его команды в прошлом – и на страницах его книг: трёхтомника-бестселлера «Иерихон», повести «Серый плащ или Тайна счастливого жетона», сборника «Истории у костра», целого вороха рассказов «Туманная деревня», «Неразведанная тропа», «Ускользающая нить», «Последний день»… ох, прости, дружище, меня опять понесло… как оказалось, честолюбие – непременная спутница любого писателя, который идёт в нагрузку к литературной славе.

Аня… ты же помнишь мою Аню, Мустанг?.. Аня не хотела меня пускать – это читалось в глазах – но… не сказала ни слова. Сидела и смотрела – вот прямо как я сейчас на твой крест – скрестив руки и постукивая пальцем по колену. Я же, ощущая себя последним подлецом, что-то не затыкаясь лепетал про то, что, мол, хочу просто-напросто попрощаться с Зоной навсегда, что это – моя последняя ходка, что никуда конкретно в этих прОклятых и проклЯтых землях я не собираюсь и… и собираться тоже не собираюсь, что безо всякой на то причины на абсолютно ровном месте меня вдруг неудержимо потянуло поставить какую-то… символическую точку, что ли… Тут она встала, обняла меня и попросила… попрощаться и от неё тоже, после чего ушла к детям и тихонько прикрыла дверь. Мне стало окончательно муторно, и я поспешил вон. Никаких трудностей не составило добраться до внешнего кольца Периметра, без приключений пересечь границу ЧЗО и опустошить чудом уцелевший, самый мой первый и неумелый схрон, внутри которого – к моему несказанному удивлению – обнаружилась пара вещей, стопроцентно отвечающая моим сиюминутным потребностям: заботливо укутанная в полиэтилен половинка батона неизвестного местного производства и треть выдохшейся поллитровки. Как по заказу! За время, проведённое в Зоне, я успел неоднократно убедиться, что случайностям здесь не место: спустя почти год тихой и относительно спокойной семейной жизни некое провидение вновь притянуло меня сюда и оно же буквально за ручку вело меня… куда? зачем? С ответами Зона, как всегда, не торопилась.

Несколько несвежий вид хлебца меня нисколько не смутил, и я, перелив водку во фляжку, двинулся прямиком к тебе, дружище Мустанг. Зачем такие сложности и почему было не захватить всё из дому сразу, спросишь ты меня? Чёрный Сталкер его знает… мне показалось, что так будет… как-то правильнее… и пресловутое провидение тут уже ни при чём. По-моему… если уж поминать ушедшего в Зоне, так исключительно тем, что она и дала, а не тариться загодя в супермаркете, а после корчить из себя плакальщицу! К тому же, прощаясь с тобой, друг, я прощаюсь со всей Зоной, зачем, собственно-то говоря, и припёрся на это кладбище, а делать такое аккуратными канапешками с нарезочкой из «Пятёрочки» под что-нибудь эдакое из «Красного&Белого» – ну, такое себе, знаешь… «Прощаться», «прощаться», «прощаться», тьфу! Повтор на повторе, повтор на повторе, писатель хренов! Воистину: зелёный змий, особенно в 2012 году Синего Дракона, это… как тебе сказать… в общем, что сталкеру хорошо, то писателю – смерть! Золотой фонд цитат Андрея… кстати говоря, забавно, что пробитую мною в проволочном ограждении дыру так никто и не озаботился залатать… а может быть, не заметили. Я укоризненно покосился в сторону оставшегося за холмом военного блокпоста: эх, вы, горе-дозорные, майора Стреляного на вас нет…

Воспоминания нахлынули столь неожиданно, что я какое-то время сидел на корточках, обхватив голову руками и раскачиваясь будто впавший в транс монолитовец. Из небытия восставали – как живые, ей-богу! – вспыльчивый Дима, спокойный и доброжелательный Гоблин, уставший от всего на свете Митяй, незадачливый Штопор, мастеровитый техник Сергей, самоотверженный Скорпион, высокомерный Феникс, безымянный пьяненький пленник Зубина, кто-то ещё… простите, кого забыл по имени. Сызнова вяло шевельнулось чувство косвенной вины, но обессиленно опало и свернулось комочком в грудной клетке как дохлая канарейка. Лица, неправдоподобно яркие и скорбные точно лики святых на иконах, обступили меня со всех сторон, как тогда, в вечеревшем лесу, когда я шёл по заданию этого жуткоглазого подземного шамана к не менее загадочному, как тот выразился, – «потерянному», чтобы принести так нужную «Греху» книгу. Исподволь заворочалось профессиональное любопытство и отвесило мне нехилого подзатыльника: само собой, тогда я и не подумал заглянуть в священный фолиант. Я раздражённо огрызнулся: пошло вон, не до этого было! Словно испугавшись моего злобного окрика, лица мертвецов заколыхались и медленно истаяли в холодном промозглом воздухе. Я снова остался один – не считая криво сбитого креста и самодельной могилы. Один…

Настырные суетливые мысли, подстёгнутые выпивкой, не умея усидеть не месте, нежданно-негаданно сорвались с места, взмыли под самый купол черепа и всем скопом перескочили на другое. После нашей третьей совместной вылазки на заражённую территорию с моих радаров и детекторов ни с того ни с сего пропал другой мой товарищ, без которого, боюсь, мой дебютный «пикник на обочине» мог на том и закончиться. Проводник Радон, замкнутый, необщительный и вместе с тем чертовски оптимистичный следопыт, вечно нахмуренный и острый на язык сталкер с непростым прошлым и крайне неопределённым будущим, обожжённый Зоной человек, такой же отчуждённый от всего нормального мира, как и она сама. С прилипшей к губе «беломориной» и капитально навороченной двустволкой за спиной, он и без того редко покидал эти гибельные пустоши, скрепя сердце меняя свою потрёпанную модифицированную «Зарю» на цивильный костюм и каждую неделю заваливаясь к нам с Аней в гости с подарками для карапузых спиногрызиков. Жизнь на Большой Земле тяготила его, это было видно невооружённым глазом. От природы остроумный, он не знал, как вести разговор и как его заканчивать, по-детски восхищался малосольными корнишонами, не понимал, почему мы беззлобно смеёмся, когда он прячет в карман недоеденный бублик, и, кажется, даже воспринимал нашу квартиру как некий каземат, ретироваться откуда для него каждый раз бывало сродни выходу заключённого на волю. В Зоне же Радон чувствовал себя как рыба-мутант в радиоактивной воде, там ему дышалось полной грудью, там он был на своём месте – свободным и… нужным.

И вот с месяц назад он бесследно исчез. Не отвечал телефон, молчал PDA, разводили руками редкие знакомые завязавшие с Зоной сталкеры. От всей души хотелось верить излюбленной «короночке» проводника, что безысходных ситуаций и впрямь не бывает в принципе, а его молчание продиктовано сугубо личным решением бесповоротно таки порвать с Зазоньем, а не… Нам вдвоём уже довелось пережить его смерть – и к пережитому не хотелось ни возвращаться, ни даже допускать мысли о том, что этот опытнейший и закалённый бродяга подпустит к себе безносую вторично. Значит, так тому и быть. Я безмерно рад тому нечаянному знакомству, Макс, и безгранично горжусь нашей крепкой, но, увы, непродолжительной дружбой, прошедшей боевое крещение огнём и мечом в прямом смысле этих громких и пафосных слов.

Дождь расходился, ветер крепчал. Где-то вдалеке ударила то ли молния, то ли разрядившаяся «электра», ей немедля ответил дружный вой псевдособак. С блокпоста ударила короткая очередь, и всё опять более-менее стихло. Зона, склонившись над замершей возле углового захоронения фигуркой в бежевой штормовке и с зажатым под мышкой большим сиреневым зонтом, насмешливо покачивала нечёсаными космами аномальных деревьев и, закусив губу, чтобы не расхохотаться, издевательски кивала слегка подвыпившему туристу на дыру в заборе: время посещения истекло, человек, здесь тебе делать нечего – ведь ты больше не сталкер.

И внезапно меня, что называется, отпустило. Смутные сны, невесть откуда вылезающие намёки и полунамёки в моих собственных текстах, прячущиеся за вроде как невинными фразочками и непонятные мне самому, неуловимое, но не проходящее до конца желание таки увидеть – ещё раз, хотя бы одним глазком! – этот неповторимый, полыхающий радиацией рассвет, перечёркнутый знаменитой полосатой трубой ЧАЭС, и, в конце концов, этот спонтанный и ничем не обусловленный прощальный вояж, наспех замаскированный под поминальный визит к могиле погибшего друга – да полноте! если на то пошло, такого уж друга-то? – всё это, подобно вражескому цеппелину, попавшему в пятно вспыхнувшего в ночи прожектора, вычертилось с той невыразимой отчётливостью и выпуклостью, с какой раньше, при проявке чёрно-белых снимков на погружённой в проявитель фотобумаге проступали лица давно забытых людей давно ушедших лет и эпох. С невыносимой ясностью, со снайперской точностью и нестерпимой болью до меня дошло послание ненавистной Зоны, бесцеремонно выдернувшей меня из той, прежней жизни, которая, как мне казалось, бесповоротно скончалась, когда монолитовская пуля навылет прошила голову ни в чём не повинного Димки – послание, сколь лаконичное, столь же простое и смертоносное, как выстрел из винтовки Гаусса, после которого, как правило, уже не остаётся никаких вопросов.

Отвлекающий манёвр. Всего лишь навсего.

Не помню, как я оказался дома. Аня взвизгнула, когда я ударом ноги распахнул дверь в детскую – и, тяжело дыша, застыл на пороге, готовый увидеть… всё что угодно. В спину барабанили негодующие кулачки жены, а я, в заляпанном жидкой глиной камуфляже, смердящий паршивой спиртягой, прислонясь к косяку, стоял и не сводил глаз с моих детей, целых и невредимых, недовольно поднявших мордашки от своего рисования. С берцев растекалась вода, по лицу растекалась глупая улыбка, более похожая на оскал человека, у которого болит зуб… мать честная, я что, и по городу так нёсся? Ужас, охвативший как подкравшийся кровосос, улетучивался не спеша, и сжатое его ледяными когтями сердце как будто снова училось стучать ритмично и не напоминать о своём существовании. Облегчение же от того, что всё – слава тебе господи! – оказалось лишь продуктом моего невыспавшегося писательского воображения, вползало весьма и весьма неохотно, словно не уверенное в том, что этот подпирающий дверь чудик достоин такого ценного подарка. Боже мой… с ними всё хорошо… боже мой, боже мой, боже мой…

Андрей. С вами всё хорошо?

Рассказчик. Полуутвердительно вякнул я, безумным взглядом окидывая крохотную перепланированную комнатку и всё ещё отказываясь верить, что наваждение попросту подшутило надо мной.

Аня. С НАМИ всё хорошо!

Рассказчик. Аня, наконец, развернула меня к себе и, видимо, чтобы не залепить по морде, упёрла руки в бёдра.

Аня. А с ВАМИ?

Андрей. И с нами… тоже…

Рассказчик. Пробормотал я, чувствуя, как улыбка расползается всё шире и глупее.

Андрей. С нами… тоже…

Рассказчик. Аня опустила глаза на испорченный ковёр, обречённо всплеснула руками, унеслась за тряпкой в ванную – и вскоре оттуда донеслось ничуть не смягчённое купюрами её многоэтажное мнение о сталкерах, пьяницах и писателях, щедро сдобренное причитаниями о горькой жизни женщин, коим выпадает недоля быть жёнами этих недостойнейших представителей рода человеческого.

Я торопливо скинул обувь и, как был с зонтом, прошлёпал к столу. Мои живописцы синхронно отодвинули свои художественные принадлежности и красноречиво зажали носики. Я прикрыл рот рукой, откашлялся и добавил в собственную копилку чепухи ещё одну.

Андрей. Кхм… чем занимаетесь?

Рассказчик. Серёжка выпятил губу, прищурился – неужели я так делаю? – скосил глаза на лежащий на столе альбом и снисходительно склонил голову набок.

Серёжа. Рисуем, пап.

Света. Ага, рисуем, пап!

Рассказчик. Пискнула эхом Светик-семицветик, по примеру брата копируя родительский жест, на этот раз мамин – сплела пальцы, уложила на них подбородок и, не выдержав неудобной позы, рассмеялась и непоследовательно добавила.

Света. А от тебя воняет…

Рассказчик. Ну да, вздумал от детей что-то скрыть. Я покаянно вытянул руки по швам.

Серёжа. Гадость пил…

Рассказчик. Задумчиво диагностировал сын и потянулся к фломастерам.

Света. … и испорченную булочку ел.

Рассказчик. Неодобрительно сморщилась дочь.

Серёжа. На кладбище так полагается.

Рассказчик. Повернулся Серёжа к Светлане.

Света. Называется – «поминки».

Рассказчик. Кивнула не достающая ногами до пола пигалица.

Меня точно ударили под дых. Да, мои детки, мои полуторагодовалые волчата назло всем аксиомам мировой педиатрии уже вовсю тараторят и даже шутя освоили трудную букву «Р», в то время как обыкновенные ребёнки ещё только учатся соединять друг с другом одинаковые слоги. По стечению обстоятельств всё у нас с Аней случилось как раз в Зоне, во время нашего «второго пришествия» – можно сказать, зов природы оказался сильнее страха смерти и всего чего похуже – и весь положенный срок мы, затаив одно на двоих дыхание, ждали… самого плохого. Бог миловал: беременность и роды прошли, тьфу-тьфу-тьфу, без осложнений, правда, совершенно здоровой двойней новоиспечённая мама разрешилась чуть раньше запланированного – а вот дальше понеслась лавина неожиданностей. Близнецы, так сказать, с порога во всеуслышание заявили о своей незаурядности и дружно принялись развиваться не по дням, а по минутам, на зависть вьющимся вокруг мамашам и к немалому нашему с Аней беспокойству непрестанно изумляя окружающий мир новыми сюрпризами, начав с того, что в первый же свой день рождения взяли да и заговорили – чисто, без запинок, мешая в кучу факты со своей неуёмной фантазией, хоть подкаст записывай: дескать, вы, мама-папа, начинаетесь на одну букву и мы начинаемся на одну букву, а значит, теперь мы все вместе будем как стая волков, и ты, папа, будешь вожак, а ты, мама, будешь его верная телохранительница, а мы будем охотник и охранщица, а потом поменяемся и будем охранщик и охотница, а другие волки пусть только попробуют к нам сунуться, р-р-р! И пошло-поехало: будто настроившись на одну телепатическую волну, с того дня они всегда разговаривали как по заранее составленному сценарию: один из близнецов начинал фразу, другой подхватывал и заканчивал. Они сроду не ссорились, ни в чём не соперничали, напротив – всеми силами помогали друг дружке в каждой самомалейшей мелочи и целеустремлённо катились по жизни тесно спаянным воедино клубочком навроде шара Инь-Ян – и, казалось бы, счастливые папа и мама, живите и радуйтесь! Однако и меня, и, как я видел, Аню грызла невысказываемая вслух тревога, которая день ото дня, увы, становилась только сильнее. Да, безусловно, с рождением детей-вундеркиндов, до такой степени изначально одарённых и потому в высшей мере самодостаточных, наша с женой востребованность в этом мире заметно сужалась до роли обычных наставников и кормильцев, которые не сегодня завтра станут ненужными вовсе, и в этом не было ничего обидного – таков закон жизни, и никуда от него не денешься. Но дело было даже не в этом – ведь, честно говоря, рано или поздно каждый родитель подсознательно готовит себя к уходу со сцены – причина крылась несколько глубже. Глядя на играющих Серёжу и Свету, мы с Аней молча думали одну и ту же мысль: бесплатных подарков Зона не делает.

Понятное дело, привыкнуть к такому было невозможно. Так что всякий раз, получая очередным «сюрпризом» по башке, я чувствовал себя археологом, открывающим ящик Пандоры.

Андрей. А… можно посмотреть?

Рассказчик. Указал я на альбом, отвлекая себя от тягостных и бесплодных размышлений и стараясь унять дрожь. Похоже, моя проницательная Аня что-то почувствовала и, сменив гнев на милость, преувеличенно бодро загремела шваброй в коридоре.

Серёжа. Конечно, можно, пап!

Рассказчик. Великодушно разрешил сын.

Серёжа. Отчего же нельзя-то?..

Андрей. Ух ты!

Рассказчик. Искренне восхитился я рисунку.

Андрей. Как живые прям! Это… дай угадаю… солдаты, так?

Света. Не угадал!

Рассказчик. Торжествующе хихикнула Светик.

Серёжа. Не угадал! Это молитовцы!

Рассказчик. Со вздохом подтвердил Сергуня… На этот раз удар был силён настолько, что у меня потемнело в глазах.

Андрей. Ч-ч-что… кто-кто?

Рассказчик. Просипел я, рассматривая ряды очень даже узнаваемых серо-пятнистых комбинезонов, карикатурно марширующих на фоне схематично обозначенных полуразрушенных домиков. Удалившийся было обратно в ванную грохот мгновенно стих.

Серёжа. Ну…

Рассказчик. Чуть смутился художник.

Серёжа. Мо… молитовцы… ну… они садятся как в хороводе и молитву рассказывают…

Света. У-у-у!

Рассказчик. Закрутила головёнкой сестра и завыла как пылесос. У меня закружилась голова. За стенкой что-то упало. Серёжа, искусно делая вид, что ничего не заметил, продолжал сводить с ума несчастного меня с интонацией экскурсовода.

Серёжа. … молятся, молятся, а потом идут коренять наверных…

Света. … за Славу Ликова Мамалита!

Рассказчик. Завопила Светка и лукаво уставила на меня свои бездонные голубоглазки.

Света. Пап, а кто такой Слава Ликов Мамалит?

Рассказчик. «Как тебе мой подарочек, Андрей? – злорадно зашипела на ухо далёкая Зона, плотоядно облизываясь раздвоенным языком. – Хочешь добавки?»

Заглушая Зов, я загудел в нос – лучшая оборона – нападение! – отмахнулся от утягивающей меня из детской жены, ткнул пальцем в недораскрашенного, по всей видимости, предводителя и блеснул, несчастный, своей жалкой осведомлённостью.

Андрей. А это, Сергей Андреич, надо полагать, их главный, да? И зовут его Харон, верно?

Рассказчик. С победоносным видом самоубийцы, с первой попытки угадавшего пузырёк с ядом, я выпятил губу и прищурился. Что ты на это скажешь, Зона? Добивай, коли уж начала!

«Слушаю и повинуюсь! – ехидно прострелило от уха до уха. – Как пожелаешь, щелкопёр! Лови контрольный!»

Серёжа. Ты опять не угадал, пап.

Рассказчик. Серьёзно ответил сын, критически рассматривая свою картину – неужто так непохоже нарисовано?

Серёжа. Никакого Харома я не знаю. Это Фен… ФенрИр, ихний генерал. Но он у молитовцев не главный. Главный у них…

Рассказчик. Дверь захлопнулась у меня перед носом. Аня схватила меня за грудки и поволокла на кухню.

Аня. Ты чего творишь, щелкопёр?!

Рассказчик. Зарычала она, отлично зная, как меня коробит этот эпитет.

Аня. Тебе вечер воспоминаний, а мне потом полночи их укладывать?!

Андрей. Аня…

Рассказчик. Жена осеклась и опустила дуршлаг. Я сел и закрутил в пальцах солонку-грибочек. Куртка обсохла и теперь шершаво хрустела при каждом движении.

Андрей. Ань… Серёжка сказал, что нарисовал ФЕнрира… это старое прозвище проводника Радона, когда он давным-давно служил в «Монолите» – палачом, вторым после самого Феникса… как пацан может такое знать, Аня?! Этого я даже тебе не рассказывал! Такое уже не спишешь на детскую гениальность, какие-то там экстрасенсорные таланты, ясновидение и тому подобную хиромантию! Это уже… за гранью!

Аня. Андрей…

Рассказчик. Встревоженно прошептала Аня, опускаясь на колени и беря мои ладони в свои.

Аня. Андрюш… что происходит? У тебя глаза как у… как будто ты чудовище увидел! Дети же просто рисуют…

Андрей. Анютка…

Рассказчик. Жена вздрогнула – так я звал её лишь однажды – когда в прошлом месяце готовился сказать ей о машине, сбившей на прогулке нашего щенка.

Андрей. Анютка… неважно, что увидел Я… важно, что видят ОНИ.

Рассказчик. Аня поднялась. Кулаки её сжались, на бледных скулах шевельнулись желваки. Сейчас передо мной стояла волчица, уже напружинившая свои когти драться насмерть одной против целой своры врагов, сколько бы их там ни оказалось – и в ней не было ровным счётом ничего от той хрупкой девушки, поверившей россказням своего наивного самонадеянного парня и в результате попавшей туда, куда обычным здравомыслящим людям путь заказан. Я непроизвольно поёжился: это снова была та амазонка Аня, выдержавшая все чернобыльские мытарства и выжившая в кошмарном плену практически в одиночку, пока мы с проводником искали её и остальных оставшихся в живых друзей.

Аня. Андрей…

Рассказчик. Голос Ани был тих, но, думаю, без труда разрезал бы и закалённую оружейную сталь.

Аня. Андрей… они что – видят прошлое? Мы с тобой что – растим медиумов?

Рассказчик. Я посмотрел в окно. Сумерки накрыли город, и на мгновение показалось, что тьма, пришедшая неизвестно откуда, поглотила весь мир. Прямо по Булгакову. Наверное, великий писатель тоже… видел подобное. Я перевёл взгляд на жену, горько усмехнулся и убрал с лица Анютки непослушную мелированную прядку.

Андрей. Нет, милая, мне кажется, всё много, много хуже. Думаю, они видят – будущее. Страшное и неизбежное будущее. И это не сон.

Рассказчик. В тесной кухоньке, не зажигая света, в полном молчании, отгороженные от надвигающейся беды тонким оконным стеклом, недвижимо сидели мужчина и женщина. На подоконник, судя по звукам, приземлился голубь с подружкой и самодовольно захвастался перед ней найденным местечком для ночлега. На своём батарейном лежбище завозился разбуженный Журка и сердито расфыркался на недосягаемую добычу. Под самым потолком тикали невидимые ходики с Коньком-горбунком, дурацкий, но уютный постсоветский анахронизм. Где-то увлечённо препирались соседи.

Я обнял Аню – и маленькая отважная женщина доверчиво прижалась ко мне. Нет, Зона, тебе не одолеть нас, как ты ни пытайся. Сколько бы ты не расширяла своих границ, мразь, у тебя ни в жизнь не будет того, что есть у нас… вернее, в нас, слабых смертных людишках, и каких бы высот разумности ты, гадина, ни достигла, твоему коллективному О-Сознанию вовек не понять, каким чудом одарил нас Тот, кто несоизмеримо выше тебя, сволочь. И имя этому величайшему из чудес света – Любовь.

Заоконные подоконные гули, наконец, угомонились.

В темноте я губами нашёл губы Ани.

Андрей. Идём уложим волчат, любимая. И сами спать. И больше никаких чудовищ. И никаких снов. Обещаю.

* * *

Глава вторая.

ВЕЛЕС.

Велес. Никогда – слышишь? – никогда не обещай того, чего не в силах выполнить, Андрей! Хотя, с другой стороны, ложь твоя невелика: ведь и я – не вполне чудовище, и эта наведённая мною иллюзия – не совсем сон. Но если тебе так будет удобнее, можешь считать, что я тебе снюсь. Со своей стороны обещаю, что сие сновидение ты забудешь ещё ох как нескоро – ведь в отличие от тебя мне своё обещание сдержать проще, чем прокатить «отмычку» на «карусели».

Долгие предисловия – твой конёк, а, писатель? Что ж, с кем поведёшься… Вижу твоё нетерпение… и страх. Не бойся, бывший сталкер, старому доброму Велесу ты больше не нужен… вернее, нужен НЕ ТЫ… и даже НЕ твоя прекрасная бесстрашная жена. О, ты уже догадался, к чему я клоню, не так ли, папочка? Позволь же старику немножечко растянуть это удовольствие – подземный мир Зоны, к сожалению, чрезвычайно беден разного рода приятностями.

Как вы только нас не называли! Сатанистами, каннибалами, подопытными выродками, пережитками Второго Взрыва, что ненавидят всех и вся и практикуют кровавые жертвоприношения. Не буду тебя разуверять или в чём-то перед тобой оправдываться, потому как в каждой из этих инсинуаций заключена толика правды. Однако общей картины до сих пор почему-то не желает видеть ни один из вас. Как на грех, ближе всех к истине, сам того не «О-Сознавая», подобрался мой главный заклятый враг, которого вы зовёте Хароном, но верных выводов не сделал и он. Кто знает, возможно, пораскинь он хорошенечко своими спёкшимися мозгами, «Грех» и «Монолит» уже давно действовали бы заодно. О, из фанатиков получилось бы неплохое орудие, всецело подчинённое воле нас – серых кардиналов Зоны, что держатся в тени и сами отнюдь не стремятся к известности. Ан нет, великий и ужасный получеловек-полубог предпочитает не видеть дальше собственного носа… точнее, дальше своего светящегося как гнилушка говорящего камушка. Упрямый и своевольный слепец… странно слышать такое от безглазого подопытного выродка, да, Андрей? Слушай, бывший сталкер, слушай, ушей во сне не заткнуть, да и, глядишь, для новой книжки пригодится… кстати, Андрей – клянусь Чёрным Сталкером, некоторые из них мне даже, грешным делом, почти пришлись по душе, которой у меня всё равно нет! А твой литературный псевдоним END-RAY, созвучный X-RAY – о, я оценил авторскую находку по достоинству! Спору нет, читал я не всё – и, если честно, не собираюсь этого делать – но «Иерихон» – это подлинно шедевр, недооценённый, на мой незрячий взгляд, ни издателем, ни читателями-почитателями! Экранизация же этой бессмертной трилогии, не побоюсь этих слов, запросто поспорила бы и со «Сталкером» амбициозного Тарковского! Поверишь ли, Андрей – когда четвероногие создания загнали твоего непутёвого головореза на дерево неподалёку от дома поводыря Максима, – поведаю тебе по секрету – по моему лицу скользнула бледная тень улыбки! О, ты умудрился развлечь старого Велеса, кое-где описав то, что не провидел даже он! Вполне вероятно, через пару сотен лет я тоже что-нибудь набросаю – в назидание потомкам, будущим поколениям коренных жителей Зоны Отчуждения. Вот так мы – по шажочку, бочком-бочком – и подошли к основной теме МОЕГО рассказа, писатель.

Зона… касательно природы этого феномена нашей многострадальной планеты у вас, человеки, ещё больший разброд и шатание, чем в вопросе происхождения Тёмной Общины, которую вы называете «группировка «Грех»: тысячи предположений – одно другого хлеще, миллионы гипотез – одна другой заковыристее, миллиарды точек зрения – одна другой неоспоримее. Даже ты сам, писатель, не избег искушения вбросить в этот омут свою посильную лепту. А тем временем истина проста как цветок чернобыльского папоротника. Слушай же, бывший сталкер, но предупреждаю – правда, в отличие от лжи, никогда не бывает лёгкой.

Зона – это не кто иное, как всего-навсего… новорождённое дитя. Младенец, появившийся в вашем непригодном для жизни мире вашими же, Чёрный Сталкер вас побери, стараниями. Ребёнок, зачатый в пробирке со значком радиации, насильно выращенный в атомном инкубаторе с единственной целью: доказать своим существованием, что вам, человекам, по плечу повторить божественное чудо сотворения жизни. Но в стопроцентно надёжном и посекундно распланированном эксперименте вполне предсказуемо что-то пошло не так – и вырвался на свободу бесноватый Змей Гордыныч, и содрогнулась земля ударами хвоста его, и перелилась чрез край долготерпеливая чаша Господня, и разверзлись хляби небесные, и обрушился на землю гибельный ливень, и вдрызг разорвалась ткань бытия, и было сие началом Конца, и был сей конец Началом. Ах, как вы тогда забегали, человеки! Потом грянула Вторая Катастрофа, но ваш мир выжил – только из ума: одним снесло башку от ужаса происходящего, другим – с неописуемой радости от перевернувшегося рога изобилия научного материала, третьим – от забившего фонтана несметных сокровищ, четвёртым – от открывшегося бесплатного аттракциона безнаказанного сафари, и прочая, и прочая, и прочая… И в этой вавилонской неразберихе все как-то совершенно забыли – о самом ребёнке – ну, кроме разве что первых сталкеров, конечно, – но кто этих блаженных когда воспринимал всерьёз?

А Зона, вопреки моим предсказаниям, не умерла. Врождённое уродство должно и даже обязано было убить бедняжку ещё в её освинцованной колыбельке №4 – выжить с такими патологиями немыслимо! – но она с грехом пополам выжила. Виновная лишь тем, что появилась на свет монстром, она выкарабкалась – и намертво вцепилась в отвоёванную у смерти жизнь, как выброшенный на улицу щенок… прости, Андрей, я забыл, что собаки для тебя больная тема…

Не имею ни желания, ни времени пересказывать тебе вашу же Wikiпедию, но один момент мне хотелось бы заострить особо. Чуток очухавшись от содеянного, человек немного притормозил, отряхнул свой лабораторный халатик, огляделся – и глаза несостоявшегося демиурга налились кровью, ибо во плоти узрел он отродье своё, порождённое им – по своему обыкновению – по своему безобразу и бесподобию и жесточайшим образом не оправдавшее его завышенных – как обычно – ожиданий. И воспылала в его чёрном сердце ненависть лютая к детищу своему беззащитному за ошибки свои непоправимые, и упоённо принялся вымещать он на малышке Зоне грандиозный провал своего грандиозного эксперимента, и ярость возомнившего себя создателем неудачника была столь безудержна, что под небесами отчётливо забрезжил призрак Третьей Катастрофы.

Я назвал Зону малышкой… но поистине дети – это вы сами. Неразумные и нахальные, лезущие пальцами туда, куда нельзя и сующие в рот всё, что попадается под руку, вы разбили любимую мамину вазу и в страхе перед неминучей поркой попытались успеть сгрести осколки под ковёр. Но поздно – родители уже здесь, они строго спрашивают с вас, и вы, понимая, что отступать некуда, принимаетесь валить вину друг на друга. Как это по-человечески! А между прочим, Зона, ваш омерзительный, слепленный из говна и палок голем, ваш выращенный в грецкой скорлупке гомункулус, ваше чадо и исчадие при всей своей кажущейся кровожадности – гораздо хрупче самой хрупкой вазы, Андрей.

Тот своеобразный запоздалый аборт, столь же бесчеловечный, сколь и бесполезный, вышел боком вам самим, ничуть не повредив детёнышу, а, напротив, сделав нелюбимую вами малютку ещё сильнее и злее – и в ответ, вестимо дело, ещё нелюбимее… порочный круг. Очевидно, учиться на своих ошибках вы так и не научитесь. ЧЗО, Андрей, как вы её иногда стыдливо зовёте, пускай и только-только учится ходить и говорить свои первые слова, но – поверь старому доброму Велесу – УЖЕ ни в малейшей степени не подвластна вашим учёным умам и с каждым днём, с каждой минутой, с каждым вашим вдохом и выходом становится всё более недоступной даже нашему объединённому ментальному сознанию, а оное – поверь старому доброму Велесу – штука весьма и весьма могучая. Зона – УЖЕ нечто гораздо большее, нежели всего лишь вышедший из-под контроля эксперимент, последствия которого экспериментатор и по сей день трусливо тщится стереть с лица земли. Но при всём том Зона – ПОКА ЧТО не более чем ребёнок. А каждому ребёнку – и это тебе, Андрей, известно как никому другому – хочется, чтобы его любили. Ребёнок не боится смерти оттого что ещё не научился как следует ХОТЕТЬ ЖИТЬ, но вот ХОТЕТЬ ЛЮБВИ он уже умеет – и кто вы такие, чтобы лишать своё дитя положенного ему по праву рождения? Даже те из вас, кто именует себя «исследователями», в той или иной мере норовит украдкой урвать свой кусок от этой дойной коровы, и потом хоть трава ему не расти. Подавляющее же большинство, ничтоже сумняшеся, даже не отбирает на опохмел карманную денежку у собственной дочери, нет – продаёт на органы её саму. А из считанных единиц истинных любящих и преданных Зоне человеков необходимого ей количества любви, по несчастию, решительно не набирается. Неприглядная картина, верно? Но скажи, где я погрешил супротив истины? Молчишь… вот то-то и оно.

Однако, я заболтался. Стариковская слабость. Да и грех не перекинуться словечком с умным человечком. А ты, Андрей, для человека достаточно умён, чтобы понять слова того, кто при первой встрече вызвал у тебя такое неприкрытое отвращение. Засим вот тебе эпилог моей болтовни.

«Грех» отродясь не мнил себя сборищем пророков или мессий с миссией нести миру какую-то мифическую новую правду или неведомое доселе откровение. Не было случая, чтобы «Грех» взалкал власти или, Чёрный Сталкер упаси, возжаждал мирского тщеславия. «Грех» никогда не был настолько глуп и недальновиден.

Мы явились в этот мир с одной-единственной задачей, возложенной на нас – по твоему меткому выражению – Тем, кто несоизмеримо выше всех нас, вместе взятых. И цель эта, чего греха таить, по масштабности и фундаментальности изрядно уступает каждому второму человечьему проекту, как под копирку эпичному и монументальному, поскольку в противовес своей исключительной важности сама по себе донельзя проста и незамысловата. Вот она, эта цель: мы – акушеры новой жизни, Андрей, ни больше, но и ни меньше. Да, бывший сталкер, ты не ослышался – мы повитухи будущего… ах, оставь свои лозунги, писатель, оно ни светлое, ни тёмное или какое ещё – оно просто будущее, которое неизбежно приходит на смену настоящему. Грядут великие перемены, и вот-вот настаёт пора родиться Новому Человеку Зоны – я называю его Homo Anomalus. И так уж сложилось, что именно «Греху» выпала великая честь принять нелёгкие роды и выпестовать это необыкновенное во всех смыслах создание. Смею тебя уверить – не в пример вам мы будем хорошими и заботливыми воспитателями, а если понадобится – то и безжалостными защитниками. Исполнится древнее Тёмное Пророчество, «Грех» будет искуплен и смыт сталкерской кровью.

Но если есть акушеры – кто же тогда родители Хомо Аномалуса, спросишь ты меня? Хороший вопрос, Андрей, я ждал его. Ты мне симпатичен, бывший сталкер, и говоря это, я почти не кривлю душой, которой у меня всё равно нет. Признаюсь, мне даже немного неловко, что ты сам, вот этими самыми руками, по своей воле и почти без принуждения принёс мне нашу священную книгу, в которую очень деликатно не сунул своего писательского носа, хотя тебе очень того хотелось. Весьма тебе в этом признателен. Тебе не терпится узнать, что там? Вознагражу твою профессиональную этику и удовлетворю любопытство. Наша молодёжь, а также те из вашей графоманской братии, что сами не чужды оккультизму и поэтому подвергают сомнению само существование этой книги чуть менее рьяно своих коллег, называют её «Малым Гримуаром». Я же и подобные мне адепты старой школы вроде Ворона или Анубиса придерживаемся, так сказать, классической терминологии: «Справочник сефир двадцати двух аркан Каббалы». В моём возрасте уже крайне сложно помнить их все наизусть, посему в нашем грядущем деле она – неоценимое подспорье… и, к слову сказать, именно благодаря ей оказался возможен наш с тобой сегодняшний… телемост. Без книги иллюзии выходили… мягко говоря, неубедительными и быстро разрушались – взять хотя бы так напугавшего тебя морока в баре на «Скадовске». Помнится, изречённый мною тогда афоризм «Артефакт отдаёт жизнь, но при этом и забирает» ты даже вставил в сиквел «Иерихона» – безотходный процесс, всё в дело, всё в дело… что ты! я не против, на здоровье, на здоровье! Недурная же, в самом деле, эпиграммка-то сочинилась, согласись! Чего добру пропадать...

Не прощаюсь, Андрей. Должен отдать должное твоей прозорливости – случайные совпадения и вправду оксюморон – неспроста тебя потащило к нам в гости, ох неспроста! – но, как я уже сказал, ни ты, ни Анна отныне не представляете ни мне, ни «Греху» никакого интереса. Ваши рольки отыграны, реплики произнесены – сталкер сделал своё дело, сталкер может уходить. Близится восход звезды Полынь, упавшее семя прорастает буйным цветом, и жнецы готовятся выйти в поля. Долгосрочная многоходовка Тёмной Общины переходит в эндшпиль. Будь здоров, бывший сталкер. Береги себя, жену – и особливо СВОИХ волчат. Ибо, зачатые в Зоне, они с каждым днём всё меньше и меньше ТВОИ. Но последняя крупица великой истины заключается в том, что даже не их, но только их потомство сталкерская молва наречёт

ДЕТЬМИ ЗОНЫ.

=========

Ссылка на одноимённый видеоролик по настоящему сценарию – https://youtu.be/bsTV0iNH5Ak. Приятного просмотра!