Великие стихи

1
Николай Гумилев
Слово
В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.

И орел не взмахивал крылами,
Звезды жались в ужасе к луне,
Если, точно розовое пламя,
Слово проплывало в вышине.

А для низкой жизни были числа,
Как домашний, подъяремный скот,
Потому что все оттенки смысла
Умное число передает.

Патриарх седой, себе под руку
Покоривший и добро и зло,
Не решаясь обратиться к звуку,
Тростью на песке чертил число.

Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что Слово это - Бог.

Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества.
И, как пчелы в улье опустелом,
Дурно пахнут мертвые слова.


2  Роберт Бернс

В полях, под снегом и дождем...

В полях, под снегом и дождем,
     Мой милый друг,
     Мой бедный друг,
Тебя укрыл бы я плащом
     От зимних вьюг,
     От зимних вьюг.

А если мука суждена
     Тебе судьбой,
     Тебе судьбой,
Готов я скорбь твою до дна
     Делить с тобой,
     Делить с тобой.

Пускай сойду я в мрачный дол,
     Где ночь кругом,
     Где тьма кругом, -
Во тьме я солнце бы нашел
     С тобой вдвоем,
     С тобой вдвоем.

И если б дали мне в удел
     Весь шар земной,
     Весь шар земной,
С каким бы счастьем я владел
     Тобой одной,
     Тобой одной.


3 Александр Блок

Успение
Ее спеленутое тело
Сложили в молодом лесу.
Оно от мук помолодело,
Вернув бывалую красу.

Уже не шумный и не ярый,
С волненьем, в сжатые персты
В последний раз архангел старый
Влагает белые цветы.

Златит далекие вершины
Прощальным отблеском заря,
И над туманами долины
Встают усопших три царя.

Их привела, как в дни былые,
Другая, поздняя звезда.
И пастухи, уже седые,
Как встарь, сгоняют с гор стада.

И стражей вечному покою
Долины заступила мгла.
Лишь меж звездою и зарею
Златятся нимбы без числа.

А выше, по крутым оврагам
Поет ручей, цветет миндаль,
И над открытым саркофагом
Могильный ангел смотрит вдаль.


4  Анна Ахматова
Кого когда-то называли люди

Кого когда-то называли люди
Царем в насмешку, Богом в самом деле,
Кто был убит — и чье орудье пытки
Согрето теплотой моей груди…

Вкусили смерть свидетели Христовы,
И сплетницы-старухи, и солдаты,
И прокуратор Рима — все прошли.

Там, где когда-то возвышалась арка,
Где море билось, где чернел утес, —
Их выпили в вине, вдохнули с пылью жаркой
И с запахом бессмертных роз.

Ржавеет золото и истлевает сталь,
Крошится мрамор — к смерти все готово.
Всего прочнее на земле печаль
И долговечней — царственное слово.

1945 г., Фонтанный дом

***
В каждом древе распятый Господь,
В каждом колосе тело Христово,
И молитвы пречистое слово
Исцеляет болящую плоть.

5 ШАРЛЬ БОДЛЕР
ПРИГЛАШЕНИЕ К ПУТЕШЕСТВИЮ

Дитя, сестра моя!
Уедем в те края,
Где мы с тобой не разлучаться сможем,
Где для любви века,
Где даже смерть легка,
В краю желанном, на тебя похожем.

И Солнца нежный луч
Среди ненастных туч
Усталого ума легко коснется
Твоих прекрасных глаз
Таинственный приказ
В соленой пелене два черных солнца

И мы войдем в большой и светлый дом,
Где временем уют отполирован,
Где аромат цветов изыскан и медов
Где сладкой амброй воздух околдован,
За тонким льдом стекла прозрачны зеркала,
Воздушный блеск играет каждой гранью
Все говорит в тиши на языке души,
Единственном, достойном пониманья.

В каналах корабли
В дремотный дрейф легли
Бродячий флаг их голубого цвета
Сюда прислал их бриз
Исполнить твой каприз
Они пришли с другого края света

А солнечный закат
Соткал полям наряд,
Одел каналы, улицы и зданья,
И блеском золотым весь город одержим
В неистовом предсумрачном сиянии.

Дитя, сестра моя!
Уедем в те края,
Где мы с тобой не разлучаться сможем,
Где для любви века,
Где даже смерть легка,
В краю желанном, на тебя похожем.


6  слышал – в келии простой – Александр Сергеевич Пушкин

Я слышал – в келии простой
Старик молитвою чудесной
Молился так передо мной:
«Отец людей! Отец небесный!
Да имя вечное Твоё
Святится нашими сердцами!
Да прийдет Царствие Твоё.
Твоя да будет Воля с нами,
Как в небесах, так на земли!
Насущный хлеб нам ниспошли
Твоею щедрою рукою.
И как прощаем мы людей,
Так нас, ничтожных пред Тобою,
Прости, Отец, Своих детей.
Не ввергни нас во искушенье
И от лукавого прельщенья
Избави нас и пожалей”.


7  Осенний вечер  Ф. Тютчев
Есть в светлости осенних вечеров
Умильная, таинственная прелесть:
Зловещий блеск и пестрота дерев,
Багряных листьев томный, легкий шелест,
Туманная и тихая лазурь
Над грустно-сиротеющей землею,
И, как предчувствие сходящих бурь,
Порывистый, холодный ветр порою,
Ущерб, изнеможенье – и на всем
Та кроткая улыбка увяданья,
Что в существе разумном мы зовем
Божественной стыдливостью страданья.


8   «Есть в осени первоначальной…»  Ф. Тютчев
Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора —
Весь день стоит как бы хрустальный,
И лучезарны вечера…

Где бодрый серп гулял и падал колос,
Теперь уж пусто все – простор везде, —
Лишь паутины тонкий волос
Блестит на праздной борозде.

Пустеет воздух, птиц не слышно боле,
Но далеко еще до первых зимних бурь —
И льется чистая и теплая лазурь
На отдыхающее поле…


9 Лев Зилов
По хрустальным лесенкам,
Светлыми дорожками,
Ангелочки бегают
Маленькими ножками.

Им кивают весело
Розы бирюзовые,
К ним летят, торопятся
Бабочки пунцовые.

Где поют под ветками
Птички звонко песенки,
Их встречает Боженька
На последней лесенке.

Боженька весь беленький,
С седенькими бровками.
Платьице застёгнуто
Божьими коровками.

Упираясь в лесенку
Палочкой-подпорочкой,
Кормит он воробушков
Тёплой, вкусной корочкой.

Подбегают ангелы
И целуют ноженьки
Своего любимого
Беленького Боженьки.

И даёт им Боженька
Золотые ломики,
Отсылает ангелов
В голубые домики.

Чтоб колоть-раскалывать
Камни серебристые
И из них устраивать
Звёздочки лучистые.

Ночью выйдут ангелы
Быстро сеять звёздочки
По небу стемневшему
В чёрные бороздочки.

1908 г.

Праматерь ночь, с тобой сижу у лампы
И, слушая осенний мерный шум,
Приподнимаю занавес у рампы,
А там, за ним, вся жизнь, весь сгусток дум.

Торжественно, с мучительным покоем
В провал былого опуская гроб,
Над безднами плыву безумным Ноем,
Избегнувшим и выжившим потоп.

Вокруг во рвах разбросан щебень пёстрый
Домов, деревьев, утвари скупой,
И по скале обломанной и острой
Висят тела последнею толпой.

Гляжу на них, открыв окно ковчега,
Ещё шумят, свергаясь с гор, ручьи...
Летят ко мне (им нет внизу ночлега)
С масличной ветвью голуби мои.




Иволгам

Там слишком много светлого простора
И так вдали нежны небес края...
Должно быть, смерть придёт за мною скоро,
И набожно уходит жизнь моя!

Прощайте, иволги! Вы пели так прилежно
Простую песенку о солнце, о весне,
Так эхо сердца вторило вам нежно,
Так много мудрого вы рассказали мне!
 
Я не умру, как вы не умирали!
Я только замолчу, я только оглянусь
Ещё раз бережно на ласковые дали,
Потом засну, потом - опять проснусь!


Св. Николай Мирликийский

Двери заперты засовом,
Ночь висит щитом лиловым.
День зарю кругом заводит,
И святой на землю сходит.

Тёмный, мрачный и высокий,
Светлокудрый, остроокий,
Шагом мерным и нескорым
Он во мгле идёт дозором.

Он щеколды запирает,
Всё в порядок прибирает,
У ворот стучит клюкою
И качает головою.

С первым светом он уходит,
Очи в глубь небес возводит,
И вздыхает он глубоко
У околиц одиноко.

Тот, кто встанет раным-рано,
Тот увидит в мгле тумана,
В зыби воздуха ночного
Призрак тающий святого.

Мерно в дальнюю дорогу
Он идет на небо к Богу,
И его, склоняясь, нива
Провожает молчаливо.


1908


Св. Серафим Саровский

С петухом воспрянув, ночью ясной,
Сотворив молитву на коленях,
Отворял он дверцу в лес ненастный
И садился робко на ступенях.

До зари ходил он за водою
На прозрачный ключ, закрытый ивой.
Не смущал он струй своей бадьёю,
Не будил малиновки пугливой.

Отогнав недолгие заботы,
Полный к жизни радостным приветом,
На заре, окончивши работы,
Он творил молитву перед светом.

Приподняв блестящее оконце,
Припадал лицом он светлокудрым:
"Помоги мне быть простым как солнце!
Помоги мне быть как солнце мудрым!"


1908


Св. Сергий Радонежский

Сергий-батюшка с кузовком ходил,
Костянику, свет, по кустам сбирал.
Его, батюшку, бур-медведь водил,
Жёлтый мёд ему по дуплам казал.

Он, свет, ягоду со стебля срывал,
Пестик ягодный оставлял в стебле.
Светлый, жидкий мёд из сотов сливал,
Мёду на зиму оставлял пчеле.

Кузовок делил - вожака кормил,
Сам три ягодки, да росинку сот.
В студеном ключе он уста мочил
И цветы кропил пылью свежих вод.

Он с устатку тут почивать любил,
Клал он голову меж звериных лап...
Жаркий день его, долгий путь томил.
Был он, батюшка, как травинка слаб.


1908
Автор: Лев Зилов

10 Борис Чичибабин
* * *

В лесу, где веет Бог, идти с тобой неспешно…
Вот утро ткет паук — смотри, не оборви…
А слышишь, как звучит медлительно и нежно
в мелодии листвы мелодия любви?

По утренней траве как путь наш тих и долог!
Идти бы так всю жизнь — куда, не знаю сам.
Давно пора начать поклажу книжных полок —
и в этом ты права — раздаривать друзьям.

Нет в книгах ничего о вечности, о сини,
как жук попал на лист и весь в луче горит,
как совести в ответ вибрируют осины,
что белка в нашу честь с орешником творит.

А где была любовь, когда деревья пахли
и сразу за шоссе кончались времена?
Она была везде, кругом и вся до капли
в богослуженье рос и трав растворена.

Какое счастье знать, что мне дано во имя
твое в лесу твоем лишь верить и молчать!
Чем истинней любовь, тем непреодолимей
на любящих устах безмолвия печать.
1990


11Стихотворение Ильи Кормильцева...

мне снилось что Христос воскрес
и жив как я и ты
идет несет незримый вес
а на руках бинты

идет по вымершим дворам
пустынных городов
и Слово жаждет молвить нам
но не находит слов

а мне снилось что Христос воскрес
а мне снилось что Он жив
а мне снилось что Христос воскрес
а мне снилось что Он жив

мне снилось Он мне позвонил
когда искал приют
и ненароком обронил
что здесь Его убьют

мне снилось что Он пил вино
в подъезде со шпаной
и били до смерти Его
цепочкою стальной

а мне снилось что Христос воскрес
а мне снилось что Он жив
а мне снилось что Христос воскрес
а мне снилось что Он жив

звучал Его последний смех
переходящий в стон
мне снилось я один из тех
с кем пил в подъезде Он

проснулся я и закурил
и встал перед окном
и был весь опустевший мир
один сиротский дом
Мне снилось, что Христос воскрес, и жив, как я и ты,
Идёт, несёт незримый вес, а на руках бинты.


12 Николай Заболоцкий, "Лицо коня", 1926

Животные не спят. Они во тьме ночной
Стоят над миром каменной стеной.

Рогами гладкими шумит в соломе
Покатая коровы голова.
Раздвинув скулы вековые,
Её притиснул каменистый лоб,
И вот косноязычные глаза
С трудом вращаются по кругу.

Лицо коня прекрасней и умней.
Он слышит говор листьев и камней.
Внимательный! Он знает крик звериный
И в ветхой роще рокот соловьиный.

И зная всё, кому расскажет он
Свои чудесные виденья?
Ночь глубока. На тёмный небосклон
Восходят звёзд соединенья.
И конь стоит, как рыцарь на часах,
Играет ветер в лёгких волосах,
Глаза горят, как два огромных мира,
И грива стелется, как царская порфира.

И если б человек увидел
Лицо волшебное коня,
Он вырвал бы язык бессильный свой
И отдал бы коню. Поистине достоин
Иметь язык волшебный конь!
Мы услыхали бы слова.
Слова большие, словно яблоки. Густые,
Как мёд или крутое молоко.
Слова, которые вонзаются, как пламя,
И, в душу залетев, как в хижину огонь,
Убогое убранство освещают.
Слова, которые не умирают
И о которых песни мы поём.

Но вот конюшня опустела,
Деревья тоже разошлись,
Скупое утро горы спеленало,
Поля открыло для работ.
И лошадь в клетке из оглобель,
Повозку крытую влача,
Глядит покорными глазами
В таинственный и неподвижный мир.


13 Арсений Тарковский, 1956

Я учился траве, раскрывая тетрадь,
И трава начинала, как флейта, звучать.
Я ловил соответствие звука и цвета,
И когда запевала свой гимн стрекоза,
Меж зелёных ладов проходя, как комета,
Я-то знал, что любая росинка — слеза.
Знал, что в каждой фасетке огромного ока,
В каждой радуге яркострекочущих крыл
Обитает горящее слово пророка,
И Адамову тайну я чудом открыл.

Я любил свой мучительный труд, эту кладку
Слов, скреплённых их собственным светом, загадку
Смутных чувств и простую разгадку ума,
В слове п р а в д а мне виделась правда сама,
Был язык мой правдив, как спектральный анализ,
А слова у меня под ногами валялись.

И ещё я скажу: собеседник мой прав,
В четверть шума я слышал, в полсвета я видел,
Но зато не унизив ни близких, ни трав,
Равнодушием отчей земли не обидел,
И пока на земле я работал, приняв
Дар студёной воды и пахучего хлеба,
Надо мною стояло бездонное небо,
Звёзды падали мне на рукав.

14 Дмитрий Кленовский, 1948

Бойся падших ангелов! В толпе
Ангелов — не все к нам благосклонны.
Есть такие, что как червь в крупе,
Роются в душе твоей смущённой.

Точат потаённые пути
В чистые, заветные глубины,
Чтобы, в пыль их зёрна превратив,
Липкую оставить паутину.

Падший ангел — он тебя бедней,
Потому и кормится тобою.
Словно к горлу, к совести твоей
Присосётся жадною губою.

Иль твою откормит щедро страсть,
Всё, чем сердце суетно и глухо,
Чтоб потом полакомиться всласть
Свежею убоиною духа.

Он тебе является, паря
В силе, славе и великолепьи.
Только горе, если за наряд
С плеч его отдать свои отрепья!

Настоящий ангел твой незрим,
Подойдет — листа не заколышет.
Будто ты и не встречался с ним!
Будто вовсе он тебя не слышит!

Он тебя не балует ничем,
Строг к тебе, суров порою даже.
Лишь когда отчаешься совсем —
Незаметно путь тебе укажет.

И когда (в лазурь из темноты!)
Он тебе откроет двери рая
— Вскрикнешь ты в смятеньи: "Это Ты!
Я тебя давно и странно знаю!

Ты скрывался с моего пути,
Ты молчал, когда я звал на помощь!
Думалось: ну где же мне дойти,
Жалкому и нищему такому!

А теперь передо мной расцвёл
Этот край, безоблачен и светел!
И что Ты сюда меня привёл,
Веришь ли, я даже не заметил!"


15 Глеб Семёнов, 1954

Когда меж небом и землёй
Гудят натянутые сосны,
И, как зеленоватой мглой,
Их музыкой многоголосной
Душа затоплена — не мне
Постичь исполненное свыше.
Я только слушаю — и слышу,
И вещий холод по спине...


16 Владислав Ходасевич, 1921
ЭЛЕГИЯ

Деревья Кронверкского сада
Под ветром буйно шелестят.
Душа взыграла. Ей не надо
Ни утешений, ни услад.

Глядит бесстрашными очами
В тысячелетия свои,
Летит широкими крылами
В огнекрылатые рои.

Там всё огромно и певуче,
И арфа в каждой есть руке,
И с духом дух, как туча с тучей,
Гремят на чудном языке.

Моя изгнанница вступает
В родное, древнее жильё
И страшным братьям заявляет
Равенство гордое своё.

И навсегда уж ей не надо
Того, кто под косым дождём
В аллеях Кронверкского сада
Бредёт в ничтожестве своём.

И не понять мне бедным слухом,
И косным не постичь умом,
Каким она там будет духом,
В каком раю, в аду каком.

Четыре года войны, пять лет лагерей и более двадцати лет изгнания из литературы выпали на долю поэта Бориса Чичибабина. Но писать стихи он не переставал даже в самые тяжелые времена. В проекте «50 великих стихотворений» — одно из самых известных и лучших стихотворений автора.


17 Борис Чичибабин

Ночью черниговской с гор араратских,
шерсткой ушей доставая до неба,
чад упасая от милостынь братских,
скачут лошадки Бориса и Глеба.

Плачет Господь с высоты осиянной.
Церкви горят золоченой известкой,
Меч навострил Святополк Окаянный.
Дышат убивцы за каждой березкой.

Еле касаясь камений Синая,
темного бора, воздушного хлеба,
беглою рысью кормильцев спасая,
скачут лошадки Бориса и Глеба.

Путают путь им лукавые черти.
Даль просыпается в россыпях солнца.
Бог не повинен ни в жизни, ни в смерти.
Мук не приявший вовек не спасется.

Киев поникнет, расплещется Волга,
глянет Царьград обреченно и слепо,
как от кровавых очей Святополка
скачут лошадки Бориса и Глеба.

Смертынька ждет их на выжженных пожнях,
нет им пристанища, будет им плохо,
коль не спасет их бездомный художник
бражник и плужник по имени Леха.

Пусть же вершится веселое чудо,
служится красками звонкая треба,
в райские кущи от здешнего худа
скачут лошадки Бориса и Глеба.

Бог-Вседержитель с лазоревой тверди
ласково стелет под ноженьки путь им.
Бог не повинен ни в жизни, ни в смерти.
Чад убиенных волшбою разбудим.

Ныне и присно по кручам Синая,
по полю русскому в русское небо,
ни колоска под собой не сминая,
скачут лошадки Бориса и Глеба.

 
Исторический контекст
Стихотворение «Ночью черниговскои;…» было написано в 1977 году. Это был период, когда Борис Чичибабин претерпевал многолетнее забвение, будучи исключенным из Союза писателеи; СССР и запрещенным для публикации в стране. Но несмотря на мощное идеологическое давление, поэт оставался верен своим художественным взглядам и не переставал писать. В эти годы он написал стихотворение, которое многие современники и исследователи считали лучшим произведением поэта. Философ Григорий Померанц, хорошо знавший Чичибабина, вспоминал: «Последние годы Борис часто читал эти стихи. Они стали для него самого словеснои; иконои;...»

Автор
Настоящая фамилия поэта Бориса Алексеевича Чичибабина (1923–1994) — Полушин. Псевдоним «Чичибабин» был взят в честь двоюродного деда со стороны матери — академика Алексея Евгеньевича Чичибабина, известного учёного-химика.

Чичибабин был родом из офицерской семьи. В юности он увлекался историей и в 1940 поступил на исторический факультет Харьковского университета. Однако в начале войны, в 18 лет, он был призван в армию, где служил солдатом минометной роты на Закавказском фронте (там же служил еще один будущий известный поэт — Булат Окуджава).

В 1977 году опальный советский поэт написал стихотворение о святых Борисе и Глебе. Прочитайте его!

После войны Чичибабин поступил в тот же университет, но уже на филологический факультет, где не только писал стихи, но и «издавался» особым образом. «Покупалась школьная тетрадка, разрезалась вдоль пополам, а потом еще перегибалась вдоль опять пополам. Получалась такая узенькая книжечка, где он своим мелким, изумительно разборчивым почерком, писал свои стихи». Именно в таком виде стихи распространялись среди однокурсников. Однако уже в 1946 году молодой поэт был арестован и осуждён на 5 лет лагерей за якобы «антисоветскую агитацию» в своих стихотворениях (что было в них на самом деле — неизвестно). Сам Чичибабин вспоминал: «Когда меня спрашивают: за что? — я отвечаю: ни за что, как многие в те времена...»

В 1977 году опальный советский поэт написал стихотворение о святых Борисе и Глебе. Прочитайте его!

В тюрьме он продолжал писать стихи. Однако о лагере старался позже не вспоминать: «Когда приходится попадать в компанию бывших лагерников, я чувствую себя среди них самозванцем — ничего не помню. У меня была надежная внутренняя защита, как бы “внутренний монастырь”: мои мечты, книги, стихи, моя духовная свобода, этим я и жил».

Однажды, отвечая на вопросы анкеты, Чичибабин написал, что его любимое занятие «совершать героические поступки». На пункт «Ваше представление о счастье» он ответил: «Любить». А когда нужно было написать, «что для него несчастье», он ответил: «О несчастье не имею ни малейшего представления».

В 1977 году опальный советский поэт написал стихотворение о святых Борисе и Глебе. Прочитайте его!

В 50-х годах его стихотворения распространялись в рукописном виде и были известны немногим. Однако в 60-е, во время массового увлечения поэзией, Чичибабин стал выступать на поэтических вечерах, печататься (хотя, по словам самого поэта, его «главные» стихи все равно не пропускала советская цензура) и руководить литературной студией. Но вскоре ее закрыли: поводом послужили занятия по творчеству «неблагонадёжного» Пастернака. После этого, не имея достаточных средств к существованию, Чичибабин устроился на конторскую работу в трамвайно-троллейбусное управление, где проработал целых 23 года. В 1973 году снова за «неугодные» стихотворения его исключили из Союза писателей (членом которого он являлся с 1966 года). Несмотря на то, что в тюрьму он в этот раз не попал, Чичибабин оказался на двадцать с лишним лет «отлучен» от литературы. Его вовсе перестали печатать:

«В тихом шелесте читален
Или так, для разговорца,
Глухо имя Чичибабин.
Нет такого стихотворца».

Только в конце 1980-х, в годы перестройки, Чичибабин возвращается в большую литературу: его снова печатают, восстанавливают в Союзе писателей, поэт выступает по радио и телевидению. В 1990 году за книгу «Колокол» поэту вручили Государственную премию СССР и премию имени Сахарова «За гражданское мужество». Однако это счастливое возвращение продлилось совсем недолго: 15 декабря 1994 года поэт скончался.

В 1977 году опальный советский поэт написал стихотворение о святых Борисе и Глебе. Прочитайте его!
Произведение
Стихотворение «Ночью черниговской…» создано Борисом Чичибабиным под впечатлением от иконы XIV века святых князей-страстотерпцев Бориса и Глеба, которая сейчас хранится в Третьяковскои; галерее и происходит из Успенского собора Московского Кремля.

На иконе первые русские святые изображены скачущими на конях, один из которых темного окраса, а другои; — красного. Под копытами коней — горки, свойственные иконописной традиции, которые символизируют высоту духовного совершенства. В правои; руке у каждого князя длинное копье с небольшим знаменем. В правом верхнем углу иконы, «на небе», располагается фигура Господа, благословляющая братьев.

Икона, изображающая Бориса и Глеба скачущими на конях, — особый тип иконографии святых братьев, который получил распространение на Руси в XIV веке (ранее иконы изображали святых князей по-другому — без конеи; и в богатых княжеских одеждах). Первые иконы святых Бориса и Глеба предназначались для церквей, построенных в их честь во многих городах Руси, среди которых был и Чернигов. Скорее всего, отсюда у Чичибабина возник образ «черниговскои; ночи».

В 1977 году опальный советский поэт написал стихотворение о святых Борисе и Глебе. Прочитайте его!
Середина XIV в. Псков. Государственная Третьяковская галерея
В истории гибели князей поэта увлекли христианские идеи жертвенной любви, спасения и мученичества за веру: «Бог не повинен ни в жизни, ни в смерти. Мук не приявший вовек не спасется». Хоть и «плачет Господь», но жертва должна свершиться: святые братья последовали примеру Иисуса Христа, «иже положи душу свою за люди своя».

«Бог-Вседержитель с лазоревои; тверди ласково стелет под ноженьки путь им» — здесь Чичибабин пишет о Господнем благословении Бориса и Глеба на их духовный подвиг — жертвенное смирение перед лицом смерти от руки брата. Их подвиг мученичества основывается на Христовои; заповеди о любви. Братья не пожелали силои; настоять на своем земном княжеском праве, предпочтя земному царствованию «царствие небесное». Еще преподобныи; Нестор Летописец в своем «Чтении о Борисе и Глебе» (1080-е годы) подчеркивал миролюбие святых братьев не только в смысле повиновения брату, но и как заботу о сохранении мира между всеми подданными. Борис и Глеб предпочли умереть, чтобы предотвратить дальнейшую борьбу за власть и связанную с этим гибель людей. Об этом же пишет и Чичибабин («чад упасая от милостынь братских»).

Образ Святополка Окаянного, брата Бориса и Глеба, дан Чичибабиным в традициях древнерусской литературы: он, злодей и убийца, противопоставлен своим добрым и безвинным братьям. Фигура Святополка замечательно иллюстрирует отношение Чичибабина к злодеям-грешникам: «Согласно Божьим заповедям, нужно, должно ненавидеть грех и любить грешников... противиться злу и любить носителей зла, любить злодеев, любить в них людей, наших братьев и сестер. Я знаю, что это так, знаю, что так нужно и должно, но понять это ни умом, ни сердцем не могу... Я не могу любить убии;цу, мучителя, насильника, не могу отделить их страшных дел, их злодейств от них самих...».

«Бездомный художник, бражник и плужник по имени Леха» — это один из ближайших друзей Чичибабина, художник, актер и музыкант Леонид "Леха" Пугачев. Некоторые исследователи утверждают, что он задумывал написать копию той самой иконы Бориса и Глеба 1340-х годов. Скорее всего, об этом знал и Чичибабин, который в свою очередь написал свою «словесную» икону, опираясь на древнее изображение святых.

Интерес поэта к христианским темам и сюжетам неслучаен. Чичибабин вспоминал, что в годы официального запрета его поэзии, он и его товарищи «искали Бога». Вдова поэта Лилия Семеновна также отмечала, что стихи мужа отражали «трагический путь общества», несли «отпечаток внутреннеи; свободы, нравственного поиска и ответственности человека перед Богом».

В 1977 году опальный советский поэт написал стихотворение о святых Борисе и Глебе. Прочитайте его!
Лилия Карась-Чичибабина и Борис Чичибабин. 1968 год
Григорий Померанц утверждал: «В стихах Бориса Чичибабина, во всей их безыскусственности нет стилизации под святость, но есть то, что составляет самую ее суть: любовь. Любовь как счастье разделенного чувства и любовь как готовность душу свою отдать за ближнего...»

 

Сложные слова
Упасать — уберечь, устеречь, охранить.

Осиянный — освещенный, озаренный.

Пожни — луг, место покоса.

Волшба — колдовство, волхование.

Ныне и присно — сейчас и всегда (церковнославянское выражение).

18 Николай Рубцов, 1964
Тихая моя родина!
Ивы, река, соловьи...
Мать моя здесь похоронена
В детские годы мои.

– Где тут погост? Вы не видели?
Сам я найти не могу.–
Тихо ответили жители:
– Это на том берегу.

Тихо ответили жители,
Тихо проехал обоз.
Купол церковной обители
Яркой травою зарос.

Там, где я плавал за рыбами,
Сено гребут в сеновал:
Между речными изгибами
Вырыли люди канал.

Тина теперь и болотина
Там, где купаться любил...
Тихая моя родина,
Я ничего не забыл.

Новый забор перед школою,
Тот же зелёный простор.
Словно ворона весёлая,
Сяду опять на забор!

Школа моя деревянная!..
Время придёт уезжать –
Речка за мною туманная
Будет бежать и бежать.

С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.


19Николай Заболоцкий, 1957
 Во многом знании — немалая печаль,
Так говорил творец Экклезиаста.
Я вовсе не мудрец, но почему так часто
Мне жаль весь мир и человека жаль?

Природа хочет жить, и потому она
Миллионы зёрен скармливает птицам,
Но из миллиона птиц к светилам и зарницам
Едва ли вырывается одна.

Вселенная шумит и просит красоты,
Кричат моря, обрызганные пеной,
Но на холмах земли, на кладбищах вселенной
Лишь избранные светятся цветы.

Я разве только я? Я – только краткий миг
Чужих существований. Боже правый,
Зачем Ты создал мир, и милый и кровавый,
И дал мне ум, чтоб я его постиг!

20
последнее жутковатое Кормильцева
Я видел секретные карты,
Я знаю, куда мы плывём.
Капитан, я пришёл попрощаться с тобой,
с тобой и твоим кораблём.

Я спускался в трюм,
Я беседовал там
С господином начальником крыс.
Крысы сходят на берег
В ближайшем порту
В надежде спастись.

На верхней палубе играет оркестр,
И пары танцуют фокстрот,
Стюард разливает огонь по бокалам
И смотрит, как плавится лёд.
Он глядит на танцоров, забывших о том,
Что каждый из них умрёт.

Но никто не хочет и думать о том,
Пока "Титаник" плывёт.
Никто не хочет и думать о том,
Пока, пока "Титаник" плывёт.

Матросы продали винт эскимосам за бочку вина,
И судья со священником спорят всю ночь,
Выясняя, чья это вина.
И судья говорит, что всё дело в законе,
А священник – что дело в любви.
Но при свете молний становится ясно –
У каждого руки в крови.

Я видел акул за кормой,
Акулы глотают слюну,
Капитан, все акулы в курсе,
Что мы скоро пойдём ко дну.
Впереди встает холодной стеной
Арктический лёд.

Но никто не хочет и думать о том,
Пока "Титаник" плывёт.
Никто не хочет и думать о том,
Пока, пока "Титаник" плывёт.

Илья Кормильцев

21 Ирина Одоевцева

Скользит слеза из-под усталых век,
Звенят монеты на церковном блюде.
О чем бы ни молился человек,
Он непременно молится о чуде.

Чтоб дважды два вдруг оказалось пять,
И розами вдруг расцвела солома,
Чтобы к себе домой придти опять,
Хотя и нет ни «у себя», ни дома.

Чтоб из-под холмика с могильною травой
Ты вышел вдруг веселый и живой.


22 Семен Липкин
«Когда мне в городе родном…»
Когда мне в городе родном,
В Успенской церкви, за углом,
Явилась ты в году двадцатом,
Почудилось, что ты пришла
Из украинского села
С ребенком, в голоде зачатом.

Когда царицей золотой
Ты воссияла красотой
На стеклах Шартрского собора,
Глядел я на твои черты
И думал: понимала ль ты,
Что сын твой распят будет скоро?

Когда Казанскою была,
По Озеру не уплыла,
Где сталкивался лед с волнами,
А над Невою фронтовой
Вы оба — ты и мальчик твой —
Блокадный хлеб делили с нами.

Когда Сикстинскою была,
Казалось нам, что два крыла
Есть у тебя, незримых людям,
И ты навстречу нам летишь,
И свой полет не прекратишь,
Пока мы есть, пока мы будем.

1987


23 И. Бунин

И цветы, и шмели, и трава, и колосья,
И лазурь, и полуденный зной…
Срок настанет — Господь сына блудного спросит:
«Был ли счастлив ты в жизни земной?»

И забуду я всё — вспомню только вот эти
Полевые пути меж колосьев и трав —
И от сладостных слез не успею ответить,
К милосердным Коленам припав.

14 июля 1918 года

24 Иван Алексеевич Бунин
Матери
Я помню спальню и лампадку,
Игрушки, теплую кроватку
И милый, кроткий голос твой:
«Ангел-хранитель над тобой!»

Бывало, раздевает няня
И полушепотом бранит,
А сладкий сон, глаза туманя,
К ее плечу меня клонит.

Ты перекрестишь, поцелуешь,
Напомнишь мне, что он со мной,
И верой в счастье очаруешь…
Я помню, помню голос твой!

Я помню ночь, тепло кроватки,
Лампадку в сумраке угла
И тени от цепей лампадки…
Не ты ли ангелом была?

1901; 1910

25 К. БАЛЬМОНТ
Одна есть в мире красота.
Не красота богов Эллады,
И не влюбленная мечта,
Не гор тяжелые громады,
И не моря, не водопады,
Не взоров женских чистота
Одна есть в мире красота —
Любви, печали, отреченья,
И добровольного мученья
За нас распятого Христа.

1894 год

26 Б. Пастернак

Борис Пастернак. Август.
Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана.

Оно покрыло жаркой охрою
Соседний лес, дома поселка,
Мою постель, подушку мокрую,
И край стены за книжной полкой.

Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.

Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по старому,
Преображение Господне.

Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора,
И осень, ясная, как знаменье,
К себе приковывает взоры.

И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,
Нагой, трепещущий ольшаник
В имбирно-красный лес кладбищенский,
Горевший, как печатный пряник.

С притихшими его вершинами
Соседствовало небо важно,
И голосами петушиными
Перекликалась даль протяжно.

В лесу казенной землемершею
Стояла смерть среди погоста,
Смотря в лицо мое умершее,
Чтоб вырыть яму мне по росту.

Был всеми ощутим физически
Спокойный голос чей-то рядом.
То прежний голос мой провидческий
Звучал, не тронутый распадом:

«Прощай, лазурь преображенская
И золото второго Спаса
Смягчи последней лаской женскою
Мне горечь рокового часа.

Прощайте, годы безвременщины,
Простимся, бездне унижений
Бросающая вызов женщина!
Я – поле твоего сражения.

Прощай, размах крыла расправленный,
Полета вольное упорство,
И образ мира, в слове явленный,
И творчество, и чудотворство».


27 Ф. Тютчев
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа —
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!

Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.

Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.

28Чичибабин

Молитва

Не подари мне лёгкой доли,
в дороге друга, сна в ночи.
Сожги мозолями ладони,
к утратам сердце приучи.

Доколе длится время злое,
да буду хвор и неимущ.
Дай задохнуться в диком зное,
весёлой замятью замучь.

И отдели меня от подлых,
и дай мне горечи в любви,
и в час, назначенный на подвиг,
прощённого благослови.

Не поскупись на холод ссылок
и мрак отринутых страстей,
но дай исполнить всё, что в силах,
но душу по миру рассей.

Когда ж умаюсь и остыну,
сними заклятие с меня
и защити мою щетину
от неразумного огня.

<1963–1964>

* * *

Я не знаю, пленник и урод,
славного гражданства,
для чего, как я, такому вот
на земле рождаться.

Никому добра я не принёс
на земле на этой,
в темном мире не убавил слёз,
не прибавил света.

Я не вижу меж добром и злом
зримого предела,
я не знаю в царстве деловом
никакого дела.

Я кричу стихи свои глухим,
как собака вою...
Господи, прими мои грехи,
отпусти на волю.

1980

* * *

Ежевечерне я в своей молитве
вверяю Богу душу и не знаю,
проснусь с утра или ее на лифте
опустят в ад или поднимут к раю.

Последнее совсем невероятно:
я весь из фраз и верю больше фразам,
чем бытию, мои грехи и пятна
видны и невооруженным глазом.

Я все приму, на солнышке оттаяв,
нет ни одной обиды незабытой;
но Судный час, о чем смолчал Бердяев,
встречать с виной страшнее, чем с обидой.

Как больно стать навеки виноватым,
неискупимо и невозмещённо,
перед сестрою или перед братом, –
к ним не дойдет и стон из бездны чёрной.

И все ж клянусь, что вся отвага Данта
в часы тоски, прильнувшей к изголовью,
не так надежна и не благодатна,
как свет вины, усиленный любовью.

Всё вглубь и ввысь! А не дойду до цели –
на то и жизнь, на то и воля Божья.
Мне это всё открылось в Коктебеле
под шорох волн у черного подножья.

1984

Из «Сонетов любимой»
(1969–1975, 1993)

Не льну к трудам. Не состою при школах.
Все это ложь и суета сует.
Король был гол. А сколько истин голых!
Как жив еще той сказочки сюжет.

Мне ад везде. Мне рай у книжных полок.
И как я рад, что на исходе лет
не домосед, не физик, не геолог,
что я никто — и даже не поэт.

Мне рай с тобой. Хвала Тому, кто ведал,
что делает, когда мне дела не дал.
У ног твоих до смерти не уныл,

не часто я притрагиваюсь к лире,
но счастлив тем, что в рушащемся мире
тебя нашел — и душу сохранил.

* * *

Мне горько, мне грустно, мне стыдно с людьми,
когда они любят меня,
а нет в моем сердце ответной любви,
и я им ни друг, ни родня.

О, это — как будто на званом пиру
пред всеми явиться нагу,
и кажется мне, что у всех я беру,
а дать ничего не могу.

Ну вот я и роюсь в моей кладовой,
спешу, суечусь, бестолков:
ведь мне и отсрочка-то лишь для того,
чтоб не оставалось долгов.

Какой уж там образ, какой уж там звон!
Мечусь между роз и ромах:
скорей бы разделаться с ложью и злом,
нашарить добро в закромах.

Простите меня, что несладок, неспел
мой плод и напрасен азарт,
простите меня, кому я не успел
просимого слова сказать.

Я только ещё потому и живой
и Божьему свету под стать,
что всем полюбившим обязан с лихвой
любовью и жизнью воздать.

1990