Последний день

      День был теплый, но чувствовалось, что на подходе осень, со своими пронизывающими ветрами, многочисленными кратковременными и продолжительными дождями.
       Село готовилось к спячке. А, что еще делать, отдыхать, набираться сил  к следующей схватке с землей. Мозоли, пот - такая участь сельского жителя, а может так случиться, что все побьет морозом, или на землю опустятся ядовитые осадки, приползет миллиардная армия полосатых жучков, червячков, или других летающих, прыгающих или ползающих. И мозолей будет больше, а пот уже ручьями польет.
     - Все разбежались, кто в область, кто в столицу, а кто кормить страну будет, пятьсот семей жило, а сейчас осталось жилых полсотни домов, мать их. – думал Александр Иванович подходя к дому Кузнечихи.
       Из будки выглянула собака, затем она лениво вышла, один раз гавкнула и также лениво, не обращая внимания на человека, вернулась в будку.
       Короткого сигнала, поданного собакой было достаточно для появления в дверях Кузнечихи:
       - Какой гость, да какими судьбами в нашу глухомань, в дом прошу, отобедаем вместе.
       - За столько километром, я к тебе не обедать добирался, заявление у меня на тебя имеется. Пошли в хату, там и поговорим.
        Кузнечиха суетилась, в какие-то веки к ней в дом мужчина зашел, да еще участковый инспектор, она поменяла клеенку на белую скатерть, и стала быстро собирать на стол.
       - Не суетись, я не голоден, работать сюда я приехал, а не трапезничать. – остановил хозяйку участковый.- Мне это заявление надо к завтрашнему дню исполнить, последнее оно у меня. Послезавтра на меня приказ должны подписать, в отставку я ухожу. Тридцать лет с вами нервы портил, пора отдохнуть.
       - И чем же я тебе Александр Иванович нервы портила?
       - Ты мне их стала портить перед дембелем, до этого верно, не портила.
       Участковый инспектор достал из офицерской сумки перегнутый лист бумаги с рукописным текстом,  передал Кузнечихи.
        Она внимательно прочитала рукописный текст заявления, и воскликнула:
       - Ну, нахалка! – немножко помолчав, начала рассказывать:
       - В этом году наш фермер на своем поле решил картошку сажать, посадил, выросла на славу, две недели тому назад собрал. Техникой собирал, а техника это не руки бабьи. Столько картошек в поле осталось, ну я за два дня и собрала брошенную, померзла бы.
       - Послушай, Мария Агафоновна, в 47 году за колосок ржи четверть века давали, тогда государственная или колхозная собственность была, теперь частная, срок будет поменьше.
       - Ну, ты меня успокоил, меня старуху  в тюрьму?
       - В тюрьму тебя не посадят, условно дадут, но дадут точно, если ты сейчас же к жене фермера не отправишься и прощение не попросишь. А лучше всего вернуть, этой сволочи, эту чертову картошку. Напишет она заявление, что к тебе претензий не имеет, сегодня же вынесу постановление об отказе в возбуждения уголовного дела. И живи ты спокойно, только больше так  не делай, ничейного ничего не бывает.
       Повезло Марии Агафоновне Кузнецовой с деревенской кличкой Кузнечиха, сжалилась новая русская «Коробочка». Александр Иванович взял с заявительницы и с «вора рецидивиста» объяснения – ущерба не было. Последний рабочий день близился к концу.
    Александр Иванович уже хотел уходить, когда Кузнечиха, схватившись за голову обеими руками, сказала:
    - Забыла я совсем, Александр Иванович. Вот уже месяц мне тревожные мысли спать не дают. Интересные вещи у нас происходят, как прям, детектив какой-то.
   - Не тяни, говори по существу.
   - Кудиновых знаешь, на самом краю живут, возле пруда?  Муж, жена и мальчик у них - лет шести. Эммигранты с  Кавказа. Знаешь?
  - Ну, говори ты, знаю я всех.
  - Марина эта с месяца два пропала, муж говорит, что к матери в Сибирь уехала погостить. Уехала, так уехала. Может и поругались, да и разбежались, сейчас детей многие мужчинам оставляют. Дом мой с краю стоит с противоположенного, вот и почтальон с района приезжает, отдает мне всю почту, а я вечерком разношу по домам. Вот сейчас ты уйдешь и я пойду.
    Она подошла к лавке, на которой лежали два конверта, взяла одни конверт и вернулась к Александру Ивановичу:
     - Видишь, кому письмо предназначено – Кудиновой Александре Ильиничне, а обратный адрес видишь – Омск, Сибирь, от кого – Ларионовой Светланы Павловны. Видишь?  Ларионова Светлана Павловна это Шуркина мать, ну так ты мне скажи, зачем мать посылает письма своей дочери, которая  гостит у неё? А? Детектив какой-то! Убили ее наверно в поезде, и муж не знает, и мать. Видно беда с Шуркой в дороге приключилась.
    Александр Иванович взял в руки конверт, посмотрел на Кузнечиху:
     - У вас телефон в деревне остался?
     - Милый, ты чего, свет спасибо оставили.
     - Значит в Калку надо ехать, там точно телефон есть. Дурак я старый, внук мне сотовый телефон подарил, так я им пользоваться пока не научился, дома лежит.
     - Сотовый телефон у фермера есть, он, наверное, тебе даст позвонить, деревенским он не дает.
     - Ты сейчас пойдешь к фермерше, объяснишь ей, что надо срочно вызвать оперативно-следственную группу из района в вашу деревню, я велел. Телефон 02! Если что, скажи ей - она обязана позвонить, закон такой есть. А я пошел к Кудиновым. Нарисовался я здесь в форме, чем черт не шутит, увидел меня, что угодно может сделать. Письмо я с собой возьму.
         Дверь открыл белобрысый мальчишка.
       - Папа дома? - спросил Александр Иванович.
      - Дома! – ответил мальчик и бегом бросился в хату, участковый последовал за ним.
       Кудинов Альберт лежал на диване и смотрел телевизор, услышав шаги взрослого человека он обернулся к входной двери, увидев милиционера он поменял свое положение на положение – стоя.
     - Что случилось товарищ капитан – спросил Альберт.
     - Ты, что парень так вскакиваешь, не в армии, дома ты у себя, садись, и  я рядом на стульчике присяду. Разговор у нас с тобой будет либо долгий, либо короткий. Все от тебя зависит.
     Незаметно следя за поведением Альберта Александр Иванович открыл офицерскую сумку, достал левой рукой письмо, поднял его вверх на вытянутой руке:
     - Пляши, тебе письмо!
     Лицо Альберта стало бледным, он не двигался.
     - Не вздумай валять дурака, правая рука у меня в офицерской сумке, которая, как ты видишь, лежит на моих коленях, рукой я держу рукоятку пистолета, не хочу мальчишку пугать. Но, если что, стрелять буду прямо из сумки. Подумай о мальчишке, сиротою останется.
    - Не убивал я ее, глупо все вышло, - Альберта начинало трясти, - С фермером она стала путаться. Я ее предупредил раз, второй. Последний раз она меня тупым назвала, деньги не умею делать. Разозлился я, нож под рукой оказался, ну, я её и саданул, в правый бок. В этот день мы оба были поддатые. Крови не было, я ей говорю – в больницу надо, она отказалась, говорит царапина. Ранка небольшая. Она ее лейкопластырем заклеила. Мы с ней после этого еще час любовью занимались, потом заснули. Утром я проснулся, а она уже холодная и твердая как бревно.
      Похоронил я её за сараем, а всем сказал, что к матери уехала в Омск.