Глава 24. Тем временем в Ярнвиде

          Предыдущая глава: http://proza.ru/2024/04/15/1686

          "Дети - это маленькие чудеса, которые наполняют нашу жизнь смыслом и радостью."               

                Антуан де Сент-Экзюпери

          1

          Пока Локи с Ангрбодой путешествовали по Утгарду, жизнь в Железном лесу текла своим чередом.

          Оставшись без своих хозяев, волк и мантикора проводили время, бегая по лесным тропам под яркими зимними звёздами, наслаждаясь обществом друг друга, словно окружающий мир забыл о них, а они – о нём. Пара держалась особняком, стараясь не заходить во владения Снежных волков, охотясь на нейтральных территориях. Да и сами местные волки не решались связываться с чужаками, уж слишком опасной выглядела эта странная парочка.

          За прошедшее время Фенрир заметно подрос, превратившись в огромного массивного зверя с величественной осанкой, подчёркивающей его властную уверенность в себе. Отворот меха на шее плотно обрамлял могучие плечи, подобно пышной иссиня-чёрной мантии, от груди до холки. Сокрушительные челюсти, казалось, с легкостью могли дробить камни. Он стал на добрую треть крупнее мантикоры.

          Да и сама Уна изменилась. Спокойная и величественная, выдержанная и мощная, в их паре она была головой и умом, ей принадлежало право выслеживать дичь и начинать охоту. А Фенрир был верной силой, надёжной, неутомимой, неукоснительно исполняющей волю подруги. Положение будущего отца семейства превратило недавнего безалаберного волчонка-переярка в ответственного до невозможности, заботливого и любящего самца, готового стать идеальным отцом семейства. Звери никогда не ссорились, с неподдельной радостью встречались даже после короткой разлуки и были страшно привязаны друг к другу. Фенрир неизменно следовал за мантикорой, словно большая черная тень, не спуская с неё влюблённых глаз.

          Но чем ближе приближался срок родов, тем беспокойнее становилась Уна. Всё чаще внутри её чрева ощущались настойчивые толчки – это давали знать о себе те, которым предстояло появиться на свет недели через полторы-две. Мантикора отяжелела и округлилась. Охотиться становилось труднее. Всё больше хотелось отдохнуть, пригревшись под широким черным боком своего друга.

          «Пора подумать о логове, где появятся на свет наши дети» – однажды сказала она.

          Конечно, жилище сейдконы Рахги – теплое и сухое, было самым подходящим и безопасным местом для новорождённых детёнышей, но волк и мантикора не желали, чтобы в отсутствии хозяев, другие люди вмешивались в их жизнь, им хотелось устроить своё гнездо, чтобы было, где иметь своё пристанище в этом мире.

          Обитатели Медвежьего племени, прослышав, что любимица Хозяйки Ярнвида ожидает потомство, стали проявлять повышенный интерес к будущим детенышам. Неизвестно, что за звери могли родиться от союза двух таких разных волшебных существ, как варг и мантикора, но для жителей Ярнвида, которые в большинстве своем и сами выглядели весьма причудливо, не существовало такого понятия, как неправильная физическая форма. И, тем не менее, они с азартом делали ставки на то, кто же в итоге появится на свет – котята, волчата или какой-то новый вид. Некоторые даже надеялись получить себе одного из будущих удивительных животных.

          Поэтому Уна и Фенрир решили обосноваться подальше от места обитания племени Пещерных медведей. Долгие поиски подходящего логова, наконец, увенчались успехом. Однажды на заре, оказавшись на берегу небольшого замёрзшего озера, они разглядели на светлеющем небосклоне силуэт одинокой скалы.


          2


          С шумом расправив крылья, Уна одним толчком подбросила в воздух отяжелевшее тело и взлетела, чтобы осмотреть окрестности. В море вечнозелёных секвой возвышалась высокая скала, словно небольшой каменный остров. На первый взгляд – скала, как скала, но с высоты своего полета Уна заметила недалеко от вершины вход в пещеру, выглядевший, как трещина, которую практически не было видно, поскольку с обеих сторон её закрывали стволы огромных секвой. По пологому склону к трещине вела дорожка, напоминавшая лестницу, где каждая ступенька была небольшой выемкой в камне. Если смотреть снизу, то очень трудно было обнаружить и ступеньки, и саму пещеру, а значит и добраться до логова непрошеным гостям будет практически невозможно.

          Фенрир тут же вызвался разведать обстановку и быстро взабравшись на вершину, остановился возле расщелины, из которой на него пахнуло затхлостью и застоялым воздухом. Почти прижимаясь в некоторых местах к полу, Фенрир протиснулся в  длинной узкий лаз и через некоторое время оказался в большой круглой пещере. Здесь было чисто, просторно, много песка и сухо. Холодный ветер терялся в узком проходе, и в самой пещере было тепло.

          Внезапно волк зарычал и оскалился: логово показалось ему обитаемым. Первое, что бросилось в глаза – место для костра, который не разжигался, по-видимому, уже очень давно. У стены была навалена куча сухого лапника, прикрытого истлевшими шкурами.

          Фенрир осторожно втянул сухой воздух ноздрями, оскалил белоснежные клыки и принялся водить мордой из стороны в сторону в поисках неведомого обитателя. Но через несколько томительных секунд понял – в пещере давно никто не жил. Запах человека или иного зверя не ощущался совершенно.

          Пролезшая вслед за приятелем Уна нетерпеливо ткнулась лбом прямо в его пушистые штаны и недовольно засопела.

          «Ну, чего ты застрял? Или думаешь, мне интереснее созерцать твой чудесный зад?» – раздался в голове Фенрира саркастический ментальный голос подруги.

          Волк проскользнул внутрь, а следом за ним в пещеру с трудом протиснулась изрядно округлившаяся мантикора, и тут же глухо заворчала. Узкая мордочка вытянулась вперед, принюхиваясь. Длинные усы встопорщились двумя веерами. Нервно облизнув нос розовым языком, мантикора села рядом с Фенриром, обернув вокруг себя длинный гибкий хвост.

          «Здесь жил человек», – скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла она.

          «Да, но это было давным-давно. Запах совершенно выветрился. Вероятно, это был нидинг* – отшельник, изгнанный из своего племени за какое-то преступление».

          Уна ещё не решила, что будет делать дальше, но снова пускаться в изматывающие поиски не хотелось. До рождения детей оставалось совсем немного времени, а это было идеальное место для появления на свет потомства.

          «Любовь моя, – Фенрир осторожно придвинулся к подруге. – Что с тобой? Ты боишься?»

          «Я? С чего ты взял?»

          «Ты вся дрожишь...»

          Уна повернула к нему голову, потом вдруг вздохнула, прижимаясь к пышущему жаром боку друга.

          «Кого мне бояться, когда ты рядом? Это не страх. Это другое. Мне не терпится поскорее прикоснуться к чуду рождения наших детей. Я чувствую, что это вот-вот должно случиться».

          Фенрир осторожно отстранился от подруги, повернул голову так, чтобы заглянуть ей в глаза:

          «Я никому не дам в обиду тебя и наших малышей! Я буду драться за вас даже со стаей Белых духов, Несущих Смерть!»

          «Спасибо, – утопив морду в жесткой, густой шерсти волка, шепнула мантикора, чувствуя, как сужаются зрачки, и к горлу подкатывает ком, – спасибо!»

          «Что с тобой? Что? – шершавый язык Фенрира коснулся щеки подруги, ее носа, лба. – Кто тебя обидел? Только скажи – и я порву его на части!»

          «Никто. Это не обида. Я не знаю... Это предчувствие. Оно такое... Непривычное. Странное. Мне не по себе».

          Уна почувствовала, как что-то задвигалось во чреве, отвечая на материнское волнение. На неё вдруг волной нахлынула нежность, потребность приласкать, пригреть будущих сосунков, отдать им своё молоко, словно они уже были рядом. Это было предощущение счастья. И, томно прикрыв глаза, она заурчала, потянулась всем телом и, окончательно успокоившись, прильнула к своему могучему защитнику.

          «Я тоже знаю это чувство. С недавних пор, – волк понимающе склонил голову, уловив настроение подруги, и каким-то чутьём осознав, что происходит в её утробе. – Пока я не встретил тебя, я любил только своего хозяина Локи. Но вдали от него я кое-что понял: найти своё счастье можно где угодно, но обрести – только здесь, рядом с тобой и нашими детьми. Я никому не позволю его разрушить».

          И, словно устыдившись своего откровения, тут же добавил совсем другим тоном, оглядываясь вокруг:

          «Кто бы здесь ни жил, он всё обустроил идеально. Остаёмся».


          3


          Зима приближалась к концу, ночи становились всё короче, а дни длиннее, и холодное йотунхеймское солнце всё дольше задерживалось на небосклоне. В Ярнвиде уже отпраздновали один из важнейших праздников йотунов – Дистинг,  символизирующий окончание зимы и начало нового этапа жизни. После Дистинга  оставалось всего несколько зимних недель, в течение которых можно было постараться задобрить богиню зимы Кайлих, чтобы она отправилась на покой и дала дорогу короткому северному лету. Все жизненные силы Железного Леса пробудились от долгой ледяной спячки в надежде, что солнечное тепло и свет одержат победу над тьмой и суровыми холодами.

          Чувствуя приближение родов, Уна перестала выходить из логова, и Фенриру приходилось охотиться самому. Для хищников эти последние предвесенние дни были особо тяжелыми. Вся живность отощала, наиболее слабые кабаны, олени  и более мелкая живность была давно поймана и съедена. А ожидавшие приплода особи, ушли в труднодоступные места или забились по норам. Без чуткого руководства мантикоры охота превратилась для волка в изматывающие поиски дичи. Все, что удавалось добыть, волк нёс возлюбленной, сам довольствуясь мышами-полёвками.

          Однажды, вернувшись с охоты с тощей заячьей тушкой в зубах, Фенрир, обнаружил в логове спящую Уну и девять теплых, маленьких, пушистых комочков, мирно сопевших у неё под животом. Толстые мордочки с маленькими ушками, туловища круглые, как тыквы, короткие кривые лапки и крошечные, торчащие вверх зачатки хвостиков — все это было так непохоже на волка.

          Фенрир страшно растерялся. Стараясь не разбудить спящих, он осторожно положил свою добычу на пол, а сам уселся напротив, со смешанным чувством страха и восхищения глядя на с эту идиллическую картину.

          В этот момент Уна подняла голову. Навстречу Фенриру из темноты враждебно сверкнули два тусклых бриллианта – желтый и синий. Волк замер. Какое-то мгновение мантикора смотрела на него огромными злыми глазами. Дыхание её участилось, она даже сделала попытку подняться и злобно заворчала, но в следующее мгновение без сил опустилась на каменный пол. Тяжёлые веки опустились. Глаза потухли.

          «Уна, любовь моя, это же я, Фенрир. Я не причиню вреда нашим детям. Вот, подкрепись, тебе сейчас нужны силы», – он осторожно подвинул тушку зайца к самому носу любимой.

          Уна снова открыла глаза, и на этот раз в них светилось узнавание. Она с жадностью набросилась на еду, и вскоре от зайца не осталось даже клочка шерсти.

          Детеныши тоже зашевелились, запищали жалобно. Мантикора откинулась на спину и с любовью наблюдала за тем, как малыши, отталкивая друг друга, пробивались к материнским сосцам, полным молока.

          «Не правда ли, они прекрасны – наши дети? Три девочки и шесть мальчиков. Плоды нашей любви».

          «Они такие крохотные, – Фенрир удивленно округлил глаза. – И так похожи друг на друга. Как мы будем их различать?»

          «Эх ты, папочка, – тихо рассмеялась Уна, – подожди несколько дней, и сам увидишь, насколько они все разные».

          «У них нет крыльев, – расстроился новоиспечённый «папочка»,  – наши дети не смогут летать, подобно тебе».

          «Мантикоры рождаются бескрылыми, крылья прорезываются гораздо позднее, когда дети научатся бегать и управлять своим телом. К тому же, их отец – волк, поэтому возможно, у кого-то из них крыльев не будет вовсе», – грустно закончила Уна.

          Наевшись, зверёныши снова уснули, не выпуская сосков из порозовевших пастей. Во сне их крохотные лапки подергивались, словно они продолжали ползти к тёплому материнскому боку.

          С этого дня для пары фамильяров начались многотрудные будни по поднятию на крепкие лапы их выводка.

          Слепые детёныши только и делали, что спали, а потом копошились под материнским животом, расталкивая друг друга и жадно высасывая молоко, звучно хрюкая и чмокая, сильно дёргая и больно покусывая соски. Уна терпела эту сладкую боль, следя за тем, чтобы всем малышам доставалось молока поровну, перекладывая более мелких и слабых щенков к задним соскам, где молока было больше.

          Когда не охотился, Фенрир всё время был рядом с ней, внимательно, с бесконечной нежностью рассматривая своих детей. Когда они выползали из-под матери, он принимался неумело, но очень старательно вылизывать их спинки и животики. Уна не препятствовала, правда потом обязательно вылизывала их сама, проверяя работу Фенрира.

          Через две недели у малышей начали открываться глаза и уши, и они стали очень активными и бойкими.

          Всё время Уны теперь было занято малышами. Теперь уже стало заметно, насколько они разные. Щенок, родившийся первым, был самым шустрым и постоянно уползал в сторону, исследуя пространство. С ним было больше всего проблем. Стоило матери отойти в сторону, чтобы поесть, как он уползал от остальных, и его приходилось повсюду искать. Ему дали имя Фрекк (от норвеж. - Резвый). Два самых крупных малыша – брат и сестра, обладавшие отменным аппетитом, постоянно действовали в паре. Расталкивая своих братьев и сестричек, они всегда пытались сосать из двух, а то и из трех сосков. Их Уне приходилось кормить первыми и затем отодвигать в сторону, чтобы они дали поесть остальным. Упитанные, словно кабачки, они отличались только цветом своих шубок: мальчик был ярко-рыжим, как солнышко, а его сестра – чёрная в белых пятнах, словно ночное небо в звёздах. Поэтому их назвали Даг и Нат. Был среди помета и самый хитрый щенок, который умудрялся штопором вворачиваться между остальными, выискивая лучшее место под солнцем, за что и получил имя Весле. Самого нерасторопного, всё время опаздывающего к раздаче молока назвали Толло. А наиболее звонкому, который при любом случае истошно голосил, дали имя Хайт. Вторая девочка была задирой и с первых дней рычала на остальных, если кто-то попадался у неё на пути к вожделенному соску с молоком, поэтому имя она получила соответствующее – Сотури.  Самую тихую и скромную девочку с необычной серебристо-серой шёрсткой и черной маской на мордочке назвали  Сильфри. Её Уна вылизывала чаще других и втихаря старалась подложить к самому молочному соску. Она стала любимицей матери.

          А вот Фенрир особую нежность питал к самому маленькому щенку, появившемуся последним. Он был угольно чёрный без единого светлого пятнышка, крохотный и слабый. Братья и сёстры вечно отталкивали его от материнских сосков, прижимая ему то хвостик, то лапку, но он всегда молчал, терпеливо дожидаясь, когда остальные наедятся и заснут, но, зачастую, к тому времени соски Уны оказывались пустыми. Отец дал ему имя Блаки и взял малыша под личную опеку, аккуратно отпихивая носом самых бойких, подкладывая своего жалобного сыночка к теплому материнскому боку.

          Когда вся семья после напряжённого дня засыпала, Блаки потихоньку снимался со своего места, переползал к Фенриру и укладывался так, чтобы касаться его боком, лапой или кончиком хвоста. А ещё лучше – носом, чтобы любимый папочка, открыв еще сонные глаза, сразу увидел перед собой его любящую мордочку.

          Фенрир с раннего утра уходил на охоту, принося в зубах своей подруге все, что мог добыть в это голодное время, не брезгуя куропатками, мышами полевками и прочей мелкой лесной живностью. И все равно мантикора лежала исхудавшая, тощая, обессиленная. К концу четвёртой недели у Уны почти совсем пропало молоко. Пришла пора и ей выходить на охоту вместе с Фенриром и начинать учить выводок питаться самостоятельно.

          Унаследовав магическую сущность отца, малыши росли очень быстро, меняясь не по дням, а по часам, набирая вес и всё больше интересуясь окружающим миром. В один из дней, вылизывая детёнышей, Уна наткнулась на крохотные бугорки, появившиеся на их спинках. Быстро облизав всех, мантикора с нескрываемой радостью убедилась в том, что никто из помёта не останется бескрылым. А через несколько дней из этих бугорков появились жалкие культяпки – зачатки будущих крыльев. Они были пока ещё толстенькие, кожистые без всяких намёков на перья.

          Фенрир пришёл в неописуемый восторг. Он всегда с завистью и тоской наблюдал за недоступными ему полётами Уны. Мысль о том, что его дети смогут летать приносила ему небывалую радость.

          Однажды, вернувшись с охоты, он застал уже подросших и окрепших малышей играющих с измученной Уной. Правда, игрой это можно было назвать с большой натяжкой. Семеро упитанных карапузов с небывалым энтузиазмом обрабатывали свою мать: трое пытались оторвать материнский хвост, еще четверо делали все возможное, чтобы оставить мать без ушей. Даг и Нат сидели в сторонке, с интересом наблюдая за братьями и сестрами и периодически отплёвываясь от шерсти, что клоками летала вокруг. Вся взъерошенная, Уна героически терпела пытку, но затем, защищаясь, села на собственный хвост, спрятав истерзанную голову между передними лапами. Но где там – маленькие забияки тут же накинулись на её ноги. Мантикора, изо всех сил пыталась одновременно прикрыть лапы, хвост и голову от разбушевавшихся детей и своим видом напомнила Фенриру шаманку Рахгу, отгоняющую злых духов.

          Наконец Уна не выдержала и, стряхнув своих мучителей и плечом оттолкнув Фенрира, бросилась вон из пещеры. Детвора тут же весело покатилась вслед за матерью. Но не тут-то было. Волк встал на пути у волчат, опрокинул двух ближайших на спину, легонько куснул Нат и Дага за толстенькие задки и согнал своё непослушное, визжащие потомство  в одну чёрно-рыжую кучу.

          «Оставьте в покое свою бедную мать, – не строго, но твёрдо обратился он к притихшим малышам. – Если хотите потренироваться – то вот он я, ваш отец».

          И в течение последующего часа он с таким азартом возился с волчатами, будто сам был одним из них. Прыгая и носясь между ними, Фенрир задал малышне такую гонку, что они выдохлись и попадали без сил. Мельком осмотрев выдохшееся потомство, отец бросился на землю среди усталых волчат и перевернулся на спину. И тут же, словно получив приглашение потренироваться в нанесении увечий, детишки вновь ринулись в бой. На сей раз воодушевление было полным, и все девятеро, охваченные приступом детского садизма, принялись подпрыгивать вверх, насколько позволяли их маленькие кривые лапки, и с глухими ударами шлёпаться на мягкое папашино брюхо. В промежутках между прыжками они пытались жевать любую уязвимую часть тела волка, какая только попадалась им на зубы. Истязания длились ещё не менее получаса, пока волчата в полном изнеможении не попадали в крепком сне. И только тогда Фенрир поднялся и осторожно шагая, чтобы не наступить на маленькие тельца, отправился искать Уну.

ПОЯСНЕНИЯ АВТОРА:

          *Нидинг -  презираемый изгой, жалкая и ничтожная личность, которой и жить-то незачем. Нидингами, в частности, становились те, кто отказывался от вызова на хольмганг.

           *Фрекк (от норвеж.) - Резвый.

           *Даг и Нат (от швед.) – День и Ночь.

           *Весле (от швед.) – Проныра.

           *Толло (от фин.) - Увалень).

           *Хайт (от норвеж.) - Громкий.

          *Сотури (от фин.) – Воительница.

          *Сильфри (от исл.) - Серебристая.

          *Блаки (от норвеж.)  - Черныш.