Не бойся меня Глава 5-6

Глава пятая

Адвокат Кравченко похоронил жену в центре городского кладбища, на могиле установили двухметровый памятник из итальянского мрамора, и к его подножию вдовец ежедневно возлагал свежие розы. Митины-старшие, папа и мама Евдокии, пытались возражать против ненужного, с их точки зрения, великолепия, но возобладало мнение и деньги вдовца.

Прах стажёра-холостяка приняла скромная ниша в колумбарии. Кладбище то же, и расположение мест упокоения схожее, а разница существенная.   

Обычно погибших милиционеров хоронят с почестями, оркестром и салютом.  Почести оказали и жертвам «бытовой травмы», несколько сократив торжественный обряд. Обошлись без помпы, духовых инструментов и салюта. Над майорской могилой заместитель начальника управления скороговоркой отбарабанил положенную речь, ангажированный адвокатом скрипичный квартет исполнил «адажио» Альбинони.  А лейтенанта кремировали как простого слесаря, под тривиального Шопена из магнитофона и всхлипы родителей. Невеста в крематории не плакала и роз к траурной стене в дальнейшем не носила.

Пикантные подробности смерти майора и стажёра засекретили, для внутреннего информирования отпечатали нечто вроде коммюнике, и даже в этом сугубо служебном документе результаты экспертизы полностью не цитировались. Упомянуто было «воздействие психотропных веществ» и «последовавшая совместная суицидальная попытка». О степени успешности упомянутой попытки читателям коммюнике следовало догадываться самим.

О смерти жениха Кате сообщил по телефону мужчина, представившийся корреспондентом, а его имя и фамилию, как и место работы, она не запомнила. Едва услыхав слова: «Ваш жених вчера вечером упал с крыши и разбился насмерть вместе со своей любовницей, майором Митиной…», она бросила трубку.

«Вместе с любовницей-майором… Значит, Лёнька всё-таки обманывал меня, и никакого тайного расследования они не вели… Да, ничего удивительного – она такая красивая, эта Митина… или Кравченко, ведь этот её муж-адвокат, он же развода не дал?.. Позавчера по телевизору распинался: «Требую интима!..  Много не прошу – одна ночь, и наутро моя жена может считать себя свободной от всех обязательств по брачному контракту!..» А она, оказывается, с моим Лёнечкой… Ну да, куда ему, старому толстяку, до Лёньки… А я, дурочка, верила ему…»

– Знаешь, Кать, мне крупно повезло!.. – распинался Лёня, уходя на очередное вечернее бдение, – Представляешь, пришёл на стажировку в аналитический, а там такой спец!.. Майор Кравченко… то есть уже Митина… Она, ясно дело, баба, но по уму сотню мужиков за пояс заткнёт! Гений сыска!.. Шерлок отдыхает!..

Таких восторгов в адрес кого-либо из начальства либо преподавателей Катерина от своего обычно сдержанного жениха до сих пор не слыхала, и как-то усомнилась.

– А в чём она такая уж исключительная?.. Кроме внешности, конечно?..

Лёнька в ответ надулся, покраснел:

– Подумаешь, внешность!.. Нафига мне её внешность… она, если хочешь знать, вообще не в моём вкусе! Не в этом дело…

– Так расскажи, а то я и приревновать могу – ты ж каждый вечер с ней до ночи просиживаешь!

– Пока не могу. Нам совсем немного осталось, а если она, я имею в виду, мы не ошибаемся, получится дело покруче любого Чикатилло – конкретная серия… сегодня переходим к проверке на месте. Пожелай мне ни пуха ни пера.

– Иди ты к чёрту, – вместо пожелания ответила Катя, и живым своего жениха больше не увидела.

«Гений сыска… С чего бы вдруг такие восторги?..» с недоверием подумала она тогда и, оказывается, не ошиблась. Любовница… Всё понятно. Никаких тайн, никаких загадок. Нет, тайна как таковая была – от неё, глупышки Катьки, и загадка – для неё же. Тайной и загадкой была их преступная связь, а никакие не дела давно минувших лет, никакая не серия убийств и исчезновений десятков девушек и женщин, завершившаяся недавним похищением банкирской дочки… Всё это – ложь, призванная задурить её легковерную головушку… И похищение имело место, только похитили, нагло выкрали его, Лёнечку… Похитили, использовали, накачали наркотиком, а в конечном счёте ещё и убили…»

Поначалу, услыхав противный голос корреспондента и его гадкие слова, Катя бросила трубку.

«Ерунда какая-то… Не может быть! – она взялась за мобильник, выслушала «абонент недоступен». –  Неужели с Лёней и вправду стряслось что-то серьёзное? А почему мне звонит не милиция, не из больницы, а какой-то корреспондент?!»

Набрала телефон милиции и попросила позвать лейтенанта Прохоренко. Было раннее утро, и девушка ожидала услышать нечто вроде: «Он пока не пришёл, перезвоните позже…», но вместо этого дежурный спросил, кто она, и предложил подойти лично к десяти.

Она отпросилась с работы, подошла. Её принял заместитель начальника управления, седой мужчина с погонами полковника. Предложил сесть, поставил перед ней стакан воды.

– Ваш жених, лейтенант Леонид Прохоренко, погиб при исполнении служебных обязанностей, – сурово произнёс офицер, – Его родителей мы известили. От лица службы выражаю вам глубокие соболезнования.

Ни о каких крышах и любовницах полковник не сказал не слова, и Катя поверила не сплетням и слухам, не гнусному корреспондентскому тенорку, а мужественному начальственному басу. И, вопреки своим собственным подозрениям, до самых похорон была уверена: её Лёнька погиб как герой, при исполнении – убит в перестрелке, погоне, при задержании преступника.

Но, как водится, мир не без добрых людей…  Добрые молодые женщины в милицейской форме пришли в траурный зал крематория, где с героем прощались родители, одноклассники и невеста. Они попросили Катю отойти с ними на минутку и просветили, исключительно из лучших побуждений… просветили, раскрыли известную всем, кроме неё, тайну, и в подробностях изложили результаты экспертизы.

Сочувственно кивая, тихими голосами – на кладбище громко разговаривать не полагается, подробно рассказали обо всём  – и чем занимался Лёня с той женщиной-майором, и где… «А мы все в него были влюблены – он у тебя, Катюша, такой замечательный, и вежливый, и красивый, и сильный, и умный… да, все наши девчонки, все как одна… а майорша, оказывается, тоже влюблена была… кто бы мог подумать…» Ей рассказали и о содержании наркотиков в его крови, и о «биоматериалах», и где именно их обнаружили.

Они, добрые девушки, ещё и поинтересовались, не в положении ли она «…ведь это же сейчас не редкость, правда?.. до свадьбы ждать – почти предрассудок…» Им было искренне жаль и самого Лёнечку, и его невесту, и, рассказывая, они зорко следили за её реакцией. Кате стоило огромных усилий не разрыдаться, не заорать, не броситься на них с кулаками… Выслушав, она вежливо сказала: «Спасибо, я уже почти всё это знала», с удовлетворением отметила их заметавшиеся глаза, отвернулась и крепко обняла горько плачущую Лёнину маму.

Не поверили слухам и сплетням ещё двое мужчин – инженер-конструктор завода холодильников и капитан милиции. Инженер о результатах экспертизы ничего и никогда не узнал, слухам не верил по жизни и поэтому принял как факт официальную версию.

А капитану верить или не верить слухам было ни к чему – он видел всё своими глазами. Его подразделение проводило оцепление места гибели майора и лейтенанта, он присутствовал и на совещании, где начальство решило засекретить позорное происшествие. Да, он видел всё, и когда тело погибшей женщины паковали в чёрный пластиковый мешок, поглядел в мёртвое лицо. И ему показалось, будто видит на её прекрасном даже после смерти лице не страх, не гримасу боли. Он увидел… улыбку.

Капитан милиции Бондарь служил в специальном отряде быстрого реагирования и очень хотел быть тем, ради кого Дуся бросила богатого мужа-адвоката. Тем, с кем она тайком встречалась, с кем ужинала, спала и завтракала. Хотел, мечтал об этом, как хочет и мечтает каждый влюблённый мужчина, считал себя вполне достойным, но…

Но его желания и мечты в реальность так и не воплотились. На самом деле она ушла из специально для неё построенного особняка не к нему, герою и красавцу, а к совсем не геройскому мужику, до уныния обыкновенному. Ушла она к инженеру, серому и невзрачному, по крайней мере с точки зрения капитана. От всех прочих инженеров, коих в немаленьком городе проживало не менее десятка тысяч. а то и более, этого отличало его необычное отцовство. Он был отцом-одиночкой.

Единственная дочь Антона Серебрякова, работавшего инженером-конструктором корпусного цеха завода холодильников, своей матери не знала, ибо потеряла её в день появления на свет. Молоденькая инженерская жена была здорова, беременность протекала нормально, роды наступили в положенный срок. Беды никто не ожидал: будущая мама здорова, молода, срок нормальный… вот только время выпало не очень удачное – под утро, когда персонал уже порядком устал, поэтому должного внимания роженице не уделили.

 То ли околоплодные воды попали в кровь и произошла так называемая «эмболия», то ли плацента отделилась не полностью, но кровотечение всё не останавливалось. Ей литр за литром переливали физраствор и плазму, полиглюкин и донорскую кровь, а кровотечение продолжалось. В итоге развилось грозное осложнение.

Серебрякову разъяснили: при «диссеминированном внутрисосудистом свёртывании» спасти его жену не смогли бы ни в Европе, ни в Америке. Так новорождённый младенец стал сиротой, а инженер – отцом-одиночкой.

Растить малюсенькое дитя и вдвоём-то бывает непросто, а уж мужику без жены – почти невозможно. Одно питание чего сто;ит!.. Причём не в цене дело – грудничку в первые дни и недели жизни нужна именно материнская грудь… к счастью, в том же роддоме в ту же ночь родили еще несколько женщин, у одной из них молока оказалось в избытке, хватило бы и на троих. И дальше нашлось кому помочь – мир не без добрых людей.  Выкарабкался.

Евдокию он встретил случайно. Был вечер десятого ноября, женщина в парадной форме с капитанскими погонами махнула проезжающей машине, та остановилась, и очное знакомство состоялось. Заочно она его уже знала, он её – нет. За два года до встречи история с попыткой лишить непьющего, порядочного мужчину родительских прав наделала шума, дошло до суда.

Права на ребёнка заявили родители умершей при родах женщины. Пока девочка не сделала первых шагов, они вели себя как-то отстранённо – наверное, были слишком потрясены смертью доченьки, безутешно горевали и поэтому предоставили зятю выкручиваться самому. А потом спохватились, решив восстановить справедливость. По их мнению, безалаберный зятёк сам не в состоянии обеспечить дочери счастливое детство, а они отлично справятся – ведь им всего по сорок пять, в силе, да и достаток в отличие от него имеют приличный. Наняли хорошего адвоката. Помочь, за солидное вознаграждение, вызвался господин Кравченко, и процесс пошёл полным ходом.

Казалось, рохлю-инженерика вот-вот оставят с носом, да ещё и обяжут выплачивать половину заработка на содержание дочери, разрешив лишь видеться с ней два-три раза в неделю. Силы сторон были явно неравны, ибо Серебрякову зарплаты на ребёнка хватало, а на адвоката – увы… Отбивался сам, день за днём повторяя: отец ребёнка – он, никаких прав и причин отбирать дочурку нет ни у кого. А с кормлением, воспитанием  и прочими мелочами помогут его родители, пусть не такие молодые, зато добрые. Неожиданная помощь пришла из детской поликлиники. Педиатры твёрдо заявили: девочка растёт здоровой, содержится правильно. И суд, как ни странно, решил тяжбу в пользу отца.

– Таксу;ем помаленьку? – с усмешкой поинтересовалась дама-капитан, не совсем трезвая после вечеринки по случаю Дня милиции, – А доченьку на кого бросили?.. Не боитесь, что тесть с тёщей узнают?.. Повторный суд может и по-другому решить…
– Во-первых, не таксую, а всего лишь подвожу человека… красивую женщину, по пути домой с работы, денег с вас брать не собираюсь. Во-вторых, дочку не бросил – с ней сейчас моя мама. Можем заехать, лично убедитесь. А в-третьих, если и таксу;ю – неужели зало;жите? Или вы, когда в форме, уже не женщина, а только полисмен?
 – Что ж, теперь я чувствую себя просто обязанной проверить, не оставили ли вы ребёнка без присмотра…

Так она впервые оказалась в его доме, познакомилась с маленькой Анечкой. Второй раз пришла сама, принесла новогодний подарок для малышки. Затем была третья встреча, четвёртая. В пятый визит, уже в конце января, он впервые поцеловал её, и тогда же она впервые осталась на ночь…
Их любовь не была чем-то особенным – просто, как пелось когда-то в песне, «встретились два одиночества». Он жил в постоянных заботах, не имея ни одной свободной минуты и не веря в возможность когда-нибудь снова полюбить, встретить женщину, способною стать женой ему и матерью Анечке. Она жила с нелюбимым мужем, не веря в чудеса и свою способность полюбить кого-то по-настоящему. А потом она села в его машину, и чудо свершилось. Их любовь не была чем-то особенным – она была чудом.

Но даже ему она не сказала, зачем поехала в дом номер восемь корпус три по улице Карамзина. Не сказала коллегам, не сказала начальству, не сказала любимому человеку, потому что хотела сначала сама убедиться в правильности своей догадки, раскрыть небывалое, невероятное преступление.

Когда Евдокии – Антон называл её только так, полным именем – когда Евдокии не стало, солнце для него закатилось теперь окончательно. Жизнь шла по инерции, посвящённая отныне безраздельно одной лишь дочке. И Серебряков иногда ловил себя на мысли – если бы тесть с тёщей надумали отнять Аню сейчас, он бы не возражал.
Они не пытались, жизнь шла, дочка понемножку росла, и папа по мере сил исполнял все её желания, кроме одного – ей хотелось собачку или котика, а он говорил: «Рано!.. Вот пойдёшь в школу, тогда и заведём». А сам втайне надеялся: в школе появятся серьёзные занятия, первые трудности и заботы, новые друзья и подруги, забудет.  Но она не забыла.

А капитан с радостью предпочёл бы миллион слухов и миллиард сплетен всего десятку фраз правды. Он, конечно, знал пословицы и поговорки: правда, мол, глаза колет, и всё равно лучше горькая правда, чем сладкая ложь… Знал, сам не раз озвучивал, а когда столкнулся на деле, понял: бывает-таки  правда настолько горькая, что лучше бы её и не знать.

Он, разумеется, поверил. Поверил в дурман в её крови, чужое семя в её теле, чужое предсмертное объятие. Не мог не поверить, ведь он – тоже милиционер, а милиционеры экспертам верят. Поверил, что забралась на крышу многоэтажки лишь затем, чтобы наколоться наркотиком и примитивно совокупиться с молодым дурачком.
И в предсмертную улыбку на её лице поверил, подумал: она поступила так, устав от домогательств подонка-адвоката, решив напоследок показать всему миру средний палец: «Нате!..»

«А разве я её хорошо знал?.. – подумал ещё капитан, – А почему она развелась с первым мужем – знал?.. И почему пошла за этого прощелыгу?.. Может, как раз он, Кравченко, и знал о ней что-то, нам всем неизвестное?.. Например, о её пристрастии к наркотикам?..»

Жаль было бойцу-герою расставаться с мечтой, да жизнь назад не повернёшь. Она казалась ему воплощённой сказкой, а оказалась… цитировать обманутого мужа не хотелось, но лучше не скажешь.


Глава шестая

Узнать, чего боится и что недоговаривает птичник Соболев, начальнику охраны не удалось ни в одной из «точек» – мини-магазинчиков, торгующих продуктами птицеводства. Зато удалось узнать нечто поважнее.
На прямой вопрос, в какое именно время доставил Петя свой деликатный товар девятнадцатого апреля, так же прямо ответили все шесть продавщиц: «Как обычно, с семи тридцати пяти до восьми». Грузчики, чью откровенность бывший мент простимулировал по принципу «Не подмажешь – не поедешь», отвечали несколько иначе.

И выяснилось: в утро, когда была похищена Виктория Круглова, белый «Бусик» приехал по первому в списке адресу не в семь тридцать пять и не в семь пятьдесят, а в девять ровно.

«Вот и влип ты, Петя!.. Нехорошо врать старшим, нехорошо… Козлёнка Олежку, говоришь, не знаешь, а услыхал про молодого да раннего вора и бандита только в новостях?.. Интересно, а что ты по этому поводу думаешь на самом деле?.. Поработаю-ка я немножко топтуном-филёром. Староват, не спорю, и опыта в таких делах негусто, но поручить некому. Мои мордовороты напортачат, спугнут… А бывшим коллегам скажешь – они и этого замочат, с них станется…»

Пенсионер здраво рассудил: если владелец холодильного фургона принимал участие в похищении, то, скорее всего, он и является организатором. Пацан – шестёрка, мальчик на побегушках, а голова – Соболев.  И сумму выкупа определял он, понимавший: запросишь слишком много – банкир тут же подключит милицию, и хана. Да, всё именно так… а когда услышал в новостном сюжете, как обошлись с подельником, то решил на время затаиться, что тоже предсказуемо. Он – не убийца, держит девушку где-то взаперти и ждёт, пока ажиотаж спадёт, чтобы со временем повторно попытаться заполучить денежку. Если, конечно, не запаниковал и не решил избавиться от опасной узницы. Тогда и фургончик сгодится, в роли катафалка… 
«Девица – не курица. Её надобно кормить, поить и горшок выносить, для этого нужен какой-никакой домик, квартира, хотя бы погреб или сарайчик. Посмотрим, куда ты ездишь до своих точек и после таковых, посмотрим…»

Сидеть у Пети на хвосте оказалось предельно легко, даже не имея должного опыта: к концу первого же дня слежки он привёл «топтуна» во двор облезлой «хрущёвки», где, не таясь, зашёл в подъезд. Бывший мент выждал пять секунд и потопал следом.
«Надо же, как всё просто!.. Вот она, улица, вот он, дом, вот она, квартира. Можно звонить операм. Филёром поработал, поработаю теперь доносчиком.»
Бывшие коллеги сказали «спасибо» и взяли версию «Петя» в срочную разработку, благо всего-то и требовалось примчаться и повязать. Примчались, повязали… Ошибочка вышла.

– Знаешь, – со смехом сообщил «доносчику» примчавшийся сыщик, – Оказывается, есть ещё люди, способные обосраться со страху. Если б сам не увидал – ни за что бы не поверил!.. Мы стволы достали, под нос сунули – и готово, хоть святых выноси… Но к нашему делу твой Соболев никаким боком, хоть и засранец. У него там, в этой хате, баба живёт, вот к ней он и заезжает… Как они просили, чтобы мы не проговорились его жёнке и особенно её мужичку!.. Ты уж тоже, будь добр, не порти людям жизнь…

В своих подозрениях относительно яйцевоза Пети бывший мент ошибся, а в оценке отношения потерявшего дочь банкира к нему самому оказался абсолютно прав, как и в предвидении своих служебных перспектив. Когда он пришёл с докладом о результатах подворного обхода и проверки куриного фермера, в кабинете банкира сидел молчаливый татуированный бригадир секьюрити, из давних соратников босса.
Богатей выслушал доклад, кивнул.
– Понял. По нулям… Ты вот что, Михалыч... короче, дела передашь вон Макару, что ли… К нему и за расчётом зайдёшь как-нибудь.
– А как же…
– Ступай, ступай. У нас тут свои разборки. 


Капитан Бондарь подождал две недели после похорон, чтобы никому не пришло в голову искать некие ассоциации, и подал рапорт об увольнении.  Решил не просто уволиться, а уехать из города, податься куда-нибудь – на Север, что ли, и выбросить из головы и сердца свою несбывшуюся любовь. Менты с опытом нужны везде, не пропадем.

Мама, разумеется, возмутится: «И когда ты наконец за ум возьмёшься?.. Ты самый старший, а чего добился?.. Сёстры давно своими семьями обзавелись, мужьями, детьми, а ты?..  Так и будешь всю жизнь бобылём, как братишка мой бестолковый!.. В храм бы хоть раз сходил, у бога спросил, как жить надо…» Сама она, сколько Юрий помнил, не пропускала ни одной службы, а в доме вечно стоял сладковатый свечной запах. И обеих дочерей приобщила, одному Юрке удалось избежать церковного опиума, не в последнюю очередь благодаря маминому брату.

Тот, когда племянник вернулся из армии, буквально за руку отвёл в школу милиции. «В золотых цепях ходить не будешь, – напутствовал дембеля дядька, – А оно, золото на шее, рано или поздно любого на дно утащит… Наш, ментовский хлеб, он не жирный, зато честный!»

Племянник дядьку не подвёл. Служилось ему непросто, довелось побывать под пулями, за Грозный даже получил боевую награду. Но о выборе профессии не жалел и ничего другого от жизни не хотел. И жениться, заводить детишек тоже не хотел, пока не встретил её, Дусю. Любовь нагрянула нечаянно, поманила, прошла рядом и ушла навсегда. Почему она с ним поступила так, а не иначе?.. Может быть, он захотел от неё слишком многого?.. Может быть, повёл себя слишком серьёзно?.. Может быть, в женском вопросе следовало брать пример с шалопая-папаши?..
Отца Бондарь помнил полной противоположностью богомольной матери – весёлым, беззаботным, вечно слегка на взводе. И уже лет с семнадцати отлично понимал гуляку, любившего и ценившего только самого себя, свою свободу и право поступать как вздумается.

Жену и детей он тоже, безусловно, любил, но по-своему, оставляя за собой не менее любимые вещи – друзей, таких же разгильдяев, вино, женщин… Когда постоянные скандалы и слёзы надоели окончательно, он ушёл, уехал, в положенный срок аккуратно переводил приличные алименты – видимо, неплохо зарабатывал, но не прислал ни одного письма, ни одной открытки. Мать – та писала. После каждого перевода полночи сидела за столом, скрипела старомодной перьевой ручкой и, не доверяя почтовому ящику, относила на почтамт толстенные конверты. Он не ответил, ни разу.

«Может, так и надо? – думал иногда сын, вспоминая отца, бросившего жену с тремя детьми, – Отрезал, и забыл. Если бы он остался, мучился сам и мучил маму – кому было бы лучше?» 
 
Командир рапорта не подписал, сказал: «Устал, понимаю…», дал двухнедельный отпуск. «Отдохнёшь, погуляешь, да и передумаешь».
 
Зачем он приехал на кладбище?.. В последний раз взглянуть на её фотографию?..  Или всего лишь побыть здесь одному, представить себя наедине с ней?..
Приехал, подошёл к могиле, положил цветы, сел на скамью, по привычке осмотрелся. На кладбище пусто и тихо, лишь поодаль, у стены колумбария, виднеется одинокая женская фигурка. А машин на стоянке не было – значит, приехала рейсовым автобусом, и уезжать собирается им же, но сегодня будний день, интервал сорок пять минут. Ну и что? Ему-то какое дело?..

Дусино лицо на памятнике показалось не таким, как обычно. Траурный портрет изготовили по фотографии двухлетней давности – тогда ещё и речи не шло о её разводе с адвокатом, капитан Кравченко была пусть и мужней женой, но весёлой и компанейской, простой и доступной в общении. В тот вечер он, несколько раз станцевав с нею на банкете по случаю Дня милиции, очень надеялся на продолжение, а она – махнула рукой какому-то бомбиле и укатила. И при последующих встречах держалась отчуждённо, словно и не было никаких танцев… а Юра мучился обидой за такое равнодушие – он надеялся, мечтал… пока не узнал об инженере.

На портрете она выглядела счастливой, весёлой и чуть лукавой. Но сейчас – должно быть, из-за начавшегося дождя – смотрела тревожно, словно хотела сказать ему что-то важное… разве так бывает?..  Он всмотрелся ещё раз, ещё… отвернулся, отошел, глянул с другого ракурса… нет, конечно, фото осталось прежним, ему просто почудилось. А той, у колумбария, уже не видно, ушла. Да и ему пора.
 
На остановке мокла под дождём симпатичная светловолосая девушка. Бондарь подъехал, открыл пассажирскую дверцу.
– Садитесь, подвезу.
– Спасибо, – она без колебаний и жеманства села в машину, – Вечно у меня так: по жаре таскаю зонтик, а когда нужно – забываю. В кои-то веки с прогнозом не обманули, а я не поверила.
– Да уж, у наших синоптиков точность ровно пятьдесят процентов – либо сбудется, либо нет... Прошу прощения, только не пугайтесь… Вот вы смело садитесь в машину к незнакомому мужчине. А как же рекомендации соблюдать осторожность… маньяки, похитители всякие?..
– А вы маньяк?
– Я – нет. Но…
– Вот видите, получается, я угадала.
– Угадали?
– Ну да, – девушка улыбнулась, – Я подумала: кто может прийти на её могилу?.. Пятьдесят на пятьдесят – или полисмен, или преступник. Но преступник с цветами – согласитесь, нонсенс. Значит, полисмен. Так?
– Так… – капитан уважительно поклонился, – Логика железная. А откуда вы знаете, на чьей могиле я сидел?.. Вы были знакомы с ней?
Она нахмурилась, вздохнула.
– Да уж знаю… Знакома не была, но кое-что о ней знаю… Лучше бы не знать. А вы?.. Вы её хорошо знали, майоршу эту, адвокатскую жену?

Горечь, прозвучавшая в словах незнакомки, заставила капитана напрячь извилины. Ах, вон оно что…
– Постойте-постойте… Так вы, выходит, невеста того самого…
– Да, – теперь пассажирка смотрела с вызовом, – Я Лёнина невеста. И он никакой не «тот самый»! Это она его совратила!.. Придумала какую-то тайну, серийного маньяка, секретное расследование… Смертная улыбка… И вообще, остановите машину. Отсюда я уже сама доберусь – вон остановка. Такси поймаю, в конце концов.
– Что-о?.. – «смертная улыбка?.. маньяк?.. тайное расследование?..» – Нет!.. То есть, конечно, остановимся, но только вы не уходите, пожалуйста!.. Давайте поговорим, спокойно поговорим… Познакомимся хотя бы!.. Я – Юра…