Непойманный голавль

Непойманный голавль

 – Вы слышали? Вы слышали? – беззвучно трепетала губами уклейка, оплывая сонных обитателей речного дна. – Наша река меняет русло!
– Не тараторь! – у-ухнул папаша сом.
Утомлённый огромной тяжестью тела, папаша не любил тревожиться по пустякам. «Однако, – подумал сом, – мало ли…» Он пошевелил усами и выпустил пару мутных пузырей.
 – Как это может быть?
– А так! – встрепенулась сорная болтушка. – Какой-то экскаваторщик раскопал дамбу, и мы, в смысле наша река, вытекаем в поле! Представляете? В поле! Где и глубины-то никакой нет. Одна глина да грязь! Ладно вы, папаша, роетесь бог знает в чём, вечно вокруг вас муть да морок тинный, а нам, привыкшим к порожистой быстринке, каково в кюветах болотиться? 
– Зато еды вдоволь, – гулко хохотнул сом, – земьё без воздуху не может – враз повылезает. Тут-то мы их и будьте любезны!
– Э-э, не дело говоришь, – булькнул окунь, – не хлебом единым живо наше жаберное братство.
Окунь слыл в рыбьем сообществе персоной уважаемой, без нужды не разбойничал и на всё имел собственное, промытое во многих заводях и речных протоках мнение. Все замолкали, лишь только окунь перед тем, как насытиться, заводил разговор о смысле жизни и бренности бытия. Его же главным достоинством считалось миролюбие. После удачной охоты на меньших по размеру братьев и жаберносущих сестёр, окунь некоторое (весьма недолгое) время казался ангелом, настоящим затонувшим ангелом, подобным сказочным русалкам, о которых пестрят книжки и комиксы для начинающих рыболюбов.   
– Усами-то пошевели! – возмутился окунь. – В поле мы беззащитны, мелких птицы склюют, крупных звери перетаскают.
– Верно, – шамкнула челюстями старая щука, подплывая к собравшимся.
Старуха замерла, будто изготовилась к охоте. С появлением речной хозяйки социальный статус жаберного общения резко понизился. Уклейки и прочая мелочь попрятались в камыши. Окунь тактично отплыл в сторону. Даже сом, несмотря на свои пищевые габариты, нервно затрепетал усами, провоцируя щуку на взаимное миролюбие. 
– Что замерли? – ощерилась старушка. – Да не трону я. Нынче беда пострашней естественного отбора.
Она отплыла на шажок.
– Нужно понять, зачем этот полоумный экскаваторщик дамбу рушит. Губит реку, топит посевное поле и себя, не ровен час, погубит в грунтовом оползне! Должна же быть на то причина. 
– Может, его в детстве обидели, не дали под голубым небом в жёлтый песочек доиграть? Вот он и доигрывает… – ухмыльнулся пескарь, с опаской поглядывая на челюсти щуки.
Тем временем уровень воды в реке заметно снизился. В сумрак донных ям пробились первые лучи полуденного солнца.
– Гибнем, братцы, ей богу, гибнем!.. – заметался подлещик.
«Опять этот недоеденный сумасброд паникует» – осердилась щука и грозно булькнула:
– А ты поди да глянь! Всё лучше, чем сопли на камыш наматывать!
– Да-да, я… я щас!..
Страх метнул подлещика в сторону. Он поднырнул под грозный щучий оковалок, разогнался от самого дна и выпрыгнул из воды.
– Ну, что там? Что?! Говори скорей! – накинулись на него краснопёрки, когда он через пару секунд плюхнулся в обмелевшую глубинку и больно ударился нижней губой о спрессованный ракушечник дна.
– Уфф! – булькнул прыгун. – Там!..
От волнения его речь превратилась в непрерывный каскад воздушных пузырьков.
– Возьми себя в руки! – устыдил его большой пузатый лещ. – Ты же рыба, основа эволюции!
Окрик речного философа-пузатёра подействовал на подлещика. Он обжал себя плавниками и рассказал, что безумный экскаваторщик выкапывает землю уже под выступом, на котором… стоит его экскаватор! А ещё он заметил, что брызги взметнувшегося русла превратили раскоп в скользкую глинистую скатку, и что передние колёса экскаватора вот-вот поползут вниз…
– Так хорошо же! – воскликнула рыбья мелочь. – Рыжая землеройка свалится, образует новую дамбу, и мы спасены. Ура, мы спасены!
– Хорошо да не очень, – булькнул с досадой окунь.
Он только что сытно перекусил и был, как водится, миролюбив.
 – Выходит, нам безразлична судьба тех, кого через раскоп унесло в поле? Их пожирай зверьё, а нам тут хороводы води – так что ли?
– Как же б-быть?! – разом охнули уклейки и краснопёрки. – Предупредить экскаваторщика и не дать землеройке свалиться – погибнем все. Ждать, пока они упадут сами – значит, предать своих…
– Вот что, – щука вздрогнула, нарушив всеобщее оцепенение, – дождёмся вечера. Как стемнеет, экскаваторщик прекратит работу, спустится к воде, сядет на валунок и забросит уду;. Тут не зевай, клюй, но не попадайся! Ты, окунь, мелочь поодаль гоняй, но чтоб без прихвата! Надо заставить экскаваторщика по берегу пойти, оттащить от экскаватора…
                * * *
То, что случилось в сумерках, пусть останется для читателя тайной. Кто знает, сколько ещё экскаваторщиков бродит по свету. Наши хитрости им знать ни к чему. Ограничимся простым перечислением событий.
                * * *
– Ой-я! – дивился рыбачек, присев поутру на валунок по ту сторону реки.
На дальнем берегу, завалив собой раскопанный участок дамбы, лежал колёсами вверх поверженный экскаватор и широким рыжим корпусом сдерживал напор воды, не позволяя течению отклониться от намытого веками русла. По краю поля, скользя по бороздам ещё полным воды бродил экскаваторщик в поисках рыбы. Он копошился в лужах, но лужи были пусты. Рыба, которую не выклевали птицы, и не потаскали звери, успела вернуться в русло.
Вдруг в руках человека сверкнул краснопёрый голавль. По зеркалам луж рассыпались его чешуйчатые блёстки. Увидев мальчика, экскаваторщик поднял рыбу над головой и, похваляясь добычей, направился к берегу. Увлечённый хвастовством, он поскользнулся на топкой глинке и на мгновение ослабил хватку. Голавль встрепенулся, оттолкнулся хвостом от мокрых ладоней человека и плюхнулся в реку в метре от берега.  «А-а…» – взвыл экскаваторщик, провожая глазами серебристую спину, уплывающей на глубину рыбы.
– Ага-а-а!.. – заголосили (кто бы слышал!) прочие рыбы, празднуя победу.
– Йес! – шамкнула щука и, глядя на жирного леща, прирыбно дала обет: «По такому случаю не грех и поголодать. Сегодня ни-ни!»

P. S.
Странная история. До того неправдоподобная, что думаешь: и зачем читал? К примеру, экскаваторщик. Неужели он разрушил дамбу только затем, чтобы наловить рыбы? Едва не погубил реку и пахотное поле ради ушицы под шкалик палёной водки? И хотя рыбалка у экскаваторщика не задалась, кто знает, сколько серебристых рыбёх погибло за зря. Какое количество весёлых окуньков, ершей, мудрых лещей и трепетных подлещиков успели поклевать птицы и потаскать звери? Конечно, народятся новые твари. «Бабы ещё нарожают!» – говорят люди, живущие поверх рек на береговых ярах-Олимпах. Но кто поручится, что среди пропавших без вести, не было той единственной (золотой!) рыбки, родившейся из миллиона икринок во славу торжества диалектики и вопреки досужей болтовни кострового пьянчужки:
– «Свету ли провалиться иль мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай пить»…*

*  "Записки из подполья"
     Ф.М. Достоевский