Рапорт. Продолжение

 (Фрагмент)

«Ваше императорское и Королевское Величество, прошу признать права Всевеликого Войска Донского на самостоятельное существование. Просим содействия в присоединении к Войску Камышина, Царицына, Воронежа.…Оказать давление на советские власти  восстановить мирные, нормальные отношения Войска Донского с Москвой.…Помочь молодому нашему государству оружием…Всевеликое Войско не забудет дружеской услуги германского народа, обязуется соблюдать полный нейтралитет, предоставить Германии исключительные льготы по размещению капиталов…»

Из письма атамана Всевеликого Войска Донского П.Н. Краснова кайзеру Германии Вильгельму II, Новочеркасск, 28 июня 1918.

«Любые сношения с немцами, будь то торговые или политические, есть измена и предательство России... В тесном единении с Добровольческой армией  кубанцев, терцев, горцев Северного Кавказа, донская власть обретет  внутренний мир, даст победу над врагом. Разрозненность - гибель. В единстве залог нашего благополучия, в этом - важный этап в строительстве  Неделимой, Великодержавной России, которой мы без сомнений, без колебаний отдадим все свои желания, все помыслы и даже жизнь».

Из выступления Главнокомандующего ВСЮР генерала А.И. Деникина на Войсковом Круге, февраль 1919. 
 
Письмо
 
Пролог

В Смольном стояла суета, как в полуденном муравейнике, несмотря на то, что  над Невой уже сгустились сумерки, зажглись огни на мосту Петра Великого. По коридорам, лестницам - одни вверх, другие вниз носились матросы, увешанные полупустыми пулеметными лентами, вооруженные солдаты, комиссары в кожанках, гражданские курьеры и секретарши. Девиц было немало - здесь, в Смольном не останешься без «хлебного пайка» с солониной, вяленой рыбой и сахаром. После  разгона Временного правительства большевиками сначала вроде бы ничего не изменилось, потом наступил полный хаос. «А что, - говорили  между собой солдаты, - у Корнилова не получилось скинуть «временщиков», у Ленина получилось. Но мы еще поглядим, что он  за фрукт, а то и его уговорим, за нами не пропадет. Ишь, бабский батальон в Зимнем одолел, тоже мне, победа. Ты нам мира дай, хлеба, земли, нас дома бабы заждались».
И полная неразбериха. Кому служить, кто теперь командует - не разберешь. Комитетов, исполкомов от революционных партий, сподвижников большевиков, наплодилось столько, сколько нет звезд на небе. Да важно ли разобраться? Главное теперь выжить.
Среди снующих по Смольному девушек в одинаковых военных юбках, были вчерашние гимназистки, институтки, сестры милосердия, даже кадетки военных училищ. Лица сосредоточенные, деловые - вы ко мне без дела не подходите, с глупостями не приставайте, я выполняю важное поручение товарища Лейбы Бронштейна, ах, извините, Льва Давидовича Троцкого.
И все в Смольном нещадно курили. Дым стоял такой, словно здание штурмовали корниловцы или сторонники Керенского, а  защитники пролетарской революции, не переставая, палили из всего, что было под рукой. Среди дыма и смрада, повсюду слышался треск пишущих машинок. Секретарши, помощники комиссаров, комитетчики  били по клавишам не жалея своих пальцев и зрения - в штаб-квартире большевиков, откуда Троцкий руководил вооруженным восстанием, а по сути антигосударственным переворотом, царил полумрак. Кадеты или юнкера подожги электростанцию. Кого-то из них поймали, сразу расстреляли, но чинить «электричество» было некому, электрики разбежались, напуганные пьяными матросами с гранатами, пришедшими разобраться «почему погас свет».
Треск  пишущих машинок стоял и в зале, куда определили «на время» генерала Петра Николаевича Краснова, приехавшего в Петроград из Гатчины, где стоял его 10 полк, для мирных переговоров с большевиками. Не то что спать, даже отдохнуть в такой обстановке было невозможно. Конечно, бывший журналист, специальный корреспондент «Русского инвалида» и «Военного сборника» Краснов привык к звуку печатных машинок, но теперь каждый стук по клавише отражался на нервах. Всё и все на нерве. К тому же куда-то делись офицеры из его штабного комитета, приехавшие вместе с ним на переговоры. Их увели солдаты, якобы по распоряжению комиссара Дыбенко, а куда и зачем, неизвестно.
Летом, от «мятежного» генерала Корнилова Петр Николаевич получил задание двинуться своим корпусом из Пскова на Петроград, арестовать «предателя и бездельника» Керенского, ведущего Россию в пропасть. Но пока Краснов готовил разбросанное войско, разбирался с застрявшими на путях эшелонами, без чего продвижение было невозможно, в Петрограде взяли верх большевики во главе с Лениным и Троцким - Бронштейном. Керенский бежал в Псков, где встретился с Красновым и убедил его встать на свою сторону, прогнать из Петрограда коммунистов. Взвесив за и против, генерал решил помочь Керенскому - большевики страшнее зло, чем «временщики». Тем более, что многие корниловские «мятежные» генералы сидели в Быховской тюрьме, посаженные туда Керенским. Некоторые встали на его сторону.  Однако уже под Гатчиной случились первые столкновения с красным  Петроградским гарнизоном и матросами. В братоубийственной войне Краснов участвовать не хотел, поэтому, войдя с войсками в Царское Село,  согласился на предложенные комиссарами переговоры.
В классах бывшего института благородных девиц курили, ели, громко хохотали революционные матросы. Те, что находились в коридоре у зала, где ждал «переговоров» генерал,  бросали на него недобрые взгляды.
Молодой, тонкий как струна матросик с боцманской трубкой  во рту, офицерским кортиком на ремне, громко говорил солдату,  явно, что бы все слышали: «А нам всё одно: прикажут, Керенского поймаем и расстреляем, скажут, Ленина повесим, ха-ха». «Верно,- кивал его приятель в затертом морском бушлате и синяком под лазом.  - Надоели все эти обещатели мира, сначала Керенский обещал, теперь Ленин с Троцким  обещают. А нам что, мы подневольные. Всех их в расход, а самим по домам». «Ленина жалко, он голова», - возразил солдат. «Голова. Только, сказывают, шпион немецкий. Народ врать не будет». «Шпион, точно». «Да хоть бы и китайский, нам лишь бы домой поскорее вернуться. А что, правда, что здесь девки учились?» «Правда. Неужто, не чуешь, одеколон за ними еще не выветрился? И панталонами пахнет, ха-ха». Все дружно рассмеялись. А солдат сделал вид, что принюхивается.
Вот тебе и революционные защитники, ухмыльнулся Краснов. Кого хочешь, в расход пустят, лишь бы домой. Так и шли бы теперь, раз власть их образовалась. Нет, сидят тут и языками чешут. Ладно бы только языками. Просто удивительно и непостижимо, как умный, благородный, набожный русский солдат превратился в такого тупого, бессердечного хама. В августе 1914 все дружно стояли на коленях перед царем, молились за него, отечество, победу, а теперь вдруг стали безмозглыми скотами, «нюхают женские панталоны в Смольном» и радуются своей глупости.
Нет, русскому человеку нельзя без царя ни в государстве, ни в голове. Только мощная диктатура. Но не большевистская. Эти, начитавшись Маркса о человеконенавистнической классовой борьбе, спалят всю Россию, угробят миллионы, а когда им этого мяса будет мало, начнут пожирать друг друга. Пока у солдат и матросов, науськанных большевиками, цель одна - перерезать всех офицеров, буржуев и разбежаться по домам.
Время шло, а переговорами и не пахло. Сначала генералу сказали, что с ним будет беседовать следователь. Им оказался лохматый бледный матрос. Он, молча, пододвинул генералу бумагу, перо, чернила, велел написать, зачем Краснов двинул полки на революционный Петроград, каким образом бежал Керенский.
-Говорят, в женское платье облачился, - сказал, выдавив из себя улыбку, явно измученный какой-то хворью матрос.
-Глупости, - ответил Краснов. - Сел в автомобиль и уехал сначала в Царское Село, затем в Псков. Я с ним недавно встречался. Хорошо выглядит, готов к решительным действиям.
 Петр Николаевич сказал это с единственной целью - позлить матроса, хотя это и было в данной ситуации неосмотрительно. Нервы.  Керенский, с которым у него действительно состоялась непродолжительная встреча под Псковом,  был напуган и почти раздавлен. Теперь же, когда его последняя надежда в лице генерала Краснова, рухнула, надеяться ему было не на что. Вот удивился бы Александр Федорович, узнав, что Краснов сейчас сидит в большевистском Смольном, ждет переговоров.
-Да? - удивился следователь. - Ладно. Пишите.
Вместе с адъютантом Петром Поповым  генерал написал отчет, подал следователю.
-Теперь мы свободны?
В комнату вошел комиссар Дыбенко: высокий, крепкий, постоянно улыбающийся парень с открытым, добрым лицом. Генерал, разумеется, задал вопрос о переговорах.
-Извините, Петр Николаевич, за ожидание. Мы вам выделили отдельную комнату, где вы сможете отдохнуть.
В комнате  не было  ни одной кровати. Внезапно появились члены комитета 1-ой Донской дивизии, приехавшие с Красновым. Их сопровождал Дыбенко. Он не переставал улыбаться. Вошел и  прапорщик Крыленко, сходу заявивший, что ему удалось договориться с казаками Краснова уйти на Дон с оружием, но без пушек.
-Это невозможно,- ответил Краснов.- Артиллеристы никогда своих пушек не отдадут.
Казаки начали ругаться с солдатами, чуть не дошло до драки. Вдруг Крыленко сдался: согласился оставить пушки за донцами «во избежание дальнейшего столкновения»  казаков Краснова с красной Петроградской гвардией. При этом заявил, что генерала, без команды Троцкого он отпустить не может, а где Лев Давидович, неизвестно.
Фактически было заявлено о задержании Краснова.
У Петра Николаевича была квартира на Офицерской улице. Он попросил уехать туда. Крыленко с Дыбенко долго думали, куда-то уходили, наконец, к удивлению Краснова и казаков, согласились. Сопровождал генерала и его офицеров  председатель комитета Советов рабочих и солдатских депутатов Тарасов-Родионов.
Однако у выхода из Смольного толпа матросов преградила путь.
-Зачем отпускаете! Приканчивать надо эту канитель, а не освобождать.
-По приказу товарища Троцкого переводим,- ответил председатель комитета.
-А нам наплевать на Троцкого. Мы сами власть.
Вот чего  добились большевики, устроив переворот – анархии,- подумал генерал. - То ли еще будет.
Троцкий распоряжения не давал. После, узнав, что Краснова отпустили, он грозился расстрелять Дыбенко и Тарасова-Родионова. Но Дыбенко на это так широко заулыбался, что Лев Давидович лишь махнул рукой, прошептав «идиоты».
Председатель комитета быстро ретировался, оставив Краснова и донцов один на один с матросами. Они уже взвели курки на наганах, парабеллумах, маузерах.
Краснова и его штабных спас пожилой боцман, отстранивший злобных моряков, пригрозив им кулаком. Боцмана, в отличие от офицеров, матросы уважали и боялись. Толпа разошлась.
Боцман извинился перед «их превосходительством», нашел автомобиль «скорой помощи», в который влезли Краснов, адъютант, офицеры.
На Офицерской улице генерала ждали жена и дети. Времени не было. Счет шел на минуты. Ясно было, что арест  последует сразу, как только о Краснове узнает Троцкий.
В ночь на восьмое ноября «скорая помощь» промчалась через красную заставу на окраине Петрограда, понеслась к Царскому селу. К утру были в Новгороде, затем в Великих Луках. Здесь стоял 10 Казачий полк Краснова. Донцы собирались отправляться на родину, но генерала и его семью брать с собой отказались, чтобы не вызвать гнев большевиков.
Только в конце января Краснову и его семье удалось оказаться на берегу замерзшего Дона в станице Богаевской. А потом, подъезжая на простой телеге к Новочеркасску, гадали: неужели и здесь советская власть?
Бог миловал, на Дону большевиков еще не было. Здесь уже находились генералы Алексеев, Корнилов, Деникин, Романовский и пр., уже создавшие Добровольческую армию и готовившие Первый Кубанский поход на Екатеринодар.
Тот, безымянный боцман вельбота, что дал уехать Краснову и его офицерам на «скорой помощи», стал его безымянным ангелом хранителем.  А в мае 1918 Круг спасения Дона избрал генерала Краснова атаманом Всевеликого Войска Донского, с неограниченной властью. На Круге приняли законы, трехцветный флаг: синий, желтый, алый. Цвета, как символы трех коренных народ – казаков, калмыков, русских крестьян. Гимном стал: «Всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон».
Речи об отречении от России не было, но на Круге фактически было провозглашено новое государство со своими законами и армией.
Единую свою власть Краснов оправдывал фразой: «Творчество никогда не было уделом коллектива. Мадонну Рафаэля создал Рафаэль, а не комитет художников». А государственность казаков тем, что Россия, после прихода к власти большевиков, ее потеряла.
Против «феодальных порядков» на Дону выступили многие. В первую очередь генерал Деникин. Он назвал атамана самостийником и «человеком немецкой ориентации». Только Единая Россия, Единая армия способна  противостоять натиску красных варварских орд. Один прут сломать можно, связку - крайне сложно.
Сам Краснов не раз  говорил:  «У меня четыре врага: наша донская и русская интеллигенция, выступившая против якобы «феодальных порядков», ставящая интересы партии, выше интересов России, генерал Деникин, иностранцы - немцы или союзники, и большевики».
Однако вскоре стало очевидно, в том числе казакам, что без твердого единого командования большевиков не удержать. Главком ВСЮР Деникин и командующий Кавказской Добровольческой армией Врангель, как могли, по их словам, боролись с казачьей «самостийностью», порой прибегая к крайним мерам, вплоть до расстрела главарей  и«зачинщиков самостийной смуты». В феврале 1919 казаки все же стали основной частью Белой армии,  Донская республика перестала существовать, атаман Всевеликого  войска Донского Краснов подал в отставку, уехал в Германию.
Но «одинокие прутья», собранные в одну метелку, уже не могли вымести из России «красную нечисть». Красный дракон крушил все на своем пути, пожирая всё новые и новые русские территории.

1

Антон Иванович Деникин  пил ароматный колониальный чай в своем кабинете, из блюдца, по-домашнему,  с вишневым вареньем, которое варила его жена Ксения, в девичестве Чиж. Она была на 20 лет моложе его, но обладала удивительной, по словам Деникина, внутренней силой,  помогавшая в это трудно время не только держаться самой, но и супругу, отвечавшему после смерти генерала Алексеева за всю Белую армию Юга России. Верховным правителем был Александр Васильевич Колчак, но судьба России решалась теперь в Европе, а значит и главная ответственность лежала на Главкоме Деникине. Так считал он.
В кабинет без доклада адъютанта, стремительно  вошел помощник Главкома, начальник штаба генерал Романовский. Иван Павлович держал в руках газету, глаза его горели словно в лихорадке. Деникин испугался за друга и помощника – только не хватало еще, чтобы и Романовский захворал. Второй его помощник генерал Лукомский в последнее время сказывался нездоровым, вынуждено или специально старался отстраниться от дел. Деникин подозревал его в симпатиях к своему «заклятому другу» барону Врангелю, но ничего не высказывал Александру Сергеевичу. 
Романовский положил газету «Приневский край» перед Главкомом, постучал по ней ладонью.
-Вот, извольте полюбоваться, ваше превосходительство.
Когда Иван Павлович волновался, он называл Деникина «вашим превосходительством», обычно же обращался к нему по имени отчеству.
-Что случилось, друг мой? – Деникин взял газету, развернул. - Здесь напечатали, что Ленин застрелился, а Троцкий ушел в монастырь?
-Хуже.
-Хуже? Пожалуй, это было бы приятное сообщение.
-Я не так выразился. Извольте взглянуть на эту статейку.
Романовский указал на последнюю страницу.
-Реформы Петра Первого и их значение для России, - прочел заглавие Деникин.- Что ж, видно, занятная статейка, но право, Иван Павлович, мне сейчас не до истории. С нынешней бы разобраться. Чайку не желаете? Англичане танков не дают, только обещают, а вот чай из Индии, присылают отменный. Моя супруга…
Генерал посмел перебить Главкома:
-Вы на подпись автора посмотрите.
-Ну…Гр.Ад. Чепуха какая-то.
-Град - кличка его лошади, когда он соревновался в Царском Селе.
Деникин с ужасом взглянул на помощника: нет, точно с Романовским беда. Тиф нередко начинается с бреда.
-Это псевдоним Краснова.
-Краснова? - вскинул брови генерал. - Какого Краснова? Уж не того ли?
Недавняя история с «копиями рапорта Врангеля», еще не стерлась из памяти Деникина. В ней был замешан адъютант генерала Шатилова подполковник Краснов. Но, как ему докладывали, подполковник напросился на передовую и в первом же бою погиб. Говорят, сам искал смерти.
Начальник штаба нетерпеливо помотал головой:
-Атамана Всевеликого Войска Донского, Петра Николаевича Краснова.
Чуть не выронив блюдца, Главком вытер кружевным платком с вензелем «К.Ч.» испарину на лбу. Он души не чаял в своей супруге Ксении, она в нем тоже.
Генерал Краснов в свое время доставил Деникину и всему Белому движению огромное количество проблем. И это мягко сказать. После избрания его атаманом на Круге спасения Дона, провозгласив независимое государство, Краснов первым делом наладил тесные отношения с германским оккупационным командованием. Мало того, начал писать письма самому кайзеру Вильгельму II, заверяя его в искреннем уважении и дружбе. Писал на немецком: Войско Донское не находится в состоянии войны с Германией, просил признать его самостоятельной республикой (до полного освобождения России от коммунистов), остановить продвижение немецких войск на Донскую землю, прислать необходимое для борьбы с большевиками оружие, находящееся под контролем германских войск на Украине.
Вильгельм согласился на эти просьбы. Оружие пошло от немцев через гетмана Скоропадского. Войско Донское - Родина, Россия – мать,- говорил  атаман Краснов. И немалую часть винтовок, огнеприпасов, пушек, а вернее, треть, передавал Добровольческой армии Деникина.
Образовался страшный парадоксальный круг – Добровольческая армия, связанная одной цепью с союзниками, принимает оружие от кайзера!  При этом Деникин видел в этом «измену друзьям», сторонился как мог атамана, но оружие брал.
Между добровольцами и казаками не было дружбы. В Новочеркасске офицеры Добровольческой армии часто кутили в кабаках, причем со скандалами. Придумали даже обидное определение «республики» - «Всевеселое Войско Донское». Донцы же окрестили добровольцев «странствующими музыкантами». Мол, казаки, родом из этих мест, воюют с большевиками за свою землю, а добровольцы – пришлые, им вообще нет дела до «Дона».
Генерал Деникин был убежден: Россия должна быть Единой и Неделимой, никаких самостоятельных республик, никакого Войска Донского, только Донская область или край с некоторой автономией, в составе Великой страны. В его штабе говорили: Войско Донское - проститутка, продающая себя тому, кто ей заплатит. А зачем же тогда оружие у нас от немцев берете?- возражали донцы. Если Войско Донское проститутка, то Добровольческая армия есть кот, пользующийся  ее заработком и живущий у нее на содержании.
Деникин делал все, чтобы  Войско Донское стало частью Добровольческой армии, подчинялось единому белому командованию. Краснов по этому поводу говорил на Круге, что разрушая Донское войско, генерал рубит сук, на котором сидит.
«Да, господа, - ораторствовал атаман.- Добровольческая армия чиста и непогрешима. Это я, Краснов, своими грязными руками беру немецкие снаряды и патроны, омываю их в волнах Тихого Дона и чистенькими передаю Добровольческой армии. Весь позор этого дела лежит на мне!»
Атамана поддерживали многие, не только военные. Деникин не мог не знать, что «соглашательство» с немцами позволило донцам наладить мирную жизнь в своих станицах, разрушенных и разграбленных большевиками. Заработала как прежде торговля, банки, независимая пресса, предприятия. Люди измученные «красными варварами», наконец-то, вздохнули свободно.
 Союзники тоже оказались в странной ситуации: они морально поддерживали Белую армию, осуждали самостийность и «предательство» Дона, но сами поставить в достаточном количестве оружие добровольцам не могли или не хотели, а потому просто выжидали. Немцы же, сначала рассматривали   добровольцев как нейтральную сторону, но видя «упрямство» Деникина, стали считать его врагом.
Так или иначе, летом 1919 немцы передали Дону, Кубани и соответственно через них Добровольческой армии 46 орудий, сотни снарядов, 88 пулеметов, почти 12 тысяч винтовок, миллионы патронов.
Но как разорвать этот порочный круг? Об этом день и ночь ломали головы в штабе Деникина. И союзники все тверже настаивали на «прекращении неопределенности». Главкому  помогло очередное послание атамана Краснова кайзеру Вильгельму. Письмо через «своих людей» в Круге попало в прессу, и стало достоянием общественности.
Это письмо, как и «нелицеприятный» в свое время рапорт  барона Врангеля, генерал Деникин, обладая великолепной памятью, помнил чуть ли ни наизусть. Копия письма атамана хранилась в канцелярии Главкома.
Краснов писал, что «государственный порядок внутри страны окреп, и установилась полная законность. Благодаря дружеской помощи войск Вашего Императорского Величества создалась тишина на юге Войска.…Просим признать права Всевеликого Войска Донского на самостоятельное существование, а по мере освобождения последних: Астраханского, Кубанского, Терского войск и Северного Кавказа право на самостоятельное существование и всей федерации под именем Доно - Кавказского союза».
Последняя «просьба» особенно возмущала Деникина. Краснов хочет оторвать от России, лицемерно называя ее «матерью», не только Дон, но еще и остальные земли.
Далее Краснов просил Вильгельма разрешить спор между Войском и Украиной, признать Таганрог за донцами, присоединить из «стратегических соображений» к Войску Донскому Царицын, Воронеж, Камышин, Лиски и Поворино. Оказать давление на советские власти Москвы очистить пределы Всевеликого Войск Донского, заставить большевиков заплатить за нанесенный ущерб и разрушения, восстановить мирные отношения между Доном и Москвой.
«Доно - Кавказский союз не забудет дружеской услуги германского народа, с которым казаки бились плечом к плечу еще во время Тридцатилетней войны, находясь в рядах армии Валленштейна…»
За услуги Войско Донское обязуется соблюдать нейтралитет и не допускать на свою территорию враждебные германскому народу вооруженные силы…Германская империя получит преимущественное право вывоза избытков хлеба, зерна, муки, сырья, шерсти, рыбных товаров, масла, табачных товаров, скота, лошадей, вина.… Кроме того, Германия получит особые льготы по помещению капиталов в донские предприятия, эксплуатации водных и иных путей.
И как вишенка на торте: «Дружба, спаянная кровью на общих полях сражений воинственными народами  германцев и казаков, станет могучей силой для борьбы с нашими врагами…Прошу верить в искренность моих чувств».
Ответа на это послание атаман Краснов не получил, в Германии начал закипать революционный котел, кайзеру было не до « искреннего донского друга», как бы самому усидеть.
 Но скандал разразился огромный. «Бомба Краснова» рванула не только на территории «свободной от красных России», но и в среде большевиков. Ленин, конечно, подписал «позорный» Брестский мир с немцами, отказавшись от многих территорий, но дружбы с генералом Красновым, в какие бы одежды тот не рядился, вождь пролетариата не желал. Тем более платить ему «за разрушения». К тому же у Ленина была идея передать созданной им в Харькове Украинской народной республике Советов,  часть русских земель, чтобы «культивировать там свой пролетариат» Но ни о какой дружбе с независимой Донской республикой, тем  более Доно - Кавказском союзом, он не помышлял.
Возмутились Англия и Франция. Они фактически поставили Деникину ультиматум: или вы заканчиваете с этой «Донской, прогерманской самостийностью» или мы прекращаем всякую помощь.
История сама разрешила ситуацию. В ноябре 1918 восстали немецкие матросы в Киле, в Германии грянула революция, и кайзер Вильгельм бежал в Нидерланды, где и отрекся от двух корон - германской и прусской.
Генерал Краснов и Войско Донское оказались у разбитого корыта. Донцы поняли, что дальнейшая самостийность невозможна, отправили в отставку командующего Донской армией генерала Денисова, горячо отсеивавшего идею полной автономии от Добровольческой армии. Главком Деникин предложил свои кандидатуры, в результате Донскую армию возглавил его ставленник генерал Сидорин. Под этим предлогом подал прошение об отставке и Краснов. 
Как ни странно для него было, Круг не возражал. Позже, встретившись с бывшим атаманом, Деникин скажет, что если бы он присутствовал на Большом Круге, выступил бы в защиту Краснова.
На это Петр Николаевич лишь ухмыльнулся: он в очередной раз поразился двойственности Главкома – говорит одно, делает другое. Об этом его не раз «по-дружески» предупреждал барон Врангель, хотя был ярым противником «самостийника» Краснова.

2

Деникин подошел к окну с блюдцем, неловким движением вылил несколько капель чая на мундир.
-Возвращение блудного сына, - сказал генерал Романовский, беря газету.
-Да, этот сын Дона испортил мне лично немало нервов. Как же и когда он вернулся?
-Я выяснил. Его вызвал из Берлина командующий Северо-Западным фронтом генерал Юденич. Любил раньше читать его статьи в «Русском инвалиде». Поручил Краснову выпускать эту газету. Главным редактором там писатель Куприн.
-Да-да, «Гранатовый браслет», «Олеся», - задумчиво произнес Деникин.- Понимаю. Вероятно, бывший журналист Краснов присоединился к Юденичу в Финляндии, во время похода на Петроград.
-Не исключено.
В середине октября Северо-Западная армия Юденича заняла не только Гатчину, но и Царское Село, Павловск, вышла на Пулковские высоты. Но англичане не предоставили обещанную помощь в оружии и средствах. Деньги выделил адмирал Колчак, но их тоже было недостаточно для нормального обеспечения армии.
Генерал Юденич повторил ошибку Май Маевского, наступавшего на Москву: тылы его армии растянулись, не было создано защитных рубежей в случае отступления. В результате красные подтянули по железной дороге войска и ударили во фланг Юденичу. Финны и эстонцы, обещавшие поддержку, ее не оказали. Троцкий гарантировал им вечный мир и даже территориальные уступки. В конце ноября, разбитая армия Юденича была вынуждена перейти эстонскую границу и по требованию союзников, разоружиться. Зачем? Англия в очередной раз проявила себя «двурушницей»: с одной стороны не отказывала белым в помощи, слабо при этом её оказывая, с другой - искала «дружбы» и мира с Совроссией и подталкивала к нему не только Юденича, но и Деникина с Врангелем.
-Так что же, Краснов или как он подписывается «Гр. Ад» тоже теперь  в Эстонии?
Генерал Романовский развел руками:
-Всё что наша контрразведка выяснила, я вам изложил, Антон Иванович, остальное неизвестно.
-Краснов…, -произнес Деникин. – Как в нем совмещались любовь к России и желание создать отдельную республику. И ведь создал. Даже в каком-то смысле, успешную.
-Благодаря немцам. Ни одно благое дело не может быть оправдано связью с дьяволом.
-Верно, Иван Павлович. Ни одно. У нас же надежда лишь на Францию. Англия вскоре, поверьте, даже на словах помогать откажется. Ее прельщают богатства России, которые она хочет получить от нищих большевиков. Те да, ради своего выживания, отдадут все, что те пожелают.
-Полностью согласен с вами, ваше превосходительство.
-Оставьте, «превосходительство», Иван Павлович, мы не на совещании. Кстати, меня давно занимал вопрос, - каким образом удалось перехватить письмо Краснова к кайзеру, затем обнародовать его. И почему оно так и не попало к Вильгельму, ведь до его отречения еще была масса времени.  Этим вопросом занимался покойный генерал Алексеев, я же, как его помощник, имел массу дел по организации армии.
-Возможно, это как-то связано с гетманом Скоропадским, - ответил Романовский. - Наши контрразведчики должны знать. Полковник Бекасов после ранения вернулся в строй.
Контрразведка и следственные органы в Белой армии были слабыми, о чем не раз напоминал Главкому Врангель. Генерал Деникин считал недопустимым, чтобы в разведке служили бывшие царские жандармы, филеры и сыскари, а потому набирали просто достойных боевых офицеров, не имевших вообще никакого отношения к сыску. К тому же, контрразведчики принимали участие в сражениях и часто гибли, проявляя свою офицерскую доблесть, хотя задачи у них были совсем другие.
Из тех, кто стоял у истоков Белого движения с генералом Михаилом Васильевичем Алексеевым, руководил его службой безопасности, был  полковник Владимир Николаевич Бекасов. Его и упомянул Романовский.
-Пригласите ко мне полковника, - попросил Деникин. - Да, Ксения собралась вечером в театр, не составит ли ваша супруга, Иван Павлович, ей компанию? Будут давать пьесу Островского, кажется, «Грозу».
-Думаю, Елена будет рада, - ответил генерал.
-Нижайший поклон Елене Михайловне.
Полковник Бекасов немедленно явился к Главкому. Это был довольно высокий, розовощекий, всегда подтянутый офицер. Его голубые, несколько прищуренные глаза, были жесткими, колючими. Мало кто выносил его взгляд, хотя сам Владимир Николаевич отличался довольно добрым характером, что для контрразведчика было необычно. Он окончил Московское пехотное  училище, воевал в Русском экспедиционном корпусе во Франции, получил чин полковника, два раза спасал, по его словам, Париж от немцев.  Затем участвовал в Луцком прорыве, под командованием барона Врангеля. Потом их пути разошлись. В контрразведку Деникина его рекомендовал генерал Корнилов, с которым он «брал Екатеринодар» в Первом Кубанском походе. Был свидетелем гибели Лавра Георгиевича от «случайной вражеской гранаты», попавшей в дом, где находился его штаб. Большевики выкопали тело генерала, похороненное в Гначбау, после ухода  белых, возили его как чучело по городам и селам, демонстрируя якобы свою победу. На самом деле, свое варварство. С отрядом добровольцев Бекасов пытался отбить останки Корнилова, но не получилось. За «Ледяной поход» полковник Бекасов получил Знак отличия и именное оружие.
Выслушав вопрос Деникина «о письме», полковник сказал, что «вели дело Краснова» четверо военных чиновников службы безопасности и контроля за воинскими преступлениями штаба Алексеева. Политические сыскари из петербургской охранки.
Антон Иванович поморщился – да, в отличие от него, Алексеев не гнушался подобными кадрами.
-Трое погибли в Екатеринодаре, - пояснил полковник, - один чиновник, имевший в сыскном отделении  чин капитана, Брусилов, был ранен, находится на излечении в Константинополе.
-Брусилов? Уж не родственник ли Алексея Алексеевича Брусилова?
-Не могу знать, ваше превосходительство, - ответил контрразведчик и добавил: - Могу определенно сказать: его сын, тоже Алексей, вступил в Красную армию Троцкого-Бронштейна. Во время Московского похода был взят нами в плен и расстрелян.
Снова поморщившись, Деникин вытер платком усы. В свое время он издал приказ о гуманном отношении к пленным, их судьбу может решать только Полевой суд. Но теперь, когда ожесточение достигло предела, о гуманизме не было и речи. И те, и другие брали в плен сотнями, тысячами, часть из тех, кто не соглашался перейти на их сторону, без всякого суда «пускали в расход».
Россия захлебывалась в братской крови, и не было этому конца.
-По сведениям наших информаторов в Москве, генерал Брусилов тоже собирается пойти на службу к большевикам.
-Бог ему судья, - ответил Главком. – Мы простим, Россия - нет. Да, Брусиловский прорыв. Если бы не твердолобы в правительстве, признаться, и в армии, не случилось бы в России этой страшной смуты. Взяли бы Берлин, праздновали бы победу. И Константинополь вскоре стал бы наш. А так…Власть захватили, затуманили людям головы бесы. Честные, порядочные, набожные люди вдруг схватились за топоры, принялись кромсать друг друга. И наша задача - остановить эту бойню, которая нужна только человеконенавистникам, марксистским жидо-большевикам.
Выпустив пар, генерал взялся за уже остывший заварной чайник.
-Чаю желаете, господин полковник?
-Никак нет, ваше превосходительство, сыт.
-Так что, этот капитан Брусилов из Охранного отделения, тяжело ранен? - И тут же задал другой вопрос: - Он же должен знать подробности о сношениях атамана Краснова с германцами, конкретно, с кайзером?
-Ваше превосходительство имеет в виду письмо Петра Николаевича императору Вильгельму?
Деникин с удивлением взглянул на полковника – надо же какой проницательный, на лету схватывает! Впрочем, то послание так громко прогремело, что о нем знают и помнят, даже глухи и слепые.
-Думаю, безусловно. Кроме того, Брусилов принимал участие в секретной операции, связанной с этим письмом.
-Так что это была за операция?
-Не могу знать, господин Главнокомандующий. Я тогда не был допущен до важных секретов, только начинал. А потом военные чиновники погибли…
-Вы мне, Владимир Николаевич, уже об этом говорили.
-Извините, ваше превосходительство.
Назвав полковника по имени отчеству, Деникин решил несколько разрядить беседу, Бекасов же понял, что Главком что-то задумал. И не ошибся.
Антон Иванович снова подошел к окну, вгляделся вдаль, помял бородку. Над Азовским морем стоял туман, продолжалась декабрьская оттепель.
-После длительной оттепели часто наступают лютые холода, - сказал он. – Интересно, в Константинополе такая же погода?
Вопрос был риторический. Бекасов хотел ответить: не могу знать, но промолчал.
-Да, Святая Византия, золотой Царьград. Если б англичане не пообещали царю Николаю в случае победы Константинополь, может и не ввязался  бы он в войну. Наверняка злодей Гришка Распутин настоял, бес с крестом на пузе. И царица хороша, обратилась в православие, без иконы не ходила, а поверила дьяволу… Царствие ей…
Перекрестившись, Деникин вернулся за стол.
-Только за одно это преступление в доме инженера Ипатьева, большевикам нет и не будет прощения во веки веков, девиц-красавиц, мальчика больного…Звери они и есть звери. Почему люди  от них не отвернутся? Да тоже озверели, потому зверя и не видят. Ох, не приведи Господи, победят, всю Россию под нож пустят, нынешние реки крови ручейками покажутся. Наверняка тоже с немцами дружить будут, пока не перегрызутся. Тьфу. Так, какая же погода теперь в Константинополе, тоже оттепель? Не желаете ли узнать, господин полковник?
-Сейчас через радиотелеграфистов…
-Обойдемся без радио. В порту стоит французский транспорт «Орион». Завтра отправляется в Ниццу с заходом в Константинополь.Вы меня поняли, Владимир Николаевич?
-Да. Нет, ваше превосходительство. Не совсем.
-В Константинополе в Артиллерийском госпитале, что принимает русских военных, это в зоне французских оккупационных властей   «Малтепе», найдете того самого Брусилова и узнаете у него подробности, связанные с письмом Краснова кайзеру. Если что, срочно телеграфируйте или радируйте мне лично. Поручение это конфиденциальное, никто о нем кроме нас с вами, генералов Романовского и Лукомского не будет знать. Нет, пожалуй, Лукомского исключим. В последнее время он стал лоялен  к Врангелю.
О конфликте Главкома с командующим Добровольческой армии Врангелем, Бекасов, разумеется, знал. Ему было только непонятно, зачем Деникину понадобились прошлогодние  сведения о переписке атамана Краснова с Вильгельмом.
Ответа на этот вопрос, как показалось Бекасову, не знал и сам Антон Иванович. Но если Главком что-то для себя решил, значит, так тому и быть.
Эту «упертость» Деникина, в частности, слепую веру в союзников, а не в силы, пусть и разрозненные донцов,  кубанцев,  горцев, терцев, астраханцев, крымчан,  и отмечал атаман Краснов. «Эта верность союзникам, - говорил он, - погубила Николая II, она же погубит и Деникина с его Добровольческой армией».
Возможно, именно этих высказываний Деникин не мог простить бывшему атаману. Белая армия отступала на всех фронтах, и выходило, что Краснов был прав. А этого Антон Иванович допустить не мог. Зачем ему ворошить дело с письмом? Для того, чтобы еще раз  растоптать в своей душе «предателя и изменника России»? Донская армия стала частью Добровольческой,  как и хотел Деникин, но досталась эта «внутренняя победа» огромной ценой. А теперь Краснов статейки в газеты пишет…
Деникин протянул полковнику «Приневский край».
-Возьмите, может, пригодится. «Гр. Ад» - псевдоним Краснова. «Орион» отходит около 5 утра, уточните.
-Слушаюсь, ваше превосходительство.
-Я вас больше не задерживаю.
В дверях генерал окликнул полковника. Достал из тумбочки рабочего стола «карманный» браунинг М1906, отдал Бекасову.
-На всякий случай. Я надеюсь на вас, Владимир Николаевич. В финансовой части получите средства на дорогу, я распоряжусь.

3

Французский транспортный пароход «Орион» был «под макушку» загружен донской, кубанской, терской пшеницей. А также сахаром и сахарной свеклой, кукурузой, шкурами, медом, прочими товарами, шедшими союзникам в обмен на оружие, патроны, обмундирование. Помощь была минимальной, вопреки обещаниям, а вот продукты они требовали регулярно. Другого выхода  теперь у объединенной Добровольческой армии не было. Киевские оружейные склады, находившиеся под контролем немцев, иссякли, да и Петлюра - новоиспеченный диктатор украинского Протектората не спешил ни с кем делиться «огнеприпасами». Если Скоропадский, бывший русский генерал, прекрасно понимал общую опасность: нашествие  «большевиков-варваров, уничтожающих всё на своем пути, как саранча», то Симон Васильевич думал только о себе.
Что касается «широкой высадки» союзных армий в Новороссийске, Одессе или Крыму, эта тема была закрыта для добровольцев после восстания французских моряков в Севастополе в апреле 1919, не желающих «стрелять в красный пролетариат». Началось всё на миноносце «Проте», перекинулось на линкоры и броненосцы: «Франс», «Жан Бар», «Мирабо». Зачинщиком был некий инженер-механик Марти. Кроме политических требований, моряки выдвинули и чисто бытовые: регулярные увольнения на берег, нормальное питание, увеличение денежного содержания. Французское командование действовало быстро и решительно. С большевиками, в лице Украинской советской армии, заключило временное перемирие, мятежников арестовало, отдало под суд. Пролетарской  революции во Франции, как мечтал «интернационалист» Троцкий, не случилось.
После этого французский военный флот ушел из Черного моря, а о помощи «большого оккупационного контингента» Деникину пришлось забыть. Некоторые же французские отряды в Севастополе и Одессе, от которых помощи практические не было, ушли из России еще до мятежа матросов.
Место для полковника Бекасова нашлось в матросском кубрике, где было душно и жарко от близких паровых котлов. Но он стойко переносил неудобства. Владимир Николаевич был в  гражданском костюме преуспевающего «делового человека» или банкира, шикарном кремовом пальто с накладным воротником по последней европейской моде, серой «английской» шляпе. Пальто союзники подарили на именины Деникину, но Антону Ивановичу оно не подошло по размеру, и он отдал его «на дело». 
Капитан судна Жюль Калье, получив за полковника плату, не стал ничего расспрашивать о нем, в том числе и о том, почему его определили на «Орион», когда вскоре в Турцию уходит донской пароход «Сосиетэ» с очередной группой раненных офицеров и беженцев. Последние уже активно «обживали» древний византийский берег. Французские оккупационные власти, частично и английские, открыли для русских беженцев пункты переселения под Константинополем, Лемносе, в некоторых  «греческих» провинциях.
Полковника не оставлял вопрос: для чего  Деникину понадобилось «ворошить прошлое», связанное с письмом атамана кайзеру, не упомянув о послании Краснова французскому генералу Франше Д, Эспре, написанного  накануне отречения Вильгельма? Оно ведь тоже его характеризует.

 К этому письму, а по сути рапорту, атаман приложил политическую Декларацию  Всевеликого Войска Донского.
 В  первых строках Декларации Краснов подчеркивает, что Войско Донское с 1570 года существовало как самостоятельное государство, а с 1654 входило в состав Российского государства, как нераздельная его часть, было «верным сыном Державы Российской». Таковым оставалось и при Временном правительстве. Но Большой Донской Круг не мог смириться с властью «народных комиссаров», отшатнулся от Советской России, ставшей игрушкой в руках безумцев.
Далее Петр Николаевич просит французское правительство считать Войско Донское «самостоятельной демократической республикой» в составе «Юго-Восточного союза» Донских, Кубанских, Терских, Астраханских казачьих войск, вплоть до образования в той или иной форме Единой России. Донское войско не находится в состоянии войны ни с одной из держав, писал атаман, «ведет борьбу с разбойничьими бандами красногвардейцев». Просит прислать союзников в столицу Войска Новочеркасск  полномочных представителей или консулов. В свою очередь, Донское войско пошлет в дружественные государства свои «зимовые станицы», то есть посольства, для установления дружеских отношений.
Без помощи союзников, заключал Петр Николаевич, освободить Россию невозможно. Помощь эта может выразиться в «присылке снаряжения, оружия, технических средств борьбы и денег».  Кроме того, около 100 тысяч союзных войск и тогда Россию можно будет освободить за несколько месяцев.
Читая эти строки «Декларации» в ночь перед отплытием в архиве контрразведки, Бекасов  удивлялся: аналогичные просьбы в «пропавшем» письме Краснов как раз и изложил  кайзеру. Между двумя этими письмами - рапортами – полгода. Вот ведь,  двуликий римский бог Янус. Хотя, если разобраться, Краснов по своему был прав: для достижения победы в войне с «варварами» любые средства хороши. Если, конечно, отбросить нормы морали, порядочности и чести.
«Послом» к кайзеру от атамана выступал генерал Скоропадский, а вот к французам он отправил  делегацию во главе с генералом Сазоновым и строевым офицером полковником Яновым. В первую очередь, они опять же должны были заверить генерала Франше Д, Эспре в том, что Войско Донское всегда было и остается верным идее Единой, Неделимой России, лишь оставляя за собой вечные привилегии и казачьи права.
Фактически отдельное государство - это всего-навсего привилегия? – вздыхал над архивными донесениями агентов контрразведки Бекасов.  После победы,  если поможет Создатель, снова начнется смута уже на почве этих самых «прав», думал полковник, фактически повторяя слова генерала Деникина.
Агенты добровольцев были во всех казачьих армиях, в том числе и Донской. Донесения хорошо оплачивались и были регулярными. Из сообщения информатора «Лешего» следовало, что предал огласке письмо атамана Михаил Владимирович Родзянко - бывший гофмейстер  Высочайшего двора. Одно время он находился при Добровольческой армии, учувствовал в Ледяном походе, но где он теперь, неизвестно. Однако, как письмо оказалось у Родзянко? Да, капитан Брусилов должен знать ответ на этот вопрос.
Французский генерал донскую делегацию не принял, якобы оказался в отъезде, вместо него был штабной офицер Бертелло. Он заявил, что в Версале решено окончательно и бесповоротно: признать генерала Деникина единым вождем Белого, антибольшевистского дела. Донское войско рассматривается союзниками как часть Добровольческой армии. Пообещал высадку экспедиционного корпуса в Одессе, которой так и не случилось. А вот бегство Вильгельма в Нидерланды через пару дней произошло, поставив Краснова перед выбором: либо пуля в лоб, либо…безоговорочное объединение с Добровольческой армией. Тем более, что Донская армия оказалась на грани развала - и не только под натиском комиссаров, а по причине «казачьей вольности» - освободил свою станицу и «до свиданья, воюйте без меня».
Конечно, Деникину такой «ненадежный» командир Донского фронта был не нужен и вскоре Большой Круг не без «помощи» Антона Ивановича, принял отставку Петра Николаевича. В феврале следующего года он уехал, разумеется, в Германию.
Транспорт «Орион» долго стоял на рейде Константинополя, в ожидании разрешения пройти через пролив. Французы, англичане, греки никак не могли разделить между собой «союзнические разрешительные функции держав-победителей». В результате сложилась полная неразбериха: союзники должны были выписывать друг другу разрешительные документы не только на  проход через Босфор, но и на заход в порт Константинополя.
Как только «Орион» встал напротив гавани, его тут же осадили лодки торговцев хлебом, орехами в вываренном виноградном соке,  водой, всякими безделушками. Высыпавшие на палубу моряки переговаривались с ними, спорили, ругались и все были довольны – и тем, и другим развлечение.
Однако у Бекасова терять время на палубе «Ориона» желания не было. Он поблагодарил капитана Калье, поманил ближайшего турка на лодке. Спустился в нее по веревочной лестнице. Чумазый паренек - то ли осман, то ли грек никак не мог понять, что «человеку в кремовом пальто до пят» и серой, с белой окантовкой шляпе, надо. Он совал ему под нос бусы, перочинные ножи, разноцветные тряпки. Наконец, полковник бесцеремонно схватил его за подбородок, повернул лицом к порту, крикнул по-немецки: «Форвертс  нах хафен!»
Парень в ужасе схватился за весла, погреб, что было сил в его худых руках, к порту. К самому «хафен», разумеется, не подошли – лодочки гоняли от пристани местные полицейские и военные оккупационных войск. Видавшая виды лодчонка уткнулась в берег, затянутый тиной и морской травой, в полумиле от порта. Бекасов дал пареньку целую лиру, отчего тот радостно воскликнул, попытался выхватить у чиновника пухлый портфель, чтобы помочь донести его до таксомоторной стоянки. Саквояж Владимир Николаевич, конечно, оставил при себе.
Услуги такси в Константинополе хорошо наладили союзники: на любой выбор. Если при деньгах, бери машину европейскую или американскую, коль небогат, садись в бричку, повозку или на ишака. Хозяин животного будет бежать рядом, подгоняя осла.
Мальчик, представившийся  на ломаном английском Тарканом, не спрашивая «шикарного господина» какой мотор ему нужен», распахнул перед ним дверцу французского «Рено». Водитель - низенький европеец с большими желтыми усами, в клетчатой кепке и очками на ней, почтительно  улыбался, постоянно моргая маленькими, блеклыми глазками.
-Maltepe, H;pital d'artillerie, -  сказал Бекасов по-французски. И тихо добавил на  родном языке: - Желательно, быстрее.
Шофер поправил на кепке очки, расправил перчаткой, надетой чуть ли не до локтя, усы:
-Я тоже русский. Сидор Матвеевич Крушинин, ротмистр. Бывший, разумеется. Воевал в Русском экспедиционном корпусе в Шампани. Немецкий снаряд разорвался почти в метре. Всех поубивало, кто был рядом, я чудом выжил. Лечился от контузии на Лазурном берегу в Ла-Куртин. В госпитале было много наших. Когда узнали, что в России  случился Февраль, многие отправились домой, а я остался. Научился управлять машиной. Через компанию «Рено» попал сюда. А что, здесь сейчас хороший заработок.
Полковник контрразведки прищурился:
-В какой же бригаде в Шампани служили?
Водитель заморгал:
-В 1-ой особой пехотной под командованием генерала Лохвицкого...А вы?...
Бекасов остался доволен ответом.
-Воевал в особой бригаде РИА на Салоникском фронте, потом под Верденом. 
-Генерал Дитерихс, Михаил Константинович, – назвал Крушинин командира 2-ой бригады.
Сомнения полковника окончательно отпали:
-Точно! - воскликнул он.
-Я вас бесплатно довезу, садитесь. Куда нужно?
-В Артиллерийский госпиталь. Товарища раненного нужно навестить.
Ротмистр-шофер тяжело вздохнул:
-Невозможно, господин офицер.
-Почему?
-Госпиталь французы закрыли на карантин, тиф обнаружили. Ближе полумили к нему не подъедешь.
-Хорошо, подвезите меня насколько это возможно, а там уж я сам как-нибудь разберусь.
-Завтра.
-Что «завтра»?
-Здесь всё работает до 3 часов дня, вернее, до обеда. В том числе врачи и коменданты больниц и госпиталей.
-Сейчас донской корабль из Севастополя подойдет, с раненными. Что же им на палубе до утра ждать? Не лето.
-Да, по ночам тут злой, промозглый ветер. Вчера снег валил, словно в России на Рождество. Растаял к утру. Но ничего не поделаешь, корабли, бывает, неделями на рейде стоят, пока разрешения не получат. Что вы хотите – шесть оккупационных  держав и каждая желает показать свою значимость. Особенно выделываются япошки и греки. Так что лучше вам, господин...
Полковник  контрразведки назвал реальные имя-отчество, фамилию. Но, разумеется, не сказал, что он полковник контрразведки Деникина. Откроется только военному чиновнику капитану Брусилову. Вообще же, ему был приятно встретить в лице Крушинина, почти однополчанина.
-Лучше вам, Владимир Николаевич, остановиться в гостинице, - посоветовал ротмистр. - Рекомендую Пера-Палас в районе Бейоглу - между Босфором и Золотым Рогом. Если, конечно, есть средства. Отель недешевый, но чисто европейский. Там вся оккупационная верхушка живет.
4