Светлый град на холме, или Кузнец часть 1. глава 8

Глава 8. Мёд и кровь
     Молодые в сопровождении алаев уехали, а многочисленные гости радостно пировали в парадной зале Сонборга и вокруг терема на площади. Люди были счастливы событию не просто радостному, но открывающему двум объединяющимся йордам широкую дорогу к процветанию. И сейчас два самых больших и богатых йорда, объединившись, станут ещё богаче и сильнее.
       Молодые йофуры были так хороши собой, юны, влюблены, что одно это уже всем внушало уверенность в грядущем общем благоденствии.
       Я должна признать, что слова Лодинн о моей невестке подтвердились полностью. Увидев Сигню, я сразу вспомнила слова моей всегда немногословной Лодинн. Я совсем не ожидала увидеть такой мою невестку. В своё время её мать, Лада Рутена поразила меня красотой. Но Сигню превосходила её. И что удивительно, но три года назад я ничего сегодняшнего не заметила в ней, кроме трогательной подростковой угловатости. Удивительно, как из тощей девчонки выросла такая лебедь. Поистине, Лебедь, прозвище, как и любое другое, очень точное.
       Гордая поступь, при этом лёгкая, будто она и не касается земли, осанка, посадка высокой шеи – всё это в ней не только происхождение, дающее ей право ей право татуировать орла на спину, но и внутреннюю силу. Несгибаемую силу.
      Да, это не Лада Рутена – нежный славянский цветок. Сигурд влюбился, я понимаю. И то, что она моя противница возбуждало во мне воодушевление, а не досаду и жалость, как было в моей борьбе с её матерью. С такой, как Сигню, приятно вступить в противостояние. И главное моё преимущество в этой борьбе в том, что Сигню полностью доверяет мне.
       — Ты знала, что песню, которую пел их скальд на площади, сочинил Сигурд? – спросил меня Ньорд, сидящий рядом со мной за столом.
      Я обернулась в изумлении. Что такое? Сигурд сочинил эту песню?.. Слова, пропетые чарующим голосом Бояна, в отличие от Ньорда, я помнила имя скальда ещё с тех пор, как пятнадцать лет назад услышала его впервые. Вот эти слова:
    Имя – тайна, Лебедица,
    Имя, мы молчим о нём.
    Счастье было мне родиться
    В один век с тобой вдвоём.
    Счастье – видеть твои очи.
    Счастье – утонуть мне в них.
    Синь их – воды глубина,
    Не выпускай меня из своих глубин.
    Когда ты рядом, я боюсь смотреть на тебя – ты так прекрасна.
    Я слышу твой голос, колокольчиками он звенит во мне,
    От твоего смеха у меня сладко замирает сердце,
    И  взгляд твоих глаз, добрый и ясный, заставляет его биться вновь…
    Люби меня, Лебедица,
    Люби, я не обману твоей любви!
    Ты – в моём сердце, дай ему биться,
    Люби, люби меня, Лебедица,
    Я — твой Лебедь, только люби!…
     Эти слова написал мой сын? Я, выходит, не всё знаю в нём. Эта мысль встревожила меня.
      Но Ньорд отвлёк меня своей новой фразой:
      — А они похожи, Сигурд и Сигню! Ты не от Эйнара сына зачала? – он захохотал, а я вздрогнула…
       То, что для Ньорда было хмельной шуткой, было самой большой тайной моей жизни. Моей и моего сына… Я посмотрела на Ньорда, я хотела понять, он пьян и болтает или… А он продолжил:
       — Для сына ты нашла лакомый кусочек, Хильди. Не могла отдать её мне? Сонборга пожалела для меня, да?
       — Ты бы ждал столько лет? Когда  ты женился на Тортрюд, Сигню было восемь лет. Ты дожидался бы среди моих алаев столько времени? Уверен, что не запил бы с тоски? – сказала я, пьяные речи брата начали раздражать меня.
       — Может и запил бы, — усмехнулся Ньорд. – но на троне Сонборга сразу бы протрезвился!
      Ньорд ходил как по болоту, уверенно выбирая путь в моём замысле. Законность его брака с Сигню была бы абсолютной и всё то же объединение двух йордов… Но, конечно, я хотела этого для Сигурда. Я совершила столько преступлений не для того, чтобы конунгом в Самманланде, как будет теперь называться новый йорд, соединяющий Сонборг и Брандстан, сел Ньорд. Как ни люблю я младшего брата, но Сигурд  мой сын.
      — Ты сильный конунг, Ньорд, ты увеличил Асбин вдвое за счёт гёттских походов, – льстиво заговорила я.
      — Да! — снова засмеялся Ньорд. – И вам теперь надо дружить со мной, потому что я становлюсь сильнее и злее день ото дня, сестрица. Не зря меня зовут Болли (Злой). И моя жена беременна седьмым ребёнком. Если я захочу, я с одними моими сыновьями смогу боем  смять ваш Сонборг и забрать себе то, что могло быть моим.
      — Всё-таки придётся сначала вырастить сыновей, Болли, — улыбнулась я примиряюще и накрыла руку Ньорда своей ладонью.
       Мне очень не понравился этот разговор с Ньордом и сам Ньорд, каким он стал теперь, он почувствовал себя сильным, самовластным конунгом, завоевателем, Особаром. И он такой. И он прав. Его стоит бояться или приручить…
       Надо подумать об этом  и не только мне, но и Сигурду. Но я не думала всё же, что Ньорд когда-либо правда решит воевать против Сигурда.  Они всегда были дружны. А главное – какую надо собрать силу, чтобы пойти на, объединяющиеся теперь, йорды…
      Но я отогнала от себя эти мысли, Ньорд спьяну болтал. Только и всего. Впрочем, не было ни причин настоящих беспокоиться о Ньорде, ни времени. За месяц, что молодые йофуры будут наслаждаться мёдом на озере Луны, мы йофуры, уходящие с престолов должны приготовить всё к передаче власти и объединению земель. Так что работы у нас с Сольвейг и наших советников как никогда…

      …Заснуть рядом оказалось так необычно, так тепло и не столько телу, сколько моему сердцу, моей до сих пор, оказывается, одинокой душе, теперь я была не одна.
       Мне было так хорошо от того, что он спит рядом со мной. Такой большой, сильный, тёплый. Такой неожиданно близкий, милый мне. А ведь мы спали уже вместе, тогда, в лесу…  Но тогда он был без памяти, на грани смертельного забытья. То было совсем другое…
      Этот дом на озере Луны был укреплён по решению Сигурда стеной из высокого частокола, чтобы никто не мог побеспокоить или напасть на нас, пока мы здесь. Я удивилась немного этой излишней, как мне показалось мере. Мы говорили об этом за завтраком, на другое утро после первой нашей ночи.
      — Излишней?! – удивился Сигурд. — Ты шутишь, Сигню? Вообще вы в Сонборге своём благополучном совсем забыли об обороне.
      — Кого бояться Сонборгу? Кто в Свее сильнее нас?! – изумилась я.
      — Излишняя самоуверенность губит и людей, не то, что йорды. Всегда надо помнить об опасности, нельзя нарываться.
       — Нарываться?
       – Конечно! Богатейший йорд стоит совершенно незащищённый, раскрытый любому вторжению. Ваше счастье, что все другие йорды Свеи, считая себя слабее, так  и не решились ещё напасть на вас. Увидели бы они то, что я…
       — А что такое ты увидел, интересно?!
       — Что войско обленилось и небоеспособно, что за границами вообще никто не следит, что женское правление слишком затянулось…
       — Полегче, мужчина, — усмехнулась я.
      Но, слушая его, я впервые  думала о том, о чём он говорит.
      Правда, и я, и тетя Сольвейг не обращали особенно много внимания на войско, доверив всё это Бьорнхарду, Гагару и Легостаю, а они, привыкшие к прошлым победам моего отца и деда, действительно уверились в неуязвимости Сонборга настолько, что не видели необходимости что-либо менять в устройстве йорда.
     Я обдумывала, как улучшить ежедневную жизнь моих людей, облегчить, расцветить, придать смысла, но совершенно не думала, что если не защитить их, то все мои старания рассыплются в прах, если случиться вторгнуться врагам. Сигурд так думает. Это то, как раз, о чём мы говорили однажды: что не додумает один, сможет другой.
       – Что ты хочешь делать? – спросила я.
      …Я посмотрел на неё, думал, обидится на «женское правление». Нет, напротив, сосредоточилась, готова выслушать. И я рассказал ей свои мысли…
     У меня даже дух захватило от масштабов преобразований, которые он наметил и на ближайшее время. По сути, он намерен завоевать Свею в течение этого года.
      — Всю Свею?! Сигурд… – изумилась я, качая головой скорее восхищённо, чем изумляясь. – Ты не круто забираешь?
    Он покачал вихрастой русой головой, упрямо, как боднул.
       — Нет. Надо успеть воспользоваться тем, что никто не ждёт этого от нас! – он весь искрится, рассказывая мне свои замыслы.
       — Не ждут это верно… Но готовы ли мы?
       — Прямо сейчас – нет. Но к лету будем готовы. Вначале я полагаю пойти на Норборн. Вигман, их конунг, в ссоре со всеми остальными йордами, на помощь никто ему не придёт. Мы проверим в бою наше войско и заодно внушим остальным страх.
      — Ты так уверен в победе? У нас, если тебе верить, а я тебе верю, и войска-то нет.
       — К лету будет! – радостно воскликнул Сигурд, воодушевлённый, похоже, моей поддержкой.
      Она улыбнулась, но не снисходительно, как улыбалась моя мать, когда я ей однажды рассказал о своих планах, а светло и с верой. Я надеялся, как я надеялся на это – на её поддержку. Я думал, что если кто-то и сможет понять и поддержать меня в моих планах, то это должна быть она – Сигню. И я не ошибся в ней.
      — Если это удастся тебе, ты станешь Великим конунгом Свеи. Как Великий Александр, — говорит она.
      — Это удастся нам, а не мне. Я хочу это сделать с тобой. Рука об руку, плечо к плечу, — сказал я, глядя ей в глаза.
      Это лучшее признание в любви, что может быть… Даже лучше той прекрасной песни, что прозвучала над площадью Сонборга  вчера… Чем я смогу отплатить тебе за любовь? Только ещё большей любовью… Научиться бы ещё. Пока я могу любить тебя только  сердцем... думала я, глядя на него, самого прекрасного человека на свете, моего конунга, моего мужа.
     Но наука эта оказалась несложна. Оказалось всего лишь надо отдаться его желанию. И всё. Его вожделение разбудило моё, его наслаждение – моё наслаждение. И когда оно вдруг поднялось и, с головой, как морская волна накрыло меня в первый раз, я заплакала, от неожиданного разлившегося во мне восторга.
     Он целовал мои мокрые ресницы, зарываясь пальцами в волосы от висков к моему затылку и от этой ласки мне тепло и сладко. Я шептала ему, как люблю его…
     Я не знала до тебя, что есть любовь, что у любви столько прекрасных лиц, что она возносит к небесам, и не спускаешься уже вниз. Ради любви стоило родиться и жить…
   …Я не знал любви до тебя, Сигню. Я думал, что знаю. Я считал себя опытным. Но оказалось, в наш союз я вступил таким же девственником, как и ты. А теперь, с тобой, я впервые узнаю, что это такое, растворятся от счастья, таять наслаждением  любимой, разгораться навстречу её желанию.
     У меня никогда ещё не было такого сильного ощущения жизни, как теперь. Будто всю мою предыдущую жизнь я только готовился к этой. Но вот теперь я живу. Теперь мы живём. Мы стали одной плотью и одной душой. Я не знал, что можно стать с кем-то настолько близким…
     Я думал, я наслаждаюсь любовью, когда раньше бывал с женщинами, но оказалось, всё прошлое было не то, бледная тень, лишь намёк. Даже ощущения моего тела теперь были совсем иные.
   Я стал совсем другим человеком даже телесно в этой любви. Я теперь только превращался в Мужчину, в Человека. С ней. И слово это «любовь», совсем иной, настоящий смысл обрело теперь…
       … Мы шли в баню, мороз на улице такой, что слипались ноздри. Но разогревшись в парильне, мы выбегали на мостки, чтобы прыгнуть в прорубь и с визгом восторга вынырнуть и бежать снова в жар бани. Этого я не делал раньше, это её, Сигню, забава. Она сказала, что её с детских лет так закаляли, поэтому она никогда не болела.
      Я тоже не болел, и ко мне применяли всевозможные тренировки и закалку, но такого я не делал раньше никогда. Может быть, потому что вблизи Брандстанской столицы не было озера, как под стенами Сонборга, да и до берега фьорда было не близко, никто не селился прямо на берегу, кроме рыбаков. Впрочем, оказалось, этот обычай привезли с собой славяне, приехавшие с матерью Сигню…
      В одной из женщин, прислуживавших нам, Сигурд признал саамку.
     — Asunut taalla kauan? (давно здесь живёте?) – спросил он.
     Она удивилась и ответила:
     — Meiheni on taalla (мой муж здешний).
     — Ja monet lapset? (и детей много?) – продолжил спрашивать, улыбаясь, Сигурд, в то время как я не понимала ни слова.
     — Seitseman (семеро).
   Когда мы отошли уже от неё, всё ещё изумлённо смотрящей нам вслед, я спросила:
       — Сколько языков ты знаешь, Сигурд?
       — Сколько? – он улыбнулся, польщённый моим вопросом. — Ну, давай считать: суоми, бриттский и сакский  — плохо, данский, греческий и латынь. А ещё славянский. Ему учила меня мать сама, говорила на славянском со мной.
      — А я, кроме славянского, только греческий и латынь. Поучишь меня?...
      Мы много говорим, я рассказываю ему о моих планах насчёт лекарен и Детского двора, он рассказал, что хотел бы построить множество фортов по всему Самманланду, а потом и по всей Свее:
      — Получится много очагов, вокруг которых станут собираться люди, ты понимаешь?
      — Кажется, да. Сейчас вся Свея это несколько городов-столиц, всё остальное – деревни, хутора, сёла. А так начнут расти новые города…
   — Именно! Как в Гардарике! – подхватил, обрадованый моим единодушием, Сигурд, – укреплённая крепость привлечёт людей, ремесленников, жители окрестных деревень вокруг смогут укрыться там, в случае вторжения врагов или эпидемий, например… ведь так и людей постепенно в Свее прибавится…
      Мы много ещё о чём говорили, мечтали, обсуждали.
      Ещё больше – целовались и занимались любовью, иногда путая день и ночь, не размыкая объятий по многу часов. Причём, чем дальше, тем больше. Потому ли, что я всё больше начинала желать его день ото дня, и он чувствовал это и воодушевлялся  моим желанием. Потому ли, что страсть росла в нас по мере того как мы больше узнавали друг друга. Я не знаю, но мы становились другими людьми в течение этого времени. Влечение душ, что соединило нас вначале, подкреплённое и усиленное теперь нашей объединившейся плотью, сделало нас куда более совершенными существами. Словно, как в древней книге у Дионисия: две разделённые половины воссоединились.
      Время пролетело очень быстро.
      За нами приехали алаи… Как нам не хотелось покидать наш маленький, укреплённый домик, где мы были всего лишь влюблённые, беззаботные мечтатели…
     Но едва мы сели на коней, радостное воодушевление овладело нами – теперь всё, о чём мы намечтали здесь вместе, мы воплотим в жизнь…