Право выбора

- Любаня! Рыба моя! Ты тут?! И я тут!
Пьяненький возглас догнал Любу у калитки, и она невольно поморщилась. Принесла же нелегкая!
Люба вздохнула, толкая калитку. Сколько лет уж не вместе, а все ходит, ходит… Требует чего-то, жалуется, ругается… Жизни не дает! Сколько раз гнала его Люба, а все без толку.
Бывший муж никак не хотел смириться с этим званием и таскался к Любе по поводу и без как минимум раз в неделю. Обычно это случалось по пятницам и тогда Люба старалась как можно позже вернуться домой с работы, чтобы не встретиться с бывшим благоверным.
И не благостный был он… И не верный…
Так, нервотрепка одна. Как в день свадьбы прижал «дружку», пока родня песни за столом голосила, так и гулял все пятнадцать лет, пока жили с Любой.
Почему она его в тот день простила? Кто знает… Любила, наверное.
Сделала вид, что ничего не было, прикрикнув на сплетниц. Погасила скандал, боясь глаза на родителей поднять. Ни до кого дела не было, а перед ними было невыносимо стыдно. Сама же выбирала…
Да и как его было не любить? Красавец! Косая сажень в плечах, кудри – девки от зависти кисли, а глаза – такая синь, что небу под стать! И работящий. Это без разговоров! Отец Любани добро на свадьбу дал только после того, как все разузнал о будущем зяте.
- Выходи, дочка, если решила! Поглядим. Работы, вроде, не боится. Родителей почитает. В плохом чем – не замечен. Мужики говорят, что дельный. И семья хорошая. Время покажет, конечно, но пока – возражений мы с матерью не имеем! Счастья тебе желаем, дочка!
Счастья… Где оно, то счастье? Куда все подевалось?
Сама Люба в невестах тоже хороша была как зоренька. В маму пошла. Коса в руку толщиной и фигурка – закачаешься! Статуэтка! Тоненькая, нежная, хрупкая… Шея лебединая… Красавица!
Только, скромная была без меры. Девчата – гулять, а Любаня дома сидит. Стеснялась очень. Дома-то что? Все свои да стены родные. А на гулянке девчата все бойкие, шутками так и сыплют. Любаня никогда этого не умела. Злое, колкое словечко не идет, а доброе – не ко времени, вроде. Вот и получалось, что на вечерках Любаня в сторонке – никем не замеченная и, вроде как ненужная. Так, зачем тогда туда ходить? Лучше уж дома посидеть!
Но мама чуть не силком Любаню из дому вечерами спроваживала:
- Не дело это, доченька, сидеть одной в твоем-то возрасте! Эдак, еще что нехорошее с тобой подеется! В люди надо! Ступай!
Накидывала на плечи дочери кофточку, своими руками связанную, и слушать ничего в ответ не желала!
А потом привезла Любане костюмчик красивый из города и заставила модную прическу сделать. Твердила, что пора уже себя и показать. Тем более, есть что!
Права была…
Мишка, как Любаню увидал, так и спекся! Ни на шаг не отходил, пока она согласие свое не дала и не сказала при всех, что замуж за него пойдет.
И счастливее ее тогда не было девушки в поселке…
Красота – красотой, а родители всегда твердили Любане, что с лица воды не пить. На человека смотреть надо. На то, как к семье стоит – лицом или другим местом. Как с людьми себя ведет. Чем дышит.
Правы были… Ох, как правы!
Ей бы не на жениха своего любоваться, а посмотреть, как у него в семье все устроено. Может, что и поняла бы. Но разве ей до того было?!
Только раз и прошла тень сомнения мимо, задев темным крылом ее радость, когда в ответ на слова своей матери о том, что Люба хорошая девушка и о такой невестке только мечтать можно, Михаил поморщился и бросил:
- Тебя кто спрашивал?
Вот тут Люба ахнула. Но жених ее быстро понял свою ошибку. Приобнял, успокаивая, повинился перед матерью.
- Прости, мам! День тяжелый был. Ляпнул, не подумавши.
Будущая свекровь кивнула, опуская глаза. А Люба впервые не подалась к Михаилу ближе, чтобы устроиться уютно под его рукой, а отстранилась, размышляя о том, что же такое прошло перед ее глазами…
Но долго раздумывать ей не дали. Да и куда уже?! Гости созваны, родители, как белки в колесе, а поселок гудит. Свадьба через два дня! Позору не оберешься!
Проспавшись, на следующий день после свадебного пира, Михаил в ногах валялся у Любы, прося прощения за то, что случилось.
- Вообще ничего не помню! Прости!
Обида давила, украв радость, но Люба решила, что сор выносить из избы – последнее дело. Простила… И какое-то время лучше мужа, чем Михаил, в поселке просто не было. И внимательный, и заботливый, и на руках носит. Подруги завидовали Любане, а свекровь вздыхала украдкой.
- Он хороший мальчик, Любушка… Избаловал только отец его… Да и я виновата. Ты уж помягче с ним. Тогда и он к тебе потянется.
Со свекровью у Любы отношения сложились странные. Они не разу не поругались, но Люба точно знала – что бы не натворил Михаил, а мать будет на его стороне и ее не помилует.
Стоило ему пожаловаться на то, что Люба никак зачать не может, и ей пришлось оправдываться за свое «бесплодие».
- Ты бы к врачу сходила, Любушка. Бабье дело – оно ведь такое… Застудилась, может, где по молодости. Сейчас-то уж и не вспомнишь, а лечиться надо!
- А если не во мне проблема?
- Что ты такое говоришь?! Мишка у меня парень здоровый да крепкий! Я его берегла, пока маленьким был! Ничего там быть не может! Слышишь?! Даже не думай!
О том, что проблема оказалась как раз в Михаиле, Люба свекрови даже рассказывать не стала. Зачем матери душу бередить?
Да и вообще… Жалела ее Люба. Ох, как жалела! Через пару лет после свадьбы уже столько узнала о семье, в которую вошла, что поняла, почему эта тихая женщина, словно орлица бьется за своего ребенка. Просто тот ларчик открывался. Не было у Любиной свекрови другого смысла в этой жизни, кроме сына! Муж ее никогда не любил. Замуж взял, потому, что красивая была. Просто отомстить хотел той, что его отвергла… Выбрал самую красивую девушку в поселке, да и женился на ней, а потом всю жизнь пенял ей на свою же ошибку.
- Не люблю тебя! Постылая…
И не гордости не хватило Любаниной свекрови, чтобы уйти от такого мужа. Нет! Сына ждала. А как родила – куда уже деваться было? Родителей нет. Бабушка старенькая. Поддержать некому. Осталась, пестуя надежду, что все еще сложится.
Не сложилось…
Уходила Любина свекровь тяжело. Болела долго, не говоря никому о том, что происходит. А когда Люба все-таки заметила, что что-то не так, просто сказала:
- А и пусть, Любаша… Не хочу уже ничего! Только Мишу жалко да тебя… Не поймет он, видать, как и отец его, где счастье ходит и как его в свой дом позвать… Сможешь – пожалей его! Он не плохой. Просто… Моя это вина! Не смогла ему показать, как надо…
Люба плакала, мужа, по завету матери, жалела, но уже тогда понимала, что жизни с ним не будет. Всего пару лет она жила в уверенности, что ее любят. Гордо несла свою красивую голову по поселку, точно зная, что подруги завидуют ее счастью.
Куда все это делось? Не было ответа у Любани. Только боль сердечная да тоска-злодейка точила душу, не давая устроить свою жизнь так, как хотелось бы… Хорошо еще, что дети рядом были! Иначе и вовсе тошно было бы!
А дети Любане ох, как нелегко дались! Пять лет она терпела насмешки да попреки от родни, пока первый сын не родился!
И чего только не наслушалась! И о том, что пустая, и о том, что жизнь Мише портит, и о том, что отступиться ей надо!
А проблема-то вовсе и не в ней была! Род-то у Любани большой, плодовитый, всем на красу да на зависть!
Вот и позавидовал, видать, кто-то. Пожелал недоброго Любе. Так мама говорила. Но Любаня ей не особо верила. Привыкла за свою жизнь сама отвечать. Что попусту на других кивать да думать, кто там на тебя косо смотрит?!
Мишку заставила в город съездить да к доктору сходить. Тот отнесся к проблеме внимательно. Как надо отнесся. И уже через год Любаня приняла на руки первого своего сына. Такого же красавца, как и его отец! До капельки вылила! Да так, что ни у кого даже язык не повернулся брякнуть что-то нехорошее.
Мишка, конечно, рад был до беспамятства. В прямом смысле. Напился с дружками так, что забирал Любаню из роддома отец.
- Бывает, дочь! Не вини мужика. Столько лет ждать – поневоле с ума от радости сойдешь! Все наладится.
Люба послушала. Но когда та же история повторилась через год со вторым сыном – задумалась.
Что это за радость такая, что без стакана ее не осилить?
Михаил ее слушать не желал.
- Что ты меня упрекаешь? Пяточки сына обмыть – это святое дело! Я же тебе слова не сказал, пока ты пустая ходила!
- Миша, а ты ничего не путаешь? Что доктор-то сказал? Я виновата была в том, что детей у нас не было?
- Мало ли, что он там говорил! Факт есть факт! Столько лет детей не было, а теперь – нате! И я даже отпраздновать это не могу?! Выключай комара! Не дело!
- Мишка! Если ты продолжишь пить – я с тобой разойдусь!
- Куда ты денешься?! – глаза Михаила темнели и в дом Любани приходила гроза. – Кому ты нужна с двумя пацанами на руках? Ты себя в зеркало видела? Кто на тебя польстится?!
Насчет зеркала Мишка врал. Любаня после того, как матерью стала, расцвела так, что по улице ходила, опустив глаза долу. Неловко ей было, когда мужики тихонько, а то и не очень, цокали языками ей вслед:
- Родит же земля такую красоту!
Только что было Любане с той красоты? А ничегошеньки!
Михаил тоже все видел. И как смотрят люди на Любу, и как качают головой ему вслед, когда переберет чуток лишнего. Ему Любина красота радости совсем не доставляла. Он пытался, как мог, утвердить свою власть в доме, но понимал, что стремительно теряет ее, когда ловил укоризненный взгляд старшего сына. От этого становилось не по себе и хотелось рвать-метать и крушить все вокруг. Как же! Он – отец! А его не уважают…
Доставалось в этих случаях всегда Любе. Не при детях, конечно, но Михаил высказывал ей все, что думает, порой совершенно не стесняясь в выражениях. А, поскольку Люба ругаться никогда не любила и от конфликта старалась уйти, заводился еще больше и пару раз даже поднял на жену руку без всякой причины. Прощения потом, конечно, просил, но Люба уже понимала – не будет ей жизни с этим человеком. И только вопрос времени, как скоро они все-таки разойдутся.
Остаться одна она не боялась. Работа есть, родители на подхвате. Чего женщине бояться, если есть, кому поддержать?
Но как только она решила, что с нее хватит, слег отец, а следом за ним и мама. Неразлучники, они ушли один за другим, как-то быстро и нелепо, и Люба за год растеряла всю свою поддержку…
Михаил, словно опомнившись, помогал ей, как мог. Взяв полностью на себя уход за тестем, Любу даже близко не подпускал к лежачему отцу. Утешал ее, позволив вспомнить о том, как все начиналось…
Но хватило его ровно до той поры, пока родителей Любы не стало. Сразу после сороковин Люба узнала, что Михаил ездил к своей любовнице, соврав про командировку. И хотя он уверял, что «там» у него все кончено, а ложь эта нужна была для того, чтобы точку поставить, простить его Люба так и не смогла. Жила по инерции, понимая, что без поддержки с двумя мальчишками ей пока просто не справиться.
Михаил, чувствуя, как жена отдаляется от него все больше, снова начал заглядывать в бутылку.
А душу Любе теперь грели только дети. Только тогда она начала в полной мере понимать свою свекровь и старалась быть с сыновьями построже, боясь избаловать их.
Но мальчишки у Любы пошли не в отца. Ласковые были, словно телята.
- Мамонька, мамонька, смотри, что я тебе принес! – младшенький Любанин сын, Васятка, протягивал матери кружку с малиной.
- А ягодки где же, сыночек? – смеялась Любаня, глядя на донышко кружки, где краснела пара-тройка примятых ягод.
- Я их съел! Но не все! Эти – тебе принес! Ты же тоже хочешь? Сладкие!
И столько было радости у Васятки, когда Любаня вытряхивала на ладонь ягоды и протягивала их сыну, что сердце материнское замирало от такого счастья.
- Мам! Пусти! Я уже не маленький! – отбивался от Любаниных поцелуев сын, а сам так и норовил прижаться к ее ладоням щекой, уплетая ягоды.
Да и старшенький, Федор, не отставал.
- Мамань, я там во дворе управился. Ступенька больше не скрипит. И забор я подправил. А то, когда еще у отца руки дойдут! Вы только не ругайтесь! Ни к чему это. Лучше я сам все сделаю. Хорошо?
Любаня обнимала сына, а сама думала о том, что все-таки жизнь ее не так уж и плоха, если от мужа получились такие хорошие дети!
Ей даже в голову не приходило винить жизнь в том, что складывается все вовсе не так, как ей мечталось. Зачем Бога гневить? Есть хорошее – и ладно! А плохое… Было да пройдет! По-другому, ведь, не бывает? Жизнь, она же полосатая, как так зебра, над которой Любаня с сыновьями в городском зоопарке потешались. Лошадь-лошадью, а поди ж ты! Полосатая!
А лошадей сыновья Любины любили! Это даже слов таких нет, как они их любили! Даже уговорили отца выкупить жеребца, от которого соседи хотели избавиться.
- Да зачем он вам сдался, Мишка? Гарус старый уже. Да и норовистый! – пожал плечами сосед. – Смотри, как бы беды не вышло! Пацаны у тебя с характером. Знаю. Но я бы поостерегся!
Михаил слушать ничего не стал. Выложил деньги на стол и предложил обмыть покупку.
И пока они с соседом отмечали удачную сделку, беда-то и случилась!
Мальчишки, конечно, знали куда и зачем отправился отец тем вечером. И несмотря на его запрет, пробрались во двор к соседу, а потом и в конюшню. Решили, что раз уж отец уступил им и Гарус теперь будет принадлежать им, то и забрать они его могут сами. Не раз же видели, как сосед выводил коня! Что там сложного?
Вывести коня из конюшни у них, может, и получилось бы. Да только Васятка не утерпел. Как только Федор задвижку на дверке стойла отодвинул, Вася скользнул под рукой брата, не обращая внимания на испуганный окрик, и потянулся к коню:
- Иди сюда, Гарус! Ты теперь наш…
Чего испугался жеребец? Как знать… Да только Васятка отлетел в одну сторону, Федор в другую, копыта выбили торопливую дробь по деревянному настилу и Гарус вылетел во двор, радуясь нежданной свободе.
Федор даже не сразу понял, что произошло. Ошалело потряс головой, которой крепко приложился о дверцу денника, и кинулся к брату, который лежал неподвижно у стены.
- Васятка! Ты живой?!
Вася что-то промычал в ответ, пытаясь подняться на ноги, но у него это не получилось. Тогда Федор приподнял брата, перекинул его через плечо, и потащил во двор, надеясь, что отец поможет.
Гарус, радуясь свободе, носился по двору, нарезая круги и лягаясь, совсем как жеребенок.
Федор, опасаясь, как бы не навредить брату, прижался было к стене конюшни, но Васятка застонал и от страха не осталось и следа. Нужно было что-то делать! Но коленки-предатели дрожали, а на ум почему-то приходило только одно слово – мама!
Помог не отец…
Люба, не найдя мальчишек во дворе, куда отправила их дожидаться, пока протопится баня, забеспокоилась. Попробовала покричать, но в ответ никто не отозвался. И тогда она поняла, что беда близко.
Где искать сыновей сообразила, конечно, сразу. Но пока добежала – Гарус уже танцевал по двору, а Федя тащил брата к крыльцу дома соседа. Молча тащил. Все-таки Васятка был достаточно тяжелым. А после того, как Федор оттолкнулся от стены конюшни и пошел-таки к крыльцу, Вася и вовсе потерял сознание, и ничем помочь брату не мог.
Люба влетела во двор соседа как раз в тот момент, когда Гарус развернулся вдруг, заметив мальчишек, и бодрой рысью пошел прямо на Федора. Что уж там ему в голову пришло – кто разберет? Никогда агрессивным конь не был. А тут… То ли испугался чего, то ли решил, что невысокий, крепко сбитый Федор совсем не похож на хозяина… А только вид его был настолько грозным, что Люба во всех тонкостях движений лошадиной логики разбираться не стала. Кинулась наперерез, раскинула руки, невольно зажмурившись, когда конь встал вдруг на дыбы перед ней, и закрыла собой детей.
- А, ну! Охолони! – гаркнула она так, что конь невольно попятился.
Копыта били воздух, Любаня чувствовала, как внутри у нее все скрутилось в такой комок, что ни вдохнуть, ни охнуть. Душа ушла было в пятки, но тут же снова взмыла над разумом, когда за спиной раздалось Федино:
- Мам!
Тут уже Люба не раздумывала. Шагнула вперед, уворачиваясь от копыт, заворковала, понижая голос и пытаясь успокоить жеребца, и как только тот опустился на все четыре ноги, умудрилась ухватить его за недоуздок.
- Ну, тише! Тише! Что ты, мой хороший? Что развоевался? Гулять тебя не пускали? Так, не время еще. Подруги твои тоже, вон, по домам сидят. Осень же! Все! Будет! Идем-ка со мной!
Гарус попробовал было вырваться, вскинул голову, но Люба тут же приструнила его.
- Нет уж! Теперь – моя воля!
От крыльца бежали Михаил с соседом. Выскочила за ними следом и запричитала что-то соседка. Но Люба никого не слышала и не видела. В тот момент она думала лишь о том, что за спиной у нее дети. И она не может даже голову повернуть, чтобы проверить, все ли с ними в порядке.
Гарус споткнулся на настиле, ведущем в конюшню, Люба вздрогнула, и только тут услышала, как кричит Михаил.
- Не ори! – ее голос не дрогнул в этот раз. – Разорался…
Она завела коня в стойло, щелкнула задвижкой на двери денника, и оттолкнула со своей дороги Михаила.
Тот даже не понял, что случилось. Только что он собирался «навести порядок», но что-то случилось, и, вот, он уже сидит на полу конюшни и разевает рот, а Любы и след простыл!
А Люба уже бежала по двору соседа с младшим сыном на руках.
- Погоди! Любаня! Куда ты?! В машину давай! Живо! – соседка сбежала по ступенькам и догнала Любу.
- Сашка твой – пьяный!
- Я поведу! В город Васю надо! В город!
Все обошлось.
Неделю Васятка сидел дома, заласканный матерью, но совсем не гордый. Чем тут гордиться, если натворили с братцем бед? Мало того, что мама отказалась жеребца покупать у соседа, так еще и отца из дома выставила! По делу, конечно, но все-таки… Отец же… Хотя Федя с ее решением согласился сразу. Он давно уже понял, что отец не изменится, а маму жалел.
Вася тоже маму жалел. Но и отца ему было тоже жаль. Он видел, как тот сидел на крылечке родного дома, поджидая Любу с работы, и плакал пьяными слезами, нисколько не скрываясь от сыновей.
- Пап! Мужики не плачут! – как-то осмелился урезонить отца Федор.
- Что б ты понимал! – покачал головой в ответ Михаил. – Когда все потеряют – еще как плачут, сынок!
- А ты все потерял?
- Все… Маму вашу потерял… Вас… Дом… Все!
- Почему?
Вопрос Феди так и остался без ответа. Отец встал, потрепал его по макушке, и ушел со двора, впервые не дождавшись Любу.
Но уже на следующий день он появился вновь, пьяненький и оттого веселый, и Люба качала головой, выпроваживая его со двора.
Только теперь Михаил не пытался буянить и что-то доказывать. У него перед глазами стояла его Любаша, закрывающая собой детей от вздыбившегося, испуганного жеребца. И картина эта была так хороша и наполнена таким грозным смыслом, что Михаил покорно шел к калитке, изредка прося:
- Любаня, давай попробуем еще разок, а? Может, все и сладится у нас?
Хотя бы ради детей! Давай, а?
Люба молча качала головой в ответ. Теперь она точно знала, что самое страшное в этой жизни. Только сейчас она поняла окончательно, что одиночество, которого она так боялась раньше, никогда больше не подойдет к ее порогу. У нее – дети! И если нужно, чтобы они были в безопасности, то она сделает все для этого. Даже изменит свою жизнь полностью.
И пусть сердце ее ныло от жалости, когда она смотрела в спину бредущему по улице, потерянному Михаилу, отступиться от принятого решения Люба уже не могла.
Оформив бумаги, как положено, Люба вызвала к себе Михаила, и усадив его за стол вместе с сыновьями, поставила перед бывшим уже мужем, тарелку с наваристой лапшой.
- Ешь! Поговорить надо.
- О чем?
- Негоже детям без отца. Плохо это. Но и такой, каков ты сейчас, тоже им не нужен. Ни примера, ни помощи. В общем, так, Миша! Или ты берешься за ум, или забудь сюда дорогу! У меня тоже есть право выбора. И я им, уж будь уверен, теперь воспользуюсь! Хватит с меня! Надоело!
- Любаня, да я…
- Знаю, что ты! Забудь про эту букву в алфавите, если хочешь, чтобы в твоей жизни было хоть что-то, кроме бутылки и дурости твоей. Нет больше Любани. Есть Любовь Алексеевна Миронова! Понял?  А если что тебя не устраивает, то вот Бог, а вот порог! Я больше на тебя любоваться не стану! Этот дом продам, родительский – тоже, хоть и хотела его мальчишкам оставить, и уеду. Найду, куда! Искать будешь – не найдешь! И дети меня поддержат. С кем тогда останешься, Миша?
Ответил Михаил не сразу. Отложил ложку в сторонку и задумался.
- Прости меня, Люба… Услышал тебя.
- Вот и ладно! – Люба похлопала по плечу Федора, который одобрительно кивнул матери в ответ, и прикрикнула. – Лапшу-то доедай! Кому я ее варила?
Пройдет несколько лет и, провожая старшего сына в армию, Люба разревется на плече у бывшего мужа, пряча свою тревогу от детей.
- Ну что ты, мать! Не слезами надо провожать! – Михаил осторожно обнимет Любу. – Что так убиваешься? Васятка рядом. Невеста у Феди есть. Придет – поженятся! Внуков нам нарожают! Нянчить будем! Жить будем, Любушка!
- Миш, как мне не плакать?! Сын же…
- Понимаю. А только ты себя в руки все ж таки возьми. Негоже, чтобы он тебя такой запомнил!
Молодежь, загомонив, поднимется из-за стола и уйдет гулять по поселку, а Люба отмахнется от соседок, предлагающих помощь:
- Сама потом все уберу. Спасибо! Идите по домам… Одна побыть хочу…
Она присядет на ступеньку заново отремонтированного Михаилом крылечка, закинет голову к небу, пытаясь прогнать непрошенные слезы, и не возразит, когда тот пристроится рядом.
- Успокоилась?
- Нет…
- Оно и понятно. Любаня, я чего сказать хотел-то… А может… Ты же знаешь, что я пить давно бросил.
- Знаю.
- И никто мне, кроме тебя не нужен… Нет у меня никого… Сама знаешь…
- И это знаю.
- А про то, что ты меня давно простила, я знаю… Не пойму только до сих пор, как смогла… Другая в тебе душа, Любаня. Не такая заскорузлая и грешная, как моя… И знаю я, что просить не смею, но все ж таки попробую еще раз, а? Может… - Михаил зажмурился, подбирая слова, но все-таки выпалил. – Может, попробуем снова сойтись? Чай, не молоденькие уже… Дети выросли. Мы стареем. Страшно мне одному…
- Понимаю.
- Можно, я домой вернусь, а? Любань…
В голосе Михаила было столько мольбы, что Люба невольно вздохнула.
Отвечать она ему не стала. Поднялась со ступенек, отряхнула подол нарядной юбки, и ушла в дом.
Щелкнул тихонько выключатель, и в приоткрытую дверь, спеша к свету, потянулись мотыльки…