(Греция 2011)
...«Кто путешествует в одиночку, тот забирается дальше всех», – сказал Селин. Я никогда бы не поехал в Грецию один и ради себя, как бы ни мечтал о ней едва не всю свою жизнь. Не настолько я богат для подобных путешествий.
Кот был необходимым спутником и поводом. Он никогда не был заграницей (не считая ненастоящую Украину), никогда не летал. Никогда не купался в ином море, кроме Черного. В силу обстоятельств я хочу быть теперь «хорошим папой», расплачиваясь за свое отсутствие в его жизни большую часть времени.
Мне надо постоянно проверять себя, ставить себя в непростые, непривычные ситуации и лихо из них выходить. Нельзя вечно сидеть на чердаке, читать про чужую жизнь и фантазировать свою. Надо жить.
Хиппизм, автостоп – были первой проверкой на вшивость. И все же мы жили очень обособлено, варились в своем соку и культивировали нестыковку с миром. Эскапизм щадит твою самооценку. Не сталкиваясь с экзаменами, избегая испытаний – ты можешь быть о себе любого хорошего мнения. А об остальных – любого дурного.
Однако для писателя такая практика смертельна. Настоящую литературу можно делать только из опыта. Надо проверять себя – на что ты способен? Исправлять, если открылась досадная брешь – и так становиться сильнее.
Поэтому Греция очень нужна мне. Как был нужен Израиль, как были нужны операции и месяцы между ними. Я ведь еще не путешествовал подобным образом, к тому же с ребенком, перед которым нельзя ударить в грязь лицом.
А машина нужна, чтобы много увидеть за короткое время. Я не знаю, когда я попаду сюда вновь, и попаду ли когда-нибудь? Поэтому хочу выжать из Греции и путешествия максимум возможного.
...По телефону договорился на аренду машины в Греции, спикал с ними (фирмой, занимающейся прокатом авто) по-ангийски. Боюсь, что это путешествие обойдется мне больше, чем в 2000 евро. Одни билеты стоили тысячу долл. Гостиница, машина, бензин, еда…
Когда-то я умел путешествовать очень дешево, почти совсем бесплатно. Вместо своей машины – автостоп. Вместо гостиницы – остановка или палатка. Вместо кафе – советская столовка за 30 копеек. Но теперь не тот случай, да и я не совсем тот.
Изучаю забавный язык греков по купленному разговорнику:
«КалиспЭра» – это значит «добрый вечер». «Нэ» – у них «да», «охи» – «нет». Молодой человек у них «пэди», а девочка – «корици», почти «курица» (отсюда, кстати, кора). «Трапэза» у них банк, переход у них «дьяваси», а регулировщик – «трохономос». «Туалет не работает» – «И туалета зэн литурги».
Узнал еще существенное слово: «хортофагос» – вегетарианец.
В общем, много полезных слов.
В Афинах сейчас «жуткий» холод, ночью +1. Недавно шел снег. Куда я лечу?!
***
Самолет забит, ни одного свободного места. Мы с Котом оказались друг от друга через проход, но его сосед любезно поменялся со мной. Все же первый полет, лучше мне быть рядом. Весь полет в наш иллюминатор било солнце, отражалось в крыле. Пролетели над Киевом и Одессой, не заметив их. Заметил Черное море. Над Грецией попали в плотные, толстые облака. Самолет слегка трясет – и вот она, греческая земля!..
В Афинах, на которые я свалился из туч, было +9, бетонное небо, иногда накрапывал дождь. В зале прилета меня уже ждали два греческих дядечки средних лет с картонкой, на которой была написана моя фамилия. Отошли к ближайшей стойке, где я заключил договор об аренде машины и заплатил все причитающиеся деньги. Мне выдали ключи и показали машину, новенький маленький «Фиат-Панда».
Послал смс маме и Мангусте. Мангуста желает счастливого путешествия.
Сел в машину и почувствовал, что подзабыл, как ездить на механике. В довершение, выезжая из аэропорта им. Венезелоса, потерял дорогу, но вскоре ее нашел – с помощью местного таксиста. До города Лутраки, где будет моя штаб-квартира, отсюда 80 км, я еду по шикарному автобану, аж дважды платному, с несколькими трехрядными туннелями, как в Москве на Третьем Кольце. Еду довольно тихо, ибо не знаю машину, дорогу, нравы местных гаишников. Под знак 70 греки идут 120 и выше, даже двойная для них не догма. И ментов никаких не видно. Это вдохновляет: «И тут карта как мне поперла!».
Элевсин, а потом Коринф были основными моими указателями. Греция показалась такой, какой и должна быть: куча гор и воды, больше, чем суши. И правда похожа на Крым, как докладывали побывавшие тут. Но горы выше, линия берега изрезаннее, море не убегает в бесконечность, а ограничено или мысом, или островом, или цепью гор очередного залива.
В Лутраках, лежащих на берегу Коринфского залива и считающихся курортным городом, было чуть теплее, чем в Афинах, но пронзительный ветер. С помощью расспросов нашел нужную улицу и почти сразу отель «Марко», где у меня забронирован номер. Улицы узкие и даже в марте все плотно заставлено машинами. Припарковаться удалось лишь в ста метрах.
В отеле долго не могли найти мою броню. Немолодой, суровый грек обыскал кучу броней, а потом вдруг спросил: нет ли у меня тут друзей? Не они ли помогали мне бронировать? И все тут же решилось. Грек взял мой паспорт, дал ключ с брелоком и объяснил, как надо пользоваться брелоком, чтобы появилось электричество. Я попросил показать. Он отвел нас в номер на третьем этаже и показал. Заодно показал, как надо включать кондиционер на тепло.
В номере две сдвоенные кровати, ванная, стеклянная дверь-окно, отъезжающая как японская сёдзи, балкон со столиком – и вид на узкую непроезжую улицу, на которой то и дело грохочут скутеры. Окна в окна – другой отель. Маленький холодильник и телевизор на стене. Стенной шкаф. Душ архаичен, как сама Греция, вдобавок сломан, хотя вода все же течет. Дверь в ванну без замка. Довольно холодно, но не смертельно. В общем, номер дешевенький, но и мы с Котом не роскошны.
Вид города напомнил Тель-Авив: регулярная застройка, современная «южная» архитектура с невысокими домами, большими балконами-лоджиями, плоскими крышами. Даже солнечные батареи наличествуют, хоть и не в таких количествах. Под растениями – знакомые поливальные трубки. Все достаточно современно, аккуратненько, чистенько, но не особо выразительно. Гостиница тут на гостинице, но почти все закрыты.
По настоянию Кота зашли в небольшое заведение, где съели по булке с наполнителями. И тогда я потащил его на море.
Боже, какой тут был ветер! При этом красиво: над городом, под иногда пробивающимся солнцем, висит огромная гора, под горой широкий залив, мысы – все, как я люблю. Но при таком ветре быть здесь нет никакой радости. Сели в машину и поехали в древний Коринф.
Переехали знаменитый Коринфский канал, соединяющий Ионическое и Эгейское море почти посередине Греции. Коринфский или Истмийский перешеек между Аттикой и Пелопоннесом – всего шесть километров. Когда-то тут просто тащили суда посуху, потом прокопали канал, начатый при Нероне, завершенный в конце XIX века, и ныне практически не используемый.
Еще в Москве я установил, что современный Коринф и древний – разные вещи. Древний не лежит на море и находится в нескольких километрах от теперешнего, под крутой горой Акрокоринф, со средневековой крепостью наверху. Вдоль дороги сады с огромными оранжевыми мандаринами и желтыми лимонами. Местами Греция весьма понтова, со свежей красочкой и новыми черепичными крышами, местами весьма облезла. Архитектура случайная, некапитальная, такого «отельного» типа, сооруженная наскоро, практически бесстильная, хотя и пестренькая.
Мне нравится приезжать в новую страну в несезон, когда она живет для себя, а не для туристов, когда она настоящая. Таким был Израиль – и очень понравился мне. Сейчас я хочу проверить на внесезонность Грецию. Сразу много станет понятно. Как много стало понятно когда-то в Крыму.
С помощью расспросов и указателей я нашел этот знаменитый Коринф, но опоздал: все музейные заведения работают в Греции до трех. Во всяком случае, с октября по апрель. Поснимал руины сквозь решетку. Они и отсюда хороши. Особенно эффектны колонны храма Аполлона на фоне темной горы. Вдоль ограды памятника идет улица Аполлона. На ней магазины с сувенирами, пустые от покупателей. Пустые кафе. Рядом с руинами – храм св. Павла с мраморным столбом, на котором на четырех языках, включая церковнославянский, выбит отрывок из 1-го Послания коринфянам (эти знаменитые слова: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий…»). Как известно, Павел прожил в Коринфе почти два года, делал палатки и без особого успеха проповедовал христианство местной еврейской общине. А Коринф тогда был гигантским городом, от 750 000 до миллиона жителей. Москва стала таким только в конце XIX века. Это все я рассказываю Коту.
Вернулись в Лутраки, где легли спать. Кот сразу вырубился, а я лишь подремал пару минут, несмотря на бессонную ночь и то, что дико устал.
В семь позвонила Лена Асеева и предложила встретиться. Скоро она зашла, вместе с дочкой Ксюшей. Ксюша – высокая барышня 17 лет, ничего общего с той невзрачной девочкой, которую я знал по Севастополю. Уже с трудом подбирает русские слова, с мамой предпочитает говорить на греческом.
Пошли в кафе на набережной. Кафе летнее, на зиму защищено стеклянными перегородками и матерчатой крышей. Стекла трясет от ветра, который свистит сквозь щели, безжалостно треплет маленькие пальмы и кусты самшита. Тут мы пили греческий кофе и говорили о Ксюше. Не имея никаких успехов на родине, в Греции она вдруг оказалась чуть ли не лучшей ученицей в классе. Или школе...
Из кафе Лена повела нас в настоящую греческую таверну – попробовать настоящей «домашней» греческой еды. Греки любят поесть, они чувствуют толк в красивой необременительной жизни – с горами мяса, местной рыбы и всяких морских гадов, под местное же вино. Я хотел попробовать знаменитую «рецину», и мне принесли какой-то облегченный ее аналог.
Тут и правда вполне домашняя обстановка, напомнившая один «домашний» ресторанчик в Калифорнии: хозяйка, эффектная немолодая женщина с орлиным носом и копной полуседых волос, на дружеской ноге с посетителями, запросто подсаживается за их столики, принимая заказ, смеется, болтает о жизни, хлопает по плечу. И приносит такие порции, что не то что одному, а троим не съесть. Такие порции тут в порядке вещей, к этому надо быть готовым. И мне тут тоже кое-что нашлось: огромное блюдо бобов. Остальные перешли на мясо. Ксюша нас покинула, зато пришел муж Лены, могучий пятидесятилетний грек Йоргас. Увы, я и близко, даже с помощью Кота, не мог составить им компанию. Йоргас удивлен, что я не ем ни мяса, ни рыбы. Для Греции это как-то совсем не комильфо, ибо тогда нельзя понять греческой кухни. И бог с ней!
Кот принял на себя основной удар по опробованию «всего греческого», чего он не поест в другом месте.
Йоргаса переводит Лена. От него, бывшего полицейского, я узнал, что в Греции можно выпить три стопки виски и садиться за руль. Не говоря о вине, что мои знакомые мне и демонстрируют. Впрочем, попасться полицейским, за их отсутствием, все равно нелегко. (Их, вроде, решили заменить камерами. Гаишников уволили, а камеры не поставили, так как деньги на них разворовали, что в Греции, как я понял, нормальная вещь.)
Другой прикол: все курят – прямо под значками, что курение запрещено. Это очень развеселило Ваню. Понял, что Греция вполне свободная страна. В отличие от России, репрессивными методами старающейся повторить худшие варианты Запада.
Кот никак не поверит, что он заграницей. Первый самолет, первая иностранная земля. Сразу по прилету вел себя нервно, теперь разошелся, болтает без перерыва, делится впечатлениями.
Лена отговаривает ехать на машине в Афины, там пробки, лучше на электричке. Но как доехать на ней – убедительно объяснить не смогла.
Покинули трактир в 12-ом. Тепло распрощались. Йоргасу понравился Кот – своим мальчишеским напором, наверное. Договорились о новой встрече.
Не только на улице, но и в номере холодно, на ночь включаю кондиционер на тепло и лезу под три одеяла.
Я лишь боюсь, что Кот заболеет: он постоянно мерзнет и при этом хлещет холодную колу из холодильника.
Проснулся в 8 утра. В природе наблюдается солнце. Море (Коринфский залив) бурлит почти под окнами. Утром в буфете мы были единственными посетителями. Похоже, что мы и единственные постояльцы. Наесться тут можно отлично.
Для разминки я решил съездить не в Афины, куда меня отговаривали ехать на машине, а в Микены, отсюда тоже не особо далекие. В Греции вообще все не то чтобы сильно далеко. Дорога от Афин до самых до окраин – меньше, чем от Москвы до Питера.
Очень красивая страна: горы, зеленые долины между гор, синие заливы. Да, похожа на Крым, но красивее, ибо основные признаки, море и горы, – сильнее. И более разнообразная природа: эвкалипты, цитрусовые сады, пальмы разных пород и калибров, кактусы и агавы. Но нет банановых плантаций, столь многочисленных в Израиле.
Городки издали довольно красивы: красные с белым, рассеченные вертикалями колоколен. Особенно красочно они выглядят на склонах гор, спадающие ярусами едва не в пропасть. Однако, приблизившись, видишь, что все это новодел, какая-то декорация, что-то дешево и наскоро возведенное. Как теперь во всем мире. Как тот город в Японии, что был смыт цунами.
Но теперь солнце, мы едем на юг по Пелопоннесу по красивой дороге с новым дорожным сбором. Съехали с трассы на местную дорогу, очень напоминающую отечественную, серпантином вьющуюся между холмов, закрытых облезлых кафе.
«Ее пейзаж по прежнему самый живописный, самый дивный, какой земля может предложить человеку», – написал о Греции Генри Миллер. Надо сказать, что он удивительно понял эту страну, хоть и не изучал историю и мифы, предпочитая непосредственное чувство художника.
Микены, цитадель бронзового века, принадлежат к культуре 1700-1100 гг. до н.э., город легендарных Атридов. Золотом, извлеченным отсюда, набьют огромный зал Афинского археологического музея (позже я посмотрю его).
Вернувшийся из Трои Агамемнон был убит здесь женой Клитемнестрой и ее любовником Эгисфом. Клитемнестра в свою очередь была убита собственными детьми от Агамемнона – Орестом и Электрой (жуткая история!). Свое проклятие за это убийство Орест искупил тем, что приплыл ко мне на Фиолент и похитил статую богини Девы-Артемиды. И вот я стою там, откуда он начинал свой путь. Я могу нормально жить лишь среди мифов, на протоптанной богами и древними героями земле.
Остатки Микен лежат на высоком холме, под пирамидальной горой, действующем обиталище неведомых богов. Внизу пепельные клочки земли в зеленых многоточиях оливковых садов. Солнце, но дикий ветер. Две группки туристов, одна из Франции – вся наша компания.
Слава Богу – все эти памятники не очень большие: Кота хватает ровно на один. Зато своими глазами мы увидели «Львиные ворота»! Они стоят того, как и Греция в целом. Циклопические стены, могильный круг «А» с шестью царскими захоронениями, который и правда круглый, несколько «районов» древнего города.
В нижней части города у дальних крепостных ворот нашли мрачный вход с потайной лестницей из 99 ступенек – к древнему подземному (впрочем, ныне замурованному) резервуару с водой. Наши французы тоже здесь. В 40-ом году здесь не было света, и Миллер застремался спускаться сюда даже с фонарем. Семьдесят лет спустя здесь по-прежнему нет света, но у нас с Котом есть фонарь, который я всегда таскаю с собой, – и мы лезем. Ступеньки стерты, воздух затхл. Вдохновляет лишь архаичность и мрачная темнота впереди. Оживает что-то из детских игр, с их поиском неизвестного среди подвалов и коллекторов. Хорошо, что такие места еще есть.
Кот надеялся, что с Микенами уже покончено, но тут я вспомнил про знаменитые микенские «толосы», куполообразные могильники – и принялся их искать. Нашел их три: у двух толосов купола рухнули, но третий, под именем «Сокровищница Атрея» – совершенно целый. Думаю, он метров двадцать в диаметре и столько же в высоту. И тут чудесная акустика. И ни одного человека.
Сужающие к верху ряды плит – отлично подогнаны и потрясающе ровны. Сверху купола были засыпаны землей и превращены во что-то вроде курганов. В середине камеры покоилось тело царя. И все это раскопал тот же Андрей Аристович Шлиман, что откопал Трою. (Кстати, деньги на свои дорогостоящие археологические эксперименты он заработал в России и вообще был русским подданным, жил в России 18 лет, имел русскую жену и троих детей: Сергея, Наталью и Надежду. Так что есть какая-то язвительная справедливость в том, что «Золото Трои» в конце концов очутилось в Москве.)
В заключении – зашли в музей, собравший жалкую часть того, что было здесь найдено. Есть тут и «реплика» знаменитой золотой маски Агамемнона. Оригинал находится в Афинском музее. Кувшины, маленькие статуэтки грубо сделанных антропоморфных фигурок, совершенно архаического вида, которыми набиты все греческие музеи (как потом выяснилось: вотивные подношения), сохранившиеся куски фресок критского вида (культура эта так и зовется «крито-микенская»). Много-много лет назад я видел все это на экране диапроектора в лекционном зале МАРХИ, где нас знакомили с историей искусств. Понадобилось тридцать два года добрести сюда своими ногами. Кот уже мается, лишь древние мечи привлекают его. Он не может понять, что так манит меня и почему мне так трудно отсюда уйти? Я слишком долго сюда шел, чтобы вот так вот быстро убежать, как убегают обычные туристы. Подгоняет лишь то, что мне надо еще много здесь увидеть.
Вновь мчимся под ярким солнцем на юг – в Нафплион. По обеим сторонам дороги – цитрусовые сады. Остановился и сорвал с придорожного дерева фрукт, величиной с апельсин, но оказавшийся мандарином с очень толстой кожей. По мне – вкусный, Коту – горький. Он начал бредить, что фрукт опрыскан ядом, и мы умрем.
Остановился опять – снять прямо с дороги стены древнего Тиринфа. От него остались лишь эти стены, не стоит и ходить. Если я буду подробно осматривать тут все – мне понадобится год. Или больше.
Нафплион, бывший четыре года столицей Греции, его первой столицей, начался как-то внезапно, после довольно убогих сельских дорог. Он известен с XIII века и в период борьбы Венеции и Турции выдержал многочисленные осады. Теперь это небольшой, вполне курортный город, типа Лутрак. Но у него есть достаточно старый центр, куда я и поехал, несмотря на протесты Кота. Наверху горы стоит красивая мощная крепость Паламиди, построенная венецианцами в начале XVIII века и являющаяся самой большой и по замыслу – самой неприступной в Греции.
Естественно, я захотел на нее залезть, хоть бы Кот меня за это убил. Все же панорамный вид отсюда, согласно моему путеводителю, едва ли не лучший в Греции. Объезжаю гору и попадаю на стоянку у самого моря. Тут солнечно и тепло. Небольшой белый пляж, прикрытый кривыми соснами, бирюзовый залив, образованный крутым мысом со стеной наверху, увенчанной башней с кремлевскими зубцами. Смутные горы другого берега замыкают перспективу. Самое удивительное, что тут купались люди. Спустились и пощупали воду. Она не кажется смертельно холодной. Главное, тут нет ветра. При других условиях я бы искупался.
А пока я иду искать дорогу к крепости. Словоохотливый грек, к которому я обратился, спрашивает: откуда я? И разъясняет мне, что свою религию мы, русские, получили от греков из Константинополя. Спасибо. А еще алфавит, напомнил я. И он обрадовался. Еще ему интересно, сколько мне лет – и не верит ответу.
Много чего он еще рассказал – и посоветовал остаться тут до четверга, когда у них состоится большой городской праздник, фестиваль в честь Благовещения.
Наконец он подвел к началу лестницы, хитро прячущейся среди камней. Увы, по вывешенному внизу расписанию – мы уже не попадем в крепость, закрывающуюся в четыре, зря поднимемся. Я омрачаю радость Кота – потащив его смотреть другую крепость, что стоит напротив и, возможно, называется Акронафплия. (Нафплион вообще весь в крепостях, как в латах.) Она тоже венецианская, о чем красноречиво говорит рельеф с венецианским львом в прямоугольной каменной раме на стене. Еще она вся издырявлена подземными ходами, как объяснил нам грек. Главное, чтобы попасть в нее – не надо расписания и билетов, но надо просто юркнуть в пролом в стене и (фигурально) проползти по темным коридорам, используемым по большой нужде, освещая себе путь все тем же фонариком – чтобы оказаться внутри, на первом уровне фортификации, совершенно заросшем дикой травой. Кажется, что тут никто отродясь не бывал. Кот бунтует из-за обнаруженного здесь борщевика, который нанесет нам, конечно, дикие ожоги. Я тащу бунтующего Кота все выше, через старинные ворота попадаем на новый уровень, по поломанной каменной лестнице и через новый пролом в стене – на самый верх круглой башни, возвышающейся над бухтой и пляжем, на котором мы недавно были. Отсюда прекрасный вид и на крепость Паламиди, и на город: море черепичных крыш, белые стены, колокольни…
Но Кот гонит вниз.
Когда вернулись к машине, выяснилось, что у меня нет ключей. Догадался, что выронил их из кармана, все время убирая и вынимая фотоаппарат. Кажется, что уставший Кот просто взорвется от облома. Оставляю его в машине, которую я, слава Богу, забыл запереть, и иду искать ключи. Повторяю весь наш путь через крепость и все подземные ходы, ищу ключи в высокой густой траве, без особой надежды их найти. Боюсь даже думать, что мне теперь делать? Звонить в фирму, чтобы прислали дубликат ключей? Когда они приедут? И во сколько мне это обойдется? С другой стороны, это лучшее из худшего. Нельзя же было совсем без неприятностей!
И когда крепость кончилась, и я уже потерял надежду, – нахожу ключи на тропинке к машине! Чудо! На радостях целую их десять раз подряд. Я спасен: Кот меня теперь не убьет!
Решил, что надо поесть и утолить образовавшуюся жажду: я заслужил. На выезде из Нафплиона остановились у кафе быстрого питания. Взяли по пите с начинками и коку-колу. Коту так понравилось, что он взял вторую. И за все 8 евро!
И по местным дорогам среднего качества полетели в Эпидавр, воспетый все тем же Генри Миллером. Я хотел просто посмотреть на него, если его видно из-за забора, ибо был уверен, что памятник уже закрыт. Но, о новое чудо! – он открыт до шести, наверное, единственный во всей Греции. И у нас есть целый час.
Согласно Павсанию (II век) – это один из крупнейших театров древности и самый знаменитый, объясняю я Коту. Архитектор Поликлет-младший (середина IV века до н.э.), диаметром 116 метров, вмещал 13 тысяч зрителей. Вмещает и теперь, потому что остается действующим. Это лучше всех сохранившийся греческий театр на территории современной Греции. В отличие от кейсарийского театра и некоторых других мощно обновленных античных построек, – практически не имеет неаутентичных элементов. Кроме того – обладает какой-то фантастической акустикой, в чем любой может легко убедиться. Ставим эксперимент: хлопки, стук ноги в мраморный круг в центре 20-метровой орхестры – отдаются мощным резонансом. С последнего 53 ряда Кот, крошечная фигурка на фоне светлого неба, отлично слышал меня, стоящего в самом низу и говорившего с ним лишь чуть-чуть громче обычного.
Несмотря на все мои попытки унять Кота, он швыряет сверху камень, а потом корягу.
Вот, что значит приезжать в несезон: мы тут одни. И лишь когда мы собрались уходить, появился класс из итальянской (как я понял) начальной школы, заполнивший театр, как кричащие тараканы.
Кроме театра – здесь имеются обширные руины святилища Асклепия, бога врачевания. Собственно, Асклепион и был здесь главным, а театр – лишь поздним дополнением. В траве среди камней цветут желтые, белые и лиловые цветочки, цветут сиреневые груши (сливы, миндаль?), напоминая весенний Крым. Дорожка идет через сады старых олив, слегка повторяющих чудовищ из Гефсимана, и выводит к широким залитым солнцем полянам, ограниченным рядами красивых «алеппских» сосен. Среди священных этих полян белеют мраморные и не мраморные фундаменты и упавшие колонны. Асклепион в теперешнем виде – это во многом новодел, то есть нечто собираемое с большим количеством воссоздаваемых элементов. Но в каких-то постройках («энкоиметерион» – спальное помещение, где бог приближался к пациенту во сне; этому предшествовала трапеза с божеством) – воспроизведены даже древние деревянные балки. Заходящее солнце дает особое теплое освещение.
Чудесная вертлявая дорога домой вьется вдоль высокого берега с невероятно красивыми видами. Я останавливаюсь у нового приморского Эпидавра, лежащего в небольшом заливе, напротив длинного мыса и островов в море, чтобы сфотографировать его – несмотря на протесты уставшего ребенка. Над нами прекрасный закат.
Тут понимаешь, почему европейская цивилизаций зародилась именно в Греции. Это самая прекрасная купель, какую можно придумать. Идеальные виды, гармоничное соотношение воды и гор, вертикали и горизонтали, тепла, богатой природы, солнечного света, разнообразия рельефов, изысканности ракурсов...
И мчусь дальше по серпантину под крики испуганного Кота.
Вернулись в полной темноте, нигде не заплутав. Через несколько дней я буду водить здесь с закрытыми глазами.
Мы отдохнули – и Кот предложил снова пойти пить кофе в кафе на набережной. Опять немыслимый ветер, горят газовые обогреватели, и мы пьем греческий кофе за 4-50 на двоих.
Около отеля встретились с Леной и пошли ужинать во вчерашний трактир. Теперь помимо прекрасной хозяйки присутствует ее младшая дочь, такая греческая кора с длинными волосами, довольно красивая и обаятельная. Сразу прошу полпорции, но и ее оказывается слишком много. И опять местное вино.
Кот как всегда не закрывает рот, рассказывая о сегодняшнем путешествии. Лена, которая попала сюда в 94-ом, жалуется, что из-за кризиса прежних Лутрак не узнать. Раньше греки все вечера проводили на улице, свободных мест в подобных заведениях не было. Теперь город кажется пустым. И жизнь тут весьма однообразная. Зато у Ксюши куча подружек.
А Кот уверяет, что ему нравится Греция и он снова хочет приехать сюда летом.
В номере Лена безуспешно пыталась настроить wi-fi на моем компе (прежде это пыталась сделать девушка из рецепции).
Лена снова объясняла мне, как доехать до Афин на электричке из Коринфа. Понимаю, что это дикая заморока: две пересадки, метро. Это если я найду саму станцию.
Кот вырубился еще до того, как мы кончили обсуждать дорогу.
Пытаюсь писать, но хватает меня ненадолго.
Мама будит звонков в 8-15. В 8-30 я бужу Кота, хоть он и требует, чтобы я дал ему еще поспать. Сделал небольшую зарядку. И мы идем завтракать.
Все же решил рискнуть поехать в Афины на машине. Пробок я что ли не видел? Главное, не заблудиться, ведь я совсем не знаю Афин, и нормальной карты у меня нет тоже, хоть Лена и притащила автомобильный атлас и кучу маленьких карт.
Погода благоприятствует: всю дорогу солнце сверкает в бесконечном море, справа от трассы.
Начало Афин вполне типично и похоже на любой большой город: рынки, сервисы, заборы, автосалоны. Ничего красивого. Теперь главное не заблудиться, имея об Афинах самое поверхностное представление, и то лишь о центральной его части. Так ехал-ехал и, не попав ни в одну пробку, незаметно въехал в центр, хотя думал остановиться гораздо раньше. Но указатель направил на Акрополь, я свернул – и скоро увидел его на холме в ущелье улицы. То же мне, говна пирога! – вот бы я мучился электричкой! Трудно лишь припарковаться. Паркуются тут, как в Москве, в два ряда, с включенной аварийкой. Все же нашел какую-то дырку во вроде разрешенном месте – в ста метрах он пешеходной дороги к Акрополю.
Рядом небольшая площадь с храмом византийской архитектуры: простенький, крестово-купольный, без всяких понтов и золота, с крупным рустом по стене и черепичной кровлей. А на горе он сам, Акрополь, белый мрамор Парфенона. Слева под горой красивый парк, где за деревьями прячется Тесеон. Справа по улице – условно старинные дома XIX-го века, полная эклектика, вперемешку с совсем современными и неудачными для этого места. Хорошо, что хоть невысокими.
Купил новые батарейки, уточнил у полицейских на мотоциклах путь.
Подъем не трудный, хотя и затяжной – по широкой пешеходной дороге, на которой вообще нет людей. Лишь в начале нее стояли торговцы сувенирами.
Акрополь все ближе, растущий из камней и оливковых деревьев. И вот мы под самыми Пропилеями. Справа – театр Герода Аттика и убегающий к горизонту город. Бело-розовые дорические колонны на фоне голубого неба – горят в ярком солнце. Я не тороплюсь, словно откладываю на потом самое вкусное блюдо, дразня себя: «Как влюбленный в страхе перед встречей мог бы пить вино…» Да, тут не хватает шампанского! И теперь Кот не понимает, чего я двигаюсь так медленно? А я двигаюсь почтительно.
Несколько месяцев назад я стоял у храма Гроба Господня и Стены Плача. Теперь стою под Пропилеями. Тридцать лет я ждал этого момента.
Акрополь белый, как объект сновидения, модель, реконструкция и фантазия профессоров, убедившись меня когда-то, что это действительно существует. Мало ли что мне говорили тогда, например, про победу коммунизма! Коммунизм пал, а Акрополь – вот он. Коммунизм должен был пасть, чтобы я стоял теперь здесь.
Человеку надо пройти через секс, больницы и Акрополь, чтобы почувствовать зрелость.
Так не бывает на самом деле! Честно сказать, я и не мечтал сюда попасть. Тридцать лет не мечтал, как в детстве «не мечтал» стать космонавтом. Достоин ли я созерцать эталон?
Тут-то уже полно туристов, которые считают, что достойны и вовсе не задумываются об этом. Даже не понятно, как их может поместиться больше? Само собой со всего мира, в том числе русские.
Парфенон – это первое, что видишь, пройдя Пропилеи. Он стоит в ракурсе, чуть выше тебя, и от этого кажется еще величественней. Ионический кариатидный Эрехтейон слева прекрасно оттеняет его. В Парфенон не пускают, там ведутся какие-то таинственные восстановительные работы. Но и его вида снаружи вполне достаточно. Достаточно обойти его, посмотреть на театр Диониса внизу, на ближайшую часть города в красных крышах, вполне симпатичную отсюда. С бастиона на задней стороне Акрополя видны руины храма Зевса Олимпийского.
Парфенон, классический периптер, был закончен в 438 г. до н.э. при правлении Перикла. Архитекторы: Иктион и Калликрат. Стилобат храма примерно 70 на 30 метров, высота колонн: 10,4 метра. В целле храма находилась 13-метровая стоящая статуя Афины, работы Фидия, выполненная в хрисоэлефантной технике, то есть из золота и слоновой кости. Одного золота на нее ушла тонна.
Задний фасад Парфенона даже лучше переднего: хоть он почти утратил фронтон, зато свободен от лесов реставраторов. Пытаюсь в двух словах объяснить Коту конструкцию греческого храма: триглифы фриза прикрывали торцы балок, а метопы с декорированными горельефами, заполняли пространство между ними. И те и другие достаточно хорошо сохранились. Простая по виду стоечно-балочная конструкция содержала на самом деле много хитростей, изменявших визуальное восприятие объекта (курватура или оптическое корректирование). Тут и энтазис колонн, и их канелюры, и сокращение расстояния между угловыми колоннами, которые толще остальных, не совсем круглые в разрезе и к тому же слегка наклонены к соседним (а те – к ним), и выгиб стилобата к центру, и сами пропорции храма, и т.д. В общем, это самый совершенный античный храм, в каком бы жалком виде он теперь ни прибывал.
Эрехтейон был закончен в 406 г. до н.э. и в нем хранился упавший с неба деревянный идол Афины, негаснущий светильник Каллимаха и остатки гроба царя Эрехтея, внука основателя Афин Кекропа. Как и Парфенон он чудовищно пострадал во время штурма Акрополя венецианцами в 1687 г.
Если Парфенон, при всей своей конструктивной хитрости, ясен и понятен, симметричен, одинаков, что сзади, что спереди, то Эрехтейон сложен, неочевиден, многопланов. С каждой стороны он разный, словно не греческий, утративший простоту формы, но от этого лишь выигравший в загадочности. Очень хорош контраст глухой стены и легкого портика с кариатидами. Сами тонкие ионические колонны его – манерны и отдают эфемерностью. Парфенон целиком мужской, Эрехтейон – целиком женский. И кариатиды лишь подчеркивают это. И здесь на Акрополе воплотилась эта базовая оппозиция – в своей изначальной гармонии.
Кот, наконец, благодарит меня. Он восхищен, что все это подлинное – то, что он видел прежде только на картинках. А он все же неплохо для своих четырнадцати лет знает греческую мифологию, отчасти историю, ордера, самые знаменитые храмы. Поэтому я, собственно, и повез его в Грецию, место, к которому он испытывал многолетнее пристрастие. Тут наши интересы совпали.
Я никак не могу отсюда уйти. Предлагаю посидеть под Пропилеями. Пишу смс Мангусте.
Рядом с нами началось странное столпотворение: два десятка фотографов снимают группу официальных людей на ступенях. Секьюрити не пускают толпу ни вверх, ни вниз. Потом фотографы снимают отдельно средних лет женщину с чем-то японским в загорелом лице.
– Кто это? – допытывается Кот.
Мужчина рядом с нами просветил свою девушку по-английски, что это королева Испании Софья. (Историческая справка: Софья родилась в Греции в 1938 г., в семье принца, а потом короля Греции Павла I и является правнучкой великой княгини Ольги Константиновны, жены греческого короля Георга I, «королевы эллинов» («василисса тон эллион»). С 1975 замужем за испанским королем Хуаном Карлосом I.)
Никогда не видел живой королевы, тем более в пяти метрах от себя. Лишь в таких местах можно их встретить. Тут же телеграфирую Мангусте, что только что видел испанскую королеву! Она ответила, что знала, что была неправа, отказавшись от путешествия со мной. Интересуется, как выглядят королевы?..
И все же Кот – сплошная проблема. Он повсюду видит что-то неприличное: бронзовую статуэтку Силена с огромным взведенным членом, например, или эротический календарь в ларьке под Акрополем, где античные мужчины любят друг друга. И дико возбуждается. Говорит, что разочаровался в древних греках и их искусстве, «потому что все они пидеры!»
Теперь он не хочет никуда идти, и мне приходится напомнить ему, что я предупреждал его перед путешествием: придется много ходить – и он согласился на это. Прошу его не портить мне настроение: я так долго ждал этого путешествия, гораздо больше, чем он живет на свете. Он смиряется, но ненадолго. Мы подходим к театру Герода Аттика с сохранившейся скеной, что уже уникально, поднимаемся к театру Диониса, гораздо более мелкому, зато с именными мраморными креслами в первом ряду, которые так и стоят тут две тысячи лет, дожидаясь своих хозяев. Я обратил внимание Кота на мраморные барельефы вдоль просцениума, и мы посидели, как древние зрители, на мраморных сидениях амфитеатра. Ходить и смотреть – в этом жизнь туриста, в ней есть свои сложности и прелести. Вместе с нами тут толпа молодых итальянцев. Я уже совершенно нормально чувствую себя в этом иностранном мире, как рыба я привыкаю к жизни рыб. Пусть я в чем-то и диковинная рыба.
На обратном пути вижу в траве огромную черепаху, живущую тут, словно домашнее животное. Она архаична, как все вокруг, она созвучна этому месту, как живое воплощение навсегда ушедшего космоса.
На пешеходной улице под Акрополем купил в лавке совиные сувениры и солнцезащитные очки, Коту и себе – по 10 евро штука. Нет, не помещаюсь я в 40 евро на день. И повел его к храму Зевса Олимпийского, куда он совсем не хотел идти.
Бросается в глаза огромное количество мотоциклистов на улицах. Они накапливаются на светофорах и мчатся первые, когда включают зеленый, как шумная легкая кавалерия. Бонусом к храму Зевса – арка императора Адриана. Храм, то есть то, что от него осталось, стоит посреди пустого зеленого прямоугольного поля, размером с футбольное, обсаженного пальмами и прочей зеленью, – прямо в центре города. Кот признал, что сюда стоило попасть. О, еще как! Ни по картинкам, ни издали – не понять, сколь грандиозны эти коринфские колонны, 17 метров высотой, и трудно вообразить, как грандиозен был храм, самый большой в Греции, если только уцелевшие части так оглушают!
Обращаю его внимание на коринфские капители – и мы быстро вспоминаем все остальные типы капителей.
От Зевса я повел его по старому городу к Агоре. Сюда мы уже опоздали, калитку заперли прямо перед нами. Поснимал Башню Ветров через забор: «Эльбрус и с самолета видно здорово». Ее реплика стоит в Севастополе рядом с Владимирским собором. Прошли по Плаке, торгово-туристскому району Афин, напомнившему мне кварталы старого Иерусалима. Узкие улицы в лавках, толпа людей. Здесь Коту, наконец, понравился магазин с военной амуницией. Оказались у метро Монастираки с очередной, теперь римской руиной (библиотека Адриана) и православной церковью Пантанасса, Х века. Прогулялись по улице Ермоу, главной в этом районе, где блошиный рынок вылился прямо на проезжую часть, и сохранилось несколько действительно старых домов, практически тоже руин, дающих понять, чем были Афины еще недавно. Тесеон, вероятно, лучше всех сохранившийся греческий храм, как и стоа Аттала, восстановленная в 50-е годы на деньги Джона Рокфеллера-младшего, остались лишь видимыми из-за забора. Перед Тесеоном – современная (может, XIX века) статуя Тезея, завязывающего сандалий и, типа, смотрящего на свой храм.
Смилостивился над Котом – и мы сели за столик уличного кафе на улице Андрианоу (недалеко от дома Марии Каллас). Наверху горит на солнце белый Акрополь, под нами открытая линия метро, то и дело проезжают поезда из нескольких непрезентабельных забитых вагонов. Вокруг столиков побираются дети-музыканты цыганского вида, снуют негры, торгующие сумками «Гуччи», золотыми часами, контрафактными DVD.
Еды снова оказалось слишком много даже для двоих. Стоил этот пир 30 евро, 12 из которых стоила «кока-кола», которую я пью вместе с Котом.
Отсюда рукой подать до машины. Под щеткой – непонятный штраф на греческом на 20 евро. Видно, здесь все же нельзя было парковаться. Хрен с ним, главное теперь выехать из города. Что я и сделал без особого труда, пользуясь приобретенной под Акрополем картой.
Три часа валялись на диванах: Кот играл в PSP, я писал. В девять позвонила Лена и скоро подъехала на машине с Ксюшей. Теперь она повезла нас в рыбный ресторан на берегу.
Занят лишь один столик, персонала больше посетителей. Появился Йоргас.
Как греки едят! Куча огромных блюд: тут и кальмары, и осьминог, и рыба барабулька, и баклажаны в тесте, и кабачки с овощами, цветная капуста, какая-то специальная зелень, сырное блюдо (для меня) и т.д. Два сосуда белого вина. Мы с Котом только поклевали. Их девиз: нам надо попробовать все из греческой кухни. То есть, в основном, Коту. При таком питании не удивительно, что Йоргас весит 110 кг. Причем съедается меньше половины – на это больно смотреть!
Кот, который недавно почти засыпал, оживился после чашки чаю – и снова в говорильном угаре. Рассказали про Афины, попрошаек-детей, негров и пр. Сравнивали Грецию и Россию. Йоргас посмотрел штраф, подсунутый мне в Афинах, и посоветовал забыть про него. Эти фирмы (по прокату машин) застрахованы и сами его выплатят. Мне ничего не грозит. Это радует.
Счет на 140 евро, но мне снова не дали заплатить. Греческая щедрость!
Из ресторана по моему предложению поехали в кафе-бар, ибо в Греции все дифференцировано: в одном месте едят, в другом – пьют кофе. Впрочем, после 11 вечера в греческих кафе перестают подавать кофе и чай – только спиртные напитки. (При этом сильно пьяных греков я не видел.)
Вместе с Леной отвезли домой Ксюшу, вернулись в бар на набережной. Тут нас уже ждут Йоргас и Кот, который решил ехать с ним на мотоцикле, и остался под впечатлением от его езды. Сидим под колонками, орущими так, что почти не слышим друг другу. Зато Pink Floyd, Марли... Горит камин. Неплохой дизайн. И мне все же принесли кофе.
Йоргас и Лена пьют пиво. Это после вина в ресторане и бесплатного ликера «на ход ноги». Был ликер и здесь, который Йоргас и Лена выпили вместе со знакомым официантом. Меня совсем не тянет на алкоголь. Кофе гораздо лучше.
И здесь в баре я объясню Коту, как важно уметь считывать язык культуры, иметь правильное или специальное образование, которое научит тебя видеть и переводить для себя мертвую вязь изображений и архитектуры. Тогда она начинает говорить и очаровывать.
Возвращались с Котом по набережной (отказался от предложения подвезти). Сегодня нет ветра и гораздо лучше. Попробовал воду. Она показалась теплой. Неплохо они, гады, все же живут! Особенно, когда без ветра.
Я никогда не жил так близко от моря (кроме тех случаев, когда жил с палаткой прямо на берегу). С балкона хорошо видно, как легкая волна накатывает на берег.
Чаруют сами названия городов, мимо которых я проношусь: Немея, Аргос, Фивы, Мегара, Эритрейя, Ливадия, Элевсина… И потрясающей красоты горы. И, конечно, заливы – всюду, огромные и маленькие, еще и с островами вдобавок. Пока я не стал изучать карту Греции, планируя свои маршруты, я не воображал, насколько диковинна это страна, разорванная морем в клочки! Трудно придумать более сложную географию. Сама Греция кажется разбитой в мелкие осколки вазой.
Решил доехать по этой вазе до Дельф и Фермопил. Фермопилы – священное имя и детская любовь, – с тех пор, как в 70-ом году посмотрел американский фильм «300 спартанцев». Кот тоже неспокойно дышит к этому месту – уже из-за новой версии этого фильма.
Погода чуть хуже, но без дождя. По знакомому автобану доехал до Элевсины, свернул в сторону древних Фив. Тащясь за фурами по однорядной дороге с двойной сплошной – экзаменую Кота на знание античных мифов: чем знамениты Фивы? И быстро напоминаю ему всю историю про Эдипа. Немного мифологии помогает ехать по Греции не меньше бензина.
Дорога с множеством поворотов, красивых склонов с небольшими городками или деревнями. Мимо проплывают живописные развалины старой мельницы с настоящим водяным колесом. Сами Фивы, кроме своей горбатости, не поразили: небольшой двухэтажный провинциальный городок стандартной для этих мест архитектуры, то есть много лоджий, навесов, выступающих карнизов крыш. Облик достаточно хаотичный.
Скоро появились настоящие горы, покрытые снегом. В самой большой и снежной горе я безошибочно узнал Парнас. Едем к нему через Ливадию. Это их Ливадия, не наша. Их – совсем никакая. Места сами по себе не то чтобы сильно впечатляют: напоминают и внутренний Крым и даже Россию. Хотя в городах иногда попадаются пальмы. Облака, общая серость тона и сирость полей, голые деревья.
Сильно лучше стало, когда мы оказались в настоящих горах. Так возникает чувство величественного и, одновременного, смиренного – по контрасту между человеком и этой грандиозной картиной планетарной мощи, по сравнению с которой самые великие наши города кажутся жалкими термитниками.
И сами города здесь под стать горам. Такова Арахона, что лепится, как гнезда ласточек над обрывом, с вьющимися вдоль него улицами с мощенными тротуарами и еще более пестрой архитектурой. Здесь полно машин и туристов, отдыхающих перед Дельфами или после них. Улицы столь узки, что невозможно разъехаться двум авто: прижавшись к бордюру – повредил пластмассовый колпак на переднем колесе.
Всей дороги от Лутрак до Дельф – три часа и где-то 200 км.
По легенде Зевс выпустил двух орлов, одного с запада, другого с востока, они встретились в небе над Дельфами, обозначив таким образом центр мира. В ознаменование сего здесь был установлен знаменитый омфалос, «пуп земли».
Святилище Аполлона в Дельфах, первейший культовый центр Древней Греции, «духовная столица эллинского мира», лежит, во-первых, на высоте 700 м над уровнем моря, во-вторых, на неожиданно крутом рельефе. От шоссе «священная дорога» идет резко в гору, к Сокровищнице афинян, единственному целому, то есть восстановленному зданию Дельф. Рядом с ним «реплика» омфалоса, пулеобразный серый камень. С другой стороны сокровищницы – бесформенный камень Сивиллы, откуда первая жрица произнесла свои прорицания. Чуть выше – знаменитый храм Аполлона, от которого остался фундамент и шесть колонн с совершенно стертыми канелюрами. Когда-то на фронтоне храма были выбиты изречения Семи мудрецов, в том числе: «Познай самого себя».
Еще выше – хорошо сохранившийся театр, почти замкнутая чаша, напоминающая гигантский сегментированный радар, принимающий сообщения богов. Совсем наверху – тоже хорошо сохранившийся стадион, где проходили Пифийские игры, вторые по значимости после Олимпийских. Он 200 метров в длину, вмещал семь тысяч зрителей. Работаю у Кота экскурсоводом.
Жаль, что тут так много туристов, в основном – старших школьников, привезенных сюда на автобусах, шумных и бессмысленных.
А вокруг прекрасные горы с глубоким ущельем между ними, кипарисы, сосны и музы (невидимые). Спрятанное, сокровенное место, Центр Мира. Сколько древние греки добирались сюда, если я добирался так долго?
Оставив руины – пошли в местный музей. О, как это было правильно! Он мал, но прекрасен. Два близнеца-куроса встречают входящих, словно привратники, в правом зале – гигантский сфинкс, оседлавший ионическую капитель, кариатида, скульптурные части фризов и фронтона храма Аполлона. Это не копии, как в Пушкинском, это что ни есть настоящее. Тут есть даже целые скульптуры, например, кариатида из трех женских фигур выше человеческого роста, стоящих как бы на раскрывшемся цветке ириса. И рядом – восстановленный омфалос, тот самый! – большое полу-яйцо со странными рельефами из гирлянд, типа маковых головок.
А в соседнем зале прямо дежавю: стоит Антиной в полный рост, голову которого я знаю, как облупленную. Объясняю Коту, почему так вышло. И, наконец, знаменитый бронзовый возничий, действительно удивительно совершенный. Особо поразили босые ноги, выполненные с тщательностью Антокольского.
К разочарованию Кота Дельфы на этом не закончились. Я повел его вниз, к руинам древнего храма Афины Пронайи, на самом деле – к загадочному толосу, круглой ротонде, точнее тому, что от нее осталось, недалеко от древнего гимнасиона. Он уже устал и хочет есть. А мне эти руины понравились больше всего. Что-то есть в них чарующее. Даже Кот почувствовал это. И тут никого нет – экскурсии не водят сюда! Хочется сеть и медитировать на рельефы фриза. Но разве Кот даст! Когда я стал снимать древнюю оливу рядом с гимнасионом – он разорался на все Дельфы:
– Какого хрена ты снимаешь это дерево?!
Как он вообще смеет так себя вести со мной?! Потом извинился. Я объяснил, что вот поэтому взрослые и не любят путешествовать с детьми. Хотя ему уже 14 лет, не такой и ребенок!
Увы, территория закрывается – предупредил нас сторож.
Напились из источника, текущего через Дельфы с самого Парнаса.
– Теперь ты станешь поэтом, – предупредил я Кота. – Тут же тек Кастальский ключ.
Во всяком случае, это была, как оказалось, единственная «пища» до самых Лутрак.
По той же дороге я еду дальше – через горы в сторону Ламии и Фермопил. Виды все красивее: заснеженные цепи гор, словно мы на Кавказе, зеленые долины глубоко под нами, поражающие своим райским незамутненным бытием, небольшие славные городки на уступах. Теперь Кот злится, что я останавливаюсь и снимаю (прямо из машины, чтобы быстрее).
По мощному серпантину, напоминающему подъем на Ай-Петри – залезли очень высоко, явно выше 1000 метров. Тут полно солнца – и кажется, что ничего прекраснее быть не может!
От Дельф до Фермопил 60 км сплошного серпантина. Кот орет, чтобы я ехал тише.
– Любишь гонять на своих компьютерных гонках? Вот, посмотри, как это бывает на самом деле!
В заходящем солнце мы снова выехали к лежащему в огромной котловине морю, о котором почти забыли (что очень странно в Греции). Указатель: налево Ламия, направо – Афины. До них – 200 км прекрасного автобана. Здесь Леонид и остановил Ксеркса. Но указателя на точное место сего подвига – нет. Я доехал до съезда на Молос и понял, что проскочил.
– Ладно, – милостиво говорит Кот, – я и в интернете найду, как это выглядит.
Ну, уж фиг! Не для того я ехал сюда так долго, чтобы так бесславно уехать! Я никогда бы не простил себе этого.
Я разворачиваюсь и еду назад по параллельной дороге, на которой вдруг заканчивается асфальт. Снова выезжаю на бан, но в обратную сторону. Женщина из ларька на трассе на смеси греческого и английского объясняет мне, где Фермопилы. Оказывается, они слева от трассы, если ехать из Афин, а не со стороны моря. К ним ведет мост и отдельная дорога.
И вот мы у цели! Место, в котором я хотел побывать сорок лет. (Копаясь потом в интернете, я надыбал, что в том фильме Рудольфа Мате 1962 года, оказавшемся знаменательным для всей моей жизни, под персами подразумевались, якобы, русские…)
Они ныряют над могилами,
С одной – стихи, с другой – жених...
И Леонид под Фермопилами,
Конечно, умер и за них.
Нет, тут нет ничего великого: обычный воинский памятник с монументальной фигурой античного воина с щитом и копьем. Ряд кипарисов вокруг. Сзади – провода лэп. Но это все не важно, важен символ. Вот где для меня во многом пуп земли, точка, откуда началась моя любовь к истории вообще и к Греции в частности.
Мчусь в Афины на 120 под Van Der Graaf Generator. Цепи гор усеяны горящими на солнце белыми ветряками. Они странны, огромны и ленивы, как одноглазые циклопы, притворившиеся инопланетянами.
Вдруг машину стало странно трясти. А потом хлопок. Остановился. Оказывается, отлетел кусок треснувшего колпака, а его остатки хлопают от скорости. Но не повредил ли я колесо? Ибо тряска продолжается. Остановился второй раз. Подтянул найденным в багажнике ключом болты на колесе. Теперь еду тихо. Только бы не сломалась машина, только бы дотянуть: как я буду объясняться с местным мастерами?
Сворачиваю с автобана на Фивы и проезжаю их второй раз, уже новым маршрутом. Темнеет, опять серпантин со случайными обгонами. Греки лихо обходят друг друга через двойную сплошную, что уже почти перевелось в России. А 15 лет назад, помню, было нормой. Но репрессиями ментов как-то отмерло. Тут ментов нет – и люди водят очень лихо. Поэтому вдоль всех дорог – маленькие как бы игрушечные храмики на столбах со свечками внутри – в честь погибших, как у нас ставят кресты.
– Не бойся, на серпантине мне нет равных! – скромно говорю я – и со свистом обхожу целую колонну, тянущуюся за тягачом с машинами, причем совершенно по правилам.
– Погибнуть в Греции – это же так прекрасно! – утешаю я Кота.
Я догадываюсь, что наши дети никогда не будут воспринимать нас всерьез.
В глухой темноте выезжаем на бан Афины – Коринф. Семь вечера и море машин. Несусь в левом ряду 130. Совершенно одеревенел от езды. В восемь вечера мы в Лутраках. 550 километров и десять часов всего путешествия. Даже без обеда. Обедаем в Goody's, это что-то вроде «нашего» Макдональдса (их у греков или нет совсем, или они существуют где-то крайне маргинально). Чувствую, что надо дать себе отдых: три дня беспрерывных поездок.
Завтра у них национальный праздник, День Независимости, все и так будет закрыто. Вот и отдохну.
Встаем на полчаса позже, в 9, чтобы успеть на (бесплатный) завтрак. В 11 идем на парад, в котором вместе со своей школой участвует и Ксюша.
На улице солнце и много людей. В виде исключения не дует ветер. Город делится на тех, кто участвует в параде и тех, кто на него смотрит, в пропорции, наверное, 1:1. Самая большая толпа – на площади у моря, у белой, словно гипсовой скульптуры женщины в платке с девочкой, видимо – символизирующей родину. Скульптура не очень выразительная, и что символизирует девочка – не понятно. Здесь же и военный оркестр в красном, с киверами и плюмажами, по моде наполеоновских войн, люди в национальных костюмах, «отцы» и «матери» города. «Пирамида» из трех натовских автоматов. Первыми за дело взялись попы в черных рясах, надо думать, отслужили какую-то полагающуюся случаю литургию (греческая «работа»), хотя больше всего это напомнило вокальное трио любительского уровня по случаю чьей-нибудь свадьбы. Потом официальные лица стали возлагать венки. За ними – костюмированные дети от разных молодежных союзов.
Поиграл оркестр, и первая часть закончилась.
Это действо напоминало примитивные афинские панафинеи, где скульптура родины играла роль великой богини Фидия. Такой забавный пережиток античности.
Теперь начинается шествие по главной улице города, где на площади у фонтана сделана трибуна для важных персон с тентом-балдахином от солнца. В число персон входит пара военных и, естественно, священник.
Проходит военный оркестр, за ним по очереди группы с флагами, в национальных костюмах и без, ученики местных школ. Нелепо то, что маршируют и девушки в национальных платьях (то есть печатают шаг, идут в ногу, еще и под свистки своих вожатых). Костюмы – красивые, яркие. Особенно бросаются в глаза мужские белые юбочки и туфли с помпонами. Какая-то «Жизель» в мужском исполнении. Это у них, блин, такая военная форма! Армия клоунов мне все же нравится больше, чем любая другая. Костюмы девушек – совершенно цыганские, с монистами, яркими юбками и платками. Среди девушек есть и красивые – но мало. Много откровенно толстых людей. Вообще, народ красотой не поражает.
Все группы проходят, последним с площади уходит под собственную музыку военный оркестр. Идем за ним в толпе греков. Оркестр сворачивает налево, мы направо – к морю.
Вот где по-настоящему хорошо! Снимаю кроссовки и захожу в воду. Купаться как-то сразу расхотелось: вода сводит ноги, хотя какая-то тетенька на моих глазах лезет в море и сидит там едва не полчаса. Лежу на гальке с закрытыми глазами, слушаю шум волн. Кот сидит рядом и кидает камни. Переживает, что нельзя купаться. Все ему неймется: тащит назад в отель, чтобы лечь на диван и играть на PSP. Еще хочет приехать сюда летом с бабушкой. Просит, чтобы я тоже уговаривал ее. Ну уж дудки!
Мне тут очень хорошо, под почти летним солнцем, но Кот зудит. Отвел его в отель, взял тетрадку и один вернулся на берег.
Мне жаль, что сегодня у меня будет так мало Греции. Но к черту эту туристскую жадность – всего не увидишь! И я жду того момента, когда смогу сказать, как в Израиле, что совершенно доволен путешествием, и мне больше ничего не надо.
Теперь настало время чудес, поэтому и появилась эта Греция. И много чего появилось в моей жизни. Только сперва надо было потерять – тоже довольно много. К сожалению, это базовая сюжетная операция.
После обеда сделали с Котом прогулку по городу. На самом деле, это по-своему известный город: каждый год он получает Голубой Флаг от Международной ассоциации экологов. С античных времен он славился целебными водами. Прикол, но минеральная вода течет прямо из кранов! В 1925 году Лутраки были признаны водолечебным курортом, и теперь они являются самым популярным курортом Южной Греции. В 1928 году здесь открылось казино, самое большое на Балканском полуострове, что, естественно, лишь прибавило популярности и денег.
Дошли до конца Лутрак, что сделать не составляет труда, прошли водопад и полукруглое «водолечебное» здание, и вышли по прибрежному променаду из города. Впрочем, тут тоже рестораны, отели, площадка с бесплатными тренажерами, с которыми Кот забавляется.
Сосновая аллея сменяет пальмовую. К соснам присоединяются эвкалипты. Кота как всегда надо тащить, как осла. Он или хочет есть – и не может идти, или так наелся, что снова не может идти, как сытый удав. Сели на парапет набережной.
Под нами огромный Коринфский залив в нервной синей зыби. На другой стороне в дымке новый Коринф и, на фоне последовательно удаляющихся цепей голубых гор, – высокий черный Акрокоринф, на который приземлялся Пегас и закатывал свой камень Сизиф, первый царь этих мест.
Горлицы, похожие на мелких коричневых голубей, странно ухают в шевелюре сосен. Еще из птиц тут довольно много «русских попугаев» – соек, которых я никогда не встречал в России, зато часто видел в Крыму.
Несу крест отца – раз и разведенного отца – два, поэтому терплю все эти разговоры про оружие, насилие, какие все козлы, уроды, и как всех надо уничтожить! Объясняю Коту, что его постоянный негативизм происходит из чувства неполноценности. Всеобщий, якобы, идиотизм оправдывает собственную ничтожность. На убогом фоне не трудно выглядеть сносно. Человек, уверенный в себе, смотрит на мир, как ветвь апельсина: без горя, горечи и гнева. Ему не надо постоянно опускать других, потому что он их не боится, не завидует, не считает их в глубине души лучше себя.
Жить неинтересно, когда все идиоты. Зато можно ничего не делать и играть в комп или PSP. Удивительно: в четырнадцать лет я уже вовсю интересовался рок-музыкой и девочками. У меня появились какие-то «взрослые» интересы. Кот имитирует взрослость курением и цинизмом. Самый банальный путь. И я не знаю, что тут можно сделать, кроме бесполезных объяснений.
Он хочет добиться через меня возможности приехать сюда летом. Я предлагаю ему Крым, но тот уже неинтересен. Учу его триединой формуле зека: не верь, не бойся, не проси. Вот, что должно стать главным жизненным принципом. Потому что все мы до некоторой степени зеки в своей земной планиде.
Он говорит со мной о дорогих машинах на стоянках у прибрежных ресторанов. У некоторых людей подобная глупость заседает в голове на всю жизнь. Надеюсь – у него пройдет, и он начнет обращать внимание на цвет коры эвкалиптов на берегу, куда я его затащил.
Повезло паразитам со страной! Немудрено, что тут зародилась античность – самое подходящее место! Было б странно, если бы не зародилась.
Снова спустились на пляж, недалеко от отеля. Но долго Кот не выдержал, и я отдал ему ключи. А сам остался лежать под шум волн, созерцая солнце, садящееся в горы на другой стороне Коринфского залива.
Вечером Кот делает упражнения по русскому, заданные ему на каникулы в качестве долга за четверть, которую он проболел. Пробуем смотреть DVD на моем компе, но запустился лишь «Дневник его жены» Учителя. В виде совпадения – крымские горы, изображающие антураж Южной Франции. Объясняю Коту про Бунина. Но досмотреть нет сил. Настроение смурное, отчего глотаю коньяк из фляжки. Заварил чай. Лена так и не позвонила, и есть мы тоже никуда не пошли. Доел сыр, что привез из Москвы.
Ночью под окнами крики и пьяная разборка с участием молодых людей. Оказывается, греки тоже на это способны. Кот прилип к двери-окну, потом и вовсе вылез на балкон, как зритель. Гоню его оттуда и рассказываю легенду про леди Годиву и подглядывающего Тома.
Перед сном в зеркало увидел себя и ужаснулся: красная рожа и белые впадины глаз, где были очки. Оказывается, я здорово сгорел, недооценив местное солнце! Теперь ясно вижу, как верно ездить в подобные страны в несезон: летом солнце убивало бы, а море отвлекало. Соблазн никуда не ехать, а залечь где-нибудь на берегу на весь день, как я сегодня, был бы велик, особенно с Котом.
Хотя вообще он неуемен, и единственное положение, которое он может терпеть долго – это на диване с PSP.
Но все же это мой ребенок, и я стараюсь любить его таким, какой он есть. Кто еще, кроме родителей, способен любить таких досадных, бесполезных существ, как дети, особенно мальчики?
К тому же сомневаюсь, что поехал бы в Грецию, если бы не пообещал Коту. Один, ради самого себя? Вряд ли. Точно не теперь, когда у меня Мангуста, Крым и беда с деньгами. Если бы Машечка Львова не вернула долг – ехать было бы не на что.
Через это путешествие я хочу сохранить с ним связь, дать ему что-то необычное, что он запомнит. Я не хочу вылететь из его жизни, как многие разведенные отцы, как мой собственный отец. И я хочу повлиять на него как-то за те дни, что мы вместе.
Проснулся полседьмого и больше не заснул. Впереди новое тяжелое путешествие, мной самим придуманное – в Олимпию, на другой конец Пелопоннеса, довольно далекий от нас, в основным по провинциальным горным дорогам – на машине, уже посеявшей во мне сомнения. В пору проклинать свой фанатизм.
...Не доезжая Триполи свернули с автобана под указателем на Олимпию. Уже хорошо, потому что думал, что поворот придется искать. Сообщаю Коту, что мы едем по знаменитой Аркадии. Аркадия оказалась малонаселенной гористой страной, простой, зеленой, полуспящей в своей южной зиме. Никакой курортности в ней нет. Порой кажется, что едешь по Уралу. Дорога тоже не фонтан, тем более когда в городке Левиди потерял ее и далеко упилил в сельские дебри. Пришлось интересоваться у местного крестьянина, стоящего у пашущего поле трактора.
С какого-то момента серпантин становится так заковырист, что еду лишь на второй скорости. В некоторых местах дорога сужается до мостиков над пропастью, по которым может проехать лишь одна машина. Попалось несколько красивых горных городков в цветущих розовых деревьях, вроде Лагадии или Ставродроми, висящих над пропастью вместе с дорогой. Эти довольно натуральные греческие городки очень хороши: красные крыши, простые белые плоские стены, кое-где храм, приземистый, крепенький, без роскоши, но красивой кладки или отделки из местных материалов. Невысокий черепичный купол.
Кот жалуется на серпантин, но где серпантин, там и красота – объясняю я. Дорога подчиняется главенству природы, которая еще дика и неприрученна, в отличие от мест, где хищно кинуты автобаны. Там никакая природа не обязательна. Меня волнует не серпантин, а возможность снова сбиться с дороги, ибо признать в ней ту, что ведет в знаменитую Олимпию, тем более после Олимпийских игр 2004, проходивших в Греции, – порой положительно невозможно! На одной яме даже вылетела панель CD-проигрывателя.
Хотя красота не поражает так, как позавчера, на дороге из Дельф в Фермопилы: нет таких великих вершин, хоть на некоторых лежит снег, таких уютных глубоких долин.
Начав путь в Коринфии, миновав Аркадию, мы попали в Элейю (Элиду) и стали постепенно спускаться. И так спускались до Олимпии, небольшого туристского городка. 220 км дороги по спидометру и три часа времени в пути.
У нас два часа до обычного тут закрытия объекта в три. (Кстати, во все места Кот по возрасту проходит бесплатно. Хоть это здесь хорошо.) Олимпия оказалась огромна и самым большим из всех откопанных древних городов, что я посетил. И, думаю, в лучшем из всех состоянии. Она залита солнцем, колонны высятся среди цветущих деревьев и пестреющей цветами травы.
1000 лет Олимпия была святилищем и местом проведения спортивных игр. Прежде всего в глаза бросается некогда круглый Филиппейон, храм-ротонда, дар Филиппа II, отца Александра Македонского. Александр и закончил убранство храма, как я прочел на сопроводительном стенде (греческий текст тут везде дублирован английским и часто немецким). Теперь от него осталось три колонны, как в Дельфах (но уже ионические), и они почти столь же прекрасны.
Чуть сзади – архаический храм Геры, с низкими пузатыми дорическими колоннами, один из древнейших в Греции (VII век до н.э.). Кот обратил внимание, что колонны сделаны не из мрамора, как нас уверяли, а из ракушечника. Ракушки и до сих пор отлично видны. За ним некогда располагались полукруглые купальни все того же Герода Аттика, с большим количеством скульптур в нишах. Теперь то, что от них осталось, находится в местном музее. И следом – вход в виде арки на самый первый Олимпийский стадион! От него сохранилась площадка, 200 на 30 метров, и заросшие травой и маком покатые склоны. Когда-то здесь были трибуны, вмещавшие 40-45 тысяч зрителей (кстати, не самый крупный в Греции стадион: эфесский вмещал 70 тысяч). В 2004 году на нем проходили олимпийские соревнования по толканию ядра.
Обошли с Котом весь стадион. Есть тут какой-то «когнитивный диссонанс»: культ и спорт. Понятно, что у греков спорт был частью религиозного действа, как и театр. Но после постройки в IV веке до н.э. колоннады Эхо, отделившей стадион от священной области, Игры потеряли свою религиозную сущность и обособились во что-то самостоятельное.
Боги, храмы, мифы, то или иное искусство, даже примитивная наука – были у всех народов, но лишь греки придумали театр и спорт. Именно поэтому мы считаем их своими родоначальниками. Настоящий спорт может быть лишь у свободных людей, преодолевших рок.
(Чувствую, что сейчас мне укажут на национальную индейскую игру «сунь мячик в дырку». Но это тот случай, когда «спортивное» состязание так и не отделилось от культа.)
Разобравшись со спортом, мы пошли к храму Зевса, гигантскому периптеру V века до н.э., в котором воплотился «канонический» дорический ордерный стиль, как сказано на щите пояснений (архитектор Либон Элейский), и где когда-то стояла 12-метровая хрисоэлефантинная статуя Зевса (как и статуя афинской Афины), работы все того же Фидия, – одно из семи чудес света, как вспомнил Кот. О грандиозности храма можно судить по гигантским барабанам рухнувших колонн. Все части храма так и лежат, где упали в землетрясение в VI веке: нагромождение огромных блоков в относительно неплохой сохранности. Из всех колонн собрали лишь одну – как зацепку для воображения. Перед храмом – треугольное мраморное основание-столб, на котором когда-то стояла Ника. Теперь она стоит в местном музее.
Зашли в христианский храм самых первых веков нашей эры, от которого сохранились даже стены и часть резного каменного алтаря, в котором крест кажется древним солярным символом. Типичная базилика, сложенная уже из кирпича, по-римски, с античными колоннами, тоже заклятыми крестами. Это напомнило Херсонес и еще бесконфликтное совмещение античности и христианства.
Рядом – гигантский Леонидайон, гостиница для почетных гостей, с перистильным двором и бассейном посередине. От всего здания остались лишь основания колонн. Зато все и в большом количестве.
И, наконец, – Палестра, здание для тренировок спортсменов, где уцелели едва ли не все колонны. Они тонки и не очень высоки, но здорово смотрятся среди весенней зелени. Однако хочется очередной раз сокрушаться – изо всего, что было утрачено. Это выглядело когда-то так великолепно!
Тут можно было бы спокойно пробродить еще час, но до закрытия музея – 40 минут, а он оказался даже лучше, чем я думал (в путеводителе он отрекламирован как один из богатейших в Греции). Помимо знаменитой статуи Гермеса с маленьким Дионисом, работы Праксителя и памятной мне еще по институту, здесь выставлены почти целые фронтоны храма Зевса с великолепными скульптурами, например, известного Аполлона в самом центре группы, остатки Ники, летящей даже в теперешнем своем разбитом виде, что стояла на треугольном столбе перед храмом Зевса, римские скульптуры Герода Аттика, великолепные бронзовые грифоны VII века до, по виду совершенно не греческие, цветные обломки акротериев и т.д. и т.п.
В чем-то этот музей даже изменил мое ощущение от греческого искусства. Оно оказалось более экспрессивное и архаическое, и как архаическое – даже интереснее классики. Во всяком случае, когда классика не может ничем удивить. В нем обнаружилась иррациональность, питающаяся от забытых, может, даже догреческих или инокультурных корней, которые совсем исчезли ко времени всяких Фидиев.
Даже Кот первый раз не торопит меня и не ноет. Трудно поверить, но он ощутил великолепие памятника. В это прекрасный весенний день древняя Олимпия не кажется мертвым городом. Что-то дышит в ней, словно готовое пробудиться. Пожалуй, Олимпия была лучшим из всего, что я видел в Греции, за исключением, разве, Акрополя.
Как и обещал Коту – пошли есть в пиццерию на одной из улиц новой Олимпии. Нас обслуживает приветливый официант с седым длинным хаером. Пицца тут щедрая: куча сыра и овощей. Есть тут и водка, пяти типов, 6 евро за стопку (только для информации). Мы сидим на улице. Тепло, безветренно, безлюдно. Город еще не проснулся от зимы. Для меня – это его лучшее состояние.
Возвращаться я решил иначе, не через центральный Пелопоннес, а по берегу, по тому, что, глядя на карту, я считал автобаном, но что в реальности оказалось однорядкой через кучу населенных пунктов: от Пиргоса до Патр. Эти места не похожи на Грецию: равнина, напоминающая степной Крым. Горы лишь на горизонте.
Гоню все равно 130-140, машины услужливо прижимаются к обочине. Еду согласно здешним правилам: то и дело нарушая двойную, мчусь 120 под знак 60 и т.д. Русские, в конце концов, как и греки: «народ от природы беспечный и отчаянный». Тут водят так, как уже давно нигде не водят. То есть очень вольно, с минимальным соблюдением правил. Ментов нет – и все очень смелы. Впрочем, видел двух местных гаишников, занятых тем же, что и их коллеги на родине. Едва и сам не угодил в их лапы.
Увидел и нехилую аварию: машина соскочила с шоссе и лежала в поле вверх колесами.
На трассе возникают знатные гонки, когда несколько водил словно соревнуются друг с другом за право, как у нас говорят, «спонсорства» – с бесконечными обгонами в малоположенных местах. Меня вполне устраивает этот «мерседес» впереди. Зато мчусь, словно по бану.
В Патрах, третьем по величине городе Греции (после Афин и Салоник), которые я проехал по касательной, поразил современный архитектурно-инженерный шедевр: трехкилометровый вантовый мост «Рио-Антирио» над входом в Коринфский залив, соединяющий Пелопоннес с материком. Рядом с ним, на той стороне залива, – две могучих горы в заходящем солнце. Не так далеко от них находятся Мессолонги, где умер Байрон.
От Патр к моим услугам – недоделанный автобан, весь в ремонте. Непонятно за что взяли деньги в очередном пункте, перегораживающем трассу, словно плотина? То есть снова по ряду в каждую сторону, обгоны фур на редких подходящих участках – до самого Коринфа. Места красивые, как почти везде в Греции, снова горы, вьющаяся вдоль них и моря дорога, хоть и нет возможности хорошо все это рассмотреть. Теперь это Ахайя. То есть за день я пересек пять из семи областей Пелопоннеса: Коринфию, Арголиду, Аркадию, Элиду и Ахайю. Лишь Лакония и Мессиния остались не охваченными. 500 км и шесть часов руления. Зато был в Лутраках засветло.
Тут снова ветер, шторм усилился, его слышно даже в номере, за закрытой дверью на балкон.
Отличное путешествие, но надеюсь, что больше подвигов не будет. Иначе Греция истощит сильнее, чем понравится.
Поздно вечером посмотрели по компу польский сюрреалистический фильм Збигнева Рыбчинского «Оркестр», который не понравился Коту. Зато ему понравилось «Облако-Рай» Досталя. Хотя бесят эти его «почему» и «зачем»... А потом едва не под окнами стали палить салюты.
Так как перевели часы, о чем я узнал в буфете, то времени у нас на культурную программу меньше. Зато и объекты ближе. Коринф просто по соседству, к тому же я знаю дорогу. Первый раз я снимал древний Коринф через ограду, теперь я хочу походить по нему своими ногами.
Неожиданно выяснилось, что вход свободный. Надо думать потому, что воскресенье.
У каждого стОящего древнего памятника есть своя визитная карточка, доминанта, на которую, как ночные бабочки, летят туристы. Это ось места, все остальное располагается вокруг. Семь колонн храма Аполлона, горящие на солнце в самой высокой точке древнего города – бесспорная доминанта Коринфа.
Рядом с этой доминантой – странный объект, ни на что не похожий, полуразрушенный дом со ступеньками, рвом и несколькими дверьми, но без окон, словно выдолбленный в скале. Он как-то связан с фонтаном, куда бросилась Главка, невеста Ясона, получив от Медеи отравленный венец. Если вы помните: вернувшись из Колхиды, Ясон и Медея поселились у царя Коринфа Креонта. Потом Ясон решил жениться на дочери Креонта Главке, а взревновавшая Медея, кавказская женщина, отравила и Креонта, и Главку, убила собственных детей от Ясона – и унеслась на колеснице, запряженными крылатыми драконами… Конец сказки.
Впечатляют и три толстые коринфские колонны (вот где совпадение места и наименования!) храма Октавии, сестры императора Августа. Прикол, конечно, что римская древность кажется в Греции новоделом и не воспринимается серьезно, хотя ее сохранность редко лучше чисто греческой. Впечатляют и остатки древнего бассейна с фонтаном Пейрена, но как подумаешь, какую красоту сумели тут создать люди – и как абсолютно и бесславно она исчезла, – находит уныние. Впустую столько труда! Именно тут понимаешь эфемерность цивилизации – когда от великих народов и их великих городов остается эта груда серых камней, да и они отрыты археологами. Конечно, в них есть бесспорная красота, но все же в большей степени они символизируют то, что мы никогда не увидим, они лишь подстегивают наше воображение, рисуя картинки и намекая на утраченный Золотой Век. Мы лишь прикасаемся к его тени и осознаем масштаб утраты. Но и этой выцветшей тени мы рады. Я рад.
Кот говорит, что и от Москвы когда-нибудь останется не больше. Возможно, другое дело – будет ли кто-нибудь жалеть о ней так, как мы жалеем о светлых исчезнувших городах Греции?
Посмотрел в музее на лучше сохранившиеся остатки этих городов: скульптуру и посуду. На статую бородатого волосатого Гермеса, доброго пастыря, несущего барана. Очень интересную «архаическую» римскую базу с рельефами Персефоны, Хтонического Зевса и Деметры, держащей колоски и мак. «Архаическую», как написано в комментариях, потому что имитирует стиль архаического периода (VI век до н.э.), которому в первый век нашей эры уже почтительно поклонялись.
На стене висит знаменитое мозаичное панно, с головой Диониса в центре. Такая геометрическая мандала – Кот сразу подвергся ее гипнотическому воздействию. Две огромные статуи «фригийских узников» с вьющимися кудрями, гордых, надменно спокойных. С чего взяли, что они «узники»? В другом зале – очаровательный сфинкс.
Кот развлекается тем, что лезет на местное дерево. Говорю ему, что лет через пятьдесят на компьютере обработают все сохранившиеся остатки, состыкуют и восстановят. Ибо рухнувшие части храмов лежат тут же, бессмысленной грудой. Нужен лишь трехмерный сканер и программа по подгонке деталей.
Главная улица города, Лехайон, когда-то идущая к заливу, до сих пор белеет мраморными плитами. Ходил тут и ап. Павел, проповедовавший с местной «бемы» (трибуны) свое собственное «христианство». Именно здесь он навсегда порвал с синагогой и еврейской общиной и целиком предался язычникам, желавшим его слушать. Собственно, поэтому мы и имеем теперь христианство, а не позабытую ересь нескольких еврейских сектантов, вроде ессеев.
Кот, оказывается, ничего про Павла не знает. Мера его невежества постоянно вызывает изумление. Просвещаю его, сидя на коринфской лавочке рядом с «бемой». Буду рад, если он хоть что-то запомнит.
Из Коринфа мы помчались в Элевсин. Молодцы-греки жили компактно. С помощью указателей и пожилого грека нашел «Archeological site», как это тут называется. Вход снова свободный, но у нас всего час. Кот сходу залез на остаток колонны Больших Пропилей – и к нам под свистки прибежал местный сторож. Он заставил меня стереть снимок. Наверное, мы и правда как-то слишком вольно ведем себя в этом священном месте. Кот, конечно, опять ничего про него не знает, слышал что-то про наркотический напиток. Напиток этот назывался кикеон. Им здесь названо соседнее с «сайтом» кафе. Требую дегустации!
Из чего состоял кикеон – неизвестно, кстати, до сих. Как неясна до конца и сущность мистерии, хотя очевидно, что в основе лежала инициационная практика: смерть, воскрешение, обретение тайного знания. Популярна теория, что мистические переживания, испытываемые участниками мистерий, могли являться следствием употребления ими энтеогенов, в виде зараженного спорыньей ячменя или псилоцибиновых грибов… С другой стороны, час назад в коринфском музее я своими глазами видел барельеф с Деметрой, держащей колоски и стебли мака.
Показал Коту неглубокие пещеры, Плутониум, через которые Персефона возвращалась на землю. Тут находилось святилище Аида. Ему же посвящена игра на PSP, в которую Кот каждый день режется. У него есть неожиданная возможность взглянуть на оригинал.
Но разрушен оригинал еще больше всех прочих мест: от знаменитого Телестереона, вмещавшего несколько тысяч человек, где происходила важнейшая греческая мистерия и располагалась святая святых, Анакторон, просто ничего не осталось: груда метоп и баз по периметру. Проклятые готы Алариха постарались! Вот когда возник конфликт античности с христианством: когда его стали насаждать крещенные варвары, а благочестивые византийские императоры, вроде Феодосия I, у которого на службе находился Аларих, их к тому поощрять. (Собственно, на момент уничтожения Элевсина Феодосий уже умер, но за несколько лет до этого, в 392 году, он запретил на территории империи все языческие культы, и от погрома, учиненного бандами Алариха в Греции, никто Элевсин спасать не стал. Через четырнадцать лет он подвергнет разграблению Рим. Что и явится закатом античности.)
Обошли святилище снаружи, пройдя вдоль защитной стены, включающей две башни. Она неплохо сохранилась, на общем фоне. Поднялись в музей. Я сразу обратил внимание Кота на знаменитый барельеф из Телестериона, с посвящением в мистерии: Триптолем принимает колосья пшеницы от Деметры. Впрочем, это копия, оригинал хранится в Афинском музее. Зато тут подлинник прекрасной скульптуры «Бегущая девушка». И огромная девушка-кариатида с ритуальной корзиной на голове: в таких корзинах в священный день (в сентябре) несли все необходимое для мистерий, тот самый кикеон, например. Статуи Тиберия и Нерона, новый Антиной… Статуй этого юноши, возлюбленного императора Адриана, как известно, было изготовлено в Римской империи великое множество. Более того, после своей внезапной смерти он был обожествлен. Греки и римляне обожествляли красоту – и правильно делали.
Музей небольшой, но все равно милый. Наверху холма, возвышающегося над святилищем – старый греческий храм, очень грубый и простой. И какая-то «самодельная» колокольня, словно собранная из остатков античных строений.
То и дело я внушаю Коту, что он находится в красивейшем на свете месте, в ценнейшем месте, – и неизвестно, когда он еще сюда попадет? Я же, очень может быть, и вовсе никогда не попаду. Поэтому не надо меня дергать, торопить и отравлять удовольствие!
60 км назад на предельной скорости. Свалился в номере от усталости…
Кот остался тупить в номере – под видом уроков, а я, взяв фляжку, бумагу и ручку – ушел гулять. Дошел до небольшого закрытого пляжа, принадлежащего нефункционирующему отелю. Дальше лежал совсем дикий берег. Тут даже не убирают на зиму лежаки. Сидел на берегу под шум волн. Солнце садится в мощные тучи над заливом. Начался дождь, и я спрятался под копну зелени в купе с пальмой. Дождь скоро кончился, и я поднялся на огороженную балюстрадой площадку над морем. Летом здесь работает местный трактир. Хороший вид на залив, далекие Лутраки, еще более далекий Коринф, на цепи гор под пасмурным небом, неспокойное море, береговую линию в пальмах, прорезаемую вечерним солнцем. Насыщенная южность! Цветет красная герань, растущая тут в естественных условиях, среди пальм и олив.
Культурная программа выполнена, и я могу спокойно насладиться морем и сочинительством слов. Словно для моего удобства на площадке оставили два пластмассовых кресла. Бонусом – красивый грозовой закат. В таких местах мне всегда жалко, что я один, словно Робинзон на прекрасном острове.
Берег гораздо чище, чем крымский. Да и людей меньше, особенно в диких местах, где их нет совсем. И от этой щедрой земли, с растущими в садах лимонами, люди кажутся чуть человечнее.
Еще раз повторю: тут становится понятно, как и почему возникла европейская цивилизация. Вот он, абсолютный образец всего: искусства, красоты, природы, совершенной и сладкой жизни. По сравнению с которым все остальное во всех прочих странах – лишь копии разной степени совершенства.
Ты так родна мне, так близка,
Как будто ты не в Палестине... –
начал я стишок.
Ночью посмотрели с Котом «Большого Лебовского». Он далеко не все понял, но я хочу, чтобы он думал головой, а не требовал объяснений. Невозможно комментировать кино, оно не для этого. К тому же такое изыскано смурное, как данное. Однако ему понравилось.
Осталось два дня, и я вполне удовлетворен. Однако хочу еще раз съездить в Афины, походить по Агоре и посетить археологический музей.
Я истощу себя Грецией – и захочу назад. И Греция хороша, и ее конец хорош. Так и надо расставаться, вкусих много меда, до невозможности видеть его.
Каждое утро начинается одинаково: я бужу Кота, который, словно в школу, ни за что не хочет вставать. А у нас лишь полчаса позавтракать. Каждый день заправка, 20 литров или больше, по 1,7 евро за литр, каждый день дорожные сборы, больше 6 евро. То есть 40 евро минимум уходит в день на езду. И около 30 на еду. Плюс билеты в музеи, сувениры, батарейки. Греция оказалась дорогой страной.
Мчусь в Афины 140 и выше, на максимуме, что может дать мой «фиатик». Все у нас за последние годы сделалось похоже, даже дороги. И, однако, от отсутствия ментов – другое ощущение езды. Нет мучительного чувства, что сейчас из засады, как мурена, выскочит гаишник и за что-нибудь тебя напряжет. Соблюдение знаков в Греции, скорее, желательное, чем обязательное. Ничто не должно ограничивать свободного человека, в том числе и знаки. Или какие-то дурацкие правила, вроде включения света в тоннеле. Уже наши люди научились останавливаться на зебре перед пешеходом, но не греки.
Я второй раз в Афинах, и снова не вижу обещанных пробок. Люди просто не знают, что такое пробка! Однако я сделал где-то не тот поворот – и так круто заблудился, что едва не попал в Пирей. Дважды останавливался спросить дорогу. Все же чудом нашелся и отлично запарковался прямо на Ермоу.
Облом в другом: в этот понедельник они закрыли все памятники Агоры, то есть по меньшей мере три комплекса. Она так и осталась непокоренной. Хотя снаружи я хорошо ее рассмотрел.
Что же делать: стали просто гулять с Котом по старому городу. Недалеко от метро Монастираки к Коту прикололся странный стриженный чувак панковского вида: по нашивке на куртке он решил, что Кот из Германии. Узнав, что из России – вдруг заговорил по-русски. Зовут его Андреас, он из Нидерланд, где свободно продают наркотики, как он объяснил мне, где все можно достать, в том числе белых, черных и желтых девочек. Выглядит он странно: на шее немецкий Железный Крест, на рваной ковбойской шляпе – брелок со значком «мерседеса» и еще какая-то хрень, на запястьях феньки, на пальцах кольца. Поверх свитера – кожаная жилетка. Знает русский от своего друга из Львова, что живет и торгует в Афинах. Поэтому речь его отчасти русская, отчасти украинская, отчасти голландско-немецкая. Зато почти не понимает по-английски. А мне очень непривычно говорить с иностранцем по-русски, и я то и дело сбиваюсь на язык международного общения.
Наш новый знакомый сыпет словами и хочет обязательно сфотографировать нас под советским флагом, одним из тех, что он торгует тут же, прикрепив их к забору. Потом тащит нас в антикварную лавку, показать модель танка «Т-34»… От него не так просто отвязаться. Он восхищается «калашниковым», и хочет, чтобы я достал ему один в Москве, куда он собирается приехать. У нас же это запросто, кругом мафия и бандиты, и все так и ходят по городу, увешанные «калашами»…
Ему сорок, и он тоже не мог поверить, сколько мне, думал, что мы с Котом братья. Кот от него в ужасе, он еще не видел подобных людей. Решил, что это жулик. А это просто интернациональный балбес, тусующийся по всему миру: я много встречал таких. Он абсолютно безобиден, – успокаиваю я Кота, который даже оглядывается: не преследует ли он нас?
Еще раз обошли Плаку, по улицам, пропущенным в прошлый раз. Зашли в церковь св. Екатерины X века, вросшую на метр в мостовую, тесную, темную, с толстыми столбами, на которых держался купол, действительно старинную, во всяком случае, на два метра от земли, если судить по кладке. Углы, похоже, собраны из камней разрушенных языческих храмов, а колонны трапезной могли оказаться римскими. Храм открыт, но пуст, в тусклых бликах свечей. Старых росписей нет, лишь XIX век. Часть свода совершенно закопчено и ничего не видно. Стоят леса. Часть росписи сбита или закрашена, словно и здесь похозяйничали большевики.
В этот свой приезд я принципиально не хотел замечать ничего, что позже VI века, но сегодня античность оказалась ко мне неблагосклонна – и я малодушно изменил ей, правда, единственный раз.
В небольшом магазинчике купил Коту майку со спартанской символикой: после новых «300 спартанцев» Спарта опять в моде. Он уже устал и хочет есть. А я все снимаю и ищу объекты, последние старинные дома с камнеуловителями на уровне второго этажа. На общем скучном архитектурном фоне они выглядят яркими пятнами. Новое – это башня Лисикрата, прямо под стенами Акрополя. Дошли до Керамикоса, древнего афинского некрополя (от которого начиналась священная дорога в Элевсин), но тут та же история: он закрыт. Поснимал через решетку. Все те же руины, остатки колонн, стен и улиц.
Археологический музей уже открылся, и мы поехали на его поиски. На первый взгляд это казалось не очень сложным. Однако движение в Афинах – чистый хаос! Машины тут ставят как хотят и где хотят. И ни одного «трохономоса» я не видел. Но самая большая засада – это «хрустики», как их называют в Питере, то бишь мотоциклисты, снующие повсюду, как тараканы, и норовящие попасть под колеса. А когда ты еще не знаешь город и вынужден вертеть головой в поисках нужной улицы, сверяясь на ходу с картой, – спасает лишь московская выучка.
Музей я проскочил, да и не страшно: перед ним все равно нет парковки. Чудесным образом запарковался на узкой (а других тут нет) улице Займи позади музея, недалеко от редкого в Афинах дома в стиле модерн. Что тут приятно – это афинские лоджии, уставленные личными садами. Достаточно скучные фасады цветут, как сады Семирамиды. В каменных джунглях это спасает.
К музею шли по странной улице, месту сбора местных бомжей и всяческих неформалов. Они прямо и спят тут на лавочках и в нишах. Исписанные стены, в том числе марксисткой символикой, которой вообще в Греции много, характерная толпа и характерный запах. Все это вызвало у Кота презрительный страх. А рядом – холеный музей с ионической колоннадой, которую Кот сразу узнал. Для него вход снова бесплатный, для меня – всего три евро.
Несколько залов с египетскоподобными куросами, чудно улыбающимися и длинноволосыми. Коту больше всего понравился знаменитый бронзовый Посейдон, не исключено, что работы Мирона, мечущий отсутствующее копье. Сразу за ним не менее знаменитая стела из Элевсина, копию которой мы видели вчера в элевсинском музее. Надо сказать, что оригинал куда труднее разглядеть, настолько время сурово над ним поработало.
9/10-х коллекции Национального археологического музея Афин – надгробные стелы из разных мест. Однако есть тут и настоящие шедевры: древняя римская копия Афины Фидия из Парфенона, бронзовая статуя «мальчик-жокей»: маленький наездник на огромной скачущей лошади – выполненные с великолепной экспрессией и передачей движения. Попробовали бы современные умельцы, называющие себя российскими скульпторами, сделать что-нибудь подобное!
Знакомые мне по все тому же институту Диадумен Поликлета, Афродита, Гермес, образцовые произведения высокой классики. Большой зал с микенским искусством: золотые диадемы, золотая посуда, золотая маска Агамемнона, черная голова быка с золотыми роками, несколько кикладских скульптур, которые так фантастически авангардны, несмотря на свой возраст: они древнее всего тут. На втором этаже фрески и посуда с острова Санторин, отождествлявшегося когда-то с Атлантидой, уничтоженного вулканом за XV веков до н.э. Еще есть внутренний дворик, обставленный мраморными скульптурами, извлеченными со дна моря, сильно подпорченными, но от того особо выразительными. Двойная герма бородатого Гермеса и безбородого Аполлона. Это все, хотя полмузея музея вообще закрыта. Впрочем, и этого достаточно, мы вполне намузеились.
Кот давно хочет есть, но согласен потерпеть до Лутрак. При скорости 130-150 – это чуть больше получаса. Пробки опять были вполне условные.
Он опять хочет в Goody’s, но я уговорил его в открытую нами вчера пиццерию. Удивительно, но хозяин запомнил и нас, и то, что мы заказали накануне. Пиццы тут страшно насыщенные и для меня непосильные.
Хороший солнечный день, термометр на улице показал +20 – и Кот тащит меня купаться. Мне хватило помочить ноги. Если бы я не купался недавно в Хайфе, я бы залез – вспомнить, что такое Средиземное море. Но Кот и правда ныряет в штормящее море (сперва он, правда, дурил с переодеванием, а потом сходил в номер за полотенцем). Он не один тут такой: метрах в двухстах от нас купается довольная большая группа молодежи. Небось, тоже из северной страны, дорвавшаяся до южного пляжа.
Кот – сплошной прикол: то сидит в кафе в куртке, уверяя, что ему холодно, то бодро купается в 12-градусной воде! Ну, хоть узнал, как солена вода Средиземного моря. А он закрепил узнавание еще два раза. Он очень хотел искупаться – и сделал это. Опять странно – при его осмотрительности и даже мнительности.
Провожаю его в номер и иду гулять. Маршрут тот же, что и вчера. Дохожу до «запретного» пляжа и устраиваюсь на брошенном тут лежаке. Читаю и слушаю шум моря. Запах моря слабый, видно, совсем нет водорослей. Зато пальмы, магнолии, олеандры, кипарисы, лимоны, агавы и опунция. Мне спокойно, но одиноко. Общаюсь с Мангустой эсемесками. Она тоже скучает и жалеет, что ее нет со мной. Хочет увидеться хотя бы на несколько дней. Какой неудобный роман мы завели!..
Темнеет, и среди пальм вспыхивают лампы. Парочка трахается в машине на пустом берегу. Я иду один вдоль моря, завидуя чужой любви.
Нет, греческие женщины не впечатляют. Греческие мужчины тоже не Антинои. И этот рай приятен, но чужд мне. Тут нет никого, кто мог бы привить его мне, подобно тому, как было в Израиле. Поэтому, несмотря ни на что, я покину его без большого сожаления.
Каждый зверь должен жить в своей норе. Пусть она сурова и пасмурна.
Предпоследний день в Греции был насыщеннее, чем я ожидал. Сперва я поехал в новый Коринф – по смутной наколке Лены искать сервис «Фиат», чтобы заменить сломанный мною колпак. Кот со мной не поехал, хотя я звал, соблазняя его средневековой крепостью на вершине Акрокоринфа.
При въезде в город я зашел в обычный автомагазин и спросил: есть ли у них такие колпаки (показывая сломанный, который я снял перед магазином, открутив четыре болта)? У них нет. А фиатовский сервис тут и правда был, но теперь закрыт – сообщил мне мастер.
Ну, я попытался… С чистым сердцем я развернулся и поехал к Акрокоринфу. Некоторое время плутал по поселку, выросшему вокруг древнего Коринфа, ища дорогу на гору. И нашел ее благодаря самодельному указателю на бумажке. Серпантин ведет до самой крепости. Правда, это лишь первая линия обороны, а выше еще две.
Вход снова до трех, зато свободный. Вообще ни одного смотрителя, лишь несколько туристов. Впечатляют размеры и мощь крепости, которая была важнейшей стратегической точкой, потому что позволяла контролировать Коринфский перешеек. Как сказал, тут три линии обороны, относящихся к различным эпохам. Нижняя линия, самая новая – турецкая, средняя – франкская, самая верхняя – византийская. Башни византийских укреплений стоят на античных фундаментах. Часть укреплений построено венецианцами. Кажется, что в ней не три, а тридцать три линии. И куча подземных помещений, о которых говорят бездонные провалы, накрытые решетками.
Третьи ворота, построенные византийцами в IX веке – монументальны и высоки. Деревянная балка до сих пор держит на себе каменную кладку. Наверху довольно неприятно стоять и смотреть вниз – на вьющуюся мощенную дорогу, по которой я только что пришел. Зато вся земля пестрит желтыми цветами, красиво цветут груши. (Думаю, что груши, потому что в древности Пелопоннес называли страной груш.)
Чуть выше ворот – открытая греческая церковь в небольшом скромном прямоугольном домике с двускатной крышей. Еще чуть выше – заброшенная мечеть (как потом выяснилось) с рухнувшим куполом. (К слову сказать, в Греции нет ни одной действующей мечети, кроме как на севере, совсем рядом с турецкой границей, где еще живут и сами турки, оставшиеся в Греции и после так называемого «обмена населением» в 20-е годы XX-го века.)
Ползу все выше по скользким камням, радуясь, что мне еще есть, что здесь смотреть. Поднялся до последней, самой высокой башни. Отсюда, с 700-метровой высоты, захватывающие виды во все стороны, как уверяет путеводитель, аж на 60 км. В общем, так и есть: машина на стоянке едва видна. Только погода сегодня не задалась, облака и дымка. Поля, дороги, городки кажутся отсюда маленькими, как на карте.
Недалеко, на вершине горы, располагался храм Афродиты, в котором в прекрасные времена работала тысяча жриц любви. Теперь его и не найти среди камней.
Через дыру в земле залез в остатки крошечного храма – с двумя помещениями с цилиндрическими сводами, разделенными примитивнейшей арочной колоннадой, и граффити 1956 года, выполненные шаловливой рукой некоего Х.Г. Пердикариса.
Пошел вдоль стен вокруг крепости, рассчитывая увидеть сверху древний Коринф. Нашел подземную комнату с резервуаром для воды. И вода в нем есть даже теперь! Забрался на руинированную стену. Тут вообще никто не ходит, никакой тропы, крапива и очень колючая трава, что колет даже сквозь штаны. Жаль, что этого всего не видит Кот, но утешаюсь, что он и не дал бы мне нормально погулять по осыпающимся стенам, полазить по скользким камням и пробиться сквозь жгучую траву.
Зато какой вид на древний Коринф с древней византийской стены, новый Коринф и перешеек, так что видны оба моря сразу! Оказалось, что все улицы нового Коринфа направлены строго в сторону Акрокоринфа. В дымке видны даже Лутраки. Кажется, что летишь на самолете – над прямоугольниками полей и петлями дорог. Все такое маленькое, что лишь с помощью фотозума можно разглядеть колонны храма Аполлона и автобус на площади перед музеем.
Долго я сидел на стене между зубцами и смотрел на страну внизу. Чужую и интересную, которую я покидаю. Можно позавидовать тем, кто здесь живет. Селения отсюда кажутся счастливыми, жизнь в них должна быть гармоничнее нашей.
Ниже меня летает черный коршун.
И все же я не хотел бы жить в чужой стране. Это даже не Израиль, который можно хоть отчасти воспринимать своим. И тут нет Мангусты. А в стране все же самое важное не виды и даже не климат, а люди. Греки могли бы мне понравиться, но стать близкими?
Обменялся с Мангустой эсемесками.
Я, наконец, пошел дальше, завершая обход пятикилометровой крепости. И тут начался дождь. Теперь и трава мокрая, и камни, и мои ноги. Ну, и голова, само собой. Однако я не спешу. На какое-то время спрятался от дождя в мечеть без купола, но с уцелевшим михрабом, потом заглянул в храм. Он очень старый и очень скромный, с таким иконостасом, какого нет даже в нашей самой захудалой деревенской церкви.
Кот за мое отсутствие прочел «Челкаша», по школьной программе, и посмотрел на моем компе «Трудно быть богом», обе серии. Стоило за этим ехать в Грецию! Зато вновь объявившаяся Лена устроила нам прощальную поездку...
Но для начала она предложила посетить пиццерию рядом с ее домом. Доехали туда на машине. Жду Лену на стоянке прямо над морем – и думаю, что, останься я тут жить, море скоро превратилось бы в банальность, на которую и глядеть бы не захотел. Приедается все, даже красота. И тогда – к чему стремиться? Ведь ты достиг классической мифической земли...
Хозяин пиццерии в отсутствии посетителей раскладывал пасьянс. Лена заказала белого вина, чтобы сделать пребывание тут более греческим. Кот как всегда в говорильном угаре. Мне тоже есть, что рассказать...
Мы пересели в ленин джип и поехали на соседний мыс Мелангаби (это место есть даже в моем путеводителе). Горная дорога сперва поднимается вверх, вдоль моря, потом спускается к живописному Соленому озеру, на самом деле морскому заливу, соединенному с морем узеньким проливом, метров пять шириной. Тихое красивое место между гор. Лена обещала прекрасные виды. Виды и правда прекрасные. Вокруг помпезные и богатые частные дома. Как раз распогодилось, все залито солнцем.
Рядом с озером и выше в горы рос когда-то замечательный сосновый лес – но несколько лет назад он сгорел, и теперь окаймляющие склоны выглядят голо. Мелкая дорога довела нас до небольшой стоянки и выдохлась: слева и справа вода. Впереди – маяк XIX века. Внизу, метрах в пятидесяти, очень милая бухточка, рядом с ней – Герайон, древнее (VIII века до н.э.) святилище Геры (Иры) Лимении. Сохранились лишь фундаменты. Хорошо сохранился водопровод и огромный резервуар для воды. Среди руин пасутся крупные длинношерстные козы с длинными лирообразными рогами. При нашем приближении они эмигрировали повыше в горы, на изумрудные поляны, окаймленные невысокими соснами.
– Буколика! – восклицаю я. – Аркадия!
Географически это почти так и есть.
Рядом с античными руинами – новая греческая церквушка, опять совсем простая, четыре стены и апсида, без всех этих глупостей в виде куполов, шатров и прочих закомар. К ней примыкает смотровая площадка над самой бухтой.
Тут все, как я люблю: море с чистейшей водой, небольшой каменно-песчаный пустой пляжик и руины.
Тут так хорошо, что я даже искупался бы. Кот обуреваем желанием достать морского ежа, которыми усеяно дно моря. Швыряет в море ящик – в надежде, что он доплывет до Москвы.
Не хочется отсюда уходить. Вот куда бы я вернулся, особенно если в хорошей компании.
Лена везет дальше, и мы попадаем в пафосное селение Перахора, лежащее на склоне горной долины. Все виллы да виллы, принадлежащие, надо думать, солидным афинянам, выбирающимся на них по выходным. По хорошему серпантину поднимаемся к женскому монастырю св. Патапия. Он примостился высоко в горах и отсюда впечатляющий вид на Лутраки и залив. С такого ракурса город кажется игрушечным, с прямыми трещинами улиц: белый мраморный квадрат у синего моря в заходящем солнце.
Монахиня со стены у звонницы позвала нас внутрь: хоть монастырь у них работает после трех! Узнала откуда мы и по-английски предложила посетить пещеру с мощами св. Патапия. Что мы и сделали. Низкий закопченный потолок пещеры плотно увешен золотыми лампадами. Мощи разительно похожи на те, что лежат в Киево-Печорской лавре. Очень маленький человек, но и Илья Муромец был 1, 70. Монахиня дала нам большой лист на русском с историей св. Патапия и рассказами о чудесах, которые он тут по сию пору совершает. Фрески XI века изрезаны греческими автографами. И это в религиозной православной Греции! Не говорите мне больше про безбожных русских варваров… Нанесены они были, надо думать, до 50-го года, когда на месте пещеры был основан монастырь.
Монахиня очень словоохотлива. Пока шла служба, транслируемая в пещеру по динамикам, все била земные поклоны и крестилась. Теперь спрашивает наши имена и имена близких, в том числе умерших. Предлагает ставить свечки в поддон с зерном. Зерно – еще языческий символ новой жизни, комментирую я Коту.
– Я знаю, – уверяет он.
В конце «экскурсии» монахиня настоятельно уговаривает посетить церковную лавку, от чего мы уклоняемся. Лена хранит молчание, чтобы не выдать, что она говорит по-гречески, иначе долгих дискуссий не оберешься, – объяснила она мне по выходе из монастыря. Ни во что это она не верит, во все эти чудеса св. Патапия (стереотипные чудесам во всех прочих монастырях и храмах всех религий на свете). У нее своя вера.
По пути назад Кот рассказывает, как боялся в детстве ада. Не пойму, откуда он приобрел всю эту чушь?
Лена предложила зайти к ней домой. Они с Йоргасом снимают квартиру в современном доме прямо на берегу залива. В доме есть даже внутренний двор-колодец с пальмами и бугенвиллией, оплетшей балконы и лифтовую шахту. О, родная!
Она живет на втором этаже, ее лоджия висит прямо над берегом. До моря можно доплюнуть в буквальном смысле. Солнце красиво садится в коринфские горы. На этой большой солнечной лоджии мы пьем кофе. Дальше двигаться в радости жизни некуда...
Однако Лена жалуется на греческую жизнь, на дороговизну бензина, электричества, квартплаты, продуктов, вообще всего. На вороватых греческих политиков. И на то, что при формально бесплатном образовании детям приходится посещать дополнительные платные уроки – чтобы хоть куда-то поступить.
Она рассказала, что платит за квартиру 400 евро, 140 – коммунальные расходы. А ее зарплата – 1100 евро. И у Йоргаса есть неплохая пенсия. Они даже думали купить собственный дом в кредит, но передумали: слишком рискованно и расходно...
Скоро она уехала за дочкой Ксюшей, играющей на краю города в волейбол, откуда повезет ее на занятия бальными танцами. А мы едем домой (то есть в отель). Лена отвезла Ксюшу – и мы снова встретились, теперь у нас в номере. И еще немного поболтали.
Я ужасно устал, однако совершаю прощальную ночную прогулку по набережной. Барышня говорит по-русски по мобиле. Русский тут слышишь достаточно часто. И с годами, думаю, его будет все больше.
Но, несмотря на все красоты, я хочу назад. Я насыщен Грецией. Все же я люблю жить в своем доме. Люблю жить в месте, где все понятно. Где я могу говорить долго и глубоко. О том, что я видел. О Греции.
Последний день в Греции был достоин всех остальных. Утром снова не нахожу ключей от машины. Оказывается, я забыл их в замке зажигания. Заплатил за гостиницу 360 евро, как бы за девять дней, по 40 за день. Самая низкая цена в Лутраках из найденных мною по интернету.
Заправился и покатил в аэропорт им. Венезелоса (был такой греческий демократ начала XX века). Без четверти 12 в условленном месте у меня встреча с ребятами, у которых я арендовал машину. По договору они должны были определить, какой урон я нанес машине, сколько оставил бензина в баке и т.д. Солнечно и тепло, но ребят нет. Кот нервничает, да и мне не очень приятно: не хотел бы я еще раз опоздать на самолет. Стал звонить в фирму, но телефон все время занят. Я позвонил Лене и спросил, что делать? Она тоже не смогла дозвониться. Через полчаса я кинул ключи в багажник, оставив 20 евро за разбитый колпак – и мы ушли регистрироваться. Если что не так – сами виноваты.
Впрочем, в аэропорту, когда мы уже сидели в накопителе перед вылетом – меня вызвали по громкой связи к административной стойке насчет этой самой машины, и я объяснил, куда дел ключи.
Обратно лететь всегда спокойнее. Самолет снова забит, много греков, есть даже поп. Наша соседка – та же тетя, что летела с нами в Афины. На обед для меня ничего нет, надо было заказывать специально. Кот мается, играет столиком, и я то и дело струню его. Наконец удалось всунуть ему О’Генри.
Посадка совершенно вслепую, в сплошных облаках, так что не видно крыльев. Когда вылетели из облаков, в которых нас трясло, словно мы ехали по брусчатке, – до земли оставалось сто метров. В Москве как был снег, так и лежит.
Таможенники выделили нас с Котом из всего рейса и учинили тотальный обыск вещей. Я предложил им собрать вещи назад. Они возразили, что могут лишь все «побросать». Я огрызнулся, а они сказали, что имели право это сделать – по закону о таможенном досмотре.
– Только применяете вы его избирательно!
– Так и есть… – ответили они спокойно, как вивисекторы.
За последние годы я как-то отвык от такого обращения. Из-за них мы едва не опоздали на экспресс до Белорусского вокзала. Хотя, в общем, это пустяки: он ходит каждые полчаса. Но Кот неистовствует и грозит оставшимся за спиной таможенникам всякими ужасными карами, выводя меня из себя. Когда мы, наконец, достигли выхода к электричке, он бросается к кассам, практически отпихнув устремившуюся туда же женщину. Я резко стыжу его. В наказание его турникет не открывается.
Электричка стоит на перроне, но двери уже закрыты. Женщина, жертва ваниной грубости, нажимает кнопку – и двери открылись.
Лишь в последнем вагоне нашли два места рядом. Стыжу Ваню, а он огрызается. На Белорусском вокзале он снова начинает песню про каких-то кретинов – и я уже не выдерживаю и ору. Довел его до турникетов метро и объяснил как ехать...
И пошел покупать билет на другую электричку. Моя задача выполнена.
Еще двадцать минут на холодной платформе. Пошел снег, потом выглянуло солнце – среди быстро летящих облаков. В электричке смотрю на лица. Все же они нравятся мне больше греческих. Может быть, потому, что понятнее. Но в них как-то больше, на мой взгляд, выражения. В любом случае, дома проще. Какой бы здесь ни был климат.
А тут везде снег, хотя почерневший, словно покрытый угольной пылью. Ледяная платформа в Жаворонках, кроссовки скользят на льду. Мама ждет меня на площади на машине.
Дома ем, пью коньяк, записываю фото на диски – для Кота. Посмотрел интернет: лишь один отзыв о романе. Не густо.
Обменялся парой писем с Мангустой. Она хочет меня к себе или себя ко мне. И просит фото со мной из Греции. А их практически нет. Выслал ей то, что снял нидерландский Андреас в Афинах. И то, что сделал Ваня, когда я стоял на фоне Парфенона. И перед памятником Леониду в Фермопилах.
Еще один жизненный опыт. И насрать на деньги. А обошлось мне это действительно в 2000 евро, как я и предполагал. А мог быть жить на них месяц с Мангустой в Израиле.
Главное, все это благополучно закончилось. Я выполнил свое обещание, которое дал Коту еще до всякой истории с Мангустой, тем более до больницы и нашего разрыва с Лесбией.
Накатал по спидометру 2000 км по греческим дорогам: Афины, Микены, Тиринф, Эпидавр, Коринф и Акрокоринф, Дельфы, Фермопилы, Олимпия, Элевсин, Нафплион. Сюда можно добавить и Фивы. Ну, и Лутраки с окрестностями. Обошел шесть музеев. Трудно сделать больше за неполные десять дней.
Это опять были очень долгие десять дней, так много они в себя вместили. И Ваня ожил и даже похорошел от этой поездки. На него стало приятно смотреть. А то было что-то совсем дохлое, с мешками под глазами. Постоянные болезни, школа, этот наш климат, в четырех стенах, без солнца, у компа: странно, что дети вообще выживают.
Конечно, куда как интереснее путешествовать с милой девушкой, чем с молодым шаловливым, словно щенок, подростком, который то хочет есть, то устал, музеи быстро утомляют, а горы неинтересны. Возможно, милой девушке тоже что-нибудь было бы неинтересно, но все восполняли бы прекрасные ночи…
Путешествия с ребенком утомительны, но они хорошо сближают, появляются новые моменты отношений. И у ребенка и у взрослого в новой ситуации меняются привычные роли. Для ребенка путешествия с родителями – очень важны, да и с кем еще ему путешествовать, то есть вдруг увеличить крайне маленький мир, которым он обладает? Может быть, даже создать миф и растить потом вокруг него, как вокруг оси, структуру своей жизни.
И я рад, что первое настоящее заграничное путешествие Кот совершил именно в Грецию. Греция – это азбука, это первая буква всей последующей культуры, пусть великолепных быков рисовали еще в палеолите. Греция – это «пуп земли» и азы мастерства. Как детей для расширения кругозора водят в музей, точно так же их надо возить в Грецию: демонстрировать ясли Европы и живые отпечатки платоновских эйдосов, все еще существующих тут.
Платону достаточно было выглянуть в окно, чтобы увидеть все свои эйдосы в работе, ему даже не надо было ничего сочинять. Эйдосы носились над Грецией, как птицы, художнику надо было лишь поставить силки…
Да что там эйдосы: сами боги дневали и ночевали тогда среди смертных, выпивали с ними и заваливались в постель. Они не были высокомерны и недоступны, они знали, какое мрачное будущее ждет человечество, и последний раз поили его вином радости.
И если античность можно назвать тезисом, средневековье – антитезисом, то переживаемое нами теперь будет гегелевским синтезом. Античность открыла нам сознание, средневековье – подсознание, – и мы стоим теперь на этих двух ногах, в эдиповой зрелости. Горстка героев смогла приручить толпы варваров и приблизить их к себе.
И Леонид под Фермопилами,
Конечно, умер и за них.
Сто калО! (Что значит: всего хорошего.)
2011-24
Предел невинности
© Copyright: Пессимист, 2024
Свидетельство о публикации №224090901165
Свидетельство о публикации №224090901165
Рецензии