Записки НЕ психолога - Мразь

18+
«Как бить своего ребёнка так, чтобы он был вам благодарен и не убил, когда вырастет» … Интересно, если бы вы увидели такой заголовок в сети, как бы вы отнеслись к этому? А вот мне однажды довелось услышать нечто подобное вживую...
Похожие ужасающие слова, прозвучавшие несколько лет назад, всплыли в моей памяти после совершенно случайной встречи с человеком из того прошлого…

Я не узнал его, пока он сам не подошёл и не поздоровался:
– Д…добрый день! Не узнаёте?
Только услышав заикание и внимательнее вглядевшись в лицо, я понял – кто передо мной. Это был Коля, с которым мы часто встречались на моей не очень долговременной работе.
Освоил я тогда сверхнеобычную для себя «профессию»: на складских территориях мы с моим товарищем помогали усиливать охрану крупными собаками, которых собирали по объявлениям: «Отдам в хорошие руки». В те далёкие непростые девяностые это встречалось достаточно часто, к сожалению, и первый вольер мы заполнили быстро.
Да, собак я любил и люблю, иногда даже до состояния «умилительной неадекватности», как любит говаривать моя жена. Такое определение она мне дала после «атаки агрессивного мопса», когда тот с похрюкивающим лаем попытался вцепиться в мою штанину. А я подхватил эту «плюшевую злость» на руки, приставил растопыренную ладонь к его носу, которую он не смог укусить из-за сплющенной морды, и умудрился звонко поцеловать его за бархатным ушком. После поцелуя морда у пёсика вдруг обрела неописуемое выражение: «Это что сейчас было?!» и он завис, испуганно глядя на меня. Извинившись перед хозяйкой, я передал ей «агрессора» и догнал отошедшую жену, с осуждением смотревшую на меня.
Возможно, учитывая эту «умилительную неадекватность», жизнь моя и свершила тот внезапный разворот, когда я занялся «особачиванием охраны». Меня самого до сих пор удивляет «сей кульбит судьбы», практически сразу после почти двенадцати лет работы на сцене...
 
На площадку, организованную для выгула и дрессировки наших питомцев часто приходили жители соседних домов с кем мы постепенно перезнакомились, а с некоторыми и подружились, как с тем же Колей.
Тогда ему было лет тринадцать-четырнадцать, он ещё не заикался и любил поиграть с нашей гордостью ; восточноевропейской овчаркой, красавцем по кличке Рой, подобранным нами на улице.
Рой оказался очень умным псом и понимал всё с полуслова. Окрас его вызывал у большинства прохожих желание подойти поближе и рассмотреть этого чудо-пса: от темной полоски на его холке шерсть переходила в густой медный окрас, меняясь на огненно-рыжий по бокам, с плавной сменой на бежевый у брюха. При этом велюровые уши и морда были черного цвета, резко контрастируя с его жёлто-карими глазами с золотистым ободком. И, как я предполагал, популярность нашей площадки произошла во многом благодаря «огненному» Рою, яркой вспышкой выделяющемуся на белом снегу во время прогулок.
Посещал Коля нашу небольшую компанию собачников иногда и с мамой – чуть полноватой женщиной со спокойным, но пронзительным взглядом, за которым угадывалась, или главный бухгалтер, или начальник отдела кадров. Конечно же приходили они не одни, а со своим невероятно массивным бордо;ским догом Брасом. Пёсель был хоть и суров на вид, да и его шестьдесят-семьдесят килограмм тоже придавали заметный вес к брылястой морде, но характером обладал просто ангельским и взирал на всю нашу компанию с каким-то усталым умиротворением. Собаки любили Браса не меньше нас, и он относился с величавым спокойствием ко всем хвостатым, вяло виляя своим, когда принимал приветственные обнюхивания. Вот только когда с ним выходил гулять отец их семейства, Клим Семёныч, Брас вёл себя тише воды, ниже травы и выглядел несчастным и понурым.
Клим был редким гостем на площадке. Прогуливался он с надменной усмешкой на тонких нитках губ и с неизменно торчащей меж ними зубочисткой.
Персонаж этот с виду был щупл, невысок и до безобразия неприятен, хотя одевался более чем прилично, и порой даже приходил в кашемировом пальто с шёлковым платком, вместо шарфа. Но одежда не может скрыть сущности человека. Да и наши собаки старались не допускать поглаживаний себя этим типом, чуя неприязнь, исходящую от него.
Смотрел Клим на всех близко посаженными глазами с нескрываемым превосходством, словно каждый находящийся рядом, должен был благодарить его за оказанную столь высокую честь. Голосом он обладал сухим и надтреснутым, когда вдруг начинал говорить. Всегда от него звучали очень пошлые темы, вертящиеся вокруг секса и деньжищ каких-то там миллионеров, рассказанные с сиплым подхихикиванием и желчными комментариями. Такими речами Клим, вероятно, полагал захватить наше внимание до открытых от удивления ртов, намекая, что и он сам вращается в неких высоких кругах. Но как позже выяснилось, работал он шофёром у какого-то частного воротилы, которого называл с уважительным придыхом «бонзой», а не боссом.
Однажды зимой Брас пропал. Точнее его не выводили к нам гулять недели две. Вроде бы не сильно странное дело – может хозяева уехали куда-то или ещё что. В общем, мы просто между собой это отметили, не больше.

В один из зимних вечеров только я выгнал наших четвероногих питомцев на прогулку, как тут же встретился на площадке с Пашей Месняцким, которого все по-доброму звали «Паша-мясо». И не только из-за фамилии, но и за профессию. Дружить было с ним достаточно выгодно, потому что иногда он приносил заказы с отборной вырезкой, что было редкостью в те годы. Но больше Паша подкупал своей отзывчивостью. Несмотря на огромный рост, поломанный боксом кривой нос, модную в то время пятидневную щетину, лысый череп и ладони, больше похожие на совковые лопаты по размеру, Паша был добрым и старался при сложных ситуациях, которые изредка случались на наших выгулах, «находить консенсус». Местная шпана конечно же не была готова вступать «в открытую конфронтацию» от одного только взгляда Паши. Поэтому мы с моим партнёром по «собачьему бизнесу», Витей, оставались благодарны за такое негласное покровительство. Хотя, конечно же были догадки, что получил Паша свою кличку далеко не только за фамилию и работу в мясном отделе. Но… в то время без надобности лишних вопросов не задавали и всех вполне всё устраивало.
Собака у Паши была ему под стать – кавказская овчарка. Звал он её Тучка, вместо клички «Турчия» в родословной. По характеру эта парочка словно была из одного ментального соединения – оба размеренно неторопливые и спокойные. Но, лишь до первой опасности. Однажды Тучка среагировала молниеносно на вроде бы дружеское похлопывание по моему плечу какого-то заблудившегося гопаря, размером с Пашу. Через секунду, после развязного поведения непрошенного гостя, она уже держала его за ширинку, а тот с прилипшим к губам окурком, вяло просил убрать собачку. Тучка же, судя по всему, аккуратно продолжала смыкать челюсть, и только неторопливо сказанная Пашей фраза: «Плюнь бяку, Тучка…» дала шанс несчастному гостю остаться мужчиной.
 
В тот морозный вечер мы снова увидели Браса и «слышь-Клима», которого так мы между собой прозвали за это слово-паразит. Сразу было понятно, что дядечка «идёт на бровях», а Брас, ниже обычного опустив свою лобастую голову, плетётся сзади.
— Ну, чё вы тут, слышь… нахлобучиваете… слышь… девок то…– развязно, заплетающимся языком начал беседу Клим. – А я вот, слышь… свою… уже всё… Хороним, слышь, послезавтра…
От такой новости мы вдвоём с Пашей замерли и обескураженно переглянулись. Дело в том, что однажды, когда Коля был в каком-то нервном состоянии, совершенно случайно узнали мы следующее. Его мама, строгая и державшая мужа в ежовых рукавицах, одним взглядом могла объяснить тому все последствия, от «уговора бутылочки беленькой», и Клим боялся жену, как огня. Но, как мы догадывались, часто срывал злобу на сыне, когда мамы рядом не было. Никто старался не влезать в чужую жизнь расспросами, но сейчас трагедия этой семьи вдруг обрушилась и на нас.
– Что случилось? – прогудел встревоженным басом Паша и поддержал чуть не упавшего Клима.
– Сиськи у неё, слышь…заразными были… рак… любил я её… сильно любил, слышь… и вот… – промямлил тот, скривив лицо, и тут же со всей силы дёрнул за поводок Браса, словно он был виноват в случившемся.
Пёс, растопырив лапы, чуть приподнял голову и мы впервые увидели его оскал... Налитые кровью глаза смотрели с такой ненавистью, что даже мне, матёрому собаколюбцу стало не по себе. А Клим не унимался и всё пьяно дёргал поводок, хрипло выплёвывая слова:
– Я тебя, сука, заставлю, слышь…повиноваться! Слышь, мра-а-азь!..
После этого вопля, Клим перехватил длинный поводок посередине и стал с какой-то неистовой злобой хлестать Браса. Тот сначала прижал плотнее уши и зажмурился от первых ударов, а потом стремительным рывком набросился на уже явно ненавистного хозяина, свалил его в сугроб и встал над ним, злобно щерясь в самое лицо.
Клим заверещал что-то несуразное, а я тут же кинулся оттаскивать Браса. Паша загородил собак, растопырив руки, чтобы они не бросились на помощь, но было видно, как вздыбились их холки, и они, напрягшись, замерли в нескольких шагах. Оттянув Браса, я обнял его, стал гладить, и что-то торопливо шептать на ухо, успокаивая, сам не понимая, что делать дальше. Пёс в моих объятьях пару секунд ещё рвался, а потом как-то сразу обмяк и… завыл. Его вой просто разрывал сердце. Казалось, что он вложил в него всю боль и тоску по той, которая уже не вернётся к нему никогда.
Я отпрянул и меня затрясло от этого протяжного хриплого стона горечи. Паша, пытавшийся перехватить поводок у Клима, тоже стоял с округлившимся глазами и, тяжело дыша, смотрел то на Браса, то на меня.
Клим, суетливо копошась, начал подниматься из сугроба и, вероятно, начиная трезветь, громко и прерывисто засипел, переходя на крик:
– Что, мразь?!.. Слышь… ща домой то придём, и я тебя там не поводком отм**охаю! Вас всех, слышь, надо п***ить! И собак, и детей! Да так, чтобы уважали и знали силу, слышь… но чтоб убить не смогли… Слышь, мра-а-азь!!!
Брас резко оборвал вой, повернулся, вздыбил шерсть на холке и медленно двинулся на Клима, утробно рыча и обнажая пожелтевшие клыки…
 
…Мысль, которая разрывала сознание, вот-вот должна была отбросить все страхи и вышвырнуть наружу покорность, как разорванную тряпичную игрушку…
«Всё! Нечего бояться и нечего терять!.. Её запаха нет в том, копошащимся в снегу…».
Пёс вытянул шею и одновременно чуть пригнулся, словно готовясь к прыжку…
«Его вонь… она редко проявлялась все годы, а сейчас просто невыносима... Хозяйка не допускала эту вонь в него… Но, он – вожак… Был вожаком… Эта вонь лишила его первенства… Он не был первым никогда… Она была первой!.. Запах её рук сильнее… тонкой нитью он ещё есть в памяти… только там… но её тёплого запаха уже не будет рядом… я знаю… А его руки… Как же я хотел каждый раз вцепиться в них… Не важно, когда бил ими, или когда гладил… Руки кусать незачем… Горло… там живёт его вонь… Её надо вырвать оттуда… и изгнать из стаи… вместе с ним… навсегда…»
 
Паша быстро схватил Браса за ошейник, а Тучка, словно останавливая неминуемое, медленно, но уверенно замерла боком перед щерящейся мордой Браса.
Наш питомец Рой, словно сноп предостерегающего пламени, тут же встал перед ними двумя. Было видно, как напряглись его мышцы на лапах, и он выжидательно смотрел на поднимающегося Клима.
– Слышь… убери собак… – отрывисто просипел Клим, вставая и отряхиваясь, и добавил сквозь зубы, – Я тебя, мразь, насмерть за…
Договорить он не успел, так как Паша, с каменным выражением лица, положил ладонь на голову Клима, как на маленький мячик, и совершенно без усилий толкнул. Тщедушное тело влетело в сугроб, словно от мощного боксёрского хука и мы услышали за своими спинами крик Коли:
– Не-е-ет!
Подбежав к нам, парнишка схватил за ошейник Браса и тот, почувствовав родной запах, словно вышел из ступора и стал, поскуливая, запрыгивать ему на грудь и пытаться лизнуть в лицо. При свете единственного тусклого фонаря мы разглядели лиловый кровоподтёк почти во всю левую часть лица мальчика. Он старался отворачивать от облизываний практически оплывший глаз над рассечённой бровью. Рану Коля заклеил как мог, неумело, и часть крови осталась не смытой.
– Это он тебя? – негромко, но так, что хотелось съёжиться, протянул Паша и повернулся к барахтающемуся телу в снегу.
– Не н…н…надо, п…п…пожалуйста, – раздался надтреснутый, ломающийся голос Коли и мы с Пашей в который раз за вечер обескураженно переглянулись.
– Мра-а-а-азь! – хрипло вопил из сугроба Клим, не оставляя попыток выбраться.
Паша развернул Колю за плечи ближе под свет тусклого фонаря, и мы заметили, как тот чуть сморщился от боли и пригнул плечо.
– Ко мне домой сегодня пойдёшь, – безапелляционно заявил Паша, осматривая раны на лице парнишки. – С Брасом вместе.
Меня трясло не меньше Коли, стоящего перед Пашей, и я, стараясь говорить без дрожи в голосе, задал очень глупый по ситуации вопрос:
– Давно ты заикаешься?
Коля, нервно дёрнул головой и… зарыдал, уткнувшись в широкую грудь Паши. Тот стоял и не знал, что делать. Сначала он немного развёл руки в стороны, словно не решаясь тронуть вздрагивающие плечи паренька, но потом всё же приобнял его со словами:
– Моя пружинка на сборах пару дней, так что… поживи у нас.
В голове тут же всплыл образ супруги Паши, Лены. Та была поджарой, высокой волейболисткой со смеющимися глазами. Как не сложно догадаться, Паша звал любимую «пружинкой» из-за всех совокупностей её характера: и за гибкость, и за вспыльчивый нрав, что как пружина выстреливал эмоциями, и конечно же за её сверх подвижность.
– П…п…послезавтра п…похороны… – гулко прозвучал голос Коли, уткнувшегося лицом в куртку Паши, и он снова заревел навзрыд.
Паша тяжело вздохнул, чуть отстранил мальчика от себя и, хмуро глядя, сказал:
– Знаешь, где мой дом?
Коля закивал, трясущимися руками утирая слёзы с разбитого лица.
– На, ключи. Двадцатая квартира. Иди туда с Брасом, а я пока разберусь, – и он слегка покосился на выползающего из сугроба Клима.
– Н…н…не надо его… – всхлипывая, чуть ли не простонал Коля.
– Ну, что ты?.. – миролюбиво прогудел Паша. – Я только поговорю, – он отвернулся и также негромко произнёс, – Тучка, домой. Сама.
Потрепав собаку по мохнатой голове с обрубками ушей, он подтолкнул её, и она неторопливо захрустела по снегу. Брас, будто поняв всё, что сказали Коле, пошёл вслед за Тучкой, увлекая всхлипывающего мальчика за собой.
Паша посмотрел на меня и, положа руку на плечо, негромко спросил:
– Тебе не пора ли собак загнать?..
 
Что было потом, и чем тогда завершилась эта история я, к своему огромному стыду, не узнал. Мобильных телефонов ещё не было в массовом пользовании, а у меня случился очередной жизненный разворот – буквально с раннего утра я получил приглашение на новую и перспективную работу и в полдень уже мчался в поезде.
Перед отъездом мы конечно же созвонились с моим партнёром Витей, и я ему всё кратко объяснил по новой работе. Но ввиду того, что вчера он не дежурил с собаками, то всей истории не знал. Просить его выяснить, как и чем всё закончилось, я не решился. Партнёр мой любил, как многое слишком приукрасить, так и «крепко заложить за воротник». Из-за чего, собственно, и закончился наш совместный «собачий бизнес».
 
Теперь, спустя почти десять лет передо мной стоял улыбчивый парень со шрамом, резко разделяющим левую бровь на две части.
– Коля! – искренне обрадовался я и протянул руку. – Какими судьбами?
– Да, вот, устроился здесь н…на радио, главным звукорежиссёром, – не без тихой гордости заявил он, и чуть подумав, добавил, – Знаете же, что дядя Паша забрал к себе Роя, когда у вас там всё стало з…закрываться?
Я виновато сморщился и отрицательно качнул головой.
– Не важно, – махнул рукой Коля и замолчал ненадолго. Потом взглянул на меня печально, и продолжил, – Потом Б…брас умер… месяца через два. Неделю не ел вообще ничего… и умер…
Тяжело вздохнув, я сочувственно похлопал Колю по плечу. Возникло неловкое молчание, но меня подмывало расспросить больше обо всём произошедшем после того ужасного морозного вечера. Словно, поняв мои мысли, Коля тихо заговорил дальше:
– Д…дядя Паша с тётей Леной были моими опекунами, а потом… д…дядю Пашу убили… и я ту мамину квартиру продал, перед институтом…
Глядя в глаза Коли, я увидел удивительно взрослый взгляд, а он опустил голову и добавил:
– Отчима утром перед п…похоронами мамы в петле… нашли… Пустых бутылок водки было штук десять р…разбросано… А соседи говорили, что он почти два дня пьяно к…кричал «мразь» … Так мне д…дядя Паша рассказал…
«Так он ещё и отчимом тебе был? Ну надо же…» – мысленно удивился я.
Глядя друг на друга, мы оба поняли и молча согласились в правильности, что Коля не стал расспрашивать Пашу-мясо об истинных причинах, которые теперь навеки упокоились вместе с ним.
Понимающе медленно кивнув, вдруг с какой-то холодной усмешкой и не свойственным мне злорадством, я про себя протянул: «Поделом тебе, м…»
Но последнее слово застряло в мыслях, будто не захотело портить моё сознание антисакральным смрадом.

История 02.1993 - 04.2002